Текст книги "Искупление (СИ)"

Автор книги: LoudSilence

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– А вот и Фредерик! Смотри, мы тут как раз тебя обсуждаем! А еще то, какой у нас Рон потрясающий друг! Друг бесценный! – он отбивается от вещей, которые я посекундно отправляю в его морду, и молит парней о помощи свинячим визгом. – Чего же ты сейчас не кричишь о своей дружбе, неужели разочаровался в милой Гермионе, которая должна была расплакаться и пожалеть тебя по головушке, а? – сильные руки сцепляются на моем теле, сдерживая порывы убить рыжего мелкого ублюдка.

– Джорджи, ты сможешь справиться с бардаком и нашим непутевым братцем, пока я займусь усмирением тигрицы?

– Это не игра в цирк, Фред! Мы все и есть чертов цирк, который пора сжечь – сука – к чертовой матери, потому что…

– Герм, Герм, Герм! – он хватает меня на руки, идя к выходу из гостиной, пока я, сопротивляясь и сквернословя, змеей извиваюсь на его плече. – Я знал, что у тебя огромный словарный запас, но то, что он полон столькими ругательствами – фантастика!

– Не потакай ему! Не веди себя так безучастно! Какого черта ты лыбишься в ответ на… – я вспоминаю вчерашнее открытие, произошедшее в ванной, и выпускаю пар – с натугой, но довольно действенно.

– В ответ на что? – Фред стремится куда-то вдаль, не стыдясь – мне бы его уверенность – десятков студентов, возвращающихся с ужина по своим – безусловно, не настолько важным, чтобы не проводить нас взглядом, – делам.

– Я не хочу тебе ничего говорить. Иначе сболтну лишнего.

– А тебе придется, потому что как только мы останемся одни, я задам тысячу и один вопрос. Касательно всего, что произошло сегодня. Что произойдет завтра. Через неделю. В следующей жизни…

– В следующей жизни я буду рада не повестись с вами и уйти в монахини.

– Врушка, – снова хохочет, хотя мои шутки и рядом не стоят с его. Хотя мои, по его мнению, шутки – совершенно правдивы.

– А ты бы знал, как я люблю обманывать в последнее время, – вырывается быстрее ветра, чтобы не получилось выставить неискренностью.

– Я заметил это уже тогда, когда вы с Гарри и моим нерадивым младшем братцем начали открывать тайные комнаты и перемещаться во времени. А после даже победили в войне. И это только основное – дьявол в деталях, Герм.

Перемещаться во времени. Точно. Нужно об этом подумать.

– Дьявол во мне.

– Я сейчас очень хочу метнуть остроту, но, пожалуй, сдержусь.

– Хочешь сказать, что дьявол – моя мать?

– И Мерлин – отец, – мы тихо хихикаем, каждый по-своему, и оба – с горечью.

– Соглашусь, что это прозвучало бы смешнее, не будь такого странного стечения обстоятельств, ну, знаешь… в реальной жизни.

Фред ставит меня на ноги, и оттого я немного пошатываюсь, привыкая к самостоятельности в движениях.

– Выручай-комната разрушена, Фред, зря ты сюда так долго тащился с грузом на шее, – выпаливаю, узнав небывало мрачные стены восьмого этажа, и осматриваюсь, не спеша уходить.

– Я тоже так думал… – он подталкивает меня к противоположной стене, и тогда я в изумлении оборачиваюсь, все понимая.

– Неу… жели.

– В самом деле! – парень галантно открывает передо мной дверь, и ноги сами несутся вперед, в объятия неизвестности.

Среди нескольких книжных полок и столов, сверху донизу забитых книгами, склянками, записями и коробками разношерстного содержания, я замечаю партию взрывчатых тортов и блевательных батончиков. Корить Фредерика не хочется. Уж лучше так, чем расцарапывать лица слизеринкам и разрушать гостиную одним своим появлением.

– Но как тебе удалось? – я осматриваю узоры теплых ковров, провожу пальцами по мебели – чистой, без единой пылинки, – заглядываю за шкаф, найдя там телескоп, а внутри – новейшие разработки Нимбуса. – Вы заметно продвинулись в своих исследованиях. Вы молодцы, Фред. Я редко говорю это.

