Текст книги "Я - некромант (СИ)"
Автор книги: Mino Greendears
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Я – некромант.
https://ficbook.net/readfic/340651
Автор:
Mino Greendears (https://ficbook.net/authors/33260)
Фэндом:
Ориджиналы
Рейтинг:
R
Жанры:
Слэш (яой), Ангст, Драма, Мистика, Психология, Философия, Даркфик, POV
Предупреждения:
Смерть основного персонажа
Размер:
Макси, 89 страниц
Кол-во частей:
21
Статус:
закончен
Описание:
И вот, я снова умер.
И кажется, никто не в силах мне помочь.
И кажется, и верится.
Станет ли эта жизнь последней?
Слишком много вопросов, на них не будет ответов.
Я видел рождение этого мира, я умру вместе с ним.
Посвящение:
посвящаю всем суицидникам мира сего и вдохновлявшим меня группам A Perfect Circle, Otto Dix, Unkle, Placebo и Porcupine Tree.
Публикация на других ресурсах:
с моего разрешения, пожалуйста.
Примечания автора:
оридж в нехарактерной для меня манере.
Кому-то может показаться бредом человека, видящего в жизни только чёрно-белое. Ну что ж, люди вольны свободно думать.
Пожалуйста, давайте обойдёмся без ненужных параллелей между мной и главным героем.
Содержание
Содержание
Глава 1. История Тома Лидвела.
***
Глава 2. История Гано Рейона.
Глава 3. История брата Михаила.
Глава 4. История Безымянного.
Глава 5. Решения и время.
...
Глава 1. История Тома Лидвела.
– Жизнь – дерьмо, – говорю я, улыбаясь во все тридцать два и глядя заботливыми глазами на Оула, жадно пожирающего глазами мой пистолет.
– Тебе это так нравится? – спрашивает он. Энтузиазм в его глазах не пропадает, а наоборот, загорается тысячью маленьких ярких огонёчков. Я снимаю пистолет с предохранителя. Вот-вот прозвучит выстрел, и меня больше не будет. А Оул будет визжать от восторга и хлопать в ладоши, как он это обычно делает. А у меня, как всегда, ничего не получится.
– Надеюсь, на этот раз получится, – я закрываю глаза и стараюсь представить себе самую прекрасную девушку, какой только смогу стать в следующей жизни.
– Почему ты не хочешь сдаться? – спрашивает Оул, накручивая на палец прядь молочно-белых волос и глупо улыбаясь. Для него всё это игра, бесполезная и фееричная трата времени. Хотя, я не могу сказать, что сам воспринимаю всё происходящее всерьёз. Слишком часто это происходило, и слишком заурядным событием стало. Я готов начинать по новой снова и снова, пока наконец не добьюсь своего. Сколько бы раз не пришлось это делать.
– Потому что не хочу, чтобы тебе было скучно, – вру я. На самом деле Оулу никогда не бывает скучно – он найдёт какое-нибудь из своих извращённых увлечений даже в самой невинной вещи.
– Твоё тело будет уже не твоим, – напоминает он, глядя в мои глаза.
– Я знаю, – я улыбаюсь ему. Конечно же, я пропаду без него. Он всё, что у меня есть. Моя жизнь, моя вновь и вновь повторяющаяся смерть. Моё добро и моё зло. Мой Бог и мой дьявол. Мой Sanctus Espiritus.
– Можно я убью его потом? – спрашивает Оул, и снова эти огоньки в глазах. Знает ведь, что я не смогу сказать ему «нет».
-Да пожалуйста.
Осенний ветер забирается мне в волосы, щекочет за ухом. Я смотрю на серое небо, на грязно-стальные тучи. Мне не холодно. Мне не страшно. Я давно разучился бояться. Я давно разучился ценить жизнь, потому что могу получить её в любой момент. Равно как и смерть. Это уже не важно. Ничто не важно. Никто не важен. Мир снова и снова будет наполняться этими муравьями, меняя старых на новых, ненужных на полезных. Я ошибка природы. Я язва на безупречном теле Вселенной. В моём теле – бессмертная душа, душа грешная и порочная. Сколько раз я уже пытался умереть? Не помню. Много. Очень много. Но ни разу не смог.
