Текст книги "Крест и Полумесяц (СИ)"
Автор книги: Normanna
Жанры:
Ужасы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
========== Крест – Глава I ==========
За столом сидела девушка, старательно выводя послание на латинском языке. Перед ней из стороны в сторону расхаживал Великий Магистр Ордена святого Иоанна Иерусалимского, Филипп де Вилье де л’Иль-Адам. Он вдумчиво подбирал слова, желая достойно парировать дерзкое письмо султана Сулеймана. Украдкой писарь поднимала взгляд на главу Ордена, наблюдая за его твёрдой, гордой походкой, но только лишь он поворачивался к ней, она спешно опускала глаза к листу бумаги. Великий Магистр продолжил медленно диктовать, попутно обдумывая и взвешивая каждую фразу:
– …Шагая по стопам вашего отца, султана Селим Хана, вы решили вновь предпринять попытки завоевать нашу священную землю. Однако пусть бегство короля Лайоша и захват Белграда не даёт вам необоснованные надежды, что госпитальеры сдадутся подобно венгерскому королю. До последнего мы будем защищать Родос, стремясь повторить подвиг наших предшественников в 1444 и 1480 годах. Надеюсь, вы извлечёте правильные выводы из уроков истории и не станете понапрасну жертвовать вашими людьми.
Магистр подошёл к витражному окну, рассматривая через цветные стёклышки пейзажи священного острова. Он знал точно – если будет вынужден погибнуть за Родос, то погибнет, но не допустит османского владычества над ним.
– Как тебе, Катрин-Антуанет? – он устремил на девушку вопросительный взгляд.
Перо иоаннитки остановилось на последнем слове, оставив его недописанным. Она была приятно удивлена, что Вилье де л’Иль-Адама интересовало её мнение.
– Превосходно, Ваше Преосвященнейшее Высочество, – она невольно улыбнулась Магистру, но тут же вернула прежнее серьёзное выражение лица.
– Тогда, думаю, на этом стоит закончить. Если султан достаточно мудр, его вразумит и это, если же нет, то и тома писем не разубедят его. Перечитай мне, пожалуйста.
Госпитальерка встала из-за стола и начала повторять всё, что велел записать Магистр. Она проговаривала адресованные Сулейману строки так, словно он сейчас стоял пред ней: гордо, жёстко, вкладывая в каждое слово всю ненависть к исламу и его последователям. Однако, когда к ней подошёл Филипп, заглядывая в письмо, Катрин остановилась, сделав глубокий вдох. Он взялся за тот же край листа, который держала его писарь, накрыв её ладонь своей. Боясь пошевелиться, госпитальерка так и стояла, пока Великий Магистр не дочитал послание до конца.
– Что ты думаешь по поводу этого всего? – пристальный взгляд повелителя спутал все мысли в голове девушки. – Сулейман в действительности нападёт?
– Честно говоря, я не сомневаюсь в его решительности. Но я знаю и другое – вы дадите отпор этому неверному. И верно сказали ему – посягательство на нашу священную землю принесёт султану одни потери.
С улицы донёсся звон колоколов, призывавший всех католиков к Священной Мессе.
– Что ж, – задумчиво начал говорить Вилье де л’Иль-Адам, растапливая сургуч над письмом, а затем поставил свою печать. – Тогда таковым и будет мой ответ. А теперь нужно торопиться в церковь. Сегодня буду молиться за наш, христианский Родос.
– Я тоже, – коротко кивнула Катрин, поднимая на Магистра серые глаза. На мгновенье их взгляды столкнулись, но иоаннитка нехотя прервала зрительный контакт. Она почтительно поклонилась и стремительно направилась к выходу.
