Текст книги "Крест и Полумесяц (СИ)"
Автор книги: Normanna
Жанры:
Ужасы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
– Дева Мария? – он улыбнулся и встал с пола. Магистр протянул открытую ладонь госпитальерке, помогая ей подняться. Она ещё не до конца осознавала, что произошло, но безграничная радость переполняла её. Теперь никакие османы ей не были страшны. Филипп крепко обнял девушку, вселяя покой и уют, но скрип двери одной из комнат заставил Катрин отпрянуть от повелителя. На прощанье она почтительно поклонилась Магистру, а он кивнул ей в ответ. Нехотя девушка зашагала в свою комнату, кутаясь в бархатный плащ Вилье де л’Иль-Адама, и напоследок бросила недобрый взгляд на подсматривавшую за ними пожилую дворянку, посмевшую омрачить эту встречу, которая могла оказаться и последней.
*
Катрин-Антуанет сидела перед зеркалом, расчёсывая завитые в кудри золотые волосы и укладывая их на дорогое коралловое платье из своего светского прошлого. В самый разгар шквального обстрела она покинула убежище, оставив женщин и детей на одного из охранников, и в своих покоях готовилась ко встрече с Магистром. Из сундука со старыми вещами, о которых пришлось забыть, служа в Ордене, госпитальерка достала шкатулку с драгоценностями и флакон с парфюмом. Именно в эту, самую опасную за всё время осады ночь она испытывала желание быть особенно красивой, как если бы это был её последний день.
Поверх шёлкового платья, расшитого тонкими алыми узорами, она надела бархатную накидку самого Вилье де л’Иль-Адама. После той ночи, когда османы второй раз штурмовали крепость, девушка не расставалась со столь ценным подарком – тепло дорогой ткани согревало подобно объятиям их бывшего хозяина. К тому же чёрный плащ скрыл неподобающие для члена Ордена одежды и глубокий вырез платья, открывавший болезненно белую, почти прозрачную кожу с проступавшими венами и артериями.
Дождавшись, когда за окном рассветёт, госпитальерка решительно пошла в кабинет своего повелителя.
Охранявшие Магистра рыцари расступились перед писарем – они думали, она шла, дабы начертать очередное послание султану. Но цель её была далека от предположений стражников.
Когда за ней закрыли двери, Катрин расстегнула фибулу и аккуратно сложила плащ на стоявший рядом стул, игриво глядя на удивлённого столь раннему визиту своей подданой Магистра. Он встал из-за стола, на котором были разложены карты и какие-то макеты, и сделал несколько шагов навстречу стремительно шедшей к нему девушке.
Теперь не было ни коленопреклонений, ни даже любимого для госпитальерки обряда поцелуя магистерской руки. Катрин накрепко вцепилась в одеяние Магистра и неотрывно смотрела ему в глаза. Сильными руками он обхватил девушку за талию, не позволяя отстраниться от себя. Девушка водила губами по покрытой седой щетиной шее, в то время как магистр расцеловывал открытое плечо, вдыхая сладкий запах духов.
Пропустив между пальцев светлые волосы госпитальерки у самых корней, он сжал их и притянул её лицо к своему. Начатый с лёгкого и нежного соприкосновения губ поцелуй становился более страстным, грубым и грешным. Неумело, но с тем же пылом Магистр отвечал Катрин, чувствуя особую силу, переполнявшую его всего. Белая борода приятно покалывала кожу, и это ощущение делало происходившее реальным, словно убеждая, что это происходит наяву, а не во сне.
– За это мы будем гореть в аду, – шептал Филипп, бросив взгляд на прибитый к стене крест, и вновь приник устами к подданной.
– Не будем. Мы же не делаем ничего недозволенного. Я лишь хочу разжечь в вас огонь и силу, чтобы сегодня вы не знали пощады перед неверными. Пусть будут течь реки мусульманской крови. Заставьте их проклясть Аллаха за то, что привёл их к нам. Не допустите, чтобы грязные руки турков коснулись хоть одной женщины на Родосе. И меня.
