Текст книги "Крест и Полумесяц (СИ)"
Автор книги: Normanna
Жанры:
Ужасы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Она отправилась в хаммам, а за ним её путь лежал к казне гарема, доступ к которой был в руках лишь унгер калфы и её самой, чтобы взять оттуда нужные вещи.
После ужина в ташлыке её встретили пятеро наложниц.
– Мне сказали, ты отведёшь нас, так? – нагло спросила ещё одна бывшая фаворитка повелителя, Мерием, и подозрительно посмотрела на калфу. Она была худощавой и очень высокой светловолосой славянкой, а рядом с ней стояла её полная противоположность, низкорослая толстая тёмная гречанка Дерья. Вьющаяся причёска делала её особенно непривлекательной, и становилось ясно, почему она не задержалась в Топкапы. Эти двое здесь стали подругами, либо же, если говорить точнее, союзницами в общих стремлениях. Они же были главными нарушительницами порядка, не подчинялись никакому авторитету и разговаривали со всеми исключительно в хамском приказном тоне.
– Пусть Явуз-ага вас проводит чуть позже. Скажите, что я разрешила. Только смотрите, эфенди может вас не принять.
– Мы поняли, – ответила Кютай-хатун, и увела за собой остальных.
Госпитальерка закрылась в своих покоях и взяла в руки белое шёлковое платье, некогда подаренное ей Махидевран Султан, и приложила его к себе, подойдя к зеркалу. Госпожа говорила, что выдаст в нём Баширу замуж, но этому уже не до́лжно было произойти. Спешно переодевшись, калфа распустила волосы, рассыпавшиеся по дорогой ткани блестящими пшеничными локонами. Покрыв голову прозрачной белой накидкой и закрепив её на голове тонкой диадемой, взятой из гаремной казны, она пошла в самую заброшенную и безлюдную часть дворца, где и поселили Якуба.
Вынув ключ из-под пояса, она открыла ту часть покоев, из которой могла наблюдать за происходившим. Прорицатель сидел спиной, а одна из девушек спрашивала его о совершенно предсказуемых вещах: сможет ли она вернуться в Топкапы и стать госпожой. За ней зашла другая, третья, четвёртая, и, наконец, пятая. И все как одна задавали этот вопрос. Когда Кютай-хатун получила очередной отрицательный ответ, она разозлилась и стала обвинять колдуна в шарлатанстве, а затем схватила мешочек с золотом, оставленный ею на его столе, и пошла прочь, громко хлопнув дверью. Башира молниеносно отреагировала, бесшумно появившись из-за угла, и схватила бывшую фаворитку за плечо, развернув её к себе.
– Ты должна вернуть то, что забрала, – твёрдо проговорила калфа.
– Не понимаю, о чём ты, – вздрогнув от неожиданности, растерянно ответила рабыня с тем же жалостливым и испуганным взглядом, что и обычно.
– Ты же знаешь, ты должна заплатить. Если хочешь вновь попасть в «султанский рай», у тебя должна быть идеальная репутация. А так ты только подтвердишь прежние обвинения в воровстве.
Кютай-хатун переминалась с ноги на ногу, обдумывая слова смотрительницы гарема. Она осознала, что отрицать свою вину уже никак не сможет, и протянула золото Башире, но калфа велела отдать его стражникам.
– С чего это ты вырядилась, как к султану на хальвет? – раздался высокий громкий голос Мерием-хатун, всё это время подслушивавшей за поворотом. Она вплотную приблизилась к Башире-калфе, обратив на неё возмущённый взгляд.
– Я не собираюсь перед тобой отчитываться, – коротко ответила госпитальерка, чувствуя нарастающий гнев. Наложница в открытую её провоцировала, выискивая, к чему бы придраться, и было неясно, как правильно на это реагировать.
– Зато тебе придётся отчитаться перед Умут-калфой, – на лице рабыни появилась мерзкая победная усмешка.
– И в чём ты меня уличишь?