*
Бледный от недоброго предчувствия рыцарь спешно шёл к кабинету Великого Магистра, сжимая в руках, по-видимому, очередное письмо от султана Сулеймана. Чтобы не выдать своего присутствия, стоявшая у самой двери Катрин-Антуанет спряталась за угол, и её тёмная, сокрытая в тёмно-красную ткань фигура слилась с густой и мрачной тенью. Отсюда она слабо разбирала слова Вилье де л’Иль-Адама, но ей была слышна сама манера речи Магистра, принявшегося зачитывать письмо перед другими главами Ордена. Рыцарю велели уходить, и девушка вновь прильнула к приоткрытой двери. Притворно спокойный и уверенный в себе, он проговаривал немногословное послание врага медленно, делая паузы, чеканя каждое слово, размышляя над ним и призывая поразмыслить остальных. Только вот истинные его эмоции выдавало напряжённое лицо и нахмуренные брови. Магистр расхаживал из стороны в сторону, его дыхание становилось тяжелее, а речь грубее. Он как мог сдерживал гнев, желая подать правильный пример другим, но всё же не выдержал на последних словах Сулеймана:
«…и на Родосе воцарит ислам.»
Великий Магистр разорвал бумагу и бросил её в камин. Огонь с треском взялся на дерзкое письмо предводителя османов, и сейчас Филипп де Вилье де л’Иль-Адам мечтал лишь о том, чтобы нашлось такое адское пламя, способное уничтожить и этих ненасытных завоевателей.
– Теперь путей к отступлению нет. Сулейман настроен решительно, уже без всяких сомнений. Немедленно оповестите всех. Каждый в этих стенах должен быть готов к наступлению, когда бы оно не произошло.
Стоявшие перед Великим Магистром госпитальеры утвердительно кивнули, поклонились и покинули просторный, но аскетично обставленный кабинет главы Ордена.
Услышав приближавшиеся шаги, девушка укрылась за широкой колонной, а, когда убедилась, что все ушли и Филипп де Вилье де л’Иль-Адам остался один, степенной и немного неуверенной походкой направилась к нему. Её переполнял трепет и благоговение, руки в нерешительности дрожали, но девушка преодолела себя и толкнула дверь. Магистр стоял спиной ко входу, и, услышав, что к нему зашли, он повернулся. Его полные гнева на османов глаза блестели в свете огня, совсем так же, как и глаза вошедшей. Она остановилась рядом и опустилась на правое колено. Холодными от волнения руками девушка взяла массивную ладонь Магистра, жилистую, с выпиравшими косточками и венами, обтянутые бледной морщинистой кожей, а затем поднесла к губам, неотрывно глядя в глаза своему сюзерену. Непозволительно, но только не для неё.
– Что теперь с нами будет, Ваше Преосвещенное Высочество? – она говорила, не отпуская ладонь повелителя, обжигая её своим горячим дыханием, и лишь она разжала хватку, как Филипп сам сомкнул пальцы на её миниатюрной ладони. Не встретив сопротивления, он коснулся другой рукой подбородка девушки, и мягко потянул её вверх, заставляя встать с колена.
– Катрин, – он сделал глубокий вдох, готовясь вновь огласить злую весть. – Сулейман пишет, что отомстит за нападения на его суда и паломников. И он приказывает нам добровольно покинуть остров со своим имуществом, в ином же случае грозится отбить Родос и…сделать его мусульманским владением. Но я не позволю этого. Наш остров останется католическим, госпитальерским, – Магистр гордо поднял подбородок и провёл пальцами по белому кресту, нашитому на мантию девушки, касаясь ниспадавших из-под глубокого капюшона светлых прядей.
– Белград уже захвачен. Эта победа окрылила султана, – Катрин смотрела прямо, глаза в глаза. В эти умудрённые годами, благочестивые серые глаза. Ей было трудно говорить о войне и политике, когда перед ней стоял тот, от чьего величия и красоты сбивалось дыхание, но это был единственный достойный предлог как для неё, так и для Магистра, чтобы увидеться. Госпитальерка опустила голову и вновь тяжело вздохнула, продолжая говорить почти шёпотом, – а его армия жаждет крови, земель грабежей. Их больше, чем нас.
