Текст книги "Между строк (СИ)"

Автор книги: Лин Тень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

А сейчас надо как-то уместить все в пару секунд, в течение которых обдумывание ответа еще считается нормальным и не вызывает недоумения. «Человек не может просто так нравиться, – всегда говорила его мать. – Тебе всегда нравится что-то в нем, какая-то его черта или что-то, что он тебе дает». И что же это?

Уж не та ли самая необычность? Северино чуть улыбнулся и склонил голову.

– По долгу службы я много общаюсь с людьми, – начал он издалека. – И, надо сказать, за свою жизнь я неплохо научился читать и понимать их. Большинство мотивов понятны сразу, не нужно быть чтецом мыслей, чтобы уловить их стержень – деньги, блага, утехи. Но я не могу прочесть вас, – он качнул головой. – Как ни стараюсь. Я готов был заплатить любую цену за возвращение книги, но вы отказались от денег и других привилегий, которые сулит благостное расположение начальника стражи города. Сеньор Куэрда, вы хоть представляете, какая редкость увидеть человека, который откажется от подобного? Тем не менее, вы все же запросили вознаграждение – то, которого я меньше всего ожидал и, наверное, которое я меньше всего готов был заплатить. Я многое видел, но такое – в первый раз. Я…

Капитан запнулся на мгновение, потому как по смастеренному за долю секунду плану тут он должен был сказать о неожиданном поцелуе. Но подобравшись к краю этой фразы, он понял, что впереди обрыв, и он не в состоянии произнести то, что планировал. Лицу стало жарко, а пестрота трактира и публики ушла на второй план. Сейчас он видел только пытливые блестящие глаза Куэрды, его карамельный взгляд, которым, казалось, он ласкал капитана. Северино прочистил горло, стирая неловкость непроизнесенных слов и избавляясь от наваждения.

– Я впервые вижу подобное поведение, особенно в свой адрес. Поверьте, неординарность выделяется из тривиальности, как Полярная звезда в хвосте Малой Медведицы. Я не большой любитель тайн… но в вас определенно есть что-то, что заставляет меня продолжать этот разговор.

Северино хотел обновить свой бокал и бокал Флава, но увидел, что вина осталось на дне.

– Как вы относитесь к освежающей вечерней прогулке? – спросил он и затем, усмехнувшись, добавил: – Нет, это не мой вопрос. Просто я хотел бы задать его в более спокойном месте.

***

Как не пытался Флавио воспринять ответ капитана серьёзно, но не получилось. Он вообще как-то слишком легкомысленно относился к похвале, из чьих уст она бы ни исходила. Возможно, смехом и шутками по этому поводу он успешно скрывал своё смущение. А похвалил ли его начальник городской стражи? Да бог знает, как это стоило воспринимать. Коста улыбнулся. Открыто и тепло. Видимо, потому что понимал сказанное капитаном, как никто другой.

– Любопытство, капитан, это называется любопытство, – он одним глотком допил вино, – оно присуще всему. Оно рождается вместе с нами, оно заставляет детей ползти, вставать на ноги, ходить. А когда жизнь становится слишком пресной, оно заставляет искать на свою задницу приключений.

Канатоходец легко поднялся, оставляя право оплатить вино капитану.

– Идёмте.

В голове как-то всё быстро встало на свои места. И Куэрда не собирался жеманно кокетничать. Вопроса «к тебе или ко мне» пока не стояло, лишь потому, что Флаву некуда было привести любовника. Значит, выбор за начальником городской стражи.

Вообще Коста предпочитал съемную комнату в одном из многочисленных постоялых дворов на окраине Севильи. Это было дёшево и сердито. Но, несмотря на это, очень удобно. Хозяева таких заведений мало интересовались постояльцами, плохо дружили с законом и крепко держали рты на замке. И, хотя сеньор Мойя походил на человека не слишком привыкшего пользоваться такими местами, но, как было уже доказано и не раз за последние дни, он вообще был неординарным так, что от капитана, зможно было ждать интересных предложений.

