355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Loftr » Узы (СИ) » Текст книги (страница 7)
Узы (СИ)
  • Текст добавлен: 2 ноября 2018, 22:30

Текст книги "Узы (СИ)"


Автор книги: Loftr



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Стоит выйти за скалы и по тропе направится к виднеющимся домам, Донкор предпринимает попытку снять накидку и отдать мужчине, но тот лишь улыбается ответ и не забирает ткань. «Нет – так нет», – сказал бы юноша, если б они были до сих пор в храме, но сейчас они не так и другие люди увидят его в таком виде. Нет, Донкор не обращал внимания на чужое мнение, но вот его мама… она могла всё понять совершенно не так. Вздохнув, юноша сильней закутывается в накидку, которая куда быстрее согревает, чем прямые лучи солнца.

Гераклеополь – город в городе, как сам считал Донкор. Богатая часть, где жили те, кого они собственными глазами видели только несколько раз за свою жизнь, да и только по праздникам, размещалась в самом сердце Гераклеополя. Её огораживала не только стена из камня, но и сотни солдат несу-бити, которого не пропускали всякий сброд. По самой же периферии размещались бедные дома, в которых люди еле-еле волочили своё бытие. Но и они копошились словно жуки под палящими лучами солнца. Донкор задавался вопросами, и не раз, почему же небтауи, все, хоть и являются детьми богов и говорят, что близки со своим народом, никогда не выходили к своему народу, чтобы просто поговорить? Узнать настоящую жизнь, а не просто восседать на троне и купаться в молоке с мёдом…

И вот, зайдя на улочку бедной части города, все жуки замирали на месте, смотря на ненормальных для них существ. Кто-то недоуменно, кто-то с осуждением, кто-то с завистью, но не было безразличных и тех, кто одобряет. У Донкора сердце болезненно сжималось лишь от одних таких взглядов, а ведь слов пока ещё и не было. Гадко оттого, что люди все такие чёрные.

Они ни о чём не говорили всё это время: Донкор боялся большего осуждения в глазах прохожих; Менетнашт не настаивал. Светлую душу, которую не смогли испортить нити Апопа, подвергают уничтожению его зёрна. Нельзя так, но слишком примитивно считать, что кто-то вообще услышит отчаянный крик смертника, каждый интересуется о своём благополучии. И именно поэтому жрец, по неведомым самому себе причинам, хотел помочь Донкору разобраться в себе и во всём мире, дать понять, что в жизни есть и светлые моменты, есть то, ради чего можно не опускать руки, а продолжать бороться.

Подходя к дому, Донкор почувствовал что-то неладное. В это время обычно было заметно копошение в доме, а сейчас… Внутри всё сжалось от неопределённости, неизвестности. Донкор ускорил свой шаг, а после и вовсе сорвался на бег, заставляя нахмурится Менетнашта. Честно, он, тот, кто очень редко испытывает какие-то настоящие чувства, растерялся. Банально растерялся, ощущая, что над домом нависло слишком знакомое тёмное облако. Крик раненного животного, крик, который заставляет даже его вздрогнуть. Столько боли и отчаяния… Не особо раздумывая, Менетнашт сорвался на бег, почти что не снося дверь в дом. Не ошибся, просто не мог, только не он.

Донкор нашёлся на полу, прижимающий к себе свою маму, и, не сдерживая криков, ревел. Зайдя в дом, он ничего больше не соображал, когда, падая на колени, понял, что его мама не дышит. Попытки привести её в чувство, чтобы Амизи снова посмотрела на него с любовью, чтобы обняла, заверила его в том, что он абсолютно нормальный, чтобы назвала его снова её скромным цветком. Юноша кричал, умолял, не обращая внимания на слёзы, которые застилали всё белой пеленой перед глазами, просил, чтобы мама перестала так разыгрывать его. Но её глаза более не давали сыну своего тепла.

– Донкор, – тихо зовёт Менетнашт юношу, который тормошил труп бедной женщины, и медленно подходит к нему.

– Пожалуйста! Мама! Мам… Я-я же не смогу без тебя… Пожалуйста…

– Донкор, – жрец садится на колени рядом с юношей. – Лисёнок, давай, подымайся, – мягко говорит Менет, понимая, что ничего не добьётся так.

