Текст книги "Алмаз твоих драгоценных глаз (СИ)"

Автор книги: Мелани555

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

‒ Давно мы так не гуляли, ‒ печально констатирует он. ‒ С тех пор как я стал мэром, а раньше каждую неделю ходили вместе за сладостями. У всего своя цена.

‒ Ты хороший отец. И муж. И мэр.

‒ Спасибо, ‒ он целует меня в лоб.

‒ Папа, ‒ начинаю я робко,‒ ты не знаешь, увольнений в шахтах не было в последние дни?

– Насколько я знаю, нет, – пожимает он плечами. – Несколько шахтеров не вышли на работу после грандиозной попойки во время свадьбы Пита и Китнисс – им сделали внушение и вычет из зарплаты, но рабочее место на первый раз сохранили.

Хвала небесам. Уже неплохо.

– Массовые наказания не спадают. Порки, тяжелая работа, возможно, даже казни, и не только у нас. Расскажи, то ты знаешь о восстаниях в других дистриктах?

‒ Мадж, ‒ его лицо принимает рассерженное выражение. ‒ Так я знал, что неспроста ты затеяла эту прогулку. Чего еще удумала? Кто тебя послал меня расспрашивать? Этот проныра Эбернети? Или твоя подруга?

‒ Мне важно знать самой, ‒ чувствую, как холодеют ладони. ‒ Не ради Китнисс. Ради себя, тебя и мамы.

– Тебе это знать ни к чему. Мы будем жить, как жили. Если я все сделаю правильно, нас это не коснется.

– А других? Что ждет жителей Шлака и их детей? – он молчит, и я теряю всякую надежду. – Папа, они такие же люди!

‒ Ничего хорошего их не ждет. Войны и революции уже не избежать. Рабочий класс в дистриктах больше не может терпеть. Самые смелые и глупые встают на дыбы и требуют перестройки режима. Одиннадцатый, девятый… Жаль, исход предрешен ‒ дистрикты снова будут повержены, и участием двадцати четырех детей в Голодных Играх уже не обойдешься…

‒ А если восстанет вся страна? Если на этот раз получится? Если шахты, город и ….

‒ Я должен регулировать порядок, Мадж! ‒ понуро отвечает папа. ‒ Если возникнет мятеж, в первую очередь спросят с мэра. И я сделаю все, чтобы не дать бунту разгореться, потому что я трус, дочка, но я боюсь не за себя, а за вас с мамой.

Вот так… Мое сердце падает вниз. Папа ‒ заложник обстоятельств. Не мудрено, что он извелся за этот год. Спросили не только с Китнисс.

‒ Прости, ‒ шепчу я. И тут каждый за себя. В мире Голодных Игр голодные игры не заканчиваются, мы все играем в них до самой смерти.

Домой мы возвращаемся расстроенными и опустошенными. Папа бросает еще несколько незначительных фраз о Дистрикте-4, ох, неужели я была права, и о восьмом, который взбунтовался одним из первых еще во время Тура Победителей. Казни там велись прямо на площади, причем массово.

По приходу домой отец вновь запирается в кабинете, а я иду к маме, чтобы подарить и получить взамен хотя бы капельку тепла. Привычная книга в моих руках и почти спокойная улыбка мамы возвращают меня к событиям прошлого года, к времени, когда я еще смела надеяться на любовь Гейла. Только сейчас даже любимый роман подходит к концу, и я с болезненным трепетом перелистываю последнюю страницу.

‒ Ну, вот и все, ‒ говорю я. ‒ Закончили.

‒ И все-таки это повесть о разбитых надеждах, ‒ задумчиво произносит мама.

‒ Почему? ‒ удивляюсь я. ‒ Ведь Джейн и мистер Рочестер все-таки обрели друг друга и нашли свое тихое семейное счастье.

‒ Он ее обманул. Разве можно такое простить?

‒ Не обманул, а умолчал. Это разные вещи. К тому же мисс Эйр смогла простить его. Любовь иногда творит чудеса.

‒ Порою мне кажется, что она вернулась к Эдварду только из жалости. Слепой, да еще и калека.

‒ Папа любит тебя по-прежнему, ‒ я сжимаю ее ладонь, понимая, откуда дует ветер.

‒ Думаешь, меня такую можно любить? ‒ с горькой усмешкой качает головой мама. Вчера я пришла к выводу, что твой отец любил Мейсили.