– Ты будешь уже стрелять или нет? – Оул начинает ёрзать на бордюре, на котором сидит. Достаточно чуточку его пихнуть, и он полетит вниз с двадцать пятого этажа. Это мы уже пробовали. Не помогло. Плохое самоубийство, очень плохое. Повсюду кишки, кровь, мозги и слюни. Никакой эстетики. Вытекшие глаза и вываливающийся язык. Обычно язык вываливается, когда горе-суицидник вешается. То ещё зрелище. А если попробовать сгореть, глаза лопаются до того, как умираешь. Отвратительное ощущение, знаете ли, когда у тебя по щекам текут твои же глаза.
– А может, в рот? – подмигиваю Оулу, убирая пистолет от виска. Он улыбается. Он вообще очень жизнерадостный парень.
– Странный ты, – говорит он, поднимая взгляд на небо, – столько раз пытаться убиться, и только сейчас додуматься до пистолета.
– Не люблю умирать безболезненно, – морщусь я, – не можешь ощутить в полной мере того адреналина, который обычно приходит на самой грани, в самом конце. Когда ты ещё жив, но уже умер.
Оул снова улыбается. Ему нравится, когда я говорю что-то подобное. Любитель шоу и пафосных речей.
– Кажется, скоро начнётся дождь, – задирает голову, пытаясь словить ртом холодные грязные капли. Ему капает на нос, он рефлекторно морщится и себе под нос бурчит проклятия. Скоро нам придётся ненадолго расстаться – всё равно умереть мне не удастся, и чёрт его знает, где я проснусь на этот раз. Может, на другом краю мира, а может, замороженным во льдах Арктики. Может, вокруг будет толпа потных грязных аборигенов жарких южных стран, а может, я вмиг превращусь в прекрасного принца. И сразу на белом коне. Только вот жаль, что не в принцессу.
На своём веку я испытал тысячи жизней. Сначала добросовестно проживал до старости и умирал, просыпаясь у чёрта на куличиках в самом расцвете сил. Потом начал подумывать о том, что жить становится скучно. А потом меня всё достало. Я стал искать самые разнообразные способы, чтобы умереть. Я умирал бессчетное количество раз, и всё равно просыпался. Я смирился с тем, что я буду единственным свидетелем мировой хроники, я – непроизвольный летописец этого мира, я – записная книжка с бесконечным количеством листков. Я никогда не кончусь и не начнусь с чистого листа, в моей памяти всегда есть заполненные страницы. И их уже слишком много. Мне надоело быть полузаполненным дневником этой бесконечности, я нахожу, я вижу, я умираю.
И снова живу.
– Давай уже, не тяни резину. А то скоро действительно начнётся дождь, и я весь вымокну, пока буду ждать нового тебя, – бурчит Оул. Я ухмыляюсь, снова смотрю на небо.
Всё когда-нибудь кончается. И начинается новое. Одно на смену другому, таков закон природы и его нельзя изменить. Но произошёл сбой, и каким-то образом получился я. Мне не следовало рождаться, мне не следовало существовать. Выброшенная на берег рыба, хватающая воздух бескровными сухими губами, надеющаяся, что в этом воздухе будет хоть капля животворной влаги. Таких, как я, не должно быть в принципе. Главный страх любого человека – смерть, неминуемая и страшная. Конец всего, взрыв и снова рождение. Переход черты – вот чего боятся люди. Некоторым нравится ходить по краю, испытывая животное удовольствие от близости этой черты. Многие влюбляются в неё, холя и лелея, надеясь, что она тоже их полюбит и не станет забирать на другую сторону. Некоторые строят неприступные дворцы как можно дальше от неё, жрут всякую дрянь, на которой написано «вы не перейдёте черту ещё очень-очень долго!» и верят этим бредням. Но никто не может понять, что все люди живут на огромной беговой дорожке, конвейере, в конце которого – красная полоска. Перейдя её, мы перестаём быть частью этого мира и рождаемся в другом. Как продукты в магазине ждут своей смерти и новой жизни, так люди едут, как свинки на убой, по этой движущейся ленте вперёд. Жаль только, что я – товар бракованный, который не пикнет-пиликнет после прохождения черты. И меня снова вернут в магазин, на полочку. Только на другую полочку. И надо будет опять, как всегда, найти этот пакет молока с надписью «образец», это яблоко из папье-маше по имени Оул. Чтобы опять придумать дурацкий план побега из магазина, в который нас всё равно вернут, потому что мы не имеем права рождаться заново, не пиликнув после черты.