– Нет! Прошу, помогите! Пускай она очнётся!

Менетнашт поджимает губы и мягко, но настойчиво тянет на себя юношу. Довольно сильный удар локтем в челюсть, слишком нечеловеческие крики, но мужчине удаётся перехватить Донкора под грудь и вывести из дома. Соседи, прохожие, все уже окружили дом, чтобы посмотреть на чужое горе и порадоваться, что это произошло не с ними.

– Вон! Все разошлись! – яростно рявкнул Менетнашт, бешено смотря на толпу. – Сейчас же! Иначе познаете на своей шкуре все девять кар!

Донкор не прекращал вырываться, кричать, но с каждым разом это выходило всё более вяло. Мама, его мама… Последнее, что он помнит, как от толпы отделилась какая-то тень, приближаясь к ним, и тихий голос у уха, который приказал заснуть. Веки потяжелели, и последняя слеза скатилась по мокрой щеке, забирая с собой всю боль на короткое время.

========== Глава 11. Боль ==========

Sub Pub Music – Last Conquest

Дни, серые, наполнены болью дни разрушали его. Разговоры, мельтешащие лица, которые что-то говорили, соболезнование и жалость в глазах. Но он чувствовал чужую радость, совсем далёкую, что всё это произошло не с ними. Твари. Лучше бы не было вообще никого, лучше бы боги не создавали их, не было бы никак проблем…

Когда он пришёл в себя, то просто не поверил ничему. Жрец что-то говорил, пытался докричаться до него, но Донкор лишь пустым взглядом смотрел куда-то вверх. Нет, её больше нет и никогда не будет… Боль сжимала стальными тисками сердце, в голове поселился тихий голос, который с каждым часом становился всё более громким и настойчивым. Он подталкивал его к завершению и собственной жизни. Сесть где-то в углу и сгнить. В этом мире он более никому не нужен, никто не станет тосковать за ним, оплакивать.

Собственная жизнь не представляла более никакого смысла, да и не могла, когда твой первичный мир просто разрушился в считаные секунды. Беспомощный, словно отлучили маленького, слепого котёнка от матери и кинули в воду. Выберешься – выживешь, но слишком большие волны, слишком соблазнительна тьма на дне.

Прощанием с мамой было тяжёлым для него. Надорванное сердце, что покрылось корочкой, вновь стало кровоточить. И снова слёзы, много слов, сбитых и непонятных, и чёрная ткань накидки, с запахом редких трав, что успокаивало. Чужие руки на голове и пояснице, низкий голос, который говорит, что смерть – лишь начало, что Амизи не хотела, чтобы её сын сам умирал. Слабо верилось, но Донкор после этого дышал легче.

Когда песок, древний, как сам мир, скрывал тело его матери, Донкор с нехарактерной холодностью смотрел на это. Менетнашт прав, его мама считала его сильным, значит, он сильный, он сможет сделать всё так, чтобы она гордилась им. Одна единственная слеза скатилась по щеке и побежала бы вниз, но резкий порыв ветра заставляет её исчезнуть. Словно последнее касание Амизи, которое ей разрешили, чтобы попрощаться.

Это были длинные дни, за которые Менетнашт сделал всё, чтобы упокоить душу и тело матери Донкора по всем правилам. И всё равно, что обычная раба, которая не была царственной крови, каждый заслуживает на покой. Первые дни было слишком сложно даже для него. Видеть юношу, который до этого сиял жизнью, светом, сломленным, постоянно лежащим в кровати и смотревшим в потолок пустым взглядом, – больно для него. Но вдвойне было больно, когда он понял, что Донкор хочет сам умереть. Разговор на повышенных тонах, вернее его монолог, комната, которую он исходил вдоль и в поперек не один раз за тот вечер, но ничего не дошло до юноши. Словно не слышал, словно горохом об стену. Менетнашт не видел ничего лучшего, чем повести прощаться Донкора с матерью – последняя дань, последняя возможность перед тем, как его погребут. Это могло быть самым опасным и глупым его решением, но спокойный разговор и вид Амизи такой дал толчок Донкору с его собственно вырытой ямы, куда он и загнал себя сам. Мужчина расслабленно выдохнул и улыбнулся на это, а заметный камень с души упал с громким грохотом, что, кажется, даже в загробном мире было слышно.

