Текст книги "Крест и Полумесяц (СИ)"
Автор книги: Normanna
Жанры:
Ужасы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
– И тебе он тоже гадал? – госпитальерка поняла это уже по тону, в котором Гюльшах разговаривала с этим прорицателем.
– Мне… Давай не будем об этом, – замялась служанка, поёжившись от всплывших в памяти слов: ей напророчили одинокую жизнь и бесславную насильственную смерть, много страшных жизненных виражей и предательств. Так и шли обе хатун всю дорогу молча, каждая думая о своём.
*
Зубья гребня скользили по шелковистым блестящим волосам султанши. Она расслабленно отклонила голову, перебирая пальцами сердоликовые чётки, пока Башира-хатун расчёсывала её перед сном. Спустя почти год пребывания в Стамбуле госпитальерка впервые ощутила относительный покой, и недопустимую в стане врага беззаботность. Хасеки понравилась девушке, она обладала в её глазах большим авторитетом, султанша же отвечала интересом к новой служанке, образованной, благородной, миловидной и совершенно не такой, как другие. Ей было любопытно узнать о жизни в далёких и близких землях, в совершенно ином и неведомом госпоже мире, об истории неверных, из чьего рода происходила Башира, их традициях, культуре, слушала французские и латинские песни. Жизнь под крылом Хасеки Махидевран Султан легко можно было назвать благополучной, но Башира время от времени отрезвляла свой погрязший в обманчиво блистательных радостях дворца разум, воспоминая о том, что её заставили пережить турки, которым она сейчас прислуживала. Вспоминала похороны каждого рыцаря-госпитальера, Поля, выброшенного в море, преклонившего перед султаном колено Вилье де лʼИль-Адама, и убитого жениха Садыки Ариэля… Это заставляло вернуться к изначальной цели – сбежать и вернуться к истинному господину. Нужно было только решиться.
Помимо горьких воспоминаний о пережитых бедствиях, отрезвлял и вид Вивьен, теперь ходившей за спиной у фаворитки султана Хюррем, каждый раз бросая зловещий взгляд на своего врага. Видимость спокойствия – не более, чем видимость. Даже на собственном примере госпитальерка понимала, что даже спустя столько времени боль Вивьен не утихнет, и нужно быть начеку.
Башира-калфа поздней ночью возвращалась к покоям своей Хасеки Султан. Огоньки, увенчивавшие свечи, беспокойно колыхались на сквозном ветру. То ли от холода, то ли от нехорошего предчувствия по коже пробежался холодок. Каждый шаг по лестнице отдавался гулким эхом, слишком оглушительным в такой тишине и мраке дворцовых стен. Казалось, все, кроме Махидевран Султан, пославшей служанку за лекарством от головной боли, уже спали. Но это оказалось не так.
У массивных дверей, ведущих в покои Хасеки, преграждая калфе дорогу, стояла невысокая хрупкая фигура в белом. Огненно-медные волосы спадали на длинную ночную рубаху, оставляя лицо девушки в тени, лишь её глаза зловеще сверкали в тусклом свете свечей.
– Быстро ты растворилась среди «ненавистных» турков, – тихо говорила Вивьен, подняв лицо к подошедшей вплотную Башире. Она же смотрела на возлюбленную Амараля свысока, презрительно и устало.
– Это мне говорит приспешница православной наложницы? – с насмешливой ухмылкой парировала иоаннитка, хотя и понимала, что причины к этому очевидны, ведь для казнённого канцлера именно ортодоксы стали союзниками.
– Это лучше, чем служить такому жестокому тирану как твой Вилье-де лʼИль, – девушка намеренно сократила его имя, выказывая своё неуважение. Её лицо перекосило от злобы. – Его руки по локоть в крови! Ради личной славы он готов идти по головам и убить достойного соперника. Более достойного быть великим магистром, нежели он.
– Твоим ли умом оценивать, кто заслуживает этого поста? – нарочито безразличным тоном говорила иоаннитка, однако нервная нестабильность нарастала с каждой секундой. – Прочь с дороги, – она попыталась обойти Вивьен, но та вновь преградила ей путь.