Флав первый покинул стены «Щуки и гуся», выходя на прохладный после дневного зноя ночной воздух.

Что привлекательного оставалось в капитане, после того, как почти все карты были открыты, а те, что ещё оставались рубашкой вверх, оказались краплёными? Нет, начальник городской стражи не отличался особой привлекательностью, к которой тянулось тело Косты. Хотя по краткому наблюдению утра, физическая форма капитана была превосходной. Канатоходца притягивало не это. Куэрда плыл от тщательно дозированных эмоций сеньора Мойи. Эмоций, которые, несмотря на хозяйский контроль, просачивались через глаза и нервные движения пальцев.

Флав привык пить эмоции толпы. Он не мыслил своей жизни без этих восторженных вдохов, испуганных вскриков, иногда завистливых взглядов. Эта эмоциональная близость питала его душу, как секс – тело. Видимо поэтому он выбирал себе в любовники не столько красивых, сколько эмоциональных партнёров. Однако это и остужало слишком быстро, заставляя искать всё новых и новых, после того, как эмоции одна за другой оказывались выпиты, и повторение, как простое ежедневное блюдо, переставало приносить удовольствие, утоляя лишь физический голод.

Сейчас капитан был для канатоходца, как званый обед в господском доме, на который пригласили цирк, со своими номерами, и неожиданно усадили за один стол с хозяевами. Ароматы, долетающие из кухни, выбивали слюну, которой Куэрда готов был захлебнуться. А вносимые по порциям блюда не насыщали, разжигали всё больший аппетит, своим великолепным приготовлением и малыми количествами.

Перекинув мешок со своими пожитками через плечо, он дождался капитана и, обведя засыпающий город взглядом, повернулся к нему.

В неверном свете, исходящем из приоткрытой двери трактира начальник городской стражи выглядел фантастическим. Подсвеченная крепкая фигура напрочь теряла черты лица. В контрасте света и тьмы, канатоходец мог силой своего воображения сейчас нарисовать на нём любые привлекающие его. Полутьма услужливо стёрла обезображивающий шрам и словно добавила роста, надёжности и силы.

Свет, мягким полотном ложившийся из-за Северино на фигуру Флава, наоборот, прорисовывал тонкие черты и упругие изгибы, которые не скрывала простая одежда.

– На ваш вопрос, сеньор Мойя, хоть это тоже не слишком для него подходяще место, но я отвечу «да»…

В смысле невысказанного начальником городской стражи вопроса, Коста даже не сомневался.

Комментарий к Часть 3

Пояснения:

** Отсылки к внесюжетному форумному квесту – получив особые письма, герои были приглашены на “Ночь Избранных” – особую маскарадную ночь, устроенную щедрым сеньором с богатой фантазией. Присутствующим дали номера, разделили на случайные пары и дали задания (более или менее эротического характера). Общение между парами происходило в стихах. Флавио и Северино не играли друг с другом в ту ночь, но канатоходец, выполняя задание, случайно снял маску, и капитан его запомнил.

========== Часть 4 ==========

***

Северино слепо положил на стол пару монет, плохо разбирая их номинал. Пальцы онемели, а голова плохо соображала. Будь он чуть более в себе, он бы понял, что оставленными деньгами можно оплатить целый ужин, не то что уж бутылку не самого лучшего вина. Однако это сейчас было неважно.

Выйдя из трактира, он, кинув короткий взгляд на Флава, направился вниз по улице. Зачем он предложил выйти? Затем, что надеялся, что на свежем воздухе ему удастся лучше справиться с туманом в голове, взять себя в руки. Не удалось, поэтому оставалось только радоваться, что движение позволяет ему не смотреть канатоходцу в глаза. Что в свою очередь дает возможность хоть сколько-то скрыть срывающие башню эмоции.

Короткое, но чувственное «да» Куэрды сработало не хуже затвора – внизу живота что-то сладко екнуло, и кожаная форма вмиг показалась вовсе не такой уж удобной. Даже если до этого Северино и воспринимал возможность более близкого, чем секундный поцелуй, знакомства с телом канатоходца чисто теоретически, теперь все его мысли устремились исключительно в эту сторону – настолько, что он забыл свой вопрос.

