Текст книги "Алмаз твоих драгоценных глаз (СИ)"

Автор книги: Мелани555

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Китнисс с Питом должны уехать послезавтра ‒ мне грустно и одновременно радостно от размышлений об этом. С одной стороны без подруги я буду чувствовать себя одинокой, а с другой ‒ по воскресеньям в лесу будет теперь только Гейл. Я не говорила с ним уже несколько месяцев, и до сумасшествия хочу увидеть его глаза цвета грозового неба и мягкую приветливую улыбку.

В день Х я решаюсь попрощаться с Китнисс заранее, и наедине пожелать ей удачной поездки, но прямо напротив ее дома замечаю невысокого невзрачного полноватого человека, выходящего из служебной машины с тонированными стеклами. Ошибки быть не может. Я слишком много раз видела его по телевизору и в своих снах. Это президент Сноу. Что он забыл в Дистрикте-12, да еще и рядом с домом Победительницы Семьдесят Четвертых Голодны Игр? Может быть, такая традиция есть: президент наставляет нового Победителя перед Туром, просто я не знаю, ведь на моем веку двенадцатый дистрикт не выигрывал. А может, этот всемогущий человек приехал в такую даль специально ради моей подруги. Что же такое происходит в самом деле? Страшно, страшно думать обо всем этом…

На всякий случай возвращаюсь домой и не высовываю носа до назначенного часа прощания. Папе о приезде Сноу не говорю: не за чем ему знать и волноваться. Скорее всего, мои догадки окажутся бурей в стакане воды, и я зря нагнетаю обстановку.

В два часа по полудню предпринимаю еще одну попытку проводить нынешних Победителей и опаздываю… Куча телевизионщиков уже раскинули свои шатры и установили дюжину камер, чтобы снять «несчастных влюбленных» со всех ракурсов. Меня не пускают дальше вывески «Деревня Победителей». Огорчаюсь второй раз за день и иду на площадь смотреть на Эвердин и Мелларка по огромному телевизору. Прощание удается на славу. Китнисс, одетая в шикарную шубу из белого горностая и меховые наушники, напоминает Снежную Королеву, величественную, гордую и прекрасную. Пит, бегущий к ней на встречу, элегантен и сдержан в своем черном пальто с отложным воротником и белоснежным шарфом. Он подхватывает возлюбленную на руки, но не удерживает равновесие и падает в ближайший сугроб. Влюбленные целуются, валясь в снегу, смеются и выглядят вполне счастливыми. Как здорово, что они помирились, пусть больше никогда не ссорятся и всегда будут вместе! Через несколько минут они садятся в машину и уезжают в трехнедельное турне по одиннадцати дистриктам и на праздничный банкет в Капитолий, я же остаюсь в двенадцатом ждать воскресенья.

В назначенный день еще затемно я выхожу из дома. Забор, решетка, кусты, припорошенные снегом, и я снова в лесу. Первый раз здесь одна, без Китнисс. Пьянящие чувства безграничной свободы и трепета охватывают мое тело. В лесу ухает сова, где-то вдалеке стучит по дереву дятел. Стройные березы покачиваются на ветру, прикрывая голые ветки белоснежными вуалями. Наслаждаясь этой красотой и широко разведя руки в стороны, я, не видя дороги, мчусь вглубь леса, даже не пытаясь затормозить. Я хочу видеть Гейла. Хочу говорить с ним, слышать его голос и любоваться его глазами. Интересно, а где он?

Страшная истина снежной лавиной обрушивается на мое сознание. Я знаю только одну несложную тропу, а он может быть где угодно. Китнисс никогда не показывала место их встречи, и я всего пару раз видела его ловушки, и не запомнила, где он их расставляет, и, кажется, огненная девушка упоминала, что каждую неделю он меняет места своей охоты.

Почему же я не подумала обо всем этом раньше? Нужно было договориться о встрече заранее, дождаться его у входа в лес. Только бы он вряд ли согласился… И как же я найду его теперь?

Хожу вдоль деревьев, пытаясь отыскать протоптанные дорожки. Все без толку. Снег давно завалил его вчерашние или позавчерашние следы, занимаясь точно также теперь моими. В центре леса все деревья одинаковые, ориентиров нет, или я просто их не знаю и не хочу замечать. Через час я уже даже представить не могу, где я нахожусь, и где та тропа, которая ведет к дому. Ноги окончательно окоченели, шерстяные варежки где-то потерялись, и, должно быть, какая-то шустрая ворона прихватила их в свое гнездо. Слезы душат мое горло, грозясь пролиться, глаза щиплет от жалости к себе. Я не знаю, где дом. Я заблудилась.