Все дни Донкор был в покоях Менетнашта в замке, но… не было никакого интереса выходить и что-то смотреть. Даже тот маленький сад, оазис, что прилегал к одному из выходов из комнаты, не привлекал юношу. Апатия в самом начале, апатия после, даже внутренний стержень, который вернул его силу и уверенность, не подтолкнули его ни к чему. Он здесь чужой, сейчас везде чужой, никто не примет его. А Менетнашт… Донкор не сдерживает улыбку, которая неуверенно касается его губ. Все дни он проводил на одном месте и его не столь сильно терзали мысли, но ночью, когда вылезали все кошмары, юноша просыпался от собственных криков. И вновь мокрое лицо от слёз, вновь боль и темнота, что окутывала его. В такие моменты спасали сильные руки Менетнашта, который прижимал его к себе и успокаивал. Может, действительно нужен ему и не одинок в этом мире?

Жрец застал Донкора на кровати, завёрнутым в покрывало, который как и до этого смотрел пустым взглядом в стену. Но было отличие – больше не плакал и не было той опасной, знакомой темноты вокруг него, что впитывалась в юное тело. Менетнашт бесшумно подходит к кровати и садится на край, не сводя внимательного взгляда с юноши.

– Донкор, – никакой реакции не следует и мужчина кладёт руку на его плечо, сжимая сквозь лёгкое покрывало. – Донкор, – второй раз более продуктивный и более осмысленный взгляд переводится на Менетнашта, – мне нужно серьёзно поговорить с тобой.

Юноша опускает взгляд вниз на покрывало и поджимает губы. Вот и пришло время, когда ему нужно уйти и забыть Менетнашта. Действительно, смысл держать его при себе сейчас? Почти полностью сломлен, нет ничего у него из того, что было до. Юноша чувствовал, что его жизнь разделилась на две части: яркая и почти что детская, беззаботная – то, что было до; темная, наполнена болью – вторая часть, что длилась сейчас. Он кивает головой, давая понять, что слушает Менетнашта.

– Я понимаю, что сейчас ты поддавлен и сам не можешь понять, что хочешь и что тебе нужно, – ненавязчиво начал жрец. – И ты явно не сможешь продолжить свою… прежнюю жизнь. Я хотел сказать тебе ещё вчера, но ты не слышал меня, – Донкор от волнения и того, что его даже так отчитывают, нервно сжимает покрывало. – Я сегодня вечером уезжаю обратно в Кинополь и хочу забрать тебя с собой.

Уезжает… Да, это было очевидно и предсказуемо. Что же, он сможет отпустить Менетнашта, может, даже удастся позабыть его, но боль навсегда останется с ним. Донкор резко подымает голову вверх и с непониманием смотрит на мужчину. Забрать? Он хочет его забрать с собой? Ему не послышалось?

– Вы… В-вы что хотите? – впервые за всё это время произносит Донкор.

– Забрать тебя с собой, – жрец мягко улыбается юноше. – Просто, согласись, здесь тебя более ничего не держит, а будучи один, ты не протянешь долго. В Кинополе же у тебя начнётся новая жизнь, ты сможешь найти себя.

– Но я…

– Ты не хочешь? – в голосе слышно явное осуждение. – Сейчас всё зависит от тебя и тебе решать. Я лишь предложил.

– Нет, я хочу, просто… – Донкор закусывает губу. – Я не знаю. Моя жизнь так резко упёрлась в стену, а потом упала в яму…

– Поэтому я и хочу помочь тебе, чтобы ты поднялся и разбил эту стену.

– Но… зачем вам это? – юноша подымает голову вверх, устремляя взгляд на Менета. – У меня ничего не было, ничего не осталось. Я не могу ничего дать, а ваша обязанность здесь закончилась.

