Текст книги "Искупление (СИ)"

Автор книги: LoudSilence

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Я как раз хотел поведать Гермионе Грейнджер полную историю моих осечек и ужасных ошибок, – он забирается на мою постель слишком по-хозяйски, всем видом показывая, что готов к долгому разговору.

Только вот я не готова.

Не готова к тебе, Фред.

Моя миссия этого не позволит.

Мне не позволит давняя любовь, будь она проклята.

И ты снова читаешь мои мысли, как телепат с пожизненным стажем.

– Но делать этого не буду, пока ты не решишься сама. Я понимаю, – все вы все понимаете, – что сейчас не лучшее время для разбора полетов. Хотя говорить я все же буду. Но о другом.

– Я не настроена на любые разговоры с тобой, Фредерик, – я не могу скинуть его на пол, поэтому просто отворачиваюсь к стенке. Этот негодник подвигается вплотную – спина к спине. Дышит рвано. Жаждет обсуждения.

– Никто не просит тебя отвечать. Просто слушай и бери на вооружение, хорошо?

А я не хочу. Не буду обращать никакого внимания, пусть хоть об стену расшибется. Лучшая тактика в худшей ситуации.

– Вы сговорились поиграть сегодня в психологическую поддержку? – как бы я себя ни сдерживала, но подсознание останавливает свои истерические метания под убаюкивающий голос веснушчатого засранца.

– У нас это семейное, помнишь?

С несколько секунд мы молчим – он знает про мою тактику. Он знает обо мне все и ровно ничего.

– В одной из потасовок, что случилась во время нашего с Джорджем и Ли… странствования… мне пришлось убить человека. Без помощи магии.

Я вздрагиваю от неожиданности подобного откровения, и он это чувствует каждым миллиметром наших соприкасающихся тел. Фред аккуратно переворачивается на другой бок и перекидывает свою руку через мою талию в поисках сжатых кулачков. Он находит их и с трепетом разжимает, вкладывая в свою огромную ладонь.

Это действительно семейное, Уизли.

– Я до сих пор помню, что его называли Джефом. Странное сокращение. Может быть, от Джеффри? Джефферсон? В общем… Трое напали на наш след и забавы ради решили поквитаться с молодыми противниками Темного Лорда. Этот ублюдок достался Джорджу. Все шло хорошо, как думал я. Мы ведь достаточно опытные, отлично усваивали все уроки в Отряде Дамблдора, да и… – Фред на секунду замолкает. Он пытается справиться с болезненными воспоминаниями, углубляясь в те детали, которые приносили меньше боли.

Хотя любое воспоминание о войне – живая боль.

– Когда я закончил с одним из них, я отвесил какую-то стандартную шутку в сторону Дреда. Он не ответил. Как сейчас помню, я обернулся в его сторону и замер истуканом. Братишка был уже почти без сознания, пока один из нападавших на последнем издыхании скулил: «Давай, Джеф, кончай с ним». Тот подонок душил его. Интересный метод для волшебника. Он получал удовольствие, сомкнув собственные руки на шее у Джорджа.

Я настолько впечатлилась его словами, что не смогла сдержать неожиданный порыв повернуться в сторону Фреда и уткнуться в тяжело вздымающуюся мужскую грудь.

Это вынужденная поддержка. Я тоже оказалась на его месте в некоторой степени.

– Я опешил. Раньше такого не было. Я был зол и испуган. Не знаю, как мне хватило мозгов, но я кинулся на Джефа голыми руками, впечатывая кулаки в его мерзкую физиономию, пока она не заплыла кровью. И добил камнем. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.

Я киваю и перекладываю свою руку на его напряженную спину, едва заметно похлопывая в успокаивающем жесте.

– Мы не убийцы, Герм. Мы защитники. Я уже говорил, что мы докажем твою невиновность. И ты должна знать, что я повторяю «мы», «мы», «мы» не из приличия. Вместе мы справимся. Вместе мы правда сможем. Я готов умолять тебя на коленях: не закрывайся, – он сильнее прижимает меня к себе за талию и шепчет куда-то в область лба: – Ты не можешь прятать свою боль от нас. И я уверен, что ты бы поступила так же, как и я сейчас, случись тогда непоправимое с Джорджи. Я не смог бы вынести этого один. Я бы точно умер.