‒ Помогите, помогите мне, ‒ шепчу я, прислонившись к толстой березе и прижав окоченевшие пальцы к губам, пытаясь согреть их дыханием. Страх заполняет мое сердце. Как мне теперь выбраться? ‒ Помогите, ‒ на этот раз кричу я, не сдерживая рыданий.

– Видимо, дела у мэра Андерси совсем плохи, раз его дочка промышляет в лесу, – внезапно раздается тихий голос прямо над моим ухом. Я вскрикиваю и резко оборачиваюсь. Глаза высыхают мгновенно, а ликующее сердце начинает, как бешеная птица в клетке, колотиться внутри, пытаясь выбраться наружу. Гейл… Одетый в длинную кожаную куртку и высокие сапоги с раскрасневшемся от мороза лицом с чуть насмешливой улыбкой и луком, перекинутым через левое плечо, напоминает мне древнее скандинавское божество, спустившееся с небес, чтобы вытащить меня из чудовищных лап холодной смерти.

‒ Гейл! Гейл, ‒ визжу я от радости, смеясь, плача и пританцовывая на месте. Меня больше не беспокоят озябшие ноги и потеря перчаток, сейчас важно только одно: он здесь, он рядом, и он меня не оставит.

‒ Не кричи! ‒ жестко останавливает меня он, а я сжимаю заледеневшие пальцы в кулаки, до боли вонзая ногти в кожу, лишь бы не броситься его обнимать. ‒ Ты и так распугала всю дичь. Теперь понятно, почему в лесу тихо как на кладбище.

‒ Ой, прости, ‒ начинаю было я и замечаю у него за спиной рюкзак, наполовину наполненный чем-то.

‒ Это из силков, которые поставила Китнисс перед уходом, ‒ объясняет Охотник, заметив мой недоумевающий взгляд. ‒ Кто показал тебе лаз?

‒ Что? ‒ не понимаю я.

‒ Это Китнисс показала тебе дорогу в лес?

‒ Да. Мы раз шесть ходили. Она тебе не рассказывала?

‒ Не рассказывала. Скажи мне она об этом, и вам обеим бы не поздоровилось. Это слишком опасно.

‒ О, Гейл, ‒ мое сердце затопляет нежность. ‒ Я была очень осторожна, внимательно смотрела, чтобы поблизости не было миротворцев, да и других людей тоже, и прислушивалась, не идет ли ток по ограждению.

‒ Да причем тут ты?! ‒ неожиданно взрывается он, ‒ Папочка все равно тебя прикроет, ‒ серые глаза превращаются в узкие щелочки. ‒ ТЕБЕ здесь не место. Городским в лесу делать нечего! Какого черта вы сюда все таскаетесь?

‒ Все? ‒ робко начинаю я. ‒ А кроме меня кто-то из города еще ходит?

‒ А вот это надо у Китнисс спросить. Чего это она так раздобрилась, что начала в лес водить, как на экскурсию?

‒ Понятно.

‒ Что тебе понятно? ‒ все больше распаляется Гейл. ‒ Ничего не непонятно. Ничегошеньки. Не смей больше сюда ходить и создавать лишний шум.

‒ Вообще-то лес общий.

‒ Вообще-то нет, ‒ язвит он. ‒ Раньше вы и носа сюда показывать боялись, а теперь что?

‒ Так ты его своим считаешь? ‒ в ответ на его злобу я тоже злюсь.

‒ Потому что он мой. Я ходил сюда еще ребенком. Этот лес мой и Китнисс!

Слезы опять наворачиваются на глаза, и так обидно становится. Вот почему несколько месяцев назад в городе он был совершенно другим человеком? Почему, почему сейчас так изменился?

‒ Ладно, я пойду, пожалуй. Оставайся в СВОЕМ ЛЕСУ! ‒ говорю я и разворачиваюсь в противоположном направлении, но он успевает схватить меня за руку.

‒ Ты хоть идти-то знаешь куда?

‒ Разберусь, ‒ огрызаюсь я и выдергиваю руку.

‒ Ну, тогда пока, фея. Весной встретимся, ‒ в серых глазах начиняют плясать бесенята. ‒ Авось узнаешь, какова на вкус древесная кора.

‒ Значит, отныне буду лесной феей. Тебе-то что?