– Не бойся, – тонкие уста Магистра изогнулись в улыбке. Таким его редко видели подданные – обычно уголки губ Филиппа были опущены, делая лицо особенно серьёзным и сосредоточенным, внешне добавляя ему несколько лет. – Нашу твердыню не покорить. Сколько они уже пытались, и уходили. Здесь они встречали погибель, – Филипп отвёл взгляд, мысленно задавая вопрос – уверен ли он сам в том, что говорит? Да, действительно, его предшественники не раз отстаивали христианское владычество на Родосе, но теперь под его защитой были не только земли и рыцари, но и нечто более ценное. И он точно не мог бы себе позволить проиграть эту войну.
– Что вы будете делать?
– Ты права, нас действительно мало. Но я поеду в Ватикан и призову к нам на помощь другие европейские государства. Папа не сможет мне отказать – надеюсь, он понимает всю важность Родоса.
– Я буду молиться за ваши успешные переговоры. И за вас, – Катрин и сама не заметила, как озвучила то, что держала в уме. Она испугалась, что сказала лишнее, и Вилье де л’Иль-Адам узнает её секрет. Госпитальерка начала нервно перебирать бусины белого розария, растерянно всматриваясь в лицо Великого Магистра, пытаясь прочесть его реакцию.
Услышанное всколыхнуло в нём то, что он как мог в себе подавлял. Неуверенной, дрожащей рукой он коснулся щеки подданной, и почти невесомо провёл пальцами, чувствуя мягкость и тепло нежной кожи.
«А я буду сражаться за тебя» – эти слова так и остались несказанными, ведь Вилье де л’Иль-Адам считал, что лучше он возьмёт в руки меч и докажет способность защитить госпитальерку на деле, чем будет ей об этом говорить. А зря, ведь именно такие слова мечтала услышать Катрин.
– Мы выстоим. Твои молитвы помогут нам.
Девушка кивнула, и в последний раз перед уходом посмотрела на Филиппа.
– Я тогда пойду… с вашего позволения.
Магистр одобрительно кивнул, но ничего не ответил. Его писарь сделала шаг назад, развернулась и медленно направилась к выходу, готовая в любой момент застыть на месте, если только этого пожелает повелитель. Филипп же смотрел ей вслед, и вот он уже сделал вдох, чтобы попросить её остаться, но всё же не решился. Ведь что бы он сказал Катрин-Антуанет, если бы она остановилась? Вилье де л’Иль-Адаму и не хотелось ничего говорить, уж тем более продолжать обсуждение завоевательных устремлений Сулеймана. Он желал бы просто молчать, стоя напротив Катрин, смотреть на бледное лицо, обрамлённое золотыми волосами, ниспадавшими на красную мантию с восьмиконечным белым крестом, светлые глаза, тонкие алые уста, но это виделось ему невозможным, словно все силы в земном мире были против его симпатии.
Девушка остановилась у выхода на долю секунды, а затем решительно толкнула массивную дверь. Она ступала спешной походкой, постепенно скрывалась во мраке дворцовых коридоров.
Её уста ещё помнили кожу рук сюзерена, и она жалела, что не смогла насладиться сполна этим моментом – когда ей было позволено касаться, целовать главу Ордена, говорить с ним на темы, к которым простых госпитальеров не допускают, слышать его безупречную латинскую речь, чувствовать на себе взгляд этих мудрых серых глаз. Жалела, что память не способна воссоздать каждую деталь такой, какой она была в действительности, ведь только одному Богу ведомо, когда вновь ей выпадет такая возможность. Теперь же остаётся только ждать. Она сделала свой ход, следующий – за оппонентом.
Магистр устало сел за стол, глядя на белый лист бумаги. Он должен был написать ответ, но, только лишь вспоминал Сулеймана и его вопиющую дерзость, Вилье де л’Иль-Адама одолевала ярость. Но только ли предводитель османов был виновен в этой злости? Глава Ордена провёл рукой по серебристым волосам, как если бы это помогло привести в порядок мысли, но это было бесполезно. Перед глазами предстал призрачный образ уходящей из кабинета Катрин, её твёрдая походка, идеальная, истинно-аристократическая осанка. И вот она останавливается, подходит ближе, и протягивает свою ладонь, строго, и в то же время преданно глядя на повелителя. И вот он позволяет себе поцеловать холодную руку госпитальерки…
Магистр гнал прочь эти мысли, но разум отказывался слушать своего владыку. Полвека он был верен обету, не зная другого смысла жизни, кроме служения Богу и Ордену, и столько же думал его соблюдать, если бы не испытание судьбы, которое ему было не под силу преодолеть.