Они шли дальше, и капитан украдкой кидал взгляды на полускрытую ночной вуалью фигуру Куэрды. Руки настолько хотели пробежаться по изящному телу сверху вниз, задержавшись на тонкой талии и, чуть погодя, на поджарых ягодицах, что пришлось сжать ладони в кулаки, чтобы прогнать навязчивый образ того, что еще не случилось.

Ноги несли его к дому – осталось пройти всего ничего. Молчание затягивалось, а Северино все еще не мог вспомнить свой вопрос, потому что в его голове под аккомпанемент сладкого «да» распутным калейдоскопом разворачивалось действие весьма эротического характера. Поднимаясь на крыльцо, он случайно задел руку Флава, и, воспользовавшись этой ситуацией, взял его ладонь в свою. Капитан непроизвольно ускорил шаг, едва не втащив канатоходца за собой. Как только они закрыли дверь, капитан остановился и повернулся к Флаву. Так и не сказав ни слова – а вернее не придумав ничего умнее, он привлек его к себе и поцеловал.

Прикосновение губ к губам обожгло. Северино вообще-то хотел только обозначить свои чувства, «вернуть долг», так сказать, но это вышло так же «хорошо», как и все остальные попытки скрыть свою натуру. Едва почувствовав бархатный язык, он принялся с пылким упоением его ласкать, забывая обо всем, углубляя поцелуй, выплескивая им всю накопившуюся страсть и напряжение. Он закрыл глаза и прижал теплое тело к себе настолько близко, что Куэрда наверняка кожей ощутил его возбуждение. Ладони гуляли по спине канатоходца, чувствуя через ткань одежды то выпирающие лопатки, то точеный поясничный прогиб. В голове уже не было былых запретов – они утонули в долгом сладостном поцелуе, бывшим желанным, точно глоток воды после долгой жажды, и Северино все никак не мог напиться, не мог насытиться этим моментом.

Он не смог бы вспомнить, когда последний раз так целовался – так, чтобы гореть заживо, чтобы вкладываться, а не исполнять скучную обязанность, при этом думая лишь об одном: «Что я вообще делаю рядом с этим человеком?». Забвение волнами раскаленной лавы захлестывало его с головой – и он то ли тонул, то ли обращался в пепел, понять было невозможно. Не в силах совладать со своим желанием, капитан прижал Флава спиной к двери и собрал пальцами ткань его рубашки, будто намереваясь порвать ее.

И именно в этот момент в дверь забарабанили так, что стекла во всем доме затряслись.

– Капитан! – раздались крики снаружи. – Капитан, вы здесь? Вы еще не спите? Капитан, это очень срочно!

– Я видел, он заходил сюда! Он должен быть дома.

Голоса доносились как через толстый слой ваты, и когда Северино оторвался от поцелуя, ему показалось, что он вернулся в реальность из какого-то далекого мира снов. Бесконечно долгий миг ему потребовался на то, чтобы понять – это реальность, и в ней он кому-то потребовался, непременно под ночь, как по закону подлости. Обеспокоенно посмотрев на канатоходца, он приложил палец сначала к своим губам, затем к его, не упустив шанса приласкать эту одновременно терпкую и сладкую линию подушечкой указательного пальца. Губы Куэрды были роскошно-горячими и чуть влажными от недавнего поцелуя, и Северино едва удержался, чтобы снова не пропасть в них с головой.

Осторожно – так, чтобы Куэрду нельзя было увидеть, он открыл дверь. На пороге стояло двое стражников из числа сегодняшних ночных патрульных.

– Сеньор Мойя! – начал один из них, маша руками, будто сомневаясь, что капитан его видит и замечает. И вправду, если бы Северино сейчас увидел себя со стороны, он бы подумал, что, судя по шальному взгляду, этот человек где и когда угодно, только не здесь и не сейчас. – Задержали подозреваемого в убийствах!

