Текст книги "Аккорды безумия (СИ)"

Автор книги: Marianna Girl

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– В легендах говорится о смертных, равных по силам драконам, – скупо ответил старик. – Мы не знаем, для чего Всесоздатель дал им такое могущество – возможно, ради того, чтобы они были балансом между нами и драконами, чтобы помочь нам и им мирно сосуществовать, не забирая друг у друга больше, чем нужно. Скажи, как ты понял, что ты – из Драконорождённых?

– Два дня назад я убил дракона, – ответил я. – Ко мне от него перешла какая-то сила, в моей голове зазвучало слово на незнакомом мне языке… то самое, что помогло мне освободить Камень Ветра. Я не знал, почему это произошло, но Нелот намекнул мне.

– Значит, ты уже понял, что можешь делать души убитых драконов частью своей сущности. Это, несомненно, великий дар и великая сила, но берегись: драконы были жестокими существами, им сложно было смириться с потерей власти над смертными, но многие из них чего-то испугались и предпочли укрываться, а не сражаться до последнего. Не убивай их без нужды и не гоняйся за большим могуществом. Это может свести тебя с ума.

Я мог бы снисходительно фыркнуть, потребовать от скаала не нагружать мой уставший за день разум ненужными нотациями – но не решался. Возможно, жар этой парилки слишком оглушил мой разум.

– Я думаю, пар достаточно очистил тебя, – заключил старик.

Никогда не думал, какое удовлетворение может доставить ощущение чистоты, а затем – сытости и безопасности. «А ты думал, мы – какие-то дикие животные?» – словно издеваясь спросил Сторн; наверное, игравшая на моём лице разнообразная палитра эмоций рассмешила этого человека. Да, когда мы только приплыл на Солстхейм, мы считали скаалов вонючими дикарями. Во время встречи с Фреей во мне закрадывались сомнения: женщина отнюдь не была похожа на копошащееся в грязи животное, а посещение этой парилки разбило моё первое представление об этих людях вдребезги. Их жилища даже казались мне уютными и тёплыми, я начинал понимать, отчего скаалы отвергли камень в строительстве своих домов – дерево лучше сохраняет тепло. Я не хотел больше возвращаться в ту хижину в нашем лагере, которую я занял на правах командира, не хотел уходить на зимовку в заброшенный давным-давно постоялый двор на границе пепельных пустошей. Здесь, в деревне, мне и моим подчинённым было бы куда лучше: была крыша над головой, хороший очаг, запасы еды и возможность помыться. В обмен на всё это я уже тогда готов был терпеть общество скаалов – а я ещё был достаточно глуп, чтобы не любить этот прекрасный народ. Да, Мастер, ты был прав, когда сказал мне, что я перестал быть талморским юстициаром. Наверное, я перестал им быть в тот самый день, когда осознал своё уважение к скаалам.

Не слишком богатый ужин из зажаренного мяса хоркера, нарезанных свежих овощей и элем показался мне настоящим даром богов, а лежанке в тёплой комнате, под крышей и подаренной мне меховой одежде и кожаным сапогам я несказанно обрадовался. Я был готов рассмеяться: неужели я вёл настолько жалкое существование, что теперь радуюсь таким мелочам?

Сон настиг меня быстро. Я провалился в чёрную бездну, слышал грохот механизмов и чувствовал жар очага где-то неподалёку; мои запястья и лодыжки были скованы, я лежал на жертвенном алтаре, а надо мной склонились те уродливые существа, окружавшие Мирака. В руках одного из них блеснуло лезвие кинжала, я пытался вырваться, но существа крепче прижимали меня к камню. Я кричал, продолжал вырываться, но клинок неумолимо склонялся над моей грудью; его лезвие вонзилось в кожу, рассекая её вдоль от шеи и верха живота. Существо раздвинуло кожу, продолжило отсекать от костей мышцы, я смотрел, как моя кровь стекает на пол, обжигая, словно кислота. Затем оно принялось разламывать хрящи рёбер, рвать оболочки, пока не добралось, наконец, до сердца. Я закричал ещё громче, вновь пытался вырваться, помешать этому существу доделать своё дело, его сородичи всё крепче прижимали меня к алтарю; надо мной повисла отвратительная куча из щупалец и множества глаз, один из этих склизких отростков тянулся к моему сердцу…

– Анкарион!