– Я не дам тебе жизни после того, что ты сделала, Катрин. Ты разрушила мою любовь в угоду честолюбия этого тирана! – голос девушки дрожал от подступивших слёз, она еле сдерживала истерику.
– Если ты сейчас же не отойдёшь, то я милостиво устрою тебе встречу с твоим Андрэ.
– Меня он хотя бы ждёт, наши чувства будут жить в обоих мирах. Зато твой сюзерен наверное уже давно забыл тебя. Ты же затонула в Средиземном море зимой 1523-го. Как жаль, – уста Вивьен растягивались в улыбке по мере того, как лицо Катрин наливалось кровью от гнева. – Тебя никто никогда не спасёт, даже искать не станет, ты безликая, ничего из себя не представляющая блудница, лишь скучная игрушка в руках бездарного, ослеплённого гордыней самодура, – её речь оборвала звонкая пощёчина. Как тогда на корабле, девушка упала, держась рукой за горящую щёку. Но, опомнившись, для чего она здесь, Вивьен с трудом встала и вытащила спрятанный за поясом тонкий столовый нож, – Я отомщу, – тихо прошептала она. В её тощих костлявых руках он выглядел как бесполезная игрушка. Башира схватила девушку за руку, и умело повалила на пол. Со всей силы наступив на запястье, ладонь разжалась, нож упал на мраморный пол, и калфа отбросила его подальше. Ярость, ненависть и возбуждение заполнили её всю, огнём разливаясь по венам и артериям, казалось, даже были видны внешне: по синевато-бордовому цвету кожи и безумному взгляду. Никогда до этого не бывавшая в драке, изнеженная дворянка лежала на полу, содрогаясь от каждого удара ногой, и уже не могла пошевелиться.
– Когда мне надоест, ты уже будешь мертва, – Башира склонилась над почти поверженным врагом, на её устах была кровожадная ухмылка, а в широко раскрытых глазах читалась лишь беспощадность. Цепкой хваткой она схватила рыжие волосы, и теперь била Вивьен головой о пол, сидя на ней сверху. Она уже обмякла и закрыла глаза, но калфа знала, что самые живучие – как раз такие твари, поэтому не сбавляла темп, пуская в ход кулаки. – Каждый, кто заставил меня испытать страх, должен сдохнуть, – едва слышно шептала она уже бездыханной противнице. Животное удовольствие, вознёсшее госпитальерку в рай на короткий миг, постепенно отступало под натиском усталости и осознания произошедшего. Башира встала, пятясь назад и разглядывая стёртые костяшки рук. У ног девушки лежало тело, едва напоминавшее её главного врага. Оббитое отёчное лицо застыло в маске предсмертных мук, под головой растеклась лужа крови. Она зажала рот ладонью, и громко зарыдала, но не от осознания, что только что она убила человека, а от слов, сказанных этим человеком перед смертью. Они посеяли в её разуме сомнения во всём самом светлом и прекрасном, в той цели и мечте, которая заставляла её каждый день вновь открывать глаза и делать новый вдох. Словно острый меч вонзилась эта мысль в сердце девушки, порождая невыносимые муки. Катрин проклинала свою судьбу, пославшую ей такое испытание, отобравшее такой хрупкий дар, выбросившую её в чужой край и заставившую говорить на вражеском языке. Самое страшное было то, что хоть перебей весь гарем Сулеймана, слова Вивьен вполне могли быть правдой, и вдвойне жестоко было то, что госпитальерка ничего не могла сделать. Ей впервые было невыносимо себя жаль, она склонилась под тягой мнимого проклятья, уже не видя перед собой ничего, кроме мрака. Похолодевшие руки тряслись, девушку морозило. С трудом она встала, опираясь о стену, утёрла слёзы с раскрасневшегося от плача лица, и медленно зашагала в покои Махидевран. Опережая вопросы о долгом отсутствии, Башира тихо и с притворным, бездушным спокойствием начала рассказывать:
– Я шла к вам, и заметила служанку Хюррем Султан с ножом у дверей. Она увидела меня, и напала, но я сражалась изо всех сил… Госпожа, я готова умереть за вас, – силы притворяться закончились, и калфа вновь начала плакать, – но прошу, помилуйте меня, не убивайте, я лишь защищала вас! – она бросилась в ноги Хасеки, держа её за подол ночного платья, и не смея поднимать головы. Слёзы лились рекой, но не от страха перед казнью или наказанием, а по прежней причине.
