Текст книги "Смерть - понятие относительное"

Автор книги: Лякмунт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– А что с оживлением Ленина? – предчувствуя страшный ответ, спросил Арнольд.

– Я не намерен оживлять это кровавое чудовище! – заявил безумный старик, полностью попавший под влияние новейшей историографии.

– Может, Колчака желаете оживить, или, чего там мелочиться, Гитлера? – закипая, поинтересовался Ленский.

– Ни в коем случае! – заявил впавший в полный нигилизм ветеран, – тоже, те еще сволочи!

– Скажите, а вам удалось получить топливо для оживления? – вкрадчиво спросил Арнольд. За последние годы он научился решать многие проблемы довольно прямолинейными способами. Совершая ряд сомнительного рода действий, о которых в эпоху комсомольской юности не мог и помыслить, он всегда помнил о своем великом предназначении. Ради возвращения человечеству его гения, он готов был выбить из старого ренегата и тетраэдры, и топливо.

– Топливо? А как же! – подтвердил Переводчик. Он явно был собой очень доволен. – Но вам никогда не оживить вашу мумию.

– Отчего же? – кротко поинтересовался Арнольд.

– Уж, поверьте, не удастся, – уверенно сказал мерзкий старикашка, – хоть на куски меня режьте!

Ленский встал и собрался уходить. Он бросил прощальный взгляд на человека, который десять лет назад дал ему смысл жизни и теперь пытался его отобрать.

– Арик, – вдруг позвал старик. В последний раз этим именем он называл Арнольда много лет назад, когда они вместе мечтали о том моменте, когда возрожденный вождь поведет их в бой за светлое завтра для всего человечества.

– Я вас слушаю, – официально ответил Арнольд.

– Может, золото возьмешь, на что оно мне? – Арнольд презрительно пожал плечами. Он уже прикидывал: в килограмме примерно тридцать две тройских унции. Унция золота стоит около трехсот долларов. Вся неподъемная иудина корзина стоит меньше миллиона долларов. Для человека, поддерживающего порядок в целом городе, сумма более чем скромная.

– Я вернусь, – пообещал он, стоя в дверях.

– Приходи, Арик, приходи, – любезно пригласил старик. – Только про мумию свою и думать забудь, – добавил он напоследок.

Ленский закручинился и посмотрел на меня печальными глазами. Кажется, рассказ о событиях десятилетней давности вызвал в нем грустные воспоминания.

– А что дальше было? Вам удалось получить тетраэдры? – вид печального дружинника не вызвал у меня никакого сочувствия. Арнольд начал рассказывать, что было дальше.

Он вышел от старика и побрел прочь, накручивая в себе злость.

– Где сейчас другие ветераны? Боевыми орденами торгуют, чтоб на бутылку заработать, а я об этом скоте уже десять лет забочусь. Слушаю его старческий бред, поддакиваю, восхищаюсь глубоким стратегическим анализом: «Жуков побоялся, Конев недопонял, Рокоссовский не рискнул». Ничтожество! Капитанишка! Тьфу! – Ленский, не отдавая себе отчета, двигался в сторону штаба дружины, располагавшемуся в здании железнодорожного вокзала. – В холодильнике предателя не переводились курица, мясо, яйца, сухая колбаса, – продолжал он про себя, – и не на 23-е февраля, а круглый год, все десять лет!

Два дружинника с красными повязками, курившие у главного входа в зал ожидания, увидев начальника, подтянулись и спрятали за спину сигареты. Тот, что повыше, улыбнулся и доложил:

– Здесь все в порядке, шеф. Зашел нас проведать? – в дружине с давних лет сохранялись товарищеские отношения между руководством и народом.

– Всё отлично, ребята. Так держать! – проходя мимо соратников, Ленский бодро кивнул и улыбнулся оптимистичной, но немного усталой улыбкой. Дверь в штаб открылась только после третьего звонка.