– Того самого, – добавил второй. – Мы срочно ждем вас в кордегардии! Необходимо ваше присутствие.

– Я… буду через минуту, – с небольшой запинкой ответил Северино. – Ждите меня на месте.

Захлопнув дверь, он воззрился на Флава.

– Мне придется идти, – тяжело и дыша, ответил он. – Весь город на ушах из-за серии убийств, и… в общем, мне нужно быть на работе. Я не знаю, сколько это займет, но скорее всего, от пары часов до целой ночи. Задняя дверь находится в кухне и запирается изнутри, просто прикроете ее за собой. За ночь ничего не случится.

Он хотел добавить что-то еще – например, что ему жаль, что так получается, но не смог выжать из себя ни слова. Больше всего на свете он сейчас хотел, чтобы чертов убийца так и бродил непойманным, чтобы никто не стучался к нему и не беспокоил. Пах горел жаркими углями желания, а все тело едва не ныло от перспективы работать в таком состоянии. Жадный монстр стремления прямо сейчас заполучить даже не симпатичного, а откровенно красивого канатоходца толкал на новый – увы, прощальный – поцелуй, но Северино понимал, что если он это сделает, то ни на какую работу никто уже не пойдет – по крайней мере, этой ночью. Поэтому рваным и немного смущенным жестом он поцеловал пальцы Куэрды и вышел в щедро разбавленную светом из окон черноту ночи.

Он не боялся оставлять, по сути, незнакомого человека в доме – наверное, потому, что меньше всего сейчас думал об опасностях такого рода. Все его мысли заполонило сожаление о том, что мало того, что ничего не получилось, так ему еще и не прошло в голову назначить встречу на, например, завтра. А что если Флав проснется утром и скажет: «Вот это да, ну меня и понесло», и пойдет к очередной Агате, и думать забыв о капитане? А что если в нем сегодня говорило вино? А что если… да миллион с половиной причин могли помешать им снова увидеться!

Шаг капитана был нетверд до такой степени, что проходящий мимо запоздалый горожанин отшатнулся от него, как от пьяного. В голове царил сладостный дурман, которого не мог дать ни алкоголь, ни какие-либо другие средства «расширения сознания», словно то был не поцелуй, а гремучая смесь различных опиатов. Мысленно все еще пребывая в том моменте, когда канатоходец был в его руках, а их губы сливались в страстном поцелуе, Северино дошел до кордегардии и, вначале едва не влетев в косяк, а потом – в одного из стражников, добрался до своего кабинета.

***

По-деловому молча, Флавио следовал за своим капитаном. Да, теперь мысленно он окрестил его именно так: «мой капитан», не смотря на то, что ничего ещё между ними не было. Впрочем, как же ничего? Та тонкая ниточка, которая связала их, крепла с каждым днём, если не сказать часом и Коста не сомневался, что всё будет, надо только крепче держаться за неё. Тем более что с другой стороны явно вцепились двумя руками, а так же и жадными губами, прижимая канатоходца спиной к двери.

Поцелуй получился жаркий, долгий, нетерпеливый. Куэрда отдался сразу, принимая всю жажду капитана и прижимаясь всем телом, чтобы ощутить явное желание, выказываемое телом партнёра. Канатоходец был готов, но не стал перехватывать инициативу, оставляя всё на откуп капитану. Тело отзывалось глубокими волнами и горячие капитанские ладони, прожигали тонкую грубоватую ткань рубашки. Он поплыл, поплыл мгновенно, давно не испытывая какую-то болезненно сладкую истому ещё от осознания владения партнёром. А то, что он зацепил начальника городской стражи, Флав понял тогда, в доме Агаты, не смотря на неотвеченный поцелуй.

И получившаяся волей судьбы игра в отсрочку только разожгла сильнее. Сожаление, нетерпение и раздражение – эмоции, сменившиеся за доли секунды на лице капитана, вынужденного прерваться по воле службы, приятно отозвались ласкающей самолюбие тонкой струной где-то внизу справа. И канатоходец, притаившись за открывшейся дверью, лишь тихо улыбался уголками губ, пожирая взглядом те эмоции, с которыми успешно, надо сказать, сумел справиться сеньор Мойя.

