Текст книги "Узы (СИ)"

Автор книги: Loftr

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Засмотревшись, Донкор не замечает, как из-за угла выходит какой-то знатный человек, а позади него, на шаг отставая, шли двое слуг, и, наверно, если бы не чужая рука на его плече, которая резко дёрнула в сторону, врезался в вельможу.

– Какие люди и без охраны, – раздаётся слишком противный голос.

Донкору даже не нужно было задирать голову, чтобы рассмотреть этого мужчину. Маленькие, поросячьи глазки, настолько велико брюхо, которого он никогда не видел ни у одного человека, и слишком много золота в одеянии и украшениях.

– К чему пустые слова, если знаешь, что мне охрана не нужна и я всегда без неё? – слишком высокомерно, из-за чего Донкор даже сжимается, отвечает Менетнашт. – Иди куда шёл, Ишак.

– Не дерзи мне, – это подобие на мужчину подходит ближе и юноша, не понимая, что делает, заводит руку назад и сжимает в пальцах ткань накидки Менета. – Здесь ты на птичьих правах. Как приехал, так и уедешь обратно в свой Кинополь без ничего.

До юноши доходит, кто же этот Ишак, ведь… соседи и рабочие на плантации отзывались об этом мужчине только как о хряке, который только и знает, как тратить их хеджи и сношаться со всем, что двигается. Советник небтауи, которого не выбирал народ и был против, но кровные узы всё же решают многое, а не глас людей. Ложь везде, даже в защите, которую обещают дать.

– Серьёзно? – Менетнашт засмеялся и закатил глаза. – Небтауи сейчас прислушивается ко мне, а не к своему верному советнику, который так и пашет в поте лица, чтобы вывести народ к золотым берегам Нила и оставить их там навсегда. Поэтому, будь любезен, уйди с дороги, иначе точно станешь ослом.

А можно он уйдёт? Донкор чувствовал себя лишним, ещё и пристальные, изучающие взгляды двух слуг, которые продолжали всё так же стоять позади советника. Юноша не должен был слышать этого разговора, но он просто боялся сейчас сделать хоть шаг.

– Я погляжу, наш беспристрастный жрец нашёл того, кто смог разогреть его либо, – гадко ухмыляется Ишак и переводит взгляд на Донкора, делая шаг к нему. – Неужели все подарки нашего небтауи настолько плохи, что ты, Менетнашт, полез на такого задохлика? Ещё и лицом явно не вышел.

– На своё отражение в зеркале сначала посмотри, – губы жреца растягиваются в улыбке, что больше напоминает оскал и его рука ложится на живот Донкора, прижимая теснее к себе, из-за чего юноша тихо ойкнул. – И моя жизнь не касается всякого отребья, вроде тебя, Ишак.

Донкор весь сжался, когда мужчина аж побагровел от ярости. Ишак, бросив, что он поплатится за свои слова, стремительно уходит прочь, ругая своих слуг, что они такие медленные. Зря, не нужно было такое говорить… Да, оскорбление, но не Менетнашта же оскорбили, а его.

– Не воспринимай слова Ишака. Не всем боги дают разум и чувство меры.

Рука исчезает с его живота, из-за чего Донкор чуть разочарованно не застонал. Что это с ним? Он же уже всё решил для себя, решил, что не будет подаваться чувствам, которые точно не нужны никому. Менетнашт хлопает юношу по плечу в поддержке и идёт вперёд к выходу из дворца. Да, не думать, ему не нужно думать.

Более им никто не попался на пути, только слуги, которые лишь косились или вовсе не смотрели на них. Донкору было интересно, много ли Менетнашту… дарили молодых девушек и, наверно, парней. Неужели от всех он отказывался? Боялся чего-то или просто действительно не хотел? Нет, не его это дело. Но червячок внутри не переставал грызть его, желая узнать правду, ведь мужчина же тогда его поцеловал. Или он был первым, кто потянулся? Хватит! Донкор же не малое дитя, которое не может контролировать свои мысли и желание. Хоть последнее даже взрослые не могли до конца подчинить себе, но он сможет, чтобы не было хуже потом.