Голос Фреи и несколько толчков выдернули меня из этого кошмара. Я схватился за грудь, тяжело дышал – но радовался чувству колотившегося сердца.

– Я слышала, как ты стонал, – пояснила скаалка. – Тебе снился дурной сон?

– Да, – сел на своей лежанке, подтянув ноги к себе, убрал налипшие на лоб передние пряди волос. – Спасибо, что разбудила.

Мой разум усердно принялся искать этому дурацкому сну хоть какое-то объяснение, успокаивал себя же – я не сумасшедший, наверное, за эти пару дней на меня просто много навалилось. Но не могу же я быть так духовно слаб, раз начинаю ломаться? Моё тело здорово и лишено физических изъянов, я слишком молод, чтобы иметь возрастные проблемы с сердцем. Значит, причиной этого сна не могло быть моё долгое пребывание в парилке.

– Расскажи, что тебе приснилось?

Бросил женщине строгий взгляд.

– Анкарион, я хочу помочь тебе. Мирак понял, что ты – его враг, что ты можешь остановить его. Пока что он не может причинить тебе физический вред, и будет пытаться свести тебя с ума, подорвать твой дух.

Мирак. Как же я раньше не догадался. У него есть силы манипулировать снами, и он будет использовать их на мне.

– Когда я первый раз увидел Мирака, в его окружении были какие-то существа – возможно, какие-то младшие даэдра… не знаю, знакомо ли тебе это слово. Мне снилось, как эти существа вырывали из моей груди сердце.

Механизмы. Жертвенный алтарь. Вырванное из распоротой груди сердце. Как это всё похоже на казнь Лорхана, какой её описывали в некоторых легендах. Что Мирак хотел этим показать мне?

– Это же просто сны? – в надежде спрашивал я. – Они не значат ничего?

– Сны могут быть и знаками чего-либо.

Начинаю злиться.

– И чего? Что я схожу с ума? С тех пор, как началась эта история с камнями, я не могу нормально поспать, мне вечно снится какой-то бред.

– Ты не сходишь с ума, – Фрея повернула моё лицо к себе, по-доброму посмотрела мне в глаза. – И не упрекай себя в слабости. Ты просто устал.

Да. Она права: я устал. Устал от постоянного недосыпа, от частого недоедания, от чувства опасности, от этих холодов. Устал от какого-то напряжения, царившего в нашей команде. Но на отдых расчитывать мне не приходилось.

– Принеси мне эля, – потребовал я.

– Не нужен тебе эль, – скаалка поняла, что я просто хотел напиться до беспамятства. – Хмель отравляет разум, делает его более слабым.

Позволил себе несколько смешков: кажется, эта женщина сейчас окончательно сломает все мои представления о нордах!

– Я думал, вы любите выпить.

– Да, мы пьём эль – но пьянство у нас не в почёте.

– У нордов Сиродила, кажется, всё наоборот. А норды Скайрима считают своим долгом напиваться по праздникам.

Теперь несколько смешков позволила себе скаалка.

– Мы давно отказались от этих традиций. В медовом зале Тирска любили пировать – но это сделало воинов настолько слабыми, что рьеклинги смогли выгнать их из собственного дома.

Рьеклинги. Отвратительные агрессивные твари, ворующие всякий хлам. К счастью, для нас они не стали большой проблемой, когда мы зачищали побережье от врагов. Действительно, нужно очень ослабнуть, чтобы проиграть этим существам.

– Твой отец крепко спит, – невзначай заметил я.

– Он – не воин, его сон не такой чуткий. Ложись, – попросила Фрея.

Подчинился. Скаалка села рядом, положила руку мне на лоб, принялась что-то мелодично бормотать. Мой разум вновь отключился – и кошмары ко мне больше не приходили.

***

– Я замечаю, что в твоих снах на Солстхейме часто встречаются существа Апокрифа. И сам Апокриф, я так понял, тебе приснился до того, как ты туда попал. «Кучу щупалец и глаз» ты наверняка тоже потом встретил?