‒ Да то, что ты в двух соснах заблудилась, кругами несколько часов ходила, а сейчас из себя матерого следопыта изображаешь? Зачем ты вообще сюда сегодня явилась? Ладно, с Китнисс, но одна. Что бы ты делала, если бы я на тебя не наткнулся?

‒ Умерла бы, ‒ хочется сказать мне, но я решаюсь ответить на другой вопрос. ‒ Я хотела помочь. Китнисс забирала добычу из ловушек, чтобы мясо не протухло раньше времени, ты ведь из-за работы в шахте не можешь каждый день в лесу бывать, и дичь может испортиться.

‒ Ты вообще ничего не понимаешь? ‒ он качает головой, словно не может поверить в то, что я только что сказала. ‒ Твоя помощь здесь не нужна! Это делает Китнисс: только ей я доверяю, а пока ее нет, я справлюсь один!

Не нужна. Вот и все. Правда медленно, словно тягучая лава, доходит до моего сознания. Он доверяет только ей. Гейл любит Китнисс! Все куда проще, чем я думала. Я ему не нужна, ему нужна она, а я вторглась в святая святых – в лес, который принадлежит только им двоим. Вот почему он злится. Он думает, что она могла приводить сюда Пита. Могла ли? Какая разница? Гейл все равно уже ревнует, потому что он любит Китнисс. Теперь я знаю. Знаю то, во что так старательно не хотела верить.

Сердце разбивается на тысячу осколков. Больно. Больнее, чем тогда, когда я ободрала колени. Сейчас с меня как будто целиком кожу содрали, а в кровоточащее мясо еще и кучу кинжалов загнали. Гейл любит мою лучшую подругу… Любит свою двоюродную сестру.

Впрочем, чего удивляться? До темных времен такие браки не были редкостью. Кузены часто женились на кузинах, чтобы избежать кровосмешения…

‒Эй, фея, ты живая? ‒ раздается откуда-то издалека почти успокоившийся голос. Я поднимаю глаза и замечаю Гейла, по-прежнему стоящего рядом. Почему он не ушел? ‒ Обиделась, да? Чего ревешь – то?

Слезы и, правда, бегут из моих глаз и тут же застывают от холода, превращаясь в ледышки и царапая кожу. Неважно. Мне хочется бежать. Бежать далеко в лес. Остаться в нем и умереть от холода и голода. Может, быть тогда он поймет…

‒ Просто я замерзла. Из-за холода слезы и бегут, ‒ звучит мой хриплый лживый голос.

‒ Понятно, значит, сейчас пойдем домой. Не хочу, чтобы на моей совести была твоя пневмония.

Мы молча выходим из лесу, и я иду так быстро, как только могу, временами переходя на бег, не желая оставаться рядом с ним лишние минуты. Гейл хмурится, ему как будто даже не по себе от тех слов, что он наговорил. Несколько раз он даже пытается извиниться, но я стараюсь не смотреть в его сторону. То, о чем он промолчал гораздо хуже произнесенных слов. Гейл любит Китнисс. Любит Китнисс. У забора он опять что-то пробует сказать мне, но я уношусь вперед в город, не найдя в себе сил и желания его слушать. Он любит Китнисс.

Добравшись до дома, я сбрасываю с себя обледеневшие вещи и падаю на кровать, забравшись под шерстяное одеяло. Жить не хочется. Так долго сдерживаемые рыдания прорываются со страшной силой. Плачу несколько часов, не желая останавливаться. Я Мадж Андерси. Мне семнадцать лет. Я живу в Дистрикте-12, мэром которого является мой отец. Последние три года я люблю Гейла Хоторна. Я люблю человека, который никогда не взглянет в мою сторону, потому что любит мою лучшую подругу.

Мэри кружит вокруг меня, пытаясь узнать, что случилось, приносит мне чай с медом и гладит по голове, мама, превозмогая боль, приходит в мою комнату и поет старую колыбельную. Слезы перестают течь, рыдания заканчиваются, но израненная душа откликается на все вопросы дикой болью. Я не сплю всю ночь, а на утро разбитая и утомленная иду в школу. Уроки больше не вызывают во мне интереса, моя жизнь кончена, и мне все равно, чему равна сумма бесконечно убывающей прогрессии. В дневнике у меня впервые появляются тройки, и учителя проводят со мной воспитательные беседы. Я не спорю, просто слушаю, думая о том, что Гейл любит Китнисс.

Папа отвлекается от своих дел, желая помочь мне с домашними заданиями. Я не гоню его, пусть думает, что я просто не понимаю тему. Мэри больше ничего не пытается спрашивать, и даже не качает головой по поводу того, что я сильно похудела и стала похожей на скелет.

