Текст книги "Звёздная ночь (СИ)"

Автор книги: neverwanttobewithyouanymore

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Не злись на меня за то, что я не вижу тебя рядом с хулиганом.

– Ты серьезно считаешь, что будь он тем пустоголовым придурком, каким я сгоряча его описывала, то мы были бы вместе? Это же чушь.

– Дочь, дело не в том, как ты его описывала, и не в том, где он работает, – мягко проговаривает мама, кладя тарелку на полку для сушки посуды, – А в том, что такие как он, – быстро перегорают. Я не хочу, чтобы тебе сделали больно, – её слова неожиданно сильно бьют по груди, и я неосознанно стискиваю руку в кулак, оставляя видимые следы полумесяцев на ладони. Мне хочется убежать, лишь бы не слышать маму, её мнение, больно жалящее в сердце. Мне не хотелось принимать то, что это вгрызлось в мою уверенность в Чонгуке, нанося по ней ощутимый удар.

– Лучше бы тебя просто бесило место его работы, – я сглатываю, тихо проговаривая первое, что приходит на ум. От чего-то захотелось заплакать и превратиться в черепаху, чтобы в случае чего спрятаться в панцире от всей жестокости мира, – Мысль о том, что ты считаешь меня очередной игрушкой Чонгука, не сильно мне импонирует.

Мама вздыхает и смотрит на меня укоризненно.

– Во-первых, меня нисколько не бесит его работа. Хотя вопрос о его будущем меня тоже немало волнует, – она вытирает руки о полотенце и поворачивается ко мне всем корпусом, вглядываясь в моё раздосадованное лицо. Я не знала, в чем она хотела убедиться, сверля меня своим взглядом, и впрочем, мне было всё равно. Мама не хотела чтобы мне было больно, но странно, что я уже чувствовала эту боль, – А во-вторых, ты искажаешь мои слова.

– То есть, слова, что он типа «быстро перегорает», можно интерпретировать по-другому?

– Я просто не хочу, чтобы Чонгук как-то навредил тебе. А ведёт он себя так, словно спокойно может это сделать.

– Ты так странно говоришь об этом. Ты ведь ничего не знаешь о том, какой он, – я свожу брови к переносице, чуть ли не стискивая челюсть от тяжести непрошеной обиды.

– Пока что мне хватает того, что я уже знаю, – мама облокачивается рукой о столешницу, явно чувствуя такой же острый дискомфорт от темы разговора, – Пойми, Лиён, я не запрещаю тебе встречаться с Чонгуком. Но нельзя настолько растворяться в человеке, чтобы терять голову и вести себя, мягко говоря, неподобающе, – знаю, что она припоминает мне про недавнюю вечеринку, но я уже даже стыда не чувствовала из-за той степени сопротивления, которое я испытывала по отношению к родителям.

– Я поняла, – отрезаю я все возможные попытки продолжить разговор и встаю из-за стола, больше не чувствуя голода. Прохожу мимо мамы, сталкиваясь с отцом прямо у входа на кухню. Хотелось поскорее убраться от давящей атмосферы и скрыться в своей комнате, в надежде, что хотя бы там она не достанет меня.

– Ты уже позавтракала? – слышу ласковый голос папы за спиной, когда аккуратно обхожу его стороной и направляюсь к лестнице. Та степень раздражения, которую я испытывала на тот момент, не позволяла мне какого-то ласкового ответа.

– Нет.

– Почему?

– Аппетита нет, – холодным голосом бросаю я, преодолевая ступени. Стук двери в комнату словно отрезвляет, отделяет меня от всего мира.

Вижу белую ткань платья через щель в чехле и слезы непроизвольно начинают течь из глаз, оставляя горячие дорожки. В груди жгло, словно что-то пыталось вырваться наружу. В горле тоже. Бессильно облокотившись на холодную стену, я прижала руку к груди, чувствуя, как тело пробирает маленькая дрожь. Удивляюсь тому, сколько сил из меня сумел высосать маленький разговор.