Старик не издевался, не пытался подколоть меня – его голос звучал спокойно, даже несколько равнодушно.

– Да. Встретил – но позже. И, надеюсь, больше никогда не встречу.

– А что Фрея с тобой сделала, что остаток ночи ты спал хорошо?

– Утром она мне сказала, что воззвала к духам своих предков, попросила их оберегать мой сон. Но этого хватило лишь на одну ночь.

Мне снова пришлось прервать рассказ: на запах приготовленной еды сбежались остальные Седобородые.

========== Освобождение ==========

После обеда я вновь отправился медитировать, вновь пытался присоединить FUS и RO. Я так и не мог понять, в какой момент нужно высвободить Силу, чтобы к ней присоединилось Равновесие. Как нестись по горному потоку, не рискуя расшибить голову о камни? Как стоять на тонком мосту над пропастью, когда вокруг дует ураган?

Меня брала злоба, я понимал, что она не поможет мне, успокаивал себя. Ту’ум – особый вид магии, совершенно иной, сейчас я изучаю абсолютно новое для себя же и логично, что у меня не будет всё получаться. Во время моего обучения магии мне тоже не сразу давались некоторые заклинания. Что говорить – Школа Иллюзии, обычно хорошо даётся нам, альтмерам, совсем прошла мимо меня, заклинания холода я тоже не смог освоить.

Снова разглядывал эти два Слова, пытался понять, как их нужно соединять. Они – не железо или сталь, не эбонит и не сталгрим, с которыми меня учил работать Бальдор, да и учеником ему я был не самым лучшим. Что же должно придти мне в голову, чтобы понять их и Крикнуть? Где найти точку опоры, способную сдвинуть с места скалу?

– FUS-RO!

Мой Крик лишь немного поднял снежную пыль – даже меньше, чем поднимала одна лишь FUS.

– Ничего не выходит, Арнгейр, – с сожалением вздохнул я.

– Значит, твой разум ещё не готов, – успокоил старик. – Возможно, что-то мешает тебе найти это равновесие в себе же. Ты ещё борешься с собой, не так ли?

Всё верно. В глубине души я до сих пор не принимал своего дара, боялся его; талморский юстициар во мне умирал, но я душил того, кто приходил вместо него. И всё это время в моём разуме затаился кто-то третий, кто наблюдал за всеми моими потугами сквозь смех. Умирающий талморский юстициар кричал, что мои чувства к скаалам неправильны, моё поведение у Седобородых неприемлемо, а некто третий лишь смеялся.

– Да. А ты бы не боролся с собой, если бы всё, что внушали тебе с детства, ты стал находить глупым и неправильным? Нам говорили, что в наших жилах течёт магия – но отчего тогда мы истекаем кровью, красной кровью, точно так же, как и люди? Отчего любого из нас может убить даже маг-недоучка, отчего нас может без особого труда задрать дикий зверь? Мы недостаточно ловкие, чтобы красться и прятаться, как босмеры. Мы недостаточно сильные и выносливые, как данмеры, – я ещё раз грустно вздохнул, опустил глаза. – И, возможно, мы недостаточно умные, чтобы вместо себя выпускать на поле боя механических созданий, как двемеры. Да и мореплаватели из нас хуже, чем из маормеров. Такая ли уж мы высшая раса?

– Не потому ли вы так желаете избавиться от своей физической оболочки, что считаете её настолько несовершенной?

Старик ударил в самое больное место: нашу идею, что мы должны освободиться от плотской тюрьмы. Идею, за которую я должен сражаться, которую должен всеми своими силами приближать – но которую я первой же и признал глупой и неправильной.

– Но мы такие же сумасшедшие, как айлейды, – сквозь грустные смешки бросил я. – Благо, пока ещё даэдра поклоняться не начали.

Почему я назвал сумасшедшими именно айлейдов, я понимал с трудом. Возможно, потому что они в своей самонадеянности и гордыне построили Башню внутри Башни, сделав Имперский Город столпом этого мира?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Вера, что мы должны вернуться к Эт’Ада, разбилась во мне первой.