Бывшая фаворитка хотела ответить, желая продолжить спор, но в последний момент решила просто отправиться в свои покои. За ней пошли остальные. Калфа и сама поняла, что Мерием имела в виду – она покинула гарем, да ещё и в неподобающем «имуществу султана» виде, но сейчас ей было всё равно, какие эти обвинения повлекут за собой последствия. Башира осталась одна перед покоями Якуба. Её руки дрожали, но она была настроена решительно. Она сделала глубокий вдох и выдох, охладив бушующие чувства и метающийся разум. Девушке порой казалось, что гарем навсегда её изменил, сотворив из аристократки дрожащую и напуганную рабыню, лишив прежней доблести и бесстрашия, но теперь она словно возродилась и вспомнила, какой была. Калфа бесшумно зашла и закрыла за собой двери. Нервное возбуждение будоражило ум и колотившееся сердце.
В комнате пахло благовониями, их дым заполнил всё пространство, окутывая девушку словно туман. Башира сделала глубокий вдох, наслаждаясь этими мистическими ароматами сандала, ладана, жасмина и ванили. Подумав, что все хатун уже ушли, звездочёт развернулся, и увидел перед собой ещё одну. Она приветственно поклонилась, а затем подняла на него острый взгляд серых глаз, рассматривая гостя дворца, когда его худое лицо уже не скрывал капюшон. Без тех чёрных одеяний, облачённый в бежевый кафтан из простой ткани, на который спадали вьющиеся на концах тёмно-каштановые волосы, он уже не создавал впечатление могущественного колдуна, вступившего в сговор с дьяволом, а светлые глаза, показавшиеся калфе зловещими, теперь смотрели на неё с интересом и доброжелательностью.
– Вы позволите? Я бы также хотела узнать о своём будущем.
– Наша жизнь, прошлое и грядущее – это дорога, имеющая начало и конец, – тихо начал говорить Якуб. – Человеку кажется, что судьба в его руках, и будто бы ему под силу сойти с предписанной стези, но в этом кроется его главная ошибка, ведь чем дальше он уйдёт со своего пути, тем хуже для него. Однако ноги сами будут идти по верному направлению, – звездочёт сделал паузу, о чём-то задумавшись, а затем продолжил, – твоя дорога мне не видна полностью, хатун… Вижу лишь опасность, со всех сторон окружающую тебя сейчас. Но в тебе есть силы выстоять. Ты напрасно хочешь сдаться. Как твоё имя? – прорицатель указал рукой на место напротив себя, приглашая присесть.
– Меня зовут Башира-калфа, Эфенди Хазретлери, – теперь представляться новым именем стало для девушки привычным. Госпитальерка начала находить в нём особую красоту, особенно если не вспоминать его смысл. Оно стало тяжёлой ношей, словно крест мученика, и оттого порождало гордость. – Ваше имя мне также известно, я много чего о вас слышала. Признаюсь, все вспоминают ваши страшные предсказания.
– Это не более, чем-то, что я вижу. Аллах свидетель, я никого не обманывал. Если Он дал мне силу видеть, то мой долг – сказать просящего об этом.
Иоаннитка удивилась этим словам, ведь, насколько она знала, проповедь Мухаммада порицала любые способы предсказать судьбу. Но она не стала спорить по этому поводу.
– А вы знаете, я вас раньше уже видела, – калфа решила перевести тему разговора, ведь ей совсем не хотелось так рано уходить. – На рынке вы подошли ко мне и взяли за руку, сказав какие-то слова… – на самом деле Башира их запомнила, но сейчас ей хотелось бы получить хоть какие-то объяснения спустя столько времени.
– До встречи на рынке мы уже тысячи раз виделись… В прошлой жизни… Разве ты забыла?
Последние слова заставили иоаннитку перемениться в лице: с её уст сошла игривая ухмылка и она устремила на собеседника сосредоточенный взгляд. Вопросов становилось больше, чем ответов. Калфа понимала, что Якуб Эфенди выражается образно, но это не удовлетворило и самой малости её любопытства. Долю секунды девушка пыталась обдумать всё сказанное её собеседником, и тотчас парировала:
– Тогда, надеюсь, вы поможете мне вспомнить, – она вновь обаятельно улыбнулась, но прорицатель оставался серьёзным. Слегка наклонив голову, он смотрел на сидевшую напротив девушку. На завитые золотые волосы, лицо с правильными чертами лица, сцепленные пальцы. В его взгляде не читалось ни любопытство, ни плотское восхищение женской красотой, это было нечто иное, и калфа не могла понять, что же это. Сидя в покоях Якуба, девушка словно погрузилась в полудрёму, наслаждаясь воскурениями и витиеватыми речами прорицателя. Порой она теряла нить рассуждения, засматриваясь на то, как тонкие пальцы прорицателя перебирали ониксовые чётки. Сколько она там провела времени, ей было неведомо. Закрыв за собой двери, девушка облокотилась о ледяную стену спиной, и просто стояла, пытаясь осознать всё происходящее. Её переполняла эйфория.