Вибрирующий телефон выводит меня из прострации. Не спеша подойдя к кровати, я вижу имя подруги на экране, и прежде чем ответить, вспоминаю о том, что должна была продумать систему выбора короля и королевы бала до конца вместе с Джиён. Провожу ладонью по щекам, смахивая слёзы, и ненароком задумываюсь о словах матери. Возможно я и правда утонула в Чонгуке, не видя ничего дальше своего носа. И что самое характерное, не испытывала из-за этого и капли сожаления.

***

Есть такой странный сдвиг, когда после нескольких выкуренных сигарет затуманенным взглядом смотришь на закат, выцепляя каждый цвет по отдельности и представляя, что можешь выпить эти разноцветные облака из какого-нибудь безвкусно оформленного бумажного стакана. Эта смесь малинового и фиолетового цветов напоминает ягодный напиток из кафе, где работает мать. Смотрю, как дым, вышедший изо рта, рассеивается на ветру, оставляя после себя неприятный запах в салоне автомобиля. Снова представляю, как тону в солнечном океане, обретая другую реальность, как выпиваю это чёртово облако. От резко пришедшей на ум мысли, неожиданно даже для самого себя натягиваю еле заметную улыбку, подавляя желание показать уходящему солнцу средний палец. В пучине дней, где смешиваются секунды, дни и года, я урвал такое же разноцветное облако, с каждым глотком которого мне вспоминаются все радости и счастье жизни, в которых я чувствовал себя живым.

Лиён. Это имя крутится каждый день в моей голове. Каждую ночь, закрывая глаза, я думаю о ней. Когда я начал задумываться о небе и солнце, ассоциируя их с ней, при этом раз за разом закуривая сигарету или новенький косяк? Наверное, с первого гребаного взгляда, когда в готов был к чертям разорвать тот глупый плакат, из-за которого люди, как муравьи, толпились рядом с моим шкафчиком и лишали меня возможности насладиться минутным одиночеством.

Проснувшись рано утром, мне выпала возможность пролежать на её кровати до последнего, издалека рассматривая элементы мебели, неинтересные книги, и самое главное – её. Всматриваясь в спящее лицо, я впервые смог разглядеть маленькие веснушки и отметил про себя, что все мои ассоциации выстроились согласно логике: она – полюбившийся солнцу человек.

Ты всегда такой была. Жутко утрирующей.

Лиён была не из тех девушек, которая привлекла меня только в сексуальном плане. Не то, чтобы я считал её некрасивой, скорее наоборот,слишком красивой. Просто она постоянно вела себя так, будто всё, что связано с отношениями, её мало интересует. Лиён всегда функционировала в своём мире, восхищаясь выпускным, хотя сам я подобные мероприятия всегда обходил стороной, занимаясь учёбой и подпуская к себе лишь избранных. От последней мысли у меня губы скривились в усмешке, вспоминая ЧонСока.

Мне кажется мы подходим друг другу. Он милый

Некоторое время я размышлял и пытался понять, что она нашла в этом гребаном гике, который видел разве что только себя самого. И в конце концов все равно не смог придти к какому-то логичному умозаключению. Я понимал только то, что мне хотелось совершить, что-то до ужаса плохое, когда видел их вместе. И самым отвратительным была неуместность каких-либо действий в отношении ЧонСока, когда я сам, по-тупому

играя свою роль, изображал глубокое чувство безразличия ко всему, что с ними связано. Настолько по-тупому, что всё ещё не понимаю, как Лиён не смогла уловить моё бестактное любопытство и считать, что я действительно испытывал к ней чувство ненависти. Была лишь неприязнь к себе за такую легкомысленность – привязаться к человеку настолько, что аж трудно было признать до боли режущую глаза правду. Уже в самом начале можно было уловить все звоночки о ненормальности ближайшего будущего. Думать о солнце, облаках, не иметь желания быть с кем-либо, кроме девчонки-заучки – это ещё что? Поначалу я не придал этому значения, хотя должен был.

Я всего лишь хочу, чтобы мы были друзьями или ещё кем-нибудь.