Мама, конечно же, выдумывает. В последнее время она стала слишком сентиментальной и чувствительной, ее расстраивает буквально все, и она видит подлог там, где его по определению быть не может. Узнай она о том, что я чуть было не стала добровольцем, то, наверное, умерла бы в ту же секунду от сердечного приступа.

‒ Просто сейчас у папы много работы, ‒ целую маму в щеку, пытаясь утешить. ‒ Завтра начнем читать что-нибудь веселое, «Гекльберри Финн», например. Помнишь, как Том вызволял Джима из чулана тети Салли? Вот умора.

‒ Рабство…

Ох, скоро с ней будет совсем трудно.

‒ Ладно, отдыхай мама. Я пойду спать.

‒ Постой, Мадж. Еще минутку. Я хотела спросить о том юноше ‒ кузене Китнисс.

Сердце уходит в пятки.

‒ А что с ним может быть?‒ не желая развивать эту тему, резко отвечаю я. ‒ Он жив, он дышит, он смеет быть не печальным.

‒ Я плохая мать, ‒ со вздохом говорит она. ‒ Я должна была плакать вместе с тобой. Утешать и залечивать твои раны. Мэри куда ближе к тебе, чем я. Я даже иногда у нее спрашиваю о тебе.

‒ Ты не виновата. Никто не виноват. Ты помогла лекарствами. Я передала. Больше ничего. А Мэри ничего не знает: я и сама мало чего понимаю. Мы не видимся месяцами. Он меня не замечает: любит другую, а смелости рассказать ему о своих чувствах у меня нет, да и если скажу, ничего не изменится. Глупо навязываться и стучаться в закрытую дверь. Я больше никогда не буду искать встречи с ним. Буду учиться жить без него.

‒ А вот, что тебе скажу:

Не бывает любви несчастной.

Может быть она горькой, трудной,

Безответной и безрассудной,

Может быть смертельно опасной.

Но несчастной любовь не бывает,

Даже если она убивает.

Тот, кто этого не усвоит,

Тот счастливой любви не стоит.

Мама читает одно из своих самых любимых стихотворений, а мне вновь становится невыносимо мерзко на душе. Я даже для такого не гожусь.

‒ Красиво, ‒ замечаю я. ‒ И печально.

‒ Любовь всегда такая. У тебя еще все сложится. Мэри рассказала мне о Терри. Он был влюблен в тебя?

‒ Наверное. Его забрали на игры.

‒ Ужасно, ‒ восклицает она. ‒ Бедный мальчик! Вы могли бы стать хорошей парой.

‒ Не стоит, мама, ‒ чувствую, что в глубине души, она рада, что с Гейлом у меня ничего не выходит. Черту между городом и Шлаком никто не отменял. Да и сейчас уже без разницы: я постараюсь забыть его и больше никогда не попадаться ему на глаза. ‒ Спокойной ночи.

‒ Добрых снов, милая.

Я ложусь в постель и наглухо закрываюсь одеялом. Завтра будет новый день. День без Гейла Хоторна, но судьба готовит мне новое испытание.

«Никогда не говори никогда», – несколько веков назад сказал один мудрый китайский философ и оказался прав. Я больше не ищу встречи с Гейлом, теперь он сам находит меня.

Первый раз мы встречаемся ровно через неделю после Жатвы в пекарне Мелларков. Как обычно случайно: он входит, а я выхожу, придерживая железную дверь, стараюсь пройти мимо, опустив глаза в пол и погрузившись в свои мысли, но Гейл останавливает меня и окликает, приветливо улыбаясь. Спустя несколько минут мы выходим вместе, и я рассказываю ему все, что удалось узнать.

– Значит, все может получиться. Просто нужен хороший план и умелые ловушки.

– За все ответит мой отец, – горячо возражаю я.

– Если все выгорит, никто не пострадает. Подумай, что будет через десять-пятнадцать лет. Это никогда не кончится. Что будет, если однажды твой ребенок попадет на игры?

– Мне нужно идти, – говорю я, пытаясь обойти его, но он отбирает сумку привычным жестом и вновь провожает до дому. Я стараюсь не думать о том насколько он близко и о его случайно брошенной на прощание фразы:

– До встречи, фея.

