Текст книги "Узы (СИ)"

Автор книги: Loftr

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Не волнуйся, – он провёл языком по шее до уха, слизывая солёную каплю.

Донкора одолевали сомнения, здравый смысл твердил, что это всё неправильно, но слова Тени о любви, о чувствах… Юноша с силой зажмуривается, прячет лицо в одной из многочисленных подушек, чтобы скрыть своё смущение от слишком откровенной позы, от того, как к нему прикасаются, где прикасаются. Чужие пальцы оглаживают подрагивающие непонятно из-за чего бёдра, уходят в сторону лишь для того, чтобы помочь встать на четвереньки. Полностью его, открытый и вряд ли станет перечить.

Он медленно привыкал к поглаживаниям, к прикосновениям жреца там, где и не помыслил касаться себя. Пальцы с силой сжимают округлые ягодицы, горячий поцелуй расцветает цветком желания не только на пояснице, но и внизу живота. Менетнашт, словно прочитав его мысли, обхватывает пальцами возбуждённую лишь от поцелуев плоть Донкора, медленно двигается по всей длине, размазывая пальцем выступившую капельку смазки на горячей головке.

Стоны, которые он никогда не издавал в своей жизни, кажутся слишком пошлыми, но юноша не может остановить своё тело, которое тянется следом за лаской, за обещаниями большего. Ненормально, неправильно, порочно, остановить это безумие сейчас же… Донкор всё же позволил прикасаться к себе, понемногу расслабляясь и забываясь от тревожащих его мыслей.

– И как давно вы хотели… – он тонко всхлипнул от прикосновения, которое ему ещё не доводилось испытать, когда его с силой сжимают у основания.

– Сейчас мне кажется, что с самого начала, – голос был успокаивающе низким, терпеливым, как и каждое действие.

Юноша все жмурился и вздыхал, пока Менетнашт не нашёл его подбородок пальцами, пока не повернул голову в сторону и сам переместился так же, чтобы примкнуть губами к его рту. Он позволил чужому языку скользнуть за границу зубов и хоть так возместить ему то, что происходило между его бедер.

Этому следовало уделить больше времени. Лихорадочный румянец, слишком яркий, покрывал щеки Донкора, а тёмные ресницы склеились острыми пиками от выступившей влаги. Юноша вовсе выпустит тот момент, когда жрец отстранился от него, чтобы вернуться через несколько быстрых секунд и провести слишком влажными пальцами по… Донкор пытается свести ноги вместе, упасть на кровать, уйти от таких откровенных прикосновений, но добивается лишь того, что его переворачивают на спину, заставляя смотреть в свои глаза. В иссиня-чёрные глаза, что внушали покой. И Донкор вздрагивает лишь тогда, когда в него проникает первый палец, когда он начинает двигаться и Менетнашт накрывает его губы в неспешном поцелуе. Неприятно, противоречиво… Стоит второму пальцу войти в него и всхлип слетает в поцелуй.

Руки обвиваются вокруг шеи мужчины, не давая ему отстраниться, чтобы он разделил с ним всё то, что испытывает сам. Острые коленки впивались в бока Менетнашта с каждым разом сильнее, как пальцы толкались глубже, прокручивались и разъезжались в сторону. И Донкор вовсе не понимал, как это всё может быть чем-то приятным, если всё внутри жгло. Новый вскрик, глухой, когда в него медленно, не спеша, вводят ещё одни палец, давая возможность привыкнуть. Не хочет, не нужно было позволять, всё виноват Именанд, который и подтолкнул его своими разговорами. Донкор отворачивает голову в сторону, уходя от нового поцелуя, и пытается сдержать слёзы от всего происходящего. Если Менет делает это, значит… он хочет, хочет его, как и сам юноша, но не так.

Когда его покидают пальцы, то юноша сжимается, стараясь не чувствовать огненную пустоту в себе. От собственного возбуждения остались лишь малые крохи, которые и те улетают от него. Донкор не хочет видеть, что происходит, не хочет чувствовать, но он вздрагивает и не сдерживает слишком длинного стона, тихого, когда к нему прикасается плоть мужчины.

