Текст книги "Взгляд изнутри (СИ)"

Автор книги: Люук Найтгест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

***

Утром (но далеко за полдень) я проснулся вместе с Ричардом – рыжик завозился и задел рукой мои волосы. И, несмотря на то, что уснули мы ближе к шести утра, а сейчас был всего лишь час дня, я чувствовал себя невероятно хорошо.

Постельное бельё было безнадёжно потеряно, поскольку оказалось засыпано пеплом, испачкано засохшей спермой, а местами и капельками крови, но и это не омрачило моего настроения. Ричард блаженно улыбнулся мне и подарил первый утренний поцелуй. Так странно. Его губы казались по-детски мягкими, как будто я и в самом деле целовал пятнадцатилетнего мальчика, а не взрослого мужчину, почти что моего ровесника. И я вспомнил, как приятно было целовать губы Гилберта с утра, а потому я лишь более пылко поцеловал Ричарда в ответ, выкидывая своего возлюбленного из головы.

Рыжик довольно усмехнулся и взобрался на меня, чуть потерявшись бёдрами о мою плоть. Разорвав поцелуй, он по-заговорщицки глянул на меня:

– Идём в душ, м?

Обрадовавшись возможности справиться с утренней проблемой в виде стояка, я кивнул. В конце концов, у меня выходные, имею же я право так расслабиться?

Когда мы с Ричардом вышли из душа, Мик уже тоже проснулся, а потому утащил Ричарда с собой обратно в ванную. Всё же, они – забавные ребята. Натянув шорты и футболку, я снял с кровати спальное бельё и постелил новое, решив это выкинуть к чертям собачьи – стирать его было бесполезно. Вспоминая безумную ночь, я довольно ухмыльнулся, про себя отметив, что было бы неплохо как-нибудь потом повторить.

Я стоял на кухне и варил кофе, попутно готовя сырный омлет с ветчиной, что стоило мне огромных усилий – над больной рукой пришлось порядком поиздеваться. На кухню выползли Ричард и Мик, довольные, как стадо слонов на водопое.

– Доброе утро, – улыбнулся я, разливая не очень крепкий кофе по чашечкам и доставая молоко. – Сейчас будет завтрак.

– Какой Арти заботливый, – усмехнулся Ричард, восседая на коленях брюнета и вновь пожирая меня взглядом.

– Да уж, заботливее тебя будет, – цинично отозвался Микаэлис, раскуривая ароматную сигариллу. – Артемис, откроешь окно?

– Я сам! – Ричард подскочил и, потянувшись через своего любовника, открыл форточку. – Ты что, не видишь? Арти занят и у него больная рука.

Про себя я лишь тихо посмеивался над ними, наслаждаясь этим лёгким посторонним шумом и вдыхая аромат кофе, что парил где-то под потолком, готовый вот-вот улетучиться в форточку. Наконец, завтра был готов, и я подал Ричарду и Мику их тарелки с омлетом.

Ричард тут же принялся уплетать за обе щеки, и я даже обрадовался, что согрел себе паэлью, и оставил парням добавку. Мик же снисходительно улыбался, поглядывая на рыжика и тоже принимаясь за завтрак. Мне было хорошо и спокойно, поскольку даже похмелья не было, тело не ныло, хотя Мик горазд извращаться по-чёрному. Сигарета медленно тлела, испуская ароматный дым и расслабляя лишь больше.

– Ну, так что, Артемис, смотаешься в Ирландию? – вдруг вопросил Мик, отставив свою тарелку на стол и с улыбкой глянув на меня.

Меня слегка передёрнуло от этой улыбки. Признаться, с Миком у меня была самая долгая любовная история после Гилберта. Пожалуй, между нами всё же были какие-то чувства, но после того, как Мик накинулся на меня при Гилберте, а тот набил ему морду, наши интимные встречи прекратились. Мы продолжали видеться где-то два раза в год, но чисто, как приятели. Но эта улыбка мелькала у него только в те моменты, когда он хотел сказать «вот я тебя сейчас прямо здесь и трахну». Ричард, конечно, знал о наших давних отношениях, но, видимо, не обратил внимания на взгляд и выражение лица брюнета.

– Пожалуй, да, – кивнул я, чуть улыбнувшись ему в ответ и сделав глоток сладкого кофе с молоком. – Спасибо тебе за совет, Мик.