– У двери всегда должен находиться дежурный, – раздраженно сказал Ленский. – Дмитрий у себя? – прошел к ближайшей двери и без стука ее отворил. Из-за письменного стола поднялся усатый темноволосый крепыш:

– Привет, шеф. Какими судьбами в ночную пору? Я уже домой собрался. Ты не по поводу лицензий на оружие?

– Нет. Садись. Разговор есть.

– Может, чаю?

– Я же сказал: сядь!

Арнольд подошел к столу и внимательно посмотрел на темноволосого, ответившего спокойным, уверенным взглядом. Дмитрий Сухов. Отличный парень. Спокойный, надежный. Кто же там у них в Органах остался, если таких увольняют по сокращению?

– Скажи мне, Дима, – пристально посмотрев на подчиненного, произнес Ленский. – Я похож на сумасшедшего? – Подчиненный внимательно посмотрел на командира, понял, что тот не шутит и ответил коротко, по-военному:

– Никак нет, – а потом спросил уже совсем другим тоном:

– Что-то случилось, Арнольд?

Ленский подтащил стул, тяжело на него сел и начал рассказывать. Рассказал всё с самого начала, избегая лишних подробностей, но, не упуская ничего существенного. Закончив, спросил:

– Ты мне веришь?

– Однозначно, – кивнул головой темноволосый. Будем работать. Когда?

– Давай, прямо сейчас. Один пойдешь? – темноволосый кивнул, поднимаясь из-за стола.

– Поговоришь с ним и езжай ко мне, – приказал Ленский, – в три часа ночи, в четыре – сразу ко мне. – Темноволосый кивнул, вышел из-за стола и не спеша пошел к двери.

– Ты там его не обижай, – неожиданно для самого себя произнес Арнольд. – Темноволосый, не оборачиваясь, слегка помахал рукой: мол, не обижу.

Этот ваш Переводчик скончался той же ночью по неустановленным причинам? – предположил я.

– Андрей, я же объяснял, мы – не убийцы, – в голосе Арнольда прозвучала настоящая обида. – Старик действительно через неделю умер от инфаркта. Поймите, он мне по-настоящему был дорог. Врачи не сумели его спасти.

Что удалось узнать в ту ночь? – сухо спросил я: не люблю крокодиловых слез.

– Практически ничего, – неожиданно вступил в разговор товарищ Сухов. – Старик сказал, что всё передал совершенно постороннему человеку, и я никогда не узнаю, кому именно. Я попытался узнать, что именно он передал, но и этого не добился, – Сухов замолчал.

– Смелее! – подбодрил я его. – То, что произошло десять лет назад, уже давно достояние истории. Чем больше я узнаю, тем выше у нас шансы на успех.

– Я пытался переубедить старика относительно личности Владимира Ильича, – помолчав, продолжил Сухов. – Но телевидение так промыло ему мозги, что он не слышал ни единого моего слова. Я ему говорю, что Ленин Брестским миром дал народу отдых от многолетней войны, а он: «и вверг в новую гражданскую войну, страшнее прежней». Я ему о необходимости жестоко расправляться с врагами Родины, а он – про миллионы невинных жертв. В общем, я плюнул и ушел.

– Неужели не убедили? – посочувствовал я.

Товарищ Сухов собрался сказать мне что-то резкое, но вмешался Ленский:

– Не отвлекайся, Дима. Рассказывай дальше.

– Я приехал к Арнольду часа в два ночи и доложил обстановку. Мы посовещались, решили не пороть горячку и недельку подождать.

– А через недельку вы снова появились у него? Что-нибудь новое узнали?

– Не узнали, – мрачно сказал Сухов. – К тому времени у нашего ветерана с головой совсем уж плохо стало. Религиозный психоз. Сказал, что, если кого и оживлять, то только Христа. В те годы по телевизору много проповедников выступало. Старичок не тот канал включил, похоже.

Я подумал о новых перспективах использования Туринской Плащаницы в контексте секвенции эха, порадовался живости своего ума и спросил:

– Что он вам еще такого религиозного рассказал?

– Не помню точно. Бред какой-то, – промолвил Сухов. – Ты что-нибудь запомнил? – обратился он к Ленскому.