Это было больно, хуже, чем когда над ним издевались пальцы. Донкор чувствовал, как его слёзы сцеловывают, слышал, как ему говорят расслабиться. Громкий вскрик от грубого толчка, и он забывает, как дышать, когда в него входят на всю длину. Ногти с силой впиваются в плечи жреца, оставляя глубокие полумесяцы. Донкор пытается оттолкнуть от себя Менетнашта, сбито шепчет о том, чтобы он перестал, что ему больно… Тонкий всхлип, когда рука сжимает его плоть, с каждым разом ласка становилась быстрее, возвращая тянущее чувство.

Первый толчок был таким же огненным, как и все действия мужчины до этого, но рука на члене отвлекала, заставляла теряться от противоречивых чувств, что разрывали его. Новое движение и внутри что-то вспыхивает ритуальным огнём, затапливая его рассудок.

Это было удовольствие, щедро пропитанное болью. Удовольствие, которое медленно изгонит боль, оставив только его призрачную тень. И все же Менетнашт любовался юношей, который так отчаянно стискивал его плечи и вздрагивал, чувствуя его так непривычно глубоко в себе. Мужчина не спешил, давая возможность прочувствовать всё до последней капли, и стоит этому хрупкому телу вяло, неуверенно поддаться навстречу, как он забирает руку и ускоряет движения. Требовательно, отдать всё то, что должен испытывать, и забрать большее, подчинить и сделать своим, чтобы был всегда подле него. Громкий стон, который отбивается эхом от стен, служит доказательством того, что Донкор более не помыслит уйти.

Комментарий к Глава 15. Доверие

Арт: https://2.bp.blogspot.com/-Rq6k7XnzBYg/WZLdW404E0I/AAAAAAAAF5Q/xg-7-9QGqMs-dQe8PJPNBKty10nysP2VQCLcBGAs/s1600/images.jpg

========== Глава 16. Разрушение ==========

Новое пробуждение куда приятней, чем было до этих дней. Нега, что заполняет всё тело от головы до кончиков пальцев на ногах, незнакомая доселе сладость внизу живота, которая обходит всё остальное тело и врезается в сознание. Как и понимание того, что произошло вчера, как и воспоминания того, что позволил.

Донкор впервые в своей жизни не знал, как реагировать на это… Огненные прикосновения, острая боль, которую сменяют новые ощущения удовольствия и возбуждения. Ему было приятно, что Менетнашт не заставил его продолжить свою фразу, что, кажется, сам всё понял, а после и признался ему. Ему было приятно от того, что ему вчера дарили и на что открывали глаза. Но сейчас… сейчас это было так смущающе и снова чувство неправильности постучало в дверь, которая тут же гостеприимно открылась.

Горячее дыхание на загривке, тяжёлая рука на животе, которая прижимает его к сильному телу. Донкор только сейчас понимает, что отдал бы всё за то, чтобы этот момент не кончался никогда, чтобы время растянулось на невозможную длину и после вовсе замерло. Аккуратно вытянув ногу, Донкор с силой зажмуривается от тянущей боли в пояснице. Неприятное последствие, но оно даёт понять, что жив, что не сон, что всё было на самом деле.

– Не вошкайся, – почти сварливо раздаётся позади и его с силой вжимают спиной в грудь.

Это так… Донкор не сдерживает счастливой улыбки, хоть ему и слишком неловко. Тепло расплывается по всему телу, плотно и любовно обволакивая сердце, обворачивая его с собственную плотную ткань, прогоняя все смуты. Юноше надоело думать о том, что он позволил сбыться чему-то неправильному, позорному, порочному и так далее. Слишком большой бы список в отрицание всего собрался, но он просто действительно устал думать о том, что уже произошло. О том, что сделал из-за того, что…. любит.

Шумный выдох, на который Донкор получает лёгкий шлепок по бедру от мужчины. Он было дёрнулся в сторону, попытался уйти, но останавливает себя. Лёгкая улыбка затрагивает его губы и юноша закрывает глаза, чтобы, о Ра, что же он творит, вспомнить те поцелуи, вспомнить каждое прикосновения и голос Менетнашта, который был столь нежным, с какими-то вибрирующими нотками, что пробирались в саму душу, подчиняли и заставляли отдаваться ещё больше.