В понедельник стартуют Семьдесят Пятые Голодные Игры. Бедняжка Карли умирает, даже не успев сойти с диска. Терри находит в себе силы уйти в лес и даже взять с собой какие-то припасы. Весь следующий день профи выслеживают его среди густых деревьев, пока не находят и не перерезают горло. Мне становится смешно и горько одновременно. Если бы он, хотя бы был сильным соперником, но ведь на индивидуальных показах, Маккольн получил всего лишь 5 баллов, так откуда такая злобная ярость? Или на арене теперь одно общее правило – первым делом избавиться от трибутов из Дистрикта-12.

Слезы душат меня. Я проклинаю Сноу и игры и в глубине души соглашаюсь с Гейлом: так жить нельзя.

В среду я иду в центр города к матери Терри. Я никогда не была у него, но без труда нахожу нужный обшитый зеленым термоплитам дом, где натыкаюсь на плачущую миссис Макольн и без устали утешающего ее понурого Пита. От него я узнаю, что Терри брал тессеры, и с этой минуты вся моя ненависть на Сноу усиливается многократно и переходит на свою собственную жалкую персону. Я была так занята своими душевными переживаниями, что и подумать не смела, что он может голодать. Оказывается, его имя было записано не шесть раз, а в четыре раза больше, а я же даже не поинтересовалась и не изъявила никаких попыток помочь.

– Я уже договорился о заказе в Дистрикт-11, – говорит ей глухо Пит, – и двум новым работникам заплатил. Постепенно Вы встанете на ноги. Позвольте, я буду приносить Вам свежий хлеб и выпечку для Джерри.

Джерри – младший сын миссис Маккольн, светловолосый мальчуган с голубыми глазами – льдинками лет девяти, все время прижимающийся к печке, похоже, он все еще не осознал, что брата больше нет, и он теперь один остался у матери.

– Зайдите завтра в мэрию, – шепчу я ей, сжимая ее костлявые пальцы, а она целует меня в лоб и благодарит, не зная, что это я погубила Терри, точно также, как и Дария.

Вечером я возвращаюсь домой одна. Кроваво-красный закат рассыпался по небу, превратив его в почти сказочное создание, в другой день я бы полюбовалась таким подарком природы, но не сегодня – не тогда, когда я кругом чувствую себя виноватой.

Я больше не сдерживаю рыданий, предаваясь унынию и жалости к себе, иногда утираюсь рукавом, а большей частью позволяя слезам скатываться по подбородку и шее. Терри, Терри, если б я могла хоть что-то исправить…

– Что-то случилось? – знакомый голос почти сбивает меня с ног непривычно ласковой интонацией. Я не чувствую ничего кроме полнейшего опустошения и слабости. Дикая боль заглушила прежнее смущение. Я так долго ждала хоть какого-то участия с его стороны, что сейчас готова молить его о крупице внимания и сострадания.

– Гейл, – шепчу я, прижимаясь к его могучей груди, и обрушивая поток слез на его крепкое плечо. – Терри. Это так ужасно. Его брат и мама…

– Да я знаю. Соболезную тебе, – также тихо отвечает он и даже не пытается оттолкнуть меня от себя, а напротив неуклюже начинает гладить по голове. И я впервые чувствую его ласку и заботу. – Жаль Терри, он был неплохим парнем. Я понимаю, что ты чувствуешь.

Простая фраза будоражит мой рассудок, действуя на него также, как огонь на порох. Мне хочется кричать, ругаться и доказывать ему, что он ничего не знает. Ведь Китнисс жива, а Терри возвратится домой в железном гробу. Отстраняюсь и почти отталкиваю его. Не нужна мне его забота, не сегодня, но вдруг натыкаюсь на взволнованный и печальный взгляд некогда любимых глаз цвета грозовой тучи, и смысл его фразы медленно доходит до меня.

Быть может, речь не только о Терри. Я так долго страдала из-за неразделенной любви, что упустила одну деталь. Гейл тоже любит, любит Китнисс и без взаимности. Да, она вернулась с игр, но теперь она вышла замуж, а, значит, для него потеряна навсегда, а это сродни смерти. Поэтому он понимает. Только вот я не люблю Терри, я люблю человека, только что обнимавшего меня.

– Прости, – отстраняюсь и чувствую, что щеки заливает румянец. – Я не должна была пачкать слезами твою рубашку.

– Сделаю вид, что мне было приятно, – шутит он, стараясь рассмешить меня.

– Ты сегодня рано.

– По средам и субботам смена в шахте длится до восьми, в остальные дни до десяти. Возвращался домой и услышал твои рыдания, испугался, что тебя кто-то обидел.