Раньше я и не подозревал, что слово друзья может вызывать такое отторжение, или глубокую неприязнь, словно оно как-то лично оскорбляет меня и затем ещё втаптывает в грязь. Но это обнадеживающее ещё кем-нибудь вмиг убрало неприятное послевкусие, с сильной заинтересованностью вынуждая меня взять на себя роль того самого ещё кого-нибудь. Стыдно было признать, что в итоге я сам оказался человеком, который подолгу лежит на своей кровати ночью и думает о том дне в тесной школьной каморке. Я столько времени пролежал, воспроизводя все эти отрывки в памяти, вспоминая о том, как её дрожащие руки расположили мои ладони в тех местах, в которых она хотела, чтобы они оказались. Как она упрашивала поцеловать себя, проверяя мою выдержу и всем своим видом показывая, насколько ей нравилось постепенно ломать все мои защитные механизмы и выдрессированный за годы самоконтроль.

Откидываю спинку кресла чуть дальше и делаю очередную затяжку, наполняя легкие дымом. Послевкусие табака расслабляет, но быстро проходит. Поэтому между очередной затяжкой следует очень маленький перерыв. Первый раз закурив сигарету, хотелось выблевать свои легкие и почистить язык щёткой, чтобы убрать противный вкус и запах. Это настоящий парадокс – вспоминать худшие моменты своей жизни с сильным чувством ностальгии, желая вернуться туда снова и совершить другое действие, чтобы лицезреть все возможные последствия. Тогда, я бы никогда не взял те хуёвые дешёвые сигареты отца со стола в гостиной и не закурил одну во дворе дома, ощущая себя взрослым, ломающим собственные принципы. После этого при любой возможности не пришлось бы вытаскивать одну или две сигареты из пачки, заглушая собственное бессилие перед всем пиздецом, происходящим между матерью и отцом. Спустя полгода после того, как я тайно закурил, тот ушёл из дома, найдя себе новую спутницу, а затем и вовсе сыграл свадьбу, вызывая у меня лишь чувство отвращения и обиды за себя, за свою семью.

До определённого момента я по-настоящему испытывал счастье. Был таким, каким сейчас я лишь хочу себя видеть. Но примеряя образ прошлого себя, мне становится тошно, ведь не могу к этому привыкнуть. Сколько бы лет не прошло, чувствую это щемящее чувство в груди, наполняющее тело холодом и тяжестью в районе лёгких.

Доносящийся с крыльца дома Джиён голос выводит меня из размышлений. Лиён медленно шагает к машине и разговаривает по телефону, смотря под ноги, и в который раз хмурится, запуская руку в волосы. Я не мог объяснить этого, но находясь рядом с ней, я чувствовал себя живым. По-настоящему. Едва я мог сравнить наши отношения с теми, которые когда-либо были у меня до этого. В её присутствие я даже ни разу не задумывался о том, как ненавижу своего блядского отца.

Когда она открывает дверь и садится в машину, в мой нос врезается запах её духов. Он щекочет мой нос, проникает в легкие и растворяется там. И даже когда она уйдёт, запах духов останется здесь, при каждом удобном случае напоминая о её былом присутствии. И это в миллионы раз лучше, чем грёбаные сигареты

Наблюдаю за тем, как она аккуратно захлопывает за собой дверь, и с заметной неуверенностью поворачивается ко мне лицом. Смотрит в мои глаза несколько секунд и отводит взгляд в сторону, бормоча глупое «привет» со смущенной улыбкой на лице. Даже если бы я приложил титанические усилия, я бы не смог сдержать очередной порыв поцеловать её, словно испытывая сильную жажду. Склоняюсь над коробкой передач, привлекая к себе всё её внимание, и, проскользнув ладонью по шее, зарываюсь пальцами в шелковистых волосах на затылке и притягиваю к себе, увлекая в поцелуй.

Мой самоконтроль и правда был сломан чертовой отличницей, ловящей кайф от звёздной ночи и выпускного, на который я больше не был против пойти.