Госпитальерка пришла ещё. Слова о приближающейся угрозе тревожили её, и хотелось разузнать об этом подробнее, но сама перед собой Башира не кривила душой, что все эти расспросы о будущем – по сути своей лишь удобный повод вновь увидеть этого необычного человека. Только она переступила порог покоев эфенди и поклонилась ему, он резко встал и подозвал к себе. Мужчина выглядел напряжённым и встревоженным, и Башира не сразу догадалась, что стало тому причиной. Якуб подошёл к окну и отодвинул расшитую традиционными тюркскими узорами занавеску, открывая чёрное ночное небо. Калфа впервые за эту бесконечную зиму видела звёзды, не затянутые свинцово-чёрными тучами, сияющие, словно рассыпанные на чёрном бархате осколки бриллиантов. Прорицатель достал согнутый вчетверо лист бумаги и, развернув его, протянул девушке. Она непонимающе разглядывала загадочные чертежи и знаки, а затем обратила вопросительный взгляд на астролога.
– Смотри, – он водил пальцем по изображению, – Луна в созвездии Льва.
– И что это означает? – иоаннитка тяжело вздохнула, понимая, что ничего хорошего.
– Трактовка этого маназиля многогранная, но я понял, какого рода опасность тебе грозит. Остерегайся огня.
– Как мне обезопасить себя? Дворец полон опасностей и подлецов.
– Увы, от ударов в спину погибали даже сильные мира сего. Предатели тем и опасны, что никогда не знаешь, в какой момент нужно поднять щит. Но у меня есть кое-что для тебя, – Якуб Эфенди достал из-за полы кафтана кожаный треугольник с пришитым к нему шнурком. – Это тумар, он убережёт тебя. Носи его с собой, – звездочёт надел талисман на шею девушки.
– Что это такое? – Башира вертела в руках оберег. – В чём его сила?
– Внутри зашита молитва, иншалла она тебя защитит.
*
Башира-калфа сидела на тахте, привычно закручивая раскалёнными щипцами свои золотистые волосы. Теперь, когда лицо иоаннитки вновь сияло искренней улыбкой, она вновь чувствовала себя прекрасной и сильной, и лишь предсказание Якуба омрачало её мысли. Девушка взяла в руки желтоватую бумагу и рассматривала начерченные углём знаки. В этот момент в её покои вошёл ага и сообщил, что её зовёт к себе Умут-калфа.
Старшая калфа лежала в своей постели, но было видно, что лекарства, изготовленные стамбульским знахарем, помогали ей. Женщина встретила свою ученицу широкой улыбкой, но тут же её глаза сощурились.
– Говорят, ты часто ходишь к этому колдуну? – с серьёзным взглядом спросила смотрительница гарема.
– Кто говорит? – понимая, что оправдываться бессмысленно, госпитальерка перешла сразу к сути. – Мерием, Дерья… Да?
– Именно, – довольно ухмыльнувшись ответила Умут. – Я сразу разглядела в тебе потенциал. Подойди, – унгер калфа ладонью указала на совсем близкое к ней место, и Башира села на её постель. – Машалла, какая красавица, – она начала трогать волосы девушки и рассматривать её лицо. – Ты так похорошела в последнюю неделю. Помню, когда тебя привезли, ты напоминала ободранную кошку, но теперь ты похожа на райскую гурию. Я вознагражу тебя за верную службу, ты достойна этого.
– Что вы имеете в виду? – растерянно спросила Башира.
– Гонец из Топкапы сообщил, что наш повелитель собирается в Эдирне на охоту. А ночью ты отправишься в его покои, – калфа улыбалась, довольная своей задумкой. Благодаря её работе Махидевран стала госпожой и матерью шехзаде, а теперь ей хотелось помочь и этой француженке.
