Текст книги "Смерть - понятие относительное"

Автор книги: Лякмунт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Я уже упоминал, что рассказывал дяде о тебе. Мне даже показалось, что заочно он в тебя влюбился: всё выспрашивал о твоих внешности, привычках и знакомствах.

– А ты, значит, с удовольствием рассказывал, – осуждающе сказала Алена.

– Пойми, мне очень нужно было с кем-то говорить о тебе. Ты была когда-нибудь влюблена по-настоящему? Тебе знакомо это чувство?

Алена посмотрела на Ивана долгим взглядом. Ей хотелось сказать, что да, была и, кажется, это чувство приходит к ней снова, но вместо этого, она опустила глаза и тихо произнесла:

– Я всё понимаю. Прости меня.

– Простить тебя? За что? – изумился Иван.

– Рассказывай, пожалуйста, дальше, – попросила Алена. Иван замолк, напряженно о чем-то размышляя. Дернул зачем-то себя за нос и задумчиво сказал:

– До меня только что дошла одна вещь. Точнее, две вещи. Первая копия должна была встретиться с тобой, а ты, наверное, где-то задержалась: при встрече дядя упомянул непунктуальность одной молодой особы. У копии времени было в обрез, с минуты на минуту она должна была исчезнуть. Тогда дядюшкин двойник подбросил тебе чемоданчик, а сам забрался на чердак, откуда вскоре испарился, в смысле, исчез. Алена, убийца сказал тебе правду. На чердаке, действительно, нашли дядину одежду.

– А что ты понял еще? Что за вторая вещь?

– Ко мне приходил не дядя, а его копия, – возбужденно заговорил Иван, – понимаешь, копия. И грузовик сбил не дядю, а копию, которая, всё равно, должна была вскоре исчезнуть. Теперь я уверен, что грузовик – это не случайность. Убийца – всё тот же Дмитрий Сергеевич, который был уверен, что убивает настоящего дядю Персика. А сам дядя, возможно, до сих пор жив и здоров. Это было бы здорово!

Иван снова взял в руки листки, пролистал все странички, одну за другой, и сказал:

– В основном, это всё. Тут в конце, правда, имеется еще одна важная разгадка, без которой невозможно выполнить секвенцию удвоения, – Алена почувствовала, что перестает понимать вообще что-либо и жалобным голосом спросила:

– Какая разгадка?

– Дядя объясняет, что такое «кровь Спасителя».

– А я и сама знаю, – улыбнулась Алена.

– Не помню, я тебе говорил, что девушка, которую я люблю, не просто красавица и умница, а удивительная красавица и невероятная умница?

– Да, – подтвердила Алена, – что-то такое припоминаю. Затем девушка ненадолго призадумалась и сказала:

– Странно. Получается, что рецепты были разделены не на три части, как написано, а на четыре. Одну дядя принес тебе, одну мне, одну отослал в Секвенториум, и еще одну спрятал на березе.

– Наверное, всё, что было предназначено мне – это одна часть, – предположил Иван, затем заговорщицки посмотрел на девушку и сказал:

– Знаешь, что?

– Что? – с улыбкой спросила Алена.

– А давай шампанское откроем? – но девушка отрицательно покачала головой:

– Не сейчас. Не спорю, кое-то прояснилось, но своей задачи мы еще не выполнили. По городу ходит убийца, который на нас охотится и подобрался к нам уже совсем близко. Но теперь я знаю, что нам делать. Мы больше не будем убегать, как пара кошек от стаи собак. Теперь охотиться на него будем мы. Ты и я.

Глава XVII

Место Боголюбск.

Начало 17.07.2010 09:00.

Окончание 17.07.2010 14:10.