Последняя фраза Катрин заставила Великого Магистра нахмуриться. Он взял обе её руки в свои и поднёс каждую к своим тонким устам. Она обхватила шею повелителя и вновь одарила его поцелуем, третьим в его и её жизни, гладила руками широкую спину Магистра и крепко притягивала к себе. Но в какой-то момент иоаннитка упёрлась руками в латный нагрудник Филиппа, вынужденная отстраниться от него. На немой вопрос в глазах главы Ордена она еле слышно прошептала:
– Вас ждут воины. Помните мою просьбу – утопите Сулеймана в крови его же подданных. Воздайте по заслугам этому неверному, – она коснулась рукояти меча, слегка вытянув его из ножен. – Напоите вволю ваш клинок. Я вверяю вам свою жизнь и всю себя.
Магистр улыбнулся ей и пошёл к дверям. Катрин стояла на месте, любопытствуя, куда же он идёт. Филипп взял свой плащ со стола и принёс госпитальерке.
– Ты совсем не спишь, – при свете первых лучей солнца он заметил, какие красные и уставшие глаза у его писаря. – Если тебе неспокойно в нерушимых стенах подземного убежища, то сможешь ли ты уснуть хотя бы наверху?
– Смогу, Ваше Преосвященнейшее Высочество.
– Тогда ступай к себе и спи, а когда проснёшься, сможешь увидеть, как я сражаюсь. Мы расположимся на Английском бастионе и будем стоять насмерть, только бы не дать им покорить эту позицию.
– Я всегда мечтала об этом: увидеть вас в бою, чтобы все те славные легенды ожили. Храни вас Господь, я верю, сегодня Сулейман опять ничего не добьётся.
Магистр расправил плащ и покрыл им плечи Катрин-Антуанет. Она опустила голову, пряча счастливые глаза и довольную улыбку. Иоаннитка поцеловала его руку, а затем почтительно кивнула и зашагала к выходу. Сейчас она совсем не тревожилась за Вилье де л’Иль-Адама, ведь сегодня она твёрдо верила, что сможет увидеть его ещё раз.
– А когда я вернусь сюда после боя, я хочу, чтобы ты была здесь, – напоследок велел ей Магистр.
– Конечно, я обязательно буду, – не поворачиваясь ответила Катрин. Она не хотела, чтобы повелитель видел её светящийся от радости лик в этот момент.
*
Только сон отступил от разума Катрин-Антуанет, она подошла к окну. Отсюда было видно совсем немногое, один лишь кривой, подбитый непрерывными обстрелами мусульман, контур внешней стены и руины Английского бастиона. С такой дальности бурлившие в пылу битвы толпы госпитальеров и османов слились воедино, но она знала, что там, среди них, сражается и Вилье де л’Иль-Адам – настоящий рыцарь, нёсший в своём сердце дух благороднейших крестоносцев.
Катрин представляла его, облачённого в сверкавшую в закатных лучах латную кирасу, крепко державшего меч, обагрённый кровью неверных, со стальным, суровым взглядом, лишавшего жизней тех, кто пришёл принести смерть его подданным.
Таким он и переступил порог своего кабинета, только уже без воинственного блеска в глазах, а уставший и совсем обессилевший. Катрин, как ей и было велено, ждала его за столом, предусмотрительно держа в руках перо. Другие рыцари, которые привели Великого Магистра, принялись возиться с его доспехами, но он приказал им уходить. Филипп с вызовом посмотрел на госпитальерку, как бы призывая подойти.
Она нерешительно приблизилась к повелителю и с благоговением дотронулась до гладкого серебристого металла, нагревшегося от разгорячённого в пылу битвы тела. Кираса была покрыта липкой тёмно-красной жидкостью и царапинами. Уже запёкшиеся брызги мусульманской крови на латах и обветренном лице Филиппа делали его ещё могучее и величественнее, перед ним хотелось преклоняться, целовать эти мозолистые жилистые руки, быть покорной воле Магистра и делать всё ради его победы. Но она лишь расстёгивала застёжки на доспехах, в то время как Великий Магистр рассказывал о том, как уже третья атака была героически отбита его рыцарями.
