Текст книги "Звёздная ночь (СИ)"

Автор книги: neverwanttobewithyouanymore

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Ты очень странный сегодня.

– Просто я хочу поскорее закончить с этим.

Его слова жалят слишком неприятно, но я все ещё сохраняю внешнее спокойствие, не позволяя дрогнуть ни единой мышце на лице. Если я осознанно стремилась к Чонгуку, то знала, что иногда мне придётся терпеть его меняющееся, в силу разных, совершенно неведомых мне обстоятельств, настроение.

Он отходит от меня и передвигает стремянку чуть ближе к сцене, собираясь забраться на неё, но мое возмущение выплеснулось, как лава из вулкана, и Чонгук успел только схватиться за неё руками.

– Что ты имеешь ввиду под своим «хочу поскорее закончить с этим»?

Чонгук расслабляет руки, отрывая их от стремянки, и поворачивается ко мне. Его глаза врезаются в мое лицо, пуская в него ледяные лучи.

– С твоим выпускным, Лиён.

– С моим выпускным? – я морщусь от отвращения, будто только что услышала что то ужасное, – С каких пор ты так говоришь?

– С тех пор, как решил, что мне это не нужно. Или ты действительно подумала, что я приду?

Сейчас мне казалось, что все счастье, которое переполняло меня до этого момента, Чонгук забрал себе.

– Ну… – неуверенно говорю я нехарактерно тихим голосом. Я была слишком ошеломлена, чтобы реагировать как-то эмоционально, – да. Ты же пригласил меня

– Я и так потратил слишком много времени для обычного выпускного.

– Я не понимаю тебя.

– Что тут непонятного, Лиён? Этот выпускной ничего для меня не значит.

«Ты просто пытаешься сделать с ней то же самое, что и с остальными» – наконец эта мысль приходит ко мне в голову, которая ядовитыми лезвиями впивается в горло. Я была нужна лишь на некоторое время, и он в свою очередь вселил в мое сердце надежду, а сейчас без раздумий её уничтожает. Растаптывает меня, будто я ничего не значила, будто мы ничего не значили.

– Ничего не значит так же, – я замолкаю, стараясь как можно более бесшумно сглотнуть застрявший ком в горле, – как и я?

Чонгук молча смотрит на меня и выглядит так, словно ведёт внутреннюю борьбу после того, как я ввела его в замешательство своим вопросом. Нет, я просто не могу, или скорее не хочу думать, что стала безразлична ему. Всё, что было между нами, не было лишь его мимолётной интрижкой, я чувствовала и видела то, как он относится ко мне. Человек не может измениться до такой степени всего за один день.

– Дело не в том, что я чувствую к тебе, а в том, что наши отношения ни к чему не приведут. Я типа плохой парень из школы, без будущего, а ты амбициозная часть умного мира, в котором тебе как раз таки и место. Только без меня.

– Почему ты резко стал таким? – мне слишком тяжело контролировать себя, но я старалась изо всех сил, чтобы не сорваться или как минимум не выглядеть в его глазах слишком жалкой и уничтоженной всеми его жгучими словами, – Почему ты думаешь, что когда начинала эти отношения, я не знала, на что иду? Что я не имела понятия, что в один день мне придётся уехать и оставить тебя?

– Раз ты действительно знала, на что идёшь, то и должна была знать, что это рано или поздно произойдёт. Тогда ни тебе, ни мне, по сути, нечему сейчас удивляться, – холодно произносит он, без единой эмоции на лице, а выпадающие на лоб чёрные пряди, которые чуть прячут его глаза, делают взгляд ещё более демоническим. Мне хочется съёжиться, как от самой холодной температуры. Или исчезнуть.

– То есть, ты бросаешь меня только потому, что считаешь, что мы друг другу не подходим? Ты серьезно?

– Потому, что так будет лучше для нас обоих.