– Всегда пожалуйста.

И вновь эта улыбка и взгляд, полный желания.

– Ну что, Мик, идём? – Промурлыкал рыжик, потеревшись носиком о щёку брюнета и отставив чашку из-под кофе на стол.

Однако, Мик удивил нас обоих:

– Пожалуй, мы с тобой задержимся у Арти.

Ричард изумлённо вскинул брови, смотря то на него, то на меня:

– Арти?

– Я, конечно, не против, – я едва не выронил сигарету от таких слов, но удержал себя в руках. – Но с чего вдруг?

– Завтра понедельник, так почему бы не расслабиться? – По лицу брюнета расползлась ухмылка, и я невольно судорожно сглотнул. – Тем более, что Арти вовсе не против.

***

После столь бешеных выходных, особенно бешеных по ночам, я вовсе не чувствовал себя усталым, но вполне отдохнувшим и даже счастливым. Мик дал мне свой номер телефона, и утром, уже подходя к зданию, в котором располагался офис, я получил от него сообщение с пожеланием хорошей недели и скорейшей поездки в Ирландию. И я даже улыбнулся таким словам, хотя понимание того, что придётся возиться с бумагами, вовсе не давало мне поводов улыбаться. Тем не менее, настроение у меня было потрясным. Войдя в здание, я довольно улыбнулся и махнул охраннику, который чуть кивнул мне в ответ. На улице было холодно и снежно, а потому я не был сонным, хоть мы с ребятами и развлекались до половины четвёртого утра.

Когда я выходил из лифта, то увидел, что возле кабинета Гилберта стоит незнакомая мне женщина и о чём-то с ним разговаривает. Я скинул с плеч пальто и поудобнее взял сумку, направляясь к своему кабинету, но Найтгест меня заметил.

– Доброе утро, Артемис, – окликнул он меня, и я был вынужден остановиться.

– Доброе утро, мистер Найтгест.

– Подойди, будь добр.

Скрепя сердце и стиснув зубы, я подошёл к своему начальнику и с ужасом узнал в женщине собственную мать.

– Так, – протянул я, переводя взгляд с матери на любовника. – В чём здесь дело?

– Я поговорил с миссис Акио, и мы выяснили, что у нас для тебя есть два дела, которые можно совместить в одно, – учтиво произнёс Гилберт, не давая моей матери начать говорить. – Когда мы закончим разговор, пройди в мой кабинет, я отдам тебе бумаги и некоторые вещи, которые тебе следует доставить своему хм… Мистеру Акио в Ирландию.

Я изумлённо вскинул брови и прокашлялся:

– Хорошо. А второе дело?

– Арти, моему отцу сейчас очень плохо. И я бы очень хотела, чтобы ты на некоторое время съездил к нему, – выдохнула моя мать, теребя подол своей блузки.

Удивление моё зашкаливо за возможные границы.

– А теперь объясните мне, какого чёрта вы меня вдруг все решили выслать куда подальше? – как можно более учтиво поинтересовался я, а когда Гилберт открыл было рот, чтобы ответить, я нацелил на него указательный палец здоровой руки. – Заткнись. С тобой я говорить вообще не хочу.

Брюнет вздрогнул и потупился, закрыв рот. Я перевёл взгляд на мать, чувствуя, как радужное настроение медленно улетучивается.

– Это просто совпадение, Арти, – чуть улыбнулась женщина, а затем потянулась, чтобы поцеловать меня в лоб, но я увернулся и прошёл в кабинет своего начальника.

Меня мелко трясло от злости, и я уже жалел, что вообще пришёл, но всё же, раз директор сказал… Я провёл по лицу рукой, а затем чуть потуже затянул хвост на затылке, чтобы прийти в себя. Первой мыслью было позвонить Мику и сказать об этом, но я тут же одёрнул себя. Вот ещё! Пара взглядов и я должен бежать к нему?! Вот уж дудки!

Разговор за дверьми прекратился, и Гилберт тихо вошёл в кабинет. Он безмолвно подошёл к своему столу и протянул мне кейс с кодом.

– Что это? – я кивнул на вещь в его руках.

– Ты должен передать это своему деду, – избегая смотреть мне в глаза, отозвался Найтгест.

Я принял кейс, глянул ещё раз на брюнета:

– Завтра же я улетаю. До свидания, мистер Найтгест.