– Нет, – поморщился тот. – Андрей, это, в самом деле, был бред сумасшедшего. В голове старого человека смешалось всё: Троица, триада, триколор, Тринидад и Тобаго… Одним словом, как я его понял, секвенцией (тогда никто из нас не знал этого слова) может распорядиться только Троица. Поймите, человек был просто болен. Мне тяжело об этом вспоминать. Уже после его смерти я выяснил, что он чуть было не примкнул к одной секте. В какой-то момент я даже был уверен, что он передал рецепты им.

Внезапно я понял, что произошло в тот день. Сначала я даже не хотел уточнять, но все-таки спросил Сухова:

– А потом вы стали настойчиво выяснять, кому он отдал «всё», и у старого человека не выдержало сердце?

– Да, – признался товарищ Сухов.

– Мы тут же вызвали скорую помощь, – быстро добавил Ленский.

Я понял, что Переводчик защитил свой секрет от этих вурдалаков с помощью нерушимого обещания: пообещал умереть, если почувствует, что не может сохранить тайну. Но меня послали сюда не наказывать зло, а найти рецепты, поэтому я спокойно спросил:

– Как вы вышли на Попцова?

На лице товарища Сухова заиграла довольная улыбка, и он сказал:

– Мы искали его десять лет и нашли. Сначала мы вплотную занялись сектой, в которую наш ветеран чуть было не вступил. Они себя называли «боголюбы» – скромненько, со вкусом и с учетом городских традиций. Сходил я пару раз к ним на собрания. Мракобесы они, а не боголюбы! Будь их воля, одели бы весь народ в рясы, а мужиков оскопили. Имел я беседу с их предводителем, духовным наставником, так сказать. Поначалу заслушаться можно; сами знаете, все попы горазды болтать. Только умного человека не проведешь, а наш ветеран был очень неглуп, пока из ума не выжил. Не сошлись они во взглядах с духовным отцом. Конечно, многое в этих «боголюбах» могло привлечь. Например, до денег они не падки, это я сразу подметил. Честные, опять же. Ложь у них чуть ли не самый страшный грех – никому лгать нельзя: ни себе, ни людям, ни, тем более, небесному начальнику. Я у него прямо спросил: передал вам наш ветеран что-нибудь ценное? – Нет, – отвечает, – золото предлагал, откуда-то у него много золота было, да мы отказались, на что оно нам!

– Бывают же такие люди, – порадовался я, – а на чем конкретно они с Переводчиком не сошлись?

– Наш говорил, что люди должны любить друг друга, помогать, жалеть. А они говорили, что человек должен любить Бога, а тот уж сам всех полюбит и пожалеет. Централизованное распределение, так сказать. А совсем расстались они вот на чем. Там у них в секте парочка была, парень и девушка, ну и полюбили друг друга, дело-то молодое. Пришли за благословением к духовному отцу, а он ни в какую. Мол, на девке грех какой-то есть, такой страшный грех, какой только перед смертью отпустить можно, и то, посмотреть надо, отпускать ли. Недостойна она этого парня. Уж как они не просили, а благословения не получили.

– Что за грех известно?

– Не знаю. Что угодно могло быть. Может к причастию во время месячных пришла, может, аборт сделала. Наверняка, дура, сама же и проговорилась на исповеди.

– И чем же всё закончилось?

– Закончилось всё хорошо: ребята в ЗАГС сходили, да расписались. Ну, их из секты и погнали. А наш ветеран давай за молодых заступаться. Сначала просил, а потом поучать начал. Начал отцу духовному Христа в пример ставить. Кто же такое потерпит? Вот его вслед за молодыми и попёрли. Тут, как я понимаю, крыша у него и съехала окончательно.

– Значит, вы поняли, что секвенции он передал не боголюбам, и продолжили свои поиски?

– А как же иначе? Мы люди упорные и опыт кой-какой имеем.