Комментарий к Часть 14

Если честно, тут просто затишье перед бурей…🤡

Мне очень нужно было вклинить Чонгука, его чувства и маленький факт о его семье, как я и задумывала изначально, чтобы все поняли всю эту тупую несправедливость, которую я планирую отразить в следующих главах. Извиняюсь за довольно маленький размер части, но всё, что я задумала, должно происходить от лица Лиён, что сюда, как мне кажется, уже неуместно вставлять. И будет важное повествование от Чонгука))

Пишите в отзывах ваши замечания или наоборот что-то, что вам понравилось, я буду рада вам в любом случае ❤️

========== Часть 15 ==========

Поцелуй жжёт тело изнутри, не дав шанса исчезающему за горизонтом солнцу, которое теперь, кажется, выделяет самое незначительное для меня тепло. Это не безумие. Не ложь, не фантазия, не иллюзия – возможно прочитать мысли через поцелуй, пробраться к Чонгуку в голову и понять хотя бы малую долю всего того, что вертится в его голове. И только потому, что сам позволяет почувствовать свою любовь, сгореть в желании до ощущения собственного бессилия.

Чонгук отстраняется, последний раз невесомо поцеловав уголок моих губ. Он молчит, все ещё касаясь пальцами волос, и смотрит так, что мурашки начинают бежать по телу, разливаясь по нему, как текучая лава. Щеки горят так же, как и кончики ушей от того, что перед глазами все ещё появлялись отрывки прошлой ночи. То, что мы сделали, заставляло меня волноваться, хотя когда я проснулась утром, то была счастлива и чувствовала себя хорошо. Мне было стыдно за возникшие сомнения, которые терзали меня с того самого момента, как я услышала слова мамы, но несмотря на это, все равно ничего не могла с этим сделать. И мои опасения, что я вдруг могу стать ему неинтересной, стали только сильнее. Хотя в это же время я замечала совершенно обратное в глазах, зрачки которых то сужались, то наоборот увеличивались, не отпуская от себя моё внимание.

Он проводит пятерней по волосам и откидывается на спинку сиденья, схватившись пальцами правой руки за кожаную обшивку руля. В этой машине Чонгук выглядел, как смертоносный гонщик, и в силу этого факта он смотрелся в ней идеально.

– У нас есть четыре часа, – говорю я, и его взгляд моментально становится ещё более заинтересованным, чем прежде. Тёмная бровь парня скептично поднимается вверх, придавая ему расслабленный вид.

– Четыре часа? – переспрашивает он, на что я лишь киваю. – Звучит как вызов.

– Осмелишься нарушить мой домашний арест?

Чон повернул ключ зажигания и потянул за рычаг, после чего машина дернулась, медленно выезжая на проезжую часть.

– Ты называешь это домашним арестом? – медленно произнёс Чонгук, в очередной раз насмехаясь надо мной с помощью своего издевательского тона. Я знала, что наша своеобразная форма общения никуда не делась, но, к сожалению, вывести меня из себя получалось только Чонгуку. И каждый раз его издевки срабатывали, а потом он ухмылялся, выглядя таким красивым, как сейчас.

– Не смешно, – пробубнила я и отвела голову в сторону, смотря через окно на сменяющие друг друга дома и одновременно застёгивая ремень безопасности, – Куда мы едем?

– В кафе, – коротко отвечает он. Снова выглядел холодным и отстранённым в своей чёрной футболке и джинсах. Всё таким же до невозможности надменным, но чертовски привлекательным.

– В кафе? Типа приглашаешь меня на свидание? – издеваюсь в ответ и слышу несдержанный смешок.

– Ну, так как ты уже знакома с моей мамой, то назвать это знакомством с родителями нельзя.

– На что это ты намекаешь?

– На то, что она там работает, звёздочка.

Мне вмиг стало напряжно от мысли, что я могу встретиться с его мамой и услышать внезапный вопрос о том, нашла ли я Чонгука в тот день, когда приходила к ним домой, но в итоге не застала его там. Я была уверена, что Чонгук и не подозревает об этом, ибо если бы он знал, что я настолько сильно жаждала помириться с ним и разрешить тот глупый конфликт, что аж приперлась на порог его дома, он бы точно успел уколоть меня этим. Это была неотъемлемая часть Чонгука – намеренно раздражать меня.