Я проснулся и ощутил, что лежу на спине. Похоже, с того момента, как я забылся, прошло не более двух часов. С трудом разлепил глаза и тут же снова зажмурился – потолок был освещен ярким солнцем. Я резко перевернулся на правый бок и открыл глаза. Какое счастье, это был не сон! Спиной ко мне, свернувшись калачиком, совершенно голая и чертовски соблазнительная лежала смуглая девушка. Хия. Моя Хия. Передо мною тут же пронеслись воспоминания о недавней ночи. Возникло ощущение нежности и сразу же, следом за ним, острое желание. Я два раза перекатился через спину и прижался к своей возлюбленной, немного согнув ноги. Ложки. Мы лежим, как ложки. Не я придумал это сравнение, но как похоже! Моя грудь и живот ощущали нежную кожу спины Хии, а согнутые ноги прижимались к тыльной стороне бедер моей любимой. Я подсунул правую руку под ее гибкое тело и сразу же нашел грудь. Рука моя наполнилась. Хия резко развернулась. Её рука обняла меня за шею, губы нашли мои, и тут моя левая кисть, не ожидая моих распоряжений, заскользила по боку девушки, ощущая подушечками пальцев ребра под упругим нетолстым слоем мышц и, следуя изгибам тела, опустилась к тонкой талии, где ожидаемо уперлась в крутой излом таза. Я немного отстранился от возлюбленной, слегка согнул руку в локте и изменил направление движения. Вскоре кончики пальцев скользнули по пупку девушки, но, не заинтересовавшись им, проследовали ниже…

Минут через двадцать я постарался вывести Хию из состояния дрёмы, легонько прикусив зубами её очаровательно нежную мочку. Я почувствовал, как она вздрогнула, и шепнул в маленькое изящное ухо:

– Давай сегодня никуда не пойдем. Пролежим тут весь день и всю ночь.

В ответ на это Хия легко, впрочем, без применения силы, освободилась от моих объятий и поднялась с нашего ложа. Я снова прикрыл глаза и перевернулся на спину.

– Десятый час! – объявила девушка. Наверное, она бесшумно добралась до ветхого письменного стола, где я оставил свои часы. – В дружине нас ждут через пятьдесят минут, – продолжил мелодичный негромкий голосок, – пора подниматься.

– Позвони и скажи, что мы будем на полчаса позже, к половине одиннадцатого, – деловым тоном сказал я: раз уж мы возобновили служебные отношения, невредно напомнить, кто из нас тут распоряжается. – Мне тут пришла в голову одна мысль, мне понадобится еще полчаса, – объяснил я, немного смягчая деловой тон. После этого я бодро вскочил и отправился под душ, где в течение десяти минут формулировал текст нерушимого обещания, которое должны принести наши союзники.

Мысль о том, что, коль скоро, у нас оказались стандартные пирамидки, неплохо бы обезопасить себя от поклонников вождя мирового пролетариата, пришла мне еще вчера. Под сильными струями душа я определился с основными тезисами обещания и вскоре сидел за столом, фиксируя их в письменном виде.

– Хия, посмотри, пожалуйста, что-нибудь на завтрак! – крикнул я, не прерывая своей творческой деятельности.

– Кофе придется варить в кастрюльке, – сообщила из кухни девушка через некоторое время.