Из дальнейшего рассказа я узнал, что до увольнения Дмитрий обеспечивал государственную безопасность не где-нибудь, а в Боголюбске. Естественным образом у него сохранились неплохие связи с бывшими коллегами, которые дружина успешно использовала. Рассуждали наши реаниматоры следующим образом: некий человек владеет двумя уникальными умениями – создавать копии предметов и оживлять мертвых. Едва ли такой человек будет изготавливать копию коробка со спичками. Впрочем, если он скопирует спичечную коробку, это всё равно будет незаметно. Поэтому, по здравому рассуждению, друзья поначалу взяли под контроль все случаи внезапного обогащения и неподтвержденных, точнее, опровергнутых случаев смерти. Потом решили обращать внимание на любые случаи, когда материальные ценности появлялись ниоткуда. В течение десяти лет они непрерывно анализировали обширные сведения, поступающие к ним от бывших коллег Сухова и из других источников. И наконец с полной уверенностью смогли указать на того, кому безумный Переводчик доверил свои тайны. Лица поклонников Владимира Ильича светились самодовольством; они ожидали, что я тут же начну расспрашивать, каким именно образом они вычислили несчастного Валерианыча. Но я решил их разочаровать. Вместо того, чтобы завороженно уточнять подробности удачного расследования, я поднялся со стула и объявил:

– Пока всё, господа. Спасибо. Встретимся после обеда. Где тут у вас можно прилично поесть?

– Пойдем, Хия, – позвал я девушку, и мы покинули штаб дружины.

– Неужели тебе не интересно, как они изловили этого Валерианыча? – удивилась Хия.

– Еще как интересно, – признался я, – но уж больно захотелось их обломать, – я с удовольствием употребил слово, недавно услышанное по телевизору от одного очень известного политика.

Глава XVIII

Место Боголюбск.

Начало 17.07.2010 14:15.

Окончание 18.07.2010 09:30

Андрей, нам налево, – сказала Хия, когда я, выйдя на привокзальную площадь, уверенно направился направо, – сказали, что ресторан там.

– Давай на секундочку домой забежим, – предложил я, – зайдем и тут же вдвоем под душ. – Промелькнувшая перед моим мысленным взором картина показалась мне очень соблазнительной. Поэтому я добавил, не скрывая просящего тона:

– Забежим буквально на полчасика.

– Нет. Мы на работе, Андрей, – Хия была непреклонна, и я подчинился.

По жаре пришлось идти минут десять. Отказ напарницы ненадолго заглянуть на квартиру настроил меня на желчный лад. Наверное, из-за этого я обратил внимание на убожество автомобильного парка Боголюбска, представленного, в основном, «Жигулями».

– Смотри, – сказал я подруге, указывая на неновую «Шкоду» темно-зеленого цвета, – это самый шикарный экипаж из тех, что населяют этот центр мироздания.

– Он не местный, – равнодушно заметила Хия, которая уже успела миновать несчастный автомобиль, – у него номера московские, – и, не огладываясь, прошествовала к входу в ресторан. О том, что «Шкода» встретилась нам неслучайно, я догадался гораздо позже.

Ресторан назывался «Садко». Пока мы шли вслед за официантом к нашему столику, я успел заглянуть в тарелки немногочисленным посетителям заведения, и увиденное меня не слишком вдохновило. Из-за этого я не стал раскрывать своего экземпляра меню и попросил Хию:

– Возьми мне того же, что себе, плюс кружку пива. Если есть, местного.

Хия быстро пролистала меню, подозвала официанта и начала быстро диктовать. Завершила она заказ словами:

– И три бокала пива. Местное есть?

– «Боголюбское Особое», очень рекомендую.

– Пиво сразу принесите, пожалуйста, – крикнул я быстро удаляющейся спине, после чего укоризненно обратился к Хие:

– Я же просил одну кружку.

– Ты просил всё, как мне, плюс одну кружку, – парировала девушка.

Пиво принесли быстро, и оно оказалось нужной температуры: прохладным, но не слишком холодным. Я взял бокал и, не отрываясь, осушил примерно половину, вслушался в себя и заключил: «Умеют». Хия отпила, как-то по-детски облизнулась и подтвердила: «Да, ничего».