Флав специально не произнёс ни звука. Даже тогда, когда капитан прикрыл дверь и, спотыкаясь на словах, оправдался, когда суетливо вылизал взглядом лицо и неуклюже проявил трепетную ласку, какую обычно позволяют себе по отношению к женщинам. Коста лишь чуть склонил голову, медленно моргнул, давая понять, что смысл слов, а главное жеста принят. И… отпустил.

Со стороны могло показаться, что Коста ничуть не расстроен, но, как только за сеньором закрылась дверь, канатоходец привалился спиной к стене и сполз по ней, медленно выдыхая, пытаясь совладать с собственным возбуждением, туго налившимся в штанах, и всё ещё фантомно чувствуя капитанский жар, терпкий запах и нетерпеливые прикосновения.

Обождав пару минут, он прошел на ощупь вглубь комнаты. В неярком свете луны, лившимся из окна, Коста нашёл подсвечник и огарок свечи. Зажёг робкий огонёк. Подвигая стул и усаживаясь у стола, в пляшущем свете, Куэрда медленно, мелочь за мелочью осматривал жилище, которое волей неволей рассказывало ему о хозяине. Аккуратность расставленных и разложенных вещей, полка с книгами, письменный прибор, тщательно заправленная кровать и не дорогая, но добротная посуда – всё шептало о том, что начальник городской стражи педантичный, предпочитающий строгость во всём, даже в личном, и довольно бережливый человек. Всё это не успокоило, а наоборот, заставило щуриться, прикрывая глаза и вспоминать те мимолётные мгновения, которые канатоходец провёл с капитаном. Опомнился Флав только тогда, когда плотное кольцо собственных пальцев, нырнув под ткань штанов раззадорило настолько, что остановиться он уже не смог.

Пламя свечи трепетало, вынужденно вытанцовывая под быстрые выдохи и жадные вдохи, а потом и вовсе потухло, выев весь фитиль и оплавив воск горячими объятьями по кованому подсвечнику.

Расслабленное тело, после треволнений дня, напряжения вечернего выступления, бокала вина, жарких объятий и быстрой разрядки нагло заняло чужую постель, освободившись от одежды и сложив её кучкой на край.

Удовлетворённый подсмотренным зрелищем, Морфей забрал к себе Флавио в одно мгновение, утапливая молодое тело в объятьях сна. Распластавшись и подгребя подушку под себя, отпихнув одеяло, Куэрда спал, бесстыже подставляя обнажённую спину и крепкие ягодицы под стыдливые подглядывания луны в окно.

***

Северино не очень хорошо запомнился допрос подозреваемого. Он задавал какие-то вопросы, перепуганный мужчина, который меньше всего был похож на убийцу, как-то на них отвечал, ординарец что-то записывал, другие стражники тоже что-то говорили. Мысли капитана в этот момент витали где-то далеко.

Точнее, не так уж и далеко, если уж на то пошло. На соседней улице, в небольшом доме, в прихожей, где еще совсем недавно он жарко целовал Куэрду, держа в руках его нежное тело. Внизу живота скатался тугой ком, мешающий думать о делах. Под конец Северино все-таки отпустил подозреваемого, не став даже задерживать его на ночь.

– Сеньор Мойя, с вами все в порядке? – спросил один из стражников, когда капитан уже был готов уходить.

– Все отлично, – соврал тот, закрывая кабинет.

Домой он вернулся глубоко за полночь. Гостиная встретила его тишиной и темнотой. Наконец-то можно было снять надоевшую форму и переодеться в свободную домашнюю одежду. Северино надеялся, что работа заставит его забыть о почти случившейся близости, но не тут-то было – едва ли его возбуждение ослабло хоть на йоту. Упав в кресло, капитан поймал себя на мысли, что, оказывается, все время своего отсутствия он тайно надеялся, что Флав будет ждать его здесь. «Конечно, а то ему заняться больше нечем», – подумал он саркастично.

