Текст книги "Мир на костях и пепле (СИ)"

Автор книги: Mary_Hutcherson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Ты чего здесь? – ошарашено спрашивает он, оглядывая меня с ног до головы.

– И тебе привет, Хеймитч, – вручаю ему в руки бутылку, заслужив одобряющий кивок, и прохожу мимо. – Тебе никто не поверит, но я пришла мириться.

– Китнисс, слушай… – взволнованно начинает ментор где-то у меня за спиной и замолкает, а я замираю на входе в гостиную, встречаясь взглядом с парой небесно-голубых глаз, и понимаю причину его беспокойства.

– Привет, – говорит Пит, зарываясь рукой в свои волосы, и я невольно тоже повторяю этот жест.

Хеймитч нервно откашливается, и мне приходится напрячься изо всех сил, чтобы сделать вид, что прямо сейчас мое сердце не выпрыгивает из грудной клетки. К тому же становится как-то обидно, ведь эти двое просто проигнорировали мое существование и устроили тут самый обычный ужин, только без одного раздражающего обстоятельства.

– Зачем, говоришь, пришла? Хочу, чтобы ты повторила при свидетелях, солнышко.

Игнорирую его вопрос и несколько долгих секунд решаю, что делать дальше. Вариант убежать хоть и кажется привлекательным, но не очень вписывается в мою нынешнюю картину мира, поэтому приходится присесть на дальнее кресло настолько ненавязчиво, насколько вообще это можно сделать в сложившейся ситуации.

– Не знала, что у вас тут мальчишник. Я не помешала?

– Нет, – отвечает Пит. – Конечно, нет. Ты голодная? У нас тут есть…

– Нет, спасибо, я не голодная. Поела в одиночестве, как, впрочем, и утром, – отвечаю довольно резко даже для себя, вызывая смешок у Хеймитча. Оборачиваюсь и смотрю ему в глаза, пока он переминается с бутылкой в руках, и даже подумываю забрать подарок обратно. Или треснуть ему им по голове.

– Полезно иногда отдохнуть друг от друга, – пожимает плечами ментор, и мои брови ползут вверх.

– Друг от друга или от меня?

– Ой, солнышко, не ломай комедию. Мы как раз обсудили с Питом, что пора возвращаться к привычному режиму, так что завтра заявимся к тебе всей отбитой компанией.

– Рада слышать, – как можно холоднее отвечаю я. – В следующий раз, когда запланируете саботировать нашу, вроде как, общую традицию, введите меня в курс дела, ладно?

Пит поджимает губы и виновато смотрит то на меня, то на Хеймитча, и в итоге не выдерживает самый первый. Он встает с дивана, стряхивая невидимые крошки с брюк, и подходит к Хеймитчу, быстро хлопнув его рукой по плечу.

– Э, ну, не буду мешать, – бормочет он, поворачиваясь ко мне. – Мы уже, вроде как, договорили, так что я пойду.

– Ага, договорили, – закатывает глаза Хеймитч и открывает бутылку одним движением, а потом подносит горлышко к носу, принюхиваясь.

Задумываюсь, был ли он уже таким недовольным до моего прихода, и если да, то о чем они могли болтать, ведь ментор обычно очень терпелив в присутствии Пита, к тому же изначально, наверняка, планировал спустить собак только на меня. Как бы там ни было, желание мириться и тем более хвалить гусей улетучивается, так что узнать правду сегодня не удастся.

– Нет, можешь остаться, правда, – говорю Питу как можно спокойнее, хотя внутри все кипит. – Я тут вспомнила, что у меня есть дела поважнее.

– Это какие же? – бровь Хеймитча насмешливо изгибается, а губы подергиваются в самодовольной ухмылке.

Этот вопрос я тоже решаю пропустить мимо ушей и быстро направляюсь к выходу, еле сдерживая себя, чтобы не толкнуть ментора плечом. Он, будто читая мои мысли, отступает правее, бросая на меня, а потом и на Пита такой взбешенный взгляд, что явно еле сдерживает очередную порцию брани, но молчит, упрямо сжав челюсти.

Проскользнув мимо, я снова оказываюсь в липкой духоте улицы, борясь с желанием пнуть дверь или заорать во весь голос.