– Все нормально. Спасибо, – снова не знаю, как себя вести, и что вообще делать дальше. Сердце переполняют смешанные чувства, и я не могу разобраться, что сильнее стыд или радость. И все же мне хочется провалиться под землю, лишь бы не чувствовать этого дикого смущения.

– Хочешь, провожу?

– Не стоит, – отвернувшись, ухожу, временами переходя на бег.

Больше он и не взглянет в мою сторону. Сочтет меня полной идиоткой, и решит что я чокнутая. Так даже лучше. Пусть. Всем будет легче.

В следующее воскресенье я отказываюсь идти в пекарню, валяясь в постели до полудня, а когда встаю, то в окне замечаю его.

Поверить не могу, но Гейл Хоторн ждет меня, присев на гранитный бордюр клумбы. Все это кажется мне сном. Каким-то диким неправдоподобным кошмаром. Да и зачем ему это?

Я одеваюсь, не торопясь, медленно привожу волосы в порядок, и неспешно спускаюсь по лестнице, выходя на улицу. Приветливая улыбка сражает меня наповал, но я не поддаюсь ей, потому что уже все для себя решила.

– Пока все по-прежнему. У меня нет новостей, – говорю я сухо и уже хочу отвернуться, чтобы зайти в дом, но он вновь меня останавливает:

– Зато у меня есть, – и рассказывает о первых стычках шахтеров и миротворцев. Я внимательно слушаю его, ловя каждое слово и уговаривая себя в том, что это не ради Гейла, а из-за папы и жителей дистрикта. Но это все впустую. Расскажи он мне о переработке угля, я бы и тогда посчитала это самой интересной беседой в мире. – Ну, что пришла в себя? – опять краснею, вспомнив его руки, и то, как я обнимала его.

– Время все лечит, – пищу я, стараясь не вдаваться в подробности.

– Точно, – соглашается. – Тогда до следующего воскресенья, и оденься потеплее, на Луговине в августе бывает ветрено, – и уходит, а я замираю, борясь с собственными принципами.

Всю следующую неделю я пытаюсь написать ему записку, что не приду, потому что заболела или некогда, но упрямая рука не хочет выводить лживые строчки, а сердце при мысли о том, что я его не увижу, начинает болеть, и только мудрый рассудок клокочет и умоляет меня не поддаваться на провокацию и следовать своей клятве забыть его, но сердце, руки и память оказываются сильнее.

День сменяет другой, а я начинаю жить от воскресенья до воскресенья. Гейл всегда приходит в одно и то же время, ровно в одиннадцать, а я спустя несколько минут выхожу к нему, и мы гуляем по городу и Луговине. Я становлюсь шпионкой в собственном доме, стараясь узнать побольше об обстановке в стране, но особенно сильно нас с Гейлом интересует Дистрикт-13.

– Возможно, там не все убиты, – говорит он мне однажды. – Что, если Капитолий уже, как лет семьдесят пять туда не заглядывал, а съемки монтируются? Вдруг это недетская сказочка, и он действительно существует.

Пока я ищу без толку, но мне упорства в этом деле занимать, и найду нужный клубочек, тем более что наши диалоги об играх и Капитолии перерастают во все более житейские темы. Дистрикт-12, Пози, Вик, Рори, шахты, мое детство, охота Гейла и просто наслаждение обществом друг друга.

Временами я боюсь, что Гейлу нужна от меня только информация о восстаниях, иногда я думаю, что он просто возвращает долг, но чаще всего я убеждаюсь в одной очень твердой мысли: « Для него я больше не просто дочка мэра и даже не фея. Я Мадж. И я его подруга», но скоро и этого мне будет недостаточно».

Комментарий к А я уже не верила

Стихи принадлежат перу великолепного Бориса Заходера, а строчка: ” Он жив, он дышит, он смеет быть не печальным” Анне Ахматовой.

А я продолжаю подстраивать канон под себя…

========== Моя отрада ==========

В будни, между воскресениями, примерно раз в неделю я навещаю Китнисс. Удивительно, но она, будучи замужем за любимым мужчиной, совершенно не выглядит ни счастливой, ни довольной жизнью женщиной. Победительница Семьдесят Четвертых Голодных Игр как будто превратилась в затворницу, ограничив мир четырьмя стенами дома Пита и своего бывшего жилища, где теперь хозяйничают миссис Эвердин и Прим.

