Текст книги "Мир на костях и пепле (СИ)"

Автор книги: Mary_Hutcherson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Будет синяк, – он пальцем указывает на мое покрасневшее запястье, а я натягиваю рукав ниже.

– Сама виновата, ты же сказал остановиться.

Внезапно его взгляд становится переполненным негодования, а брови хмуро сползаются к центру лба.

– Что за глупости, Китнисс? Ты ни в чем не виновата, – голос звучит холодно, выражая абсолютное нежелание слышать любые возражения.

– Ты тоже, – он не спорит, а я больше ничего не добавляю, потому что в любом случае чувствую за собой вину гораздо сильнее, чем стоит чувствовать ему.

А я еще я чувствую неловкость от прерванного поцелуя. Причем настолько остро, что по ощущениям даже поднимается температура.

Рядом с Питом я совершенно не могу контролировать себя, особенно учитывая тот факт, что самоконтроль никогда не был моей сильной стороной. Эта аура спокойствия, уверенные движения, открытый искренний взгляд и мягкий голос – все, что есть в Пите, порождает в душе доверие, несравнимое ни с чем больше. Никогда и ни с кем я не чувствовала себя так, и вряд ли когда-нибудь почувствую.

Интересно, о чем сейчас думает Пит?

Подглядываю на него укромкой из-за занавеса волос, но кроме усталости и легкой печали ничего не различаю. А тишина уже начинает казаться неловкой, и мне становится совсем некомфортно. К счастью, Пит будто чувствует то же самое, переводит на меня свой взгляд и явно собирается с мыслями.

– Ты же понимаешь, что могли случиться ужасные вещи? – почти шепотом спрашивает он.

– Но не случились же. Ты справляешься! Ты всегда с этим справляешься, и с каждым разом все лучше.

– Это не так, Китнисс. – Резко отрезает он, отворачиваясь и сжимая кулаки. – Понятие «лучше», кажется, вообще не про меня. И для своей же безопасности ты должна понять, что эта злость внутри никогда и никуда не уходит. Стоит только на секунду потерять контроль, как я уже вообще не могу управлять своими действиями.

– Пит, я не знаю, почему ты так говоришь, но для меня, как и для всех вокруг, твой прогресс очевиден. Глупо отрицать это.

– То, что я больше не набрасываюсь на тебя, чтобы убить, вовсе нельзя считать прогрессом.

Начинаю злиться от его необъяснимой и ничем не обусловленной упертости, совершенно теряя первоначальную нить разговора.

– И чем же тогда это считать?!

Он тоже раздражается, сжимая челюсти, и отвечает совершенно холодным голосом:

– Везением.

Всплескиваю руками и хочу продолжить спор, но Пит всем своим видом показывает, что не хочет ничего слышать. Да уж, не такого разговора ждешь после поцелуя!

– И чего ты хочешь? Чтобы я к тебе вообще не приближалась?

Он устало качает головой, прикрыв глаза.

– Я не говорил, что этого хочу. Я лишь объяснил, почему тебе стоит всегда в первую очередь думать о своей безопасности.

– Так мне уйти? – поднимаю брови и скрещиваю руки на груди, а Пит лишь обреченно пожимает плечами, даже не одарив меня своим взглядом.

«Отлично!» – то ли думаю, то ли беззвучно бормочу себе под нос, поднимаясь на ноги. Постоянные качели от «все просто чудесно» до «хуже некуда» уже настолько надоедают, что это даже становится смешным. Наверное, пора признать, что в силу целой тысячи факторов мы с Питом никогда не будем нормальными. И уж точно никогда не сможем поговорить на сложные темы, не разругавшись в прах. А от осознания, насколько глупо все это выглядит со стороны, вырывается нервный смешок. Судьба ведь буквально сделала все, чтобы развести нас в разные стороны, но мы упрямо продолжаем усложнять друг другу жизнь.