Колесница перед входом во дворец уже стояла и дожидалась их, а лошадь недовольно била копытом по земле, потарапливая. Слуга, совсем мальчик, перекинул поводья в колесницу и погладил животное по шее, успокаивая. И снова Донкора ставят вперёд, прижимая к себе спиной. Должен был сказать что-то против или, хотя бы, не столь близко стоять, но юноша ничего не говорит, просто… Да! Да, он наслаждается даже такими мелкими и незначительными прикосновениями, ведь рано или поздно Менетнашт уедет к себе в город и вернётся лишь тогда, когда он постареет. Если вернётся вообще.

Хлёсткий звук поводьев и Донкор еле успевает схватиться руками за края колесницы, чтобы не упасть. Лошадь, словно обезумевшее от жажды скорости, сорвалась с места и понеслась вперёд, прочь от злосчастного дворца в не менее ужасный город с грязными улицами и такими же прогнившими людьми. Донкор даже не стал укорять себя за такие мысли, ведь если один посмел такое сделать с ним, то и второй, не факт, что остановится перед своим деянием. Юноша тяжело вздыхает и опускает взгляд вниз, радуясь, что Менет не повёз его по людным улицам, а по объездной дороге, которыми часто пользуются караваны, что не хотят показываться людям.

Пески и палящие лучи солнца, блеклые стены домов, как и люди, что живут здесь. Окраина Гераклеополя, окраина великого города, в котором восседали сам Ра и Осирис… И всё, что было ранее в золоте, сейчас погребено под жадностью правителей и плевательским отношением людей к своей жизни. Донкор сожалел, что родился не в то время, что не мог почувствовать на себе дух той эпохи, которая так стремительно катится вниз. По сути, упадок начался тогда, когда боги разуверились в своих созданиях и более не появлялись людям. А если они вернуться, то… Да! Люди поверят вновь, вновь будет порядок и империя вознесётся к самим небесам.

Колесница останавливается неподалёку от его дома и Донкор с разочарованием отмечает, как Менетнашт отстраняется от него. Но вот мужчина подаёт ему руку, от которой он не может отказаться, и Донкор спускается с колесницы. Не хочется отпускать, не хочется, чтобы этот момент обрывался… Юноша ловит себя на мысли, что желает, дабы эти руки притянули его к крепкой груди, обняли и даже зарылись в волосы, чтобы растрепать их.

Короткий путь домой, за который они не произнесли ни единого слова. Но в этой тишине, что была между ними, находилось что-то такое неуловимо прекрасное, которое заставляло тянуться за собой. Донкор чувствовал и видел на себе косые завистливые, жадные взгляды, которые после отдавали отвращением. Почему? Ведь он же ничего не сделал постыдного, а то, что Менетнашт… Донкор останавливает свои мысли, ведь это слишком очевидно – каждый думал, что он получает с этого тесного знакомства со жрецом. Тем более никто не дурак и прекрасно знает, что Кинополь – закрытое государство в таком же закрытом царстве, и ничего, ни одна весточка или сплетня не вылетает за ворота этого города. А тут сам верховный жрец, который трётся в их сером поселении, а не прибывает постоянно в центре Гералкеополя во дворце несу-бити в окружении прекрасных дев с водопадами еды. Банальная зависть, которая сильнее делает его отшельником и безумцем.

– Донкор! – радостно воскликнула Амизи, заметив своего сына.

Юноша не успел ничего сказать, даже отчитать свою маму за то, что он при своём здоровье так бегает, как женщина уже налетела на своего сына, прижимая к себе.

– Я так волновалась. А потом пришли люди жреца, и я подумала, что тебя в чём-то обвиняют, – со слезами в голосе говорила женщина, целуя сына в щёки. – Но мне сказали, что ты в безопасности, просто утомился с прогулки, а вы были близко ко дворцу…

– Амизи, ваш сын абсолютно цел и повидал дворец небтауи изнутри, как и познакомился с Ишаком, – мягко перебивает женщину Менетнашт, чтобы истерика не стала набирать обороты. – Вы зря волновались.