Я знаю, Фред, знаю.

Мне хочется плакать. Я шмыгаю носом, но он ничего не говорит. Только держит меня в своем кольце нежности, когда я выдыхаю:

– От тебя сегодня пахнет корицей. С шоколадом было лучше.

– Как скажешь, Герм. Как скажешь.

Я начинаю верить Фреду. Не сразу. Не точно. Не так уверенно, как надо бы. Но что-то во мне все же щелкает. И от этого страшнее всего.

***

Когда на следующий день Артур Уизли ненавязчиво сообщил, что в зале суда мне придется второй раз наблюдать картины той ночи, я не поверила. Первой и последней мыслью было лишь: «Они точно над тобой издеваются, разве не видишь?». Все тело сковало необъяснимое ощущение кандалов, дыхание перехватило, сжав ребра тисками, что-то определенно важное – с точки зрения сраной физиологии, до которой мне уже не было дела, – ухнуло в низ живота и спровоцировало легкие приступы рвоты.

Молли в ту минуту сидела за своим любимым занятием – вязанием, – даже не догадываясь, что изящная траектория спиц в ее руках – кровавый путь моих зашитых запястий. Я до последнего не смотрела в ее сторону. Я знала правду своего головокружения. Я помнила все до мельчайших подробностей, но при этом упускала что-то важное.

Я чувствовала сталь в ладонях и запах свежей артериальной крови. И звук замолчавшего сердца того ублюдка, что посмел напасть на наш дом.

Тишина моей маленькой победы.

Напомнив себе ту злосчастную схватку, я неосторожно дернула взгляд в сторону кресла матери Уизли, пожалев о том, что не поставила возле него табличку с громким «табу». Почти никто сразу не понял, почему я убежала в ванную комнату, закрывшись на щеколду и наложив оглушающее заклинание на помещение. Я терпеливо ждала, пока они дойдут до этого сами и исправятся. Я эгоистично считала минуты, зная, что на вторую они успеют сделать все так, как надо. И после настало время вернуться, уверенно скрывая раскрасневшиеся от слез и тошнотворных позывов щеки. И еще через секунду пришло время убедиться, что злосчастный предмет моих внутренних терзаний и ее насмешек был надежно спрятан.

Мне потребовалось тысячу раз убедить Молли скромной улыбкой, что я на нее не сержусь и все – в целом – прекрасно.

Ничего в моей жизни таковым не является, к слову.

А прошлый вечер в его объятиях?

Когда же мы вновь стали разбирать судебное дело, оправившись от моего молниеносного порыва, Артур дополнил свою речь немаловажным фактом: у моих воспоминаний будет сотня-две свидетелей – от сидящих в зале доходяг до просматривающих их в процессе разбирательства экспертов.

– Что они рассчитывают увидеть? – я впервые за утро подала голос, и фраза прозвучала довольно слабо, поэтому пришлось ее повторить. – Какие цели они преследуют?

Артур нахмурился, оглядывая комнату задумчивым взглядом. Джинни забралась под одеяло, опираясь на мои поджатые к груди колени спиной. Она знала, что успокаивает меня таким незамысловатым образом. Более того, точно была уверена, что этот метод лучше, чем многочисленные «не беспокойся». Она была рядом, а я – благодарна от всей души.

Глава семейства стал говорить тише на тон, будто бы боясь быть услышанным:

– Они рассчитывают вывести на чистую воду тех, кто причастен к этой трагедии. Возможно, виновники будут среди нас.

Огонь возмущения вспыхнул внутри меня, будто бы и грудь была котлом, и сердце – варящимся в нем сосудом с ядовитой субстанцией. Я в их руках игрушка – это ясно, как божий день.

Мрази.

Министерские крысы.

Вонючие узколобы.

Я остановила взгляд на семейной фотографии семьи своих рыжих друзей, едва слышно проговорив:

– Она точно там будет.

Несколько спин у камина вздрогнули и обернулись в мою сторону, не желая избежать интересного разговора. О, точно – у них был чистый восторг, а боль почему-то отдали мне одной.