Но при всем этом я не могу заставить себя взять и уйти, потому что, если отбросить гордость, то очевидно, что Пит просто испытывает вину за произошедшее сейчас и ранее. Причем настолько сильную, что даже не может объективно посмотреть на очевидные вещи. Становится понятно, каким он видит себя и мир вокруг, и это помогает проникнуться к нему еще сильнее. И теперь я тоже начинаю чувствовать вину за то, что вечно веду себя как капризный ребенок, абсолютно невпопад проявляя то нежность, то злость, окончательно запутывая и без того спутанные мысли Пита.

Он по-прежнему сидит на полу, уставившись в одну точку, а я нависаю над ним всего в нескольких шагах, уверяя себя в том, что перешагнуть через себя сейчас гораздо важнее, чем когда-либо ранее.

– Кстати говоря, я спасла твою пекарскую честь, – стараюсь придать голосу дружелюбные ноты, взамен недавно прозвучавшим враждебным. – Хотя разобраться с этим агрегатом было не просто.

Пит ухмыляется, немного расслабляясь, и, наконец, поднимает на меня глаза.

– Получается, буду должен.

– На случай, если вдруг не найду себе работу, прибереги для меня вакантное местечко в своей будущей пекарне.

– Договорились, – говорит он, и я с облегчением чувствую, что лед слегка тает. Обхожу диван и плюхаюсь на мягкую подушку, цепляясь взглядом за стакан, напоминающий о произошедшем совсем недавно. Выпиваю воду, в попытках избавиться от очередной порции смущения, и слышу, что Пит тоже поднимается с пола, и направляется на кухню.

– Хочешь чаю? – интересуется он. Улыбаюсь и мысленно хлопаю в ладоши от того, что хоть раз в жизни получилось наладить то, что испортила.

– Нет, спасибо. Ты еще не планируешь спать?

Из комнаты доносится смешок, а потом появляется Пит с кружкой в руках, но рядом не садится, а выбирает на этот раз кресло напротив.

– Точно нет. Будь моя воля, я бы вообще никогда не ложился.

– А ночью справляться тяжелее, чем днем?

– Нет, просто приступов всегда больше. Наверное, потому что в Капитолии нас всегда забирали из камер ночью, не давая спать, – объясняет он будничным тоном, а я поджимаю губы, впервые за долгое время услышав от него воспоминания о том жутком времени. – Так что лучше уж столкнуться с этим во время бодрствования, чем во сне.

– И что ты делаешь?

– Ну, – он задумчиво поднимает глаза, – на самом деле, чего только не делаю. Иногда пеку, иногда читаю, чаще всего включаю телевизор или просто слоняюсь по дому. Когда совсем плохо, звоню доктору Аврелию или Энни.

Мне кажется, имя Кресты он произносит с особым трепетом, но я пытаюсь убедить себя, что это просто игры моего воспаленного сознания. Однако это дает мне возможность зацепиться за нужную тему.

– А когда вы успели сблизиться с Энни?

– Не могу точно сказать, – он пожимает плечами, а на губах появляется легкая улыбка. – Наверное, сразу после спасательной операции, а окончательно на лечении в Капитолии. Знаешь, у нас ведь очень похожие проблемы с головой. У нее тоже постоянно случаются приступы, только они не совсем похожи на мои, скорее противоположные: она испытывает сильный беспричинный страх, панику. А внешне очень похоже. К тому же после своих Игр она тоже не могла понять, где правда, а где ложь. Ну а после смерти Финника… – он грустно вздыхает, ненадолго задумавшись. – Он столько раз спасал мне жизнь, Китнисс. Это так несправедливо.

– Да, понимаю, – тихонько бормочу в ответ, сдерживая накатившую грусть и отгоняя ужасные воспоминания.

– Ты знала, что в Тринадцатом ей ничего не сказали? Они ограждали ее от радио и эфиров, а потом просто посадили в планолет и отправили в Капитолий, когда все уже закончилось. Я был в соседней палате, когда Аврелий сказал ей, – его голос пропитан болью. – Не знаю, как она вынесла все это. Я бы точно не смог.

– Но ты смог, Пит. Тебе пришлось пережить то же самое по возвращению из плена.

Он отрицательно машет головой.

– Нет, это совсем другое. У нее никого не осталось. Финник был последним ее родным человеком, и единственным, кому она доверяла.