***

Помнишь, я говорил тебе, что Фрея мне многое помогла осознать? Ошибочность нашей цели – одно из них. Я не знаю, зачем она однажды взяла отцовскую длиннополую робу, украшенную кисточками и металлическими бляхами, взяла бубен, огниво с кресалом и наполненный чем-то мешочек и велела идти за ней, к заброшенному постоялому двору на границе с мёртвым лесом Хирстааг. Возможно, её испугал мой рассказ о Талморе, о нашем желании обрести покров нетленного духа через высвобождение Дракона. Я не знаю, зачем вообще рассказал ей всё это, и не знаю, сожалеть ли мне об этом. Она велела мне разжечь костёр, а сама переодевалась. Затем она вытащила что-то из небольшого тряпичного мешочка и протянула мне.

– Ешь, – приказала шаманка.

Я жевал горькие сухие шляпки грибов, которые мне дала Фрея, а сама она уже начала играть на бубне и петь. Я смотрел на неё, слушал её громкий, порой становившимся абсолютно нечеловеческим, голос. Грибная пыль неприятно царапала нёбо, я пытался смочить рот собственной слюной, хотел выплюнуть остатки и выпить воды.

Моё тело начало наполняться силой. Хотелось танцевать – и мы танцевали. Огонь полыхал ярче обычного, волосы шаманки казались мне стекающим на землю золотом, а её глаза светились, словно звёзды. Я прыгал и кружился, пытался подпевать странной песне, постепенно напоминавшей то вой волков, то пение птиц, то медвежье рычание.

Затем меня настиг приступ странной лени, и я лёг прямо на землю, не думая о том, что могу простудиться. Силы всё так же переполняли меня, но я больше не желал ничего. Удары бубна и песня раздавались где-то совсем рядом, отдавали эхом где-то в голове, в глазах всё расплывалось, и моя душа словно покинула тело. Мой разум слился с разумом Фреи, мы стали одним целым – мы и ещё десятки тысяч людей, меров и зверолюдов, мы – крупицы чего-то огромного, недосягаемого разумом ни одного смертного. Я стал первым, кто достиг истинной цели Талмора. Я – один из множества Эт’Ада, кем когда-то были далекие предки альдмери. Я – песчинка в огромном океане. Я – ничто.

Я мёртв. Меня больше не существовало в мире смертных. Мне страшно. Я хочу вернуться в смертный мир, снова ощущать его своим телом, снова наслаждаться его запахами и вкусами. Я понял, что эта цель Талмора глупа, и означает лишь нашу смерть, это лишь массовое самоубийство по незнанию. Меры слишком долго пробыли в смертной оболочке, слишком привязались к ней, и мы должны смириться с этим, как и велели боги. Сейчас, в смерти своей, я понимаю, что Нирн не настолько плох, как мне пытались внушить. Наоборот, он полон ярких красок, чудесных звуков и непередаваемой палитры запахов – и это прекрасно.

Моё тело постепенно обретало форму, я осознавал себя плодом внутри чрева, вокруг было тепло и темно, и откуда-то ворвался яркий луч света и поток ледяного воздуха. Я дышал и кричал. Я родился заново, и вскоре осознал себя лежащим возле костра на холодной земле. Сил не было, я чуствовал себя истощённым, словно до этого занимался тяжелой работой, хотелось спокойно отоспаться – и я едва не засыпал. Костёр почти сгорел, уже светало – сколько же я пробыл в таком состоянии?

– Как ты? – Фрея подскочила ко мне, помогла мне приподняться.

– Спать хочу.

Шаманка добро усмехнулась.

– Это нормально.

Женщина почти подняла меня на ноги, повела внутрь заброшенного дома, помогла лечь на кровать и сама легла рядом.

– Фрея, это было невероятно, – признался я. – Страшно, но невероятно.

– Значит, ты всё ещё хочешь вернуться в форму духа навсегда?

Я стащил перчатку с руки, гладил грубую шкуру, расстеленную на кровати, пропускал между пальцами каждую ворсинку, получал наслаждение от их легкого покалывания, хотел вдохнул полной грудью всю эту смесь ароматов, витавшую в воздухе – но заложившийся нос мне помешал; я переключился на ощущения собственного тела, на чувство этой странной слабости – и получал странное удовлетворение уже от него. Я готов добровольно отречься от обещанной нам свободы, желаю добровольно остаться в этой Тюрьме, о которой нам говорили – и уже не считаю свою плоть такой уж Тюрьмой.