Логика подсказывала, что он сейчас должен подняться в спальню, лечь на кровать и ускорить наступление завтрашнего дня, а с ним и надежд снова увидеть Куэрду, сном, но чувства шептали о том, что уснуть ему все равно не удастся… по крайней мере, пока он не сладит со своим телом.

Северино буквально повалился в кресло. Фантазии кружились в диком вальсе, подсовывая ему картинки того, что могло бы случиться, если бы их не прервали, если бы канатоходец все еще был здесь, если бы… Рука скользнула к паху и безотчетно прошлась вверх по члену.

Если говорить об эпизодах рукоблудия, то Северино не мог бы сказать, что он в этом новичок – как, наверное, и любой физически здоровый мужчина, неважно, имеющий постоянного партнера или нет. Однако и тут все не было так просто. До знакомства с Фрэнком он представлял себе то, что обычно представляют молодые люди – всяческие развратные действа с участием иногда больше чем одного человека помимо него самого, и стараясь забыть, что в жизни подобные попытки обычно скорей разочаровывающие, чем удовлетворяющие. На проклятом корабле Лэл, понятное дело, все его фантазии были обращены в сторону одного только человека. После же его смерти… логично было бы предположить, что, самоудовлетворяясь, Северино будет представлять себе того единственного, которого он когда-либо любил, но это было не так.

Фрэнк оставил в нем лишь чувство глубокой привязанности, нежности, сожаления – но не возбуждения. Пятнадцать прошедших лет Северино вспоминал о нем платонически, как поэты вспоминают о даме своего сердца – без всякого намека на мысли сексуального характера. И сами мысли о том, чтобы возбуждаться, перечитывая их библию, казались в высшей мере кощунственными. Поэтому при необходимости сбросить напряжение и дать своему организму разрядку, капитан предпочитал не думать ни о чем вообще, относясь ко всему происходящему так же, как к утренней пробежке – необходимому элементу для поддержания здорового духа в здоровом теле. Поэтому справедливо было бы утверждать, что самоудовлетворение для него стало не более чем еще одним упражнением, как фехтование, например.

Все изменилось сегодня, и у Северино не было ни малейшего желания задумываться над тем, почему именно – сейчас он хотел только одного, горя так, как не горел с черт знает какого времени. Он прикрыл глаза и откинулся в кресле, расслабляясь и давая волю фантазии. Рука пошла вниз и снова вверх, обнимая ствол возбужденного члена.

Куэрда на его кровати – обнаженный и желанный. Вниз.

Его карамельные глаза блестят ответным желанием, а мягкие губы приоткрываются, чтобы впустить жадный поцелуй капитана. Вверх.

Язык Северино скользит по шее канатоходца к ложбинке между ключицами. Вниз.

На вкус его чуть влажная кожа отдает сладостью, капитан с упоением вдыхает его запах и останавливается на его сосках, лаская их. Вверх.

Руки ощупывают тонкую талию, спускаются ниже, разводят его бедра, оглаживают их нежную внутреннюю поверхность. Вниз.

Капитан, проложив мокрую дорожку из поцелуев до самого паха, возвращается к губам Куэрды – послушным и жаждущим нового поцелуя. Руки канатоходца обхватывают Северино под лопатки и прижимают сильнее. Вверх.

Вниз, снова вверх. Дыхание участилось, движения стали быстрей и интенсивнее. Картинки в голове приобретали все большую беспорядочность: менялась обстановка, позы, даже время суток – все, что угодно, кроме одного. В их центре неизменно был стройный красивый канатоходец, его загорелое тело, его карие глаза, его сладкие вздохи.

Северино тихо застонал, кончив. Даже секс с партнером давно не давал ему такого удовлетворения – глубокого и чувственного, проникающего до самого дна души. Некоторое время он просто сидел (а точнее – полулежал), не в силах шевельнуться. Рука его по инерции все еще скользила по стволу члена – медленно и лишь слегка касаясь.