‒ Мадж, иди-ка сюда, посмотри со мной телевизор, ‒ спустя две недели после отъезда Китнисс говорит мне мама, глядя, как я смотрю в окно на одинокую Луну. Я оглядываюсь и замечаю Пита, приклонившего одно колено и держащего в руках коробочку с обручальным кольцом, а над ним, прижав ладони к лицу, стоит улыбающаяся Китнисс с глазами, полными счастливых слез. И тут мне вдруг становится легче. Гейл любит Китнисс, но она его не любит. Конечно, не любит, иначе бы она не согласилась выйти замуж за Пита.

Еще через неделю папа в нашем особняке дает грандиозный бал в честь вернувшихся Победителей. Я рада их возвращению и тому, что могу без ненависти смотреть в глаза своей подруге: она не виновата в том, что ее любит человек, в которого влюблена я.

‒ Поздравляю с помолвкой, ‒ говорю я Питу, обнимающему Китнисс за талию. ‒ Желаю счастья.

‒ Спасибо, ‒ благодарит он и целует невесту страстным поцелуем.

‒ А ты теперь настоящая капитолийская дама, ‒ произношу, рассматривая шикарное переливающееся синее платье Победительницы.

‒ Да уж, ‒ краснея, отзывается она, ‒ Вплоть до брошки! Благодаря тебе в Капитолии сойки-пересмешницы стали последним писком столичной моды. Хочешь, верну?

‒ Не глупи, подарки не возвращают.

‒ Я вот все думаю, почему именно сойка? После всего, что натворили говоруны во время бунта.

‒ Сойки-пересмешницы ‒ не оружие, – возражаю я. ‒ Это просто певчие птички.

‒ Ага, наверное, ‒ соглашается Китнисс как-то слишком быстро, а Пит, едва качая головой, нервно сглатывает.

Праздник проходит шумно и весело, но я все равно мечтаю о том, чтобы он поскорее закончился. Мне в последнее время совсем не хочется веселиться, и телевизионщики, снимающие все кругом, сильно действуют нам с мамой на нервы. Вечером, лежа в кровати, засыпаю только с одной мыслью: «Завтра я больше не буду думать о Гейле».

Утром Мэри тянет меня с собой за покупками, считая, что я слишком много сижу дома, и совсем перестала дышать свежим воздухом. Я нехотя соглашаюсь, хотя бы мистера Мелларка навещу и поздравлю его с помолвкой сына.

В пекарне как всегда много народа, все суетятся и толкаются, и до меня незатейливо долетают обрывки фраз:

‒ Срам какой! ‒ ноет ворчливый голос какой-то женщины из Шлака. ‒ Мой старик рассказывал мне, что слышал от машиниста, будто бы парень у нее в купе все ночи проводил.

‒ Ну, и что такого? ‒ вторит ей собеседница. ‒ Дело молодое. Они помолвлены. Через пару месяцев поженятся. Подумаешь…

Сердце почему-то ликует. Пит ночевал у Китнисс, и они там явно не в шашки играли и не просто спали в обнимку, а, значит, она его любит, действительно любит, в другом случае она бы не позволила. Хотя меня это уже не касается, мне это с Гейлом никак не поможет.

Купив хлеб, мы выходим из пекарни и слышим чьи-то крики. Сердце болезненно сжимается, как будто предчувствует что-то нехорошее. Странно к чему бы это? А удары хлыста и стоны становятся все громче.

‒ Господи, неужели опять началось? ‒ приложив руку к губам, восклицает Мэри.

‒ Что началось? ‒ не понимаю я. Она не отвечает, просто тянет меня к площади около Дворца Правосудия.

Я оббегаю толпу и замечаю в самом центре площади деревянный столб и Гейла, привязанного к нему за руки…

Комментарий к Гейл любит Китнисс

Совсем забыла: всех читающих мамочек с Днем МАТЕРИ!

========== Спасти Гейла ==========

‒ Гейл, ‒ шепчу я, и замечаю, как желтоватая худая рука с вздутыми венами замахивается для еще одного удара хлыстом. Рядом с Гейлом прямо на земле лежит его кожаная куртка, та самая, в которой я встретила его в лесу несколько недель назад. Светлая рубашка разорвана в клочья, а на смуглой коже уже проступили красные кровоточащие полосы. Тощая индейка прибита за шею гвоздем в тот же столб, к которому привязан мой любимый шахтер. Бледное лицо, полуприкрытые глаза и плотно сжатые зубы: он скорее умрет от боли, чем издаст хоть какой-нибудь звук, значит, мы слышали стоны других людей.