Зачем приехал Менетнашт? За тем, чтобы узнать, какие стали люди в вере, а его вера пошатнулась сейчас, поэтому… Нет смысла брать с собой. Донкор отталкивает от себя мысли, когда его берут за подбородок и приближают лицо к чужому. В голове образовалась звенящая пустота, время, словно, замедлило свой ход. Юноша вздрагивает, когда его губ касаются чужие, и прикрывает глаза, позволяя это Менетнашту. Настойчивый язык проводит между губ, чтобы их разомкнуть, и проникает дальше в рот. Мелкая дрожь, сладкое томление внизу живота и Донкор не сдерживает тихого стона, тут же стесняясь его и разрывая поцелуй.

– Тебе не нужно ничего забрать из дома? – выдох в его губы и Донкор отрицательно мотает головой. – Тогда отдыхай. Вечером мы покинем Гераклеополь.

***

Оставшееся время до отбытия прошло слишком быстро. Донкор кутался в покрывало, когда в покои заявились слуги и стали собирать вещи жреца. Косых взглядов, да и вообще никаких взглядов не было в его сторону, что напрягало сильнее. Юноша удивился, когда сообразил, что личных вещей у Менетнашта не так уж и много, как для человека, что преодолел такое расстояние с Кинополя, но не ему судить. Донкор опустил болезненный взгляд на браслет, что сделала ему мама, и поджал губы. Взгляд перебегает на другую руку, где на предплечье красовался анх. Не попрощался, не заявлялся уже столько дней… Но пришедший Менетнашт, который явился лишь перед самым отбытием, успокаивает его, говоря, что по приезду в Кинополь поможет пообщаться с Анубисом.

Чёрные одеяния, как у жреца, служанки заплетают волосы, чтобы после скрыть его голову и часть лица лёгкой тканью от ветра и песка. Донкор растерялся, когда женщины столь властно усадили его и принялись копошится вокруг. Впервые кто-то прям в таких мелочах помогал, вернее, делал за него. Когда Донкор увидел себя в зеркале, когда полупрозрачная чёрная ткань льнула ко всему телу, больше показывая, чем скрывая, когда одни глаза, что остались незакрытыми, стали более голубыми, то не поверил, что это действительно он.

Слова Менетнашта заставили смутится ещё сильнее. Менетнашт… Менет… После их второго поцелуя истома, внутреннее желание не схлынули, лишь взросла в разы, и Донкор боялся, этого. Менетнашт сделал это просто так или?.. Хотелось, чтобы было именно это «или», но юноша не рассчитывал на такой подарок судьбы, поэтому он был готов даже на «просто так». Мужчина сделал столь много для него, дал больше, ничего не прося взамен, и это настораживало, ведь не бывает ничего просто так.

Проверив всё, Менетнашт взял Донкора за руку и повёл его по лабиринту коридоров дворца небтауи, которые становились жёлтыми, почти алыми от огня факелов. У юноши всё внутри было неоднозначным. Покидать город, в котором родился и прожил восемнадцать лет, было для него чем-то ненормальным и не поддавалось пониманию.

Знакомые дома, родные проулки и даже пески, которые с порывами ветра столь болезненно впивались в лицо, люди, что в последнее время смотрели с осуждением и жалостью… Всё было настолько родным, было таким, без чего он совершенно не представлял себя, но сейчас, когда более столь острые лезвия песков ослабили свою хватку, когда более его здесь ничего не держит для Донкора картина стала бледной. Новые чувства вспыхнули, когда его подвели к верблюдам, возле которых уже крутились слуги и какой-то незнакомый парень, что смотрел вдаль. Тихий вздох и юноша жмётся к Менетнашту, стоит только мужчине сказать седлать животных. Донкор в своей короткой жизни видел этих верблюдов лишь несколько раз, а тут нужно дотронуться и сесть.

– Н-но я… никогда, – тихо и слишком смущённо шепчет юноша жрецу, когда тот с непониманием смотрит на него.

Усмешка, что затрагивает губы Менетнашта для него всегда тёплая, и Донкор кивает головой, с наигранной смелостью подходя к лежащему на песке животному. Низкое урчание верблюда заставляет вздрогнуть, но он не отступается, показывая мужчине, что ничего не боится. Когда чужие руки неожиданно подхватывают его, когда сажают на столь твёрдую спину животного и это животное тут же с новым каким-то недовольным рёвом подымается, Донкор не сдерживает вскрика, с силой сжимая руки на седле.