– Ты её убила? – хладнокровно уточнила султанша.
– Да, простите, я хотела остановить её любой ценой, – каждое слово давалось с трудом. Иоаннитка потеряла силы даже дышать, не то что говорить о случившемся.
– Успокойся, – устало вздохнула госпожа и подняла лицо девушки за подбородок. – Ты правильно поступила, эта ведьма Хюррем давно покушается на меня и моего шехзаде. Но увы, даже если твою невиновность докажут, наказания не избежать. Ты так мне понравилась, и я пророчила тебе блестящее будущее, хотела выдать за какого-нибудь пашу. Ты верная и преданная, тебе не интересен гарем. Мне очень жаль.
– Меня казнят? – едва слышно прошептала Башира.
– Мне придётся сослать тебя в дворец Плача.
– Что это за место?
– Старый дворец в Эдирне. Его так прозвали, ведь в стенах его слышны лишь стенания ненужных брошенных женщин. Туда попадают все, кто впал в немилость падишаха или совершил преступление. То, что ты сделала, не так страшно, но вряд ли ты сможешь вернуться в Стамбул.
Второй шаг был сделан.
========== Полумесяц – Глава VI ==========
Я стою в темноте,
Для одних я как тень,
Для других невидим…
– Это Башира-калфа, её прислали из Топкапы. Отныне она будет трудиться на благо нашего гарема, – громко провозгласила пожилая женщина по имени Умут, старшая калфа дворца в Эдирне. Стоявшая по правую руку от неё Катрин высоко подняла подбородок и притворно улыбалась выстроившимся в ряд наложницам. Её глаза сверкали с некоторым предвкушением, которое испытываешь, вставая на поле боя или глядя в глаза хищнику: наложницы, жившие в этом дворце, были выгнаны за какие-то провинности или даже преступления, а теперь мечтали любой ценой вернуться назад, потому работа с ними предстояла непростая.
– Для меня честь служить вам, – Башира поклонилась своей новой госпоже. – Я не подведу и сделаю всё, чтобы оправдать доверие Махидевран Султан.
Взгляд девушки переходил от одного лица к другому: все хатун были разные – высокие и низкие, худые и полные, тёмные и светлые – но при этом какие-то одинаковые. По их лицам, по их глазам было невозможно прочитать историю каждой из них: как жила до гарема, почему оказалась во Дворце Плача, о чём мечтает сейчас? Всё скрывалось за маской враждебности и наигранной, незаслуженной спеси.
– Умут-калфа, а за что выгнали Баширу из Топкапы? – выкрикнула из толпы наложниц высокая и полноватая девушка с длинными рыжевато-каштановыми волосами, получившая имя Кютай. От одного упоминания Хасеки Султан выражение лица её переменилось, ведь именно Махидевран выслала греческую фаворитку Сулеймана после двух проведённых с ним ночей.
– За убийство, – коротко ответила унгер-калфа. Уста госпитальерки растянулись в самодовольной ухмылке от одних мыслей о расправе над врагом, а почти зажившие костяшки на руках служили напоминанием про тот день. Стоявшие напротив них наложницы начали перешептываться. – Тишина! – Умут оборвала их разговоры. – Башира-калфа предотвратила покушение на госпожу. И никаких сплетен! – громогласным голосом велела им женщина, и медленно зашагала из ташлыка, оставив подопечную наедине с хатун. Они тут же продолжили шепотом обсуждать Баширу: она была не похожа на строгую надзирательницу, скорее напротив, выглядела податливой и слабохарактерной.
– Здравствуйте, девушки! – низким отчетливым голосом, но с той же дежурной улыбкой Катрин обратилась к своим подчинённым. Они вмиг замолчали.