– Мне уже неловко, хотя я всё еще в машине.

– Почему? – Чонгук хмурится, и я невольно засматриваюсь на появившиеся складки на переносице. Там словно спрятались маленькие бесенята, которые и излучают эту необъяснимую энергию.

Мы останавливаемся на светофоре, и он ловит мой взгляд, который устремлён на его лицо и с особой внимательностью изучающий морщинки в уголке глаз. В такие моменты уши заливает краска, и я делаю особые усилия, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица.

– Я не знаю, как вести себя с ней, – честно признаюсь я и смотрю на свои руки. Я поймала себя на мысли, что мне, прямо как сейчас, порой не хватает нежности Чонгука. Мне хотелось, чтобы он, как это часто бывает в самых примитивных романах, переплел пальцы своей руки с моими и поглаживал выпирающие костяшки тыльной стороны ладони большим пальцем. Или положил её на мое колено, передавая часть своего тепла и вызывая мурашки, которые всегда огромными волнами распространялись по телу.

– Да ну? И это мне говорит любимица всего родительского комитета?

Я недовольно цокаю языком и слабо толкаю его ладонью в плечо.

– И снова не смешно. Ни одна из них не была мамой моего парня.

– Ну и что? Она уже давно считает тебя милашкой.

– Правда? – словно не веря, спрашиваю я.

– Почему ты сомневаешься? Словно когда-то совершала что-то такое, что могло бы испортить мнение других о себе, – Чонгук кривит губы в хитрой улыбке, – Ты что-то скрываешь от меня, Ким Лиён? – мурлычет он и поддаётся вперёд, чтобы оставить короткий поцелуй на моих губах. В животе снова закручивается узел, и я невольно подумала, что стала желать Чонгука в тысячи раз больше, а обычных поцелуев стало не хватать для полноценного счастья.

– Вообще-то да, было такое, – с наигранной задумчивостью говорю я и облизываю губу, которой только что касался Чонгук, и вижу, как он следит за движениями моего языка.

– И что же? – Чонгук заинтересованно заглядывает мне в глаза, но через секунду уже вынужден был отстраниться, чтобы нажать на педаль и сорваться с места. Я перебираю в голове, словно архивные папки, все известные мне проколы парня в школе, и, подобрав кое-что интересное, натянула на себя хмурое выражение лица и продолжила:

– Как-то раз я решила взять свой мопед и прокатиться по школьному двору, но попалась и затем угодила в кабинет директора.

Чонгук несколько секунд пережёвывает мои слова, но затем прыскает от смеха, откидывая голову назад и все ещё не сводя глаз с дороги. Поначалу я нахожу в себе силы сдерживать улыбку, но наблюдая за тем, как лицо Чона искажается от нахлынувшего веселья, смеюсь вслед за ним.

– Это не мопед, Лиён, а мотоцикл семьдесят второго года, – он посчитал важным уточнить мне о модели его мотоцикла, но едва ли это играло для меня какую-то роль.

– Да уж, тут велика разница, – я жму плечами, на что Чонгук лишь многозначительно повёл бровями и ухмыльнулся.

– И что? Наверное, ты пообещала директору не разнести его школу в обмен на аттестат?

– Типа того. Поэтому меня наказали и заставили развешивать плакаты по всей школе.

– Особенно стене рядом с моим шкафчиком нужно было уделить особое внимание, да? – Чонгук говорит всё это серьезно, словно наш разговор имеет какую настоящую значимость.

– Да. Чтобы меня выбесили окончательно, и это преподало мне урок.

– Намекаешь, что я вывел тебя из себя?

– Я не намекаю. Я прямо говорю.

Чонгук некоторое время молчит, словно раздумывая над чем-то, и я слышу, как он фыркает в ответ на собственное воспоминание.

– На самом деле, у тебя от злости даже лицо исказилось. Оно было ещё злее, чем когда представляла сцены удушения, – я вспомнила все свои мысли и от чего-то подумала, что это было в какой то альтернативной реальности, и всё случившиеся не больше, чем игра собственного воображения. Но мои детализированные представления о руках, которые сжимаются на шее Чонгука, были тогда слишком яркими, чтобы считать их всего лишь выдумкой.

– Ты назвал мои плакаты банальными. А я трудилась над ними херову тучу времени, – некая доля обиды проскользнула в моем голосе, и Чонгук, прочувствовав это, кидает на меня беглый взгляд и тут же возвращает глаза на дорогу.

– Я просто был зол. На деле они прикольные.

– Значит дать тебе один, чтобы ты повесил его на стену рядом с плакатами мотоциклами семьдесят второго года? – снова издеваюсь я и представляю в голове его комнату, которую всё ещё ни разу не видела, но уже имела какую-то выстроенную картинку в голове. И эти постеры с самыми крутыми мотоциклами настолько смешно контрастируют с звёздной ночью, что я чуть ли не смеюсь вслух.

– Нет необходимости. Я уже прихватил один с твоего стола, когда уходил.

Я не верю своим ушам, и пытаюсь понять, то ли он снова смеётся надо мной, то ли говорит правду, потому что из-за его нарочито серьёзного тона уловить правду было сложно.

– Ты шутишь.

– Нет. Я посчитал, что ты не будешь против. Правда на стену я его не повесил.

– И зачем тебе банальный плакат со звёздной ночью?

Чонгук оставил мой вопрос проигнорированным, оставляя неприятный осадок от отсутствия желанного ответа, но я не решаюсь докапываться до него дальше. Его аура вбирала в себя не только те положительные черты, от которых у меня захватывало дыхание, но и также ограждала его, словно колючая проволока, пролезть через которую, не поранившись об шипы, очень тяжело. Но я не теряла надежды на то, чтобы уничтожить невидимую стену, разбирая её по кирпичику, и добраться до того Чонгука, которого он не хотел бы, чтобы я видела. Какие бы я чувства к нему не испытывала, я знала, что тот показывает мне лишь то, считает нужным, и не более того. И мне было этого недостаточно. Если я говорила о том, что моя душа – это душа Чонгука, значит испытывала дикую потребность заполучить её и узнать всё, что она в себе таит.

– Мы почти приехали, – говорит Чонгук через некоторое время, и у меня бьется сердце, глухо и быстро, словно намереваясь вырваться из груди.

– Я волнуюсь, – даже не предпринимаю попыток казаться спокойной в силу того, что моё напряжение не увидит разве что только слепой человек.

– Лиён, тебе не о чем волноваться. Ты – плод адекватности в глазах людей, – Чонгук заезжает на парковку и медленно катится вперёд, выискивая глазами подходящее место.

– Умеешь успокоить.

Мы молчим, пока Чонгук паркуется напротив входа, и затем свет от фар гаснет, и машину обволакивает фиолетовый свет неона от большой вывески. Он поворачивается ко мне и кладёт руку на колено, и я испытываю смешанное чувство радости с толикой разочарования от того, что мое желание соизволило исполниться только под конец поездки.

– Всё будет хорошо, звёздочка. Это ничем не отличается от всех других ваших встреч.

– Не обманываешь меня? – я сдержанно улыбаюсь и вопросительно поднимаю брови, и уголки его губ ползут вверх, а ладонь с коленки перемещается на мою тёплую щеку. Хочется приластиться к ней, словно котёнку, но всё-таки сдерживаю неожиданный порыв нежности.

– Не обманываю, – твёрдо говорит он и снова тянется вперёд, захватывая нижнюю губу в лёгком поцелуе, и отстраняется. Смотрю в его глаза и понимаю, что не лжёт мне, действительно считает, что всё будет хорошо. И я верю ему.

***

Кафе было наполнено гулом голосов, активно перебивающих друг друга. Основная доля посетителей располагалась за дубовыми столами у окна, заливисто смеясь и в перерывах потягивая с виду красивые коктейли. Уверена, что на вкус они будут не менее запоминающиеся, чем внешне.

Облокотившись рукой на стойку, я сидела вполоборота на высоком стуле, покачивая ногой и наблюдая за тройкой недалеко сидящих парней, которые приковывали к себе внимание присутствующих своим вызывающим поведением, включающее в себя разбрызгивание кетчупа по тарелке с карбонарой, которая больше не выглядела такой аппетитной, как прежде.

Я наконец отвожу взгляд от парней и, смыкая губы в линию, смотрю на свой молочно банановый коктейль, а затем на миссис Чон, которая стояла за стойкой и так же не отрывала глаз от той отвратительной компашки.

– Это мои любимые посетители, – с долей сарказма произносит она и качает головой, явно испытывая сильнейшее чувство раздражения.

– Они часто приходят сюда? – задаю вопрос я, на самом деле желая узнать, сколько раз в неделю она мучается от их присутствия в этом хорошем месте, которое автоматически становилось неприятным от одного только их существования.

– Когда как. На этой неделе что-то они зачастили, – говорит миссис Чон и обводит нас с Чонгуком вмиг потеплевшим взглядом, – Так, значит, вы вместе работаете над декорациями?

До этого я несколько раз кидала взгляд на Чонгука, который безучастно пил малиновый коктейль и тем самым позволял мне свободно общаться с его матерью, особо не встревая в наш разговор и позволяя мне отвечать всё то, что вздумается. Но этот вопрос заставил его взглянуть мне в глаза и улыбнуться так, словно он только что услышал что-то до невозможности смешное, и это вызывает ещё более широкую улыбку на моем лице, которая не ускользает от внимания его матери.

– Что-то типа того, – отвечает он и смотрит на мило улыбающуюся миссис Чон.

Мне приятно было убедиться в том, что все мои переживания былы беспочвенными, и в итоге атмосфера, витающая между нами, оказалась такой непринуждённой, словно миссис Чон знает меня целую вечность и в силу этого может придумать любую тему для разговора, которая в состоянии заполнить все пробелы молчания и избежать нежеланную неловкость. Но Чонгук явно не взял от неё эту черту характера. Ведь если между нами повиснет тишина, то вряд ли он сразу же станет разбавлять её, будто бы некоторое время довольствуясь комфортом, который она ему приносит. Скорее эта ответственность ляжет на меня, и некоторые мои попытки всё равно окажутся тщетными.

Наше внимание снова привлекает заливистый смех со столика в углу кафе, где сидели те самые парни и теперь уже давились от нового приступа веселья, видимо, что один из них вывалил часть содержимого тарелки на стол. Я чувствую, как моей лопатки касаются пальцы Чонгука, и я вижу, как он слегка отклоняется назад, смотря туда же, куда и я, расположив свою руку на спинке моего стула. Его взгляд настолько холодный, что меня прошибает толпа неприятных мурашек, которые заставляют меня передернуться.

– Официантка, уберите за седьмым столиком! – один из них оживленно кричит, смотря на ошарашенную миссис Чон, которая уже собирается двинуться с места, но застывает, словно приклеившись ногами к полу, когда слышит жестокий голос Чонгука.

– Вы это уберёте.

Я снова дёргаюсь, и замечаю, как парни стушевались и стихли, одновременно сверля осторожным взглядом Чонгука, который убивал их только одними глазами: в них не было ничего, кроме злости и желания выкинуть их отсюда, как маленьких беспомощных щенят, и мне думается, что он в состоянии сделать это, учитывая даже их численное превосходство.

– Чонгук, нам пора…

– Ты что-то сказал? – наконец произносит один из них, тем самым полностью уничтожая мою попытку увести Чонгука из этого провокационного места. И уже в этот раз он скрипит стулом и встаёт на ноги, проходя мимо меня и направляясь к не на шутку удивлённым парням.

– Да. Я сказал, что вы это уберёте.

Моё сердце, казалось, вот вот разорвётся в клочья от страха, и для меня пропала вся картинка происходящего вокруг: людей, еды, миссис Чон и всего остального, что до этого привлекало моё внимание. Теперь эпицентром служила только ситуация, которую я не могла контролировать.

– И что же мы уберём?

Я слетаю со стула, как ошпаренная, когда вижу попытку одного из них встать и сравняться ростом с Чонгуком, и тут же оказываюсь прямо перед ним, с еле уловимым облегчением увидев, что его глаза мгновенно устремились на мое лицо.

– Ты должен пойти со мной, Чонгук, – как можно более тихо говорю я, чтобы это слышал лишь он один, но моя фраза оказывается не такой эффективной, ведь его взгляд снова падает мне за спину, очевидно на самого смелого из них троих, который не прочь был проверить свои силы на Чонгуке. Он предпринимает попытку отодвинуть меня в сторону, но я сопротивляюсь и снова преграждаю ему путь, оставляя ему только единственный шанс – силой откинуть меня назад, причинив физическую боль, что, как я знала, он никогда не станет делать, и смело этим пользовалась, – Чонгук, пожалуйста, – мои умоляющие глаза впиваются в него, как пиявки, и смотрят до тех пор, пока он не отступает назад и не мчится к выходу из кафе, словно невидимой нитью таща за собой мое тело, слишком податливое и следующее за ним куда бы он ни шёл. Свежий воздух ударяет мне в лицо, путая мои волосы, и с его появлением приходит чувство сильнейшего облегчения от того, что исход, который так сильно пугал меня, остался лишь не выбранной альтернативой.

Я впопыхах следовала за ним к машине, и хотя, садиться туда, не поговорив с ним, мне не хотелось, я всё же решила не спорить с ним прямо на улице. Он делает беззвучный вдох и отворачивается к окну, явно стараясь совладать со всем спектром эмоций, который он испытывал в тот момент и не имел возможности выплеснуть.

– Чонгук, не трать своё время на таких ублюдков. Они ещё получат по заслугам, в мире всё справедливо, – Чон надавливает большим и указательным пальцами на переносицу, явно не желая слышать какие-либо утешающие слова.

– Да ладно, Лиён? – возмущённо проговаривает парень, – Ты, что, и правда мыслями живешь только в одной сказочной звёздной ночи?

– О чём это ты? – спрашиваю я, наблюдая, как с моих слов Чонгук заводится ещё больше.

– О том, что слишком легко говорить это, когда всегда всё в твоём мире происходит по-твоему.

Я замолкла, не в силах сказать и слова из-за нахлынувшей волны возмущения и злости. И с неохотой признала, что эти слова сумели ранить меня, хоть возможно они и не несли в себе какого-то обидного контекста.

– Да ну? – прищуриваюсь я, глядя на то, как он прикусывает внутреннюю часть щеки, словно сдерживая рвущиеся наружу слова, – То есть ты всё это время считал, что всё в моей жизни происходит «по-моему»? Что у меня нет никаких проблем только потому, что я гребаная отличница, которая, как ты говоришь, типа нравится всем вокруг? – Чонгук решает взглянуть на мое раздосадованное лицо, – Да я должна на части разорваться, чтобы хотя бы что-то было по-моему. Хотя порой мне тоже очень хочется сесть на машину или мотоцикл, будучи обозлённой на весь мир, и надрать кому-то задницу, – оживленно тараторю я и в конце выдыхаю оставшийся воздух из лёгких, откидываясь на мягкое кожаное сиденье.

– Я понял. Ты дисциплинированная девчонка, которая никогда не стала бы вести себя, как среднестатистические мудаки из школы, типа меня. Может уже скажешь что-то другое, чего ты мне ещё никогда не говорила?

– Ты переворачиваешь все мои слова с ног на голову.

– Я всего лишь читаю между строк, – огрызается Чонгук и заводит машину, – Да, я не тот тип людей, которых ты привыкла видеть рядом с собой и лицезреть лишь сплошную адекватность, но твои постоянные напоминания об этом уже заебали меня.

Чонгук смотрит мне в глаза, но теперь я пытаюсь увести их куда угодно, лишь бы не сталкиваться с отображающимся в них гнетущим осуждением. За всё это время я поняла, что у меня есть одна четкая слабость, с которой я никак не могла научиться справляться – это его испытывающий, пронизывающий взгляд, который словно умел говорить человеческим языком и передавать всё то, чему не суждено быть сказанным. Он настолько сильно держит меня в напряжении, что аж двинуться невозможно.