– Слишком слабый, – доносится откуда-то сбоку.

– Я не позволял тебе обращаться ко мне, – голос Менетнашта кажется слишком холодным, но одновременно с этим мужчина мягко кладёт руку на ногу юноши, сжимая в поддержке. – Не волнуйся и не будь столь напряжённым. Ты не упадёшь.

Не упадёт… Донкор бы поспорил с Менетом. Когда это опасное животное сделало свои первые шаги, он почувствовал, что съезжает куда-то в сторону и никак не мог сохранить равновесие. Низкие смех сбоку и его толкают обратно на спину, показывая, как нужно держаться в седле. Первые попытки слишком жалкие, хочется просто бросить всё, вернутся в пустой дом и продолжить свою серую жизнь, но с каждым шагом верблюда Донкору становился всё легче подстраиваться. И через десятки новых шагов, юноша уже может осмотреть вокруг, может запомнить Гераклеополь ночью, под белыми лучами молодого месяца.

Донкор не понимал, почему они должны под покровом ночи уезжать из города, словно что-то украли, словно какие-то убийцы, но он здесь был никем, поэтому и не имел права на голос. Родился рабом, проживёт рабом и умрёт таким же рабом. Но юноша не особо расстраивался по этому поводу, вообще не расстраивался, ведь со столь светлой душой и сердцем он мог найти плюсы во всём.

Дворец небтауи Анпу остался позади, скрываясь в тенях, которые отбрасывали белоснежные лучи, маленькие дома цвета песка, что днём не различишь друг от друга, стали ещё меньше, словно в них действительно живут жуки. И Донкору кажется, что он видит крышу собственного дома, видит в окне мелкий огонёк, силует матери, которая вышла на крыльцо, в прощание махая ему. Возможно, когда-то вернётся сюда, возможно, увидит когда-то ещё Гераклеополь, но мама не хотела бы, чтобы он умирал душою из-за неё. Рано или поздно они с ней обязательно встретятся, а сейчас… сейчас у него начинается новая жизнь, которую ему подарил Менетнашт.

***

Густые, однообразные жёлтые пески, такие же палящие лучи солнца, которые сменялись лишь на ночь белыми, а то и полной темнотой. Донкор не знал, сколько они уже едут, казалось, что целая вечность. Умер, он точно умер, а это наказание ему за то, что сердце на весах оказалось тяжелее. На ночь они останавливались, чтобы дать отдохнуть животным и расслабится самим, но юноша не чувствовал себя полным сил, когда его подымали и полусонного сажали обратно на верблюда.

Менетнашт подбадривал его своими рассказами о Кинополе, чтобы Донкор отвлёкся от жары, от солнца, от боли в голове, которая росла с каждым часом всё сильнее и сильнее. По вечерам, когда они останавливались, юноша старался не слишком часто клянчить воду, но… во рту была такая же пустыня, как и та, по которой они едут. Сидя у костра в один из таких привалов, Донкор познакомился с Именандом – парнем, который был каким-то странным. Нет, не было никаких шрамов на лице, разговаривал и шутил так же, как и нормальный человек, только юноша каждый раз смущался, когда слышал эти шутки, но было что-то такое, что заставляло настораживаться.

– Помню, как твой Менетнашт сел на кактус, перепутав его с дифросом…

Донкор старался не смеяться, когда ему объяснили, что такое этот кактус, но выходило слишком плохо, особенно когда жрец что-то пытался сказать в отрицание, а Именанд лишь сильнее заливался смехом. Но юноша больше смущался, когда перед именем мужчины парень добавлял «твой». Они же не… Это же… Определённо, в этом человеке, что просит называть себя Тень, было что-то странное, даже противное.

Путь был действительно неблизким, теперь Донкор это понимал. И когда возникало желание вернуться обратно в Гераклеополь – юноша корил себя за такие мысли. Он сильный, сможет побороть какие-то там пески, расстояние, чтобы увидеть ту красоту, о которой ему рассказывал Менетнашт. Он не хочет показаться в глазах жреца каким-то маленьким ребёнком.