– Да что вы такое говорите! – иоаннитка на миг утратила контроль над собой и перешла на повышенный тон. Она паниковала: то, от чего она бежала из Стамбула, могло настигнуть её здесь. – Нельзя!
– Я знаю, чего ты боишься, однако твой страх напрасен: ты понравишься султану и он обязательно заберёт тебя с собой, а Махидевран Султан лишь обрадуется, что ты поможешь ему забыть славянскую ведьму Хюррем.
– Простите мою дерзость, но это невозможно.
Башира резко встала и направилась к выходу, и, к своему горю, заметила некое движение за дверью, а затем – быстрые отдаляющиеся шаги. Кто бы их не подслушал, эта информация поднимет бурю, даже если упомянут, что калфа сопротивлялась такому решению. Госпитальерка вспомнила тот день, когда Вивьен угрожала ей на корабле: эти заледеневшие ладони, крупная дрожь, нехватка кислорода. В ташлыке на неё никто не обратил внимание, все продолжали работать, перешёптываться, заниматься своими делами. В то же время она пыталась решить, как можно выкрутиться из этой беды, но ничего не приходило на ум, даже к стражникам нельзя было обратиться, поскольку в гарем им вход воспрещён.
Девушка ходила по дворцу и всё время оглядывалась, но её никто не преследовал. И лишь одно настораживало: абсолютная тишина вокруг.
Осмотрев обе стороны пустого коридора, Башира вошла в кладовку. Среди большого количества вещей было трудно отыскать нужный инструмент, особенно когда руки содрогаются от нервного напряжения. К ней приближались торопливые шаги, и, прежде чем двери закрылись, девушка увидела, как кто-то бросил в гору хлама пылающий свёрток ткани. Огонь молниеносно перешёл на иссохшие деревянные шкафы, ковры, ящики – всё, что находилось в этой комнате, было легковоспламеняемым. Стеной он окружил девушку с трёх сторон, и ей уже ничего не оставалось, кроме как пытаться высвободиться. Она звала на помощь, била дверь кулаками и толкала всем весом тела, покуда хватало сил, но удушающий дым с каждой секундой их убавлял. Вот и настигла её то бедствие, о котором предупреждал Якуб Эфенди. Но он также сказал, что это ещё не конец. И только теперь, когда даже подол её платья охватило пламя, она усомнилась в правоте прорицателя. Возможно, так Бог накажет её за все грехи.
– Помогите, – прошептала она напоследок, сползая вниз и закрывая лицо руками. Когда госпитальерка перестала кричать, устроившие поджог наложницы начали самодовольно смеяться. Все голоса были знакомыми, один – особенно. «Вы же сказали, что мы только напугаем её и оставим на ней ожоги, – испуганно вопила Кютай-хатун, – но мы её убили! Теперь не только к султану не попасть, но и головы мне не сносить!» – бывшая фаворитка начала плакать, но Мерием-хатун объяснила ей, что всё спишут на несчастный случай. «Даже если кто-то из нас тебя выдаст, в это не поверят, ведь все знают, как вы дружили» – продолжила успокаивать гречанку Дерья-хатун. На самом же деле они собирались перенести вину на Кютай, а свидетели просто всё бы подтвердили. Башира услышала достаточно, и вновь её разум провалился во тьму.
========== Полумесяц – Глава VII ==========
Пробуждение принесло вместе с собой невыносимые муки. Сжав зубы, калфа застонала, ведь кожу, глаза и лёгкие мигом охватили невыносимые ощущения, а голова изнемогала от ноющей боли. Всё это освежило в памяти день, когда Катрин-Антуанет д’Эсте обратили в рабство, как со всей силы ударили, бросив на пол и окатив ледяной водой. В тот момент, когда она пришла в себя, ей было очень больно и плохо, но даже близко не так, как сейчас, спустя два года.