Хватит, Гермиона, остановись.

Они всегда отдавали всю боль мне. Бери, Грейнджер. Глотай. Давись. А мы будем наблюдать, смеясь, а потом играть в героев, укрывая тебя пледом на кухне и целуя в сложные минуты.

Ты же знаешь, что это не так.

Двуличные самозванцы.

Ипостаси Фредерика. Пособники Джорджа. Феноменальные глупости Рональда. И факты Гарри.

Сколько же в тебе гнева, успокойся!

Я проснулась без него. Снова одна. Не в силах удостовериться в том, насколько же ночное откровение было приближенно к реальности.

– Откуда ты так уверена, милая? – я пришла в себя. В голосе Молли чувствовался страх, или же это играли остатки моего здравого смысла, что упрямо бил в набат, не позволяя мне погибнуть от собственной желчи, что распространялся с неумолимой скоростью.

– Я все о тебе знаю.

– Она живет в моем подсознании, а я говорю ее голосом, – казалось, они все делают вид, что ничего не понимают.

– Их выдает подобие жалости на веснушчатых мордах, Грейнджер.

– Не называй меня «Грейнджер».

– Я знаю о ней все, но не знаю, откуда.

– Знаешь, но не признаешься себе же.

– Она обещала наслаждаться тем, как я мучаюсь каждую секунду своей жизни. И поверьте, – я решилась оставить колдографию, на которой почти прожгла дыру невидящим взглядом, и столкнулась с двумя медовыми омутами Фреда Уизли, – она точно сдержит свое слово.

В отличие от тебя, мальчик.

Кем ты будешь мне сегодня: палачом или любовником?

Право выбора всегда за тобой.

– Должны ли мы сообщить заранее, что у нас имеются подозрения? – подозрения у тебя, Гарри, у меня же жгучая лава уверенности, оставляющая выжженное клеймо на левой руке снова и снова.

– Если Миона права, – я точно права, – и эта поганка действительно будет там…

Я не смогла сдержать нервный смех, заполнивший на секунду всю комнату. Запрокинула голову к потолку, блаженно закрыв глаза. «Поганка». Черт возьми, ее можно было назвать по-всякому, но это – высшая степень благородства.

На меня вновь удивленно уставились. Никто ничего не понял в очередной раз.

– Извините, мистер Уизли, продолжайте, пожалуйста, – тон показался мне слегка ироничным – это впервые за месяц моей мнимой реабилитации. Я будто бы с каждым днем набирала обороты, превращаясь в озверевшую копию бывшей Гермионы.

В ее копию.

А еще я заметила, как Гарри почесывал затылок, строя нахмуренную, явно чем-то недовольную, мину. Крепись, мой друг.

– … к слову, если Лестрейндж окажется в зале, нам следует внимательно отнестись к каждому, кто будет там присутствовать. Стоит составить списки самых проверенных людей…

Неужели таковые еще остались в нынешнем Министерстве?

– …использовать ложные слухи в работе на нас…

Из ложных слухов – самые распространенные сейчас обо мне и моем статусе убийцы.

– …возможно, появятся идеи ловушек…

– И я могла бы стать таковой, знаете.

Я подавилась воздухом и закашлялась, когда фраза вырвалась из моей гортани, привлекая к себе еще одну порцию внимания.

Почему ты опять печален, Фредди?

Жалеешь, что не ушел раньше?

Ведь уйти все-таки стоит мне.

И вот, прошло всего несколько дней, а я уже сижу на месте свидетеля, оценивая ее заносчивый вид взглядом своего неповиновения.

========== Глава 9. ==========

POV Фред

– Как можешь ты на протяжении стольких лет обращаться со мной, как с последней тварью, а потом играть на моих же чувствах? – она произносит это с неприсущей ей жесткостью.

Она не стесняется смотреть мне прямо в глаза. Она уверенно строит стену, через которую с большой вероятностью не сможет перепрыгнуть сама, случись что непоправимое. Я даже вижу эти крепкие, несоразмерные с ее хрупкостью, кирпичики стального негодования, которые она чересчур умело кладет друг на друга, скрепляя ядовитыми словами и колкими взглядами.