Голова вновь стала раскалываться, словно все мысли взбунтовались. Ещё и ткань, которая слетала с его лица, подставляя лицо для солнца. Донкор чувствовал, как с каждым выдохом в груди что-то неприятно жжётся, даже вода, которую он, смущаясь, попросил у Менета, совсем не помогла. Перед глазами плясали чёрные пятна, где-то позади кто-то кричал, звал его и шуршал песком, словно ползла какая-то змея. Юноша оглядывался каждый раз назад, как будто это что-то бы сменило, но барханы не исчезали и на них не появлялось ничего нового.

– С тобой всё нормально? – верблюд мужчины ровняется с животным Донкора и Менетнашт заправляет вылезшую прядь волос юноша обратно под чёрную ткань.

– Д-да, просто… – никакой реакции на прикосновение, как было раньше, как должно быть, и жрец настораживается, тоже смотря назад. – Нам ещё долго?

– Ещё два дня пути и ты увидишь мой город.

Юноша как сквозь воду Нила слышит голос Менетнашта. Что-то было рядом, он чувствовал, но… этого ведь не может быть. Нахмурившись, Донкор опускает голову вниз и вздрагивает, смотря на свои полностью чёрные руки, которые были покрыты золотыми украшениями. Дотронутся до них юноша не успевает, ведь ветер тревожит его волосы, чересчур длинные волосы, которые отливают ненормальным, потусторонним голубым светом. Дёрнувшись, Донкор подымает взгляд и удивлённо смотрит на руины перед собой. Руины, которые были залиты чем-то красным. Небо быстро затягивается тяжёлыми чёрными тучами, которые он никогда не видел в своей жизни, и горячие капли падают на его оголённую грудь, которую прикрывало лишь несколько ожерелий из странного голубого камня. Громкий рев животного, а животного ли, и Донкор чуть не падает назад от вибрации, которая проходится по пескам. Но он же был на верблюде. Церемониальные одеяние, словно он какой-то жрец, длинное схенти, что аж волочится по земле вместе с накидкой. Голубой, чёрный и золотой – цвета, которые обволакивают его, светятся и… странные символы, которые он не видел никогда. Новый рёв отвлекает и Донкор подымает взгляд, смотря, как из-за оставшееся уцелевшей пирамиды вылезает великий змей.

Менетнашт чувствует, как что-то опасное и даже ему незнакомое закручивается плотным узлом вокруг Донкора, что смотрел пустым взглядом вперёд. «Он не здесь», – мелькает в голове и мужчина еле успевает затормозить верблюда, чтобы подхватить юношу, который, потеряв сознание, камнем падал с животного.

– Господин? – тревожно и непривычно серьёзно спрашивает Тень, который подъезжает к Менетнашту, как и другие слуги.

– Это он, сфера выбрала его, – в голосе появляются рычащие нотки и жрец бережно перетягивает Донкора к себе на животное, прижимая его к своей груди. – И Апоп тоже почуял его, – глаза мужчины загораются алым огнём, не предвещая ничего хорошего, когда на горизонте появляется чёрная тень.

========== Глава 12. Новый мир ==========

Rudimental – sun comes up feat. james arthur (leon lour remix)

Снилось ему что-то ненормальное, запутанное и столь страшное, что он желал убежать как можно дальше и где-то скрыться. Какая-то битва, крики, воды Нила отчего-то все багровые и крепкая чужая рука, что сжимает его, тянет за собой. Алые глаза, рычащие нотки в голосе, которые приказывают не отставать. Его ведут куда-то, сквозь кричащих и умоляющих остановится и помочь. Закрыть глаза, не слушать, сжимать в ответ когтистую руку, искать спасение. Звенящая тишина больше режет слух, и он всё же открывает глаза, чтобы осмотреться. Вдалеке возвышаются две горы, которые разделяются лишь тонким лучом света, что уходит в небо, в серое небо, и длинная очередь из людей, которые смотрят лишь себе под ноги. Но стоит ему сделать шаг по этой земле, как все подымают на него взгляд и тянут руки, желая спастись. Нет… Нет! Он не хочет быть здесь! Здесь, где не холодно и не жарко, где нет рук Атона, где нет… его. Чужая рука дёргает его на себя, чтобы прижать к крепкой груди и обвернуть своей силой, защищая.