– Какого черта ты решаешь, как мне будет лучше? – дыхание сбивается, и грудная клетка отрывисто наполняется воздухом. Я ещё не поняла, что мои глаза заполнились слезами, что эмоции, которые я так усердно прятала за пеленой спокойствия, взяли вверх над разумом, – Ты столько, блять, значишь для меня, и ты просто так уходишь? Под предлогом того, что я, как ты вечно это говорил, заучка, а ты плохой клише-парень? Да пошёл ты нахер, Чонгук, со своей напускной правильностью. Где же она была раньше, когда ты говорил мне, что я не такая, как все, что на самом деле не ненавидел меня, а хотел быть рядом? Может быть я должна была послушать ЧонСока и вдуматься в его слова о том, что ты просто используешь меня? – взрываюсь и чувствую, как по моей щеке стекает слеза, которую я ненавидела всем сердцем за то, что она ещё больше показывает мою уязвимость. Как же хотелось просто разрыдаться и не ощущать на себе его ледяного взгляда, не смотреть на лучшее, что случилось со мной за все время, но что больше мне не принадлежало. Я надеялась, что он, возможно, станет моим самым главным счастьем. Но почему все выходит так, что Чонгук – моя потеря, с которой мне придётся жить дальше?

Моя гневная тирада попала прямо в точку, словно я нанесла ему самый сильный удар, и злость, медленно заполняющая его зрачки, обнажала его разбитость лучше всего. Но выражение лица все ещё выглядело, как иноязычный алфавит с запутанными очертаниями, который я не в силах была прочитать.

– Так будет лучше не только для тебя, но и для меня. Я не буду жить с ощущением, что я сломал твою будущую жизнь, к которой ты стремилась. И дело вовсе не в том, что я использовал тебя. Не нужно говорить об этом, если сама прекрасно знаешь, что это чушь, – он возмущённо качает головой, – И тем более приплетать сюда своего ботаника.

Сердце больно резануло острыми лезвиями его слов. Наверное за всё это время я не сделала ни одного полноценного вздоха, и от этого кружилась, болела голова. Он так просто говорил о том, что собирается исчезнуть из моей жизни так же легко, как и появился, опираясь всего лишь на свои предположения о том, что будет мешать мне быть счастливой в каком-то нарисованном им же мире, который ещё даже не являлся реальностью. Но какое этот мир будет иметь значение, если рядом не будет его?

– Это неправильно, – говорю я совершенно обессилено, отводя взгляд в сторону, – Ты говоришь, что твои чувства не при чем, но в то же время ещё больше убеждаешь, что просто лгал мне о них, раз так легко отказываешься от меня. Я бы никогда не отказалась от тебя, Чонгук, как это сейчас делаешь ты.

Некоторое время мы молчим, позволяя другу другу пережить всё сказанное, прогнать через себя, уничтожить миллионы нервных клеток, затем снова столкнуться печальными глазами, и поделиться с их помощью своим отчаянием, злостью, раздражением, отчуждённостью и одиночеством. И это молчание отличается от той тишины, которая царила между нами до этого дня. Она была легкой, не давящей на барабанные перепонки, не вгоняющей в грусть, холод или оцепенение, и даже сложный характер Чона не мог этому помешать. С ее помощью можно было общаться, рассказывать целые истории, не ожидая слов в ответ. И это были те самые лучшие моменты, которые я могла испытать только с Чонгуком. Сейчас же от неё хотелось только спрятаться или услышать от Чонгука хотя бы что-то, даже что-то до ужаса странное или бессмысленное, только прервать удушающую атмосферу холода и разрозненности между нами.

– Ты не можешь быть в этом уверена, Лиён, – безучастно говорит он и делает шаги в мою сторону, – Я могу быть уверенным только в том, что так будет лучше.

Чонгук остановился напротив меня, заглядывая в мои покрасневшие от невыплаканных слез глаза, пытаясь разглядеть там немое согласие. Но он никогда в жизни не смог бы получить его, потому что всё, что он сейчас сделал, вызывало у меня лишь несогласие и чувство несправедливости.

– Мне нужно идти, – говорит он и обходит меня стороной, после чего я услышала громкий хлопок дверью.