– Теперь у нее есть ты… – произношу это и надеюсь, что Пит не уловил в голосе огорчения, рвущегося из меня наружу.

– А еще будущий малыш, – говорит он и снова легко улыбается. – Да уж, судьба порой готовит очень неожиданные повороты. Помнишь, мы смотрели запись с ее Игр, когда готовились к Бойне? Кто бы мог подумать тогда, что через несколько месяцев мы станем друзьями.

Друзьями.

Слово режет слух, брови удивленно взлетают вверх, и прежде чем подумать, я удивленно выпаливаю:

– Друзьями?

Теперь уже удивляется Пит, кажется, не понимая даже сути вопроса и моего странного тона, поэтому просто недоуменно кивает.

– А ты думаешь, что нельзя стать друзьями так быстро?

Собираюсь с мыслями, говоря себе, что либо спрошу сейчас, либо больше уже, возможно, не представится более удачного момента, и, залившись краской с ног до головы, почти неразборчиво выкладываю свои домыслы.

– Я просто думала… Тогда на празднике ты сказал тому парню, чтобы он не знакомил тебя с сестрой, потому что… ну… – запинаюсь, не в силах произнести остальное вслух, а Пит вообще теряет дар речи.

– И ты в самом деле подумала, что я имел в виду Энни? – наконец, говорит он с усмешкой. – Китнисс, ты точно понимаешь, о какой Энни идет речь?

Смущаюсь только сильнее, покрываясь уже вторым слоем красных пятен, и вжимаюсь в диван с такой силой, что он буквально вот-вот перевернется назад.

– А про кого еще мне было подумать? – бормочу еле слышно, пока Пит все еще забавляется над моей глупостью.

– Знаешь, мне казалось, что всем вокруг и так понятно, что это просто самый действенный способ избавиться от подобных предложений. Много кто считает, что мне одиноко, и в желании помочь считает, что именно его сестра или подруга поможет привести мою жизнь в порядок. Не объяснять же каждому, как все обстоит на самом деле.

– А как все обстоит?

– Не могу сказать, что мне одиноко. Особенно, когда рядом постоянно вертится Хеймитч! – усмехается он без всякого раздражения, отставляя кружку в сторону. – Да и тем более, для любого человека нет хуже альтернативы, чем окунуться в жизнь такого, как мы. Совершенно гиблое дело.

В этот раз соглашаюсь с Питом полностью, испытывая облегчение, что с этим разговором покончено. С груди будто падает огромный камень, не дававший нормально вздохнуть, а теперь все становится гораздо легче, даже мысли немного проясняются. Огладываясь назад, становится даже немного стыдно, что я могла подумать, что Энни так быстро предала память своего мужа, но уж такой я человек – всегда охотнее верю в самый плохой расклад.

Мы сидим так еще несколько минут, погруженные каждый в свои мысли, пока я окончательно не убеждаюсь, что разговор окончен. Пит тоже не спешит продолжать нашу странную беседу, так что я начинаю собираться домой.

За окном уже кромешная темнота, разбавленная лишь тусклым светом луны и крошечных звезд, а время, скорее всего, давно перешагнуло за полночь. Пит набрасывает сверху рубашку, чтобы проводить меня до дома, хоть эта идея и кажется мне абсолютно абсурдной – идти буквально шагов тридцать. Обхватываю себя руками, когда покрываюсь мурашками от прохладного ветерка, и почему-то снова краснею, чувствуя себя как-то непривычно беспомощно после произошедшего разговора.

– Кажется, бедным растениям пришел конец, – говорит Пит, бросив взгляд на прибитые к земле еще прошлонедельным дождем примулы, а я только киваю, не зная, что ответить. – Ну ладно, иди скорее внутрь, тут холодно. И спасибо еще раз за спасение булок.

– Обращайся, – отвечаю с какой-то совершенно дурацкой улыбкой и спешу зайти в дом, чтобы он ее не разглядел.

И даже когда входная дверь соседнего дома закрывается с характерным хлопком, а я поднимаюсь к себе и укутываюсь в тонкий плед, эта улыбка все еще не планирует никуда деваться.