Помутнённое зрение не помешало распознать, кто стоял у койки пострадавшей в пожаре: Умут-калфа, преодолев свой недуг, пришла к Башире сразу, как ей доложили о случившемся. Увидев, что её подопечная пришла в себя, она спешно подбежала и склонилась над ней. За спиной главной смотрительницы гарема стояли жадные до зрелищ и сплетен наложницы. Они выглядели обеспокоенными и сочувствующими, но это было не больше, чем личина, за которой скрывались злорадство и удовлетворение чужими страданиями. И лишь одна рабыня была искренней в своих переживаниях: по щекам Кютай-хатун лились слёзы ужаса, но её жертва выжила, а, значит, её проступок может остаться безнаказанным. Иоаннитка взглянула на неё своими воспалёнными красными глазами, и под тяжестью взгляда калфы бывшая наложница опустила голову вниз. Девушки, стоявшие позади, вставали на цыпочки, чтобы увидеть ожоги на коже смотрительницы, но их было не так и много: ага вовремя подоспел на помощь госпитальерке и вынес её из горящей комнаты на руках. Но за спасение она была благодарна и амулету, который сохранил ей жизнь в том страшном пожаре и защитил от ещё больших травм.
– Выйдите все! – приказала унгер-калфа, и наложницам пришлось подчиниться. – Расскажи, как это произошло.
Башира устало вздохнула, но воссоздание в памяти того дня и охватившая её ненависть придали девушке сил говорить. Она умолчала лишь о голосах, которые услышала перед потерей сознания, чтобы хорошо во всём разобраться самой.
Оставшись в лазарете одна, ей с трудом удалось встать с кровати и подойти к зеркалу, принесённому стражниками из её покоев по приказу Умут-калфы, чтобы подтвердить её слова: «Они не хотели, чтобы ты попала в султанский рай, решили тебя изуродовать, но поверь: твоя стойкость в этой беде лишь добавила тебе красоты. Аллах сохранил тебя, когда другой бы сгорел дотла, а значит в этом есть смысл. Он взглянет в твой ангельский лик, проведёт рукой по этим волосам, и не сможет оставить врагов этой красавицы безнаказанными. Иншалла ты залечишь раны и отправишься к повелителю». Старшая смотрительница гарема думала, что успокаивает девушку, но она лишь вселяла в неё ещё больший ужас.
Госпитальерка рассматривала своё отражение: её так и оставили одетой в то голубое платье, которое теперь превратилось в обгоревшие лохмотья, обнажавшие покрытые ожогами ноги. Двигать руками было сложнее всего: от плеч до кончиков пальцев покрытые мелкими волдырями, они почти полностью спасли грудь, шею и лицо. Лишь правая щека была обагрена небольшой, но болезненной раной. Она посмотрела себе в глаза, и не увидела во взгляде ничего, кроме беспощадности. Война – значит война.
За окном опять шёл снег. Калфа лежала в постели и тоскливо смотрела в заснеженную даль. Холодный белый цвет, заполонивший всё вокруг, раздражал глаза, а холод не давал заснуть. Казалось, эта зима бесконечна, и смотрительница гарема искренне сомневалась, что она доживёт до весны. Не было к этому ни физических, ни моральных сил, лишь слабость, ненависть, беззащитность и одиночество в своей беде.
Среди ночи Башира проснулась от резкой боли. Открыв глаза, она увидела Якуба, державшего её за руку и наносившего на ожоги лекарство, приятно пахнущее хвоей. Он увидел, что она уже не спит, но не остановился, продолжая исполнять свой врачевательский труд. Сердце девушки наполнилось теплом от такой заботы, но она смутилась от того, что ей довелось предстать перед звездочётом в таком виде. Робко она бросила взгляд на его освещённое луной лицо: нахмуренные брови и сжатые тонкие губы, обрамлённые густой тёмной бородой отражали его сосредоточенность и осторожность, с которой он наносил мазь на тонкую болезненную кожу, и лишь во взгляде читалось какое-то раскаяние, тоска. Калфе захотелось спросить, почему прорицатель в таком мрачном расположении духа, но тут он заговорил с ней сам:
– Прости меня, что я не смог тебе помочь, не увидел всего, – Якуб говорил совсем тихо, чтобы не выдать своего присутствия, и его голос дрожал. Светлые глаза мужчины заблестели в лунном свете. Это даже напугало девушку, но она тут же через силу улыбнулась колдуну, обратив на него благодарный взгляд.