– До встречи, Оул.
Выстрел.
Темнота. И я снова лечу в пространстве, снова меня заносит куда-то, куда мне совсем не нужно. Я снова ищу свою новую жизнь. Как бы хотелось хоть раз побыть женщиной… Даже кроликом мне удалось стать, хотя Оул всё равно, найдя меня и поняв, что это действительно я, меня сварил, как бы отвратительно это ни звучало. А вот женщиной… ни разу. Вероятно, мне повезёт. Хоть раз в жизни, было бы неплохо. Я, конечно, понимаю, что это очень глупо – желать стать женщиной, когда современные технологии позволяют изменить пол в любое время. Но ведь это совсем не то! Я не хочу «стать» женщиной. Я хочу «быть» женщиной. Испытать её проблемы, ощутить, каково это – любить мужчину, чувствовать себя ей. Возможно, у меня появилась эта мания по каким-то особым причинам. И, кажется мне, основная причина – то самое яблоко из папье-маше. Оул. Люблю ли я его? Вряд ли, ведь один мужчина не может любить другого – это мне впаривали все мои жизни. Но Оул… Он совсем не такой, как остальные. Ему не нужно от меня то, что обычно нужно любовнику или другу. Он просто хочет видеть, как я умираю. Столько раз, сколько придётся. Я не знаю, что творится у него в голове, возможно, он просто сумасшедший, помешанный на смерти. Но ведь он такой же отброс общества, как и я. Сколько бы раз я не просыпался, сколько бы раз не умирал и не рождался, он всегда меня находил. Находил и безумно радовался тому, что у меня ничего не получилось и я опять хочу сдохнуть. Безумно радовался тому, что я снова умру. Я его никогда не понимал, хотя где-то там, в душе, что-то маленькое и противное постоянно шепчет: «Он прав, он всегда прав». Я бы с радостью убил эту маленькую дрянь, но какая-то часть меня запрещает её трогать, говоря что-то вроде «у всех людей, значит, есть, а у тебя не будет, да?».
И вот, я снова умер.
И кажется, никто не в силах мне помочь.
И кажется, и верится.
Станет ли эта жизнь последней?
Слишком много вопросов, на них не будет ответов.
Я видел рождение этого мира, я умру вместе с ним.
Не разрешено, не позволено.
Я не имею права умирать.
Я часть системы.
Каждый вышедший из строя гнутый винтик – часть системы.
Круг.
Моя жизнь – круг.
Круг с углами.
Одним углом.
Я снова ударюсь о него, и он снова возрадуется моей смерти.
Сейчас, наверное, Оул заходится истерикой, ползает по полу, слизывая с холодного и намокшего бетона мою кровь. В его глазах – счастье, в сердце – разрывающий его на куски экстаз. Он обнимает моё обмякшее тело, любовно вырисовывая на лице узоры кровью из моего виска, – да, я всё-таки выстрелил в висок. Его молочно-белые волосы становятся красными и грязными. Его заливает дождь. Он счастлив. Он поднимается, прыгает по крыше, крича во всю глотку: «Он умер! Умер!». Хлопает в ладоши, безумно радуется. Новая глава всё той же книги – как же Оул любит читать. Он падает на спину в лужу, хватает мою синюшно-бледную неживую руку и целует её влажными горячими губами. Он смеётся. Его смех чист и звонок, как звук льющейся кристально чистой воды.
– Мы будем умирать. Будем умирать вечно, – возбуждённо шепчет он, тяжело дыша и смотря на небо через расширенные зрачки травянисто-зелёных глаз.
И вот, я опять проснулся.