От созерцания его мучений мне становится больно дышать, словно та самая рука, что с ненавистью наносит ему удары, сжимает и мое сердце, к горлу подкатывает комок, из глаз текут слезы…

‒ Кто это? ‒ как будто в тумане доносится до меня тихий голос Мэри.

‒ Ромулус Тред ‒ новый глава миротворцев, ‒ шепотом отвечает ей стоящая рядом женщина. ‒ Крея отправили в отставку.

‒ За что его? ‒ опять спрашивает моя няня.

‒ Похоже, парень по привычке решил поторговаться за дичь, да не рассчитал, что в старом доме живет теперь другой человек. Его осудили за браконьерство, хотя он и уверял, что негодница перелетела через забор, а он лишь забил ее палкой. Теперь, выходит, и это нельзя. Тред силой притащил бедолагу на площадь и заставил во всем признаться, совершил суд и приговорил к публичному наказанию ударами плетей, которое собственноручно и выполняет.

‒ Сколько, сколько раз? ‒ дрожащим голосом говорю я. Хорошо, что это была только одна тощая индейка, а не целая сумка с трофеями.

‒ Не знаю, ‒ сухо отзывается женщина. ‒ По мне и этого достаточно, только вот начальник…

Она не договаривает, но я без нее знаю: начальник останавливаться не собирается, будет бить, пока не убьет, чтоб другим неповадно было, чтобы даже думать боялись о лесе.

А удары все не заканчиваются. Мой воспаленный рассудок соображает плохо, и я понимаю только одно: нужно спасти Гейла любой ценой и остановить эту пытку, иначе он может умереть прямо здесь на площади, привязанный к позорному столбу, как преступник. Умереть. При осознании этого факта все обиды и злость на Гейла за то, что он любит Китнисс, улетучиваются, как дым. Пусть любит кого хочет, пусть даже женится на ней и заведет семью, только пусть живет. Пусть дышит!

Нужно срочно найти папу. Почему, почему его не вызвали? Почему этот жестокий худощавый и высокий немолодой мужчина все решил один без мэра. Оглядываю толпу, пытаясь найти хоть кого-то, способного встать на сторону Охотника, и натыкаюсь взглядом на двух миротворцев идущих в мою сторону, которые, видимо, только сейчас узнали о нарушении правопорядка и решили посмотреть, что происходит на площади. Один из них рыжий и бородатый кажется мне смутно знакомым. Припоминаю, что Китнисс и Гейл торговали с ним и даже дружили, если с миротворцами вообще можно дружить. С трудом вспоминаю его имя ‒ Дарий. Он неплохой человек и, наверняка, сможет помочь. Я бегу к нему, что есть силы, и заставляю посмотреть на себя.

‒ Я дочь мэра Андерси и подруга Китнисс Эвердин. Там, на площади избивают Гейла Хоторна ‒ ее друга и двоюродного брата. Умоляю, защитите его!

‒ Хоторна? ‒ переспрашивает странный миротворец, и его огромные руки сжимаются в кулаки, а на щеках начинают играть желваки. Он прибавляет шагу и опрометью входит в круг, направляясь к новому начальнику. ‒ Хватит! Пора прекращать! Сколько уже ударов нанесено?

‒ Тебя забыли спросить? ‒ Тред оглядывается, переводя дух и утирая капли пота со лба.

‒ Я сказал, хватит! ‒ Дарий пытается выдернуть плеть и завернуть своему новому главе руку, но тот, несмотря на возраст, с легкостью и непостижимым проворством отбивает выпад и ударяет противника кнутовищем в лоб. Рыжеволосый миротворец падает, на его лице набухает лиловая шишка, а палач, расправив плечи, возвращается к Гейлу.

‒ Папа, где ты?! ‒ шепчу я, утирая бегущие слезы и кусая губы.

‒ Стой, где стоишь, ‒ сильная, натруженная рука Мэри больно хватает мои пальцы, заставляя меня буквально врасти в землю. ‒ Этому мальчику уже ничем не помочь, миротворца ты погубила, теперь хочешь и отца в гроб загнать!

Я не знаю, что делать. Дарий и, правда, пострадал из-за меня, что теперь с ним будет? Его разжалуют? Высекут? Отправят в тюрьму? Отрежут язык? Что же я наделала?!