– В этом нет вашей вины. Вы же сами сказали, что говорите всё, что видите, и ваше предостережение заставило меня быть начеку. Так уж сложилось, что даже бдительность не уберегла меня от удара в спину, – Башира-калфа смотрела ему в глаза, и ей захотелось накрыть его руку своей ладонью, но сейчас она не смогла найти на это смелости. Лишь продолжила говорить, – зато меня спас ваш тумар, – госпитальерка достала из-под ворота белой ночной рубахи тот самый кожаный амулет, – пусть я и не поклоняюсь Аллаху, ваша молитва и правда сильна. Говорят, это даже не счастливый случай, а чудо, что я не сгорела заживо и не задохнулась. Когда я уже распрощалась с жизнью, дверь выбил ага, но я была без сознания и без всякой воли к спасению. Никак иначе объяснить всё это я не могу.
– О, Аллах, ты велик! – воскликнул эфенди, подняв над головой обе руки. – Иншалла, это лекарство ускорит исцеление твоих ран и предотвратит шрамы, – он опустил вниз рукав ночной рубахи на девушке, который сам и подвернул для удобства, и взял другую её руку. Первые прикосновения к ожогам были неприятными, но, видя эти мужественные кисти, в которых её ладонь казалась совсем миниатюрной, сосредоточенное лицо с изящными тонкими чертами, спадающие на широкие плечи завитки тёмных волос, боль забывалась, ей на смену приходила тёплая нега, растекавшаяся по всему телу, сердце забилось спокойнее, глаза расслабленно прикрылись, едва приподнятые уголки губ выдавали скрытое удовольствие. Якуб дотронулся до правой щеки, так же тронутой огнём до подбородка, и его пальцы случайно коснулись шеи, заставив девушку дышать глубже. Она понимала, что процедуры на сегодня окончены, и это осознание её огорчало.
– Вы и боль в голове можете излечить? – госпитальерку в действительности она мучила, но больше всего ей сейчас не хотелось, чтобы звездочёт уходил.
– Да, – коротко, без изворотливого «иншалла», ответил он, а затем приложил мягкую ладонь к горячему лбу Баширы и начал что-то шептать. Кто угодно списал бы результат на силу убеждения, но она сама ощутила, как страдания отступают, становится легко и спокойно. Прорицатель с врачебным интересом и внимательностью смотрел ей в глаза, и, решив для себя, что достаточно, убрал руку. – Уже давно за полночь. Засыпай. А завтра приходи ко мне, я дам тебе то, чего тебе сейчас больше всего хочется, – его тонкие уста изогнулись в загадочной усмешке, он встал с постели и бесшумно закрыл двери. Калфа хмыкнула: достаточно будет вновь его увидеть, но ей всё же было очень любопытно, чего, по мнению Якуба, она желала прежде всего.
Чувство защищённости и забота в том месте, где ожидать приходилось только ножа в спину, придали ей надежду и силы. Она встала с кровати и подошла к окну: снег уже не душил землю своим белым покровом, а лицо обвевало лёгким тёплым ветерком – значит весна приближалась. Только бы дожить до неё.
*
Лекарь разрешила госпитальерке вернуться в её просторные покои. Однако новость, принесённая ей Умут-калфой, омрачила её утро: «Завтра прибудет повелитель. Примерь, скажи, если не подходит, ведь в этом ты предстанешь перед султаном» – бескомпромиссно констатировала факт старшая калфа, а затем быстро покинула комнату своей подданной, не желая с ней спорить. Иоаннитка тяжёлым нерешительным шагом подошла к вещи, которая может стать её саваном, и брезгливо, двумя пальцами приподняла её за плечи. Последние два года Башире приходилось сталкиваться со своими страхами и смертельными угрозами лицом к лицу, но то, что ей теперь предстояло, она ставила выше всех опасностей. Облачение для ночи с главным врагом христианского мира вызывало у неё отвращение, и в то же время ненормальный интерес, адреналин. Без прежней робости она сбросила с себя широкую ночную рубаху. Кремовая тафта сокрыла обнажённое тело девушки, едва утаивая запретные его места. Линия глубокого выреза была искусно расшита золотистым бисером, так же, как и прозрачные широкие рукава, а тончайшая ткань от плеч до ступней бесстыдно обтягивала молодое, соблазнительное тело. Калфа внимательно смотрела на себя в таком виде, врезая в памяти образ того её страха, от которого она так отчаянно бежала. Госпитальерка диву давалась, сколько внимания уделяется низменным потребностям этого имущего власть мужчины – ломают судьбы девушек разных возрастов и народов, их семей, чтобы затем отправить несчастных ублажать одного помешанного на плотских утехах, а позже навсегда оставить их его вещью. От этих мыслей ей стало больно за всех тех женщин, которые против своей воли был обращёны в рабство и стали наложницами. Стало бы легче, если бы все они дрались и убивали друг друга за право разделить ложе с султаном, но наверняка были и те, кто не смог переступить через своё достоинство. Их имён и историй никто не знает, и только стены дворцов помнят их слёзы.