Комментарий к 8

Ох, волновалась перед этой беседой сильнее, чем Китнисс.

Наконец-то, выкладываю на ваш суд)

Делитесь впечатлениями, мыслями и не забывайте нажимать “жду продолжения”, чтобы новая глава появилась скорее!

И огромное спасибо вам за поддержку)

========== 9 ==========

Комментарий к 9

Дорогие читатели, благодарю вас за такую активную поддержку прошлой главы! Нас становится все больше, отчего мотивация писать скорее только растет)

Обнимаю каждого. Приятного чтения

Прошедшая ночь помимо десятка привычных кошмаров, криков, то ли моих, то ли доносящихся из соседнего дома, и темных синяков под глазами приносит еще что-то новое и будто бы давно забытое. За утренними процедурами я пытаюсь распробовать это чувство на вкус, прислушиваясь к себе, пока, наконец, не признаю сладкую и теплую надежду, раскатывающуюся по всему телу. Впервые за многие дни я с нетерпением жду завтрака, который теперь на время болезни Хеймитча проходит в его доме.

И удивительно, как меняется мир вокруг, стоит лишь разрешить этому чувству растечься по всему телу и завладеть тобой. Даже дом Хеймитча выглядит гораздо приятнее, хотя, скорее всего, это все же из-за уборки, которую я старательно осуществляю здесь уже на протяжении недели. Как бы там ни было, дом встречает меня привычными храпами его хозяина, доносящимися со второго этажа, и я тихонько крадусь на кухню, чтобы не разбудить ментора до прихода остальных. Каким бы хорошим не было мое настроение, этот несносный мужчина может испортить его в миг.

К счастью, Сэй не заставляет себя долго ждать, принося помимо запасов свежих продуктов еще и последние новости из города. Как раз к приходу Пита мы обсуждаем, что маленькая Эва со своей семьей вчера получила собственный дом, к строительству которого я, пусть и не слишком сильно, но все же лично приложила руку. А уже на следующей неделе начнется масштабное восстановление инфраструктуры, для чего со всей страны к нам стянутся добровольно откликнувшиеся строители, чтобы ускорить процесс. Сэй говорит, что никаких общежитий и палаточных городков не хватит, чтобы разместить всех прибывших, и что люди вместе со своими семьями, скорее всего, даже не знают, что едут буквально в никуда. Новый мэр очень старается донести масштаб проблем до правительства, но вся страна в такой разрухе, что проблемы Двенадцатого отходят на второй план.

– Может быть, они захотят занять пустые дома в Деревне? – предлагает Пит, нарезая хлеб. – Скорее всего, у них будет меньше предрассудков, чем у местных.

И пока Сэй со счастливыми возгласами восхищается идеей моего соседа, я разглядываю его лицо в безуспешных попытках найти там какие-нибудь изменения. Не могла же вчерашняя ночь повлиять только на меня! Но почему-то Пит ведет себя как всегда, а я краснею даже от одного пакета с булками, напомнившего о так не вовремя прозвучавшем таймере.

Пит, видимо, почувствовав мой изучающий взгляд, вопросительно поднимает брови, только добавляя больше сомнений в мысли, и я отвожу глаза, продолжая уплетать завтрак. И, когда даже наши голоса и шум тарелок не прерывают похрапывания ментора, я отправляюсь к нему и почти силой заставляю спуститься вниз. Каким-то удивительным образом от еще трезвого на момент моего ухода вчера Хеймитча сейчас разит перегаром настолько, что начинает кружиться голова. Сэй, тоже учуяв этот аромат, без слов наливает ему свое фирменное отрезвляющее варево, предусмотрительно находящееся в его холодильнике постоянно.

После завтрака навязываюсь помочь Питу протереть тарелки, но он удосуживает меня только сухими вопросами из разряда: пойду ли в лес и что планирую делать днем. Успокаиваю себя тем, что разговоры о вчерашнем слишком личные, поэтому начинать утро с них, да еще и в компании наших надзирателей, было бы глупо, особенно когда мы сами не очень-то понимаем, к чему в итоге пришли, и что теперь изменилось.