– Вари! Нас мелкие сложности не пугают, – отозвался я и продолжил литературные упражнения. Строго говоря, литературными упражнения были лишь отчасти. Вообще-то, литературно-эстетические ценности формулировки обещания не играют никакой роли. Важна была лишь однозначность клятвы – не зря же любой юридический документ (кроме защитных речей адвоката, разумеется) написан кошмарным, с точки зрения словесности, языком. Не напрасно мой друг Петров потратил долгие часы, выбивая из меня любовь к литературным красивостям и обучая формулировать мысли так, чтобы трактовать моё произведение можно было бы единственным образом, тем самым, что имел в виду я. Через пятнадцать минут был готов текст, изобиловавший милыми любой законотворческой душе оборотами. Трижды в клятве встречались «каковые вышеупомянутые» и дважды «обстоятельства непреодолимой силы». К слову сказать, за все безобразия, вызванные таковыми вышеупомянутыми обстоятельствами, ответ несла сторона, принимающая обязательства. Я с удовольствием перечитал свое произведение. В нем моим новым союзникам запрещалось не только повторное использование секвенции эха (оживления), но и всякое о ней упоминание в устном или письменном виде. Запрещалось также «преднамеренное и иное» использование прочих секвенций (я собирался, в качестве бонуса, получить у дружинников секвенцию, на грэйс которой они подловили нас с Хией в день приезда). Я вовсе не планировал надувать наших новых партнеров, подсунув им нестойкую копию Ильича, поэтому в разделе «термины и определения» упомянул, что однократным применением вышеупомянутой секвенции считается отправление всех необходимых для успешного достижения названной цели обрядов и ритуалов. С одной стороны, на сомнительную с моей точки зрения, формулировку «обряды и ритуалы» секвенция нерушимого обещания реагировала должным образом (этому меня научил Петров). С другой стороны, я не собирался никому рассказывать, что для того, чтобы копия не исчезла сама собой через некоторое время, секвенцию эха следует провести дважды. На всякий случай, я запретил разглашение целей применения секвенции эха. Если вдруг возрожденный нами Вождь приобретет некоторую известность, я бы не хотел, чтобы его появление связывалось с Секвенториумом.

Еще через двадцать минут мы с Хией вышли из подъезда и не спеша отправились в сторону вокзала.

Господин Ленский встретил нас с радостью, как старых друзей. Обратился ко мне по имени и дружески стиснул мой локоть. В ответ я назвал его Арнольдом и слегка хлопнул по плечу. Похоже, что от нашей вчерашней встречи у него не осталось никакого неприятного осадка – отходчивые ребята эти дружинники! После распоряжения, отданного в телефонную трубку негромким голосом, нам всем принесли по чашечке кофе. Не в обиду Хие будет сказано, но кофе в клубе любителей Ильича оказался куда вкуснее, чем тот, что был сварен в кособокой кастрюле у нас на квартире. Впрочем, Хия кофе пить не стала, а заняла обычное место у меня за спиной. Первым делом я поинтересовался у Ленского, кто, кроме него, посвящен в планы оживления Вождя (мне нужно было понять, сколько человек придется приводить к обещанию). Оказалось, что кроме самого Арнольда и еще одного «ключевого сотрудника», никто и понятия не имеет о великих замыслах. Меня это очень удивило:

– А остальные? Зачем они с повязками по городу ходят?

Ленский начал объяснять, что молодые люди всеми силами желают поддерживать порядок в родном городе и помогать правоохранительным органам в предотвращении правонарушений. Мне это показалось не слишком убедительным, поэтому он добавил, что дружинники получают дополнительно три дня к оплачиваемому отпуску. Меня и этот довод не очень удовлетворил. Тогда Ленский вынужден был объяснить, что в Боголюбске дела с рабочими местами обстоят не очень хорошо, поэтому, «при прочих равных», предпочтение отдается тем, кто хотел бы работать в дружине.

– А еще, мы им немного доплачиваем, – под конец добавил он.

– Это деловой подход, – одобрил я. – А деньги где берете?

Предводитель дружинников начал путано рассказывать о специальном фонде, учрежденном предпринимателями города, в который, на строго добровольной основе, любое лицо, юридическое и физическое, вправе сделать взнос в денежной или иной форме.

– Да ты, братец, просто вымогатель, – мысленно заключил я, – похоже, твоя деятельность в американском языке носит название «протэкшн», а в нашем, многословном и могучем, называется словом «рэкет».

Я не стал делиться своей догадкой, а, вместо этого, перешел к насущным делам, объяснив, что оба, посвященных в тайну, должны будут принести нерушимое обещание. Кроме того, я собирался услышать все подробности о деятельности боголюбской дружины в погоне за секвенциями. Ленский захотел ознакомиться с текстом, долго его изучал, а потом отложил в сторону и, с некоторым недоумением, сказал:

– Значит, обряд существует на самом деле?

– Какой обряд? – удивился я.

– Обряд нерушимой клятвы.

– Мы называем это секвенцией нерушимого обещания, – уточнил я. – А почему вы так удивлены? Наверняка, Попцов вам говорил об этом, когда вы пытались вытащить из него рецепты.