– Башира-калфа, – тихо поприветствовали её джарийе, низко склонив голову, а фаворитки же просто смотрели на новую служанку.
– Я здесь, чтобы следить за порядком и соблюдением традиций, – госпитальерка переменилась в лице, взгляд стал серьёзным. – От моего взора ничего не скрыть, и, как бы там ни было, я буду знать всё обо всех вас. Если вы сами поведаете мне обо всём, то мы найдём решение, если же я сама прослышу о каком-то вашем проступке, вы будете наказаны по всей строгости. Потому давайте обойдёмся без секретов, – её уста вновь изогнулись в наигранной улыбке, – вы всегда можете рассказать о своих проблемах, и тогда я буду знать, как вам помочь. Вы же ведь хотите вернуться в Топкапы? – джарийе молчали. – Ну же, хотите?
– Хотим, – скромно прошептали они. Гёзде же, которые желали оказаться там вновь сильнее других, не оказали чести своим ответом.
– Это предел наших желаний, – более смело высказалась одна из них.
– Тогда я могу помочь. От вас требуется лишь послушание и упорство в учёбе. Самых талантливых и успешных я порекомендую Умут-калфе, и, если за вами не будет каких-либо оплошностей, двери султанского рая откроются пред вами. В противном случае выбор ограничится водами Босфора или невольничьим рынком. Как бы там ни было, знайте, со мной всегда можно договориться.
– Как будто ты не хочешь вернуться, – недоверчиво прошипела невысокая кудрявая девушка, стрельнув своими тёмными глазами в новоприбывшую калфу.
Дерья, так звали эту хатун.
– Мне это совсем не интересно, моя цель – свобода.
– Ты никого этим не обманешь, – дерзко ответила джарийе, и посмотрела по сторонам, желая увидеть одобрение своих слов среди других хатун. Башира сделала глубокий вдох, чтобы парировать, но всё же промолчала, не желая ни с кем спорить. В этом не было никакого смысла.
– Довольно! За работу, – она развернулась к выходу из общей комнаты. Сейчас Катрин должна была обустроиться в новых покоях на этаже фавориток.
Комната Баширы-калфы была совершенно обыкновенной, небольшой и с невзрачным убранством, но уже то, что ей не придётся спать вместе с презираемыми ею девушками, придавало ей радости. Госпитальерка подошла к стоявшему в углу зеркалу и обратила на него взор небрежно подведённых глаз. Давно Катрин не доводилось смотреть на собственный лик, и увиденное в отражении не то чтобы удивило, скорее огорчило её: голубое платье из дешёвой грубой ткани только лишь подчёркивало бледность кожи и бесцветные прямые волосы, спадавшие на плечи и обрамляя уставшее лицо. Такая, как она сейчас, никогда не смогла бы завоевать не только самого Магистра, но и любого другого, но это сыграло ей на руку в султанском гареме – сама внешность спасала её от перспективы позорного хальвета. Поправив тепелык и распрямив прозрачный голубой платок, она решила заняться более интересными и важными делами – исследованием нового места, ведь в каждом дворце есть свои тайны и лазейки.
*
Башира-калфа лежала на тахте подобно османской госпоже, наслаждаясь яблоками, принесёнными агами с рынка, и следила за тем, как наложницы убирают ташлык. С тех пор, как престарелая старшая калфа заболела, её заменой стала уже набравшаяся опыта ученица. Сейчас она вспоминала те времена, когда к ней обращались по имени Катрин-Антуанет – ведь тогда Башире тоже приходилось руководить женским коллективом, и точно так же ловить на себе недобрые взгляды подчинённых. Простые рабыни-джарийе ей повиновались – любые конфликты навсегда закрыли бы для них врата «султанского рая», только вот одалык и гёзде, которые уже побывали по ту сторону врат, но были выброшены оттуда, не желали мириться с устоями старого дворца. Они ничего не делали, и вели себя, как им вздумается, словно валиде султан, кем эти девушки себя и видели в своих несбыточных мечтах. Башира-калфа же не мешала им жить в гареме по собственным законам, ведь понимала, что она не сможет ими управлять, и надеялась на нейтральные отношения.