Пит уходит в город вместе с Сэй, а я остаюсь на хозяйстве с Хеймитчем, решившим вместо травяных снадобий просто продолжить пить.

– Ну что, солнышко, пролила немного света на эту историю, и тучи сразу расступились? – игривым тоном интересуется он, развалившись на диване, пока я убираю со стола.

– А ты у нас поэт?

– Только когда выпью.

– То есть почти всегда, – он наигранно закатывает глаза и настойчиво впирается взглядом, ожидая объяснений. – Да, мы поговорили.

– Надеюсь, ты не нахамила беременной девочке в своей любимой манере?

– Я не с Энни разговаривала, а с Питом.

Хеймитч удивленно привстает на месте, убирая в сторону флягу.

– Ну и как все прошло?

– Без инцидентов.

– Ну как же, – усмехается он. – В жизни не поверю, что вы сели за стол переговоров, спокойно обсудили все проблемы, а потом пожали друг другу руки и разошлись по домам.

– Можешь не верить, – отвечаю спокойным голосом, наигранно пожав плечами. Сейчас совершенно не хочется выворачивать перед кем-то душу.

– По-крайней мере оба живы, что уже радует. Не считая твоей руки, конечно.

Неосознанно бросаю взгляд на запястье со слегка выглядывающей из-под рубашки россыпью маленьких синяков, и натягиваю ниже рукав. Хеймитч самодовольно ухмыляется, а я молча удаляюсь на улицу, одарив его испепеляющим взглядом.

«Мог бы и промолчать!» – думаю я, но сама понимаю абсурдность мысли, учитывая, что это Хеймитч. К несчастью, он устремляется следом, присоединяясь ко мне в кормлении своего галдящего стада. И либо он боится за жизни своих «детишек», либо просто решает оставить меня в покое, но все оставшееся время он разговаривает только с гусями.

Меня очень радует тот факт, что его здоровью больше ничего не грозит, потому что, во-первых, мне больше не придется чувствовать вину, сбивая температуру или заваривая травы от кашля, а во-вторых, я снова буду свободно заниматься тем, чем хочу.

Другой вопрос, что пока еще даже мне самой неизвестно, что это будет. Понятно только то, что очень хочется проводить больше времени с Питом, чтобы мы оба учились уживаться с его приступами. Пусть он еще боится, но все наладится, когда он сам поймет, насколько сильным может быть. Сноу думал, что сломает Пита, что я останусь совсем одна, но он очень его недооценил. К собственному стыду, я недооценила его точно так же. Пит привык сражаться до конца, и сейчас у меня есть шанс, наконец-то, поступить так, как я должна была поступать всегда, – быть рядом и помогать всем, чем смогу.

Поэтому, когда наступает время ужина, я уже с нетерпением сижу за столом и тереблю в руках край скатерти, пока в дверях не показываются знакомые лица. Внучка Сэй возится с маленькой тряпичной куклой, даже не замечая происходящего вокруг, пока ее бабушка принимается помогать мне раскладывать по тарелкам ужин. Хеймитч возмущается, что мы носимся с ним, как с младенцем, хотя он уже в порядке и больше не нуждается в опеке и тем более в том, чтобы вся наша шумная компания тащилась к нему домой дважды в день.

– Китнисс между прочем привела твою берлогу в божеский вид, так что не жалуйся! – с усмешкой возмущается Пит.

– Не жаловаться? А ты сам бы попробовал с ней провести несколько дней наедине, так еще и пребывая в беспомощном лежачем состоянии! Посмотрел бы на тебя.

– Если бы ты не вливал в себя все, что горит, то помнил бы, что у меня такой опыт тоже был.

– Вот именно, – заключаю я. – И жаловался он куда меньше твоего, Хеймитч.

– Это и понятно! Ты-то тогда совсем был в отключке, так я еще и подсобил со снотворным сиропом.

– Подсобил? Это теперь так называется? – брови Пита взлетают вверх, а Сэй тихонько хохочет, наблюдая за происходящим.