«Кажется, с самого начала», – такая простая фраза, но в ней кроется столь много смысла. Для него, не для кого-то постороннего, кто бы не понял. Но Донкор был уверен, что как только повернёт голову в сторону Менета, как только посмотрит ему в глаза, то потом вовсе не сможет избавиться от смущения и ещё раз посмотреть на мужчину.

Тихий вздох и Донкор согнул ногу в колене, чтобы она перестала хоть так затекать. Нужно, наверно, встать, но настолько хорошо, что… Юноша ойкает, когда его грубо переворачивают на спину и нависают сверху. Боль простреливает ниже поясницы, но Донкор лишь закусывает губу, не сводит зачарованного взгляда с чёрных глаз.

– Я просил тебя не вошкаться, – холодно, недовольно произносит Менетнашт и юноше кажется, что то, что было ночью – действительно его сон.

– П-простите, я…

Но ответ остаётся неполным, ведь его затыкают требовательным поцелуем. Он уже не боится, послушно поддаваясь навстречу и пытаясь самостоятельно ответить на поцелуй. Неумело, неопытно, но Менетнашт ждал и показывал, учил своего лисёнка.

– И перестань мне выкать, – выдыхает он в приоткрытые, припухшие губы Донкора.

– Я постараюсь, просто вы… – Донкор морщится, когда его легко щёлкают пальцами по носу. – Ты.

Тень улыбки и Менет поддаётся вперёд снова, более трепетно целуя юношу. Руки, бывшие до этого безвольными, подымаются вверх и оплетают шею жреца, притягивая его ближе к себе.

Время до обеда пролетело слишком быстро и Донкор, кажется, будет краснеть до конца своих дней каждый раз, как станет вспоминать, что его почти что насильно усадили на себя и сказали двигаться. Как же он боялся, но было столь хорошо, что все мысли ушли на второй план вместе с болью в пояснице. И сейчас, бесцельно бродя по коридорам дворца, потому что Менетнашту нужно было отлучится, а сидеть одному в покоях снова как-то не хотелось, Донкор пытался понять, показалось ли ему во время близости, что кто-то открыл дверь, что кто-то смотрел на них, или это было лишь больное воображение, которое сыграло с ним?

– Много думаешь, лисёнок.

– Но как же его не думать, если здесь всё новое для меня?

– Ты никогда не прикасался к себе?

– Н-нет…

Эти их небольшие разговоры во время… такого дела как-то смущали, но больше всего его вгоняло в краску то, когда Менетнашт спустился поцелуями вниз по его животу и взял в рот… О Ра, как же это всё ненормально. «Но тебе было приятно», – тут же находится внутренний голос, который гаденько шепчет истину.

Ходить всё ещё было не особо приятно, но та боль, которая была от первого шага, давно прошла. И что, что этот шаг был в перевалочку, но не повод для Менетнашта смеяться над ним, пусть даже и не со зла. Вздохнув, Донкор останавливается возле одной из многочисленных арок, смотря на раскинувшийся снизу город. Теперь становятся более понятными слова мужчины о том, почему он не жирный. Чтобы подняться в этот дворец нужно действительно преодолеть немало ступеней.

Губ касается счастливая улыбка своим широким мазком и юноша прикрывает глаза, наслаждаясь, хоть и сухим, ветром. Кинополь жил своей жизнью, лишь тихим гомоном доносясь до этого дворца. Где-то вдалеке стала напевать свою песнь какая-то птица и Донкор открывает глаза, смотря на далёкие серые тучи, которые точно не дойдут до них. Хотелось дождя, хотелось, чтобы вода коснулась его тела, а лучше Менетнашт, снова…

– Так-так-так, и кто же у нас здесь столь юный завёлся? – раздаётся за спиной чересчур сладкий голос.