Через некоторое время, когда последние сладкие волны стихли, а воображение немного успокоилось, он все же выскребся из кресла. Бестолково и потерянно побродив по собственному дому, так и не решив, чего же он сейчас хочет (помимо канатоходца – фантазия, похоже, решила его сегодня доконать, подсовывая новые и новые сюжеты и не желая отпускать его тело из плена сладкого напряжения), капитан все же собрался спать. Быстро произведя весь необходимый вечерний туалет, он поднялся в спальню. Раздевшись догола, как обычно он это делал перед сном, Северино обернулся к кровати и замер.

Если бы Северино был художником, он бы непременно захотел нарисовать эту картину. Спокойно-холодный свет луны, обращающий мир в черно-белые тона, высвечивал линию спины нагло улегшегося на кровати Куэрды. Зачарованно устремившись взглядом по этой линии, взгляд капитана остановился на обнаженных ягодицах канатоходца, вызывающе-гладких и поджарых, словно так и ждущих прикосновения. Судя по глубокому размеренному дыханию, Флав спал сном младенца.

Он все это время был здесь, он все-таки решил дождаться капитана… Внутри Северино всколыхнулось что-то давно забытое, горько-сладкое и обжигающе-нежное, но его бедная голова была слишком занята созерцанием открывшейся красоты, чтобы анализировать непонятное чувство. Словно боясь вмешиваться в умиротворяющее зрелище, капитан тихо подошел к спящему канатоходцу и попробовал его коснуться, однако сразу же одернул руку.

Он его хотел – об этом однозначно говорил член, едва только не прижимающийся к животу от возбуждения, несмотря на то, что буквально полчаса назад он получил разрядку. Да, он хотел жаркого секса с ним – прямо сейчас, прямо здесь, на этой кровати… но при этом капитан не желал будить Куэрду – уж больно красиво он смотрелся спящим. Северино прилег рядом на кровать и обнял канатоходца, притягивая его расслабленное сном тело к себе. Не в силах отказать себе в удовольствии, он коснулся губами выступающего шейного позвонка, прикрывая глаза от наслаждения – его кожа оказалась на вкус и запах именно такой, какой он ее себе представлял.

***

Флав редко видел сны. Скорее всего, это происходило от того, что выматывался за день и мозг просто отключался, заставляя канатоходца проваливаться в чёрную глубину и тонуть в ней до утра. Спал он крепко, возможно, по той же причине. Просыпался всегда отдохнувшим и как-то разом. Одним махом, как говорил Лучи. Так, как будто бы выныривал из глубины свежий, полный сил, довольный. Не имел привычки валяться в постели, потягиваясь и добирая дремотой. Энергично вскакивал, бодрился ледяной водой, перекусывал и отправлялся по делам. Привычку рано просыпаться Куэрда приобрёл, кажется с рождением. А, не залёживаясь, вскакивать – с опытом.

Мягкие прикосновения к телу разбудили не сразу. Ещё какое-то время Коста пребывал в полусонном забытье. В нём же поймал чужие пальцы на животе своими. Погладил, пропуская между них и забирая в замок. Но поворачиваясь во сне, канатоходец упёрся лбом в капитанское плечо. Терпкий аромат чужого возбуждения коснулся крыльев носа, заставляя ресницы дрогнуть. Сквозь щёлочки приоткрывшихся глаз Флавио уловил изгиб подбородка, стёртый полутьмой угол кадыка и услужливо подсвеченную луной торчащую бусину чужого соска.

– Севвфффф, – шепот получился вкрадчивым, ползущим вслед ловким пальцам, медленно проскользившим по капитанскому бедру и замершим у самого основания члена, – капитан мой…

Куэрда намеренно, не открывая до конца глаз, приподнял голову и защипнул губами подбородок мужчины, в то время, как ладонь по хозяйски легла на возбуждённый орган, так, словно это был их не первый раз. Огладив по всей длине, вымеряя и наслаждаясь результатом, канатоходец легко оттолкнулся от кровати и оседлал своего любовника, мгновенно сбрасывая оковы сна. Тряхнув головой, намереваясь таким образом избавиться от прилипших во сне ко лбу непослушных прядей волос и сжимая бёдрами бёдра, как будто бы предотвращая попытку к бегству, Флавио наконец взглянул на то великолепие, которое заарканил.

– Тшшшшш, – указательный палец прижался к капитанским губам, – мой капитан весь ¬¬мой, – слова получались именно такими, какими хотелось, шершавыми от севшего голоса и масляными от расплывающегося внутри желания.

Коста нагнулся, забирая в кольцо собственных пальцев оба члена и едва касаясь дыханием капитанских губ, вышептал:

– Я командую. Вы – подчиняетесь… Се-ве-ри-но, – имя прозвучало, как посыпавшиеся на пол жемчужины из лопнувших бус.

Это настолько понравилось Косте, что он тихо рассмеялся и вновь повторил:

– Се-ве-ри-но…

На этом лирическое отступление закончилось, и Куэрда жадно и требовательно принялся забирать, то, что этой ночью принадлежало только ему.

Плотное кольцо пальцев вольно гуляло по рисунку проступающих под тонкой кожей вен, иногда царапая самой кромкой ногтя большого пальца по открывшимся головкам, чтобы снять наливающуюся соком бусину смазки. Упираясь другой рукой в кровать у бока любовника, Флав с упоением зацеловывал желанное тело, кое-где жаля, чтобы оставить собственные отметины, что любил делать, но редко позволял себе в свете супружеских уз партнёров. Рассыпал по груди мелкие поцелуи, затягивая в напористый рот ягоды сосков, чтобы прокатить по кромке зубов и тут же вытолкать ненасытным языком, чтобы пройти напряжённым кончиком его до самого пупка, нырнув в его ямку и вынырнув, обратно по тому же пути, пока внутри собирается в комок змей, дрожащее напряжение.

И не собирался отпускать, желая продлевать мучительные ласки, чтобы напиться капитаном вдоволь, потому что первый бокал всегда самый лучший, в нём ярче букет, насыщенней цвет и острее послевкусие. А то, что мужчина, лежащий сейчас под его командованием, продержится долго, Коста не сомневался, умело осаживая давящим жестом пальцев, и временами останавливаясь, чтобы дать контраста, чтобы вытянуть всё желание обладать до последней капли и чтобы эти тонкие упрямые губы, привыкшие сухо раздавать распоряжения, ловили судорожно воздух на самых пиковых моментах и сходились в узкую линию, терпя чужую власть над собой.

***

Несколько секунд до того, как Флав проснулся, Северино мучительно решал внутри себя дилемму – разбудить или наслаждаться сонной мягкостью и податливостью канатоходца? У всех людей свои спусковые крючки, и одним из таких вот крайне возбуждающих фетишей для капитана являлся сон партнера. Кажется, он бы вечно любовался красивым спящим мужчиной, а уж если есть возможность во время этого держать его в объятиях, так все, можно считать это точкой невозврата.

Выбор был в итоге сделан за него, включив в себя обе альтернативы – Флав проснулся, но перед этим капитану досталось несколько неповторимых мгновений его сладкого дремотного состояния между сном и явью. По коже пронеслась мгновенная волна мурашек, когда капитан почувствовал пальцы Куэрды между своих пальцев, и сжал его ладонь бережно и крепко. Северино не знал (серьезно, что вообще можно знать, когда твой возбужденный до предела член подпирает бедро отчаянно-желанного партнера?), как такое возможно, но каждое слово и каждый жест канатоходца умудрялись попасть в цель, задеть что-то очень важное, глубинное.

Когда руки Флава стали так по-хозяйски ласкать его, Северино даже не осознал, что на самом деле следует за его ладонями, прогибаясь, стараясь максимально продлить прикосновения и не желая отставать, точно намагниченный. Дыхание сбилось, стало хриплым и рваным, из груди рвались короткие тихие стоны.