Султан не получит ответа – пусть он услышит его, когда будет отступать вместе с остатками своей армии, получив очередной отпор родосских рыцарей. А Магистр решительно встал из-за стола, оставляя на нём пустой лист.
До поздней ночи Филипп бродил по крепостной стене, вглядываясь в шумевшее вдалеке море, слушая шелест чёрных знамён с белыми крестами, развевавшихся на ветру. Остров спал, вверяя свои жизни и покой Великому Магистру Вилье де л’Иль-Адаму.
*
Священник Поль, славившийся по всему острову своей фанатичной преданностью вере, с религиозным пылом читал проповедь, но его слова сейчас не достигали разума Катрин-Антуанет. Она переплела пальцы, и её уста тихо шептали взывания к Господу. Девушка обещала молиться за Магистра, и с тех пор не обходилось ни дня, когда госпитальерка не просила бы Бога о благосклонности своего наместника на земле, Папы Римского, к Вилье де л’Иль-Адаму, который, наверное, в этот момент убеждал его в необходимости оказать Родосу помощь и военную поддержку, а, может, уже шёл в море, возвращаясь на остров.
Поль отслужил Мессу, и прихожане начали расходиться, одна только Катрин осталась в костёле. Зимнее солнце уже давно скрылось за горизонт, и только дрожавшие на ветру огоньки свеч у ног мраморной девы Марии освещали просторный собор. Казалось, будто Матерь Божья сияет тёплым светом милосердия и любви, согревая всех одиноких и утративших надежду.
– Святая Мария, Матерь Божья, помоги мне, – впервые за долгое время госпитальерка молилась не за народ, а за себя саму. За то счастье, которое она боялась не вкусить в своей жизни. – Я замерзаю, но не от холода. Моё сердце словно покрыто льдом, но внутри меня пылает пламя.
После прихода в Орден, оставив всех служанок в родном поместье, девушка могла доверить свои тайны лишь высокому белому изваянию Святой Девы. Казалось, будто оно действительно слышит, и, пусть её мраморные уста безмолвны, это видно по глазам – таким понимающим и добрым, воистину материнским.
Сзади громыхнули массивные резные двери, заставляя девушку вздрогнуть. С того дня она ожидала прихода турок в любой момент. Но сейчас это были не они. Вошедший шёл медленно и прямо к ней.
– Катрин?
От знакомого голоса всё внутри девушки наполнилось неким трепетом, но оборачиваться она не стала.
Магистр сел возле неё. Он выглядел расстроенным, даже несмотря на притворную улыбку на тонких устах. Ему не хотелось, чтобы мучавшие его государственные дела беспокоили госпитальерку.
Катрин-Антуанет робко взяла Филиппа за руку и обожгла ледяную с мороза кожу горячими губами. Ей хотелось узнать решение Папы, но Магистр сам об этом не говорил, а потому и ей не стоило спрашивать. Он сидел совсем рядом, изучая пытливым взглядом юное лицо девушки, словно высеченное из мрамора, но румяное от испытываемого смущения.
– Я знал, что ты будешь здесь, – он накрыл холодной ладонью такие же замерзшие руки иоаннитки, наполняя их особым теплом.
– Я люблю этот костёл, и готова проводить здесь хоть всё свободное время. Для меня это место особенно свято. Всё сказанное в этих стенах слышит Бог, – одними уголками губ она невольно ухмыльнулась, глядя на то, как её держит за руку Магистр. – Но не только поэтому. Вы помните? Здесь вы приняли меня в Орден.