К ней подошла Кютай-хатун и села рядом, заведя праздную беседу. Госпитальерка бросила на неё короткий взгляд и устало вздохнула, предвкушая долгие рассказы о грустной и трагической жизни этой греческой гёзде. Она как умела подбиралась к калфе, с одной стороны, зная собственную выгоду, с другой – движимая скукой и одиночеством.
– Тебя ни разу не отправляли в покои султана? – неожиданный вопрос заставил Баширу привстать на локтях и посмотреть на собеседницу.
– Нет, – она коротко ответила, и продолжила смотреть куда-то вдаль.
– Бедняжка, мне тебя так жаль.
– Не вижу поводов для жалости, – раздражённо бросила калфа.
– Ну же, не злись. Тебе просто не понять, – Кютай начала счастливо улыбаться, вспоминая своё пребывание в Топкапы. – А меня Султан Сулейман заметил почти сразу и позвал к себе. Эта ночь была словно сказка, он отправил меня к себе, а наутро мне принесли подарки. Я вышла к простым джарийе в шелках, и навсегда запомнила их взгляды и вздохи – дай им силу, они растерзали бы меня всей толпой. И даже Махидевран Султан завидовала моей красоте, – Башира-калфа вновь взглянула на бывшую фаворитку Сулеймана: невзрачное, полное ромбовидное лицо с круглыми щеками и огромным носом совершенно не могли вызвать ничего, кроме желания отвернуться, не говоря уже о том, чтобы тягаться с королевским изяществом черкесской красавицы.
– Он тебя даже в своих покоях переночевать не оставил, чему же ты радуешься?
– Зато он позвал меня и на вторую ночь. Это редкое везение! Но Махидевран сломала мою судьбу и отправила сюда… – улыбка сошла с лица говорившей. – Только это ей не поможет, султан меня любит.
– Почему тогда он не помешал тебе уехать?
– Она всё так подстроила, якобы я у неё украла.
– И как тогда подтвердили твою вину?
– Эта змея подбросила ко мне свои серьги, – со слезами на глазах говорила Кютай-хатун.
– Не смей так называть Хасеки Султан. По-твоему ей делать нечего, кроме как ходить в покои к каким-то наложницам и подбрасывать драгоценности? – собеседница замялась, ей было нечего на это ответить. Она опустила взгляд. – Может ты и на самом деле… Одолжила её вещь? – Башира-калфа теперь и сама заинтересовалась этим разговором. – Обещаю, что я никому не скажу.
– Я… Они лежали в ташлыке. Я и не знала, кто их хозяин, клянусь!
– То есть ты не понимала, кому могли бы принадлежать дорогие серьги? – перебила её калфа.
– Кто бы ни был! Они были такими красивыми, а в гареме тысячи девушек, любая теоретически смогла бы их забрать. Я поднесла серьги к ушам и ощутила себя настоящей султаншей. Рубины и аквамарины так подходили к моему лицу, что сомнений не осталось – султан увидит меня такой и больше никогда не забудет!
– И ты не поняла, что это – ловушка? – госпитальерка на мгновенье искренне проникалась сочувствием к наивной и бесхитростной девушке. – Видишь же, что не твоё, так зачем брать?
– Я очень об этом жалею, Башира! – гречанка начала плакать. – Вот так мелкие поступки и чужая зависть рушат судьбы! Я не такая, как они: не вижу интриг и не могу бить в спину. Но я люблю султана, хочу родить ему шехзаде и султанш, быть заботливой матерью… Раз уж моя судьба привела меня в гарем. Раз уж сама об этом не мечтаешь, то помоги хотя бы своей подруге, – Кютай-хатун жалостливыми блестящими глазами смотрела на калфу. Та же лишь тяжело вздохнула: какая она ей подруга? Ни капли доверия эта женщина не вызывала.