Я отвел глаза. При взгляде на Хию в голову лезли мысли совершенно не гастрономические. Чтобы от них отвлечься, я спросил:

– Интересно, где ты так драться научилась?

Хия улыбнулась и поинтересовалась:

– Тебе понравилось?

– Со стороны выглядит впечатляюще, – признался я, – но всё так быстро произошло, что подробностей я не заметил.

– Тут главное не подробности, а результат, – отмахнулась девушка.

– А всё-таки, ты этому долго училась? Специальное название для этого смертоубийства какое-то существует?

– Есть, но оно тебе ничего не скажет, – улыбнулась девушка, – а что касается моей скорости, то это следствие специальной секвенции. Хотя, я и без нее неплохой боец, – добавила она и мило потупилась.

– Постой, ты хочешь сказать, что существует секвенция, увеличивающая скорость? – не поверил я, – почему я он ней ничего не слышал?

– Не отвлекайся, – строго сказала Хия, указывая на приближающегося к нам официанта, несущего поднос, уставленный блюдами в два слоя. Вскоре официант удалился. Все содержимое подноса, к моему удивлению, хоть и с трудом, но поместилось на нашем столике.

– Мы всё это должны съесть? – с недоверием спросил я.

– Глаза боятся, а руки делают. Корейская народная мудрость, – заявила моя прожорливая возлюбленная, придвигая к себе тарелку с огромным куском мяса.

Я попробовал от нескольких блюд и минут через двадцать сдался. Хия в это время продолжала быстро и очень изящно поглощать пищу. Еда, я должен отметить, была не слишком выдающейся. Не сказать, чтобы несъедобной, но и не такой, чтобы жалко было оставить на тарелке. Я еще немного понаблюдал за Хией и деликатно осведомился:

– Ты всегда ешь с таким аппетитом?

– Нет, – мотнула головой девушка. – Только под воздействием секвенции ускорения, и еще, когда я немножко влюблена.

– Я, может, тоже немножко влюблен, – уязвлено ответил я, – но проявляю это совсем иначе. Может, доберемся до дому и устроим небольшой тихий час?

Я, конечно, догадывался, что ответит Хия на моё предложение, но, получив ответ, всё равно немного расстроился.

Два официанта проворно убрали посуду с нашего стола, после чего принесли кофейник и два больших блюда с пирожными.

– Ты это заказывала? – оказывается, я еще мог удивляться. Хия в ответ два раза энергично кивнула головой: воспитанная сладкоежка не позволяла себе разговаривать с набитым ртом.

Я закурил сигарету и поделился с Хией идеей, которая меня посетила, когда дружинники упомянули желание Переводчика оживить Иисуса Христа.

– В этом нет ничего невозможного, – рассуждал я, – ведь существует Туринская плащаница, в которую, как считается, было завернуто тело Спасителя. Наверняка, на ткани сохранились органические остатки. Просто, берем кусочек плащаницы и…

– Я бы не советовала, – сказала Хия. – Могу слету назвать три причины, почему этого делать не стоит.

Я удивился серьезности тона своей подруги – ведь я всего лишь пошутил.

– Во-первых, – без приглашения начала Хия, – я не уверена, что такое оживление вашего Спасителя на Земле в человеческой плоти согласуется с концепцией христианства. Более того, Жертва, когда-то принесенная Им, может потерять не только смысл, но и практический эффект.

– Любовь моя, не будь такой серьезной! – призвал я.

Во-вторых, – Хия никак не отреагировала на мою просьбу, – тела, как ты теперь уже знаешь, могут исчезать совершенно бесследно. Без «органических остатков», как ты выразился.

– На что это ты намекаешь? – с притворной суровостью вопросил я.

– Ну, а в-третьих, – Хия, словно меня не слышала, – из этой плащаницы может возродиться такое, что ты сам будешь не рад.

– О чём ты? – взмолился я.

– Андрей, – девушка широко улыбнулась, – не только у тебя есть чувство юмора. Я тоже решила пошутить.

– У-ф-ф-ф, а я уж решил всерьёз испугаться, – с облегчением сказал я.