– Конечно! – всплескивает руками Хеймитч. – По-другому выжить в обществе этой зазнобы просто не было шансов!

– Эта зазноба может и врезать, если ты не заткнешься, – поворачиваюсь к Хеймитчу, и он поднимает ладошки в примирительном жесте.

– Ладно-ладно! Может, как раз благодаря тому, что мне хотелось поскорее избавиться от твоего общества, я так быстро встал на ноги. Так что спасибо! – он кривляется в якобы благодарном жесте, и я повторяю такую же физиономию, подмечая, с какой легкостью нам всем удается теперь обсуждать Игры, да и просто вести беседы за столом.

Кажется, Пит думает о чем-то подобном, потому что, когда наши глаза встречаются, он явно погружен в свои мысли, но в то же время выглядит очень довольным. Задерживаю взгляд на паутинке морщинок около его глаз, а Сэй украдкой сжимает под столом мою коленку. Накрываю ее ладошку своей, осознавая, насколько же я прониклась к этой женщине за последнее время. Да, конечно, я уважала ее труд и жизнелюбие и раньше, с самого детства, но теперь она навсегда стала членом моей семьи. Вот такой вот странной семьи, в которой каждый пережил не самые добрые обстоятельства, чтобы сейчас сидеть за столом и уплетать тушеные овощи в компании таких же раненых, но все равно стремящихся к исцелению людей. И даже внучка Сэй, кажется, проникается общей атмосферой, с интересом разглядывая наши довольные лица, и на секунду в ее глазах будто бы появляется понимание происходящего, но в следующий миг она уже снова растворяется в своем собственном мире.

После ужина тихонько спрашиваю у Пита, не сможет ли девочке помочь наш прославленный Аврелий, если мы попросим, и сосед воодушевленно обещает обсудить с ним это во время следующего звонка.

Оставив, наконец, ментора наедине с бутылкой беленькой, мы с Питом вместе направляемся домой.

– Почему ты вдруг захотела помочь девочке? – интересуется он.

– Я, скорее, хочу как-то помочь Сэй. Она столько сделала для нас, особенно для меня. Не знаю, как у нее вообще хватило терпения, – морщу нос, вспоминая свое поведение и общее состояние, которое ей приходилось выносить по несколько раз в день.

– О чем это ты?

– С самого первого дня возвращения она ухаживала за мной как за собственной дочерью: заставляла вставать с кровати, есть, произнести хотя бы пару слов. Всегда была такой доброй и спокойной, даже в самые темные дни, когда Хеймитч вообще боялся подойти к моему дому. Я ей никогда не смогу вернуть этот долг.

Пит пронзительно разглядывает меня, а когда я заканчиваю говорить, легко сжимает мою ладошку, и я, воспользовавшись ситуацией, переплетаю наши пальцы. Кажется, напарник вовсе не против, отчего у меня в груди разливается тепло, а сдержать улыбку становится просто невозможно.

– Удивительно, что сама она считает в точности наоборот.

– В каком смысле?

– Однажды она сказала мне, что была так зла, когда тебя вернули домой в компании одного Хеймитча, оставив совершенно одну после всего, что случилось. Ей тогда казалось, будто нет большей несправедливости, чем так отплатить тебе за все, что ты сделала для страны. Поэтому она и вызвалась помогать, считая, что находится в неоплатном долгу.

И хотя мне хочется поспорить со многим сказанным, сообщить, что все вовсе не так, я решаю промолчать, потому что эти слова будто мягким пледом, наброшенным на плечи, согревают меня и дарят странную безмятежность.

– Наверное, это в крови у всех жителей Шлака – постоянное чувство долга.

– Не только у них, – пожимает плечами Пит. – Люди в городе, даже прибывшие из других дистриктов, постоянно пытаются сделать что-то хорошее для нас с Хеймитчем. Это так странно, ведь мы не сделали ничего особенного. Просто до последнего пытались спасти себя и близких.

– Наверное, они благодарны, что не им пришлось занять эти роли.

Пит кивает, и мы останавливаемся посреди дороги, дойдя до своих домов.