========== Крест – Глава III ==========
На вечерней Мессе было совсем мало людей – мужчины воевали, а женщины боялись покидать свои убежища, предпочитая молиться в более безопасном месте. Катрин же, оставив вверенных ей людей на охранявших подвал рыцарей, тайно отправилась в храм. Она сидела одна, как обычно – в первом ряду, изредка оборачиваясь на скрип старой, но ещё крепкой двери, впускавшей из нартекса в наос прихожан: в основном монахинь и пожилых католиков Родоса.
Тишину оборвал колокол, ознаменовавший начало Мессы. Его некогда радостный перезвон, отражаясь искажённым эхом, теперь звучал мрачно и тревожно, однако исполненная религиозным воодушевлением Катрин-Антуанет не придала этому никакого значения. С едва заметной полуулыбкой на устах она нетерпеливо перебирала бусины розария, не отводя пристального взгляда от массивной деревянной двери, ведущей в сакристию. Она отворилась, и из ризницы вышел священник, чьё лицо, также как и лицо госпитальерки, скрывала тень от глубокого капюшона. Он преклонил колено перед алтарём, а затем встал за ним и открыл молитвенник. Священнослужитель поднял ладони к небу, и сидевшие в наосе повторили за ним. Их взгляды встретились, и еле уловимым кивком он поприветствовал давно не навещавшую его гостью.
Служба проходила привычным чередом, однако люди, находившиеся сейчас в церкви, в своих мыслях были далеки от Христа – каждый думал о чём-то своём, что беспокоило его в эти нелёгкие времена. Катрин также слушала, но не слышала слова Поля, а он говорил, но без былого воодушевления в речи.
Полтора часа пролетели незаметно. И вот, напоследок вставая на правое колено и осеняя себя крестным знамением, прихожане медленно побрели к выходу. Иоаннитка же так и осталась на месте, лишь сняв капюшон, не отводя задумчивого взгляда от статуи Девы Марии.
– Катрин-Антуанет, здравствуй, – голос священника, вставшего перед ней, вывел её из размышлений.
– Поль, – она посмотрела на юношу и радостно улыбнулась ему, – здравствуй.
– Давно ты к нам не приходила, надеюсь, ты в добром здравии.
– Спасибо, всё хорошо, слава Богу. Я не могла, на меня возложили слишком большую ответственность – Магистр велел мне следить за порядком в убежище для знатных женщин. Если он узнает, что я здесь, мне придётся несладко, ведь он запретил выходить без разрешения, – взгляд Поля стал напряжённым, но, когда госпитальерка беззаботно засмеялась, он понял, что большой опасности ей не угрожает.
– Тяга к Божьему слову оказалась весомее воли сюзерена? – осторожно поинтересовался монах.
– Нет, я всего лишь соскучилась по твоим проповедям. Без них моя вера слабеет, – писарь озвучила то, что в глубине души хотел услышать от неё священник. Беззастенчиво он заулыбался, радуясь лестным словам. – Я же нашла себе временную замену: женщин охраняют стражники, которым можно доверять. Они-то уж получше меня присмотрят за этими сплетницами. Мне тоже нужен отдых, а повелитель об этом не узнает. В конце концов, я целый месяц не видела белого света. Дышу одним только затхлым воздухом подземелья.
– Тогда ты не откажешься от прогулки?
– С удовольствием. Я скучала по беседам с тобой.
Поль махнул рукой, указывая следовать за ним. Они прошли в сакристию, а оттуда, через невзрачную дубовую дверь, на которую даже не обратишь внимание с первого взгляда, – в сад, окружавший костёл.
Под ногами шуршали влажные опавшие листья, а холодный ветер с завыванием гулял между кривых стволов деревьев. Закатное красное небо сменилось тёмно-синим, озарённым полной луной, к которой тянулись подобные костлявым рукам ветви. Именно по такой природе и скучала Катрин-Антуанет. С восхищением слепого, который вновь обрёл зрение и словно впервые видел этот мир, она смотрела по сторонам и вдыхала воздух полной грудью. Девушка опустила голову вниз и увидела яблоки, которые так никто и не собрал. Она подняла одно из них, бережно вытерла от грязи и начала его рассматривать: переспевшее, красное, слегка мягкое, но без единого изъяна. Так и шла, не выпуская его из рук. Поль ступал рядом, то поднимая голову к небу, то с любопытством глядя на спутницу, но так и не решался задать интересовавший его вопрос.