– Нет. В смертном теле лучше.

***

– Ты испугался смерти, и это нормально, – успокоил Арнгейр. – Но, мне кажется, твои идеалы треснули ещё до этого… опыта?

Старик снова не то прочитал меня, не то просто угадал. Идеалы, которым меня училив детстве, начали трещать с тех самых пор, как я открыл свой дар. Путешествие с Фреей лишь ускорили их смерть для меня.

– Да. Пойдём в столовую, начнём готовить ужин, – посоветовал я.

– Заодно расскажешь, как вы с Фреей освобождали Солстхейм от Мирака.

***

Ближайшим к деревне скаалов камень находился как раз рядом с храмом Мирака – и по пути к Камню Воды, в плен которого попали мои подчинённые. Пришлось согласиться вначале освободить сородичей Фреи, принявших добровольное изгнание во имя возвращения к старым традициям, а уже затем идти к Камню Воды. Впрочем, это действительно имело смысл, не стоило тратить лишнее время.

– Ты говорила, они слабы, – вспомнил я, глядя на работавших без отдыха нордов и нескольких рьеклингов. – Не думаешь, что они настолько ослабли, что разучились держать оружие и не смогут помочь нам убить то чудовище?

– Значит, они встретят смерть, о которой мечтают, – вздохнула скаалка. – И, может быть, Жадина, которого они чтят больше Всесоздателя, действительно подарит им зал с вечным пиром и битвой.

Зал с вечным пиром и битвой. Очень похоже на то, как норды Скайрима описывают свой воинский рай, место, куда они стремятся попасть после смерти – и куда якобы их призовёт Лорхан, которого они именуют Шором. Неужели скаалы, такие же норды, ненавидят Мёртвого Бога, как и мы?

– Почему вы называете его Жадиной, если он обещает своим последователям зал с вечным пиром?

– Жадина испытывает нас, скаалов, наблюдает, чтобы мы не сделались слишком слабыми или слишком жадными. И отбирает у нас дары Всесоздателя, если всё заходит слишком далеко. Если Жадина отберёт у нашего народа дары Всесоздателя, мы вынуждены будем терпеть отчаяние и нужду во всём. Мы будем чувствовать жажду, но не сможем нигде найти воду. Мы будем голодать – но не сможем поймать себе дичь или рыбу. Мы захотим глубоко вдохнуть свежего воздуха – но не ощутим ветров. Мы не сможем ничего посеять, чтобы собрать урожай, потому что не найдём ни единого зерна, не сможем его никуда посадить и поливать.

Украсть всё, благодаря чему любой смертный сможет просто выжить – по мне это было слишком для Лорхана, который так заботится о Нирне и так любит людей.

– Бог, которого знают норды, слишком любит людей для всего этого, – с недоумением парировал я.

– Желание убивать без иной надобности, чем самозащита, пропитание и шкуры для одежды, и вечно пировать – первые шаги к слабости.

Мы не любим пиров, но мы развязали Великую Войну, мы убиваем расово неполноценных младенцев, мы устроили Ночь Зелёного Огня и ещё множество этнических чисток в желании уничтожить тех, кто не согласен с нашей властью и нашими медотами. Делаем ли мы первые шаги к слабости? Почему я вообще спрашиваю себя об этом? Ответа на эти вопросы я не знал.

– Приступим? – несколько обречённо поинтересовался я; Фрея согласно кивнула головой.

Крикнул. Слово разрушило постройки, оставив Камень нетронутым, снова изниоткуда появилась эта тварь. Норды снова набросились на неё, рьеклинги предпочли немного отретироваться, попытались забросать тварь своими копьями – но поняв, что их затея бессмысленна, предпочли ретироваться. Фрея не торопилась в гущу сражения: её сородичи бы лишь мешали ей. Я решил немного помочь этим нордам, прочитал заклинание испепеления – сгусток огня поджёг существо, но и я сам пошатнулся, искал обо что опереться, пока не нащупал плечи скаалки.