Удары не прекращаются, и спина Гейла превращается в густое кровавое месиво, он теряет сознание, опускаясь на колени, и лишь веревка удерживает его от падения на землю. Снег вокруг становится красным от его крови, колени у меня подкашиваются, голова начинает кружиться, я стою на ногах, только благодаря усилиям Мэри. Несколько раз я порываюсь вперед, хочу закрыть его своим телом, спасти хотя бы ценой своей жизни, но служанка крепко держит меня за руку, а глава миротворцев продолжает «исполнение своего гражданского долга».

И вдруг какая-то замотанная фигура, словно услышав мои мысли, широко раскинув руки, почти падает на Гейла, заслоняя его от нового удара хлыста. Плеть проносится по ней.

‒ Не надо, ‒ кричит она, и голос мне кажется удивительно знакомым. ‒ Вы убьете его.

Сероглазая стройная девушка, смелости которой могут позавидовать десять взрослых мужчин. Китнисс. Снова Китнисс. Мое сердце разрывается от восхищения, благодарности и зависти к ней. Ей опять удалось то, на что я решиться не смогла. Я только помышляла, а она сделала. Закрыла его собой, приняла удар на себя, а я нет… Трусиха! Трусиха! Разве имею я теперь право говорить, что люблю его? Я всего лишь малодушная дурочка, не способная на поступок. Вот почему он любит Китнисс! Потому что она себя не пожалеет ради близких ей людей.

‒ Уберите ее, ‒ жестко командует палач, но никто из его свиты даже шага вперед не делает.

‒ Ну-ка, тихо, ‒ и на этот раз в круг заходит Хеймитч Эбернети, грубо обрывающий нового главу. Ментор не боится Треда и дерзко угрожает ему расправой Капитолия, ведь у Китнисс скоро свадебная фотосессия, а ей испортили лицо, нанеся удар по левой половине. Поверить не могу, что старый пьяница защищает Китнисс и, пытаясь спасти Гейла, подставляется под удар сам.

‒ Зачем она вообще вмешалась. Был схвачен браконьер, ‒ ворчит палач, в глазах которого я замечаю тревогу и даже страх. Победителей даже пальцем трогать нельзя.

‒ Это ее двоюродный брат, ‒ непонятно откуда появляется Пит и помогает Китнисс подняться. ‒ А я ее жених, так что, если у Вас к нему есть претензии, сначала придется иметь дело с нами.

Главный миротворец оглядывается по сторонам, словно ищет поддержку.

‒ Осмелюсь доложить, сэр, ‒ начинает женщина из стоящих неподалеку «хранителей закона и порядка». ‒ Преступник получил достаточное число ударов для первого правонарушения. Смертные приговоры приводятся в исполнение особым отрядом.

‒ Хорошо, девушка, забирайте своего брата, ‒ нехотя соглашается тот. ‒ А когда оклемается, пусть не суется на Земли Капитолия, иначе я лично соберу особый отряд.

Пит перерезает веревки, Китнисс, прикладывает снег к щеке и подбирает куртку с земли, Хеймитч и несколько шахтеров помогают поднять Гейла и уложить на самодельные носилки. Площадь пустеет.

Мне хочется подойти и сказать что-нибудь Китнисс, хотя бы пару слов. Поблагодарить ее за то, что она сделала, а я не смогла. Да только ноги не слушаются, словно к земле приросли.

‒ Идем, Мадж, ‒ шепчет мне Мэри. ‒ Его отнесут к Элизабет. Она поможет, раньше и не таких выхаживала. Этот парень выживет, вот увидишь.

Гейл будет у матери Китнисс. К платному доктору его не повезут ‒ денег взять неоткуда. Чем она ему поможет? Промоет и перебинтует раны, заварит травки и сделает припарки? А дальше? Его будут мучить страшные боли? Как долго будет затягиваться кожа? И Гейл снова будет страдать, потому что у миссис Эвердин нет лекарств, чтобы облегчить его боль…

Но они есть у меня. Внезапная мысль, как молния, прожигает мое сознание. В моем доме целая аптека. Я тоже могу быть полезной. Лишь бы успеть…

‒ Мэри, ‒ на ходу кричу я. ‒ Я домой, мне нужно. Прости.

Бегу, не разбирая дороги, останавливаясь, только чтобы привести дыхание. Домой, домой!

‒ Мама, мама, ‒ заклинаю я, вихрем врываясь в ее комнату. ‒ Мама, нужны лекарства. Все что есть. Заживляющая мазь, антибиотики, болеутоляющее, успокоительное и антисептик.