Ты играешь со мной в ненависть, и я чувствую, что достоин быть пешкой.

Я присаживаюсь к Гермионе на кровать с трепещущим чувством внутри, готовый раскрыть удушающие еженощно секреты и рассказать все, что она только потребует. В умирающем свете притушенной настольной лампы – вероятно, ей страшно оставаться одной в темноте – исхудавшее лицо когда-то полной сил Грейнджер смотрится еще более нездоровым, но невероятно притягательным.

Сейчас я понимаю, что готов восхищаться тобой любой, однако это глупое осознание очевидного приходит слишком поздно. Ты уже неумолимо быстро теряешь свое прежнее обличие, убивая все, что строила годами. Ты бежишь по наклонной, стремишься вверх по лестнице, ведущей вниз. И пытаешься доказать всем вокруг – зачем-то, – что приходишь в себя.

Однако пока ты спишь, мы всей семьей поступаем по-свински и за твоей же спиной обсуждаем, как наша всеми любимая роза вянет от своего же холода.

У тебя не получается обманывать. Только не нас.

Ты пугаешь меня и сводишь с ума. Ты мой фатум, Грейнджер, и теперь я точно не смогу тебя отпустить вопреки всем несчастьям этого мира. Вопреки съедающей тебя ненависти ко всему, что живо и все еще терпеливо дышит.

Гермиона, мне так жаль, что в твоем понимании я всегда оказывался подонком.

Мне так жаль – я ведь и правда был подонком, каких свет ни видывал.

Но сколько бы между нами ни возникало недопонимания, я был по уши в тебя влюблен. Я восхищался твоими выдержкой и силой, которые магическим образом переплетались в этом неприсущем им хрупком теле. Я засматривался на пленяющие черты лица, когда никто не видел в них очарования. Я думал о тебе. Неосознанно. Не отдавая себе отчета.

Обращался, как с последней тварью.

Играл на моих же чувствах.

Я был уверен в том, что моя напускная грубость идет тебе на пользу. Идет на пользу Рональду, а мне пора закатать губу обратно, обращая в свои четырнадцать ненормальные тонны внимания на необычную первокурсницу. Я чувствовал себя идеальным братом, на смену которому пришел мужчина-недотепа, сделавший все, чтобы погубить свое же счастье. И когда ты наконец отреагировала на мой гнет безудержным спокойствием, приправленным рассудительными претензиями, я потерял тебя. Я думал, что потерял.

Я обижался на тебя за то, что ты не боролась со своей улыбкой, обращенной к кому угодно, а не ко мне.

Я упрекал тебя за каждый брошенный в мою сторону едва заметный взгляд укора и пренебрежения, но никак не влюбленности.

Я неосознанно плевал тебе в душу, думая только о себе и своем униженном достоинстве, когда ты не падала передо мной на колени.

Оказывается, в тебе было столько борьбы, что мне и не снилось.

Оказывается, я был жалок, чувствуя свое превосходство над тобой одним словом-ударом.

Так и случается у глупых людей: мы доводим любое несносное дело до конца, не понимая совершенно, что после будем чувствовать себя ничтожными. И винить в этом кого угодно.

В твои глаза вкраплен золой каштан из тысячи вопросов и печальной злости.

Прямо сейчас я хочу выпалить тебе, насколько был слеп, когда после каждого вербального ножевого не замечал в этих заплаканных омутах, направленных в мою сторону, маленькую девочку, что борется со своей, особой любовью всеми силами, – я-то думал, ты успешно переросла это чувство еще в двенадцать. Я безумно хочу поведать, как был зол и ревнив, когда видел впоследствии тебя с Роном. С чертовым Крамом. С кем угодно. Однако тебя, а не вас, понимаешь?

Когда не мог закончить подлую трагикомедию из-за того, что ты, бывший в ней ключевой элемент, сама стала отдельной сценой, мне не подвластной.

И сейчас ты смотришь на меня выжидающе, словно дикий зверь, готовый укусить, пустить свой яд подкожно, охлаждая тело и забирая душу в иной мир.

О Мерлин, кусай, если тебе будет так легче. Забирай мои силы, но возвращайся.