– Как дела в церкви? – иоаннитка первая прервала небольшую паузу в разговоре.
– Ты и сама видела: одни боятся выходить на улицу, другие на войне. Надеюсь, скоро всё вернётся в привычный черёд. Скажи лучше, что происходит у стен?
– Их сто тысяч, нас – шесть, и ни один их штурм не удался. И не удастся, я знаю точно. Пока за нас сражается сам Магистр, бояться нечего. И пока ради Родоса насмерть стоят госпитальеры, я могу быть спокойна. Ведь это ты закалил их веру, лишил страха смерти, сотворил из них истинных христиан, – иоаннитка смотрела на бледное лицо Поля, в его глубоко посаженные серые глаза. Она была от всей души счастлива видеть его. Общество её мудрого не по годам сверстника, непоколебимо благочестивого, преданного своей вере до конца, было для неё особенно ценным.
Далее они гуляли молча, пока не вернулись к костёлу. Там Катрин-Антуанет решила, что самое время прощаться:
– Спасибо за эту прогулку, Поль, – она положила ладонь на его плечо, и то же самое сделал он.
– Я надеюсь, мы скоро встретимся снова, – его бледные уста растянулись в искренней улыбке.
– Конечно встретимся. Я-то уж точно найду способ снова сбежать. Ты знаешь, я никогда не бывала в нашем храме ночью.
– Я обязательно проведу тебя туда, – монах хлопнул рукой по поясу, чтобы зазвенела связка ключей, как бы подтверждая его слова.
– До свидания тогда, – госпитальерка развернулась, безмолвно подняла ладонь в прощальном жесте и спешно зашагала в сторону дворца, лишь один раз обернувшись. Священник кивнул ей и пошёл в костёл.
А через неделю, уже за полночь, две фигуры в чёрном встретились на том же месте. На этот раз луна была затянута тучами: и дорога к костёлу, и сам храм были сокрыты во тьме, а зажжённые факелы или свечи быстро бы привлекли внимание тех, кто ещё не спал, потому пробираться в таком мраке было трудно.
Поль на ощупь нашёл замочную скважину и с грохотом провернул в ней ключ. Дверь оглушительно заскрипела, и этот звук непозволительно громким эхом отразился о стены церкви. Перекрестившись на одном колене прежде чем войти, они прошли дальше, к самому алтарю. Монах шёпотом велел идти за ним, и направился к винтовой лестнице, ведущей на хор. Он протянул Катрин ладонь, чтобы помочь подняться наверх.
– Здесь так красиво ночью, – девушка изобразила восхищение, как бы оправдывая в глазах монаха эту задумку, хотя ничего необычного ей увидеть не удалось – костёл и без того был прекрасен в любое время суток. Она была рада уже тому, что повидала дорогого товарища. Поль же стоял за её спиной, обдумывая, что ещё он мог бы показать.
– Есть идея. Ты ведь не бывала на колокольне.
– Пойдём, – в глазах девушки блеснули озорные искры.
Священник действительно не ошибся, ведь с такой высоты открывался вид на дома, улицы, крепостную стену, тёмное неспокойное море и чёрное бархатное небо. Теперь уже госпитальерка ничего не сказала – она просто запоминала представшую перед ней картину вместе со всем этим днём.
– Подожди… Кто это там? – она указала пальцем на огонёк. Какой-то человек спешно шёл между домов в неизвестном направлении. – Найди кого-нибудь и узнай, что он делает на улице среди ночи. Поскорее! – Катрин, слушая об обстановке под стенами, стала видеть предателей в каждом втором, и не боялась сообщать о своих предположениях Великому Магистру. Он в свою очередь прислушивался к интуиции, а где-то и объективным обвинениям своего писаря, и каждого подвергал допросу. Причины для такой подозрительности были – османы были исключительно в бесперспективном положении, и собственными глазами видели мощь укреплений и орудий, но всё равно не отступали, словно кто-то выдавал им незримые для врага слабые места защитников крепости.