– Не делай так больше, – попросила женщина.

Я смотрел, как обожженному чудовищу перерубили ноги, заставив его рухнуть на землю, затем наблюдал за его предсмертными муками. Воины Тирска предпочли не добивать его, справедливо посчитав, что оно уже обречено.

– Зато помогло твоим сородичам, – парировал я.

– Не всем.

На нескольких погибших нордов мне, конечно, было плевать – тем более, они получили свою славную смерть. Главное, жив я, жива Фрея, и мы можем продолжать путь.

– Главное, живы мы с тобой. Идём.

Спорить со мной и помогать своим сородичам, принявшим другой путь, скаалка не решилась, и покорно повела меня вглубь острова, к Камню Воды. Молчание начинало угнетать, но я не знал, о чём можно заговорить с дикаркой. Расспросить в очередной раз о Мираке? Я и так узнал о нём все, что можно было, остальное мне должны рассказать Чёрные Книги. Узнать, кто такой Всесоздатель, и почему скаалы отвергли остальных богов? Да, пожалуй, можно – чтобы ради забавы поискать сходства с богами Имперского Культа.

– Фрея, а кто он такой, Всесоздатель?

Женщина тихо усмехнулась, словно я неудачно пошутил.

– Всесоздатель – это тот, кто создал всё. Его милостью мы живём и возрождаемся в телах наших потомков после смерти.

Кто он, интересно? Лорхан? Но если я предположил, что Лорхан – это Жадина, то, возможно, Всесоздатель – это Ауриэль?

– Это его имперцы называют Акатошем? – решил поинтересоваться напрямую, вдруг кто-то до меня уже проводил такое исследование?

– Нет, – дочь шамана усмехнулась. – Я же сказала тебе – Всесоздатель создал всё. И этот мир, и нас всех. Он же нас всех и примет после нашей смерти, и вернёт сюда, разве что в другом обличье.

Неужели скаалы почитают Ануиэля – или даже самого Ану? Если мои предположения верны, то они – самый странный человеческий народ. Не любят Лорхана, предпочитая ему более древнюю и светлую сущность, взывают к помощи духов предков в случае беды, но при этом чтят и духов природы.

– Расскажи мне ещё про Жадину, – попросил я.

– Что ты хочешь узнать о нём? Его настоящего имени я тебе не назову, чтобы не навлекать на нас беду. Я лишь скажу, что Жадина – лишь одна из форм чего-то более могущественного, кого мы называем Врагом.

Мои предположения снова подтверждались. Враг, по всей видимости, это – Ситис, либо же сам Падомай. Тогда Жадина определённо должен быть как-то связан с Лорханом. Пожалуй, да, скаалы – самый удивительный человеческий народ. Не такие они уж и язычники, как мне показалось на первый взгляд, а речь Фреи или её отца совсем не похожа на речь неотёсанных дикарей.

– А во что верит твой народ? Вы, как тёмные эльфы, поклоняетесь троим тёмным богам, или как имперцы – восьмерым светлым?

– Ни то, ни другое, – спокойно ответил я. – У нас свои боги, хотя некоторые из них схожи с имперскими. Жадину, о котором ты говорила, мы называем Лорханом, и не любим его.

В глазах скаалки мелькнуло удивление, и я решился объяснить ей, рассказать о нашей мечте избавиться от позора Материальной Тюрьмы.

– Когда-то мы, меры, были… наверное, слово «духи» будет тебе понятно, пусть оно и не совсем правильно в нашем случае. Мы были такими вот могущественными духами, но однажды Лорхан обманул богов, заставил их создать наш смертный мир и всех нас. Люди верят, что без этого обмана не было бы их, мы же считаем, что нас выдернули из духовного мира и поместили в тюрьму нашей плоти. Прости, наверное, мой рассказ покажется тебе странным, но если я буду рассказывать всё, как написано в наших книгах, ты точно ничего не поймёшь.

Фрея сохраняла на лице удивлённую улыбку, словно я рассказывал ей что-то смешное.

– Скажи мне, сколько поколений у вас прошло с тех пор?

– Сотни и сотни, – ответил я.

– Тогда почему вы до сих пор плодите себе подобных, хотя могли бы покорно искать свою смерть с самого начала?

Что ответить этой женщине, я не знал. Я никогда не задумывался над такими вещами, но тем не менее – мы ищем себе пару, чтобы произвести на свет достойного ребёнка. Мы так же не отказываем себе и в плотских удовольствиях, любим окружать себя красотой – как природной, так и рукотворной.

– Никогда не задумывался, – спокойным, лишённым высокомерия или презрения голосом ответил я.

Скаалка так же не стала мне ничего доказывать или пояснять, на её лице не проскользнуло ни единой победной ухмылки. Конечно, можно было бы нагрубить ей или сказать, что подобные вопросы – не её ума дела, но это выглядело бы с моей стороны некрасиво. Я начал этот разговор, я первым спросил, во что верит её народ, и Фрея имела полное право на ответное любопытство. Снова задал себе этот вопрос – и снова не мог дать ответ на него себе же.

– Возможно, наши давние предки последовали завету богов, и просто смирились с этой тюрьмой, – продолжил я. – Но однажды мы уничтожим эту тюрьму, и вернёмся в состояние духов.

Женщина, кажется, уже едва сдерживала смех.

– Вы, эльфы, хотите уничтожить мир? – поинтересовалась она. – Мир может пожрать только Враг в обличье Тартаага. Но даже это будет лишь началом нового, иного мира.

– А если вызвать этого Тартаага?

Я старался изъясняться наиболее понятными дикарке словами, надеялся, что мои сопоставления оказались верны, и что я не ошибаюсь, сравнивая новый великий Прорыв Дракона, способный освободить нас, с приходом дикарского бога разрушения.

Скаалка рассмеялась.

– Тартааг явится лишь когда пройдёт время этого мира. Ни одна магия не в силах призвать его. Ну, а если ты хочешь познать форму духа – однажды я помогу тебе в этом.

Продолжать этот разговор было бессмысленно – хотя меня, конечно, заинтриговало, как это шаманская дочка сможет помочь мне познать состояние, к которому мы стремимся.

В это время года темнело быстро – и до Камня Воды мы доберемся лишь завтра. Пока что придётся думать о ночлеге. Я начал выбирать, какие деревья можно повалить, чтобы получить из них хороший костёр на ночь, поймал недоумевающий взгляд Фреи.

– Разве вы не делаете себе костёр, который всю ночь тлеет? – поинтересовался я.

– Да. Но… – скаалка будто бы не знала, что ответить. – Я не ожидала, что ты знаешь, как его делать.

Решил промолчать.

– Знаешь же, что нужно ещё для этого костра нужно сделать?

– Навес, – я будто отвечал экзаменатору, – чтобы он тепло отражал. А мы будем под этим навесом сидеть. Или спать.

Услышал за моей спиной добрые смешки.

– Кто тебя научил?

– Вы же и научили. Я наблюдал за вами. Изучал места ваших охотничьих стоянок. И запоминал.

Выбрал невысокую ель, вытащил из-за пояса топор.

– Давай научу, как ещё один костёр сложить, – предложила женщина.

– Научи, – с энтузиазмом ответил я.

Новый костёр, которому меня учила Фрея, отличался от того, который уже знал я. В основу женщина выбрала одно поваленное дерево, сверху него она положила несколько сухих брёвен поменьше так, что между ними образовалось пространство – куда она велела мне складывать хворост и мелкие сучья от поваленного нами сухостоя.

– На этих брёвнах можно и еду приготовить? – предположил я.

– Да. Построй пока навес – а я займусь ужином.

Жар уходил только в одну сторону – в отличие от того костра, который умел разводить я; разве что придётся постоянно двигать большие брёвна, чтобы огонь горел дольше. Знакомого мне костра хватало на целую ночь.

– Нам хватит его на ночь?

– Да. Вполне. Перед сном положим в огонь ещё дров и немного сдвинем брёвна. И спать будем вместе.