Я не скажу ничего, что касается нас, пока твое внутреннее «право вето» не будет готово принять голые факты моего обезумевшего сердца. Не в этой ситуации. Не так. Не у мертвенно бледных тел твоих родителей, образ которых ты носишь круглыми сутками.

Я знаю, что ты все еще живешь той ночью.

И мне до удушья неприятно то, как ты умело удерживаешь в своих тонких пальчиках все ниточки, ведущие к смерти. Я уверен, все твои мысли поглощены кровавым безразличием к боли, которую ты испытываешь ежесекундно.

Я хочу рассказать ей историю моей маленькой победы над собой. В закромах неразборчивого подсознания все еще тлеет надежда, что чертов Джеф, чуть не испортивший всю жизнь мне и моей семье, был послан небесами. Так я смог понять Гермиону. И так я, возможно, смогу ей помочь.

Она проявляет заботу, как может, – поворачивается и похлопывает меня по спине, пока я борюсь с прошедшими событиями за нынешнего себя. Неосознанно, совсем не задумываясь о последствиях, без разрешения и скованности я подаюсь вперед, сжимая ее в своих чистосердечных объятиях.

И ты отвечаешь.

Дурак тот, кто не верит в почти беспрекословную силу объединяющей боли и сжигающего каждую клетку твоего ментального тела отчаяния.

В какой-то момент – не менее, чем у меня – взволнованное дыхание Гермионы приходит в норму, и она засыпает совсем тихо, не убрав руки с моего тела. Я все еще собираю по крупицам воспоминания, что унесли меня в не такое далекое прошлое, и складываю их в воображаемый сундук с вещами, о которых не стоит упоминать всуе. С вещами, которым давно пора бы сгнить в собственных зловониях испускаемой кислоты. Тем не менее, чаще всего они хранятся до самого часа смерти, напоминая о секундах, навсегда тебя изменивших.

flashback-1991

– Джорджи, я так больше не могу! Ты видел, с какой самоуверенностью она меня отчитывала? – рыжеволосый третьекурсник почти переходит на крик, обыскивая на коленях пространство под столом.

Близнецы уже на протяжении полутора часа искали место, куда мог запропаститься случайно заброшенный ими рецепт нового зелья для «огненного дыхания», но все старания, казалось бы, проходили впустую.

– Дред, не забывай, что нас сейчас не должно быть здесь! – шипит Джордж в сторону виднеющихся ног брата, пока тот копошится за соседним рядом, иногда стукаясь головой о деревянную поверхность той или иной мебели, встречающейся на пути волшебника.

– Понял, я все понял, – Фред наконец вытягивается в полный рост и отряхивает руки от собранной пыли. – Ничего я не понял! Как можно в свои одиннадцать быть такой… Стервой-заучкой! – он вновь понижает голос. – И ведь за словом в карман не полезет! И глазом не поведет! Я не удивлюсь, если она с малолетства станет заменой нудной миссис Пинс и будет за каждое сказанное на полтона выше слово заставлять тебя раскаиваться во всех совершенных грехах, читая при этом столетние, никому не нужные нотации!

– Признайся честно, Фредди, еще ни одна девчонка не поступала с тобой так, – Джордж поднимает брата на смех, ощупывая заднюю стенку книжной полки. – Она привлекла твое внимание более чем мастерски!

– Она вызвала во мне гнев! – юный нарушитель правил сжимает кулаки и несильно ударяет ими по учительской столешнице. Внутренний ящик, еле держащийся на последней петельке, с треском обваливается, и наружу вырывается немалый объем исписанного чернилами пергамента. – Вот это да!

Шум привлекает заинтересованного Джорджа немногим быстрее, нежели удивленный вздох братца. Подняв с пола все до единого листка, они вместе принимаются их осматривать, то и дело блаженно посмеиваясь от неожиданной находки – более ценной по сравнению с предметом ранних поисков.

– Посмотри сюда! Это можно использовать для…

– …тех самых вулканических шипучек! А щепотка вот этого…

– …точно обеспечит изменение цвета всего тела, а не только мизинца правой ноги!

Близнецы заливаются тихим смехом, потирая ладони, и время от времени дают друг другу «пять».

Неприсущая им серьезность заставала неразлучников, сказать по секрету, в достаточно частые моменты внимательного изучения неизвестных рецептов и чертежей. Заполучить сегодня целую кладезь столь ценных бумаг они ни капли не ожидали, поэтому сочли случившееся за знак – от мечты, зреющей в потаенных глубинах никем не раскрытой души, ни за что нельзя отказываться. На то она и рыжая мечта – дарить другим столько же счастья, сколько получают они, занимаясь любимым делом.

И никакая первокурсница не сможет помешать им, читая мораль.

Фред не мог скрыть от близнеца спектр наполняющих его эмоций при упоминании подруги их младшего брата. Он сам для себя не мог решить, как ему стоит относиться к девчонке, которая поразила его своей искренностью и уверенностью с первого рукопожатия, а позже оказалась ходячей энциклопедий – что, безусловно, хорошо, но все же используется не по назначению.

Ее назначением была бы стратегия помощи в их нелегком деле, считал он.

Однако она выбрала другую – отрицание значимости самих Уизли в жизни Хогвартса.

– И только посмей кто-нибудь сказать, что мы бесполезные. Никогда. Ни за что. Мы столько после себя оставим, Джорджи, – Фред перебирает записи одна за другой, останавливая особое внимание на самых искусных.

– Я знаю, Фредди. Все будет так, как должно быть в нашей жизни. С фанфарами и гуделками! – он с хохотом осознает нелепость произнесенного слова, но близнец его, безусловно, понимает.

Оценивая строчку-другую беглым взглядом, Фред останавливает палец на одном из рисунков и ближе подносит волшебную палочку с зажженным на ее кончике лучиком света:

– …впервые было использовано студентом факультета Слизерин… Бла-бла-бла. Чертовы слизеринцы, помешанные на чистоте крови, – он шумно выдыхает, прокручивая в голове едкие «грязнокровка», так часто, на его памяти, звучащие в сторону Грейнджер от змеиных отпрысков.

– Брось, Фредди, она пока справляется лучше всех.

– Ага. А потом плачет в женском туалете, привлекая недоумков троллей и еще одну порцию неприятностей. Погоди… Я ведь ничего не говорил про нее, Дред!

– Я тебя умоляю, братик… – многозначного взгляда Джорджа оказывается достаточно, чтобы вспомнить про невидимую ментальную нить, связывающую два сознания в единых механизм.

– Как же я тебя все-таки…

– …обожаю!

Невесомые, стремящие в неизвестность шаги заставляют нарушителей резко замолчать, затушив палочки, и одномоментно броситься под стол со всеми бумагами. Уизли-конспираторы всегда – не считая некоторых исключений – выходили из воды сухими благодаря своей то ли природной, а то ли натренированной бдительности и единогласному принятию никем не оглашенных решений. Когда шум за дверью сходит на нет, Джордж подносит палочку к Карте Мародеров, ехидно нашептывая:

– Нужно бы дать нашей троице пару дельных советов бесшумного передвижения по замку.

Фред тем временем почти неслышно добавляет:

– Чему-то Грейнджер все же придется учить.

flashback-1992

Девушка дарит ему наиболее подходящую книгу, уверенная как никогда, – этот презент попадет в самое яблочко.

– «Веселость не порок, или как жить от души»? – парень смеется продолжительно и искренне. – От Гермионы, – он смакует ее имя, пробует каждую гласную на вкус, оформляет консонантами, словно упаковывает шоколадную конфету в золото обертки.

Слишком редко Фред ее так называет.

Мой подарок тоже понравится тебе, Герм. Он не заменит тысячи извинений за то, что ты называешь «глупыми вредилками», но все же придется по душе и немногим загладит вину.

Погодите, вот только почему Рональд вновь так напряжен и разочарован.

– Мне показалось, такому ты точно обрадуешься, – она смущена, прячет взгляд в пол, мило заливаясь румянцем.

Рон, прекрати переводить свои полные угнетенности глазенки с нее на меня.

– Спасибо, конечно, спасибо… – Фредерик отчего-то часто моргает и хмурится, будто ведет внутреннюю борьбу, не в силах выдавить и слова.

Братец, неужели я прислушиваюсь к голосу совесть ради тебя? Или все же ради нее? Ронни, такими темпами ты будешь мне должен по гроб жизни.

– …но, боюсь, тебе показалось, – он отвечает все еще несмело, но сами слова оказывают больший эффект противоречия, чем манера их произнесения.

Фред, неужели тебе не понравилось? Ты все еще не остыл от моего прошлого бунта? Ты злишься?

Он произносит заклинание – красота его звуковых хитросплетений ублажает слух, но Гермиона успела оглохнуть секунды назад. И роза, получившаяся из книги, достойна всплеска восхищений, но глаза волшебницы тоже уже застелены пеленой тумана.

Ты действительно меня ненавидишь?

Джинни раздраженно бьет Фреда по плечу маленькой ладошкой, еще не понимая трагизма всего произошедшего.

Джордж знает все без подсказок и подбадривает Гермиону легким прикосновением. Мол, ты прости, он совсем не в ладах с головой. Просто потерялся в себе и, думается, окончательно запутался.

В конце концов, мы ничего не знаем о своей любви, зато видим, как она вскоре поглотит другого.

Никто, к сожалению, и думать не думал, что будущие чувства Ронни и рядом не стоят с неосознанными попытками Фреда добиться счастья Гермионы ее же методами.

Может быть, хотя бы так ты перестанешь обманывать себя, Герм.

Может быть, хотя бы так я докажу тебе, что не стою всех этих восхваляющих меня мимолетных взглядов.

Маленькая, глупенькая Гермиона.

И не менее глупый Фред, в свои четырнадцать только играющий в неумелого спасителя.

flashback-1993

– Вы пятнадцатилетние оболтусы! Сколько вам раз нужно повторить, что нельзя – подчеркиваю, нельзя – подсовывать маленького змееныша, пусть даже и ненастоящего, в вещи сестры, которая только-только оправилась от событий, напрямую связанных с Василиском!

– Воу-воу, Грейнджер, ты как несколько дней вышла из оцепенения, а уже разносишь все в пух и прах! Почувствовала вкус любимой дисциплины? – Фред поднял руки в шуточном знаке примирения, не собираясь проигрывать этот бой. – Мир жесток, девочка! Со страхами нужно уметь бороться! Если б не ты, Джин додумалась бы сама отправить этого змееныша…

– Однако я здесь! Остальное меня не интересует! Вы снова пытаетесь надругаться над чужими правами и личным пространством человека!

Их проблема всегда заключалась в том, что они ненавидели проигрывать друг другу.

Я скучала, Фредерик, по твоим огненным волосам и заразительному смеху. Когда я пришла в себя, сразу подумала о том, что хочу тебя увидеть. Вот только ты опять воспламеняешь во мне дикую агонию борца за правосудие.

– Кто бы говорил, Грейнджер! Сейчас ты сковываешь мои права талантливого изобретателя и рушишь еще несуществующую, но уже великую карьеру! – давай, мальчик, держи себя в руках и своди все в шутку.

Я безумно рад тому, что ты в порядке, Гермиона. И я бы сказал тебе это в лицо при первой же возможности, не убивай ты во мне все черты благородства своим криком.

– Вы с братцем зациклены на нарушении правил… – она тяжело дышит, подбирая аргументы.

Остановись, Фред, хватит поступать, словно ненаигравшийся мальчишка. Я не хочу тебя отчитывать, но ты не оставляешь мне выбора. Ты поступаешь неправильно. Не этому меня учили всю жизнь.

Этому меня научила жизнь, Гермиона, как ты не поймешь?

– …ты сама нарушила уже сотню! – им везло ссориться в пустой гостиной, где один камин да гобелены были свидетелями растраченных впустую слов. – Не притворяйся ярой их защитницей, когда сама-то ни во что не ставишь школьный устав!

– Я боролась со злом, Фредерик, – она перестает кричать, и раскаленный воздух вокруг них заметно остывает, уходя в минус.

– А что мы делаем по-твоему? – он подходит ближе и наклоняется над ней, заглядывая прямо в охлажденный каштан.