У моей подруги разыгрался сильный токсикоз, а еще, похоже, она очень плохо спит по ночам, что заметно по ее осунувшемуся лицу, сероватой коже и глубоким теням под глазами.

‒ Беременность проходит тяжело, ‒ признается она через несколько недель после свадьбы. ‒ Ребенок делает меня слабой и уязвимой. Все время хочется спать, ‒ и она поднимает на меня измученный взгляд.

Порою мне кажется, что она не рада будущему материнству.

‒ Уверена, во втором триместре тебе станет полегче, ‒ уговариваю ее я, хотя, конечно, подозреваю, что дело не только в токсикозе и повышенной утомляемости. Китнисс гложет прежде всего внутреннее беспокойство и непрекращающийся страх перед следующими Голодными Играми. ‒ Все же это твой ребенок. Твой и Пита! Разве это не счастье?! Я бы, наверное, обезумела от радости, если бы была беременна от…, ‒ вовремя прикусываю язык, ‒ моего любимого. Частички нас, образующие единое целое.

‒ Я даже понянчить его не успею, ‒ подруга смеряет меня внимательным оценивающим взглядом, а я понимаю, каким огнем начинают полыхать мои щеки. ‒ Ребенку будет всего-то несколько месяцев, а что станет с ним потом, только президенту Сноу известно.

‒ И все же малыш спас вам жизнь. Правильно Пит сделал, что рассказал о твоем интересном положении. Чтобы было, если бы вы промолчали? Твой сын или дочка могли бы и вовсе не родиться!

‒ Пит ‒ молодец во всех отношениях, ‒ с немигающим взором произносит подруга.

‒ А вообще, постарайся пока не думать об играх. До них еще так далеко. Мало ли что может случиться.

‒ Ты прямо, как Хеймитч, ‒ усмехнувшись, выносит вердикт она и подливает мне еще чаю.

Через четверть часа домой возвращается Пит, приветливо поздоровавшись со мной, он сухо бросает через плечо жене:

‒ Как дела?

‒ Все в порядке, – получает быстрый ответ и, не удостоив Китнисс взглядом, поднимается наверх.

Странно даже. Не похоже это на Пита. Может, поссорились? Мэри любит повторять, что мужчины меняются после свадьбы, да и ребенок становиться большим испытанием для молодых супругов. Вероятно, Китнисс стала слишком плаксивой.

‒ Много работы. Очень устает, ‒ словно услышав мои мысли, объясняет хозяйка дома.

‒ Это из-за портрета и папиных картин? Скажу ему, чтобы не торопился. Пусть проводит время с тобой.

‒ Картины помогают ему забыть, ‒ что именно забыть, она в подробности не вдается. ‒ Живопись Питу не в тягость.

– Конечно, – соглашаюсь я. – Пит любит рисовать, а тебя еще больше, не зря же он вызвался добровольцем на второй Жатве.

– Да уж, – вздыхает она. А ты с кем-нибудь встречаешься?

– Нет, – отвечаю я, тем более, что мои слова и обманом не пахнут. С Гейлом мы действительно встречаемся каждую неделю, но это совершенно не одно и то же с тем, о чем интересуется Китнисс.

– Вот и правильно. Забот меньше, – сегодня миссис Мелларк особенно не разговорчива, поэтому я спешу покинуть ее, к тому же, мне еще нужно привести себя в порядок перед очередным воскресеньем.

Недели теперь бегут, словно быстроногие лани, меняя одна другую. Первая, вторая, четвертая, восьмая… Мне не жаль ни одну из них: я давно не отслеживаю числа и с упоением жду выходных, точнее один из них – воскресенье. Конец недели я всегда провожу в компании Гейла, и каждый раз я открываю в его улыбке, красивых глазах и ярко выраженном чувстве справедливости что-то новое.

– А если начать с этого туннеля? Здесь много развилок, а тут широкая выемка в новый коридор, – показывает мне Хоторн карту. – Том предложил динамит, но это слишком опасно: дистрикт за минуту сгорит в угольной пыли.

– Не знаю, Гейл, – отговариваю его я. – Если вас поймают, то, как минимум, отрежут языки, а как максимум, расстреляют на площади.

– Попробовать стоит. Устрой мне встречу с отцом.

– Он этого не одобрит. Попытается остановить. Нужно еще поработать над планом, а я пока начну подготавливать почву.

– Твой отец – умный человек. Он должен понять.