Донкор резко оборачивается и встречается взглядом с карими глазами, которые смотрят на него, как на какую-то еду. Кожа с лёгким золотым отливом и некрасивая улыбка, которая кривит его губы. Мужчина медленно наступал него, осматривая с ног до головы и заставляя отступать куда-то в сторону, пока Донкор не упёрся спиной в одну из многочисленных колон.

– Или у птенчика нет язычка, что он молчит на мой вопрос?

Странное ощущение, как будто что-то пытается залезть ему под кожу, прижиться и вырвать на свободу все те мысли, все воспоминания, что было вчера и сегодня с утра. Ему становится душно, дыхание сбивается, и Донкор со страхом смотрит в глаза мужчины, который уже навис над ним и склонил свою голову.

– Я чувствую запах порока, – тянет мужчина, глубоко вдохнув воздух у самой щеки Донкора. – Ты чьё, дитя? Или так и будешь молчать с высокопоставленным лицом? – он был слишком близко и юноша чувствует чужое горячее дыхание на своих губах.

– Н-нет. Я-я… я…

– Уми!

Мужчина быстро отстраняется от Донкора и с приветливой улыбкой смотрит на подходящего к ним Тень. Ч-что это было?! Что вообще творится в этом дворце? Юноша глубоко вдыхает, словно до этого был под водой, и нервно закрывает глаза.

– Донкор, с тобой всё хорошо? Он тебя испугал? – Именанд кладёт руку на плечо друга. – Старый проказник! Кто так с детьми-то общается?

– Я лишь пытался познакомится, – не испытывая никакой вины, отвечает мужчина и широко улыбается.

– Донкор, – Тень тормошит юношу, чтобы он открыл глаза, – познакомься, это Уми. Он тут до государственным делам и не обращай внимания на его поведение. Старость, шутки не те, не всем дано понять столь высокий уровень.

– Ты поговори у меня, Тень, и останешься после бестелесной оболочкой, – грозит мужчина и теряет всякий интерес к собеседникам, уходя прочь, как будто его тут и не было.

– Ты испугался, да? – но парень не дожидается ответа и ведёт Донкора за собой. – Не стоит. Старый проказник только больше пугает своими словами и намёками, а так – он как хрупкий, нежный цветок, который проиблся сквозь песчинки пустыни. Только ты ему не говори, что я так его назвал, – Тень не сдерживает смешка.

Куда он вообще попал? То сначала Зэма на него с ненавистью смотрит, то этот Уми, что… О Ра, дай ему силы, чтобы не потеряться в этом безумии и не стать таким же безумным, как и все здесь. Донкор не слушал пустые слова Тени, которые он лил, чтобы успокоить его, лишь поклялся самому себе больше никогда не встречаться один на один с этим странным мужчиной. Уми… Жизнь… Как-то не вяжется это имя с тем, что он увидел, но Донкор не будет браться за такое суждение, ведь не знает же этого человека.

Оставшийся день, после того, как Тень довёл его до покоев, Донкор больше не выходил. Не было желания, да и страшно снова попасться старому проказнику, как его называл друг. Проказник – возможно, но не настолько он старый. Или внешний вид его и тут обманул. Если так, то тогда сколько лет Менету, ведь он выглядит уж слишком молодо? От мыслей его тогда отвлёк сам мужчина, который, вернувшись, потянул его в купальню. И как Донкор обрадовался пахнущей маслами тёплой воде, словно впервые к ней прикоснулся. Юноша уходил надолго под воду с головой, чем настораживал Менетнашта, пытался втянуть мужчину в игру, который, ответил на его брызги, только поцелуем. Донкору вовсе не понравилось, что его берут в воде, когда грудь елозит по холодному полу купальни. Ни капельку не понравилось даже то, что он со стоном, который ещё долго отбивался от стен, излился в сжимающую его руку. И будет с уверенностью говорить, что ему понравилось всё… Нет-нет, не понравилось! Ведь не может же нравится то, когда его брали, как животное, и так агрессивно.

Донкору казалось, что Менетнашт словно сорвался, ведь после прихода с очередного совета, он был чересчур холоден, замкнут в себе и даже на вопросы отвечал чересчур сухо. Юноша было попытался сказать об этом, может даже что-то спросить и предложить помощь, но ему дали ясно понять, что это не его дело.