Только не произноси то, что собираешься. Обмани меня. Промолчи, Гермиона.

Пока вы строили планы своих шалостей, мы рисковали жизнями. Я хочу тебя оправдать. Но ты, кажется, меня не понимаешь совершенно.

– Вы бесцельно проводите время.

Ты не хочешь понимать меня, Миона. Самоуверенная. Хладнокровная. Мне казалось, в твоих глазах было столько радости, когда мы встретились взглядами в Большом зале после твоего восстановления. Мне казалось, мы сможем стать хорошими друзьями.

– Продолжай ты быть камнем, проблем было бы меньше.

Я имею в виду, ты бы не стала свидетелем нашей шутки над Джинни, и этой ссоры – очередной, тысячной, на пустом месте – не случилось бы.

По-твоему, я навсегда должна была занеметь, чтобы не портить вам жизнь?

Они снова расходятся, не зная, как закончить перепалку не минором. Он снова упрекает себя в неуместном многословии и эмоциональной нестабильности. Он любит свою сестренку и знает ее твердый характер, проявивший себя с малолетства. Он учитывает все риски, используя изобретения для наибольшего положительного эффекта.

А что Гермиона?

Она смотрит на эту же ситуацию под другим, не менее верным, углом. Вот только она, к слову, как и близнец, не может сместить свой вектор в сторону рассуждений оппонента.

Вот только она снова ловит себя на мысли, что он желает ей оставаться немой и обездвиженной.

flashback-1994

– Поздравляю, Грейнджер, с лучшим ударом за всю историю Хогвартса! Малфой убегал, словно ужаленный, это стоило запечатлеть на колдографии… – Фред ликует, хлопает в ладоши и обступает Гермиону со спины, разминая ее плечевые суставы, словно борцу перед заведомо удачным раундом, пока Джордж договаривает за него:

– …вот только мы не успели, потому что были озадачены одним фактом.

Братья появляются перед лицом раскрасневшейся Гермионы и осматриваются по сторонам в поисках чужих свободных ушей. Не найдя таковых, продолжают:

– Ну же, раскрой нам свой секрет клонирования.

Девушка застывает на месте, пытаясь собраться с мыслями и ответить наиболее правдоподобно на заставший ее врасплох вопрос. Сил хватает на банальности:

– Я не понимаю, о чем вы.

– Брось, Гермиона! – ее имя в желанных устах раскаляет воздух и заставляет забыться.

– Мы своими глазами, – Фред двумя пальцами указывает на свои прищуренные в хитрой ухмылке омуты, – видели, как ты выходила из кабинета Снейпа по направлению к башне факультета…

– … а уже через две минуты стремглав сбегала с противоположной лестницы.

Я украдкой слежу за твоими перемещениями, не в силах оторвать глаз от заманчивых кудряшек, вечно занятых решением чьих-то проблем. Подумала бы о себе, дурочка.

– Я быстро передвигаюсь в пространстве, если вы не заметили. Залог хорошего аппетита, знаете ли, – гриффиндорка гордо задирает свой тонкий носик, решительно желая пройти мимо надоедливых близнецов.

– Мы знали, что ты ответишь именно так! – Фред кричит ей вдогонку. – В чем бы твой секрет ни заключался, мы унесем его в могилу! Но для начала узнаем!

Лучше бы ты узнал, как правильно вести себя по отношению к девушке, которой ты импонируешь, но не даешь никакого шанса выразить чувства своим чертовски наглым, выводящим из себя, самым омерзительным поведением лучшего в мире весельчака и сорвиголовы.

Через два часа Гермиона старательно исписывает маленький клочок пергамента, стараясь уместить все необходимые ингредиенты и их пропорции для будущего аконитового зелья. Сам процесс его сложного приготовления не мог оставить пытливый ум молодой ведьмы в покое – если судьба столкнула тебя с испытанием, решение которого отчего-то не подвластно имеющимся способностям, сделай все возможное, чтобы добиться желаемого.

– Даже в этой ситуации слова отца греют душу. Знали бы они, чем я сейчас занимаюсь, никогда бы не поверили, – шепчет девушка, проводя на втором листе дополнительные расчеты.