– Конечно, я помню, – Филипп отвёл взгляд к алтарю, перед которым в тот день стояла коленопреклонённая девушка, решившая оставить позади роскошь дворянской жизни и мирские утехи. Эта знатная француженка, ступившая на родосскую землю в дорогих одеждах и камнях, которая добровольно сменила все платья на хабит из грубой льняной ткани, оказалась тем самым непреодолимым испытанием его обетов. В тот день, когда он возложил на её правое плечо меч, она смотрела на него снизу вверх, гордо и воодушевлённо. С тех пор, находясь на службе, Великий Магистр уже не мог сосредоточиться на проповедях и молитвах, то и дело поворачивая голову влево, туда, где в самом первом ряду сидела Катрин. А она поворачивалась в его сторону, и, если их взгляды сталкивались, стыдливо прятала лицо, а затем всю Мессу скрывала лёгкую полуулыбку на тонких алых устах.
Теперь же она без всякой застенчивости смотрела на него полными покорности и преданности глазами, лишёнными привычной надменности. И Магистр знал, что такой взгляд предназначен только для него. Филиппу не хотелось омрачать светлые воспоминания плохими новостями, но он не хотел скрывать того, что касалось каждого иоаннита на Родосе.
– Папа мне отказал. Он не верит, что Сулейман в действительности собирается захватывать остров. Думает, это лишь пустые угрозы молодого и неопытного правителя. Говорит, будто бы нападения не будет. Но оно будет, я не сомневаюсь. Выгоды османов очевидны – наше владычество здесь – кость в горле всего мусульманского мира.
– Неужели не нашлось ни одного государства, желающего помочь?
– У всех свои дела. Вернее, так ответил Папа. К итальянским войнам сейчас приковано всё внимание крупнейших государств в Европе. Но ты знаешь, Катрин, – рука Магистра дрогнула, – они не нашли даже галер, чтобы переправить к нам две тысячи добровольцев, которые уже были готовы за нас воевать, – Филипп знал, эта девушка умела хранить тайны, потому только ей, своему писарю, он смог поведать правду. А уже приблизительно через час Вилье де л’Иль-Адам сообщил ожидавшим ответа Папы рыцарям о том, что монархи ещё не приняли окончательного решения. Очевидно, что глава Ордена лукавил, дабы не подрывать боевой дух в рядах иоаннитов.
========== Крест – Глава II ==========
Всю весну Сулейман готовился к исполнению обещанного. Двадцатишестилетнего султана ожидала вторая серьёзная военная кампания, и теперь, после успеха в борьбе с венграми, он больше не мог отказаться от лавров победителя. Лучшие инженеры, кораблестроители, стратеги – все были задействованы к исполнению важной для всех мусульман задачи – захвату главенства на Средиземном море.
Как итог – 26 июня Родос блокировали двести восемьдесят кораблей, доставившие десять тысяч турок во главе с Мустафа-пашой. Вилье де л’Иль-Адам понимал, что у берегов ещё не все силы Османской империи, но они уже численно превосходили всех воинов Родоса, готовых защищать христианское владычество. И всё же Великого Магистра это нисколько не страшило – его людей защищала мощнейшая крепость бастионного типа, окружённая двойными стенами и рвом, а также сами природные условия острова.
Турецкие инженеры готовили осадные и штурмовые орудия, но только их начинали располагать на брустверах, как иоанниты сравнивали все труды мусульман с землёй. Сулейману только и приходили доклады от Мустафа-паши об очередных неудачах их подданных. Султана переполнял гнев, который больше не удавалось полностью выплёскивать на страницах дневника. Он решил покинуть дворец и взять командование в свои руки. С ним отправилось почти сто тысяч воинов, исполненных жаждой войны и вражеской крови.
Прибытие Сулеймана ознаменовало наиболее кровопролитные битвы за владычество над твердыней. Война шла на земле и под землёй, и каждому христианину на острове пришлось забыть о спокойствии. Каждому, но только не Вилье де л’Иль-Адаму. Пусть он трезво оценивал силы Ордена – в то время как решительно настроенный султан высадился с сотней тысяч, он не мог противопоставить им даже десять тысяч человек, это не лишало его уверенности. Опытный воин видел в лице Сулеймана новое, непростое испытание для своего меча и слова. У Магистра определённо была надежда на победу – не количеством, а качеством отличались рыцари-госпитальеры, исполненные духом своих предшественников, славных крестоносцев. Храбрые, бесстрашные, готовые отдать жизнь за богоугодное дело, только бы нога османа не ступила на священную землю, они непрестанно скрещивали клинки своих подобных крестам мечей с саблями, определённо напоминавших символ ислама – полумесяц.