Новый же день принёс юноше непонятную смуту и какое-то напряжение. Как будто что-то произошло или произойдёт в ближайшем будущем. Даже за завтраком он не смог впихнуть в себя еду, на что получил встревоженный взгляд и подобающий вопрос. Донкор видел и ценил, что Менетнашт беспокоится о нём, заботится, но особо остро он почувствовал, что во всём том, что его окружает, присущ какой-то фальши. Не то, чтобы юноша отказывался от него, ведь жить так – самое лучшее, что бывало у него, но было больно внутри. Хат и ка были счастливо обмануты, рен – всё равно на то, что происходит вокруг, ведь оно уже выполнило свою миссию, аху тоже было всё равно, ведь оно проснётся лишь в Дуате, к которому ему дороги ещё нет, а вот ба и шуит метались в нём, бились и требовали справедливости, чтобы после не было ещё больнее.

С Менетнаштом они вышли в город, чтобы уже, наконец-то, ознакомится с ним нормально. Око Гора так и грело его, защищало, пусть глупо звучит, и Донкор снимал его лишь только перед купанием или сном, а то стало бы задушиться с его везучестью. Для юноши это было самое приятное времяпровождение, особенно когда они зашли в одну из лавок, где их посадили, накормили и рассказали байку про Аписа. Никогда он не смеялся столько и никогда не позволял себе, когда они остались вдвоём, положить голову на чужое плечо. Менетнашт тогда только рассмеялся и приобнял своего лисёнка за талию.

– Ты опять холодный и одновременно с этим горячий, – ему всё ещё было неловко называть мужчину столь фамильярно.

– Это из-за того, что я вчера проводил ритуал. Так что моя сила ещё до конца не восстановилась.

– Ам… ты убиваешь на ритуалах? – Донкор понимал, что его это совершенно не касается, но никак не мог остановить себя.

– Лишь на праздники приношу жертвы, но я тебе уже говорил, что людей мы более не убиваем. Есть более рациональные методы, – Менет делает небольшой глоток пива.

– Это всё так звучит красиво, но… ты же сказал, что я твой ученик, но пока ничему ты меня не научил, вовсе. Я даже не смог разобрать тех рисунков на твоей груди, когда общался с Анубисом.

– Так уж я ничему тебя не научил, – мужчина не сдерживает улыбку, когда Донкор от смущения опускает голову вниз. – Сейчас у нас есть более важные дела, но, не волнуйся, со следующей недели я начну тебя учить.

Много бессмысленных разговоров, которые помогли ему забыть о тревоге. А после Донкор потянул Менетнашта обратно во дворец, чтобы они вместе посидели у того прудика с голубыми лотосами. Весь настрой исчезает, когда слуга передаёт жрецу, что его срочно хотят видеть в зале совещаний, на что Донкор лишь кивает головой и сам идёт к пруду. Обидно, что столько много времени Менетнашт уделяет не ему, но он жрец и он обязан это делать. А юноша сможет подождать, тем более, ему обещали, что всё изменится.

Подойдя к водоёму, он садится на каменную кладку и запускает руку в воду. Спокойно, хорошо, и словно ткань обволакивает его руку. Донкору даже кажется, что маленькие капельки воды подымаются вверх по его запястью, но лишь улыбается своим детским мыслям. Лотос уже дал семена, которые, он уверен, можно будет есть уже через пару дней… Краем глаза юноша замечает развивающуюся белую ткань, которая почему-то становится ближе к нему, и поворачивает голову в сторону, удивлённо смотря на стремительно приближающуюся к нему Зэму. Он же ничего не сделал ей, почему она так относится к нему?

– Ты должен встать и поклониться тому, кто выше тебя статусом, – с холодным отвращением говорит подошедшая женщина.

– Простите, – Донкор поспешно поднялся на ноги, чтобы чинно поклониться, и садится обратно. – Почему… – не должен он спрашивать такое, но рядом с Менетнаштом он стал более смелым. – Почему вы смотрите на меня так, как будто я вам что-то сделал ужасное?