Донкор тяжело приходил в себя, как будто его вновь побили дружки Одджи. В глаза словно насыпали песок, а во рту и то хуже. Юноша приоткрывает губы, чтобы попросить хоть немного воды, но выходит лишь сбитый стон. Где-то рядом зашуршала ткань и через несколько секунд к его губам прислонили прохладный кубок. Придерживая, ему помогали пить, но большая часть воды всё же пролилась на грудь.

– Ты можешь открыть глаза?

Голос Менетнашта звучит совсем рядом и Донкор слишком шумно выдыхает. Сон, то всё был сон, а не реальность. Не с первой попытки юноше всё же удаётся открыть глаза и даже слабо улыбнуться, когда глаза не режет яркий свет. Приятная полутьма, которая обволакивает его, и под спиной нет колких песчинок. Даже чувствуется прохлада, которую он так желал за все эти дни в дороге.

– От жара ты потерял сознание, – рассказывает Менетнашт, как будто предугадав его мысли. – Не приходил в себя почти неделю.

– А мы… – выходит слишком хрипло и Донкор морщится, насколько это противно звучит.

– Да, в Кинополе.

И он пропустил… Донкор разочарованно вздыхает и прикрывает глаза. Так всегда. Слишком слабый, недостаточно сильный, чтобы перенести даже какое-то путешествие. И юноша совсем не обращает внимания на то, что не каждый взрослый человек может нормально пройти по пескам столько дней, тем более он впервые в жизни покинул свой дом. Нет! Он не слабый и сможет плюнуть на свою слабость, сможет встать на ноги и увидеть то, что хочет.

Как бы не так. С первой попыткой руки, на которые он опёрся, попытался, разъезжаются в стороны, со второй ничего не получается ничего лучше, только низкий смех рядом. Уже было отчаявшись подняться, мужчина помогает Донкору сесть на кровати, поправляя покрывало.

– Спасибо, – смущённо и виновато говорит юноша, смотря на анх на своей руке.

– Перестань, – Менетнашт обхватывает пальцами подбородок Донкора, заставляя посмотреть на себя. – Ты должен поправиться, а не заниматься саморазрушением.

Он слушал, но не слышал ни единого слова Менета. Чёрные глаза смотрели в самую душу, затягивали, и Донкор чувствует тоже самое тепло, что и в том странном месте, где была война. Словно не его чувства, не его действия. Менетнашт что-то ещё говорил, но юноша рванным действием поддаётся вперёд, совсем неумело тыкаясь своими губами в чужие. Тепло и… неправильно. Что он творит?! Донкор отстраняется как можно быстрее и виновато пытается опустить голову вниз, но пальцы, держащие его за подбородок, не дают этого сделать. Нижняя губа начинает дрожать, и он поджимает её, скрывая своё волнение.

Молчание затянулось, молчание напрягало, но вот Донкор замечает движение Менетнашта и подымает взгляд, чтобы вздрогнуть. Так близко и так сладко больно внизу живота. Юноша прикрывает глаза, кажется, соглашаясь со всем, и стонет в губы мужчины, которые столь требовательно впились в его. Язык настойчиво раздвигает его губы, проникает внутрь, вылизывая нёбо и стыкаясь с другим языком, лаская его. Донкор плавился от поцелуя и был уверенный, что если бы стоял на ногах, то обязательно бы уже упал. Сильные руки опускаются на его плечи, чтобы мягко уложить на кровать и, не разрывая поцелуя, Менетнашт нависает над юношей. Новый стон, более громкий, когда его губу прикусывают, чтобы после извиняющееся зализать.

Донкор судорожно вдыхает, стоит только отстранится Менетнашту, и он, сгорая от стыда и неловкости, отворачивает голову в сторону. Чужая тяжесть, чужое тепло, чужая рука, которая стянула с него покрывало и стала оглаживать бок.