Великий Магистр не сидел в своём кабинете. Он не щадил собственных сил и целыми днями следил за тем, как ведётся работа подкопщиков под предводительством знаменитого венгерского инженера Габриэля Мартинегро, а также лично отдавал приказы госпитальерам, видевшим в лице Вилье де Лиль-Адама незыблемого авторитета. Они были готовы погибнуть за него, а он – за них.
Сулейман же собственными глазами убедился в бессилии своей армии: без конца умирали его люди, при этом не принося значимых результатов. Переполненный гневом, он требовал непрерывно атаковать укрепления, и подгонял подкопщиков, угрожая казнить каждого, если он понесёт окончательное поражение или будет вынужден возвратиться в Стамбул ни с чем. Гонимые страхом, они дали султану первый действительно значимый результат – пал Английский бастион. Вдохновлённый успехом, предводитель мусульман приказал начать штурм.
Османы прорывались внутрь, за укрепления, оставляя за собой разрушения, пожары и лишая мирных жителей крова. Но мощнейшим натиском госпитальеры и ополченцы отбрасывали многочисленное войско мусульман к их прежним позициям, устилая землю за собой мёртвыми телами и потерявшими своих хозяев саблями.
В непроглядной пелене дыма группа иоаннитов шла на крики и взовы о помощи потерявших свои дома людей. Магистр приказал разместить их в подземелье своей резиденции, где им не будут страшны ни янычары, ни обстрелы, ни болезни. Катрин-Антуанет ждала их у входа во дворец, чтобы сопроводить до безопасного места, а уже там следить за дисциплиной и оповещать о происходившем у стен. Её переполняла гордость – именно ей, а не кому-то другому поручили такое ответственное дело, и она намеревалась выполнить его идеально, чтобы Магистр был доволен её работой. В то время как напуганные жительницы Родоса вздрагивали при каждом ударе ядра о стену крепости, и чуть ли не срывались на бег, лишь бы скорее оказаться в безопасности, Катрин шла медленно, гордо держа осанку. Ей и самой было страшно, но она показывала пример спокойствия остальным. Глаза очертили полукруг – от руин старой колокольни святого Иоанна, к любимому костёлу – теперь она уже нескоро сможет пойти туда на Мессу, и до незначительно разрушенной внешней стены.
Писарь Магистра вела всех за собой, степенно спускаясь всё ниже и ниже. Холодные холлы, скорее всего кишевшие крысами, наводили ужас на женщин. Они крестились, перешёптывались, кто-то не хотел идти дальше, но Катрин приказным тоном велела не останавливаться. Девушка убеждала остальных, что они здесь ненадолго и скоро османы уйдут ни с чем, однако ей мало кто верил, пусть они и не говорили об этом прямо.
Госпитальерка смотрела по сторонам, выбирая, где лучше укрыться её подопечным. Она сама никогда не бывала здесь ранее. Ей казалось, что количество коридоров и сырых пустовавших комнат подвала превышало те, что располагались наверху, и при нынешних обстоятельствах это было идеальным условием. За покосившимися гнилыми дверями скрывались сырые каменные стены, покрытые паутиной. Раньше там жили охранники ныне пустовавшей темницы, теперь же эти комнаты должны были приютить по пятнадцать человек каждая.
Катрин же поселилась одна, в самом отдалённом помещении, но даже отсутствие всё не утихавших соседок не дало ей спать спокойно.