– Все не так просто, – пытаюсь объяснить я, а мой любимый хмурится, еще чуть-чуть и уйдет. И тогда я поворачиваю разговор в более безопасное русло. – Слышала, что Вик занял первое место в олимпиаде по математике.

– Выиграл, – при упоминании имени брата лицо Гейла преображается, а в глазах появляется горделивый блеск. – Он все время что-то читает, решает и задает много вопросов.

‒ Это чудесно, что твой брат тянется к знаниям.

‒ Не скажи. Вику одна дорога – в шахты, а шахтеру ни к чему складывать в уме четырехзначные числа и решать задачи с помощью уравнений. Здесь больше пригодится крепкая спина да сильные руки, а братишка этим не богат. Легко простужается, да и ростом маловат, видимо, ему больше всех не хватило, – и серые глаза опять озлобляются.

– Значит, его нужно отправить в Капитолий, – сама удивляюсь своей мысли, когда натыкаюсь на его осуждающий взгляд. – Нет, ты не понял, не на Голодные Игры. На дистрикты приходит квота: два человека в год. Капитолию нужны ученые, художники, музыканты, врачи. Не все гении своего дела родились в Капитолии. Иногда есть самородки, талантливые и одаренные дети. Они должны пройти сложный экзамен, но если сдадут, будут учиться в столице, а затем обогащать науку Панема. Никакой шахты и игр. Никакого голода.

– Что-то я никогда не слышал об этом.

– Вообще-то, это секрет. Капитолию невыгодно говорить, что выдающиеся умы страны родились в дистриктах, ведь президент Сноу всячески хочет показать, что жители провинций по своему развитию стоят ниже, чем капитолийцы, но на самом деле большинство из них потонуло в разврате и массовых увеселениях, а Панем развивать кто-то должен. Поэтому люди, способные двигать прогресс, очень нужны. О некоторых ты слышал. Бити Литье, наш Пит, например.

– Но они Победители. Думаешь, до победы в играх на Вика кто-то взглянет?

– Поэтому ему нужно как можно больше заниматься учебой, а там родство с Китнисс Эвердин может помочь.

– Ммм, – Гейл делает вид, что согласился. – А, если не сдаст экзамен, ну, к чертям этот Капитолий. Пусть сгорит в огне революции, – и мы оба прыскаем от смеха.

– Значит, в следующее воскресенье я принесу ему свою детскую энциклопедию. Папа мне много книг навыписывал.

– Кстати, Мадж, о следующем воскресенье. Через неделю у нас День Памяти отца, поэтому…

«Поэтому ты не придешь», – мысленно заканчиваю я, ужаснувшись тому, как горько стало на сердце.

– Значит, через воскресенье, – говорю я, ощущая, как жалким становится еще недавно счастливый голос.

– Как раз наоборот. В следующее и передашь. Сама. Я тебя приглашаю к нам, и мама не против.

– К тебе? – еще немножко и начну хлопать в ладоши от радости и кружиться вокруг него, как детвора вокруг рождественской елки. Поверить не могу. В гости к Гейлу. Сегодня определенно мой день. Хотя теперь, рядом с Гейлом, каждый день – мой. – А кто еще будет?

– Обычно мы отмечаем семьей. Так что в этот раз ты будешь почетным гостем.

– Постараюсь придти, – улыбаюсь я на его улыбку, мысленно давая себе клятву, что приду в его дом, даже, если с неба начнут падать горящие угли.

В итоге все следующие шесть дней между уроками, помощью Мэри, чтением маме и разговорами с папой я мучаюсь одним вопросом: что надеть в гости к Гейлу? Хочется выглядеть привлекательной для него, но при этом быть не слишком вычурной: уж очень хорошо я помню его реакцию на мое белое платье в день Жатвы год назад. В конце концов, останавливаю свой выбор на шелковой блузе, украшенной ручной вышивкой, цвета айвери и темно-серой слегка расклешенной юбке до колена. Волосы перехватываю атласной белой лентой и создаю объемный низкий «конский хвост», который перебрасываю через правое плечо. Черные лакированные ботинки на аккуратном каблучке и голубой плащ заканчивают мой образ. Оглядываю себя в зеркало и улыбаюсь прехорошенькой девушке из зазеркалья.