Я мог бы возмутиться, заявить, что предпочту терпеть холод, но не буду спать рядом с какой-то дикаркой – но солстхеймские ночные морозы мне этого не простят. К тому же, если посмотреть на это с другой стороны, мне даже повезло – клан Диренни когда-то позволял себе целые гаремы симпатичных человеческих женщин ради собственных плотских утех держать, так почему я должен стыдиться того, что ради сохранения собственной жизни и здоровья буду использовать тепло тела молодой привлекательной женщины, причём оба мы будем полностью одеты. Да, Фрея очень привлекательна для своей расы, этого разве что слепец не заметит.

– Понял. Будем спать вместе.

Мы просто сидели у вечернего костра, поедали похлёбку из мяса пойманного сегодня же кролика, запивая её чаем из снежных ягод. Возможно, другой чистокровный саммерсетский альтмер на моём месте бы возмущался, строил кислую мину, проклинал всё на свете – что говорить, ещё год назад я и сам бы так поступал. Но сейчас мне всё это даже нравится. Да, ночевать в тёплой избе лучше, чем под открытым небом, но у нас есть горячая пища, тёплая одежда и огонь, а само общество Фреи я находил приятным. Скаалка не глупа, с ней есть о чём поговорить, она ненавязчиво заставляла меня задуматься о вещах, на которые я раньше не обращал внимание. Умение и желание думать – это черта, которая всегда отличала нас, альтмеров, от остальных рас, и раз мы уж считаем себя самым мудрым из всех смертных народов, то глупо было бы с моей стороны злиться или впадать в истерику. Да, возможно, вопросы, над которыми меня заставила задуматься скаалка, бессмысленны, но почему бы не поискать на них ответы ради развлечения?

– Анкарион, – позвала женщина, – расскажи мне о своей родине.

Позволил себе добрую усмешку.

– Что тебе можно рассказать? Моя родина находится очень далеко на юге отсюда, – начал я, глядя на языки пламени. – Там круглый год лето, много прекрасных пейзажей и красивых городов и поселений. Я давно там не был, Фрея – и, боюсь, однажды почти полностью забуду, как выглядит моя родина.

– Ты никогда не сможешь забыть свою родину, – успокоила Фрея. – Мы никогда не забудем то, что нам по-настоящему дорого. Или что нас по-настоящему испугало.

– Откуда ты знаешь? – надеюсь, что мой вопрос прозвучал как простое любопытство.

– Моя мать умерла, когда я была совсем маленькой. Пошла собирать хворост – но её застала снежная буря, и она не вернулась домой. Отец и ещё несколько мужчин пошли искать её, но нашли лишь замёрзшее тело, – скаалка сжалась в комок, мне послышалась в её голосе легкая дрожь. – Я помню, как он принес тело в деревню, чтобы правильно похоронить, помню, как она выглядела – и до сих пор содрогаюсь, хотя мне приходилось лишать жизни людей и эльфов, и вид распоротых животов или разбитых черепов намного страшнее, уж поверь мне. Но я помню каждый её взгляд, помню каждое её прикосновение, каждую её улыбку.

– Но ты пережила эту утрату.

– Да – наш прежний вождь, Скаф Великан, помог мне. После смерти матери я стала злым, нехорошим ребёнком, но он помог мне. Он научил меня сражаться, пустил мою злобу в другое русло. Показал, как удерживать свою ярость. Я любила его, Анкарион. И люблю до сих пор.

Не знаю, почему я выслушивал исповедь скаалки, не решаясь перебивать или отпустить презрительную ухмылку. Не знаю, почему её старые переживания прошли через меня. И не знаю, почему в моей голове возник вопрос, насколько сильно я люблю Алинор, раз боюсь, что однажды забуду его виды. Я ведь люблю мою родину, желаю её процветания и готов делать ради этого всё, иначе я не стал бы юстициаром.

– И как твой отец отнёсся к тому, что ты стала воином?

– С пониманием. Нашему народу нужен защитник, я им и стала.

Я подкинул в костёр ещё чурок, надел меховую куртку, поправил на голове шапку с капюшоном и подтянул большие брёвна ближе к огню: пора было отправляться спать; Фрея согласилась со мной – и принялась вычерчивать вокруг нашей стоянки обережные символы.