С хлопком этой двери внутри меня что-то окончательно оборвалось и с глухим стуком разбилось на кучу мелких осколков, впивающихся своими острыми краями в тело. Эта боль засела слишком глубоко, словно камень, который утяжеляет и тащит вместе за собой вниз, куда то в пучину отчаяния, за которой очень тяжело разглядеть что то хорошее и достойное того, чтобы двигаться дальше. Если Чонгук считал, что когда-то мне станет легче, то он самый последний придурок на свете. Эта боль никогда не исчезнет, лишь затеряется где то в запылившихся уголках души, которая время от времени слишком резкими волнами будет накрывать и сжирать мои внутренности. Ей некуда деться, некуда сбежать, она может лишь спрятаться в моей голове и уничтожать меня тогда, когда ей это захочется. И никчёмные слёзы будут сжигать мою кожу так же, как и сейчас. И этот камень будет склонять меня к земле в отчаянии, прямо как сейчас, когда я опускаюсь на колени и сажусь на грязную подошву кроссовок. Оперевшись ладонью об пол, я предпринимаю тщетные попытки выровнять дыхание. Продолжала глотать ртом воздух, душа себя нескончаемым потоком слез.

Я ненавидела себя за то, как легко сдалась, что веду себя, как идиотка, которая не может найти причин собраться с силами и хотя бы не выглядеть, как разбитое зеркало, которое невозможно склеить. За то, что не понимала, как можно верить в какую-то хорошую жизнь после того, как он оставил меня одну. Я хотела существовать в собственной галактике, невзирая на призрачное будущее, чтобы Чонгук был рядом со мной, и не думала ни о чем, что могло бы разлучить нас, потому что глядя на него, я осознавала, что безумно боюсь потерять то, что уже имею. Я готова была бороться за нас, но, как оказывается, Чонгук может обходиться и без этого. Это мысль в очередной раз сжимает стальными тисками мое сердце. Обволакивает его липкими щупальцами, наполняя неприязнью к самой себе.

Было тяжело сказать, сколько я проплакала, сидя на полу большого зала и чувствуя себя покинутой и морально опустошенной. Мне казалось, что прошла целая вечность. Минуты тянулись нещадно долго, как и будут тянуться, пока я окончательно не приму всё, что произошло, как неизбежную реальность, в которой я должна буду существовать и функционировать, как будто бы ничего не случилось. Как будто бы это ничего не значило и для меня.

Подняв глаза, я взглянула на сцену и на красивые декорации, кричащие о том, что они готовы к завтрашней звёздной ночи. Как же иронично было то, что теперь горели не декорации, а я сама. Человек, который отчаянно хотел стать частью этого школьного выпускного, который происходит лишь раз в жизни и затем никогда больше не повторяется. Но это желание сгорело и пеплом посыпалось на мою макушку, в очередной раз напоминая мне, насколько сильно я отчаялась.

Комментарий к Часть 16

У меня тряслись руки от того, насколько жалко мне было свою героиню, когда я писала про её переживания. Я очень сильно люблю этих персонажей и эту работу в целом, и уже понимаю, что в скором времени мне будет очень тяжело с ней расставаться и ставить статус «завершён».

Пока что меня радует, что она все ещё в процессе, и я могу радовать вас новыми частями) И прошу вас не злиться на меня за поступок Чонгука 🙃 В моих представлениях в тот момент он не мог поступить иначе, в силу чувства потерянности и неуверенности в том, что сможет когда-либо встать вровень с Лиён, хоть и испытывает к ней сильнейшие чувства. И к этому ещё прибавляется давление со стороны взрослых.

Он точно создаёт впечатление самого уверенного в себе парня, у которого нет отказов с противоположной стороны, но и у Чонгука есть комплексы по поводу того, что он не сможет дать ей, что она хочет, или что может стать её разрушителем, которого впоследствии она возненавидит за то, что когда-то помешал ей двигаться дальше. Чонгук – сложный персонаж, со своими заскоками и принципами, которые в данной ситуации мне тоже кажутся не совсем правильными, но все же он не тот мальчик-клише, о котором постоянно говорит Лиён, хоть и не всерьёз.

========== Часть 17 ==========

Когда я смотрю на своё отражение в зеркале, рассматривая аккуратный макияж и блестящее короткое платье, я невольно задумываюсь: ради чего всего это? Ради чего я иду туда? Для того, чтобы ещё больше увязнуть в отчаянии, из которого я пока не знала, как выбраться? До этого я считала себя сильной, способной перенести любую херню, которую подкидывает мне жизнь, но на самом деле я просто не знала, как это – идти назад. Если бы знала, то уже давно бы свернула.

Ночью я лежала и смотрела в темноту, не чувствуя даже затекающие конечности, которые потом горели из-за диких покалываний и боли. Я с трудом смогла провалиться в сон, еле сдерживаясь от рыданий, лишь ограничившись тихим плачем. Переворачиваясь с бока на бок, я чувствовала, как болело мое тело, словно оно так же оплакивало потерю необходимого мне человека. Слёзы оставляли за собой ожоги, когда стекали по щекам к ушам, затем теряясь в волосах на висках.

Он действительно ушёл. Оставил меня в том же зале, в котором в первый раз поцеловал меня и затем проводил все своё свободное время. Просто сказал пару слов о том, что он мне не пара, и ушел, посмотрев на меня, словно я – скопившийся хлам, покрытый пылью. Я проигрывала эту встречу в памяти тысячи раз, ругая себя за несказанные фразы, которые появлялись в голове лишь после, когда я тщательно пережёвывала наш диалог, все ещё чувствуя острую боль от каждого произнесённого им слова. В тот момент я думала только о том, как бы не разрыдаться и не показаться слабой, и до вычурных фраз, которые в темноте мучили меня особенно жестоко и долго, мне не было никакого дела.

Ночью всегда особенно паршиво, когда все чувства обостряются, а очертания реальных предметов теряются, запирая тебя в ловушке собственных мыслей. Только от чего то с появлением утра мне не стало легче. Наоборот солнечный свет раздражал, и будто потешался надо мной, над моим несчастьем, показывая свою радость и даря её всем окружающим, за исключением меня. Иронично, что солнечный свет перестал быть моим синонимом, когда Чонгук решил оборвать наши отношения. Вся моя жизнерадостность сводилась только к одному человеку, а как только он перестал быть моей частью, то она испарилась, ушла вместе с ним, оставляя после себя одно разрушение и отсутствие радости. Растворяться в Чонгуке было моей самой большой ошибкой так же, как и осмысленно идти к нему навстречу, полностью доверяясь. Всё, что произошло, стало лезвием, которое он поднёс к моему горлу и разрывал им кожу, заставляя меня мучиться и желать, чтобы его образ хотя бы ненадолго исчез из головы. Но ещё большей ошибкой было бы то, если бы я никогда не попыталась быть с ним.

К утру я все ещё лежала на кровати, после уже пережитой за ночь ненависти пытаясь свыкнуться с мыслью, что Чонгук теперь исчезнет из моей жизни, словно он никогда не играл в ней роли значимого для меня человека. Я была уверена, что он постарается исчезнуть, и это приносило мне невыносимую боль. Он знал, что если будет маячить у меня перед глазами, то в конце концов мы не сможем расстаться. Чонгук читал меня, как открытую книгу, и не питал надежд, что я смогла бы противиться своим чувствам к нему, хотя и правда попыталась бы.

Хоть меня бросало из крайности в крайность, хоть я и ненавидела его, а затем снова тосковала и желала, чтобы весь этот кошмар, который творился у меня в голове, был лишь сном, я все равно чертовски сильно любила Чонгука и желала быть рядом настолько близко, насколько это было возможно. Хоть он и утверждал, что я не могла быть уверенной в будущем и в том, что я не пожалела бы о своём решении остаться с ним, я все равно ни на секунду не задумывалась о том, чтобы изменить своё мнение об этом. Все равно я считала, что это был бы самый лучший исход – остаться с ним, иметь возможность улыбаться ему, касаться его рук или чёрных волос, смеяться с глупых приколов о том, какая я хреновая отличница, заниматься любовью в машине или в любом другом месте. Лишь бы только это был Чонгук.

Я поднимаю глаза вверх, стараясь разглядеть потолок за появившейся пеленой, и аккуратно смахиваю скатывающуюся по щеке слезу, стараясь не испортить макияж. Может то, что я пыталась позаботиться о сохранности тональника на лице, означало ещё не такую глубокую степень безразличия, к которой я могла бы придти за это время?

– Лиён, ты готова? – слышу приглушённый крик отца с первого этажа, и это быстро вырывает меня из мыслей.

Я сглатываю застрявший в горле ком, и кладу румяна в бархатный чехол, чтобы затем кинуть его в открытую косметичку. Я снова задерживаю свой взгляд на зеркале и подолгу смотрю на отражение, пытаясь выискать там хоть что-то, за что можно зацепиться и прожить сегодняшний день, как самый лучший и долгожданный. Но получается увидеть только то, что ждёт своего времени, чтобы накрыть очередной волной боли, и ещё раз убедиться, что сегодняшний день без Чонгука и вправду ничего не значит. Хотя мог бы значить, если бы он не стал руководствоваться своими глупыми принципами, которые даже сейчас, переосмыслив все его слова, я не могла понять.

– Лиён!

– Да, пап, я иду, – прикрикиваю я и застегиваю молнию косметички.

Спустившись на первый этаж, я сталкиваюсь с восхищёнными глазами родителей и счастливыми улыбками на лицах, которые травят внутренности в тысячи раз сильнее прежнего. За моей натянутой улыбкой лишь кроется гниющая правда, которую я не скажу и проглочу, как самую противную таблетку от гриппа. От неё тошно, хочется выплюнуть поскорее, но она останется за этой тупой улыбкой, которая показывает остальным лишь хорошее расположение дел.

Мама счастлива видеть это платье, счастлива, что день, о котором я мечтала, наконец-таки настал и через некоторое время я окажусь в эпицентре волшебства выпускного, что я, по её мнению, буду самой красивой девчонкой на этом вечере. Теперь я была не согласна ни с одним пунктом из тех, которые могли бы сделать меня такой же счастливой, как и её, словно мы только что выиграли лотерею. Единственное, что мне хотелось – поскорее покончить с этим и завалиться в постель, в ожидании, что магическим образом всё гложущее перестанет скрести острыми когтями по самому уязвимому.

Их комплименты всё-таки доставили мне хотя бы какую-то каплю удовольствия, которая высохла сразу же после того, как я вернулась мыслями к Чонгуку и ощутила ноющее, тревожное чувство в груди. Оно преследовало меня, ведь стоило мне на секунду отвлечься, то оно тут же с силой било по грудной клетке и напоминало, что все чувства, кроме этого, были мнимыми, ничего из себя не представляющими, про которые мне нужно забыть на неопределённое время.

– А ну-ка, встань возле камина, – мама подходит к тумбочке и выдвигает ящик, очевидно, пытаясь найти там старый фотоаппарат, который никто из родителей не желал заменить на более современный.

Я мнусь на месте, нетерпеливо сжимая краешек платья пальцами, не зная, как улыбнуться как можно менее вымученно и фальшиво. Та улыбка бесследно пропала, как и желание снова ее натянуть, даже для обычной фотографии, на которую спустя года я буду смотреть и ужасаться от того, какой слабой я была перед самой собой, что даже не имела сил сделать вид счастливого, удовлетворённого жизнью человека.

– Наконец-то, – я бросаю взгляд к комоду и вижу камеру в её руках, которую она включает и направляет на меня, смотря на экран так же, как и отец, – Лиён, улыбнись.

– Может обойдёмся без фотографий у камина? – спрашиваю я, буравя взглядом пол и не желая смотреть в объектив, который сумел бы запечатлеть мою разбитость и сохранить ее на долгие годы.

– Да брось, Лиён. Тебе понравится, – с воодушевлением проговаривает отец, отрывая взгляд от камеры и направляя его на меня. Его улыбка слегка угасает, когда он сталкивается с моими печальными глазами, и даже слегка мешкается, словно его только что укололи острой иглой в самое сердце.

– Почему мне понравится? – тихим голосом спрашиваю я, отходя от камина в сторону, – Потому что цвет платья слишком хорошо сочетается с этими шариками? – я показываю пальцем наверх, где по потолку распластались прозрачные круглые шары, – Бред, – заканчиваю я и отвожу взгляд в сторону двери, желая схватиться за ручку, чтобы открыть ее, и вылететь из дома, как комета мчится по ночному небу.

– Лиён, – отец медлит, приковывая к себе мое внимание, и засовывает руку в карман, пока мама напряжённо сжимает пальцами камеру, больше не испытывая того сильного счастья, какое переполняло её до моего появления. Видимо я способна была забирать радость у дорогих мне людей своим чертовым настроением, как это сделал со мной Чонгук, – Многие пойдут на выпускной без пары.

Его слова просто уничтожали остатки моего терпения, медленно и болезненно, но я не могла позволить себе показать отцу, насколько сильно это меня ранит. Мне не хотелось, чтобы он ненавидел Чонгука ещё больше, чем мог бы, хотя возможно сейчас это было бы заслуженно.

– Без пары? – мама удивленно косится сначала на папу, а затем хмурит брови и бросает на меня взгляд, полный недоумения и разочарования в том, что она сейчас услышала. Она опускает руки и не спеша приближается ко мне, видимо не имея понятия, что сказать и как поддержать меня, ведь она, как никто другой знала, как много Чонгук значил для меня, хотя так же как и отец не была в восторге от наших отношений, – Почему ты не сказала?

– Я не знаю, – мой голос предательски подрагивает, глаза снова наполняются жгучими слезами, которые стремятся скатиться по щекам и обнажить всю мою боль, – Я в курсе, что он мне не пара, и вам, возможно, так даже и лучше, что его нет рядом. Но я не могу идти туда без него. Просто не получается даже думать об этом, – дрожащим голосом говорю я и выдыхаю накопившийся в груди воздух, отводя голову в сторону, чтобы скрыть падающие на ковёр слёзы. Вытерев влагу тыльной стороной руки, уже больше не беспокоясь о тональнике, я смотрю на обеспокоенное лицо матери, которое не выражает ничего, кроме жалости, – Неужели я не заслужила немного счастья? Сходить туда с тем, кого я…

Я прерываюсь, не осмеливаясь сказать слово «люблю», потому что считала это чем-то секретным, недоступным для ушей остальных людей.

Отец стоял на месте, то и дело приоткрывая рот и намереваясь сказать что-то, но не решался до того момента, пока я не сделала неуверенный шаг в сторону двери. И то, что я услышала, поразило меня больше всего, пронзило тысячами ядовитых стрел, которые лишили меня дара речи и возможности двигаться.

– Я с ним поговорил.

Мысли хаотично бились о черепную коробку, сменяясь одной за другой. Он с ним поговорил. Поговорил о чем-то таком, что заставило Чонгука отказаться от меня, от нас, от любви, которую я к нему испытывала и дарила при каждой возможности. От всего, что связывало нас и делало наши души неотъемлемыми частями друг друга.

Я поднимаю на него свои полные слез глаза и хмурюсь, словно не веря в услышанное. Но выражение его лица, которое было полно чувства вины и сожаления, говорило о том, что я не ошиблась, и все эти слова действительно были сказаны им несколько секунд назад.

– Что ты сделал?

– Я хотел защитить тебя и то, о чем ты всегда мечтала, – он делает паузу, подбирая слова, будучи сбитым с толку моим разочарованным взглядом, направленным в его сторону, – Я боялся, что он разрушит то, к чему ты так усердно стремилась.

Мне уже было все равно, что я выглядела измученной и жалкой в глазах родителей, потому что теперь я знала, что Чонгук лишь придурок, который принял слова моего отца всерьёз, а человек, который всё разрушил, стоял прямо передо мной, считая, что он поступил правильно, и всё, что произошло – единственно верное развитие событий. Мне была ненавистна одна только мысль, что отец распорядился моей любовью так, как захотел, отнял её, поселив в сердце Чонгука сомнения о самом себе и о необходимости его присутствия в моей жизни. Меня разрывала и злость на самого Чонгука, который послушал моего отца, ничего не знающего о наших чувствах, а лишь руководствовавшийся своими представлениями о правильном и неправильном. Который наплевал на мои чувства и посчитал мнение человека, который являлся ему никем, верным.

– Я знаю, что ты хотел, как лучше, – начинаю я, разрываясь внутри от переполнявшей меня злости и ненависти ко всему, что произошло по простой человеческой глупости, – Но ты ведь знал, как я мечтала об этом вечере, – мой голос постепенно стихает и я замолкаю, буравя его осуждающим взглядом, который я не в силах была оторвать, – И вот, кто всё разрушил.

Отец лишь промолчал, и я видела, как ему было больно слышать это, ведь он понимал, что во всем случившемся виноват только он сам. Минуты шли, и никто из нас так и не сказал ни слова. Казалось, единственное, что я могла слышать – это звук собственного сердца, которое хотело вырваться и приклеиться к отцу, чтобы отдать ему всю боль, которую он причинил своими необдуманными действиями. Что бы было, если бы он так и не решился сказать правду? Я бы дальше жила в неведении и мучилась, задаваясь вопросами о том, как Чонгук посмел так поступить со мной?

Набрав резким вдохом побольше воздуха в лёгкие, я задержала дыхание, чтобы успокоить бушующие эмоции, и через пару секунд выдохнула, не желая больше давиться этой тишиной, в окружении родителей, которые так же, как и я, не знали, что

теперь делать. Единственное, что я посчитала верным, это сорваться с места, прихватив с собой клатч, лежащий на тумбочке в гостиной, и выскочить из дома, сильно и со злостью хлопнув входной дверью.

***

Мое желание выкинуть весь этот хлам, в виде старой одежды отца, которую мама посчитала нужным повесить на старую напольную вешалку в подвале дома, возросло с ещё большей силой, когда я увидел дверь, ведущую сюда, открытой в очередной раз. Откинув в сторону полностью набитый хламом целлофановый пакет, я беру в руки другой и расправляю его. Хватает всего лишь секунды, чтобы вспомнить о вчерашнем вечере и почувствовать себя ещё более паршиво. Тряхнув головой, я в сердцах продолжаю делать то, что хотел сделать долгое время. Покрытая слоем пыли кожаная куртка цепляется за железную прищепку вешалки, и потянув за неё, она лишь ещё больше сопротивляется и не желает попадать ко мне в руки. Рванув её с ещё большей силой, я добиваюсь только того, что вся конструкция покачивается и чуть ли не падает.

Только сейчас заметил своё рваное дыхание, когда отпустил кожаный рукав и предпринял попытку успокоить вздернутые нервы. Я злился на все, что меня окружало, в частичности на себя и на то, что не знаю, как убежать от следующих по пятам мыслей. Выдыхаю горячий воздух из лёгких и зачёсываю вспотевшие волосы назад. Глаза предательски слипались, потому что ночью мне так и не удалось уснуть после вечерней стычки с ублюдками из кафе, и из-за мыслей, которые сумбурным потоком крутились в голове. Я выкурил несколько сигарет и затем в сильнейшем раздражении выбросил пачку в урну, потому что дым, заполняющий лёгкие, никак не облегчал чувство вины, которое грызло меня заживо. Потом мне захотелось устроить бунт в комнате, но каким-то образом я сумел сдержаться, поэтому сразу же пошёл к окну, снова достав выброшенную пачку, и выкуривал одну сигарету за другой, наблюдая за желто-белой луной и полночи задаваясь тем же вопросом, что и днём ранее: какого хера я натворил?

С момента нашей последней встречи с Лиён, я не переставая думал о ней и о каждом слове, сказанное из её уст. Я, наверное, и сам не представлял, насколько сильно дорожил ею до того момента, пока единолично не отказался от всего, к чему успел привязаться. Мне не хватало слов, чтобы сказать, что я чувствовал, и меня жутко не радовало, что я совершенно не вовремя признался себе, что с какого то момента перестал ощущать одну лишь обыкновенную влюблённость. Разве при всех моих влюблённостях я всегда вёл себя так, словно наглотался бабочек, которые щекочут мои внутренности каждый раз, когда я её вижу? Глупо вообще было размышлять об этом, когда я поступил с ней как ёбаный мудак. Но чертова Лиён не желала уходить из моей головы ни на секунду, чем бы я не занимался. Я бесился и злился на неё, но затем сдавался и снова мучился от резко накрывающего чувства любви.

Любовь – это слово, которое всегда меня смешило, и это чувство, в которое я никогда не верил, или скорее не верил, что оно может поселиться в моей душе и управлять моим настроением, поведением и поступками, не считаясь с моими желаниями. Я всегда думал, что этому нет во мне места. Теперь же отрицать это было бесполезно, ведь чем больше я пытался убедить себя в обратном, тем сильнее застревал в своих чувствах и ощущал себя пленником, который все еще не признался сам себе, что собственноручно сковал себя наручниками и отдал ключ от них другому человеку.

Хоть я наплёл кучу херни про то, что мы друг другу не подходим, и что наши отношения выльются во что-то такое, что будет ей мешать и сбивать с пути, всё же существовало то, что нас объединяло. Это как раз таки чертова любовь и хаотичные бабочки, бьющиеся о стенки живота при одном только упоминании о нас. Из-за этого проклятого чувства она приняла меня таким, какой я есть на самом деле. Человеком, не имеющего представления о своём будущем, который ведёт себя, как свой гребаный отец, чьи вещи я так усердно снимал с вешалок и нещадно выкидывал в мусорные пакеты. Моя любовь к ней и стала причиной, по которой я откинул свой собственный эгоизм и дал ей шанс достичь того, чего она хочет. Даже учитывая, что я жутко мучился от этого, я хотел ей счастья, потому что Лиён была единственным моим солнечным светом, сумевшим рассечь беспросветную тьму, которая была моим постоянным спутником. Она показала, что кроме пошлости и окружающей жестокости существует что-то большее, что можно сравнить с порталом в другой мир, о существовании которого я и не знал.

– Занимаешься важными делами? – саркастичный голос матери разрезает тяжелую тишину, и я на секунду поворачиваю голову, чтобы взглянуть на неё. Учитывая то, что мы редко виделись в течение дня, а если и делали это, то она всегда была в своей рабочей форме, видеть её сейчас в повседневной одежде с отдохнувшим выражением лица – было как минимум приятно.

– Ага, – коротко бросаю я и наконец-таки стаскиваю с вешалки кожаную куртку, которая в этот раз беспрекословно поддаётся моей воле, – У тебя уже есть ходячая копия этого мудака. Зачем тебе ещё и его вещи?

– Что ты несёшь? – с выдохом выходит все её возмущение, которое накопилось ещё с вчерашней ночи, когда ей вместе с её напарником пришлось разнимать меня с отвратными завсегдатаями возле входа в кафе. После пиздеца, пережитого во время расставания с Лиён, ударить хотя бы одного из них кулаком было слишком хорошей и заманчивой для меня идеей. Хотя бы в тот момент появилась какая-то доля справедливости, о которой всегда говорила Лиён.

– Каков отец, таков и сын. Я об этом говорю.

– Значит тебе все-таки хорошенько прилетело вчера.