– Я – не управляющая гаремом, и от моего решения почти ничего не зависит. Когда зайдёт такой разговор, я порекомендую тебя Умут-калфе, но, как сложится твоя судьба дальше – одному Аллаху ведомо. Поэтому прояви терпение, соблюдай правила и слушайся, – привычными словами ответила Башира, и бывшая фаворитка султана тотчас бросилась её обнимать и благодарить. – Ну, хватит, хватит, – госпитальерке совсем не нравилась Кютай-хатун и её навязчивость, и она хотела, чтобы та прекратила и поскорее ушла. Катрин стало смешно от своих мыслей: ведь если она и правда отправится в Топкапы, то её ждёт долгожданный покой.
Подобные грустные истории ей рассказывали почти каждый день, и каждая просила по-дружески ей помочь, получая в ответ всё те же слова.
Госпитальерка не могла ни с кем поделиться болью на сердце, тоской по своим близким, даже по Мессам. Сколько бы она отдала, лишь бы вновь преклонить колено у алтаря, услышать католические хоры на латыни, иметь возможность хоть с кем-то поговорить на родных языках. Теперь это всё казалось не былью, а сказкой, в которую глупо верить, а белый розарий, спрятанный под рукавом форменного голубого платья, стал символом этой далёкой мечты и напоминанием: тебя зовут Катрин-Антуанет, ты – писарь Великого Магистра, свободная христианка, тебе здесь не место, борись!
Но время, словно бурное течение, уносило отведённые ей дни в небытие, отдаляя от заветной цели. Казалось, что в этой жизни уже ничего не изменится, и этот соблазн сдаться и смириться рос все больше.
*
Катрин смотрела с этажа фавориток на спящих в ташлыке джарийе, и ей вдруг вспомнился костёл, нынче обращённый в мечеть, где она так же стояла на хоре и смотрела на устланный тьмой наос, а за её спиной стоял Поль. Глаза защипало, но Башира быстро заморгала, пряча подступившие слёзы неизвестно от кого. В воспоминаниях она часто возвращалась на Родос, в те счастливые, хоть и трудные, дни, но калфа смиренно себе твердила: былого не вернуть, и, даже если она вернётся на утраченный госпитальерами остров, там не будет никого из её прошлой жизни. Это было самое тяжёлое осознание, что пережитое теперь существует лишь в воспоминаниях, а будущего не видно во мраке всего происходящего. За окном уже больше месяца непрерывно шёл снег, и, казалось, эта неожиданно холодная зима никогда не закончится.
Девушка тяжело вздохнула и устало склонила голову к колонне. Она была готова покинуть ташлык и отправиться в свои покои, но услышала шаги, исходившие из коридора. Стражники зашевелились – чужое присутствие пробудило их ото сна на посту, но они так и остались на месте – значит их предупредили. Вскоре показалась фигура, вся сокрытая в чёрных одеяниях. Гость старого дворца шёл быстро, словно не желая лишних свидетелей своего прихода, а за ним спешно следовали аги.
Калфа облокотилась на перила и попыталась разглядеть мужчину, чтобы понять, кто это, но его лицо было спрятано под глубоким капюшоном. И, прежде чем скрыться за дверями, он поднял голову. Их взгляды на мгновение столкнулись. Даже в слабом свете, исходившем от факелов, Башира смогла увидеть эти светлые глаза, тяжелый взор которых заставил её замереть на месте ещё на некоторое время.
Когда мысли вновь к ней вернулись, она поняла – это тот самый Якуб Эфенди, которого призвала во дворец больная и старая унгер калфа в поисках исцеления. Знаменитому звездочёту было запрещено посещать султанские дворцы, после того, как Махидевран Султан выгнала его. Это и объясняло, почему он пробрался сюда под покровом ночи, и почему Умут-калфа приказала выделить ему самые дальние покои. Этим вопросом Башира-калфа занялась лично: она отвела ему свою любимую, «гостевую» комнату, прилегавшую к ещё одной, закрытой и забитой всякими ненужными вещами. Оба помещения соединялись дверью. Когда-то в этих покоях жил некто знатный, поскольку одна их половина была рассчитана на личную прислугу, другая же – на самого господина. Однако комнаты уже полвека пустовали. Сюда-то она и предложила поселить окутанного мистическим шлейфом эфенди, что слыл страшным, нелюдимым отшельником, которого невозможно уловить. Калфа любила наблюдать за обитателями дворца, это было её единственной отрадой здесь, и замочная скважина той самой соединяющей двери вполне могла бы удовлетворить её любопытство.