Излюбленный чёрный сирсакеровый кафтан Баширы-калфы, напоминавший ей в запахнутом виде госпитальерскую сутану, и надетое под него одеяние из атласной чёрной ткани приятно контрастировали с этим развратным облачением султанской конкубины, а его длинные рукава утаивали розарий от недоброжелательных взглядов. Вместо форменной бархатной шапочки калфы – тепелыка – она закрепила чёрный платок тонкой золотой диадемой в тон её волнистым волосам. Закончив приготовления, девушка направилась к выходу из гарема. Наложницы, сидевшие по обе стороны от неё, с прежним любопытством и злорадством смотрели на соперницу, но то, как она шла – гордо держа осанку и не подавая вида, что ей больно как физически, так и морально – огорчило всех её явных и потенциальных врагов, а бесстыдно надетая простой служанкой корона и вовсе заставила их перешёптываться и бросать ей вслед гневные взгляды.
Стражник безразлично отвёл глаза, заметив привычно шедшую в покои Якуба Эфенди Баширу-калфу – и без него во дворце было полно тех, кто с радостью доложил бы об этом унгер-калфе. Она едва уловимо постучала длинными ногтями, и тотчас услышала разрешение войти. Звездочёт заметил мрачное расположение духа девушки, было видно, что она едва сдерживает слёзы.
– Завтра меня отправят к Сулейману, – она озвучила свой приговор. Брови прорицателя нахмурились, но он молчал. – Это невозможно! Я лучше умру, – госпитальерка закрыла лицо руками, и тихо заплакала. – Эфенди Хазретлери, прошу, помогите мне сбежать и дайте приют, пока не придёт мой корабль. Я стану вашей рабой и всё сделаю, только спасите от этого позора, – она обратила на него блестящие серые глаза, увидев во взгляде мужчины небезразличие к своему горю, а затем бросилась к краю кафтана, целуя его подол. Он положил руку на плечо, жестом повелевая встать, и девушка подняла голову, ожидая его решения.
– Как я могу тебе отказать?
– Благодарю, у вас доброе сердце, – Башира улыбнулась сквозь слёзы, и Якуб утёр их. Он взял девушку за подбородок, но, к её сожалению, только чтобы рассмотреть ожог и действенность своего лекарства.
– Это – прежде всего мой долг мусульманина, – холодно ответил он. – Ты не забыла моё вчерашнее обещание?
– Нет, не забыла. Так чего же я хочу больше всего? – иоаннитка, смеясь от счастья и новой надежды, устремила пытливый взор на звездочёта.
– О, твои желания для меня – как открытая книга, – с той же коварный ухмылкой он продолжал её интриговать. – Ты хочешь справедливого возмездия, – вмиг Башира переменилась в лице: безудержная радость сменилась изумлением, её глаза широко раскрылись, а затем она вновь счастливо улыбнулась. – Ведь хочешь же? – её эмоции были красноречивее слов, но прорицателю нравилось разжигать и без того бушевавший огонь в душе этой хатун.
– Конечно… да! – за коротким ответом стояла ненависть и жажда видеть страдания её врагов, сравнимые с горением заживо, затем – их мучительную смерть и обезображенные тела. Обо всём этом госпитальерка без устали мечтала эти два дня, проведённые в лазарете, но она даже не надеялась, что найдёт в этом деле союзников.
– В этом сосуде находится яд, симптомы отравления им напоминают холеру.
– Арсеникум? – к удивлению Якуба уточнила калфа. В Европе его с древних времён успешно применяли для устранения своих противников.