Поль незамедлительно поспешил вниз.
– Доложи об этом человеке Его Преосвященнейшему Высочеству, только скажи, что сам его видел. Обо мне ни слова, – добавила иоаннитка ему вслед.
– Никто не узнает, – ответил священник.
*
– Мы поймали твоего слугу, когда он готовился отослать очередное послание Ибрагиму-паше.
Канцлер молчал, гневно глядя в глаза своему давнему врагу. Вилье де л’Иль-Адам расхаживал из стороны в сторону, задумчиво рассматривая бумажный свёрток.
– И само послание у нас тоже есть, – тонкие уста Филиппа были изогнуты в победной ухмылке: Поль привёл слугу подсудимого как раз с этим письмом, которое предатель собирался отправить противникам, прикрепив к стреле и выстрелив в специально обозначенное место. – Будешь и дальше отрицать свою вину?
– Ты нашёл повод расправиться со мной? Это всё клевета! – прохрипел сквозь стиснутые зубы Андрэ д’Амараль. Его пытали на дыбе уже час, то усиливая, то ослабляя натяжение, чтобы канцлер смог говорить.
– К чему мне с тобой расправляться? Я получил свой пост за военные заслуги, и теперь успешно обороняю Родос. Разумеется, твои амбиции глаголят громче разума, вот ты и решил таким образом возвыситься. Только ты не стал бы магистром, если бы османы захватили остров. В лучшем случае они дали бы тебе бежать как своему преданному псу, – между давними врагами установился неотрывный зрительный контакт. – Ладно, ты ненавидишь меня, ведь я был признан более достойным рыцарем, чем ты, и ненавидишь Орден, который мне верен, но как ты посмел предать дело Креста?! – впервые за допрос Великий Магистр сорвался на крик. Он оттолкнул палача у рычага, и сам потянул его на себя.
Истошные вопли подсудимого разносились эхом по сырому подвальному помещению. Катрин стояла по другую сторону одной из дверей, наблюдая через щель за пытками предателя. Красный от боли, растянутый на дыбе, представший в таком виде перед главами Ордена, Андрэ всё же не лишился надменности во взгляде.
– Ты не сломаешь меня пытками, – голос канцлера дрожал, было слышно, что он едва сдерживал крик.
– Я понимаю, не хочешь порочить своё имя, – Филипп склонился над мокрым лицом Амараля, и с кровожадной ухмылкой продолжил. – Но твоё молчание не спасёт от клейма предателя, которое будет с тобой на века. Ты загубил свою жизнь, но не губи душу, сознайся и очистись покаянием. Останови для себя эти пытки!
– Такая мелочь как боль не заставит меня признаться! – едва дав договорить подсудимому, Магистр кивнул палачу и тот провернул колесо дыбы, натянув её до допустимого предела, после которого человек обычно погибал. Сам он стал рядом с другими главами Ордена, и теперь Катрин-Антуанет видела только канцлера. Более Амараля никто не призывал сознаться. По молчаливому призыву палач потянул ручку и раздался оглушительный треск, и после крики прервались – скорее всего это убило подсудимого.
Девушка почувствовала, как по щекам потекли слёзы, но она и сама не понимала – почему. Предателя ей было не жаль, ведь он свёл на нет все труды Вилье де л’Иль-Адама, но отчего-то её сердце забилось быстрее, дыхание сбилось, а руки нервно задрожали. Пыточную покинули все, и только один Андрэ так и остался прикованным к дыбе. Госпитальерка осталась возле одной из дверей, рассматривая в щель предателя, схваченного благодаря ей. Она была огорчена, что допрос прошёл слишком быстро и так и не достиг своего логического завершения – признания. В голову пришла идея зайти и посмотреть поближе, но она не успела даже дотянуться к дверной ручке. Иоаннитку неожиданно схватили за шею ледяной рукой. Она только решила закричать, как услышала тихий знакомый голос прямо возле уха.
– Что ты здесь делаешь посреди ночи? – пальцы на шее слабо сжались.