Домой из города возвращаются строители в пропитанной пылью одежде, шумно обсуждая что-то со своими новыми соседями и коллегами по совместительству, а я шагаю им навстречу, направляясь обратно к себе. Некоторые посылают мне на ходу дружелюбные улыбки, а те, с кем мы уже успели познакомиться лично, здороваются, и я, изо всех сил делая вид, что не разревусь от злости и обиды прямо через пару минут, стараюсь отвечать в той же добродушной манере.

У самого дома скорее инстинктивно разворачиваюсь на звук приближающихся шагов и вижу Пита, направляющегося ко мне почти бегом. Лицо у него, как у провинившегося ребенка, которого вот-вот отчитают родители, и в любой другой день это бы меня очень умилило, но не сейчас. Сейчас меня жутко бесит, что за эти дни он не счел нужным поговорить со мной, зато вел светские беседы за ужином с Хеймитчем. С Хеймитчем, который, к слову, тоже не посчитал нужным хотя бы заглянуть на минутку и убедиться, что со мной все в порядке. Он, конечно, не обязан этого делать, но так уж у нас повелось в последние годы, что мы заботимся друг о друге, несмотря на то, как сильно можем раздражать и беситься. И я, в конце концов, не сделала ничего такого, за что меня можно пустить под трибунал (по крайней мере, на этой неделе), так что это вдвойне обидно.

Наконец добравшись до дорожки около наших домов, Пит принимает еще более взволнованный и виноватый вид, и я даже этим наслаждаюсь, скрестив руки на груди.

– Так душно, – говорит он, немного запыхавшись. – Наверное, будет дождь.

Поднимаю голову к небу скорее по инерции, чем из реального любопытства, но все же отмечаю, что Пит прав.

– Поговорим о погоде?

– Эм, нет, наверное, нет, – мнется он и медленно подходит ближе. – Не злись, Китнисс. Я хотел прийти утром, но Энни забрали в больницу, и я себе места не находил, а потом еще Хеймитч со своими нравоучениями, так что…

– Подожди. Энни забрали в больницу?

– Да, – грустно кивает он, поджав губы. – Мне Аврелий сказал. Твоя мама вместе с ней, и, вроде бы, все уже нормально, но я очень перепугался. Еще ведь слишком рано.

– А что случилось? Она мне говорила, что чувствует себя хорошо, если не брать в расчет бессонницу.

– И мне она тоже так говорила, но, как оказалось, это не совсем так.

Пылавшая только что обида мгновенно утихает, когда я вижу отчаянную беспомощность вперемешку с болью в глазах Пита, и теперь снова хочу поддержать его. Я волнуюсь за Энни, но ему она стала гораздо ближе за последние месяцы, так что нетрудно представить, насколько новость могла его подкосить.

И теперь, прекратив злиться, я замечаю то, что не видела раньше: темные круги под его глазами – гораздо более выраженные на светлой коже, чем от обычных кошмаров, взлохмаченные волосы и в целом дерганый вид, который совсем недавно от незнания списала на неловкость от нашей встречи.

– Пит, надо было сказать мне. Надо было прийти или хотя бы позвонить. Незачем тащить весь груз на себе.

– Я знаю, – он тяжело вздыхает, смотря себе под ноги. – И я хотел, честно. Я собирался прийти, чтобы извиниться, но Хеймитч как с цепи сорвался.

– Стой, а что вообще Хеймитчу от тебя нужно? Я ожидала, что он будет отчитывать меня, но уж никак не тебя.

Пит криво улыбается, не поднимая на меня глаз.

– Похоже, в этот раз мы оба его разочаровали.

– Не хочешь объяснить? – наверное, слишком настойчиво спрашиваю я и наконец пересекаюсь с ним взглядом.

Несколько секунд мы так и стоит друг напротив друга, и волосы Пита потрясающими красками подсвечивает закат, вызывая ощущение нереальности происходящего, а потом он глубоко вздыхает, пожимает плечами и легко кивает, будто это решение далось ему непросто. А в следующий момент я уже следую за ним по дорожке к своему дому и очень сильно надеюсь на то, что хотя бы в этот раз нам удастся ничего не испортить.