– Да, арсеник на нашем языке. Он не должен попадать на тело и нельзя вдыхать его испарения, – он взял со столика и протянул ей три бутылька, завёрнув в ткань, но, только лишь она поднесла к ним руки, целитель сжал ладонь. – Осторожно, слышишь? Всего пара капель может сделать человеку очень плохо, – девушка с зловещей ухмылкой кивнула и забрала яд. «Очень плохо» вполне её устраивало. – Я не смогу провести отравление, так что тебе придётся придумать и выполнить всё самой.
– Уже придумала, – просчитывающая свои слова и шаги наперёд, Катрин-Антуанет давно знала стратегию восстановления справедливости. – Две хатун, Мерием и Дерья, хотели меня убить, а третья, Кютай-хатун, называя меня подругой, хотела изуродовать, чтобы вместо меня отправиться на хальвет, будь она проклята. Прежде чем потерять сознание, я услышала их разговоры. Да будет талион!
*
– Кютай-хатун, – подозвала бывшую фаворитку стоявшая в темноте калфа. Женщина прекратила вышивать и нерешительно отложила пяльцы, непонимающе, и, в то же время испуганно, глядя на «подругу». Когда та подошла, Башира как могла скрывала зловещий огонёк в глазах, прикидываясь глубоко опечаленной. – Ещё никому не объявили, но завтра к нам прибудет султан Сулейман. Только тихо, никому не рассказывай. Но я не смогу к нему пойти, – сделав драматическую паузу, иоаннитка пустила слезу, – ведь завистницы изуродовали меня. Я очень просила унгер-калфу, чтобы ты меня заменила, но она наставала на Мерием-хатун. Ну ты же видела её: тонкий стан, шелковистые волосы, фарфоровая кожа… – теперь и Кютай выглядела подавленной. – Ведь я же знаю, что поджог – это её рук дело, у меня ведь других врагов в гареме нет, только она и Дерья-хатун. От них нужно избавиться…
– Я не могу, нет! – перебила её рабыня. Госпитальерку охватила ярость: значит идея поджечь и запереть её не вызвала возражений. Калфа сделала глубокий вдох, и продолжила уговоры.
– Подумай: мы обе получим желаемое, я – возмездие, ты – сердце падишаха. Ты ведь хочешь в «султанский рай»? Хочешь баюкать детишек династии на руках? – Кютай лишь нерешительно покачала головой. Увидев согласие, Башира достала из тайного кармана две пробирки. – Это – яд. В двух этих ампулках концентрация, достаточная, чтобы убить здорового мужчину. Подлей это им в еду, и на твоём пути больше не останется никого, – дрожащими пальцами бывшая фаворитка нерешительно потянулась к сосудам с мышьяком. Иоаннитку раздражала медлительность женщины. – Не бойся, действие этого яда похоже на болезнь, а, даже если дело раскроется, то обвинят меня. А я не стану отрицать, мне уже нечего терять, – эти слова стали решающим аргументом. – Эффект проявится через полдня, поэтому всё проделать придётся вечером. Приготовь заранее угощения, пригласи их в свои покои – вы ведь довольно дружны, а ночью, когда им станет плохо, никто на тебя уже и не подумает, – Кютай покорно кивала.
Башира была спокойна: эта женщина, пусть и глупа, ради ночи с султаном и роскошной жизни готова была пойти даже на такую авантюру. И она не ошиблась в своих расчётах и ставках: когда госпитальерка сидела в самом тёмном углу ташлыка, разглядывая ту самую схему созвездий, нарисованную Якубом, мимо неё величественно прошествовали Мерием и Дерья, бросив на свою неприятельницу надменный взгляд. Иоаннитка лично видела, как Кютай-хатун щедро полила каждое блюдо отравой, и теперь оставалось только убедиться, что обе женщины их отведают. Выждав некоторое время, она поднялась на этаж фавориток, чтобы подсмотреть: вокруг подноса сидели трое девушек и что-то обсуждали, вкушая приготовленные для них угощения. Удовлетворившись работой наивной пешки, калфа встала на излюбленную наблюдательную позицию на этаже фавориток, облокотившись обожжёнными руками на перила. Следы того страшного события вызывали у госпитальерки особую гордость, потому она не прятала их под широкой одеждой, а наоборот подвернула рукава.