*
Уже который день сверху доносился грохот артиллерийских орудий, но госпитальерку лишал сна совсем не он. С того дня, когда османы разрушили колокольню, откуда просматривался лагерь Сулеймана, она не видела Великого Магистра. В голове вновь всплывали тёплые моменты из мирных для Родоса времён, как она писала письма султану, сидя за столом самого Вилье де л’Иль-Адама, как он сообщил ей, что будет защищать Родос до последнего, как тогда же взял её за руку, она вспоминала проведённые вместе Мессы, и, что самое главное – день посвящения и клятвы. Тогда она впервые преклонила перед кем-то колено – она, знатная девушка, дворянка, дочь крупного феодала во Франции, перед которой становились на колени десятки слуг. Магистр смотрел на неё сверху вниз, но не взглядом господина, а безо всякой надменности, как добрый странноприимец, берущий её под свою опеку. И только ему она готова быть покорна.
Всё её тело охватывало особое чувство, приятное и нежащее, только лишь она представляла, как целует эти руки, как поднимает голову вверх и видит лицо Филиппа, а он протягивает ей раскрытую ладонь, помогая встать, и заключает в крепкие и тёплые объятия, отгоняя прочь промозглый холод подземелья. Но это были лишь мечты, а в реальности она была здесь совершенно одна, дрожа от ледяного сырого воздуха и напряжённых нервов.
Катрин встала с деревянной скамьи, устланной шерстяным покрывалом, и решила пройтись. Девушка ходила из стороны в сторону, потирая руки оледеневшими ладонями. Сердце бешено колотилось, то ли от недоброго предчувствия, то ли от волнения – сейчас она не могла этого определить.
Иоаннитка остановилась, услышав, что кто-то стремительно спускается по каменной лестнице. Приподняв для удобства юбки красного платья, она побежала туда, откуда доносились шаги, желая спрятаться под лестницей. Девушка опасалась создать лишний шум, ведь в такой тишине даже шорох ткани мог её выдать. Да что там – она боялась даже дышать, ведь у Катрин не было ни оружия, ни достаточной силы, чтобы дать отпор тому, кто захочет навредить ей или вверенным людям. В руках она сжимала только связку ключей, готовая ударить ею в случае нападения, ведь чего ещё можно было ожидать от незваного гостя в такой час.
В сокрытый во мрак подвал вошёл высокий человек в чёрном и остановился, глядя по сторонам. Госпитальерка вжалась в стену, украдкой выглядывая из-за угла. В этот момент мужчина обернулся, и заметил её. Уста Катрин растянулись в счастливой улыбке, но глаза по-прежнему были полны ужаса. Уставшие и ослабевшие от страха ноги согнулись, и иоаннитка опустилась на пол, обхватив колени дрожащими руками.
Магистр подошёл к ней и сел совсем рядом. Он склонил голову набок, пытаясь заглянуть в красные от бессонных ночей глаза девушки.
– Ваше Преосвященнейшее Высочество, это вы…
– Конечно я. Ведь сюда никто бы и не смог пройти. Вход охраняют мои рыцари. Кому как не тебе знать, – Вилье де л’Иль-Адам по-доброму улыбнулся.
Иоаннитка улыбнулась в ответ, ничего не говоря. Она понимала, что действительно не права, но пережитый страх ещё не покинул её разум. Катрин-Антуанет испугалась, что османы прорвались во дворец, и, окажись это правдой, смерть показалась бы ей самым лучшим исходом.
– Почему ты не спишь? Уже рассветает.
– Как же я могу спать, когда сверху нет вестей? Одно лишь громыхание турецких орудий, – «А ещё холод и сырость», – хотелось бы ей добавить, но она не смела жаловаться своему повелителю. – Я беспокоюсь за наших защитников.
– Скоро всё стихнет. Мы отобьём их атаку. Уже второй их штурм останется безрезультатным.
– Когда нам можно будет выйти наверх?
– Сейчас нельзя. Там горы трупов. Мы не успеваем от них избавляться. Так у нас вообще может вспыхнуть эпидемия.
Катрин ахнула, бросив обеспокоенный взгляд на Филиппа. Тот накрыл своей ладонью дрожащую ледяную руку госпитальерки.
– Трупы мёртвых османов, – продолжил он, самодовольно ухмыляясь. И тут же глаза девушки засияли от счастья – как и обещал Вилье де л’Иль-Адам, он уже третий месяц не позволял ступить на родосскую землю мусульманам и остаться после этого живыми. – Сулейман вне себя от злости. Не щадит своих людей, бросает их в атаку, не считая потерь.
– Вы – наш защитник, спасибо. Я спокойна, пока вы держите в руках меч, – она смотрела на Магистра преданным взглядом с восхищением и некоторой долей нежности. Теперь, когда она не была уверена, наступит ли для неё завтра, Катрин не скрывала свои чувства, однако и не проявляла излишней спешки, дабы не разрушить то, что так старательно и аккуратно строила всё это время. Филипп чувствовал, как она дрожит, одетая лишь в тонкое платье поверх шёлковой рубахи. Он расстегнул серебряную застёжку и снял с себя длинную чёрную накидку. На её плечи лёг мягкий, ещё тёплый бархат. Длинные тонкие пальцы застегнули фибулу и поправили плащ. Её сердце быстро билось и трепетало, и госпитальерке не хотелось, чтобы этот долгожданный миг встречи заканчивался. Она расслабленно склонила голову к плечу Магистра, уже ничего не боясь, и почувствовала, как он её приобнял.
Госпитальеры смотрели друг на друга, но ничего не говорили. Казалось, даже османы остановили обстрел только чтобы не нарушать тишину в такой момент. Ещё крепче прижавшись к главе Ордена, она склонилась к нему так, что её горячее дыхание обжигало шею мужчины. Его переполняло желание, он боялся самого себя, своих грешных мыслей, но сейчас Филипп был готов переступить все обеты. Магистр слегка отстранился от госпитальерки, и её решительность вмиг сошла на нет. Она корила себя за стратегическую ошибку, не отводя испуганного взгляда от демонстративно смотревшего в сторону повелителя. Он вновь обратил к девушке взор. Между ними вновь установился неотрывный зрительный контакт, позволяя ей разглядеть едва заметное смущение в серых глазах главы Ордена. Филипп ничего не говорил, и от этого пугающего ожидания Катрин казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Прошло не более пятнадцати секунд, но девушке казалось, будто это безмолвие длилось уже несколько минут.
Вилье де л’Иль-Адам принялся поправлять свой плащ, теперь уже принадлежавший его подданной, расправляя воротник, и за него же резко потянул девушку на себя. Без всякого сопротивления она поддалась, вновь оказавшись в опасной близости от повелителя. Он смотрел, как показалось госпитальерке, строго и сурово. Она ожидала наказания за свою дерзость, но на самом же деле Магистр просто застыл в замешательстве.
Никогда в жизни ему не приходилось делать того, чего сейчас желало его сердце, потому он медлил, раздумывал над стратегией и тактикой, словно сейчас ему предстояла битва с сильнейшим противником. Однако так же, как и на войне, ныне была ценна решимость, потому он ещё крепче сжал бархатную накидку и притянул ближе к себе. Будто бы сюзеренским, непорочным и целомудренным поцелуем он одарил госпитальерку, втайне так мечтавшую об этом, и ощутил, что дав себе волю он обрёл новые силы. Магистр положил ладони на шею Катрин, чувствуя участившийся пульс под ледяными пальцами. Она же робко коснулась плотной ткани, покрывавшей сильные плечи рыцаря.
Великий Магистр разжал пальцы и вновь отстранился.
– Это… грех…? – то ли констатируя, то ли вопрошая прошептал он. – И я, и ты… Мы дали обет. Я даже не знаю, должен ли исповедаться в том, что испытываю? Ведь нет раскаяния в моём сердце.
– Не должны. Разве может это быть грехом? Дева Мария радуется, когда видит, как я счастлива прямо в этот момент, как её благодатный свет переполняет моё сердце. Всё, что сейчас происходит – происходит с её благословением, – Катрин с долей коварства ухмыльнулась. Сейчас она была подобна дипломату, каждое слово которого должно было быть взвешено и продумано. Теперь от силы убеждения зависела её судьба и будущее как подданной, влюблённой в своего повелителя. Забудет ли глава Ордена произошедшее на рассвете этого дня как недопустимую ошибку, либо же решится преодолеть все надуманные преграды.