‒ Для чего? ‒ мама с трудом поднимается над подушками. ‒ Что случилось?

‒ Новый глава миротворцев, ‒ я задыхаюсь от вновь подступивших слез. ‒ Он избил Гейла хлыстом на площади. Его отвезли к миссис Эвердин, но у нее только травы и настои, а у него серьезные раны. Без наших лекарств он умрет. Умрет от боли, ран и кровотечения.

‒ Гейл Хоторн? ‒ задумчиво произносит мама.

‒ Брат Китнисс, ‒ поясняю я и понимаю, что она ничего не знает о нем. Видела только раз по телевизору, во время игр, когда зрителей знакомили с родными восьмерки.

‒ Неужели этот парень так дорог тебе?

‒ Я люблю его. Я умру, если он не выживет.

‒ Хорошо, ‒ после секундного размышления говорит мама. ‒ Возьми, все что найдешь.

‒ Спасибо! ‒ я с благодарностью целую ее руки.

‒ Мадж, ‒ вдруг произносит она опять, когда я уже почти скрываюсь за дверью. ‒ Я все думала, что ты напоминаешь мне Мэйсили, а ты становишься похожей на Элизабет. Папа не переживет, если ты сбежишь жить в Шлак.

Некогда думать над этой случайно брошенной фразой, сейчас важно другое. Быстро вытряхиваю из шкафов стеклянные пузырьки и пластиковые флаконы, аккуратно складывая их в небольшую коробку. «Быстрее, быстрее»,‒ подгоняю я себя. ‒ Гейлу нужна моя помощь. Отыскав нужные склянки, я бросаюсь опрометью к дверям и, чуть было, не сбиваю с дороги Мэри.

‒ Куда это ты? ‒ строго спрашивает меня она, хватая за рукав.

‒ Мне нужно. К Китнисс. Гейл, ‒ слова путаются, и пытаюсь пробраться к выходу мимо служанки.

‒ С ума сошла? Отца удар хватит. За ними в любой момент могут придти.

‒ Отстань, ‒ скидываю ее руки и бегу в темноту. Мне нужно принести лекарства, остальное меня не касается.

Ветер, снег, рано опустившиеся сумерки и вполне реальная возможность столкновения с миротворцами не пугают меня. Только бы успеть. Только бы успеть! Сворачиваю по нечищеной дорожке к дому своей подруги. Барабаню в дверь, что есть силы, но там открывать не спешат. Неужели бояться? Наконец, щеколда отодвигается, и в проеме появляется бледное лицо миссис Эвердин.

‒ Я принесла лекарства для друга Китнисс. Они должны помочь, ‒ говорю я испуганной и ошалевшей женщине. ‒ Возьмите, пожалуйста, ‒ и передаю ей коробку.

Дорога обратно кажется мне в два раза длиннее, и я почти не тороплюсь домой. Почти нехотя открываю железную калитку, ступая по каменной, припорошенной снегом, дорожке. Дверь отворяется еще до того, как я успеваю постучать. На пороге я замечаю ссутуленную фигуру отца.

‒ Мадж, ‒ почти кричит он, затягивая меня внутрь. ‒ На нем все еще надета зимняя куртка, значит, либо только что пришел, либо собирался меня искать. ‒ Чем ты думала? Ты хоть понимаешь, как это все опасно? Тебя могли схватить и высечь или посадить в тюрьму.

‒ Я просто хотела помочь, передать лекарства кузену Китнисс.

‒ Китнисс в опале, ‒ не сдерживается отец. ‒ Этот Тред появился в дистрикте не просто так. В стране беспорядки, волнения, восстания ‒ все из-за нее. За твоей подругой сейчас начнется тотальная слежка, и попадет всем. Всем придется несладко: с новым главой такой чес начнется, что прежняя жизнь будет медом казаться.

‒ Выходит, все будет, как до Крея? ‒ восклицает Мэри. ‒ Вот тебе и горстка ягод.

‒ Горстка ягод? ‒ не понимаю я. ‒ Китнисс всего лишь хотела спасти себя и любимого.

‒ Иди спать Мадж, ‒ командует папа. ‒ И не смей даже думать идти к ней.

На этот раз я не спорю, просто поднимаюсь к себе и ложусь. Чес? Какой такой чес? Что было раньше? Голод? Смерти? А разве сейчас их нет? Долго ворочаюсь в кровати, пытаясь заснуть, но сны никак не идут. Я не перестаю думать о Гейле. Лишь бы он справился, и лекарства помогли. Пусть живет! Пусть дышит!