Последний штрих, и я ощупываю карманы, полные сахарных петушков для Пози, и крепко сжимаю пакет с энциклопедией для Вика и нотной тетрадью в подарок Рори, надеюсь там найдутся композиции, которых он не знает. Для миссис Хоторн я все утро пекла пирог с сыром и картофелем, который аккуратно завернут в полотенце, и стоит поверх книг.

На место нашей обычной встречи с Гейлом я мчусь почти стрелой. Как всегда при виде его сердце сначала замирает, а потом начинает биться со смертельно опасной скоростью, грозясь выпрыгнуть из груди. Душу заливает сумасшедшая радость, от которой хочется смеяться и плакать одновременно. Боже мой, я первый раз иду домой к Гейлу!

– А ты принарядилась, – замечает он и подходит ко мне неспешной походкой.

– Неужели, я должна была придти замарашкой? – пожимаю плечами и становлюсь похожей на свеклу. Заметил!

– Ну, пойдем. Ну, ни на что особенное не рассчитывай. Это не капитолийский прием в честь Победителей.

«Вот еще. Сдался он мне, как в жару лыжи», – думаю я, следуя за любимым шахтером по пятам, пока мы не оказываемся у нужного порога.

Дома у Гейла скромно, но чисто и уютно. Видимо, миссис Хоторн либо совсем не отдыхает, либо приучила своих сыновей соблюдать порядок и не разбрасывать свои вещи. Стены в небольших, но светлых комнатах покрашены в приятный темно-синий цвет, скорее всего, на них когда-то красовались пестрые обои, но после рождения трех мальчишек мистер Хоторн предпочел изяществу практичность. К стенам придвинуты кровати с железными перилами и панцирными сетками, накрытые коричневыми покрывалами, а по углам стоят комод, сервиз с посудой и шкаф для одежды. На кухне огромный стол, за которым Рори и Вик обычно учат уроки, заставлен несколькими горшками, из которых так и чувствуется ароматный вкус превосходных угощений.

– Миссис Хоторн, спасибо за приглашение, – говорю я и отдаю ей пирог, сладости и книги для детей.

– Тебе спасибо, – улыбается она. Сегодня хозяйка дома, одетая в нарядное цветное платье с белым воротничком, и выглядит, и говорит по-другому.– И красавица, и умница, и отличная хозяйка, и про малышей не забыла, – довольные Вик, Рори и Пози так и крутятся вокруг меня, благодаря за подарки. – Садись за стол.

Вечер проходит чудесно, в дружеской семейной атмосфере. Находясь за столом рядом с семьей Гейла, я сама чувствую себя его частью: смеюсь над забавными историями Пози, слушаю рассказы о мистере Хоторне и с умным видом отвечаю на вопросы Вика, глядящего на меня с открытым ртом. Ох, только бы не влюбился.

– Мадж, пожалуйста, ешь, – в середине вечера у моего любимого заканчивается терпение и он начинает бросать на меня недобрые взгляды, – Мы не голодаем. Так что не бойся взять лишний кусок пирога.

– Да, Гейл не позволяет нам бедствовать, – заверяет меня его мама. – Да и Хеймитч не скупится. Попробуй картошку.

Брать второй кусок мне и, правда, немного стыдно: ведь я объедаю детей и тяжело работающего Гейла. Стол уставлен простыми, но вкусными блюдами, хотя, конечно, здесь преимущественно овощи. Мяса на нем почти нет – была бы открыта дорога в лес, наверное, стояла бы даже оленина, а так миссис Хоторн пришлось долго откладывать деньги, чтобы купить у торговцев продукты.

– Хорошо. Обязательно все попробую, – обещаю я, опять краснея. Хотя, если быть честной до конца, есть мне просто некогда. Я стараюсь слушать, видеть и запоминать. А когда дело доходит до семейного альбома с фотографиями, аппетит у меня пропадает вовсе. Гейл кажется мне самым красивым ребенком в мире. У него в возрасте шести лет были примиленькие ямочки на щечках, а в серых глазах не было ни капли сегодняшней ненависти.

– А это папа и мама в свадебном платье, – объясняет мне Пози, забравшись на колени. Бедная девочка, она никогда не видела отца вживую, но с упоением рассказывает о нем то, что услышала от матери и братьев.

– А как ты думаешь, почему динозавры вымерли? Я и у Гейла спрашивал, но ему лень отвечать – говорит Вик.

– Да ты и сам все знаешь, – подтрунивает над ним старший брат, и тот замолкает, а я замечаю, что Гейл наблюдает за мной исподтишка, словно проверяет, и эти его новые взгляды греют мою и без того горящую сладким огнем душу.