Женщина благодарит Менетнашта и отпускает сына, недовольно бубня в его сторону, чтобы проказник больше не пугал свою мать. Её взгляд переходит на жреца и Амизи хмурится, словно видит куда больше, чем нужно. Нет, ей просто показалось и не может этого быть. Бессонная ночь пагубно подействует на любое живое существо.

========== Глава 10. Раскрывание карт ==========

Alex Clare – Too close

После того, как Менетнашт клятвенно заверил маму Донкора, что с её сыном абсолютно всё нормально, и покинул их, Амизи никак не могла налюбоваться своим птенчиком. Чёрные одеяния так красили его и полностью распущенные волосы, без всяких косичек и украшений подчёркивали довольно хрупкие черты лица. Если бы она не была его матерью, не знала, кто он такой, то сказала бы, что Донкор родом из очень знатной семьи.

А Донкор лишь возвёл очи к небу, а потом и к потолку, когда они зашли в дом, ведь столько вопросов на него посыпалось. Женщины… Юноша покорно рассказывал всё почти до самых мелких деталей, даже упомянул о том, какой запах был в покоях жреца. Зачем? Тогда Донкору было не важно. Про советника юноша лишь в общих чертах рассказал, ведь до сих пор считал, что это не его дело, даже если и оскорбили.

– Обделённые люди всегда завидуют тем, кто имеет то, чего нет у них, – ответила ему мама тогда на немое непонимание в глазах своего сына.

Сегодняшним утром Донкор просыпался без особо желания, ведь не особо хотелось идти на плантацию, где одно и то же: собирай, сажай, поливай, собирай, сажай, поливай. Круговорот, словно в загробном мире его отправили совсем не в лучший мир. Но жить-то за что-то нужно. Думая об этом, Донкор не замечал ничего вокруг себя. Да и смысл, если ты идёшь по тропе, а вокруг одни пески? Но юноша резко замирает, когда его обходят трое парней, что совсем не смотрят на него и не пытаются даже пнуть. Одджи… Как же так? Неужели Менетнашт не соврал, когда сказал, что его более не тронут? Сердце бешено забилось в своей клетке, стремясь выпустить крылья и улететь прочь. Слишком приятные чувства, словно в нём поселились ночные мотыльки, которые тянутся вновь на свободу.

Юноша не в силах сдержать улыбку и даже подпрыгивает от счастья. О Ра, о нём действительно беспокоятся! Пускай только собеседник, пускай только игрушка, которую забудут на следующий день, но это так приятно, что он нужен не только одной маме.

Подходя к плантации, Донкор опускает голову вниз, чтобы никто из рабочих не видел его улыбки, ведь уже, наверно, молва пошла о том, что его не было дома ночью. Всё равно, это его жизнь, так зачем кому-то постороннему её рассматривать столь скрупулёзно?

– Юноша, могу ли я вас попросить остановится и обратить на меня своё внимание?

От столь знакомого голоса, который раздался так близко, Донкор вздрагивает и резко разворачивается, испуганно смотря на Менетнашта. Что он здесь?.. Но юноша улыбается жрецу и подходит к нему, не замечая недовольного взгляда рабочего, что прошёл мимо них.

– Я думал, что у вас много дел, и сегодня вы не сможете приехать.

– Что ты? Я же уже говорил, мои дела – ты.

Смущение, которое заставляет опустить голову, пряча не только его, но и улыбку. Сердце, замершее до этого, вновь стало бешено биться, возвращая его обратно в реальный мир. Как-то ненормально, что Менетнашт приходит к нему почти что каждый день. Неужели нет других дел? Или… «Это просто его работа», – напоминает себе Донкор.

Как выяснилось, его уже отпросили с плантации, но юноша прекрасно понимал, что как Атсу сказали, на то он и согласился. Прочная иерархия, ступени, которые даже вода времени не подточит. Как Атсу приказали, так он послушно и кивнул головой, соглашаясь. Отчасти Донкору это не нравилось, совсем не нравилось, ведь так такие, как он, совсем не имеет права слова, не имеет ничего и никак не может добиться в своей жизни нечто большее, чем просто горбатится на плантации. Но с другой стороны юноша прекрасно понимал, что без определённой власти в империи будет разброд. Люди не захотят жить в мире, каждый будет пытаться урвать частичку власти. А там де частичку, там и всю. Будут войны, будут смерти и весь Нил окрасится в красный. Но неужели нельзя, чтобы люди тоже высказывали своё мнение по поводу жизни своей, чтобы её улучшить, чтобы не только небтауи писали законы. Конечно, Донкор не может судить и осуждать власть их правителя, но… даже он понимает, что время идёт и нужно что-то новое.