Рано утром, едва часы пробивают семь, я, быстро одевшись, крадусь на улицу. Хуже, чем есть, уже не будет. Я не собираюсь ждать: мне нужно узнать, как Гейл. Говорят, первая ночь самая тяжелая. Лишь бы он ее пережил.

Бегу вдоль проторенной дорожки той же тропой, что и вчера. Собираюсь постучать, но сильные руки почти оттаскивают меня от двери. Неужели следят? Кто? Папа? Миротворцы?

‒ Не стоит туда ходить, Мадж? ‒ узнаю я голос жениха Китнисс. ‒ Зрелище, прямо скажем, не из приятных. Больному нужен покой.

‒ Как он? ‒ шепчу я. – Он выживет?

‒ Миссис Эвердин все для этого делает. Спасибо тебе за лекарства.

‒ Я не могла поступить иначе.

‒ А ты смелая. Не побоялась придти в дом, в который в любой момент могли нагрянуть стражи порядка. Выходит, тоже любишь Гейла?

‒ Тоже? ‒ переспрашиваю я, оставляя его без ответа.

‒ Иди домой, Мадж, и не приходи пока, не навлекай на свою голову неприятностей, ‒ он также не отвечает мне. ‒ Я позвоню тебе, если что-то переменится.

‒ Хорошо, ‒ киваю головой, не смея настаивать. Мне остается только ждать новостей от Пита и признаки этого самого чеса.

Через час начинается дикая метель, такая сильная, холодная и долгая, что занятия в школе отменяют. Ужасная непогода длится три дня. Я жду звонка от Пита, на четвертый день тот сдерживает свое слово.

‒ Гейлу стало лучше. Он будет жить, ‒ говорит мне Победитель Семьдесят Четвертых Голодных Игр, и я начинаю плакать от счастья.

Сердце перестает ныть от переполнявших его боли и страха, а я начинаю думать над словами Пита. Гейла еще кто-то любит? Кто? С одной стороны, мало ли девчонок в школе, которые сохнут по нему, но с другой, какое дело до них Питу? Его интересует только одна девушка ‒ Китнисс? И не она ли тоже любит Гейла?

Боль снова пронзает только что встрепенувшееся сердце. Гейл любит Китнисс, а что если и Китнисс отвечает ему взаимностью. Вот почему она закрыла его своим телом, не пожалев себя. И Питу это известно. А помолвка? Неужели, это фарс? Зачем, для чего? Сознание путается, и я больше не вижу света в своей бесконечно темной жизни.

========== И с каждым днем жизнь становится хуже ==========

Чес приходит на следующий день после окончания метели. Шахты закрываются на неограниченное время. Шахтеры сидят дома без работы и денег. В дистрикте начинаются перебои с едой. Дети все чаще записывают свои имена в обмен на тессеры, но обещанные масло и зерно постоянно задерживают. В день Пакетов, на который жители так надеются, провизия приходит прогнившая и подпорченная грызунами. Людей арестовывают и наказывают плетьми за малейшие проступки. Местный черный рынок сжигают, а его товары уничтожают. Процент смертности от голода увеличивается в несколько раз.

Еще через три недели благодаря стараниям отца шахты все-таки открываются, но смену работникам прибавляют на час, а зарплату делают ничтожно малой. От Китнисс люди начинают шарахаться, мысленно обвиняя ее в том, что жизнь в Дистрикте-12 день ото дня становится все хуже и хуже.

Я впервые начинаю экономить и считать деньги. Пирожные в пекарне уже давно не продают: были бы у жителей средства на хлеб.

‒ Буханку белого и черного, пожалуйста, ‒ прошу я мистера Мелларка и протягиваю ему деньги. Сегодня он особенно молчалив, видимо, переживает за сына и невестку. Складываю хлеб в пакет и, быстро попрощавшись, выхожу за дверь.

‒ Привет, фея! ‒ вдруг раздается над моим ухом тихий слегка насмешливый голос. Я вскрикиваю и роняю сумку. Хлеб вываливается и падает на снег. Оборачиваюсь, чтобы отругать шутника, подкравшегося ко мне сзади, и замечаю любимые глаза. Гейл. ‒ Да, ‒ с жалостью говорит он, растягивая слова, ‒ вечно с тобой все не так, ‒ мы наклоняемся, чтобы поднять покупки, и он нечаянно касается мой руки своей горячей и слегка шероховатой ладонью. Меня словно током бьет от такого прикосновения, а сердце начинает бешено колотиться в груди, вызывая дополнительный приток крови к лицу.