– Ты никогда не говоришь этого, – он улыбается во все тридцать два зуба, вызывая между моими ребрами шелест крыльев тысячи бабочек – я чувствовала это всегда, глядя ему вслед, – и зажигает свечи в золотистой люстре над нами. – А о том, как у меня получилось… Сам не знаю. Просто в один ужасный день около месяца назад я заплутал по замку, решив в очередной раз проверить, действительно ли мы утратили такое сокровенное местечко. Сидел на полу, как дурак, больше часа, и когда собрался уходить, почти головой врезался в дверцу. Это было невероятно. Настоящее чудо.

– Да уж. Вот тебе и мораль… – я падаю в кресло-качалку, рукой нащупав под сиденьем холодящую стеклянную бутыль. – Вы тут и распиваете?

– Дни бывают тяжелые, Гермиона!

– Как и мой сегодняшний, – ловлю его удивленный взгляд и развожу руками. – Ну, что? Неси стаканы, Фредерик, будем утолять жажду.

– Так у нас и вода есть! – он не отступает, но ернически наблюдает за тем, как я ступаю на скользкую дорожку.

– Неси, я говорю, стаканы, – вызываю в нем порцию смешков, виртуозно откупорив бутылку одним взмахом волшебной палочки. Так бы решать свои проблем, а не вот это вот все…

– Твое слово – закон, Герм.

– А вот Рон так не считает, – я опасливо поднимаю тему, боясь снова сбиться с верного пути успокоения в лаву бурлящих чувств. Фред забирает бутылку, разливая огневиски по стаканам, уже наполненным – так угодливо – кубиками льда. – Спасибо.

– Ты же знаешь, что он все еще не вырос из прицепа своих претензий к этому миру? – рыжеволосый садится напротив, в точно такое же кресло, делая глоток. Вторю ему допитым до дна содержимым и тянусь к новой порции. – Ты полегче, Герм. Никуда ведь не торопишься.

Ты так ошибаешься, Фредди. У меня ведь так мало времени. Я невесомо касаюсь левого кармана джинсов, нащупывая там исписанный адресом маленький листочек. Ты со мной, мой вектор, а значит, я двигаюсь.

В нужном ли направлении?

– Я отчасти слышал его крики, пока портрет Полной Дамы отодвигался, медленно и со скрипом. И слышал твой ответ. И, пользуясь случаем, хочу сказать, что Ронни – как и я когда-то, обиженный мальчишка, но…

Я заливисто смеюсь, ощущая легкий жар в районе груди, поднимающийся к голове все быстрее:

– Ты всех в вашей семье называешь обиженными мальчишками?

– Кроме родителей. И, конечно же, Джинни. Она не мальчишка!

На время мы забываем обо всем на свете, купаясь в озерах столкнувшихся взглядов. Сегодня Фред в огненном свитере – под стать его волшебной шевелюре. Голубые глаза в этом освещении наполнены медом, тающим в синем пламени и по каплям разливающимся на моем оголенном теле.

– Только не говори, что ты снова оцениваешь, чем от меня…

– Вишней, Фред. Сегодня ты вишневый и немного, – осекаюсь, сравнивая новый аромат с предыдущими, – немного цветочный. У тебя новые предпочтения?

– Я просто нес тебя на руках.

– Оу, точно! Но мне нравится.

– Я этому рад, – улыбается тепло, снова делая несколько глотков алкоголя, и переходит на пол, опираясь спиной о подножие стоящей чуть правее от нас постели. Да уж, на рабочем месте дневать и ночевать Уизли горазды. Я воодушевляюсь его примером, спускаясь на мягкую ковровую поверхность. Какое-то время мы молчим.

– Ах да. Ты меня перебила.

– Прости…

– О, нет, ничего. Я просто хотел сказать, что Рон не прав. Насчет всего, на самом деле…

– Ты не должен оправдываться, Фредди. Я знаю. Чертовски хорошо.

Парень розовеет и отбивает отчего-то знакомый ритм по стакану, блуждая взглядом то по стенам, то по моим прикрытым рукавами огромной черной водолазки рукам. Из-за молчания я медленно начинаю ощущать легкое напряжение, будто бы должна начать очень важный разговор, но только кусаю губы.

– Он сегодня сказал про заносчивость, и я поймала себя на мысли, что когда-то ты действительно обронил эти смыслы недалеко от меня. Сейчас я очень хочу прояснить некоторые вещи, чтобы больше… Не чувствовать такого стеснения. За свое прошлое. Настоящее. И возможное будущее.

Он кивает, наполняя наши стаканы новой порцией прозрачной жижи.

– Я хотела быть идеальной, Фред. Идеальной дочкой. Ученицей. Старостой. Мне было легче жить, зная, что я уже что-то из себя представляю. Не просто маленькую девчонку, от которой моментами отворачиваются друзья, потому что у одного – череда приключений в голове, а у другого – только ветер да сопли. И знаешь, что самое смешное в этой ситуации? – он напряженно подвигается ближе, будто я собираюсь раскрыть ему ряд самых драгоценных секретов.

Черт возьми.

Так ведь оно и есть.

Я заглатываю только что полный стакан огневиски залпом, слегка поморщившись.

– Я не просто не добилась желаемого. Не просто сдала все позиции. Я опустилась на самое дно. Оказалась никчемным…

– Не нужно, Герм. Это бред – как там говорят обычно маглы? – сивой…

– … кобылы!

– Вот! Все верно! – он чокается стаканом о мой, допив последний на двоих глоток жгучей жидкости.

Я делаю вид, что успокоилась, но изнутри меня разрывает бешеное дымление вот-вот разразившегося вулкана:

– И все же. Я никогда не говорила об этом так откровенно, но… Я ведь все-таки убила. Так сильно и ненавистно проткнула сердце насквозь, что сама укололась в грудь, оставив на том месте вечный глубокий шрам. И сегодня игриво швырнула этим фактом Паркинсон в личико, даже не поведя глазом. Я так ужасна.

– Этот придурок заслуживал и большей расправы!

– Но хуже всего – мне это понравилось, Фред. Я только сейчас ощущаю благоговение, которое растекается по телу приятными импульсами, когда я вспоминаю, как он истекал кровью, лежа на мне. Как во второго я – сейчас знаю точно – запустила непростительным, и он тогда вскрикнул от жгучей боли, – голос ровный, рассуждения плавные, будто я доказываю всем давно известную аксиому в качестве прелюдии.

– Я тебя понимаю. Действительно. Понимаю, Герм. Ты это знаешь. А признаешь ли – другой вопрос.

Мы молча смотрим в пустые стаканы друг друга, и тишина не кажется ни неловкой, ни, тем более, смертельной.

– Знаешь…

– Конечно.

– Дурак, – смеемся, потому что можем. На этот раз я подсаживаюсь к Фреду почти вплотную, положив щеку на его плечо:

– Мне все равно, Фред. Я больше не та маленькая глупая девчонка, которая трясется от одной мысли, что ты ей нравишься. В моей жизни и так много стресса. Я не хочу переживать еще по одному пункту.

– Тебе и не нужно. Я буду переживать за нас двоих, если тебе так станет легче.

Мы оба шепчемся, переводя раскаленный воздух пьяного соратничества в пространство душевных изливаний и любовных исключений из правил.

– Ты тоже не переживай. Я хочу сказать о другом. Когда в ту ночь… Два года назад… Ты признался мне впервые в любви, – перевожу дух и прикрываю глаза. Без сердечных трепетаний не обходится, как бы я ни пыталась не волноваться. – Ты тогда сказал не верить ни единому твоему трезвому слову. А я продолжала. До тех пор, пока ты не начал говорить правду. Совсем недавно. И все перевернулось с ног на голову. Я запуталась. Потом разрешила все внутри себя по новой. Спустя время ты сам спровоцировал меня на эмоции. И все ниточки внутри меня частично оборвались и остатками скрутились в странной паутине. До чертиков красивой, такой же опасной и оттого не распутываемой, – эти долгие метафоры терзали меня до того навязчиво, что не излить их стало бы собственноручной инквизицией.

– Помочь распутать? – его дыхание приятно щекочет краешек уха, а нежный голос поступательно тушит новоявленное душевное пожарище.

– Если тебя не затруднит.

– Называй сама. Какие из всех назойливых пауков беспокоят тебя больше всего?

– …дай подумать, – я перекладываю голову на другое его плечо, потому что правая щека затекает до легких точечных покалываний. Фред лишь удобнее подставляет свое тело под мои тактильные аттракционы.

– Когда я начала тебе нравиться? – смело, ва-банк, вряд ли такая возможность выпадет еще раз.

– Это слишком просто! Когда тебя распределили на Гриффиндор, и ты пожала мне руку. Уже тогда ты была полна уверенности, несмотря на то что все остальные тряслись, как осиновые листки, предвкушая новую жизнь.

– Ты серьезно? С нашей первой встречи?

– Она была вторая. В первый раз я мельком увидел тебя в поезде и подумал: «Милашка первокурсница».

– Засранец.

– Еще какой! Что там дальше по насекомым в твоей голове? – он перебирает мои волосы, как и в ту ночь, аккуратно запутываясь в локонах, умиротворяя и принося тонны удовольствия.

– И когда ты понял, что это за чувство?

– На пятом курсе. У тебя – третий. Когда ты помогла спасти наш дневник. Я несколько лет наблюдал за тобой как-то издалека, ловил себя на мысли, что Гермиона Грейнджер – невероятная девочка, с которой я бы с удовольствием подружился. О любви я тогда задумывался мало, но ты притягивала к себе все сильнее. И что бы между нами ни происходило, я каждый раз думал: «Ну, все, Фред! Эта сложная малявка не должна появляться в твоих мыслях так часто! Ты не должен пытаться ей помочь! Ты не должен пытаться с ней увидеться! В конце концов, ей тринадцать, болван ты эдакий!».

– Мне кажется, тебе и это не помогло.

– О да. Когда в тебе затаилось столько загадок, я не смог устоять. Мне хотелось открыть каждую из них, пусть и знал бы я один – этого более чем достаточно.

И я хочу тебе рассказать о еще одной тайне, но сдерживаюсь из своих побуждений личной, ни к кому больше не причастной, мести.

– Но ты убежала в слезах, считая меня – опять – ублюдком с длинным языком. Кстати, в тот день мы задумались с Джорджем о зелье, которое напрочь стирает воспоминания об определенном инциденте и, создав его прямо ночью, подливали всю неделю тем, кто хоть раз вспоминал о твоем… Так сказать, раздвоении.

– Почему ты до сих не предложил мне его?

– А ты бы приняла?

– Ни за что. Моя память – мой враг. Но избавиться от нее – далеко не решение всех проблем. Знаешь… Я до сих пор не прихожу к ним на могилы, потому что… И стыжусь. И не верю в это все, словно сон закончится, а они встретят меня с оладьями и клубничным вареньем на кухне.

Алкоголь так сильно ударил в голову, что и язык развязался, как никогда прежде. Я неожиданно даже для себя рассказываю Фреду о наших зимних приключениях в австрийских горах, и как я сломала ногу. Рассуждаю на тему папиной любимой либеральной партии, и маминых заметок по поводу исторического прошлого Англии. Я вспоминаю, что моего первого кота звали Томас – что за глупое имя?

– Да уж. Было время, когда я беззаботно выбирала животному кличку. Мама сказала, что он сбежал, но, на самом деле, я уже знала, что он умер.

И завтра тебе тоже скажут, что я сбежала. А там – думай и додумывай, как хочешь.

Я поднимаю голову к его лицу, упираясь носом в щеку Фреда.

– И что было дальше? После того, как я убежала в слезах, считая тебя – опять – ублюдком с длинным языком, – он расслабляется после моих историй, полных глубокой скорби, и, кажется, дивится быстрой смене настроения.

Сегодня мое настроение – пластинки на старом проигрывателе. Потому что ночью его ждет утилизация, и нужно успеть – попросту – сыграть все.

– Тогда… Тогда у меня заболело сердце. В том смысле, что в роли врача хотелось видеть тебя.

– И что тебе помешало? Ты ведь уже тогда знал, что я по уши в тебя влюблена, да?

– Верно, – он тяжело дышит и не знает, куда деть руки, когда я говорю, касаясь его лица губами. – Но тогда, как раз наперекор моим желаниям, возник Рональд собственной персоной. Если раньше он просто боязно оценивал тебя взглядом, то на третьем курсе вообще свихнулся… Я еще раньше задумывался о том, что ему прекрасно подойдет кто-то, как ты, но… Что сказать – он оказался бараном. А ты прекрасным существом, достойным намного большего.