– Мы ему не поверили, – коротко ответил Ленский.

– Мне можете верить, – сообщил я. – Зовите своего «ключевого сотрудника».

– Секундочку, – попросил Арнольд. – У меня есть вопросы по тексту. Что означает «перестану дышать»?

– Это стандартная формулировка, – успокоил его я, – если нарушите обещание, то тут же умрете. От удушья, полагаю.

– Но Попцов умер от сердечного приступа! – воскликнул Ленский.

– Вот ты раскололся, гнида с чистыми руками, – с удовлетворением подумал я и сказал:

– Вы правы. Есть другая стандартная формулировка «Пусть у меня перестанет биться сердце», – признал я. – Будем менять?

– Нет, что вы, – испугано сказал Арнольд. – Я не собираюсь нарушать.

– Ну и отлично! – заключил я. – Зовите своего ключевого сотрудника.

– Еще минуту, пожалуйста, – в голосе собеседника неожиданно появились металлические нотки, – мне нужны гарантии.

– Какие еще гарантии?

– Я должен быть уверен, что вы выполните свое обещание.

– Будьте уверены, выполню. Траутман без нужды не врет, – кстати, и то и другое было святой правдой. Я собирался выполнить обещание, данное этим блаженным, и, действительно, без нужды не лгу.

– Мне нужны гарантии, – кажется, Арнольд зациклился.

– Боюсь, что вам придется поверить мне на слово, – сухо сказал я. – Мои вчерашние заявления – не пустые угроза, а официальная позиция Секвенториума. Я осознаю, что вчера ввел вас в заблуждение, объявив, что ваши сотрудники убиты. Вы хотите, чтобы я начал сожалеть об этой своей небольшой лжи? – произнеся эту речь, я выпучил глаза и грозно уставился на много возомнившего о себе Арнольда. Как-то Петров упомянул, что, если я немного потренируюсь, то смогу воспроизводить «взгляд василиска», приписываемый современниками императору Павлу. Петров знал, о чем говорил – это взгляд, если я его понял правильно, ему как-то пришлось испытать на себе. Честно говоря, это заявление мой друг сделал, находясь в некотором раздражении, после того, как на какое-то его критическое замечание, я начал яростно пожирать его глазами. Наш небольшой конфликт разрешился, как всегда, через пару минут, но слова Петрова запали мне в душу.

– Зовите свою ключевую фигуру, – повторил я. – У нас с вами еще куча дел. – Я не очень представлял, какую кучу имею в виду, но, похоже, мой деловой тон возымел эффект: Ленский снял трубку, потыкал пальцами клавиши и сказал:

– Дима, ты где? – трубка что-то проквакала в ответ. – Хорошо, пусть идут патрулировать улицы, а ты – бегом ко мне.

После этого господин Ленский посмотрел на меня и объявил:

– Сейчас придет, – затем взял со стола и начал перечитывать текст нерушимого обещания.

Я попросил разрешения закурить и обернулся к Хие:

– Может, присядешь?

Хия отрицательно мотнула очаровательной головкой, и мне тут же захотелось послать все секвенции к черту и очутиться с ней в постели. Но, как любит говорить моя возлюбленная, мы – на работе.

Ленский снова отложил бумагу и обратился ко мне:

– Если я правильно понял, вас интересуют все сведения о секвенциях, которые мы сумели добыть?

– Совершенно верно, – подтвердил я. – Кроме того, я рассчитываю услышать изложение всех ваших действий в хронологическом порядке, включая, разумеется, предысторию. Это мне поможет найти рецепты и выполнить свои обязательства перед вами.

– Боюсь, что если я с принесу нерушимое обещание, как вы его называете, то не смогу отвечать на ваши вопросы.

– Это еще почему? – удивился я.

– Перечитайте текст, пожалуйста, – и Ленский пододвинул ко мне листок с текстом.

Я перечитал обещание и понял, что он прав. Пришлось в текст внести изменения, разрешающие обсуждать секвенции с лицами, уже знакомыми с этим предметом. Арнольд прочитал мою правку и высказал опасение, что изменения, внесенные в форме зачеркивания и вставок, могут оказаться недействительными.

– Арнольд, вы же экономист, а не бюрократ, – пристыдил я его. В ответ Ленский заметил, что речь идет о его жизни, а, главное, о великом деле, и он не может рисковать.

– Можете переписать всё начисто, – разрешил я.

Ленский принялся переписывать обещание, а я начал вертеть головой по сторонам, прикидывая, чем бы заняться.

– Арнольд, скажите, а Ленский – ваша настоящая фамилия? – мне это было в самом деле любопытно.

Ленский прервал процесс письма, внимательно на меня посмотрел и ответил:

– Нет. Это псевдоним.

– Любите Пушкина?

– Очень люблю. Но Владимир Ленский здесь ни при чем. Хотя мой псевдоним, как и его фамилия, производные от реки Лена.

– Как и фамилия Ленин, – догадался я. Арнольд кивнул головой и продолжил переписывать обещание.

Минуты через три, после того, как чистовой вариант нерушимого обещания был закончен, появилась «ключевая фигура» – усатый коренастый мужик с очень темными волосами.

– Дмитрий, – начал нас знакомить Арнольд, – а это – господин Траутман. Он представляет Секвенториум. А это, – ленинским жестом указал он на Хию, – коллега господина Траутмана.

Принесение нерушимого обещания, вопреки моим опасениям, прошло более-менее гладко. Дело в том, что до этого мне случалось единовременно принимать обещание только от одного человека. На занятиях, «курсах молодого бойца», как называл их Петров, теоретически я научился принимать обещания от нескольких человек, но никогда этого не делал. К сожалению, принять обещание у обоих дружинников последовательно не представлялось возможным из-за довольно продолжительного времени безразличия этой секвенции. Поэтому, я начал судорожно вспоминать технические подробности групповой клятвы. Кажется, если смешать кровь всех участников, то в случае нарушения обещания одним из них, кара постигнет всех. Или наоборот? Не помню. Но отступать было поздно. Я вытащил из сумки пирамидки, выставил их в пентаграмму и предложил дружинникам переместиться внутрь треугольника. После этого сообразил, что не представляю, чем отворить кровь у своих клиентов. Прежде подобные мероприятия происходили после предварительной подготовки, и у меня всегда была стерильная игла. Моя проблема решилась незамедлительно:

– Возьми, – Хия протянула мне пару каких-то маленьких штуковин, запечатанных в полиэтилен. Я их сразу узнал. Такими железяками мне неоднократно тыкали в палец в поликлинике, когда брали для анализа кровь.

– Одноразовые. Стерилизовать не надо. Но спирта нет, – лаконично прокомментировала Хия.

– Арнольд, у вас не найдется спирта или водки, – спросил я. – Хорошо бы пальчики смазать, чтобы заразы не занести.

– Есть коньяк в нижнем ящике стола, – ничуть не удивившись, ответил Ленский.

Хия быстро подошла к столу и подала мне бутылку Метаксы.

– Этим только пальцы мазать, – одобрительно подумал я.

Спустя мгновение я вылил немного греческого напитка на неприлично выставленный средний палец Арнольда, ткнул его острой железкой и промокнул выступившую капельку крови текстом нерушимого обещания. Тут же раздался грэйс. Такую же процедуру я проделал и с «ключевой фигурой», хотя грэйс немного мешал сосредоточиться. После этого я произнес стандартную формулировку:

– Вам следует прочитать этот текст вслух или про себя, как вам будет удобно. Прочитать так, чтобы вы сами поверили, что полностью согласны с его содержанием.

Сказав это, я вытянул руку с текстом нерушимого обещания так, чтобы оба дружинника могли его видеть. Прошло около двух минут, а ароматического взрыва всё не было.

– Кажется, кое-кто не хочет приносить обещания, – раздался голос Хии. Она покинула свой пост и стояла рядом со мной, уставившись на темноволосого, – ты что, не веришь, что способен выполнить, что обещаешь?

В ее голосе не было слышно угрозы, но, похоже, Ленский уже успел описать темноволосому методы моей девушки – «ключевая фигура» сдвинула брови и усердно начала читать текст с начала. Через пару секунд я ощутил ароматический взрыв. Секвенция нерушимого обещания состоялась. Принесшие клятву дружинники, разумеется, ничего не почувствовали, а мне, чтобы прийти в себя, потребовалось не менее минуты. Эту минуту я провел, бесцельно бродя по кабинету, после чего подошел к Ленскому и предложил перейти к следующей части нашей встречи.

– Что за следующая часть? – напряженно спросил Дмитрий, ключевая фигура. – Мне показалось, что за какие-то неизвестные мне деяния он ожидал получить взбучку, а после принесения обещания расслабился, решив, что всё плохое уже позади.

– Мы должны рассказать Андрею, как пытались добыть рецепты, – пояснил Ленский, – это ему позволит помочь нам, – тут он испуганно замолчал.

– Не бойтесь, Арнольд, – успокоил его я, – говорить при нас про оживление Владимира Ильича можете совершенно безбоязненно.

– И безнаказанно, – добавила из-за моей спины Хия. – Вы же видели новый текст. Нерушимое обещание в нашей компании не сработает. Разумеется, если вы не попытаетесь использовать секвенцию самостоятельно.

– Разумеется, не сработает, – подтвердил я. – Постарайтесь начать рассказ с самого начала. Откуда вы узнали о секвенциях?

Дмитрий прокашлялся, собираясь начать рассказ, но Ленский его перебил:

– Дима, начну я, а ты уж потом расскажешь о своих делах.

Дима послушно замолк, а Арнольд начал излагать предысторию охоты за зеркальными секвенциями. Поначалу рассказ мне показался скучноватым, но вскоре в нем начали фигурировать объекты моего пристального интереса последних дней, и я навострил уши. Оказалось, что идея оживления Вождя принадлежит не Арнольду, а некому старшему товарищу, имени которого Ленский называть не захотел, тем более, что товарищ давно умер.

– Вы уж назовите как-нибудь своего покойного старшего товарища, – попросил я, – придумайте ему какое-нибудь имя.

– Какое? – растерянно спросил Арнольд.

– Откуда я знаю! Старец, Патриарх – какое хотите.

– Можно, я его буду называть Капитаном?

– Как вам угодно. Он что, моряком был?

– Нет, военным переводчиком. Капитан – его звание.

– Тогда пусть будет «Переводчик», не возражаете? Арнольд кивнул головой, принимая мое предложение. Из его дальнейшего рассказа выяснилось, что Переводчик появился в Боголюбске вскоре после войны, демобилизовавшись из армии.

– Меня в то время еще на свете не было, – счел необходимым уточнить Арнольд. В самом конце восьмидесятых годов прошлого века Переводчик обратился к молодому человеку, который в те времена работал инструктором горкома комсомола, с предложениями по улучшению работы городской дружины. В те годы многие дружинники, увы, использовали свои повязки и удостоверения в основном, чтобы проходить без билета в клуб на танцы и посещать без очереди комсомольско-молодежное кафе «Дружба». Идея ветерана очень понравилась молодому Арнольду, который чувствовал, что комсомол из авангарда советской молодежи превращается в массовое сборище безразличных людей, в толпе которых редкими гнилушками светили тускловатые звездочки расчетливых карьеристов. Сам Арнольд был совсем не таким, но его многочисленные идеи разбивались о стену циничного благоразумия комсомольского начальства. С помощью Переводчика дружина вскоре превратилась в настоящий боевой отряд, пользующийся заслуженным уважением населения города. Про подвиги дружинников регулярно писала городская газета, а, после того, как дружина заняла первое место в областном смотре, в Боголюбске регулярно стали появляться корреспонденты из самой Москвы. Кстати сказать, псевдоним «Ленский» появился именно в те годы. Им командир дружины подписывал свои заметки, в которых увлекательно описывал боевые рейды, проводимые его спортивными ребятами. Дружинники безжалостно выпалывали зловредные сорняки, мешающие нормальной жизни трудящихся. В Боголюбске была прекращена деятельность всех без исключения фарцовщиков, спекулирующих джинсами, дисками иностранных поп-групп и прочим заграничным барахлом. Нелегальная ночная торговля водкой осталось в далеком прошлом, и таксисты на вопрос «Командир, бутылки не будет?» лишь тяжело вздыхали. В магазинах прекратился обвес и обсчет покупателей, а официанты немногочисленных кафе и ресторанов перестали унижать свое достоинство, вымогая у посетителей чаевые. Неугомонный Арнольд, вдохновленный примером известного, но опального в те годы политика, попытался сражаться и против некоторых привилегий городского начальства, но вскоре осознал преждевременность этой борьбы. Про преждевременность ему объяснили в городском комитете партии, куда пригласили для беседы. Тем не менее, вскоре в Боголюбске не осталось ни одного нормального молодого человека, который бы не состоял в дружине или не мечтал бы в нее вступить.

Как-то Переводчик пригласил молодого командира к себе в гости, где, взяв с него честное комсомольское слово хранить тайну, продемонстрировал чудесное удвоение Арнольдова комсомольского билета. Подробностей этого чуда ветеран не раскрыл, но Ленский твердо помнит, что для клонирования документа применялись разноцветные тетраэдры. Переводчик рассказал, что замечательные фигурки привез из капитулировавшей фашисткой Германии, где служил военным переводчиком при штабе дивизии, и поделился своими планами использовать их для укрепления экономической мощи Родины. К сожалению, так же, как бензин двигателю внутреннего сгорания, пирамидкам нужно было некое особое топливо, последнюю каплю которого ветеран использовал, чтобы посвятить молодого человека в эту тайну и привлечь на свою сторону. Переводчик рассказал Ленскому, что уже долгие годы занимается изобретением топлива для тетраэдров, и рассчитывает на скорый успех. Затем ветеран взял с Арнольда еще одно честное комсомольское слово и рассказал вещь поистине удивительную. Оказывается, если бы удалось получить какое-то уж совсем особенное топливо, то с помощью тетраэдров можно было бы исполнить мечту людей доброй воли всего мира и вернуть к жизни Владимира Ильича Ленина. Ленский, который во время этого рассказа несколько раз хватался за лежащий перед ним комсомольский билет и его копию (копия, что интересно, была зеркальной: все надписи читались справа налево, а на обложке Владимир Ильич повернул голову в ту же сторону, что и на комсомольском значке, словно выполняя строевую команду «равняйсь!»), ни на секунду не усомнился в правдивости рассказа старшего товарища. Он вдруг отчетливо представил, как мимо усиленного караула поста номер один, в сопровождении руководителей партии и правительства, он, вместе Переводчиком, проходит в Мавзолей. А вскоре из самого важного знания Советского Союза выходит Владимир Ильич в своем знаменитом крапчатом галстуке, держа в руке свернутую кепку.

– Комсомольская дружина готова вам помогать всеми силами! – торжественно объявил Ленский. – Какие будут распоряжения?

Выяснилось, что владельцу тетраэдров для изучения на время понадобятся экспонаты из Боголюбского краеведческого музея. Арнольд договорился с руководством музея и регулярно по заказам старшего товарища приносил для исследований музейные ценности. Почему-то Переводчика больше всего интересовали старинные монеты и украшения, серебряные и золотые. Золотых предметов в музее почти не было. Арнольду объяснили, что большая часть из них передана в московские музеи, как предметы хранения, обладающие повышенной культурной ценностью. Честнейший Переводчик на следующий день всегда возвращал взятые на время экспонаты. Правда, как-то раз случилась неприятная история. Ленский принес для изучения пятьдесят три серебряных монетки из древнего клада, лет десять назад обнаруженного при земляных работах в центре города. Когда пришло время возвращать экспонаты в музей, оказалось, что монет осталось только пятьдесят две. Переводчик с горечью поведал молодому соратнику, что в процессе изучения монета была уничтожена: ее пришлось растворить в кислоте. Ветеран попросил командира дружины обратиться к городским нумизматам, чтобы они продали монету взамен пропавшей. Арнольд без труда отыскал нумизмата, и тот с удовольствием за два рубля продал дружиннику нужную монетку. После этого случая Переводчик попросил Ленского помочь ему ознакомиться с частными коллекциями городских коллекционеров. Нумизматы все как один оказались сознательными гражданами и с удовольствием предоставили для изучения свои сокровища. Некоторые из них настолько желали помочь научным исследованиям, что предлагали безвозмездно передать часть своих монет в пользу советской науки.

Так прошло десять лет. За это время исчез комсомол, коммунистическая партия Советского Союза, да и сам Советский Союз приказал долго жить. Но Арнольд продолжал приносить старику образцы для исследований. В этом ему очень помогал авторитет руководимой им дружины. Что интересно, со временем авторитет организации не упал, а лишь увеличился. Кроме охраны правопорядка, дружина начала выполнять новые задачи, продиктованные изменившимися временами. Дружинники, не оставляя патрулирования улиц, занялись новыми видами деятельности – увлекательными и, в то же время, доходными. Они охраняли бизнес, принадлежащий добропорядочным гражданам, от бандитов и недобросовестных конкурентов, помогали людям, одолжившим на время честно заработанные деньги другим, зачастую непорядочным, вернуть долги. Одним словом, дел было много. В дружину по-прежнему с удовольствием вступали подросшие молодые люди, но брали не всех, только лучших – хорошо физически подготовленных и дисциплинированных.

– Арнольд, – перебил я увлекшегося рассказчика, – помните, мы договаривались, что вы будете рассказывать о том, что меня интересует?

– Извините, я увлекся, – ответил Ленский и начал рассказывать про интересное.

Итак, лет десять назад Арнольд пришел к Переводчику, чтобы передать для исследований очередную партию монет и антикварных украшений. Нужно отметить, что к тому времени старик сильно сдал – ему уже было глубоко за восемьдесят. Ветерана одолевал склероз, и он зачастую не помнил вчерашнего дня. При этом воспоминания военных лет сохранились в целости и сохранности, и Переводчик ими охотно делился с Арнольдом. А еще старик полюбил пересказывать содержание исторических и публицистических телевизионных передач, которые, казалось, смотрел целыми днями. Ленский с грустью наблюдал, как под влиянием давления масс-медиа, некрепкие старческие мозги приходят в полнейшую негодность. Например, в тот вечер Переводчик изложил Арнольду с десяток взаимоисключающих суждений о товарище Троцком. Интересно заметить, что каждое из этих суждений он считал абсолютно верным. Оказалось, что Троцкий:

крупный марксист-теоретик;

безграмотная личность;

великий философ;

организатор Красной Армии;

палач русского народа;

создатель Трудовой Армии – страшной предшественницы Гулага;

сионист;

на сегодня имеет последователей больше, чем Ленин;

сволочь, почище, чем Сталин.

Арнольда личность Троцкого не слишком интересовала, кроме того, он старался не спорить со стариком. Поэтому, чтобы сменить тему, командир дружины спросил, как продвигаются дела с исследованием чудесного топлива для тетраэдров. Ответ оказался просто удручающим. По словам старика, топливо, такое, как было использовано для копирования комсомольского билета, он получил еще шесть лет назад, и с тех пор может получать копии чего угодно – хоть хлеба, хоть золота, хоть бриллиантов. Чтобы подтвердить свои слова, ветеран показал Арнольду пластмассовую корзину для бумаг, доверху набитую золотыми украшениями, видимо, копиями тех, что Арнольд шесть последних лет носил ему для изучения. Из любопытства Ленский попытался сдвинуть корзину с места, но не смог. Золота там было килограммов восемьдесят.