– Я часто думаю, в какой момент все окончательно вышло из-под контроля, но никак не могу понять, – тихо размышляет он. – Как ты считаешь?

Долго молчу, потому сама часто размышляю над этим вопросом. Моей целью всегда было спасти Прим, и раньше я думала, что все окончательно потеряло смысл на площади у президентского Дворца, когда прогремел второй взрыв. Теперь же я думаю иначе.

– В тот момент, когда Эффи вытянула ваши с Прим имена на Жатве. – Пит улыбается, глядя себе под ноги. – У нас никогда не было контроля над ситуацией. Мы просто были пешками в чужих руках.

– Да, наверное, ты права. Для меня было важно не плясать под их дудку, помнишь? – я киваю, вспоминая ночь перед первыми Играми. – Это отец сказал мне на прощание, и я так зацепился за эти слова, что было даже поверил, будто смогу. Но ты права, шансов не было изначально.

Ненадолго между нами повисает молчание, нарушаемое только шелестом листьев и шуршанием гальки, которую Пит ковыряет носком ботинка. В конце концов, я не выдерживаю первая и спрашиваю, найдется ли для завтра для меня работа в городе, раз я освобождена от роли няньки.

– Там всегда есть, чем заняться, – отвечает сосед, и после недолгой паузы мы все-таки расцепляем наши руки, прощаемся и расходимся по своим домам.

И это остается правдой совсем ненадолго, ведь уже в середине следующей недели в Дистрикт прибывает два поезда подряд, переполненных строителями и другими рабочими с семьями, которые буквально отбирают работу у меня и Пита, а еще у десятка других местных. И если остальные рады возможности отдохнуть от выматывающего труда и заняться обустройством своей новой жизни, мы маемся в Деревне, лениво наблюдая, как ее обживают новые соседи. Они хоть и сторонятся нас, но делают это явно не из-за пренебрежения, а будто просто не хотят беспокоить лишний раз. Аллея наполняется звонкими детскими голосами, разговорами и прочей возней, но меня это, к собственному удивлению, вовсе не раздражает. В отличие от Хеймитча, который теперь ноет в два раза больше, находя тысячу причин, почему раньше нам всем жилось лучше и спокойнее. И даже коньяк в утреннем кофе не может унять его тоску по одинокой заброшенной Деревне, где ничьи собаки не лаяли через забор на его бесценных гусей.

К счастью, Пит быстро придумывает ему увлечение, и теперь они каждый день из подручных средств строят птичник, чтобы никто не нарушал спокойствия этих «умнейших», по уверению ментора, созданий. Я тоже делаю вид, что активно участвую в стройке, но на самом деле просто провожу время с Питом, в тайне надеясь, что с первого раза у них ничего не выйдет, и придется все делать заново, чтобы не изобретать новых способов постоянно быть вместе.

После той ночи мы ни разу не оставались наедине слишком надолго, и это порождает в моей голове все новые и новые вопросы каждый день. Я теряю терпение и уверенность, хотя ничего плохого не происходит. Мы много болтаем, Пит каждый день открывает в своей памяти потерянные уголки, все также задает вопросы и внимательно выслушивает наши ответы, полностью доверяя и мне, и Хеймитчу. Порой мы касаемся неприятных и болезненных тем, связанных с фальшивой помолвкой и другой ложью, в которой мы буквально купали зрителей во всем Панеме, и я каждый раз жду хоть капельку злости или обиды, исходящей от напарника, но это больше его не ранит. И после таких разговоров, кажется, только я плачу ночью, жалея то ли себя, то ли Пита, то ли утерянные навсегда чувства.