На пути от предприятия общественного питания в штаб дружины я постарался понять, чем мне могут помочь новые союзники. Секвенция эха мне уже известна. Помочь в этой части они мне не могут по той причине, что в помощи я не нуждаюсь. Значит, нужно попытаться выведать у них что-нибудь про рецепт копирования. Пусть расскажут подробно про свою охоту за моим заочным другом Валерианычем. Глядишь, мне удастся догадаться о чем-то таком, что им не пришло в голову.

Этим мы и занимались в последующие четыре часа. Усатый в подробностях рассказывал об охоте на Попцова, а я что-то уточнял и переспрашивал. В результате нашего интервью у меня возникло два вопроса. Во-первых, мне было непонятно, почему дружинники, искренне считающие себя гуманистами, с такой безжалостностью шли на уничтожение дублей. На это мои новые союзники с подкупающей непосредственностью объяснили мне, что копия всё равно через несколько часов исчезнет сама собой, а потому, нечего ее жалеть. После этого, я был вынужден отбросить подозрения в том, что про эхо они знают больше, чем хотят мне показать. Им определенно не было известно, что личность и память копии по прошествии должного времени сливаются с оригиналом, поэтому сама копия не придает большого значения своей смерти.

Вторая странность состояла в том, что мне не удалось понять, зачем Попцов реализовал передачу рецептов своему родственнику (по сведениям усатого, его звали Иван Сергеевич) так сложно. Для чего было создавать две копии, единственной задачей которых было передать нечто одному и тому же человеку? Я терялся в догадках. К моменту расставания с дружинниками, я ощущал, как к самому себе, так и к ним определенное раздражение. С собой я решил разобраться позже, а дружинникам изложил сентенцию, в точности повторяющую их рассуждения о ценности жизни дубля, но уже в приложении к их собственным жизням. Я сказал, что едва ли кому-то из них суждено прожить более пятидесяти лет. В течение этого срока они, так или иначе, умрут. Так стоит ли относиться к их праву на жизнь с серьезностью? Ведь чему быть, того не миновать.

Надеюсь, что они поняли меня правильно. Правда, я не представлял, как именно меня можно понять правильно. Ну, не нравятся они мне, что я могу поделать?

Придя домой, мы с Хией, как я и планировал, отправились под душ. Вдвоем. А потом, утомленные водными процедурами, переместились на диван. Не скажу, что мы сразу заснули: нам было совершено не до сна. Когда я наконец решил, что неплохо было бы немного подремать, сомкнуть вежды, так сказать, в комнате уже было светло. Глянув на часы, я понял, что спать осталось меньше трех часов – явно недостаточно, чтобы выспаться и посвятить себя эффективной охоте за секвенцией удвоения. Засыпая, я думал о том, как всё-таки заполучить рецепт копирования.

Проснувшись через три часа, я уже знал, как получить неизвестный мне рецепт секвенции. Точнее, я понял, кто мне в этом может помочь. Я залез в карман бирюзового рюкзачка и убедился, что зеркальной купюры там уже нет. Исчезла. Аннигилировала. В последний раз я ее видел позавчера вечером, шестнадцатого числа. Это значит, что секвенция удвоения была выполнена самое позднее четырнадцатого вечером. Выполнена, скорее всего, не без участия Поповой Елены Александровны, паспорт которой был в том же рюкзаке. Я вручил Хие паспорт и велел нестись с ним в штаб дружины. Пусть Ленский размножит фото с паспорта в нужном количестве и раздаст своим дружинникам. И пускай дружинники на время оставят коммерческую деятельность и займутся своими прямыми обязанностями: патрулируют улицы города и сверяют лица всех встречных молодых женщин с изображением на фотографии. И Хия пусть рыщет по улицам в поисках этой девицы. Елена Александровна мне очень нужна. Точнее, у нее есть то, что мне нужно.

Я запер за Хией дверь и взглянул на часы. Девять тридцать. Стоит поспать хотя бы пару часов, иначе толку от меня большого не будет.