Она с усилием обернулась и увидела Магистра, с чьих уст ещё не сошла та зловещая ухмылка, а в сердитом взгляде виделось что-то лукавое. Одной рукой он крепко прижимал её к себе со спины, не давая сбежать или хоть как-то пошевелиться. Катрин чувствовала рельеф рыцарского тела через слои плотных тканей, его тепло и силу. На вопрос повелителя девушка не отвечала – не могла же она честно сознаться, что просто любила наблюдать за своим сюзереном, следить за проводимыми им заседаниями Совета, порой даже не слыша, что он говорит. Главное – как: манера его речи, размашистые жесты, неповторимая мимика. Ей просто нравилось на него смотреть. Катрин расслабленно откинула голову назад на плечо мужчины, получая удовольствие от слегка удушливой хватки и тяжело дыша.
– Это дело государственной важности… Ты знаешь, что делают со шпионами? – Филипп продолжал играть роль строгого следователя.
– Я каюсь в содеянном, Ваше Преосвященнейшее Высочество, – глядя в глаза повелителю прошептала Катрин-Антуанет. – Такое больше не повторится, – пообещала она, хотя прекрасно понимала, что повторится – если бы не привычка следить за всеми тогда, когда они этого не ожидают – Андрэ д’Амараля никогда бы не вычислили.
Магистр развернул её к себе и увидел блестящие в свете факелов следы от слёз, которые девушка не успела вытереть.
– Тебя напугало то, что ты увидела? – склонившись совсем близко к лицу Катрин, обеспокоенно спросил Вилье де л’Иль-Адам. Девушка же переменилась в лице. Её губы растянулись в довольной усмешке, а глаза загадочно заблестели. Она положила ладони на сильные плечи сюзерена, но только для того, чтобы Магистр не заметил, как её руки снова задрожали.
– Напротив. Это всё правильно. Так и нужно с предателями… Пусть его бесчестная смерть всем будет примером.
– Он ещё живой. Но ему сломали позвоночник. На казнь сам уже не сможет пойти, если вообще выстоит до этого времени. Как бы там ни было, из него нужно выбить признание.
– Ведь он рыцарь, так же, как и вы. Вряд ли пытки сломают его, особенно тогда, когда он так искалечен. И без признания известно, что он предатель. Есть доказательства, есть свидетели и слуга, который свидетельствовал против него.
– Все знают о нашей вражде еще со времен битвы при Лаяццо. Люди скажут, что я просто убил давнего соперника, но к чему мне это, если я всегда его побеждал? А ведь он всю жизнь вставлял мне палки в колёса. Тогда он подверг опасности мои парусники, а теперь – успех всей обороны Родоса, а ещё жизни моих рыцарей и простых людей. Самое страшное, что султан Сулейман был готов капитулировать, а Амараль убедил его продолжать осаду: он рассказал, что у нас истощены запасы провизии, орудий и пороха, а помогать нам другие европейские державы не спешат. Теперь штурмы усилятся, нам придётся непросто. И я даже не знаю, как заставить заплатить его за содеянное. Уповать на адские муки для него я не могу. Он должен страдать в обоих мирах.
– Канцлер уже страдал, когда лавры imperatoris были возложены на ваше чело. Его неоправданные амбиции привели только к позору. Теперь голова Амараля упадёт к ногам всех преданных им людей, а за казнью последует девятый круг ада, где быть ему вечно терзаемым в пасти Люцифера подобно Бруту и Иуде в ледяном Коците.
*
Все последующие ночи сон Катрин-Антуанет был беспокойным, и эта тоже не стала исключением. Иоаннитка проснулась около полуночи, и, покрыв волосы красной накидкой, вышла в холл. Из разных комнат слышались приглушённые разговоры. Катрин подошла к двери, где среди прочих ночевала и её двоюродная тётя, которую она не видела с момента вступления в Орден. Но это, в принципе, не особо её печалило. Именно из этой комнаты в тот день за ней и Магистром кто-то следил. Теперь женщины там что-то эмоционально обсуждали, и это вызвало у девушки любопытство. Она вслушивалась в их речи, пытаясь разобрать, о чём они говорят.