Проходит большая часть лета, когда птичник почти готов, а я уже по-настоящему боюсь, что наше общение никогда не перестанет быть исключительно дружеским. Дистрикт-12 за это время меняется до неузнаваемости, а скорость восстановления построек порой просто поражает. Нам присылают еще больше техники и материалов, а совсем недавно прибывает еще около тридцати строителей из Капитолия для начала возведения фармацевтической фабрики, которая займет территорию бывшего Шлака. Местные жители в большей своей части получают новые жилища, а остальные либо временно поселяются у соседей, либо обитают в палаточном лагере, благо погода позволяет не мерзнуть даже ночью. Деревня Победителей, которую теперь называют Деревней Строителей, а не психиатричкой, как уверял Хеймитч, дарит пристанище огромному количеству семей, которые вдыхают жизнь в это гиблое место. Люди сажают на участках возле своих домов съедобные растения, заводят небольшие хозяйства, украшают клумбы разноцветными полевыми кустиками, и мне уже тяжело вспомнить, как выглядело это место несколько месяцев назад. Я даже завожу дружбу с несколькими соседями, которые оказываются замечательными и добродушными людьми. Их жизни в точности как и наши были сожжены в огне Революции, и они покинули свои частично разрушенные дистрикты, чтобы начать жить вдали от болезненных воспоминаний, поэтому мы быстро находим общий язык, будто связанные одной нитью. А двое десятилетних близнецов – сыновья всегда широко улыбающийся женщины из пятого дистрикта – каждый день упрашивают меня научить их стрелять из лука или взять с собой в лес. Наконец я сдаюсь и оборудую на заднем дворе самодельные мишени, в которые они часами стреляют из игрушечных луков, пока мать силой не утаскивает их домой, извиняясь тысячу раз за надоедливость своих сорванцов.

Все вокруг меняется, кроме наших с Питом отношений. Он не проявляет никакой инициативы, а я снова не решаюсь сделать первый шаг, чтобы не быть отвергнутой, ведь пережить потерю такого стабильного общения, которое выстроилось у нас сейчас, просто не смогу.

Мысленно я часто возвращаюсь в вечер нашего последнего поцелуя, восстанавливая в голове последовательность картинок, чтобы в очередной раз убедить себя, что все это не плод моей больной фантазии. Кроме того, эти воспоминания мучают меня еще и во снах. Иногда это кошмары, в которых Пит не сдерживается и душит меня, пока я безвольно трепыхаюсь, утеряв способность сопротивляться. Но чаще всего это совсем другие сны. После них стоит только Питу взглянуть мне в глаза, как я заливаюсь краской, будто он может прочитать мои мысли и узнать все подробности прошедшей ночи. Эти сновидения не дарят покоя, а только зарождают еще большую тоску внутри, унять которую может только один человек, мирно посапывающий в доме напротив.

На днях по случайным обстоятельствам мы оказываемся с Питом в моем доме за завтраком только вдвоем, потому что Сэй помогает в распределении присланного провианта, а Хеймитч настолько бурно отмечает с одним из наших соседей завершение строительства птичника, что на следующий день просыпается только после обеда. И все проходит гладко, но не более того. А когда я позже предлагаю свою помощь с выпечкой, которую теперь заказывают у него постоянно, Пит вежливо отказывается, ссылаясь на то, что у меня и так полно дел. Приходится согласиться и сделать вид, что эти дела на самом деле существуют.

Сегодняшний ужин дома у Хеймитча не обещает запомниться хоть чем-то необычным, пока у Пита не случается сразу нескольких приступов подряд. Во время последнего он выбегает на улицу и несколько раз со всей силы бьет по деревянному забору, пока ментор с трудом не оттаскивает его подальше. Сэй крепко сжимает мою руку и уверяет, что сейчас ему станет лучше, и мне не следует волноваться, но через несколько минут Хеймитч возвращается один, сообщая нам, что Пит чувствует себя отвратительно и хочет теперь побыть один. Вид размазанной крови на его руках и рубашке заставляет меня поморщиться и вспомнить ужасные раны на костяшках соседа в те первые дни, когда он только вернулся в дистрикт. Ужин заканчивается в тишине, а к моему горлу подкатывает тошнота от волнения, поэтому вскоре я тоже отправляюсь домой.

Подходя ближе, я замечаю Пита, сидящего на своем крыльце. Его голова покоится на коленях, а спина высоко вздымается в такт глубокому дыханию. Не знаю, правильно ли поступаю, но я все-таки иду к нему и усаживаюсь рядом, сохраняя небольшую дистанцию.