Кивнув в знак прощания, я покинул его кабинет и, едва не скрипя зубами от злости, достал ключи и зашёл на своё рабочее место. Это было не очень большое помещение, но достаточно уютное. Офисное кресло с высокой, мягкой спинкой, большой стол, на котором стояли компьютер, принтер, факс, несколько папок с бумагами, шёл чуть полумесяцем, отделяя одну часть кабинета от другой. Жалюзи были подняты, и рассветные лучи солнца заливали кабинет своими мягкими цветами. Повесив пальто в шкаф и не став переобуваться, я замер напротив зеркала. Рубашка была не застёгнута на верхние пуговицы, тёмно-синий галстук – чуть вальяжно расслаблен. Чёрный пиджак не был застёгнут вообще, классические брюки и сапоги. Оглядев ещё раз эту несколько странную картину и глянув на своё лицо, я задался вопросом – чем я не устроил своего любовника? Характер у меня не подарок, да и он хорош. Тяжело вздохнув, я плюхнулся на стул и включил компьютер, после откинувшись на спинку стула и уставившись в потолок. Я никогда не любил торчать в офисе, потому что обычно дел для меня не было – Гилберт со всем справлялся сам. Но, наверное, он просто искал способ встретиться со мной. В этот момент мне пришло сообщение. Глянув на экран, я даже хмыкнул – надо же! Написал-таки.

«Зайди ко мне» – гласил текст, а потому я сделал вид, что ничего не вижу и ничего не слышу. Выключив у телефона звук, я уткнулся в экран компьютера. За полчаса я успел купить себе билеты на самолёт, туда и обратно, и даже прочитать пару мировых новостей. Впрочем, ничего интересного со мной не происходило, пока дверь в мой кабинет не распахнулась. На пороге стоял злой, как чёрт, Гилберт.

– Артемис! – рыкнул он, заходя в кабинет и захлопывая за собой дверь.

– Да, мистер Найтгест? – я оторвался от монитора, на котором уже был выведен перечень документов, которые стоит просмотреть.

– Я велел тебе зайти ко мне в кабинет, – процедил он сквозь зубы.

– Простите, я был занят. Но, раз уж вы соизволили зайти сами, то, может быть, скажете, в чём дело?

– Нам нужно поговорить.

– О чём? – я сделал глоток воды и вновь уткнулся в монитор.

– О нас, – с трудом выдавил из себя брюнет.

– Простите, я слишком занят для таких вещей. Я к вам зайду после окончания рабочего дня, и тогда мы с вами поговорим, – не меняя официального тона, отозвался я, исправляя пару ошибок. – Но завтра в десять утра у меня самолёт в Ирландию, возвращаюсь я через месяц. Запишите на мой счёт.

Я поднял взгляд на Найтгеста и чуть улыбнулся, видя, насколько он растерян и оскорблён моими словами, однако, сдержано кивнул и удалился, тихо прикрыв за собой дверь, не став устраивать скандалы и хлопать дверьми, чему я несказанно обрадовался. Я взял со стола футляр с собственными очками и водрузил их на положенное им место, чтобы глаза не болели от долгой работы за монитором, как они это любят делать обычно. Исправляя в некоторых местах ошибки и не отрываясь от монитора, я достал из стола пепельницу и закурил, не заботясь о том, что может прибежать уборщица – скверная бабёнка, которая любит стоять у каждой двери и подслушивать, если там говорят, любит сплетничать и поорать на работающих здесь людей. Однако мне её всегда удавалось заткнуть тем, что я заместитель главы компании. Наши с Гилбертом кабинеты были соединены вентиляционной шахтой, но разделены стеной, а потому я всегда слышал, что у него происходит в кабинете, если происходит, а он слышал, что творится у меня.