– Магистр собрал всех мужчин, наших сыновей и мужей, а нас бросил здесь голодать, – заплаканным голосом причитала одна из них. – А ведь мог бы разместить нас и получше.
– Лишь бы не заболели наши детки в такой сырости и холоде, – тонким голосом шептала молодая девушка, прижимая к груди спящего младенца. Видимо, они обе не осознавали, какой привилегией их одарил Великий Магистр, позволив на время опасности перебраться сюда.
– Мог бы сдаться Сулейману. Какая разница, кому платить налоги? – ответила двоюродная тётя Катрин.
– Точно, – подтвердила слова предыдущей женщины третья. – Ещё когда султан не приплыл к нам, он обещал не тронуть жителей и рыцарей, если Магистр согласится отдать ему Родос мирно.
– Он слишком горделив. Всех нас угробит и сам погибнет, только бы не сдаться, – пренебрежительно буркнула другая. Это стало последней каплей, и Катрин резко толкнула дверь ногой.
– Почему не спите и мешаете другим? – строгим, с долей гнева голосом спросила госпитальерка.
– А что такое? Ты запретишь нам? – ввязалась в спор говорившая до этого женщина.
– Не я, а Его Преосвященнейшее Высочество. Здесь я – изъявитель воли Великого Магистра, и прежде всего он велел мне следить за порядком, а для его поддержания разрешил любые методы.
– Его власть висит на волоске. Скоро он не сможет командовать даже нами.
Катрин бросила пренебрежительно-злой взгляд на неприятную женщину лет пятидесяти в уже износившемся, испачканном, некогда роскошном платье с искусной вышивкой, на которое спадали сбитые грязные волосы. Она выглядела словно бездомная, а продолжала вести себя так, как и раньше. С самодовольной ухмылкой госпитальерка парировала её слова:
– Вчера Его Преосвященнейшее Высочество казнил изменника, который также хотел сдать Родос османам, – писарь брезгливо поморщилась, вспомнив, как отсекли голову Амараля. – Вы не подумайте, я совсем не хочу вас пугать. Только лишь предупреждаю.
Все молча смотрели на Катрин-Антуанет. Они знали – ей ничего не стоит передать неосторожные слова своему сюзерену, только бы в лишний раз подтвердить свою верность, а ему ничего не стоит лишить жизни любого предателя. Девушка решила, что их разговор исчерпан. Она кивнула и напоследок пожелала им добрых снов, но исключительно из вежливости.
Иоаннитка всё время волновалась, ведь уполномоченный извещать их рыцарь давно не спускался к ним, а наверху в последнее время стало слишком опасно. Однако наутро одного из дней посланник от Великого Магистра сказал, что господин желает её видеть. Не зная, каких новостей ждать, Катрин спешно собралась и устремилась в кабинет главы Ордена.
Она ступила внутрь сокрытой в полумраке комнаты – Вилье де л’Иль-Адам завесил все окна плотной тканью, и горевшая на его столе свеча была единственным источником света. Колыхаемый прерывистым, напряжённым дыханием Филиппа огонёк отбрасывал на, казалось, постаревшее от всех этих событий лицо Магистра бледно-оранжевое мерцание. Увидев силуэт своего писаря, он приветственно привстал, а затем вновь сел, склоняя голову к лежавшему перед ним листу бумаги.
– Ваше Преосвященнейшее Высочество, мне передали… Вы хотели меня видеть? – она удивлённо осмотрела кабинет, и ей было любопытно, почему повелитель сидит в темноте, но решила не спрашивать. Она догадывалась.
– Катрин, присаживайся, – он указал рукой на одно из мест, предназначенных для других руководителей Ордена.
– Мне не даёт покоя… что происходит у стен крепости? – госпитальерка старалась спросить это как можно вежливее и учтивее, ведь вряд ли Магистр мог порадовать её добрыми вестями.
– Османы потеряли почти половину своей армии. Однако они всё же разрушили ещё один бастион и захватили внешнюю стену. Но самое страшное не это.
Взглядом он указал на мятую бумагу с начертанным на нескольких языках текстом. Катрин взяла её в руки и начала читать.