***
Замкнутое пространство. Места ровно столько, чтобы лёг один человек и больше уже никогда не выбрался. Как мило. Гроб. Ну, мне не впервой. Мне даже нравится этот уютный аристократичный бархат. Так, что у нас с телом… Я хотя бы могу согнуть руку в локте. Сгибаю. Прикасаюсь к своей груди… Плоско, как и всегда. Вот чёрт. Надо выбираться из этого места – Оул ждёт меня. А может, помереть ещё раз прямо тут? Нет, я должен увидеть нового себя. Всё по выверенной схеме – расшатать гроб, ударить со всей силы в крышку и выползти из земли. Было, всё уже было, и не раз. Неинтересно. Но стоп, подождите. Почему я слышу какие-то голоса? И воздух не кажется спёртым, как под землёй… Я ухмыляюсь. Не может быть! Чтобы так повезло? Меня ещё даже не закопали! Жаль, что Оул не увидит этого…
Я открываю крышку, сажусь, движением головы выпрямляя затёкшую шею. Вижу обезумевшие от ужаса взгляды окружающих, визжащую девушку, от неожиданности выронившую платок из рук. Она стоит ближе всех, вероятно, она была женой или любовницей того, в чьё тело я заполз на этот раз. Я смотрю на себя. Чёрный костюм, белые ботинки покойника. Белые перчатки… Люблю белые перчатки. Я напоминаю себе кролика из «Алисы в стране чудес». Кролика с часами… Только мои часы сломались и не желают работать. Я прикасаюсь к своей голове… Отлично, я хотя бы не стриженый под ноль. Волосы всегда были очень важной частью меня – как бы мне было не плевать на себя и то, что со мной будет, я хронически не переношу бритые головы. Новое тело вполне в моём вкусе – высокое, волосы длинные, да и нос вроде не такой огромный, как в прошлый раз. Как всегда, не обращаю внимания на обезумевших людей, увидевших живого мертвеца. Интересно, почему тот, в ком я сейчас нахожусь, умер? Неужели какой-нибудь дурацкий приступ? Я опускаю ноги в белых ботинках на пол, беру из рук какой-то дамы в шляпке с вуалью стакан с водой, выпиваю и направляюсь к предполагаемой ванной. Мне нужно зеркало. Я должен себя увидеть. Я слышу, как кто-то в комнате падает в обморок, и к нему кидаются ошалевшие люди. Как всё неинтересно, как всё скучно. Захожу в ванную, снимаю чёрную ткань, смотрю в зеркало… И что же я вижу? А вижу я прекрасно сложенного юношу лет двадцати с большими глазами и красивыми губами, узким лицом, обрамлённым растрёпанными тёмно-сливовыми волосами. Какой красивый цвет… Наматываю на палец прядь из чёлки, отпускаю. На мне – чёрный похоронный костюм, идеально гармонирующий с аристократическим лицом и руками пианиста. Улыбаюсь. Да я просто сама красота! Интересно только, почему эта красота умерла. Жаль… Жаль, что такие люди умирают, оставляя на этой земле аморальных ничтожеств, недостойных жить. Под моим левым глазом уже начал проявляться Знак. Небольшая гексаграмма, через несколько часов она станет чёрной. По ней меня узнает Оул. Было бы неплохо немного поиграться с этим телом…
Слышу шаги. Откуда-то сзади, кто-то заходит в ванную… Неужели та девушка? Что ей от меня нужно? Я умер, меня больше нет. Ей стоило бы понять, что тот, кого она хочет видеть – не тот, кто сейчас стоит в ванной и смотрит в зеркало на своё новое тело.
– Том, ты правда жив? – её тихий голос эхом отдаётся от светло-голубых стен. Её глаза опухли от рыданий, волосы небрежно замотаны – видимо, просто для того, чтобы не мешали. Она уже устала горевать по моей смерти. Её уже ничто не удивит. Она тоже почти мёртвая.
– Жив, – говорю я, поправляя воротник пиджака и причёску. Мне нет дела до её бед. Она мне – никто. Я должен как можно быстрее смотаться отсюда и найти Оула, он ждёт меня. Девушка не уходит, стоит и смотрит на меня через зеркало.
– Том, это ты?
Я замираю, буквально на несколько секунд. Её вопрос висит в воздухе, как материальный. Ударяется о стены и о мою голову.
– Я, – говорить надо как можно меньше. Уходить нужно как можно раньше. Том умер. Я жив. Нельзя пошатнуть эти весы, нельзя позволить кому-то поверить в воскрешение. Я поднимаю взгляд, смотрю на отражение девушки в зеркале передо мной. Она уже не плачет.
– Том, не умирай.
– Том мёртв, – говорю я, разворачиваюсь, опираясь о раковину.