Менетнашт повёл юношу в сторону города, не заботясь о том, что их могут увидеть вместе. Донкор же стал волноваться, ведь и так слухи поползли о нём, а тут ещё лишнее подтверждение. Но ведь он сам себе уже который день говорит, что не стоит обращать внимания на других, так его мама говорит, значит, нечего переживать? Как же противно на душе, на сердце, словно где-то провинился и ждёшь, что в любой момент тебя рассекретят.

Разговоры со жрецом, вернее его рассказ о чужих землях, который захватывал как в первый раз, так и во второй, погрузил Донкора в какой-то другой мир. Холодные земли, в которых нет никогда такой жары, как у них, ночи длинные с небом, которое покрыто яркими звёздами куда сильней, чем это вообще можно представить. И белые хлопья, которые падают сверху на землю, холодные, как их Нил по утрам, но стоит упасть на руку, как тут же превращаются в капельки воды. Неужели такое бывает? Неужели есть земли дальше их империи?

Донкор закусывает губу и, остановившись, подымает голову вверх, чтобы посмотреть на чистую синеву неба. Никогда у них не будет такого, не будет этого… снега, холода и красивых, как он считал, сияний в небе, которые переливаются всеми известными цветами.

Рассказ Менетнашта о людях, о тех, кто живёт там, заставляет нахмурится. Неужели есть более злые люди, чем здесь? На немой вопрос мужчина говорит, что каждый пытается выживать, каждый подстраивается, чтобы было комфортней. И Донкор соглашается с Менетом, ведь он и сам пытался подстроится под ту жизнь, что крутится вокруг него.

Донкору почему-то остро хочется показать мужчине свой мир, в котором он уже живёт довольно долго, но знакомить кого-то чужого, пусть даже того, кто нравится ему, было так опрометчиво и совсем не по его принципам.

– Менетнашт, вы же… жрец. Жрец из Кинополя, – несмело начинает Донкор, когда Менетнашт заканчивает свою речь.

– Ты хочешь знать про наши традиции? О, ничего серьёзного нет, только лишь несколько деталей отличают наши традиции от ваших.

– Нет, я не о том. Вы говорили, что, бывает, можете общаться с богами, – юноша тяжело вздыхает, словно бежал несколько часов подряд.

– Да, но это лишь пару раз в год. Мы не смеем более тревожить богов, которые заняты своими делами, – Менетнашт улыбается Донкору, чтобы подбодрить его несмелые начинания. – Тебя интересует, как они выглядят?

– Ну-у… Нет, – хотя его очень сильно интересовало, как выглядят другие боги. – Я… Если бы я сказал, что хочу вам кое-что показать, но вы должны после забыть об этом месте и вообще забыть, что видели, вы бы смогли это сделать?

Менетнашт искренне удивился на такую вопрос, который звучал, как требование. Что же этот юнец мог такого ему показать, что нельзя никому показывать и говорить? Многие ему такое говорили, и он не отказывался, ведь каждая информация является ценным вкладом.

– Если действительно всё настолько секретно, то я никому не расскажу и не вернусь без твоего на то позволения.

Смущённо опустив голову, когда ему ответили, Донкор постарался совладать со своими чувствами и пошёл вперёд. Наверно, глупо, наверно, нельзя такое делать, но ведь он ведёт не обычного человека.

Более не думая, ведь мысли приносят только больше сомнений, юноша виляет между домов и встречающихся людей. С каждым шагом в сердце что-то росло, подталкивало вперёд. Донкор полностью забыл о том, что идёт не один, что Менетнашт может просто не успевать за ним. Пустая прострация и тёмный коридор перед глазами, не давая возможности смотреть по сторонам. Он должен дойти как можно быстрее, добежать, чтобы про него не забыли. Анх на предплечье обжигает огнём, от чего юноша словно приходит в себя и замирает на месте, понимая, что дома остались за его спиной уже давно.

– Я думал, что не угонюсь за тобой, – со смешком в голосе говорит Менетнашт, который плавно, словно дикий зверь, подходит ближе к Донкору.

Юноша ничего не говорит. Он сосредоточено смотрит на виднеющийся храм и поворачивает на распутье тропинки к нему. Слишком давно уже не был, даже никак не дал о себе знать и Анубис, скорей всего, не придёт на его зов вновь. Тем более он же не один, но надежда не умирала.

Несмелые шаги, которые становятся более медленными, стоит переступить порог арки и начать спускаться вниз по лестницам в темноту. Лишь сейчас Донкор обращает своё внимание на Менетнашта, который с нескрываемым интересом рассматривал храм, надписи и рисунки на стенах. Сейчас, когда тени стали более густыми, юноше кажется, что жрец идеальный. Не бывает таких людей, с такими чересчур острыми линиями скул, что кажется, дотронься и порежешься, с такими чёрными глазами, которые смотрят прямо в душу, вытаскивают на поверхность всё самое потаённое и заставляют отвечать лишь правду.

Донкор качает головой, отгоняя свои мысли, которые становились всё более темнее, как это место, и уже привычно останавливается в диске света. Прикрыв глаза, он мысленно взывает к Анубису, искренне зовя его. Секунда, две и сбоку раздаются тихие шаги. Донкор открывает глаза, чтобы убедится в… Менет. Это лишь Менетнашт, который аккуратно подошёл к краю и заглянул вниз.

– Знаешь, а это ведь очень старый храм. В нём, наверно, сами боги жили, – жрец подходит к Донкору, замечая его скисший вид лица. – Что-то не так?

– Нет, просто… Понимаете, я не просто так спрашивал о богах, – юноша слишком тяжело вздыхает и начинает нервно теребить край своей накидки. – Несколько дней назад я нашёл этот храм, вернее, мне сказали, что здесь есть тот, кто действительно сможет помочь моей матери. И… я повёлся, поверил, пришёл, однако здесь было так же пусто.

– Это был этот Одджи, да? – Менетнашт склоняет голову к плечу, словно был какой-то птицей.

– Да, но это не важно. Придя сюда впервые, я стал молится, ни на что не надеясь. А потом я услышал шаги, его шаги. На мой зов откликнулся сам Анубис, он позволил с собой говорить, беседовать, даже рассказывал о других богах, о том, как устроен загробный мир, – стал тараторить юноша, не задумываясь о том, что его слова могут просто не разобрать. – И я приходил вновь и вновь сюда, каждый день, день, ночь, не важно, лишь узнать большее и, возможно, как-то помочь маме. А потом… тот случай, и я не приходил сюда.

– И ты хотел, чтобы я тоже поговорил с Анубисом? – спокойно спрашивает мужчина.

– Вы, конечно, считаете меня каким-то ненормальным, что я выдумываю, но… Я действительно его видел! Говорил! – Донкор подымает чистый взгляд на жреца. – Хотел, чтобы вы тоже поговорили с ним, ведь вы же несёте бремя служения Анубису, поклоняетесь ему, почитаете, а видите собственного бога так редко. Поэтому… вот я и подумал, что это может быть хорошей идеей.

Донкор поджимает губы и опускает голову, когда Менетнашт засмеялся. Да, не понял его, считает ненормальным, свихнувшимся, но он действительно видел Анубиса. Юноша вздрагивает, когда к нему почти подходят впритык, но всё ещё остаются в тени. На секунду, стоит поднять глаза вверх, Донкору кажется, что глаза жреца отливают красным цветом, но стоит моргнуть, как всё пропадает.

– Не волнуйся, я верю тебе, – мягкий, обволакивающий спокойствием голос, который почти что гипнотизирует. – Всё же я не один из жрецов Гераклеополя, которые видят видения от своих трав. Да и твой символ на руке ярко свидетельствует о том, что ты под чьей-то защитой. Теперь же мне это понятно.

Стушевавшись, юноша накрывает ладонью, своё предплечье, чтобы скрыть знак. Видел… а ведь может принести опасность из-за этого. Но Донкор был уверен, что Менетнашт не станет что-то делать во зло ему.

– А то, что не явился Анубис, то это мелочи. Не всегда боги являются по нашему желанию, по нашей воле, – продолжает Менетнашт. – Лучше скажи, ты спускался туда вниз?

Донкор поворачивает голову в сторону и хмурится. Он же не хочет сказать, что?.. Юноша отрицательно мотает головой и вздрагивает, когда его руку берёт в свою Менетнашт. Горячая и такая большая, по сравнению с его собственной. Донкор лишь успевает почувствовать силу, которую жрец не применял к нему, как его уже тянут в ту сторону, куда он смотрел. Обычно, именно оттуда появлялся Анубис, сам же он никогда.

– Подождите! Там же темно. Не нужно спускаться вниз, – жалобно тянет Донкор, но продолжает послушно идти за жрецом.

– Не бойся, если это тот храм, о котором я думаю, то здесь невозможно убиться.

Невозможно убиться… Почему эти слова его совсем не успокаивают, особенно если вспомнить его опыт с обрывом, когда его чудом спасли? Вздохнув, Донкор резко останавливается на месте, когда Менетнашт стал спускаться вниз по ступеням, которые, как оказалось, здесь были всегда. Чужая рука слабо дёргает его за собой, но, не возымев никакого эффекта, мужчина тоже останавливается. Донкор не знал, видно ли его сейчас, но жреца он уже давно не видел. Крепкая фигура, которая всегда излучала какую-то странную силу и мощь, в чёрных одеяниях полностью скрывается в тенях, что кажутся юноше какими-то чересчур зловещими. Словно та странная рыба с щупальцами и присосками, которое он лишь однажды видел, когда к ним приезжали люди с других земель. Но почему-то эта тьма не кажется сейчас ему столь зловещей, как тогда, когда он сам находится в ней. Безмятежность и зачатки спокойствия. Донкор прикрывает глаза и глубоко вдыхает, делая маленький шаг вперёд. Рука, сжимающая его, ободряюще погладила большим пальцем, и вновь потянула за собой.

Он не знал, сколько они прошли по тьме, но Донкор цеплялся за руку Менетнашта, боясь упасть. Чужое тепло, слишком уж ощутимое, выводило различные картинки перед глазами, а щупальца черноты вырвали лишь тот момент, когда его поцеловали. Слишком непривычное для него состояние и такое… приятное, особенно жар, который лишь от одной мысли, растекался по телу.

Донкор не понимает, когда сделал ошибку, но его руку перестали столь сильно сжимать. Юноша не останавливается до того момента, пока не врезается носом в плечо Менетнашта.

– Это действительно древнее сооружение, – мужчина крепко прижимает к себе Донкора, чтобы он не упал, и усмехается, почувствовав его дрожь. – Древнее место, в котором сохранилась настоящая, первородная магия.

– Магия? – тихо спрашивает Донкор.

– И чем ты слушал мои рассказы? – спрашивает Менетнашт, чтобы лишний раз услышать и почувствовать все испытываемые эмоции юноши.

Донкор вздрагивает и тихо ойкает, когда остаётся один, без поддержки и тепла. По привычке юноша озирается вокруг, но темнота не расступается от этого никак. Его оставили? Завели непонятно куда и оставили, чтобы он более никому не рассказал о такой тайне. А он знал! Знал, что именно так и будет. Успев уже пожалеть о всём не меньше трёх раз, Донкор чуть ли не падает назад и закрывает глаза руками, когда в настенных факелах загорается слишком яркий огонь, начиная пятится назад.

– Не бойся, я здесь.

Тихий шепот на ухо и к его спине прижимается Менетнашт, обвивая руками его талию. Донкор верит в эти слова, ведь действительно кажется, что его более никогда не бросят. Менетнашт мягко отстраняет ладони юноши от его лица и опускает вниз.

– Открой глаза, – тихий шепот на ухо, из-за чего он непроизвольно сжимается в грудь Менетнашта.