– Написал на французском, итальянском и греческом, чтобы все смогли прочесть, – пояснил глава Ордена. – Сулейман убеждает, что если я добровольно сдам ему Родос, то все жители острова, включая его защитников, останутся живы. А если они сами возьмут крепость – то уничтожат всех и всё.
Теперь Катрин-Антуанет впервые стало страшно по-настоящему. Она ощутила, перед каким ужасающим выбором поставили Великого Магистра. Её глаза защипало от слёз, но она быстро заморгала, чтобы Вилье де л’Иль-Адам этого не увидел.
– И я не верю Сулейману, но… – Филипп сжал пальцами виски, унимая острую головную боль, – ему верит народ. Меня просят капитулировать, – он поднял голову и повернулся к девушке. Она вспомнила тот разговор, который подслушала совсем недавно, и её переполняла ненависть к каждому предателю, который ради собственных сомнительных выгод был готов перешагнуть веру и положенные на защиту острова жизни.
– Не сдавайтесь. Лучше погибнуть здесь владыками, чем отдать наш оплот этим варварам и позорно отступать, – она вновь была удивлена, что её мнением интересуются в таком сложном и тонком вопросе, и в то же время понимала, как тяжело Магистру, который после измены своего подданного ожидал предательства от каждого, даже от своего Совета. И только Катрин-Антуанет была исполнена нерушимой верностью и верой.
– Я рад, что и ты так думаешь.
– А как же можно рассуждать иначе? Ведь мы неустанно боролись с османами не для того, чтобы теперь уйти. И после стольких потерь султан точно не захочет оставлять всех родоссцев невредимыми. Мусульманам нельзя верить. Для них обещание, данное неверному – пустой звук.
– Как же мне тяжело, – Великий Магистр устало вздохнул. – Я послал рыцарей в европейские столицы. Их задача – убедить монархов помочь нам, и, если они согласятся, мы отбросим османов. Если же нет… В любом случае мы точно найдём выход, – после затянувшейся паузы уверенно продолжил он.
– Я верю в это, – госпитальерка осторожно коснулась жилистой руки главы Ордена, и тогда он вновь обратил к ней свой взор.
– Только бы наша вера оправдалась, помоги нам Господь. Ну, а если наши грехи столь велики и османы овладеют крепостью, – Магистр выдвинул ящик стола и достал оттуда массивный деревянный крест, – это тебя защитит.
Катрин-Антуанет с интересом разглядывала совершенно обыкновенный крест, подобно тем, что принято вешать над кроватями, и, не перебивая расспросами, дожидалась пояснений Магистра.
– Я бы хотел подарить его в день, когда турки покинут Родос. Но мы не в тех условиях, чтобы загадывать что-либо наперёд. Поэтому сейчас – лучший момент, – как бы отвечая на немой вопрос в глазах госпитальерки, он потянул крест в разные стороны и тот открылся.
Внутри лежал кинжал, и его рукоять вместе с клинком и гардой образовывали почти плоский крест. Тончайшая работа настоящего мастера была украшена позолоченными узорами и мелкими красными и белыми камнями.
– Теперь он твой, – Филипп протянул Катрин кинжал. Она взяла его в руки и поднесла ближе к тёплому свету свечи, желая разглядеть каждую деталь.
– Спасибо вам, Ваше Преосвященнейшее Высочество… Я… Мою благодарность не выразить словами.
Вилье де л’Иль-Адам лишь слабо улыбнулся, а затем отвёл взгляд к одному из завешенных окон.
– А мы… Не будем писать письмо? – вопрос девушки вывел Магистра из раздумий, и он повернулся к ней, положив руку на плечо.
– Никакой переписки с врагом. Я… позвал тебя не ради письма. Мне хотелось услышать твоё мнение и просто увидеть тебя.
– Мне тоже, – госпитальерка стыдливо опустила глаза, и, если бы в кабинете было светлее, Филипп смог бы увидеть румянец на обычно бледных щеках Катрин-Антуанет. Большим и указательным пальцем он сжал её подбородок, поднимая лицо к нему, а затем позволил себе поцеловать девушку ещё раз.