– То есть, если бы не Рон?..

– А еще наши с тобой сложности в совокупности с не самыми легкими характерами… Думаю, да. Уже тогда все бы получилось.

– Черт.

– Ты опять сквернословишь, Гермиона, – он отваживается повернуться ко мне и дышит прямо в губы. Мои руки давно в области его сердца – и оно сходит с ума в такт моему.

– Ну так заткни меня, – дыхания одно в другое, губы в единую систему, и ритм сердец, как под дулом пистолета.

Это называется страстью.

Любовь будет, когда я пойму, что ради него хочу снова жить.

Любовь, кажется, уже меня выбрала.

И ведет жесточайшую борьбу с долгом.

***

Вчера меня из заполненного зала в полуобморочном состоянии Фред вынес на руках – оторвать подальше от вспышек фотокамер и гула человеческой жалости. И буквально через полчаса у черного выхода нас застал министр со словами утешения и благодарности. Мои спутники отошли на довольно приличное расстояние, дав нам несколько минут на трепетные – как они считали – переговоры. Однако в эти минуты произошел выплеск отчаяния, не ведомый никому в той плоскости ощущений:

– Мистер Бруствер, я бы хотела уточнить несколько деталей дальнейшего расследования с мисс Джонси. Где я могу ее найти сегодня или же завтра?

Мужчина в понимающем жесте кивает головой, почесываю коротко стриженную бороду.

– Боюсь, она уже ушла из департамента, сразу же после сегодняшнего собрания по вашему случаю.

– Поверьте, дело не терпит отлагательств! Она – единственная, кому я доверяю, – лгу с искусством ученицы змей, не краснея и без запинок. – Я хочу обсудить с ней одну интересную возможность, которая точно поможет… Понимаете… Мы уже составили с ней план, но я до этого дня все откладывала, потому что была ко многому не готова.

– Да. Да, мисс Грейнджер. Думаю, адрес четы Джонси известен большой доле магического мира, и от вашего знания – не убавится.

– Спасибо! Я запомню!

И чтобы наверняка – дома и втихомолку запишу на клочке бумажки, спрятав у сердца и точа ножи.

Я выбежала из Выручай-комнаты, как только проснулась, около трех ночи, наскоро найдя у близнецов зелье от похмелья. Фред все еще спал, мило положив голову на кровать и всем телом – так неудобно – оставаясь на полу, где мы и уснули.

В обнимку. Вместе. Впервые.

И не в последний ли раз?

В заключение оставив ему несколько строк и легкий поцелуй для самых сладких снов. Я им всем отправила послания на случай непредвиденно запланированных обстоятельств.

У меня выдался шанс расставить все точки над «i», посетив ее нескромный уголок. И теперь песчинки надежды застать «Беллатрису Джонси» в поместье министерского работника упорно собираются в клубок моего решительного рейда.

– Грейнджер? – у меня в руках все карты: точная картинка судьбоносного дома перед глазами, несколько секунд аппарации и заветное воссоединение несчастного семейства под звуки разящих заклинаний. И внезапный Малфой посреди ночного коридора, решающий испортить мое предназначение: – Что ты здесь забыла?

– Уже собираюсь уходить, – став к нему в пол-оборота ворчу, не решаясь на главное. – И прости за сегодняшнее. Не сдержалась, хотя очень хотела!

Хмыкает и делает несколько шагов в мою сторону, попадая под свет, излучающийся искажениями стекол оконного проема:

– Неважно. Я все эти месяцы обдумывал те твои слова и каждый раз искал разговора, чтобы выкрикнуть прямо в лицо, как ты неправа в своем незнании. А когда в газетах начали конвейером печатать статьи, передумал. Не из жалости. Мы просто оказались в похожих ситуациях. Сестренка, – с усердием и легкой иронией. – И сейчас я хочу тебе сказать совсем другие вещи.

– Не томи. Я как раз спешу на важную встречу.

– Так вот… Все мы в силах избавиться от своих кошмаров, когда кто-то протягивает руку помощи.

И перед глазами сразу – Артур, Молли, Джинни, Гарри, близнецы и неумеха Рон. Еще и Чарли. Даже МакГонагалл. Теперь уже Драко. Прекратите меня путать, пожалуйста.

– За эти два месяца я был у отца несколько раз. Отпустил ему многие грехи и начал новую жизнь. Только тогда, когда понял, что справляться в одиночку – неутешительный выход, а иногда и не он вовсе. И ты сейчас идешь по наклонной, Грейнд… Гермиона. Свято веря, что «буйные от природы животные получают искупление собственной смертью». Все верно. Но ты не животное.

– Я не поверю, пока не оступлюсь, Малфой.

– Проходили. Значит, прощаемся?

– Надеюсь, не сегодня. Но на всякий случай – спасибо. Однажды Мадам Помфри перепутала наши таблетки – от твоих я спала крепче.

С ярким хлопком он испаряется вместе с угрюмой колонной Хогвартса, а я попадаю под легкий дождь улицы Роуз, отказавшись от верхней одежды. Она мне не понадобится. Не здесь.

Попасть через окно в монументальное здание на окраине магического Лондона оказывается делом простым до выдоха облегчения. В потемках сжимаю палочку мертвой хваткой, оценивая обстановку. У лестницы на второй этаж мигает не до конца вкрученная лампа накаливания, готовая лопнуть в любую минуту. В доме стоит затхлый воздух, будто бы здесь уже давно не было человеческой ноги. Ступаю медленно к источнику света и чую свежий запах сигарет. Морщусь в презрительной гримасе. Окунаюсь в бочку с липким страхом и облизываю сухие губы.

Эта сука сидит в соседнем кресле.

– И тебе доброй ночи, дочурка.

И лампочка взрывается.

========== Глава 12. ==========

Комментарий к Глава 12.

Я надеюсь, вы готовы использовать публичную бету и поддерживать меня своими комментариями) Осталось совсем чуть-чуть! Держимся и радуемся жизни)))

– Дрянь. Петрификус тоталус!

– Протего!

Мы нападаем друг на друга и защищаемся, словно ведем немой диалог с собственной тенью, не решаясь понять, кто из нас все-таки истинное физическое тело.

– Ты стала немного сильнее с нашей последней встречи. Сектусемпра! – стараюсь увернуться, ударяясь о стену рукой, но это не страшно.

– Наверное, потому что в этот раз мы считаемся с правилами честного боя. Экспульсо! – она отпрыгивает, и на прежнем месте взрывается кресло, щепками летя во все стороны. Приходится прикрыть глаза рукой, чтобы не ослепнуть от кусочков горячего дерева.

Мы танцуем до боли в костях, до неглубоких порезов. Наш танец не смертелен – это скажет любой его свидетель, смеясь над нашими несмелыми потугами ранить, но не убить. И если я собираюсь измучить ее до мольбы о кончине, то чего ждет Беллатрикс?

– Я могла бы тебя убить совершенно случайно в любую из последующих минут, – мы прячемся друг от друга за углами широких коридоров, приводя дыхание в норму.

– Так что же тебя останавливает? – воплю, рассчитывая дальность следующего удара.

– У меня на тебя еще есть планы, девочка, – я не вижу, как она совсем бесшумно разливает на полу скользкую жижу. Узнаю об этом секундой позже, когда выпрыгиваю для жалящего и поскальзываюсь, больно ударяясь головой о пол. – Я столько месяцев разрабатывала улучшенную формулу оборотного зелья, что не воспользоваться им в полной мере невозможно.

– Я убью тебя!

– Хотела бы быстрой мести – давно бы ее осуществила! Смерть от твоих рук мне смешна, ведь ты и сама не получишь от нее ни грамма удовольст…

– Экспеллиармус!

– Инкарцеро!

Беллатриса успевает послать в меня крепкие веревки, связывающие все тело до невозможности любого движения, когда сама отлетает к стенке, полностью обезоруженная. Имея такую потрясающую возможность, я просто-напросто не могу ей воспользоваться, – из-за жгутов переместить палочку в ее направлении почти невозможно. И она гогочет, пытаясь подняться, попутно шурша по карманам. Даже не говори, что у тебя две палочки. Это вообще возможно?

О честности речь не идет.

– А если вот так? – я судорожно освобождаюсь от веревок и резво поднимаюсь, готовая к нападению. Но вижу только себя с ее безумной улыбкой на устах.

– Зачем?

– Хочу пообщаться с твоими друзьями, крошка.

Мы обе не успеваем ничего сообразить и отпрыгиваем в сторону, когда стена у входа взрывается и обрушивается наземь, ломая под собой каждую деталь этого когда-то незамысловатого интерьера.

И я убью их твоими руками.

– Мисс Грейнджер! – среди прочего шума я слышу голоса детективов, ранее работавших над моим делом, и бросаюсь в сторону Лестрейндж, от который и след простыл.

– Она только что была здесь!

– Есть предположения, куда могла трансгрессировать?

– В Хогвартс! – детективы осматривают полуразрушенное помещение, держа волшебные палочки наготове. – И она в моем обличии, чтобы навредить друзьям!

Не говоря ни слова больше, я перемещаюсь на территорию школы, не видя ни единой зацепки. Ушла. Да и точно ли она здесь? Недалеко с хлопком приземляются работники Министерства. Я не помню их имен, но расцарапанное лицо одного из них напоминает о больничном приступе. Вы думали, что я ваша цель? Так бегите искать такую же, чего же вы теперь так напуганы и разозлены.

– Вы подозревали, что работаете с самой Лестрендж? – мы направляемся ко входу в здание, окутанные синевой рассвета.

– Нет. Мистер Кингсли Бруствер приказал установить слежку за несколькими людьми, которых он подозревал в двойной работе. Мисс Джонси… Точнее… – он корчится, думая о том же, в чем я готова его попрекать вечно – как можно находиться к ней так близко месяцами и ничего не понимать! – вошла в этот список как возможная жертва следующего покушения. Никто не думал, что все обернется так.

– Как вы оказались в доме так быстро? – мы погружаемся в тьму коридоров, освещая дорогу люмосами. Но я готова накинуться на мужчин в любую секунду, подозревая в пособничестве ей.

– Мы ночевали напротив в качестве охраны. Менялись каждую ночь, но ей не сообщали по приказу министра.

– Он догадывался. Но вы бы ему никогда не поверили.

– Ваша правда, мисс Грейнджер. Мы видели вас проникающей в дом и ждали подвоха неподалеку. Спохватились только когда услышали звуки взрывов и, подойдя ближе, узнали ее голос. С Пожирательницей нас часто сводила нелегкая.

Тупые остолопы.

– Значит, она пользовалась оборотным зельем? – молчавший до этого момента второй детектив задается вопросом, на который я не отвечаю. Пусть сам пытается решить эту загадку. Глядишь, поумнеет и получит повышение. У них ведь все так делается.

Я патронусом передаю предупреждение друзьям, чтобы они никуда не смели выходить из гостиной факультета и при встрече точной копии меня использовали круциатус.

– Вы позвали подмогу? Предлагаю сейчас разделиться по этажам. Кто-то должен сообщить директору МакГонагалл, ввести чрезвычайную ситуацию, искать… Гермиону Грейнджер. Пока учеников нет, провернуть такое проще. В гостиные она не пройдет так просто. Если она, конечно же, одна, – голова раскалывается от недавнего удара и разноплановых мыслительных ходов.

– Вы справитесь? – детектив серьезен, но мне кажется, он надо мной смеется.

– Да.

Оба оставляют меня одну, разбредаясь кто куда. Я останавливаюсь через каждые несколько метров, вслушиваясь, проверяю каждые углубления в стенах и только спустя десяток минут слышу удивленный возглас Малфоя наверху:

– Грейнджер? Решила изменить стиль, или это старания другого человека?

Драко, это и есть другой человек. Я до последнего рассчитываю, что к племяннику у нее более теплые чувства, чем к своему же отпрыску, поэтому ступаю как можно тише вдоль перилл буквально на звуки голосов.

– Ох, мальчик мой, уйди с дороги, я спешу к своим друзьям.

– Не поделишься даже результатами встречи?

– О какой встрече ты говоришь? – в ее голосе сталь и презрительные нотки. Драко-предатель крови ничтожен в ее голове куда меньше, чем Драко-собеседник Грейнджер.

– Ты знаешь, о чем я говорю, – от него сквозит недоверием. Я уже почти поднялась по лестнице, проклятое эхо, замолчи хоть на секунду. Не усугубляй ситуацию.

– Мы с тобой, я так погляжу, хорошие знакомые? – звуки ее толстых каблуков гремят отрепетированной дробью. Так отбивает свой победный марш только Беллатриса. И он понимает. – Мне казалось, ты должен был поумнеть, а не смягчиться. Люциус плохо воспитывал тебя, я догадывалась. Но чтобы настолько? Влияние мамаши? Ты так жалок, но мне тебя не жаль.

Я выбегаю с разящим ровно в ту секунду, когда парень в зеленом пламени отлетает к противоположной стене, и сама попадаю ей в область груди, вызывая вскрик боли.

– Малфой, осторожно!

– Чертовы детки, зачем только нужно было вас заводить, – она и в крови упивается нашей участью – смешной, на ее расфокусированный взгляд. Беллатриса быстро скрывается в следующем коридоре, и я приближаюсь к скрученному на земле Драко в растерянных чувствах: – Это ведь была не Авада? – разорванное биение сердца заглушило даже произнесенное ею заклинание.

Парень часто моргает, из уст его вырывается натужный стон нестерпимой боли, и из глаз стекает влажная дорожка:

– О нет… Мне так жаль, Малфой, – я трясущимися руками пытаюсь взгромоздить его тяжелое тело на себя, но ничего ровным счетом не получается. Приходится уложить его голову на ноги. – Не вздумай умирать! Ты ведь не хочешь, чтобы я чувствовала свою вину за… – яркое красное пятно на его до этой минуты идеально белой рубашке растекается все быстрее, и я с тяжестью наваливаюсь на рану, не в силах остановить обильное кровотечение, – …за дырку в твоем теле…

Какого черта ты вообще ходишь ночами по Хогвартсу, когда у тебя такое сильное снотворное.

Он морщится от моих слез, так безобразно ударяющихся о его щеки, но не язвит, сохраняя последние силы на нечто важное. Война учит выживать, экономить энергию и дышать иным воздухом – в страхе, что и он может закончиться.

Однако после войны меня отказываются слушаться руки, в которых нет тепла волшебной палочки. Гермиона Грейнджер, кажется, то самое исключение из правила – ее война сделала бесполезным куском мяса. А если чему-то и научила, то доказала бессмысленность этих фальшивых знаний несколькими калечащими заклинаниями – они почему-то все еще сильнее меня.

Драко приоткрывает мокрые глаза и откашливается кровью, произнося на выдохе:

– Нарцисса хотела видеть тебя в Малфой-Мэноре. Принести извинения. За все, понимаешь? На этих выходных она ждет тебя. Если хочешь, возьми с собой кого-нибудь, – ядовито улыбается, закатывая глаза в мою сторону. – Даже если это будут Уизли, не важно.

– Ты не можешь бросить мать, Малфой. Она без тебя… Она не сможет без своего мальчика, поэтому не смей умирать, безмозглый ты Хорек! Помогите нам! – из темноты коридора бежит задыхающаяся фигура, наконец нас услышав и завидев.

Я устала. Откровенно устала от того, что мои мольбы о помощи вылетают из уст все чаще. Устала от того, что изо дня в день я доказываю свою беспомощность всему миру, отвечая на каждый вопрос головоломки неверно.

Раньше я была в них сильна.

Что произошло после? И когда это после наступило?

Возле нас падает очередной работник Министерства, прибывший, вероятно, недавно. Он также, по моим воспоминаниям, вел дело вместе с фальшивкой Джонси, а сейчас находится в том самом облапошенном положении, что и мы.

– Что у вас здесь? Круцио? – я мотаю головой, всхлипывая, не убирая рук от сердца Драко. Он снова закашливается, почти захлебываясь в подступающей к глотке крови, и у меня взрываются звезды в глазах от бессилия.

– Хуже…

– Уберите ладони, я попытаюсь остановить кровь и затянуть раны, но мальчику все равно срочно потребуется помощь колдомедиков, – инспектор несет полную чушь. От такой Авады никто не выживал тысячу лет. Возможно, он лишь пытается не разводить панику, и в этом течении я повинуюсь, наблюдая за манипуляциями мужчины. Платина волос Малфоя режет глаза – он слишком Драко, чтобы умирать.