Это просто… методы защиты, ведь он совершенно слаб. Донкор без особого желания открывает глаза, неуверенно, ведь может быть что-то неприятное здесь… Юноша удивлённо открывает рот, понимая, что сейчас они стоят в просторной зале. Камень и золото, песок и богатство… Неужели это всё было у них всех под носами? Эти богатства, эти знания, а сколько же скрыто в тех коридорах, которые ведут из этой залы?

Донкор выпутывается из сжимающих его рук, полностью погруженный в свою любознательность, и медленно подходит к трону – единственный предмет, который был здесь помимо колон. Огонь факелов заставлял блестеть золото, словно здесь было само солнце, от него дорогие камни переливаются всеми цветами неба. Остановившись у самого трона, Донкор подымает голову вверх, смотря на то небольшое окно, которое бросало свет на первую залу. Неужели это всё действительно внизу?

– А это…

– Да, именно здесь люди разговаривали с богами, а не там, где мы были, – лёгкая усмешка затрагивает губы Менетнашта. – Здесь проводились основные празднества – дань богам.

– Но почему тогда все так быстро забыли об этом месте? Даже не смотря на эти традиции… Люди алчные, жадные до богатства, а тут столько всего, – для пущей убедительности юноша разводит руки в стороны и несколько раз прокручивается вокруг своей оси.

Менетнашт пустым взглядом, словно был не в этом мире, смотрел на Донкора. Дитя, которое судит слишком правильно. Неиспорченный этим временем, этими людьми, в которых поселилось зерно Апопа.

– Идём, я тебе кое-что покажу.

Мужчина не предлагает Донкору руку, зная, что это его отпугнёт ещё сильнее. Пугливый лисёнок… Менетнашт медленно идёт к самому дальнейшему коридору, заставляя темноту расступаться следом под загорающимися факелами. Донкор вздрагивает и спешит за жрецом, чтобы не остаться здесь одному.

Показать? Это интриговало, но было бы ещё и страшно, что всё это лишь иллюзия. Именно это пугало куда больше, чем останется ни с чем, один. Что просто заснул, что это мираж, что Менетнашта никогда не было рядом, не было того поцелуя и их долгих разговоров, что просто откроет глаза и всё, ничего не будет. Слишком много «что» и страх.

Чем дальше они заходили, тем холоднее становилось. Донкор не думал, что где-то может так резко упасть температура, как не ночью в пустыне. Он обхватил себя руками и постарался не слишком сильно стучать зубами. Слишком длинный выдох, от которого идёт пар, и Донкор замирает. Так вот что настоящий холод…

– Ты замёрз, – со словами ему на плечи ложится тёплая накидка, которая сохранила запах мужчины.

– Но вы же…

– Не волнуйся, – перебивает Донкора жрец и улыбается ему краешками губ, – я точно не замёрзну.

Не правильно, не должен быть с ним таким… таким! Юноша перехватывает на груди чёрную накидку, чтобы она не упала, и заходит в комнату, где скрылся Менетнашт. Как-то слишком бедно, по сравнению с тем, что он видел, но в простоте скрывается самое драгоценное.

Донкор неуверенно выглядывает из-за спины Менетнашта, с непониманием смотря на слишком серый постамент для этого места. Честно, он ожидал чего-то более помпезного, как… Нет! Хватит! Он же никогда не уподобился тем, кто смотрит лишь на внешнюю оболочку. Юноша переводит беглый взгляд на Менетнашта, который стал к нему вполоборота, и стал неуверенно подходить к постаменту. Может, не стоит, раз это место вообще более никто не посещает? Пальцы с силой сжимают чёрную ткань и с губ слетает удивлённый выдох. Книги… Две книги. Одна полностью из золота, вторая же вся чёрная и, кажется, даже поглощает свет. Надписи… нет, заклинания, которые вызывают сплошные вопросы, красовались выбитыми рисунками на обложках. Две книги, которые лежали в выемках, что покрылись песком, не были тронуты временем, словно их вот-вот, перед их самым приходом, положили сюда.

– Книга Амон-Ра и…

– Книга Воскресения, – не своим голосом говорит Донкор и делает шаг назад. – Мы не должны быть здесь. Это проклятое место.

– Донкор, не стоит говорить то, что является лишь мифом, – жрец кладёт руку на плечо юноши, успокаивающе сжимая его. – Книга сама не несёт проклятия, лишь если что-то прочтёшь, то могут быть последствия. Только наши поступки играют важную роль, а не предмет.

– Поэтому никто сюда и не ходит более? – скорее констатация факта, нежели вопрос.

– Боги уничтожили всякий интерес у людей к этому храму, – мужчина подводит обратно Донкора к постаменту, ненавязчиво приобнимая его.

– Но почему тогда не забрать эти книги… к себе? Они же опасны, если попадут не в те руки.

– Ты веришь в судьбу? – Менетнашт удовлетворённо улыбается, замечая утвердительный кивок. – Каждая из этих книг закрыта единым ключом, который невозможно открыть. Поговаривают, что есть повелительница судеб всего живого и неживого, которая запретила до нужного времени использовать эти книги.

–…это глупо.

Донкор вздрагивает, когда слишком громкий смех Менетнашта. Что он сказал? Но губы сами по себе растягиваются в улыбке оттого, что ему удалось рассмешить мужчину. И всё равно, что из-за глупости, из-за его невежества, на сердце слишком приятно.

– Возможно и так. Но сейчас никому не удалось открыть этот ключ.

Он не стал спорить, ведь действительно ничего не знал в этом. Не важно, лишь бы его так и продолжали прижимать к себе. Донкор потерялся во времени, смотря на чёрную книгу. Жрец что-то продолжал говорить, наверно, но ноша слышал совсем другие голоса. Тихие, как шепот ветра среди листвы в садике у Эш, далёкие и такие заманчивые, они звали его к себе, тянули к себе, к Книге Воскресения, чтобы прикоснулся и открыл её.

– Думаю, нам уже стоит идти, – разрушает шепот голос Менетнашта.

Что-то ненормально это, но Донкор не обращает должного внимания на шепот и послушно кивает головой, сильнее запахиваясь в накидку. Действительно, стоит уже идти, ведь неизвестно, сколько прошло времени, неизвестно, может его вообще ищут, нужен… Да кому он вообще нужен, кроме матери? Может, ещё и Менетнашту, даже пускай в роли забавной игрушки, которая лишь потеха на несколько дней. Он был реалистом и не видел ничего в себе особенного, чтобы им по-настоящему заинтересовался такой мужчина. Внешность, как и у всех, есть умнее люди, да и вся эта детская непосредственность, от которой он никак не может избавится в свои года. Многие люди, которые знали его, соседи, утверждали, что его испортила мать. «Парень его возраста не должен цепляться за юбку матери, а должен бегать за девушками и создать свою семью», – утверждали старые женщины, которые «познали» всю жизнь. А если Донкор не хочет собственной семьи? Хочет увидеть весь мир, ощутить ветер свободы на своём лице, который будет рассказывать и давать больше, чем эта семья… Общество не понимает, презирает таких, кто живёт не по нормам, не по уставу, не так, как оно привыкло, но юноша не собирался прогибаться… наверно. Всё было смело лишь на словах, на деле же Донкор ничего не сможет сделать. Как бы не молился Анубису, Ра, Осирису и другим богам, но смелость или даётся тебе с рождения, или до самой смерти нужно прозябать трусом. И Донкор совершенно не был смелым, как он сам считал.

На улице, оказывается, солнечный диск уже клонился к горизонту, но это не мешало его лучам ослепить Донкора. Хоть в храме и было ярко, но недостаточно, как оказалось. Юноша пытается проморгаться и что-то увидеть, но его неожиданно берут за руку, что была завёрнута в ткань накидки, и ведут за собой. Снова. Как в храме… Вновь становится приятно на душе, на сердце, что Менет мог его бросить, но помогает. Тепло в мыслях и так щекотно внизу живота, что просто хочется подойти к жрецу и снова его поцеловать. Почему-то Донкор чувствовал, что мужчина не оттолкнёт его, наоборот, будет искать из этого выгоду и крепко обнимает его, не отпуская от себя, а внутренний голос вновь, как и всегда, заставляет устыдится своих внутренних порывов.