Я – записная книжка. Я – летописец этого мира. Я – смерть.
Девушка смотрит на меня. Она не верит своим глазам, думает, что свихнулась. Я улыбаюсь. Ведь она права. Мир свихнулся. Мир свихнулся тогда, когда родился я.
Я – Вселенная.
– Я тебя не знаю, – говорю я, дерзко глядя прямо в её карие глаза. – Я не знаю твоего имени. И меня зовут не Том.
Глаза девушки расширяются от ужаса, хотя она им уже давно не верит. Ведь её Том не воскрес. Её Том мёртв.
– Что ты такое говоришь… – шепчет она. Я не могу ничем обрадовать эту бедную девушку. Всё, что я могу для неё сделать – исчезнуть. Испариться, доказать её сумасшествие. Она вернётся обратно в комнату, утешит упавшего в обморок страдальца и скажет, что они все просто вместе дружно сошли с ума. Семья психов. Или наркоманов. А я… а что я? Я испарюсь и снова стану тем, кого знал уже многие годы Оул. Нужно будет только найти его.
– Том, почему ты умер?
А вот этого я не ожидал.
Что это значит? О чём думает эта убитая горем дура? Я смотрю ей в глаза, не моргая. Становится всё интересней и интересней. Молчу. А что я могу сказать? Я совершенно не знаю Тома, а я сам… Ну не говорить же ей, в самом деле, что я умер потому, что хочу умереть. Что я умираю уже неизвестно какой раз и опять безрезультатно. Что я перепробовал сотни методов самоубийства. Что я – профессор кафедры смерти Ада. Что я – некромант. Некромант, который непроизвольно воскрешает сам себя. Что я – монстр, питающийся смертью и подкармливающий своего искусственного друга из папье-маше. Что я могу сказать этой девочке?
– Я не Том, – говорю я, ничего умнее я не придумал. Она не сводит с меня внимательного взгляда. Неужели она думает, что я сейчас отведу взгляд, испугаюсь, подумаю, что обижаю её этими словами? Мне плевать на неё. Мне плевать на её семью, на её чувства. Мне вообще на всё плевать. Я изучил этот мир, этих людей, меня уже ничто не удивит. Этот мир мой. Мир психопата-некроманта, вот как я его назову.
– Послушай меня, – говорю я, желая закончить эту незримую борьбу, – ты сейчас вернёшься в комнату и скажешь всем, что ты сумасшедшая, что все они сумасшедшие. Что ты никого не видела, что Том умер. Потому что Том действительно умер.
– Почему, Том?– тихо спрашивает она. Видимо, она уже со всем смирилась. – Хорошо, я сделаю всё так, как ты мне говоришь. Только сначала скажи, зачем ты умер. Скажи мне. У тебя было всё: деньги, машины, образование, любящие родители, поклонницы, друзья, я. Почему? Неужели это он? Он заставил это сделать?
– Как умер Том? – спрашиваю я. Или я вконец послал всё нахрен, или мне стало действительно интересно. Редко такое бывает. Раз, наверное, в пятьдесят смертей.
– Снотворное. Три упаковки. Уснул и… и тебя не стало. Ты издеваешься надо мной, как всегда, хотя знаешь, что я люблю тебя. И мне плевать на того парня, – голос кареокой девушки становится всё тише и тише, будто она сама уже убеждается в том, что сумасшедшая, и разговаривает сама с собой.
Парня? Ух ты, а мне начинает нравится эта сопливая мелодрама. Наверное, придётся Оулу немного меня подождать.
– Интересно-интересно. Что за парень заставил меня умереть? – спрашиваю я, изучая взглядом собеседницу. Примитив в апогее, убогость в самом своём расцвете. Простая и красивая. Ни одного изъяна. Ничего, что могло бы меня заинтересовать.
– Я его не знаю. И знать не хочу. Он убил тебя своей любовью. Задушил. Ненавижу его! – тихо шепчет она, вперившись взглядом в пол. Да, она смирилась с тем, что сошла с ума. Она просто вымещает свою злость на трупе возлюбленного… В данный момент она напоминает мне Оула. Совсем немного. Его радует и приводит в экстаз всё, что связано с трупами. Он любит их, действительно любит. Обижается на них, а потом целует. Разговаривает с ними и читает им стихи Байрона, которого так жгуче ненавидит. Наверное, я соскучился по Оулу. А эту девочку… Она начинает меня раздражать своей предсказуемостью.
– Вот как. Значит, я умер из-за того, что меня не приняли, да? – улыбаюсь настолько нагло, как только может улыбаться такой циничный ублюдок, как я. Она не поднимает взгляда, ей уже нет до меня дела. Она говорит мне то, что не осмелилась бы сказать живому Тому.
– Нет. Ты умер из-за него. Чего тебе не хватало? У тебя было всё! И вдруг захотелось адреналина, экзотики. Решил с мальчиками попробовать. Ведь так, Том? Так?! – её голос срывается на истерику. Да она не такая уж и идеальная. Она ещё и истеричка. Подленько ухмыляюсь. Люди такие предсказуемые. И такие отвратительные.
– Может, я на самом деле его очень любил, – говорю я, скрещивая руки на груди и глядя на каштановую макушку девушки, видимо, невесты Тома.
– Ты не мог его любить! Он же мужчина! Ты признавался мне в любви и дарил подарки! Мы уже были помолвлены!
– Ну, вот я и отравился. Ты мне никогда не нравилась – во-первых, ты девушка. А мне, знаешь ли, всегда нравились парни. Во-вторых – ты мелочная, предсказуемая, зацикленная на своей дурацкой любви истеричка без будущего. Твоя красота заставляет моё сердце тошнить, потому что она приторна и идеальна. В тебе нет ничего, что могло бы меня зацепить. Можешь говорить всё, что захочешь, ведь я всё равно умер. И снова умру – это моё хобби. Ты никогда не познаешь того, что познал Том. Ты – мусор под его ногами, об который он споткнулся и упал в бездну. Ты – причина его смерти. Ты и все те, кто мешал ему жить.
Я радуюсь. Меня переполняет то же чувство, которое обычно переполняет Оула при виде трупа. Мне действительно это нравится! Взгляд этой девушки, эти пустые глаза. Её душа очищена, и теперь она возродится. Эта девушка была ходячим полусгнившим трупом в красивом фантике – теперь я воскресил её душу. Я открыл ей глаза и прицепил прищепками к бровям. Смотри же, смотри. Узрей этот мир таким, какой он есть. Настоящим.
Я направляюсь к выходу, оставив девушку позади, всё ещё в мёртвом недоумении. Пора уже к Оулу, он наверняка всё ещё валяется в обнимку с моим бездыханным телом на той крыше. Интересно, где я? Мне повезло, что я опять проснулся в своём городе – я узнаю этот пейзаж за окном. Выхожу из дома. В похоронном костюме и белых ботинках, со сливовым шухером на голове. С уже проявившимся Знаком. Я иду по улице, которую так хорошо знаю. Дождь хлещет так, что я уже мокрый с ног до головы. Улица серая, люди серые, небо серое. Всё серое. Мир сер и скучен, но бываю такие моменты, когда тебе нравится серый цвет. Наверное, такой цвет моей души. Я иду, и меня не волнует ничего, кроме нынешнего местонахождения Оула. У меня нет семьи, нет дома, нет друзей. У меня нет вещей, нет книг, нет фотографий. Я – это просто я. Существую только я. Свои пианистические руки я засовываю в карманы, а красивое лицо подставляю струям грязного дождя. Мне это нравится. Нравится просто быть, но при этом уже давно не жить. Нравится вот так идти навстречу своей смерти.
И дорога эта бесконечна.
Кольцо. Я иду по кольцу, у которого нет краёв. А смерть – только в конце пути.
Нет конца.
Нет начала.
Я иду к Оулу. Иду к этому помешанному. Наверняка мой труп занял место в его коллекции. Интересно, куда он меня засунул? Я дышу выхлопными газами. Я иду по мертвецам насекомых в бетоне. Я одет в мёртвые растения. Вокруг – смерть. Она так недосягаема. Всё, что я могу воскресить – лишь души. Бестелесные эфирные существа, которыми наполнена Вселенная. Люди умирают, а души остаются. Тела гниют, душа неизменна. Но у людей после смерти она очищается… у меня – нет. Я – записная книжка. Я – летописец этого мира.
Я – некромант.