*
Яркие солнечные лучи проникали через решетчатые окна в ташлык, и джарийе по приказу Баширы-калфы неохотно начали вставать и заправлять свои постели. Сама она едва стояла на ногах – привыкшая ещё со времён осады Родоса бодрствовать ночью, и не утратившая этой привычки даже спустя столько времени, ей было трудно находить силы для нового дня, да и желания вновь просыпаться всё той же османской рабыней совсем не было.
– Быстрее, быстрее, – громким низким голосом она подгоняла девушек, и некоторые из них возмущённо оборачивались на команды возомнившей себя госпожой калфы. Действительно, пожилая Умут-калфа наделила свою подопечную слишком большими полномочиями, а джарийе, такие же рабыни, как и Башира, до конца не принимали её главенства, но пока и не решались на какие-то действия против неё.
Сейчас калфе нужно было навестить совсем слёгшую Умут, и доложить, что нужный ей человек уже прибыл. В просторных покоях, слишком больших даже для старшей калфы, пахло благовониями и травами, а на постели лежала старая дородная женщина. При виде вошедшей хатун на её лице появилась добрая и мягкая улыбка, которой она одаривала только Баширу. Сейчас трудно было сказать, что эта милая старушка некогда была самым большим страхом неугодных при султанском дворе девушек, которых она держала в ежовых рукавицах, а за любую оплошность наказывала по всей строгости, порой не зная меры в жестокости. Видимо, проклятия не одного поколения рабынь всё-таки подкосили женщину ещё не в самом преклонном возрасте.
– Умут-калфа, – госпитальерка поклонилась, а затем подняла глаза на свою наставницу. Видя искреннюю радость на её лице, девушка улыбнулась в ответ, – как ваше самочувствие? Молюсь за ваше здоровье, – повод для молитв действительно был: только авторитет старшей калфы мог сдержать отчаявшихся рабынь, готовых на всё, лишь бы вернуться в Топкапы. Затаённая злоба высланных из-за непривлекательной внешности, за оплошности или в результате интриг жён султана, а особенно тех, кому милостиво даровали жизнь после драк или увечий другим наложницам, наказав их ссылкой и заточением здесь, была бесконечной. Какой бы ни была причина – все они таили обиду на весь этот мир и жаждали возмездия за раздавленную честь и достоинство. Управлять такими рабынями было сложно и опасно, и Башира это понимала – своей её так и не восприняли, а, значит, могут сделать всё, что захотят, когда не станет старшей калфы. Но девушка и не жалела, что добровольно попросила у Махидевран Султан о ссылке в Эдирне: что бы не произошло здесь, это не станет страшнее даже одной-единственной ночи, проведённой в султанских покоях.
– Спасибо, сегодня мне лучше, – унгер-калфа привстала в постели. – Скажи, Якуб Эфенди уже прибыл во дворец?
– Вероятно, да. Это ведь он ночью ходил по дворцу?
– Ночью? Ты вообще спишь, хатун? – слабо засмеялась женщина. Башира улыбнулась и коротко кивнула, хотя тёмные круги под глазами отвечали на этот вопрос красноречивее слов. – Прямо как я в своё время: в гареме сон – это непозволительная роскошь. Только лишь закроешь глаза, как враги обнажат кинжалы, – возможно, именно тяжелые условия жизни и состарили её уже в сорок лет.
– Расскажите о нём, пожалуйста, – девушка села на край кровати и обратила внимательный взгляд на старшую калфу. Госпитальерку переполнял бесконечный интерес к этому загадочному мужчине.
– Я и сама ничего не знаю. До меня только доходили слухи, будто бы этот Якуб способен одним словом даровать исцеление, другим – свести в могилу, а его глаза могут видеть и прошлое, и будущее. Он живет с братом, только с ним и общается, остальные же знакомы с ним лишь из многочисленных легенд, которые ходят о нём не то что по Стамбулу – по всей Османской империи. Вот и я решила самостоятельно убедиться в силе этого колдуна.