– Нет, – слетает с губ вместе со стоном, когда мужчина целует его в ямку под ухом.

Он упирается руками в грудь Менетнашта, пытаясь оттолкнуть, но силы на это не находятся. Паника и страх, с силой зажмуренные глаза до пятен под веками, когда его успокаивающе целуют в щеку. А ведь он сам был провокатором, ведь сам спровоцировал… впервые сделал что-то так смело и теперь вновь боится.

Мужчина подымается на ноги и укрывает Донкора, мягко улыбаясь ему. Стыдно… за всё. Стыдно за поцелуй, стыдно, что оттолкнул, когда внутри всё горит огнём желания. Менетнашт не ругает его, вообще ничего не говорит, лишь очерчивает линию скулы кончиками пальцев, успокаивая, и просто уходит, молча, заставляя внутри всему сжаться.

На следующий день Донкор чувствует себя куда лучше физически, но морально… Юноша просто старается не думать о том, что произошло, словно это всё не с ним. Сон, приятный сон с не очень приятным концом. Ночью ему действительно снилось, как Менетнашт прикасался к нему, как целовал, и он не останавливал его. Утром было неловко, когда у него встало, а через него перекинули руку, прижимая к широкой груди. Никогда ещё Донкор не чувствовал себя так неловко, когда, вырвавшись из объятий, пытался отыскать купальню, ведь чужой взгляд он чувствовал у себя между лопаток.

Донкор не понимал, почему Менетнашт спит в одной кровати с ним, ведь мог выделить ему другие покои. Слишком непредсказуемый жрец, слишком непохожий на всех тех людей, что он уже встречал даже внешностью. И весь интерес, который был у него с рождения, тянулся к мужчине сильнее, чем положено, все чувства обострялись, стоило чёрному взгляду зацепиться за него.

Завтрак его удивил. Нет, не так, шокировал. Донкор ещё никогда не видел столько обилия разной еды, даже позволил себе понюхать вино, которое ему налила девушка, но не пить, ни в коем разе не пить. Менетнашт смеялся над юношей, который, словно ребёнок, пытался попробовать всё и сразу. Но больше всего Донкору понравились какие-то непонятные шарики, что были столь сладкими, что аж глаза закрывались от удовольствия сами по себе. В своей жизни он ел сладости лишь пару раз, ведь они стоили довольно дорого, и бедная семья не могла себе их позволить.

А после его повели погулять. Стены дворца, личного дворца Менетнашта, как ему мужчина сказал, удивил, ведь с виду он был таким маленьким, но идя по коридорам он понял, что сам просто потеряется. Донкор боялся выйти за территорию дворца, ведь незнакомые люди могли слишком агрессивно отнестись к новому человеку, ведь здесь всё дышало такой силой и свободой, о которой даже мечтать не смел. Но Менетнашт лишь улыбнулся краешками губ и, перекинув руку через плечо юноши, повёл его в город.

Небольшие домики стояли близко друг к другу, скрывая улочки от лучей солнца, не было никакого сумбура среди людей, все ходили неспешно, и, когда Донкор боялся новой неприязни, то получил в свою сторону лишь заинтересованность от прохожих, которые кланялись жрецу и радовались его приезду. Менетнашт рассказал, что сегодня вечером во дворце номаха состоится пир, но Донкор пропустил эту информацию сквозь уши, когда его привели на центральную площадь. В центре было небольшое озерцо, в котором плавали белые цветы, а вокруг него обустроились лавки торговцев, которые продавали всё, о чём можно были только помыслить. Донкор не понимает, в какую минуту отрывается от Менетнашта и спешит к одной из лавочек, где были различные старые свитки. А у них в Гераклеополе так не продавали историю. Что удивило юношу больше, так это то, что торговцы не мешали своим щебетанием рассматривать товары подошедшим людям, только зазывали других, чтобы тоже подошли и решили выбрать что-то для себя. Взгляд юноши отвлекает соседняя лавка, где продавались различные украшения. И стоит только подойти, как продавец откладывает свой обед и подымается на ноги, вопросительно смотря на возможного покупателя. У Донкора разбегались глаза. Слишком много всего такого, чего он даже не знает.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю