Текст книги "Узы (СИ)"

Автор книги: Loftr

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Н-но…

Он так и не осиливается спросить, было ли что-то большее. Это вино… В своей жизни он бы просто так не пил, тем более на пиру, так с чего в этот раз всё изменилось? Донкор жадно выпивает всю воду, совершенно не обращая внимания на прохладные капли, которые стекали вниз по подбородку и шее. Хорошо, слишком хорошо от простой воды, что слаще всех сладостей, что он пробовал в своей жизни.

– Тебя интересует, отчего же мы были голыми, да? Пусть это останется моим секретом, – лёгкая улыбка краешками губ и Менетнашт поддаётся вперёд, чтобы обдать своим горячим дыханием ухо юноши. – Как и твои сладкие стоны.

***

Ужасное чувство тошноты усиливалось проходящей головной болью. Те часы, проведённые наедине после слов Менетнашта, выпали у него из жизни. Стоны… значит, что-то было между ними, что-то, но… жрец не взял его (о, Атон, дай мне свою руку, чтобы просветила она истинность и скрыло то приятное смущение, которое взыгралось у меня в груди).

Донкор помнил все уроки матери, да и от обычных рабочих, как и он сам, слышал, что мужеложество – грех. Грех, на который все в их времени закрывали глаза, если об этом не кричали и не выставлялось на показ. Но юноша не понимал вообще всей этой природы, не понимал, чего сам желает и желает ли вообще. Каждый взгляд Менетнашта, каждое его слово и прикосновение подымало в нём неимоверную бурю, что песком засыпала все его понятия о правильности, о том, как нужно и нет. Где-то глубоко у себя в душе, даже в самом сердце, Донкор как-то отчётливо понимал, что Менет стал для него нечто большим, чем было ранее. Незнакомец, наставник, лю…

Нет! Не может этого быть. Просто не может, только существовать в мыслях, как алая капля, стекающая по щеке бледного существа, что боится солнечного света и прячется под землёй, в тени, боясь быть осуждённым другими за свою ненормальность. А может оно как раз и нормальное, а все другие – чудища, недостойные даже жизни в тени?

Сидя на ступенях во внутреннем дворике, Донкор с удивлением взирал на небольшой прудик, поверхность которого была усеяна синевой лотоса. Нежный белый у самой воды плавно и постепенно переходил в голубой, где на самых кончиках лепестков становился почти что синим. Красота зачаровывала, тянула к себе, как и проблески воды, что проглядывала между зелёными, тяжёлыми листьями цветов. Как он вчера не обратил внимание на столь прекрасное творение?

– Доброе утро, – слишком бодрый голос откуда-то позади и через мгновение рядом с Донкором садится Тень.

– Время уже близится к ужину.

Донкор вздрагивает от громкого смеха Тени и с недоумением смотрит на него. Недоумение, как и всегда, которое возникает только при виде этого парня, что таит в себе и не один секрет. Он это чувствовал, видел по глазам, но не лез в то дело, которое вовсе не касается его.

– У кого к ужину, а кто после вчерашнего только проснулся, – парень, потянувшись, откидывается назад и почти что ложится на ступеньках, упираясь локтями в их камень. – Жаль, что ты вчера ушёл столь рано и не пошёл в город с нами. Там столько хорошеньких девиц было.

– Я… я не… – Донкор, покраснев, поспешил отвести взгляд в сторону, обратно на пруд.

– Друг мой, я же вижу, что тебя что-то беспокоит не первый день. Можешь поделиться со мной – а я уж могила.

Друзья? Юноша всегда удивлялся, когда Тень так говорил, потому что они почти незнакомы. Но Именанд чуть ли на маленькие частички не разрывался, доказывая с пеной у рта, что они прошли пустыню вместе, что они благословлены ею и просто не могут не быть друзьями. Тем более он столько про себя рассказал, про все свои похождения, про то, как залез на ночь к богатенькой даме, а на утро пришлось по всему Кинополю бегать голым, чтобы не попасться в руки разъярённому мужу этой дамы. Донкор тогда был так удивлён таким поведением Тени, удивлён его характером, но после смирился. Он был… шутом, как назвал его Менетнашт при нём. В свою же очередь Тень выведал всё про жизнь Донкора и посоветовал быть более раскрытым, чтобы жилось проще.

– Я не могу сказать… о таком. Это слишком даже для тебя, – тихо отзывается Донкор.

– Ой, да что вообще для меня может быть слишком? Неужто тебе приглянулась наша бука Зэма? Ну… у каждого свои специфические вкусы, – Тень как-то натянуто засмеялся, словно без всякого желания. – Но проблема не в ней, друг мой, а в Менетнаште, да?

– Ну-у… возможно, – юноша тяжело вздыхает и обхватывает себя руками. – Просто… всё слишком сложно.

– В чувствах нет ничего сложного. Нравится – взял и сказал. Не нравится – сказал и он поймёт тебя.

Донкор замер, не в силах понять, что Именанд сказал. Нет, смысл понятен, но неужто всё настолько очевидно и видно, что ему нравится жрец? Волна паники, что будет осуждение, волна страха, что ударят за неправильность и расскажут всё Менету.

– Как я понимаю по твоей скованности эта ночь была для тебя незабываемой, – с усмешкой тянет Тень, придвигаясь ближе к юноше и не сводя с него озорного взгляда.

– Я не помню, – смущённо отвечает Донкор.

– О-о… ну, твоё тело то помнит. Боль в пояснице, тяжело ходить и другие прелести. Да и по поведению Менетнашта можно понять, было ли у вас что-то. Он сразу расцветает и становится как ручная собачонка.

– Не было, – как-то более спокойно говорит Донкор и настораживается от слов друга. – Ты так знаешь его… вы?..

– Нет-нет, – Тень подымает руки в защитном жесте. – Я, если и сплю с мужчинами, то только такими сладкими, как ты, скромняшка.

– Да ну тебя, – тихий смех и всё былое напряжение сходит на нет.

Странная манера общения Именанда в первые дни его напрягала, его открытость и способность говорить всё, что думает, – настораживала, вгоняла в краску, но сейчас он был рад, что друг помог ему забыть на несколько секунд тревожащие мысли. Да и помог советом. Надо, наверно, поговорить с Менетнаштом, потому что, как ему кажется, мужчина тоже не против всех этих поцелуев и… Ра, опять он думает о чём-то запредельном, забывая, что лишь простой ученик и скорей просто игрушка для мужчины. Но грех всегда сладок и никогда не отпустит, если однажды ты его вкусил.

За ничего не значащими беседами с Тенью пролетело время чересчур быстро. Вот остались последние руки Атона над горизонтом, что попадали во внутренний дворик, вот Именанд заводит свою песню о том, что сейчас им просто необходимо спустится в город, чтобы он показал и рассказал о всех достопримечательностях Кинополя, но служанка прерывает их. Просьба пойти за ней, ведь его ждёт жрец в какой-то там зале, название которой Донкор так и не запомнил. «Не упусти свой шанс», – последние слова от Тени на ухо и лукавая усмешка, заставляющая закатить глаза.

Упустить, не упустить, но действительно можно как-то поговорить. Менет не оттолкнёт его с беседой, пусть какой бы она не была. Но он же и сам не сможет выдавить из себя и слова, тем более на такую тему.

Донкор еле поспевал за служанкой, которая спешила непонятно куда. Попросить её немного притормозить, чтобы хоть не запыхаться и не просить после Менетнашта подождать и дать ему возможность отдышаться. Незнакомый коридор, в котором было достаточно темно, чтобы начать бояться непонятно чего, но не настолько, чтобы ничего не видеть. Он не был здесь, когда осматривал дворец, да и сам бы никогда не зашёл в такое место. Но стоит показаться приоткрытой двери, из которой доходил свет, как юноша расслабляется.

– Вам туда, – служанка указывает на дверь и скрывается где-то в тенях позади, словно её и не было рядом.

Стараясь не поддаться всплывшему страху, Донкор довольно быстро заходит в просторный зал, закрывая за собой дверь. Странные символы на полу, более странные на колонах, что поддерживают потолок. И все красного цвета, что не внушает никаких хороших мыслей. К нему навстречу выходит из тени колоны жрец, грудь которого тоже была покрыта древними письменами. Донкор пытался осилить их, понять, что же написано, какой смысл скрывается, но только чувство чего-то знакомого щекотало его сознание.

– Я обещал тебе, что ты поговоришь с Инпу, – остановившись слишком близко к Донкору, мужчина ненавязчиво скидывает с его плеч лёгкую ткань и подымает руку, поворачивая предплечьем кверху. – А свои обещания я никогда не нарушаю.

Красные пальцы Менетнашта касаются анха на его коже, покрывают черноту багровыми разводами, которые тут же становятся чёрными. Магия… магия прямо на нём, и он её чувствует. Донкор тут же делиться своими мыслями со жрецом, на что получает тень улыбки, которая тут же тонет в поучениях.

– Станешь коленями в центр круга на звезду, – мазок пальцами по груди, где на уровне сердца появляется такая же звезда, – и просто назови его имя. Он откликнется.

– А если нет? – Донкор со страхом посмотрел на Менета.

– Просто верь и этого будет достаточно.

Верить… Он всегда верил и будет верить, ведь по-другому просто никак невозможно. Слишком серьёзно кивнув головой, Донкор заходит в центр круга и плавно опускается коленями на красную звезду. Сбоку виднеется птица и… Это же Дуат! Юноша уже собирается что-то сказать Менетнашту, остановить, ведь, как бы не говорил раньше, сейчас он не хотел в загробный мир, как чувствует странное дуновение ветра. Он останавливает его, заставляет обратно опустить голову и закрыть глаза. По телу пробегаются мурашки, кончики пальцев покалывает от какой-то странной силы и ему кажется, что рук касается непонятно откуда-то взявшееся вода.

Время растянулось, стало таким же, как и мёд, что дарил сладость от одной капли, но горечь от большой горсти. Донкор потерялся в том, что происходит вокруг, в том, кто он и где. Ему казалось, что он просто капля, которую вытолкнуло небо, капля, которая мчится к земле и вот-вот разобьётся об острые пески, чтобы впитаться в них и стать единым целым. Странная нить обволокла его сердце, потянула куда-то вперёд, к тому, что билось с ним воедино и давало некую силу продолжать бороться с невидимыми оковами времени, разрывать его, пускать по ветру. Губы приоткрываются в немом шепоте Его имени, призывая к себе. Нить всколыхнулась, ветер в последний раз развеял его окружающий мёд и капля окончательно впиталась в одну единую песчинку, которая более не отпустит его.

Донкор не спешил открывать глаза, боясь, что это чувство свободы и блаженства пропадёт и он более никогда его не почувствует. Что-то мягко, почти любовно и трепетно, касается его щеки, всё же заставляя оборвать этот сладкий миг. Он медленно подымает дрожащие веки и без удивления смотрит на густой белый дым, что окружал его. Ничто и он нигде. Отовсюду раздаются вой и людской крик о том, чтобы помогли, но Донкор даже не дёргается, словно все чувства забрали у него за уплату этого перехода.

Тяжёлые шаги он слышит издалека, уверенные шаги, которые медленно приближались к нему. С каждым новым шагом внутри всё оживало, скидывая с себя каменную оболочку, и Донкор с благоговением смотрит на блеснувшие алым глаза.

– Ты решил почтить меня своим присутствием, дитя, – рычащие нотки в голосе и дым принимается клубиться, показывая лишь редкие очертания чёрного тела.

– Простите меня, – с раскаянием произносит Донкор и тут же почти полностью падает в почтительном поклоне. – Слишком многое выпало мне и как только я смог найти путь к вам, я сразу же это сделал.

– Встань, Донкор, – его имя разливается приятной вибрацией по всему телу вместе с чужой силой, которой вовсе не хочется отказывать, и юноша тут же подымается на ноги, пытаясь найти взглядом Анубиса. – Я следил за твоей душой и видел всё, что видел ты.

– А… в-вы… видели всё? – и снова слишком много волнения и смущения.

– Не волнуйся, дитя, я лишь божество, которое тоже живое, как и ты, который тоже порой хочет жить обычной жизнью, а не вести души на суд, – Анубис выходит из дыма, чтобы ребёнок более не терялся, куда нужно смотреть и куда говорить. – Не волнуйся, дитя, твоя мать попала в лучший мир, лишь сожалея о том, что не смогла попрощаться с тобой.

Донкор поджимает дрожащие губы и опускает голову вниз, чтобы скрыть свои слёзы. Всё равно больно, время вовсе не лечит и никогда не заполнит его дыру в сердце. Он пытается украдкой провести рукой по щеке, чтобы смахнуть единственную слезу, но замирает, когда чересчур холодные пальцы касаются его подбородка. Острые когти почти что впиваются в его кожу и Донкор не в силах отступить назад или что-то сделать. Страх, паника исчезают лишь тогда, когда палец смазывает его слезу и его более не держат.

– Не стоит лить слёзы по тем, кто уже отошёл. Оплакивать нужно живых, которые каждый день гниют в собственном теле.

– Простите… – сдавленно говорит Донкор и нервно крутит свои пальцы.

– Достаточно извиняться из-за слабости, которая делает тебя особенным, – Анубис отходит назад, почти что полностью скрываясь в дымке. – Зачем ты просил встретиться с тобой, дитя?

– Просто я давно не был в храме… и подумал… что вы обиделись, что я не попрощался перед отъездом, потом привычно не приходил в храм и… вот, – юноша весь сжимается, когда до него доносится лающий смех.

– Впервые кто-то настолько чтится со мной и моими чувствами, – Бог вновь подходит к Донкору, чтобы стереть с его груди звезду. – Иди, дитя. И запомни, что с моей печатью на руке ты можешь быть уверенным в том, что я приду в любой момент на твой оклик.

Стоит звезде полностью исчезнуть с его груди, как дымка вокруг взрывается множествами цветами, и Донкора выкидывает из этого странного мира. И лишь напоследок перед его взором появляются блеснувшие алым глаза, которые возвращают ему краски всего мира.

========== Глава 15. Доверие ==========

Capitale – Closer To Me

После того, как его вытолкнуло из той дымки, Донкор почти потерял сознание. Слабость, дрожь и слишком холодно. Менетнашт пытался выбить из юноши хоть какое-то слово, чтобы узнать, больно ему, тошнит или что-то ещё. Но какое-то мямлянье о том, что на него не обиделись и даже смог рассмешить, а после сознание полностью ушло в темноту.

Сон был слишком странный, в котором были прикосновения Менетнашта, его какие-то слова о том, чтобы он рассказал ему правду, чтобы открылся. А после облик мужчины стал плыть, корёжится, становясь более острым, большим. Пред ним стоял Анубис, который держал его за подбородок, когтями впиваясь в кожу до самой кости, и не сводил свой алый взор с небесных глаз юноши, подчиняя своей воле.

Проснулся Донкор слишком тяжело, как для самого себя. Он был в покоях, что уже стали столь привычными для него, но тяжесть на ноге внушала какие-то странные мысли, которые не предвещали ничего хорошего. Донкор с трудом опускает глаза вниз и забывает, как дышать. Голова Менета покоилась на его ногах, рука лежала чуть выше, почти на самом животе. Юноша всматривался в лицо мужчины, запоминал каждые мельчайщие черты лица, чтобы после всю свою жизнь их бережно хранить в своей памяти.

В затылке бьётся боль на такое длинное смотрение под неправильным углом. Сдавленно застонав, Донкор прикрывает глаза и шумно выдыхает. Какой же он слабый, раз теперь просто не может поговорить с Богом, как раньше. А ведь раньше всё было нормально.

– Лисёнок? – тихий шепот сиплым голосом.

Он в мыслях удивляется тому, как его назвал Менетнашт, как это звучало… мягко. Тяжесть и тепло пропадает с его ног и Донкор чувствует, как к нему подсаживаются ближе. Почти невесомое прикосновение прохладных пальцев к щеке, которое медленно сползло вниз на шею и вовсе исчезло.

– Я знаю, что ты уже пришёл в себя.

Его раскрыли, его взгляд увидели, когда он рассматривал мужчину. Донкор медленно открывает глаза и с замиранием сердца смотрит в чёрные глаза Менета, которые были так близко к нему. Его дыхание на собственных губах, прохладная кожа жреца, от которой всё равно исходит тепло.

– Я-я потерял сознание? – спрашивает слишком очевидное, но ему нужно убрать эту неловкость.

– Да, – Менетнашт тяжело вздыхает и выравнивается, более не нависая над Донкором. – Но твоя ба пробыла довольно много в другом мире как на первый раз и сознание ты потерял только после пяти минут после возвращения обратно ко мне.

– Так я действительно был в Дуате? – много удивления, за которым юноша не слышит окончания фразы жреца. – Но тогда Храм как? Я же там тоже общался с Анубисом почти каждый день и ни разу не терял сознание.

– Во-первых, ты не был в Дуате, а лишь в промежуточной комнате, назовём это так, – мужчина отводит взгляд в сторону, думая о своём. – А во-вторых, насколько я понял, то в том Храме он сам приходил в этот мир на твой зов. Там слишком сильные магические потоки, так что вполне вероятно, что именно через него можно конкретно напрямую связаться с любым богом.

Как же это всё сложно, хоть, вроде бы, и просты слова. Значит, он не настолько слаб, как думает. Донкор тяжело вздыхает и теряется от образовавшейся тишины. Ему было что сказать, но он не мог, не сейчас, а Менетнашт явно был мыслями где-то далеко. Сейчас мужчина выглядел как скульптура самому себе, красивая скульптура, к которой хочется дотронуться. Не отдавая себе отчёта в своих действиях, Донкор вытаскивает руку из-под одеяла и протягивает её в сторону жреца, чтобы коснутся кончиками пальцев его тыльной стороны руки. Холодный и одновременно с этим тёплый. Странно это, как и странное чувство в животе от такого прикосновения.

Донкор ведёт подушечками пальцев вверх по руке, останавливаясь на изгибе локтя. В своей короткой жизни юноша никогда ещё не касался никого другого так, даже прикосновения все к матери были в виде объятий и не больше. А тут… ему нравилось ощущать пальцами тепло чужой кожи, довольно сильно напряжённые мышцы и очерчивать линии выступающие синие вены. Юноша быстро отдёргивает пальцы, когда рука переворачивается внутренней частью кверху, и стыдливо поджимает губы.

– Не бойся, – доверительный голос.

Он не… да, он боится потому, что это всё неправильно. Но пальцы вновь тянутся к руке, чтобы провести длинную линию по синей дорожке вниз, где она превращается в настоящее дерево, часть веток из которых просто исчезают. Мелкие морщинки на ладонях, три длинные и самые глубокие, одна из которых опоясывает большой палец. Это столь приятно и необычно. Донкор с явным трудом переворачивается на бок, чтоб распрямить пальцы Менета своими и прижать свою ладонь к его. По сравнению с мужчиной он столь хрупкий и… все мысли обрываются, когда пальцы мужчины сгибаются, идеально ложась между пальцами Донкора и крепко прижимая чужую ладонь к себе.

– Тебе нужно отобедать, – голос, который обрывает всё таинство этого момента, и губы мягко касаются тыльной стороны юношеской ладони.

А было столь хорошо и впервые… он принял то, что чувствует. Но Донкор стал заметно радоваться, когда до него дошло, что мужчина его не оттолкнул в таком детском желании познать что-то немного больше.

Как выяснилось, он провёл в бессознательном состоянии целый день, но по ощущениям не больше и часа. Менетнашт запретил ему до конца дня выходить из покоев, да и вообще подыматься на ноги. Хотелось снова сказать, что он не пленник, но край ему перед глазами промелькнул слишком яркой полосой, чтобы он не зарывался.

Донкор лежал и не знал, чем себя занять. Менет куда-то ушёл, сказав, что собрание никак не отменить, хоть он и с великим желанием. Было слишком скучно, даже никто из слуг не заходил… Донкор не слышит, как дверь отворилась, даже не чувствует на себе взгляд, только когда кто-то падает рядом с ним на ложе, юноша вскрикивает и пытается отползти назад, к краю, чтобы убежать от опасности. Громкий смех, насмешливый, и он с негодованием смотрит на Тень, который держался за живот и не мог остановится.

– Дурень, – обидчиво бросает Донкор, заворачиваясь в лёгкое покрывало. – Я чуть не умер.

– З-зато… ты… – парень всё же успокоился и сел, вытирая выступившие слёзы от смеха. – Зато ты перестал скучать.

– Я и не скучал, а… а пытался заснуть.

– Не ври, у тебя это плохо получается, – Именанд подгибает под себя ноги. – Я искал тебя, друг мой, а потом наткнулся на твоего жреца, который позволил мне развеселить тебя.

– Он не мой, но спасибо, – Донкор более благодарно смотрит на Тень. – Я думал, ещё несколько минут и полезу на стену.

– Поэтому расскажи, как ты вышел на связь с Богом. И кто это был.

Донкор поджал губы и тяжело вздохнул. Как-то говорить кому-то ещё, что он общается с Анубисом было не очень правильно, но парень внушал столько хорошего и… Донкор чувствовал, что не обманет Тень и не подставит. И он рассказал всю историю, связанную с божеством загробного мира. Его слушали, не перебивая, смотрели с неподдельным интересом и завороженностью. Под конец рассказа Тень даже присвистнул и сказал, что юноша просто небывало сильный.

– Когда я тоже выходил поговорить с Мином, то меня потом подымали на ноги целую неделю, а Менетнашт после дураком год называл.

– Ты… с Мином… но зачем тебе говорить с ним?

– Это длинная история, друг мой, за которую мне до сих пор стыдно. Да и говорить я не имею право. Есть горстка Богов, которые не особо любят того, что о их беседе разглагольствуют, ведь это слишком личное. И предугадывая твой вопрос – это происходит не просто по моему собственному желанию. Если я начну говорить, даже заикнусь, то меня начнёт душить магия запрета со стороны Бога.

– Значит, Анубис не боится того, что я всем расскажу о нашей с ним беседах, в которых подымались вопросы и о других Богах, и… прочем?

– Сколько я уже в Кинополе? Достаточно долгий промежуток своей жизни, если почти не всю, чтобы понять одну простую вещь – зверь не столь страшен, как его малюют, – Тень позволяет себе лечь на место жреца и складывает руки под головой. – На самом деле Анубис простой Бог, который не несёт ни добро, ни зло. Он посредник между душами неупокоенными и душами в блаженном забвении… или каре, смотря какое у них сердце. Да и, думаю, он не настолько глуп, чтобы не видеть твою душу и твои намерения.

– Я и сам это знаю, – Донкор недовольно поджимает губы. – Но, а вдруг мне вот захочется сказать о войне между богами? Или случайно это получится, как сейчас?

– Не между богами, а между Апопом и богами, – Тень тяжело вздыхает, чувствуя удивление в познаниях от юноши. – Не зря я мальчик на побегушках при Менетнаште. Наши жрецы общаются с богами, как и боги позволяют открыть нам истину, ведь, возможно, как-то сможем помочь в столь бренном бытие. И после многочисленных ритуалов нам было поведано о том, что все истории об Апопе – не столь выдумки в них, как правды много. И сейчас Змей уже слишком много подмял под себя номов, даже самую яркую зеницу Египта осквернил – наместника Ра.

Неужели и небтауи стал… помощником Апопа? Донкор не верил в эти слова, не мог себе даже вообразить такое, как и то, что Менетнашт проводит ритуал. Будучи совершенно маленьким ребёнком, юноша на день почитания Баст сбежал от матери в толпе поближе к самим жрецам. Полностью лысые, один худой, словно палка, второй – жирный, как бегемот. Восхищение столь красочным представлением: огонь, который вспыхивал столбом, стоит руке жреца взметнуться над ней, помощники жрецов, которые были изрисованы разными символами и знаками, повторяли эхом слова молитв. Но самое ужасное началось тогда, когда мужчина, худой, как палка, достал из закрытой корзины маленького, беспомощного котёнка, который только-только открыл глаза. Плач маленького Донкора слился с восторженными криками толпы, когда острое лезвие перерезало горло беззащитного животного. Родные объятия мамы, которая прижимала его к себе и успокаивала, говоря, что сейчас этот котёнок в прекрасном месте рядом с великой Бастет, которая будет заботиться и уберегать его. Отчего-то Донкор никак не мог соотнести Менетнашта с другими жрецами, которые проводят жертвоприношения не только животными, но и людьми, просто… мужчина был не таким, пусть и делает, но он не такой.

– Эй, Донкор! – перед лицом юноши пару раз проплыла рука. – О чём задумался, раз перестал обращать внимания на столь прекрасного меня?

– Да так… Скажи, Именанд, Менет же проводит жертвоприношения?

– Фу, не называй меня так, – парня передёрнуло от собственного имени и он скривился. – Как уважаемый себя жрец он конечно же проводит кровавые ритуалы. Это часть его обязанностей. Но не волнуйся, столь сладенького, как ты, он не пустит на убой.

– Дурень, – Донкор мотает головой и не сдерживает улыбки.

Умеет же подымать настроение, пусть и даже эти его фразочки смущают. Тень что-то продолжает ему рассказывать о своих бывших похождениях, заставляя Донкора смеяться со всей глупости, а потом и вовсе жалуется, что сейчас столь загруженный, что просто некогда расслабиться. На вопрос юноши, чем же он таким важным занимается, Тень лишь загадочно улыбнулся и перевёл тему в другое русло. Был в этом какой-то подвох, но ему не хотелось сейчас лезть глубоко, разбираться со всем тем, что, возможно, ему всё же расскажут.

– Слушай, ты поговорил с Менетнаштом? – вдруг спрашивает Тень и поворачивается на бок, с детской непосредственностью смотря на друга.

– Ну-у, не то, чтобы я вовсе начинал говорить. Просто нет подходящей для этого обстановки, да и некогда было.

– О прекраснейший Мин! Ты издеваешься, да? Разве не видишь, что Менетнашт ведёт себя с тобой совершенно не так, как… как со мной? А эти взгляды, которыми он тебя пожирает каждый миг. Чтоб на меня так смотрели.

– Но, – сквозь смуглость кожи можно различить светлый цвет смущённости на щеках. – Ты так говоришь… Я же просто ученик для него, буду. А так, обычная игрушка, а я… Да и не почитают, если двое мужчин в одном ложе будут предаваться близости.

– И кто из нас ещё дурень? – недовольно тянет парень и цыкает языком. – Я не лезу в ваши разборки, но эти все моральные устои нашего мира совершенно негодны, когда каждый в своей жизни не раз предавался сладкому греху. Могу тебя заверить, что, если у тебя есть чувства и они светлые, прекрасные и не несут в себе ничего такого, после чего следует смерть, то на суде Осириса твоё сердце из-за этого не станет тяжелее за перо.

– Ты так всё красиво говоришь, когда сам бегаешь за всем, что ходит, и затаскиваешь в свою постель, – почти выплёвывает Донкор.

– Ого… я и не знал, что у тебя есть острие на кончике языка.

Донкор не хотел этого говорить, просто слетело как-то с языка само. Было правдой, но не нужно говорить это тому, кто стал его другом, первым, настоящим и не пытался его предать или зло насмехаться над ним. Юноша теряет тот момент, когда Тень с боевым кличем подскочил и повалил его под себя, срывая одеяло и принимаясь щекотать. Донкор не любил это, боялся щекотки и… Звонкий смех, безуспешные попытки столкнуть с себя Именанда, оттолкнуть его руки и уйти от этого. Он что-то выкрикивал между смехом, чтобы его пустили и перестали так подло издеваться, но Тень стоял на своём, утверждая, что это наказание за «всё, что ходит».

– Что здесь происходит? – холодный тон, от которого всё внутри леденеет, и смех резко обрывается, как и щекотка.

– Баловство, не более, – Тень тут же соскакивает с Донкора и поспешно отходит от ложа ближе к двери. – Меня тут нет, не обращайте внимания, я уже ухожу ко всему, что ходит, – парень красноречиво смотрит на Донкора и скрывается за дверью.

– Дурень, – насупился юноша, натягивая до шеи одеяло.

Самый настоящий дурень… на которого вовсе невозможно обижаться. Донкор всё же не сдерживает тихого смешка и, сев на кровати, пытается пригладить растрёпанные волосы. Тяжёлый вздох и юноша подымает взгляд на помрачневшего Менетнашта, который не сводил с него пристального взгляда.

– Ты не должен позволять прикасаться к себе всяким, на подобии него, – жрец, скинув накидку на дифрос, подходит к ложе.

– Но это же просто была щекотка, – виновато произносит Донкор и опускает голову вниз.

– Тебе ещё раз повторить? – в голосе слышаться угрожающие нотки, на что юноша отрицательно мотает головой.

– Он мой единственный друг, мы просто с ним говорили, а потом дурачились. Мне же не с вами таким… заниматься, – с каждым словом его голос становился всё тише и тише, а после и вовсе сорвался, когда Менетнашт сел возле него. – В-вы… – тяжёлый вздох, с которым Донкор с силой сжимает кулаки. – В-вы мне…

– Тише, – низкий шепот у самого уха и бархатные нотки подчиняют юношу. – Я заметил твой взгляд, я вижу то, как ты дрожишь от каждого моего прикосновения и тянешься за новым. Если не готов пока говорить – не говори, я умею ждать.

Слишком близко, опасно близко… Выпутав руку из-под одеяла, Донкор положил ладонь на руку жреца, слишком бледную, по сравнению с его собственной, и слишком твёрдую, словно вырезанную из дерева, но теплую, слегка шероховатую. Юноша ничего не говорит, никак не перечит, когда его мягко толкают в плечо, чтобы он лёг, только со страхом смотрит в чёрные, словно сама ночь, глаза напротив.

В голове мелькают слова о жертве, ритуале, и он не может остановить их. Чёрный телёнок с нарисованной белой звездой на лбу тяжело дышал и переступал сухими, тонкими ногами. Удар приходится прямо на белую звезду, сияющую, по сравнению с чёрной лоснящейся шерстью. Нож сверкает короткой вспышкой в свете танцующего в чашах огня. Кровь хлынула из распоротого горла, как вино из слишком наклоненного кувшина. Боги всемогущи и Менетнашт прокладывает дорогу к ним, забирает их дары и отдаёт другим. Посланец, что несёт смерть и благоволит жизни.

Донкор смотрел на него во все глаза и темнота блестящего зрачка оставляла лишь тонкий, почти незаметный, алый ободок по краю. Кажется? Наверно, что да, но… Менет обхватил его лицо ладонями, скользя большими пальцами по щекам, покрытыми едва заметным пушком, как на персике, таком же мягком и нежном под пальцами. Донкор облизал и без того слишком яркие губы, с нетерпением и страхом ожидая того, что будет. Он был не маленьким, понимал всё таинство между двумя, но, когда чужие губы накрывают его собственные… Донкор теряется, боясь даже вдохнуть, но и Менет не настаивает, лишь жадно переходя с губы на губу, покусывая и показывая, что нечего боятся.

Всё обрывается тогда, когда юноша не сдерживает непонятного сдавленного звука, и губы, сейчас столь горячие, оставляют его собственные, чтобы перейти на шею. Он вздрагивал, как от щелчков бича, когда особо сильный укус приходился на кожу, вздрагивал и не переставал мелко дрожать, понимая, что и сам этого желает. Донкор позволил, наконец-то, выдрать из рук прижатую к груди смятую ткань одеяла, которое служило последним барьером, последней защитой и ступенью к невозврату. Менетнашт мягко перевернул его, подкладывая под себя и опять приник поцелуями к шее. Вниз на плечо, вбок на спину и опять вниз по всей линии выступающих косточек позвоночника. Хрупкий и уже сейчас отзывчивый просто на обычные поцелуи.