Когда же в кабинете стало слишком душно, я оторвался от компьютера и открыл окно, на миг задержавшись, чтобы посмотреть на прекрасный вид. Наши кабинеты располагались на самом последнем этаже, и вид отсюда был потрясающий: на автомагистраль, на дома, что теснились внизу, на мчащиеся туда-сюда машины, на далёкий, как звёзды, огромный парк. Широкий подоконник окна был идеально чист, а это значило, что уборщица сюда захаживала и часто. Перед внутренним взором всплыли моменты, когда Гилберт захаживал в мой кабинет и брал меня возле этого самого окна, либо усадив на подоконник, либо прислонив к стеклу лицом. Приятные мурашки разбежались по всему телу, и я прикусил губу, блаженно прикрыв глаза. Новая сигарета тут же перекочевала в руки, и я глянул на оживший город, который казался мне невероятно прекрасным, хотя раньше я его никогда не любил. Но тогда, в моменты страсти, стоило чуть приоткрыть глаза, чтобы внезапно осознать, что ты не только на пике удовольствия, но и на невероятной высоте. Голова кружилась, ноги подкашивались. Я облизнул пересохшие губы и сделал глубокую затяжку, а после чуть высунулся из приоткрытого окна и глянул в сторону кабинета Гилберта – мой любовник, так же чуть облокотившись на подоконник, слегка высунулся из окна и курил, задумчиво смотря вниз. Его аспидно-чёрные волосы были собраны в тугой хвост, что ему невероятно шло. И всё же, он был невероятно красив, привлекателен, как дьявол, соблазнителен. Я выпустил облачко дыма и невольно осознал, что абсолютно беспардонно любуюсь им. Докурив и выбросив окурок, Гилберт скрылся из моего вида, и я даже разочарованно вздохнул – мне нравилось любоваться им. Но ничто не вечно под луной, и я тоже вернулся к работе.

К семи вечера у меня от боли раскалывалась башка, и я готов был порвать на куски любого, кто встанет на моём пути к дому. Выключив компьютер и в третий раз вытряхнув содержимое пепельницы в пакет, я поднялся со стула и подошёл к шкафу, откуда достал пальто. Домой! Скорее домой! Накинув пальто на плечи и взяв сумку, я выключил свет в кабинете и тихо вышел в коридор, после закрыв за собой дверь на ключ. Когда я подходил к лифту, до меня донёсся голос Гилберта:

– Артемис, ты ничего не забыл?

– Нет, сэр, – тяжело выдохнул я, замерев с протянутой к кнопке вызова рукой. Развернувшись, я поплёлся в кабинет начальника. Правда, там меня ждало утешение в виде чашки крепко кофе с ликёром.

Скинув на диванчик сумку и пальто, я замер перед столом своего любовника, который сидел в кресле напротив и выжидательно на меня смотрел, перекрестив перед собой пальцы, оперевшись на стол локтями.

– Так что вы хотели, сэр? – устало поинтересовался я, чуть вскинув брови. Мне хотелось быстрее добраться домой, собрать вещи и завалиться спать. – Мне завтра рано вставать.

– Хватит ломать комедию, Арти. Сядь. – отрезал Гилберт, кивнув мне на кресло напротив себя.

Опустившись в кресло, я взял одну из двух чашечек кофе и сделал пару глотков:

– Так что ты хотел? Мне, в самом деле, завтра рано вставать.

– Арти, я просто хочу спросить, почему ты всё это время молчал? – несколько мрачно поинтересовался брюнет, откинувшись на спинку кресла и уставившись на меня тяжёлым взглядом.

Так и хотелось вдарить ему этой самой чашкой с кофе по морде, залить кипятком, а потом сорвать обварившуюся кожу. Представив себе аппетитную картину человека без кожи, я облизнул губы и сделал ещё глоток кофе, представляя, как будет сочиться кровь, а мясо будет медленно, но верно, сжигаться, исчезать, обнажая мышцы и белоснежные кости, которые, возможно, захочется сломать, или взрезать их. Я слышал, как будут рваться крики, но вскоре смерть накроет тело своим крылом.

– Артемис? – раздражённо окликнул меня Гилберт, и я чуть вздрогнул, вырываясь из плена сладкой иллюзии.

– Я молчал, потому что молчал ты, – огрызнулся я, вновь делая глоток кофе и облизывая губы. Да, наверное, на вкус его кровь просто потрясна, а мясо и мышцы упруги, рвутся с трудом. Но, будь под рукой загнутый, острый предмет, я бы с удовольствием проверил, так ли это. – И да, я не хотел с тобой говорить. А теперь – подавно.

– Артемис, ты прекрасно знаешь, что на мой день рождения ко мне приезжает сын, – ещё более раздражённо отозвался Гилберт, чуть прикусив губу и хмуро глянув на меня. – И так же ты прекрасно знаешь, что вместе с ним приезжает и моя бывшая жена.

– А ты прекрасно знаешь, что мне плевать на этих двух, и я предпочитаю находиться рядом с тобой, – я шумно поставил чашку на стол и глянул на любовника. Мне хотелось придушить его. – Если ты не против, я пойду.

Я поднялся с места и уже подошёл, чтобы накинуть на плечи пальто, но начальник прижал меня к стене, запуская руки мне под рубашку и принимаясь целовать мою шею:

– Ты и представить не можешь, как я по тебе соскучился, – зашептал он, поворачивая меня к себе и принимаясь расстёгивать мою рубашку.

– Говори проще, у тебя недотрах, – я вяло пытался сопротивляться, но чисто для приличия.

– Именно. Без тебя, – отозвался Гилберт, сметая на пол мою сумку и пальто, после опрокидывая меня на диван. Его губы уже обжигали мою шею, доставляя невероятное удовольствие, обжигая.

– Гил, чёрт тебя возьми… у меня в десять утра самолёт, – простонал я, однако принялся избавлять любовника от одежды.

– Я отвезу тебя, – шепнул Гилберт, стаскивая с меня брюки, но не до конца – помешали сапоги, которые я не стал переобувать. Его руки скользнули по бёдрам, и я постыдно едва не кончил от одного только этого прикосновения. Запечатлев яркий засос у меня на груди, он навис надо мной. – Перевернись, м?

С трудом сглотнув и справившись с собственным телом, я повернулся, оперевшись на диванчик. Губы любовника скользнули по моей спине, всё ниже и ниже, заставляя трепетать и желать большего, сейчас же. Но он не торопился, выливая на меня всю патоку нежности и страсти, что успела в нём скопиться. Когда он стал скользить языком между ягодиц, глаза невольно стали закатываться, колени едва не разъезжались в стороны, и я вцепился зубами в спинку дивана, пытаясь сдержать собственные стоны. На миг он замер, а затем медленно, но без остановок проник в меня. Руки его чуть сжали мои ягодицы. Я чувствовал дрожь, что сковывала тело безумным удовольствием, чувствовал, как пульсирует его плоть внутри меня.

– Откуда синяки и ссадины? – голос его надломился и чуть дрогнул от удовольствия, движения его стали чуть сильнее и грубее.

– Отец, – не думая, брякнул я, хотя знал, что следы мог оставить и Ричард, и Мик, но проще было скинуть всё на отца.

– И сколько раз он к тебе приходил? – не без ревности в голосе поинтересовался Найтгест, начиная двигаться лишь сильнее, словно пытался доказать, что я только его и никто больше не посмеет прикасаться ко мне.

Я, собственно, был совершенно не против, но иногда случалось так, что я просто не мог противиться своему телу и отдавался на растерзанию кому-нибудь вроде Мика и Риччи. Ответить же Найтгесту я не мог – спазмы боли и удовольствия сдавливали горло, изредка позволяя вырываться крикам или стонам, но никак не связанным между собой словам. Гилберт же был то невероятно груб, то вдруг становился невыносимо-нежным, как будто его вдруг переклинивало. Волны удовольствия захлёстывали с головой, и я чувствовал то же самое, как если бы вдруг оказался в открытом море в шторм – они накрывали меня с головой, и мне казалось, что я вот-вот утону и не вдохну больше воздуха, но меня выбрасывало на поверхность. Жгучее, чистое наслаждение разлилось по венам жидким огнём, тело скрутило судорогой удовольствия, вырвав из моей груди надломившийся крик. Горячее семя выплеснулось на живот и на диванчик, который, к счастью, и не такое в своей жизни видал. Гилберт же не переставал двигаться, как ненасытный зверь, и я был этому невероятно рад, хотя уже мало соображал, постанывая скорее по инерции. Наконец, и он кончил, выскользнув из меня и запачкав мне бёдра. Всё ещё опираясь на диванчик, я рухнул на колени, тяжело дыша и дрожа всем телом. Как же он, чёрт возьми, хорош!

Гилберт помог мне подняться, отёр мои бёдра влажной салфеткой, затем помог одеться. Перед глазами всё плыло, а кровь пульсировала в ушах, не давая услышать, что происходит. Но шум этот был приятный, убаюкивающий.

– Ну что, одевайся и поехали? – прямо у меня над ухом раздался невероятно-довольный голос Гилберта.

Он уже был одет и ждал только меня. Сначала я посмеивался над ним, когда он предлагал проехаться с ним, ведь для меня скорость – это нечто незаменимое. И когда я каким-нибудь невероятным образом оказываюсь в автобусе, то немедленно хочу залезть на потолок от того, что он едет, как улитка. Однако, стоило мне разок прокатиться с Гилбертом, как я понял, что зря над ним подшучивал про себя – он не ездил, а низко летал, чем невероятно меня обрадовал, хотя порой внутренности скукоживались от страха и восторга разом.

– Конечно, – отозвался я, вынырнув из приятных воспоминаний и накинув на плечи пальто. – Гил, а твой.. хм.. сын.. он?..

– Уехал сегодня утром.

– С чего вдруг?

– Я объяснил бывшей, что не приеду, потому что буду с любовником, – спокойно отозвался Гилберт беря мою сумку и выводя меня из кабинета.

– Ах ты пакостный, – выдохнул я, чуть опустив голову и укоризненно глянув на брюнета. – Так ты заранее знал, чем всё кончится?

– Конечно, любовь моя.

Путь до моей квартиры мы преодолели молча – он думал о чём-то своём, а я же думал о своём. О чём я думал? О тех вещах, которые вводили меня в депрессию, что само по себе было уникальным и крайне редким событием. Впрочем, я не отрицаю того, что в моей жизни случалось много эмоциональных ям и взлётов, с которыми я никогда не собирался бороться. Просто плыл по течению, позволяя своим мыслям и чувствам вылезать наружу, когда места для их хранения не оставалось.

Бывали такие моменты, когда и чувств-то, собственно, не оставалось. Была какая-то колющая пустота и страх. Непонятный, который холодил былые раны, ковырялся в них, как любитель-патологоанатом. Открывал их и не сшивал вновь, хотя, впрочем, мертвецу уже было бы всё равно, но мне всё равно никогда не было, хотя я и считал себя иногда трупом. Но и это не пугало. Живём один раз – так почему бы и нет? Purquoi бы и не pas, как говорится? А потому пускался я во все тяжкие, не давая себе отдыха, не щадя своего тела и нервов. Но теперь мрачные мысли стали посещать меня всё чаще и чаще. В последнее время размах моих гуляний стал настолько велик, что мне даже становилось местами стыдно за то, что Гилберт терпит это, наверняка зная, и молчит. Ведь и он тоже живой человек.

Однако депрессивные мысли деть никуда я не мог, а потому раз за разом возвращался к своим бывшим любовникам, нынешним, постоянным и случайным, вспоминал каждые мгновения. Пожалуй, хороших любовников у меня почти и не было. Если не учитывать Гилберта, да Мика с Ричи. Разве что мой брат и далёкий родственник, который родственником почти и не считался. Пожалуй, вспышки отношений между нами иногда доводили меня до нервного срыва, хотя я невероятно хорошо отдыхал и расслаблялся. Почему-то именно с этим парнем у меня ни хрена не клеилось. У нас был чертовски жаркий секс, мы могли позволить себе романтические прогулки и уютные домашние посиделки на кухне. Всегда находили, о чём поболтать. Он рассказывал мне некоторые тайны моего любовника, я – его. Ведь, оказывается, мы были достаточно тесно связаны. Младший брат Гилберта, усыновлённый потом левой семьёй, не знал про это родство едва ли не до последних двух лет. Зато был моим хорошим другом и едва ли не однокурсником. Впрочем, мы частенько сталкивались в лифте компании, пока я ещё являлся в офис. Пару раз сталкивался и со своим родственником, который вечно был в разъездах, а когда не в разъездах – со своим любимым муженьком. Да, да, они были расписаны. Вот уж кому нечего скрывать, так это им. У них даже есть прекрасный усыновлённый сынишка. Фантастика, написанная нежными пастельными тонами. Я завидовал им.

Отношения с этим родственничком доводили меня до срывов, порой, даже до слёз, чего я себе старался не позволять, а если и позволял, тут же отвешивал себе же самому хорошую коробочку люлей. Порой он говорил что-то незначительное о любви, я говорил что-то в ответ, мы были довольны сказанным и на следующий же день, как только прозвенит будильник, разбегались по своим делам, и лишь издалека крайне редко лапали друг друга взглядами. Но всё же что-то заставляло меня каждый раз бежать тут же к Гилберту и забиваться в его объятия, словно пытаясь избежать чего-то. Чего – я и сам никогда не понимал.

Наверное, объяснением моему состоянию хорошо послужит моя завышенная самооценка и самолюбие. За мной носились, за мной всюду бегали воздыхатели, всюду мне доставались первые места. Но тут получалось порой, что чтобы добиться простого поцелуя, надо было разбиться в лепёшку. А такого мне не хотелось. Именно поэтому каждый раз после наших встреч и совместных милований мне требовалось дня на два уйти в запой и загул, застряв в каком-нибудь баре или, быть может, взяв двух шлюшек на ночь. К дому мы подъехали уже в полнейшей темноте. Ноги я едва тащил за собой, хотя и мечтал поскорее свалиться на кровать в объятия Гилберта, незаменимого и неповторимого, уснуть и проснуться дней через сорок. Найтгест тоже по большей части молчал. Он вообще в последнее время всё больше предпочитает хранить молчание, а мне приходится болтать, чтобы хоть как-то разрушить подступающую тишину. Впрочем, нам не всегда есть, о чём поговорить, к сожалению. Иногда он начнёт что-то говорить про работу, а иногда просто молчим, и молчание это вгрызается в самую глубину души, вырывает куски мяса, а мы словно и не замечаем. Бывает, что он вдруг начнёт со мной нежничать.

– Артемис, любовь моя, счастье моё, – шепчет он где–то возле моего уха, едва касаясь губами кожи, обнимая или поглаживая пальцами тыльную сторону моей ладони. – Ты мой самый лучший, мой единственный, мой сладкий.

Третий комплимент начинает тешить моё самолюбие, пятый веселит, а после шестого хочется дать ему по морде и засунуть головой в сугроб. Кроме этих нежничай меня всегда раздражали эти перманентные поглаживания по одному месту. Сначала вроде приятно, а потом хочется выть и орать, сунув руку под раскалённое железо, лишь бы только отголосок этих прикосновений поскорее выветрился. Однако сколько бы я это не объяснял моему любовнику, он этого не понимал и раз за разом, бывало, когда мы гуляли, держась за руки, он начинал поглаживать костяшку моего большого пальца. Минуты две было приятно и даже тепло от этих ласковых прикосновений, а потом уже в глубине тела рождалось грубое жжение, недовольство, мне хотелось рычать и орать, но я лишь одёргивал руку. И я даже не знаю, что для моего любовника было бы хуже – крики и ругательство или безмолвное отдёргивание руки.

Мы поднялись в мою квартиру, и я принялся за сбор вещей, а Гилберт, золотая душа, принялся готовить нам кофе и лёгкий ужин. Вещей я собрал не так уж и много, поскольку помнил, что у моего деда наверняка сохранилась какая-то одежда от моих бывших поездок в Ирландию. Признаться честно, я несколько нервничал – я собирался уехать из дома на длительный срок. И, пусть у меня не было ни домашних питомцев, ни работы как таковой, я жутко переживал – а вдруг? А если? Эти вечные недомолвки и вечное самоедство с моей стороны меня когда-нибудь убьют, и я не удивлюсь, если в ближайшее время. Тихо посмеиваясь и кидая в чемодан очередную рубашку, я услышал позади себя шаги – Найтгест принёс поднос с двумя чашками кофе и лёгким фруктовым салатом. Вот это я понимаю – здоровое питание. Ну, как здоровое? Я бы всё равно не решился сейчас готовить салат из-за больной руки, так что, пусть уж лучше Гилберт.

***

Утром мы с Найтгестом дважды стукнулись лбами в коридоре, пока я бегал одеваться, на кухню за очками, в ванную и туалет. Гилберт же наспех приготовил блинчики и кофе, а пока я был в душе, отнёс мой чемодан в машину. Завтрак проходил настолько быстро, что мне даже показалось, что мой желудок тихо ругается на меня: «Какого хрена так быстро и так мало?!» Однако мне было не до того – я молился (неизвестно кому, правда, но не суть дела) о том, чтобы на дороге в аэропорт не было пробок. Какое там! Минут на двадцать мы абсолютно точно встали. Но на самолёт я не опоздал. Но мне навсегда врезался в память наш прощальный поцелуй. Не подумайте – ни капли романтики. Он наспех поцеловал меня в щёку, я же спешил коснуться его губ, чтобы после броситься бежать дальше, а Гилберту пора было ехать обратно в офис – он мог опоздать на собрание. И я очень жалею, что этот поцелуй у нас получился таким торопливым, сухим, смазанным, а я не успел даже взглянуть в тёмные глаза любовника. Почему я об этом жалел, я скажу чуть позже, когда до этого дойдёт.

Я вбежал на самолёт в самую последнюю минуту посадки, держа на плече одну единственную лёгкую сумку – мой чемодан уже был в багажном отделении. Рука болела, но я терпел и смог обратить на неё внимание только тогда когда сел на своё место у иллюминатора. Мне нужно было отдышаться, но я никак не мог – в горле засела саднящая боль, грудь сдавило стальным обручем, и лишь через пять минут моё дыхание выровнялось, ровно как и пульс. Я глянул на руку и понял, что я дурак, потому что забыл сделать перевязку – проступила кровь из-за активного эксплуатирования повреждённой и пока что неработоспособной конечности. Усталость сказалась и я уснул, не забыв, к счастью, застегнуть ремни безопасности.

Слова стюардессы долетали до меня откуда-то издалека, я их даже не воспринимал. Но «рейс 815» заставило меня усмехнуться через дрёму, но и только. Всего лишь слишком много смотрел этот дурацкий сериал. Впереди у меня было два часа блаженного сна.

Когда мы прилетели в Дублин, я чувствовал себя так, словно спал стоя на морозе с открытой шеей и поясницей – всё тело болело из-за неудобной позы, которую я выбрал для того, чтобы дремать. До самого выхода из аэропорта я безумно хотел найти ближайший туалет, чтобы проблеваться, но стоило выйти на свежий воздух, как я успокоился. Меня уже ждал водитель, старый знакомый с замечательным именем Климентий. Я иногда задавался вопросом, где дедушка его откопал – тощий, как скелет, которого обтянули кожей, но при этом весёлый и приятный в обхождении мужчина уже не молодого возраста. Наверное, он был русским, судя по ясной голубизне глаз и светло-русым волосам, что были коротко стрижены, благодаря чему я мог прекрасно рассмотреть неправильную форму его черепа.

Климентий положил мой чемодан в багажник, и через минуту мы уже ехали прочь от аэропорта в особняк моего деда. Пожалуй, я даже несколько боялся этой встречи – мой дед был одним из тех людей, которые скорее дадут тебе по морде, чем пожмут руку при встрече. Впрочем, в нём пугало не это – он всегда был спокойным, как удав перед броском. Но если кому-то удавалось вывести его из себя, из спокойнейшего человека он превращался в… хм… берсерка, пожалуй. Впрочем, неважно. Бедолага, попадавшийся ему под горячую руку, как правило, оказывался наравне с полом, размазанный тонким слоем. Морально. Лет так тридцать назад, пожалуй, были бы и физические лепёшки.

Иногда я начинал соглашаться с моей матерью, которая всё делает наперекор своему отцу – она и вышла-то замуж за француза только потому, что мой дедушка терпеть не мог «этих забрызганных духами выскочек с любовью к сексу, вину и кексам». Когда он это говорил, мне всегда становилось интересно – что же заставило его подвести такой итог? Одновременно с этим я начинал хихикать, но от греха подальше прекращал. Почему я понимал мою мать? Иногда просто хотелось позлить этого человека, просто для того, чтобы увидеть хоть какую-то тень эмоций. Сколько раз я не виделся с дедом, у него на лице мелькала насмешливая, презрительная усмешка, безразличие и местами, если его развеселить, – кислая радость. Смеялся он неохотно, скорее фыркал или хмыкал тихо в трубку с табаком. Но чего у него никогда было не отнять – так это любовь к книгам, уюту и хорошему табаку. Когда я гостил у него, я переходил с сигарет на трубку. У него их было не меньше двух десятков, разные сорта табака. В общем, много маленьких приятных вещей. Если я ездил по работе, мы втроём – я с братом и наш дед – могли подняться в библиотеку, взять понравившиеся книги и подолгу молча читать и курить или разговаривать о чём-нибудь, или же просто молчать, думая о своём. Меня такие посиделки вполне устраивали, и я считал их вполне себе домашними, хотя, быть может, я так считаю только потому, что воспитан человеком прошлого века, а именно – своим дедушкой. Но Артемис (старший, который не я) был постоянно для меня идеалом. В свои почти восемьдесят он был бодр, как мальчишка.