Разливая холодный чай, я снова чувствую, что волнуюсь, как в первый раз, и никак не могу унять легкую дрожь внутри. Пит вертит в руках маленькую круглую печеньку, оставшуюся еще с прошлой недели, и резко поднимает на меня глаза, когда перед ним опускается стакан, будто вырываясь из собственных мыслей.

– Сначала я хочу извиниться за тот вечер, – робко говорит он, обхватывая стакан обеими ладонями. – Я не должен был говорить все эти вещи, потому что ты ни в чем не виновата.

– Пит, перестань…

– Нет, дай мне договорить, – перебивает он. – Я понимаю, почему ты это сделала. Той ночью я много думал и понял, что, наверное, сделал бы то же самое. Это не означает, что я перестал считать, что тебе лучше держаться от меня подальше, нет, но… теперь я понимаю, почему иногда это невозможно.

– И почему же?

Уголки его губ медленно ползут вверх, и я как завороженная слежу за этим движением, неохотно отводя взгляд, когда он снова начинает говорить.

– Мы с тобой такие: вечно спасаем друг друга, верно? – цитирует Пит мои же слова, вызывая улыбку.

Вместо ответа я просто тянусь вперед и накрываю его ладонь. Пит колеблется всего несколько секунд, а потом выпускает стакан и мягко сжимает мою руку между двух своих, и хотя его пальцы холодные, я снова чувствую прилив тепла, от которого сразу же становится спокойно.

– Получается, Хеймитч взбесился, потому что ты перестал считать меня ненормальной?

– Во-первых, я не говорил, что перестал считать тебя ненормальной, – говорит Пит с улыбкой, и за это я пинаю его ногу под столом, вызывая смешок. – Но, если не вдаваться в подробности, то да.

– А если вдаваться?

– Ну, он пришел ко мне утром с разговором о том, как убедить тебя больше никогда так не делать, но… Знаешь, было бы глупо отрицать, что приступ тогда прекратился почти мгновенно, о чем я ему и сообщил. И тут понеслось, – он усмехается и качает головой. – Я и сам понимаю, что это могла быть случайность, или просто я слишком удивился, и это могло оказаться более яркой эмоций. И я совершенно точно не планировал просить тебя повторить, чтобы убедиться в результате, но Хеймитча в тот момент просто прорвало, и больше он меня не слышал. Грозился привлечь Аврелия, если я к нему не прислушаюсь, и мы спорили, наверное, часа три подряд, но так ни к чему и не пришли.

Чувствую, как от злости к моему лицу начинает приливать кровь.

– Это не его дело, Пит. Это его не касается.

– Да, я понимаю, но он переживает за тебя, – его рука крепче сжимается вокруг моей, а большой палец чертит какие-то узоры, вызывая мурашки. – И, если честно, это совершенно обоснованно. Он прав практически во всем, так что не злись.

– Нет, он не прав. Он ничерта не знает, Пит.

– Я думаю, что все мы ничерта не знаем, Китнисс. И правда может стоить слишком дорого, в этом он точно прав.

– Так и чего он хочет? Чтобы мы всю жизнь сидели на противоположных сторонах стола за завтраком, а потом расходились каждый по своим делам?

Пит переводит взгляд на тот самый противоположный угол, который обычно занимаю я, и пожимает плечами.

– Он за нас отвечает. За тебя в первую очередь. Так что да, думаю, именно этого он и хочет.

– Мне не нужно, чтобы за меня кто-то отвечал. Я вполне могу позаботиться о себе сама.

– Знаю, но это же Хеймитч.

И хотя ментор последние дни потратил на то, чтобы вынести Питу мозг, он все равно говорит о нем с каким-то теплым трепетом, который передается и мне. Возможно, Хеймитч из нас троих сейчас находится в наиболее адекватном состоянии, но это все равно не дает ему права лезть туда, куда не просят.

– Не вмешайся он, все было бы лучше, – уже спокойнее говорю я, как завороженная наблюдая за движением пальца по моей руке. Взгляд Пита направлен туда же. – Мы бы просто поговорили, пришли к чему-то…

Он кивает и улыбается.

– Да, ты права.

– Вообще стоит ввести правило: всегда разговаривать, что бы там не приключилось накануне.

– Никогда бы не подумал, что услышу от тебя что-то подобное, – усмехается Пит. – Ты себя точно хорошо чувствуешь? Пришла мириться к Хеймитчу, теперь вводишь правило на обязательные разговоры. Что это на тебя так влияет?

– Наверное, диета на сырных булочках, – отвечаю я, пожав плечами, хоть и очевидно, что влияет на меня только тот, кто сидит напротив.

– Тогда мне стоит срочно позаботиться о новой партии, – говорит он, откидываясь назад на стуле, из-за чего наши руки расцепляются, и я несколько секунд просто надеюсь, что он вернет их на прежнее место, но потом, с трудом скрывая разочарование, подтягиваю свою ладошку к себе.

И хотя на лице Пита наконец-то появляется расслабленная ухмылка, синяки под его глазами напоминают о том, что на деле все совершенно не так прекрасно.

– Тебе бы выспаться, – говорю я. – Выглядишь очень побитым.

– Спасибо, ты очень добра, – Пит наигранно закатывает глаза. – Но да, поспать бы не помешало.

Я провожаю Пита до порога и очень сдерживаюсь, чтобы не обнять его на прощание, только для этого в данный момент нет совершенно никаких оснований, но я и не расстраиваюсь, потому что точно знаю, что завтра утром мы снова увидимся. Когда он проделывает уже половину пути до своего дома, то разворачивается и машет рукой, а я машу в ответ, будто расстояние между нами нельзя преодолеть в пять шагов.

– Звони, если не сможешь заснуть, – говорю я, прежде чем закрыть дверь и отправиться в спальню с абсолютно дурацкой улыбкой на лице.

И он звонит. Этой ночью, а потом и следующей, и всю оставшуюся неделю. А еще меняет свое обычное место за столом и усаживается справа, а не напротив, отчего Хеймитч все утро прожигает его недовольным взглядом, что лично меня очень веселит.

Ночные звонки уже становятся нашей маленькой традицией, и хотя мы не обсуждаем ничего важного, я, в самом деле, чувствую, как это топит оставшиеся льдинки между нами. Пит рассказывает про Капитолий и доктора Аврелия, про книги, который тот высылает ему почти каждую неделю и про пекарню, которую достроят уже к концу лета, а я готова слушать что угодно хоть до самого утра. Единственное, что омрачает эти полуночные звонки – частые приступы, во время которых Пит дышит так глубоко, что от шума из телефона у меня по спине бегут мурашки. После каждого раза я предлагаю прийти к нему, чтобы чем-то помочь, но Пит уверяет, что ему будет спокойнее, если мы просто поговорим, разделенные толстыми стенами. И я остаюсь на своем месте, хоть внутри и чувствую безумную потребность быть ближе.

Вскоре Энни выписывают из больницы, но она уклончиво отвечает на вопросы о своем самочувствии каждый раз, когда я поднимаю эту тему, так что я уже даже начинаю задумываться над тем, не позвонить ли матери, но пока что не решаюсь взять в руки трубку. Питу она тоже ничего не говорит, и он обеспокоен еще сильнее меня, но не хочет допытываться или давить, так как эта тема слишком личная. Он говорит, что, если Энни нужна будет наша помощь, она обязательно попросит, и я стараюсь в это поверить.

Во время одного из наших разговоров мы обсуждаем что-то отдаленное и случайно касаемся болезненной для нас обеих темы – Финника. Но Энни начинает рассказывать о нем с таким энтузиазмом, что я не чувствую неловкости или вины за то, что упомянула его имя. Она рассказывает историю об их помолвке за много лет до Квартальной бойни и даже до ее Игр, и я просто не верю своим ушам, когда узнаю подробности.

– Финник всегда хотел вырваться из рабства Капитолия, и одна женщина из правительства во время очередной, кхм, «встречи» подсказала ему, что нужно жениться. Вроде бы за десять или пятнадцать лет до этого один парень освободился от Сноу, когда завел семью. Финник очень боялся подставить меня под удар, так как на тот момент уже и так потерял отца, в чем винил себя, но спустя почти пять лет со дня его победы жить стало совсем невозможно. И мы рискнули. О помолвке практически никто не знал, а свадьба должна была состояться через несколько месяцев. Только вот именно мое имя чудесным образом прозвучало на Жатве. Да, возможно, это лишь совпадение, но я давно перестала в них верить. Я знала, что не вернусь, но Финник уверял, что сделает все, чтобы я выжила. Уж не знаю, на какие сделки ему пришлось пойти, но, когда я уже даже перестала бороться, Арену вдруг затопили, и вот я стою в короне и жму руку президенту, – она грустно усмехается и ненадолго замолкает.

– Гори он в аду, – вклиниваюсь я, испытав неподдельную ненависть.

– Да уж, я думаю, именно он сейчас и делает, – весело бормочет Энни и продолжает рассказ. – Так вот, Финник вытащил мое тело, но душа осталась где-то там, вместе с двадцатью тремя погибшими беззащитными детьми. Я не говорила, не ела, не спала, мне было безразлично совершенно все, даже он. Я хотела умереть – заснуть и больше не проснуться. Но, собственно, мне не нужно тебе это объяснять, – я лишь безмолвно киваю, разделяя ее чувства из прошлого в полной мере. – Мне становилось только хуже, и вот спустя несколько месяцев я совсем слетела с катушек. Не знаю, как Финник это вынес, но он боролся за нас двоих каждый день. Кормил меня с ложки, относил на руках к берегу, расчесывал волосы, утешал по время бесконечных приступов и читал стихи. Когда наступали короткие просветления, я смотрела в его бирюзовые глаза и не могла вспомнить, как это – любить его. Более того, я считала, что совершенно не достойна любви, что мои руки теперь по локоть в чужой крови, и от нее мне никогда не отмыться. Кажется, моя душа была настолько истерзана, что испытывать нечто хорошее просто не могла. Но Финник не собирался сдаваться и упрямо напоминал о каждом нашем счастливом мгновении с завидной частотой. Наверное, и ему пришлось полюбить меня заново, ведь от прежней Энни Кресты осталось слишком мало, а, может быть, его сердце было настолько чистым вопреки всей грязи вокруг, что он вовсе и не заметил разницы. Так или иначе, нам пришлось заново полюбить друг друга, и это единственное, что вытащило меня из пропасти.

После этого откровения мы обе долго молчим, прежде чем находим хоть какие-нибудь подходящие слова, а фраза «пришлось заново полюбить друг друга» пульсирует у меня в голове еще несколько дней.

Я задумываюсь, пытается ли полюбить меня Пит, и нужна ли ему вообще эта любовь после всей той боли, что она ему причинила, и просто от всего сердца надеюсь, что нужна, хоть факты порой и говорят обратное. Остается сделать только одно – взять пример с Финника, предоставленный мне так чертовски вовремя, так что несколько дней подряд я активно придумываю, чем бы могла занять Пита, предложив ему свое общество. И не придумываю ничего умнее, чем попросить помочь выкопать иссохшие примулы и посадить возле наших домов что-то другое. К счастью, занятие и правда оказывается не таким уж и быстрым, потому что полевые цветы с опушки леса, высаженные нами в первый день, замертво вянут уже через пару дней, так что приходится углубиться в садоводство. Мы листаем книгу трав, чтобы узнать что-то полезное, спрашиваем совета у соседей и у Сэй, заказываем семена и удобрение в Одиннадцатом, и в итоге только спустя неделю подбираем цветы и травы, которые переживут высадку в конце лета и не погибнут под палящим солнцем. По итогу мы имеем две немного странные клумбы, которые совершенно отличаются от соседских, но очень хорошо описывают нас с Питом: на моей в основном растут полевые цветы, а Пит ожидает урожай пряных трав, которые потом можно будет использовать в выпечке.

Хеймитч предпринимает всего одну попытку поговорить со мной, но я больше не хочу слышать ничего про безопасность или опасность, потому что ни на что на свете не променяю эти несколько часов в день, когда мы копаемся по локоть в земле и хотя бы отчасти чувствуем себя обычными нормальными людьми.

Когда однажды утром у Пита на грядке всходят первые ростки укропа, мы радуемся так, будто сегодня настоящий день рождения, и я внезапно вспоминаю, что свое восемнадцатилетние в этом году просто пропустила, что, конечно, не удивительно. Сэй предлагает отметить его сейчас, то есть собраться нашей обычной компанией, и чтобы Пит испек торт, но что-то в глубине души заставляет меня отказаться. Это «что-то» по факту является болезненным напоминанием о том, что через несколько недель после моего дня рождения мы с семьей всегда отмечали еще один – день рождения Прим. После этого завтрака мое настроение портится настолько сильно, что до самого вечера я лежу на кровати и просто мечтаю перестать думать о сестре хотя бы на секунду, чтобы не сойти с ума. Ужин тоже проходит в напряженной обстановке, как бы сильно Сэй не пыталась развлекать нас городскими байками.

Когда дверь закрывается, и я снова остаюсь одна в доме, то единственным желанием у меня на тот момент является плакать до беспамятства, пока окончательно не лишусь чувств. Но этим планам не дано сбыться, потому что всего через несколько минут раздается стук в дверь, а за ней стоит Пит с кексом в руках – сверху на белом креме аккуратно выведена цифра восемнадцать, и это буквально самое милое, что Пит когда-либо для меня пек.

– Конечно, не именинный торт, но ты его, вроде бы, и не хотела, – со смущенной улыбкой говорит он, а в следующий момент я уже отчаянно прижимаюсь к нему всем телом, заполняя пустоту внутри.

Пит обнимает меня одной рукой, пока второй пытается спасти свой кулинарный шедевр, и не отстраняется настолько долго, насколько требуется мне, чтобы прийти в чувства. Мы усаживаемся пить чай с моим праздничным кексом, хотя только что поужинали, а когда приходит время разойтись по своим домам, я снова начинаю бояться, что дыра внутри станет затягивать меня еще сильнее, и прошу Пита остаться.

Не знаю, что помогает больше – отчаянная мольба в моем голосе или тот факт, что последние недели мы проводили наедине без единого инцидента, но Пит соглашается. Мы размещаемся на безопасном расстоянии: я на диване, а он на кресле рядом со столиком, и смотрим телевизор, пока не засыпаем. Ночью я просыпаюсь от кошмара, но, кажется, не успеваю начать кричать, потому что Пит по-прежнему спит в неудобной позе на кресле, уронив голову себе на плечо. И я чувствую себя настоящей преступницей, когда бесконечно долго рассматриваю его подрагивающие во сне ресницы, расслабленные черты лица и мягкие завитки волос. Хочется дотронуться подушечкой пальцев до его губ, провести плавную линию по скулам и зарыться в волосах, но я так и не понимаю, имею ли на это право. Вместо этого приходится довольствоваться тем, что есть, хотя даже спать в одной комнате в двух метрах друг от друга уже кажется какой-то небывалой роскошью.

Пит просыпается под утро, зашуршав пледом, но я не открываю глаза, зачем-то делая вид, что все еще сплю. Я чувствую, как он останавливается рядом с диваном и стоит так несколько минут, прежде чем уйти.

И после того, как дверь тихо закрывается, я убеждаю себя, что нет ничего ненормального в том, что до самого прихода Сэй я сначала сжимаю в руках, а потом накрываюсь с головой пледом, который пахнет Питом. Этот запах ассоциируется у меня с теплым уютом и спокойствием, и в полудреме я мечтаю о том, чтобы когда-нибудь в каждом уголке моего дома пахло также.

Комментарий к 12

Да, так у нас тоже бывает :D

Не забывайте делиться эмоциями и нажимать ждунишек)

Ваши добрые слова после прошлой главы помогли вдохновению вернуться вопреки всем неприятным жизненным обстоятельствам. Спасибо) всех обнимаю!

========== 13 ==========

Комментарий к 13

Не бечено, пб работает)

Всем спасибо за исправления!

К хорошему быстро привыкаешь.

Поэтому привыкнуть к обществу Пита становится очень легко. Даже слишком легко. Вспоминая нашу жизнь несколько месяцев назад, я просто удивляюсь тому, как жила без его постоянного присутствия. Потому что теперь мне постоянно мало.

После завтрака мы копаемся в клумбах, и я неторопливо выдергиваю каждый листочек сорняка и размеренно поливаю каждый цветок и кустик, чтобы продлить наше совместное время, ведь потом мы увидимся только на ужине. Когда солнце уже неумолимо печет, и приходится искать убежища в доме, я всегда предлагаю выпить холодного чая, стратегические запасы которого теперь всегда хранятся в холодильнике. А потом настолько старательно ищу темы для разговоров, что порой сама удивляюсь своей фантазии. В основном мы обсуждаем книги, которыми Пит теперь делится со мной, подбирая те, что понравились ему самому. Он читает очень много, и мне, если честно, гораздо интереснее слушать содержание с его слов, чем читать самостоятельно.

Каждый день после ужина я жду, что он захочет остаться снова, но этого не происходит. Одной ночи хватает, чтобы все последующие дом казался мне неестественно пустым и холодным. А после происшествия с Энни Пит спит еще хуже, так что я стараюсь реже звонить, чтобы ненароком не разбудить его в эти редкие часы сна.

Целыми днями приходится занимать себя чем-то совершенно бесполезным, медленно перемещаясь из комнаты в комнату, успешно обходя спальни мамы и Прим. Попытка прогуляться в город заканчивается тем, что там я тоже не могу найти себе занятие, потому что работников теперь везде хватает, и даже Сэй в день, когда нет поезда с провизией, не придумывает для меня никаких поручений.

Однажды мне начинает казаться, что я совершенно выпала из жизни Дистрикта. У каждого есть свои дела и заботы, кроме меня. У Хеймитча есть бутылка и гусиное стадо, Сэй поднимает с колен старый добрый Котел, Пит печет даже в те дни, когда мне и думать жарко о духовке. А я…

Эти мысли расстраивают меня настолько, что однажды ночью я делюсь ими с Питом, но он уверяет, что не видит в этом никакой проблемы. В сотый раз повторяет, что от нас и так никто ничего не ждет, и главное – заниматься своим восстановлением. Но какое тут восстановление, когда все свободное время занимаешься самоедством? Я не спорю, чтобы не огорчить собеседника, но решаю все-таки найти что-то, чему смогу себя посвятить.

Очевидно, что затея с садоводством от меня очень далека, да и на носу осень, поэтому грядки и посадки сразу отметаются. Охота потеряла всякий смысл, потому что нехватки продуктов больше нет, а убивать ради забавы… Ну, мягко говоря, это не наводит ни на какие хорошие воспоминания. Пытаюсь вспомнить, чем хотела заниматься раньше, но в голову ничего не приходит, потому что прошлая жизнь строилась на выживании, и такой роскоши, как целые дни (да хотя бы часы) свободного времени, не было. Я всегда думала и заботилась только о семье, вероятно, именно поэтому, когда ее не стало, потеряла себя окончательно.

А теперь вся моя жизнь упирается в совместные приемы пищи или их ожидание. И каждый раз, когда завтрак или ужин отменяется, я чувствую себя совершенно потерянной. Но и как исправить ситуацию просто не знаю.

Через пару недель (во время которых от скуки я даже сама несколько раз зову близнецов пострелять из лука на заднем дворе) Сэй приносит волнующие новости – здание пекарни практически готово, и новый мэр с радостью передаст его обратно в законные владения семьи Мелларк, а точнее единственного, кто из этой семьи остался. Днем мы все вместе идем в город, чтобы осмотреть здание и запланировать необходимые работы, которых оказывается довольно много. Сначала я радуюсь, ведь теперь мы снова будем целыми днями вместе заниматься чем-то по-настоящему полезным, но потом меня настигает то же осознание, что и ранее.

Я опять полностью привязываю свою жизнь к кому-то, и, хотя это тот самый человек, с которым бы мне хотелось связывать себя только сильнее и сильнее, но все же это больше его жизнь, чем моя. Это его пекарня, его семейное ремесло, в котором я ничего не смыслю, и, в конце концов, когда все заведения в городе заработают, я снова окажусь за бортом.

И почему никто не предупреждал, что после десятка раз, когда ты боролся за свою жизнь и чудом выжил, придется с таким трудом искать свое место?

В начале следующей недели мы с Хеймитчем присоединяемся к Питу в обустройстве пекарни и погружаемся в это с головой. Из Капитолия щедрой рукой Плутарха привозят всевозможную технику и мебель, на помощь подключаются двое строителей, чтобы завершить мелкие недоработки, и мы настолько погружаемся в процесс, что я отчасти забываю о своих переживаниях.

И если наша троица хороша в том, чтобы строить заговоры против правительства и побеждать в Голодных Играх, то ремонт – явно наша слабая сторона. Командная работа не клеится от слова совсем: мы с Хеймитчем ругаемся буквально каждый раз, когда встречаемся взглядами, и выводим из равновесия спокойного Пита, который как может сглаживает углы. Под вечер мы с ментором не держим друг на друга зла и вообще забываем, о чем могли припираться часами, а Пит так вымотан, что молчит весь ужин и потом пулей сбегает к себе домой.

К концу недели напарник откровенно просит нас за завтраком остаться дома, объясняя это тем, что просто не хочет слишком нагружать других работой, ведь мы и так трудимся каждый день. Переглянувшись с Хеймитчем, мы все понимаем без слов. Приходится согласиться, чтобы дать ему хотя бы один день отдыха.

– Это все, потому что ты вчера целый час орала из-за деревянных полок, солнышко, – бросает ментор, убирая со стола тарелки.

– Может быть, дело все-таки в том, что кто-то не способен даже ровно прибить чертовы полки?

– Или в том, что кто-то не способен просто промолчать?

С этим утверждением я даже не спорю, потому что мы оба абсолютно точно никогда не умели промолчать. Как бы там ни было, впервые за много дней на ужине Пит способен общаться и шутить, отчего мне на секунду становится даже как-то необоснованно обидно. Я знаю, что он искренне благодарен за нашу помощь, но находиться целый день на территории активных военных действий – такое себе удовольствие. Поэтому вечером я иду к Хеймитчу и предлагаю ему хотя бы несколько дней в неделю не пересекаться в пекарне и составить примерный график, когда будем это делать.

– То есть я должен оставить вас с Питом вдвоем на целый день в помещении с молотками и топорами? Отличная идея, Китнисс, но все же откажусь.

Резкий ответ сразу же относит меня назад к неприятному разговору, который так у нас и не состоялся.

– С чего ты вообще решил, что должен нас опекать?

– Работа у меня такая, – спокойно пожимает плечами он.

– Тогда считай, что теперь ты на пенсии.

– Я не могу уйти на пенсию, пока вы ведете себя как дети.

– Послушай, Хеймитч. Не хочу ругаться, но ты не оставляешь мне выбора, – приходится глубоко вдохнуть, чтобы успокоить голос. – Прекрати лезть в наши отношения. Спасибо тебе за помощь, но теперь пришло время отойти в сторону, потому что больше нет никакой опасности ни для меня, ни для него.

Ментор долго молчит, прежде чем ответить, медленно прокручивая в руках стакан. Его взгляд выглядит усталым и немного раздраженным, и он даже не поднимает глаза, когда отвечает.

– Солнышко, ты как всегда слепа и видишь только то, что сама хочешь.

– Ты сам сказал, что Пит давно научился справляться с приступами, а потом вынес ему мозг, когда мы просто обнялись! – теперь уже никакое дыхание не поможет успокоиться, и я даже не замечаю, как вскакиваю на ноги.

– Неужели ты не понимаешь, Китнисс? – он хватает меня за руку, притягивая обратно на стул. – Парень достиг невероятного прогресса, даже его мозгоправ этого не ожидал, но это не имеет никакого отношения к тебе. Все, что вложили в его голову в Капитолии, нацелено на то, чтобы ненавидеть тебя. И это всегда будет у него внутри! Стоит перенервничать или даже встать не с той ноги и на секунду потерять контроль, как все это вырвется наружу, и, если ты будешь поблизости, то никакие объятия не спасут, уж поверь мне на слово.