– Проводи девушку, – говорит старшему сыну миссис Хоторн, когда за окном сгущаются сумерки, и мне наступает время уходить. – Спасибо, что зашла. Мы были очень рады.

– Вам спасибо за все, – улыбаюсь я, пожимая ее руки. – Сегодняшний день был одним из самых лучших в моей жизни.

–Тогда заходи еще, – приглашает она и обнимает меня на прощание, а мальчишки и Пози машут мне вслед рукой.

– До встречи, – обещаю я и выхожу на улицу, слегка поеживаюсь от октябрьского вечернего ветра.

– Теперь ты для них всех фея. Столько подарков принесла. Как в День Рождения. Мелкозавры в восторге, – говорит мне Гейл, едва мы отходим от дома.

– Не могла же я придти в гости с пустыми руками.

– Теперь моя очередь, да?

– Возможно, – использую я подвернувшийся предлог. – Мне через шесть недель исполнится восемнадцать. Будет небольшой праздник, так что приходи.

– Через шесть недель? – ошарашено говорит он. – Я могу забыть.

– Я напомню. А, чтобы ты не передумал и не нашел отговорку, приглашаю заранее. Детвору тоже можешь взять. Они мне все нравятся.

– О, это у вас взаимно, – я вздыхаю. Как же хочется услышать, что я нравлюсь не только им. – Шесть недель… Ладно. Пора начинать думать над подарком, – качает головой он, а я не прекращаю думать о его губах, прекрасно зная, какой подарок хотела бы получить.

========== Когда мечты сбываются ==========

Бывает так, что и не ждёшь,

А всё само собой случится.

Но если всё, что скажет сердце, ты поймешь,

Оно совсем уже не так, как раньше, будет биться.

Я люблю его за то

Что рядом с ним теплее лето

Не потому, что от него светло

А потому, что рядом с ним не надо света.

из песни Ирины Билык “Люблю его”

– И какой же твой любимый цвет? – спрашивает Гейл как-то раз, поймав мой взгляд на своих губах и заставив меня покраснеть.

– Белый, – заикаясь, робко отвечаю я. – А твой зеленый?

– Угадала.

Это несложно. Зеленый как лес. Порою мне кажется, что Гейл, словно открытая книга – бери и читай, но чаще я часами думаю над какой-нибудь его случайно брошенной фразой.

– Быстро стемнело сегодня, зима входит в свои права, – замечает он. – Холодает.

– Зато звезды ярче, – когда Гейл рядом, ни тепла, ни света не нужно. Лишь бы это воскресенье не заканчивалось никогда. Лишь бы мы не расставались.

– Да ты окоченела, и Пози уже зевает, – вздыхаю, понимая, что чарующе сладкие мгновения нашей встречи опять подходят к концу. А мне снова не хватило…

Гейл в последнее время, приходя на Луговину или в пекарню, взял за привычку везде брать с собой сестренку. Я, конечно, и не против этой озорной и прелестной девочки, которая по-прежнему умеет радоваться всему на свете, но все же с ней песок из моих часов утекает куда быстрее, чем раньше. Пози любит меня всей душой, обнимает и просит поиграть, а я не могу отказать ЕГО СЕСТРЕ, поэтому мне становится до безумия мало этих часов по воскресеньям, и иногда Гейл дарит мне несколько минут по средам.

Однако приличия нужно соблюдать, и в глубине души я знаю, почему Охотник приводит малышку порезвиться в снегу, пока мы с ним разговариваем. Слухи по дистрикту распространяются подобно аромату духов из разбившегося флакона: быстро и повсеместно. Гейл ни разу не был у меня дома, но это не мешает людям шептаться за моей спиной, кидая в мою сторону осуждающие взгляды, и в их змеином шипении ясно различимо имя «Гейл Хоторн». И все бы ничего. Что мне до чужих людей, но Мэри начинает забрасывать меня вопросами, папа хмурится, и даже улыбчивый и милейший мистер Мелларк почему-то качает головой, когда видит меня с моим любимым шахтером. Я плюю на всех с высокой колокольни. Пусть думают, что хотят: я никаких правил не нарушала, Гейла у подруг не уводила, против совести не шла, а наши беседы и встречи носят до края целомудренный и по-детски невинный характер. Пока. Я молюсь, чтобы это «пока», закончилось как можно скорее.