– А как же то, что ему запретили появляться во дворце?
– Это мне в тебе нравится, – ухмыльнулась Умут. – От тебя и правда ничего не утаишь, Махидевран Султан послала мне талантливого человека. Но мы ей не расскажем.
– Мы-то нет, но другие хатун не станут держать язык за зубами. Одни захотят получить услуги этого колдуна, даже не знаю, узнать судьбу или зелье прикупить, а другие начнут нас с вами шантажировать нарушением правил.
– Ну, – старшая калфа задумалась, но собственное здоровье сейчас для неё имело первоочередной приоритет. – Пусть девочки сходят, погадают им, и сами пожалеют же потом, – покои вновь наполнились смехом пожилой смотрительницы гарема, – ничего хорошего он им не предскажет. Лишь бы потом молчали и не плакали.
– Я поняла, – коротко ответила Башира, и встала с постели. Ей не понравилось такое разрешение, ведь почему-то госпитальерка не хотела, чтобы Якуб общался со всеми этими рабынями, однако сама же калфа сразу решила – она обязательно пойдёт к нему. – Надеюсь, он сумеет подтвердить делом все эти слухи, и вы встанете на ноги.
– Амин, – благодарно кивнула женщина. – Позовите Якуба, – приказала калфа агам.
Девушка поклонилась и вышла из покоев. За дверью её ждали две джарийе.
– Башира-калфа, – с притворным почтением они улыбнулись и склонились перед ней.
– Что вам здесь нужно?
– Мы хотели спросить у тебя, – начала одна, а затем её перебила другая девушка. – Это правда, что знаменитый Якуб Эфенди здесь?
Калфа по привычке оглянулась по сторонам, словно выискивая того болтуна, который раскрыл тайну.
– С чего вы взяли? – изо всех сил стараясь изобразить на лице невозмутимость, ответила она.
– Стражники говорили сегодня, а мы услышали… Так значит это правда?
– Я вырву этим глупцам их языки, – едва слышимо проговорила себе под нос Башира, – а ну замолчите! – закричала она на наложниц. – Не смейте распускать слухи, иначе накажу всех! – её бледное лицо было напряжено, а брови нахмурены. Джарийе перестали смеяться, понимая, что тут простыми уговорами ничего не добьешься.
– Прошу, проведи нас к нему, мы хотим узнать своё будущее…
– Нет! – калфа перебила приторно ласковую речь девушки и поставила руки на пояс, надменно поднимая голову. Даже разрешение Умут сейчас не было сильнее, чем нежелание Баширы это осуществлять.
– Мы же не просто так просим, – уже заранее готовые к такому ответу, девушки припасли под поясом мешочки с золотом, отложенным с жалования. Все прекрасно помнили первые слова Баширы в старом дворце: «Со мной всегда можно договориться».
Девушка раздраженно закатила глаза и кивнула. Ей впервые было не в радость получать взятку, ведь мысль о том, что какие-то рабыни будут ходить к человеку, который вызвал у неё такой интерес, разжигала ещё большее раздражение. Но она понимала, что если не с её позволения, то эти джарийе сами тайно пробрались бы к звездочёту. Башира резко развернулась, и широким шагом пошла в сторону своих покоев, но перед поворотом обернулась и сказала:
– Хорошо, я вас отведу после ужина. А теперь прочь отсюда, за работу!
Башира уверенно шагала к себе, обдумывая свои последующие действия. Хоть это и тяжёлый грех в христианском понимании, ей очень хотелось узнать, что же ждёт её дальше…
*
Призыв к молитве пробудил девушку ото сна, и она поняла, что пора собираться. Калфа подошла к зеркалу, и не увидела в отражении ту увядающую девушку с бледным лицом, утратившими блеск глазами, со спадавшими на плечи прямыми светлыми волосами, в заношенном голубом платье и такой же невзрачной накидкой на голове. Такой она стала, когда утратила силы бороться и перестала молить всех о том, чтобы её отправили на Родос. Теперь силы начали вновь к ней возвращаться. Теперь Башира понимала, что это её новая надежда на побег и обретение свободы и счастья.