Зэма не отвечала долго, смотря на Донкора неосмысленным взглядом. «У Менета тоже порой такой взгляд проявляется», – думается юноше и он уже собирается вернуть всё внимание лотосам, как женщина делает шаг ближе к нему.

– Знаешь ли ты, Донкор, с кем связался? – тихий голос, который внушает страх. – Он же тебе даже ничего не рассказывал, да?

– Я… я не понимаю, о чём вы…

– Конечно! – резко перебивает Зэма юношу, складывая руки на груди. – Менетнашт же думает только о себе. Или лучше его назвать Анубисом?

Женщина с победной улыбкой смотрит на расцветающее непонимание на лице мальчишки, который посмел забрать то, что пренадлежит только ей. О, она просто так не проиграет эту игру тому, кто даже пусть и не обычный человек, но слишком жалкий.

– Что вы говорите такое?

– Ой, или это был секрет такой? – Зэма наигранно засмеялась и опустила руку на голову юноши, медленно поглаживая. – Наш великий Менетнашт ещё тот плут. Но все его знают под личиной Судьи Дуата. О, ты мне не веришь, дитя? Чем же тебе это доказать?.. – женщина замолкает на несколько секунд, как будто вспоминая что-то. – Твоё клеймо на руке. Оно горит каждый раз, как к тебе прикасается он. А появилось по той обычной причине, что кое-кто спустился в Храм и дотронулся до истлевшей оболочки божества, – пальцы зарываются в волосы Донкора, с силой отдёргивая его голову назад, чтобы юноша смотрел на неё. – Тобой пользуются, дитя, для собственной выгоды. Или и это тебе не говорилось? Так знай, ты просто его временная постельная игрушка, которая привезена сюда не из благих намерений, а потому что в грядущей войне станешь расходным мясом, чтобы мы все здесь не подохли, – шипит Зэма в лицо Донкора и пальцем стирает побежавшую по его щеке слезу. – Ну-ну, не плачь. Игрушки не имеют право на слёзы и собственные мысли.

Зэма отпускает волосы юноши, который мотает головой и отступает назад. Нет… Нет! Это не может быть правдой! Это бред! Потому что Анубис – это Бог, а Менетнашт – жрец. Донкор опускает взгляд на свой анх на руке, который он вовсе не скрывал в Кинополе. Острая игла в сердце, ещё одна, как и множество других. Юноша срывается с места, не разбирая дороги из-за стоявших слёз перед глазами. Она лжёт! Это не правда! Им не пользуются и нет никакой войны! Он… он должен… Донкор сворачивает резко на повороте, почти что падая на каменный пол. Зал советов, зал советов, должен узнать, ведь это всё была ложь.

Воздуха не хватало, сердце болело настолько, что даже было больно моргать. Его душила твёрдая, полностью чёрная рука, которая своей бесформенностью залезала под кожу, оставляя свои тёмные зачатки. Донкор не различает ничего перед собой и не удивительно, что он врезается в кого-то, почти что падая назад, если бы не рука, что хватает его за локоть.

– Лисёнок, что произошло? – знакомый голос и тёплые ладони, которые обхватывают его лицо. – Донкор?

– Э-это пр-равда? – сквозь всхлипы спрашивает юноша.

– О чём ты? Что произошло с тобой, что ты весь в слезах?

– Зэма… она рассказала. Ты меня всё это время обманывал! А я верил… верил тебе! – Донкор с силой бьёт кулаками в грудь Менетнашта. – Просто игрушка, которая нужна для… для войны. Вот кто я, да?! Все эти слова, все увещание и даже там, в Храме… Мне рассказывали, что великий Анубис справедливый, что он не будет для собственной выгоды опускаться до того уровня, что и другие, а сейчас… – юноша отступает назад, вытирая слёзы.

– Донкор, послушай меня. Всё это ложь.

– Ложь?! Это вы… вы, великий Анубис, лжёте мне с самого начала. А я, дурак, поверил, положил на алтарь всё, что у меня было.

– Донкор, я прошу, просто выслушай меня.

Юноша поджимает губы и мотает головой. Выслушать, чтобы опять поверить в новую ложь? Он… он… Нужно бежать, уйти отсюда как можно быстрее, чтобы не было больнее. Донкор дёргается, когда Менетнашт… Анубис делает шаг в его сторону. Поджав губы, юноша срывается с места, желая скрыться как можно быстрее. Ему больше нечего делать здесь.

Комментарий к Глава 16. Разрушение

Уми: https://4.bp.blogspot.com/-4hmHTiqSQow/WZWFOBBOcTI/AAAAAAAAF5g/-kLK6Nz0W0Ub8ZcexpW2eP-RN3zeQbFtwCLcBGAs/s1600/%25D0%259C%25D0%25B8%25D0%25BD.jpeg

========== Глава 17. Судьбоносный день ==========

RIVVRS – Conquer*

Он был прав, когда ещё в Гераклеополе не доверял Менетнашту. Теперь, зная, кто кроется под этой личиной, доверие никогда не появится. Не может появится того, что убили с самими первичными узлами. Он был прав, когда чувствовал подвох в том, как к нему относится Мен… Анубис. Если бы кто-то сказал, что общение с богом зайдёт дальше, чем просто в Храме, если бы кто-то даже намекнул, что он раздвинет ноги перед ним, то Донкор только посмотрел бы на этого человека, как на какого-то ненормального.

Ненормальный… Что вообще такое ненормальность? То, что делает человека каким-то особенным, или то, что это просто обычные рамки, которые ставит всё общество и отталкивает тех, кто не входит в эти рамки. Донкор относил себя ко второму типу, хотя первый слишком схожий на второй. Ты хоть как бы его не назвал, всё равно суть останется такой же.

Все увещания, все красивые, вычурные слова, наполнены волнами страсти, о том, что он особенный, что он только для него и никогда не отпустит от себя – разбиваются вдребезги о мощные скалы всей выстроившейся правды. Та война, о которой ему говорил Анубис ещё в Храме – правда, а он лишь очередное мясо под ногами богов, который умрёт только от одного прикосновения, сгорит дотла и более не сможет возродится, никогда.

Сердце болезненно сжималось, слёз больше не было, только негодование, боль и отвращение… отвращение к самому себе, что так повёлся. Тот же Одджи, только под личиной куда красивого, высокого существа. Высокого? Нет, Донкор не считал более Анубиса прекрасным богом, как и других, ведь они действительно делают всё только для своей выгоды, не более. Какие там люди для тех сил, что привыкли жить с рабами под ногами? Вот и Донкор понял это только сейчас.

Разум пытался найти оправдание Анубису, оправдание всему, что происходит вокруг него, но юноша отталкивал это. И так больно, смысл делать больнее? «Положиться в этой жизни можно только на самого себя и на Богов. Они никогда не обманут, не бросят в беде и помогут тому, кто действительно нуждается…» Как же его мать ошибалась, говоря такие слова, пытаясь научить своего скромного мальчика правильной жизни. Правильной жизни не бывает. Хочешь выжить – должен лгать, должен чернить и маскироваться под других. Выжить, но не жить…

Атон, чувствуя смуту одного из своих подопечных, поспешил спрятаться и утянуть за собой свои руки, только блеклый свет на небесах продолжал освещать ном, свет, который наливался алым цветом, как и его сердце обливалось кровью. Донкор чувствовал потребность покинуть этот треклятый Кинополь, уехать неизвестно куда, да хоть умереть, лишь бы больше не чувствовать боль от предательства. Нет, умирать нельзя, его в Дуате точно достанет Анубис и будет слишком плохо, ещё хуже, чем это бренное пребывание в этом мире. Донкор чувствовал тягу выйти за границы нома, как будто его что-то звало из пустыни.

«Лишь маленький шажок за границу Кинополя и ты станешь свободен абсолютно от всего», – шептал сам себе в голове юноша. Его новый шаг был быстрее, его новый вдох был глубже, его новая мысль была далеко от предательства Анубиса, от того, что им просто пользовались для удовлетворения похоти, когда он сам полюбил. Всё будет окончательно позади, только выйти.

Донкор опускает голову вниз, когда раздаётся шум воды… как бурные воды Нила, которые всегда были в его сердце. Небольшой ручей, который бежал рядом с ним. Шаг в сторону – ручей следом, шаг быстрее – поднявшаяся волна догнала и поравнялась. Словно освободился от оков, которые ему навесили с самого рождения. Не мать, всё то окружающее общество, в котором он родился.

Как вольная пустельга он летел вперёд, как слепец не замечал ничего вокруг, зацикленный на возникшем желании. Донкор пробежал мимо старца, который бросил ему вслед что-то не слишком лицеприятное и был окачен неизвестно откуда появившейся водой, что вылилась ему прямо на голову. Всё смазалось в одну сплошную картину, слишком яркую и одновременно бесцветную. Донкор чувствовал укол в печати на руке, чувствовал, как Его тень следует за ним следом, чтобы контролировать и остановить, но он не остановится более никогда.

У врат никого не было, у врат были призывно открыты створки, у врат юноша не останавливается, чтобы подумать, а бежит дальше. Мягкая темнота – предсказательница ночи – тянется следом, только в другую сторону, в город. На востоке можно рассмотреть слишком тяжёлые грозные тучи, которые, словно почуяв добычу, тянутся к нему. Ноги грузнут в песках, что пытаются его поглотить с головой, не отпустить единственную на сегодня поживу.

Донкор подымается на бархан и оглядывается назад на город, в котором начинали загораться огни. Ручей рядом поглотили острые, как само лезвие, пески, но юноша не обращает на это внимание, ведь чувствует жизнь воды. Она здесь, под ногами, просто нужно раскрыться, впустить это в себя. Слишком глубокий вдох и свободный выдох, что сбрасывает окончательно все его оковы и предрассудки.

Он отворачивается от Кинополя лишь тогда, когда влажный ветер порывом налетает на него. Невидимые руки нежно обхватывают его лицо, ведут за собой вниз, чтобы спустится в яму, которую окружали высокие барханы. Лишь раз моргнув, Донкор смотрит на то, как из древних песков подымаются вверх мелкие капли, как кружат вокруг него в медленном танце, завораживая и толкая дальше идти. Ещё раз моргнуть и без лишнего страха, без лишних чувств взирать на появившийся постамент. Полностью прозрачный, который несёт самое главное сердце.

Он не чувствует, как меняется, как становится выше, как ранее волосы, которые доставали лишь до плеч, щекочут спину и отливают голубым, почти синим цветом, не чувствует, как его одеяния меняются, становятся длиннее и величественней. Не чувствует, как шею обхватывает золото, а руки до самых плеч обтягивают чёрно-золотые перчатки. Как тьма с прорезями света, словно надежда в самой отчаявшейся душе, как несущий этот свет и надежду всем, кто нуждается, как сами воды Нуна… новое воплощение Нуна, что больше не отступит и не бросит свой потерянный народ. Донкор мотает головой, словно желая прогнать терзающие его мысли, чувствуя, как золотая серьга с тихим звоном бьётся о его шею. Шаги, от которых даже не остаются следы на песке… Нет больше песка, лишь ничто и никак, только окружающая его пустота с постаментом.

Донкор останавливается у постамента, взирая на сердце. Солнечный диск с крыльями, перья на конце которых медленно развиваются от перетекающей воды. Сфера пульсирует, с каждым разом её свет становится всё ярче и ярче, убыстряется, как и его собственное сердцебиение. Донкор протягивает руку, чтобы любовно огладить сферу, чтобы почувствовать тёплый оклик, чтобы поддеть её и обхватить двумя руками. Он не знает, что нужно делать, не знает, но губы шепчут слова о раскрытии, о принятии. И сфера, поднесённая к груди, откликается ярким белым светом, что заполняет всё пространство вокруг. Слепит, выжигает всю темноту внутри, создавая и укрепляя свой стержень. Донкор чувствует, как сила переходит в него, как пустой сосуд сферы рассыпается в пыль, которую тут же подхватывает ветер и разносит на множество шем вперёд, за моря и океаны, в чужие земли, чтобы больше никто не нашёл и не прознал.