Текст книги "Между строк (СИ)"

Автор книги: Лин Тень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

“Вот это я называю – голова тяжелая от алкоголя”, – иронично думал Северино, по обыкновению скидывая абсолютно всю одежду и устраиваясь под одеялом поудобнее. Впрочем, что такое “поудобнее” в его положении? Постель казалась ужасно холодной, несмотря на более чем теплую ночь и открытое по этому случаю окно. А также неудобной и одинокой – вот какой она была для капитана без привычного перечитывания его библии.

Естественно, он так и не уснул, да в принципе, он и не ожидал от себя другого. Несмотря на репутацию внешне человека из кремня, внутри Северино частенько бушевали опустошающие ураганы, унять которые не получалось ничем – ни самонастройкой, ни выходными, ни погружением в работу с головой, ни алкоголем, ни даже запахом жженых листьев каннабиса. Да, их капитан тоже пробовал в качестве крайней меры успокоения, но кончалось все тем, что он начинал сильно кашлять и спешил поскорей потушить адскую траву. Пахла эта гадость старыми жжеными тряпками, а не помогала никак – соответственно, игра не стоила свеч.

Северино бы многое отдал, чтобы обрести спокойствие в жизни, и он отчаянно завидовал людям, способным просто не думать о том, о чем думать им неприятно. Просто забыть – и отпустить. За всю свою жизнь капитан так и не научился этому важному умению. Все происходящее оставляло в его душе глубокий, подобно его шраму, ничем не стирающийся отпечаток. Он просто не умел по-другому, хоть никто бы не смог его обвинить в том, что он не пытался.

Капитан ворочался с боку на бок, закрывая глаза и пытаясь хотя бы задремать, но постоянно видел перед собой только неприятный молочно-белый туман, через который он пробирался и пробирался к желанному рассвету. Тогда можно будет прекратить эти жалкие попытки уснуть и, наконец-то заняться работой, а значит, хоть немного отвлечься от тягостных мыслей и невозможного ожидания. При одной мысли о том, что ему нужно будет как-то прожить целый день до возвращения драгоценной книги, Северино становилось нехорошо. Миллионы вариантов, что все может пойти не так, одновременно крутились в его истерзанной выжимающими до дна эмоциями голове. А не будут ли его вечером в этот самом саду при соборе вместо канатоходца ждать взирающие на него с каменными лицами служители церкви? Придет ли Куэрда вообще? Что за игру затеял этот парень, в глазах которого Северино не мог прочесть ничего, кроме того, что тот хотел ему показать?

Лишь одно капитан знал наверняка – он заплатит любую цену, какой бы она ни оказалась. Он пытался представить себе, насколько великими могут оказаться аппетиты канатоходца. У Северино были некоторые сбережения, уж на что, на что, а на бедность он никогда не жаловался. Чем больше он прикидывал, тем больше понимал, что заплатит, сколько бы Куэрда не попросил. “Только бы дело ограничилось деньгами”, – посетила его мысль. От такого, как этот циркач, можно было ожидать какой угодно “цены”.

Утро наступало так медленно, словно где-то на востоке его отчаянно тянуло за хвост, стараясь задержать, целое стадо демонов, сговорившихся о вечной ночи. И когда, наконец, краешек солнца появился над облачной линией горизонта, Северино, будучи просто не в силах больше валяться без дела, раздраженно откинул одеяло, встал, быстро привел себя в порядок и направился в кордегардию и, уж конечно же, был первым, не считая ночных караульных, которые, позевывая, предвкушали сладкий дневной сон, когда придет их смена.

День тянулся скучным караваном тревожных минут и часов, никак не желающих заканчиваться. Сотню, тысячу раз Северино сверялся – нет, еще не время, еще только-только день начался, еще только полдень, еще только обед…

Неприятным сюрпризом оказалась болтливость Андреса: один из стражников, пришедший в середине дня отчитаться за смену, хитро улыбнулся и подмигнул капитану:

– Сеньор Мойя, говорят, вас вчера видели в кабаке с каким-то смазливым пареньком. Ни одного выходного зря, да, капитан?

От хорошей взбучки а, возможно, и телесных повреждений стражника спасло только то, что к тому моменту, как Северино стремительно обернулся к нему всем телом, заставляя кожу формы отчаянно заскрипеть, тот уже покинул помещение.

“Чудненько, что и говорить”, – подумал капитан, обещая себе устроить Андресу хорошую головомойку. Он уже предчувствовал разговорчики и тихие хихиканья на тему того, что “седина в голову – бес в ребро”, хотя это было бы и не совсем справедливо – седым он стал куда раньше обычно назначенного людям срока, а тот самый “бес” отбесился в нем в тот момент, когда он пообещал себе больше ни за что, ни под каким предлогом не выходить в море.

“Да пусть думают, что хотят”, – решил он, наконец, все же не отказываясь от идеи дать Андресу понять, что лучше бы ему научиться применять свой вертлявый язык к делу, а не к распусканию пустых слухов. Однако это, как и следовало ожидать, мало помогло. Следуя своей параноидальной натуре, к вечеру Северино был абсолютно убежден в том, что любые шепотки и смешки, конечно же, просто непременно обращены в его сторону. Что все до единого уже обсуждают внезапную (а может, не такую уж внезапную? может, просто раньше он не был замечен?) страсть капитана к симпатичным молоденьким парням. Он сжимал кулаки и рычал в бессильной злобе, где-то глубоко внутри осознавая, что ему не было бы до подобных вещей никакого дела, будь с ним его утешитель – его драгоценная книга. Он бы и не обратил на подобное внимания и не придал бы никакого значения, будь он не таким нервным сегодня.

Наконец-то седьмой час неспешно, точно издеваясь над Северино, приблизился к городу, заставляя лавки, магазины и рынки закрываться, а двери трактиров – приветливо распахиваться, жадно глотая уставших за день посетителей, принимая их в свое дымное полутемное нутро. Не в силах больше ждать, капитан подскочил и быстрым шагом направился к обозначенному канатоходцем месту, осознавая, что вообще-то еще слишком рано. Наверное, он просто надеялся своим быстрым шагом как-то поторопить приближение заветного часа.

Сад при соборе пустовал. Северино осторожно прошелся по тропкам, высматривая возможных недовольных дьявольским обращением со священной библией служителей церкви, однако никого не обнаружил, в том числе канатоходца. Он замер, словно обратившись в статую из векового песчаника и стал ждать. В душе его царило мало с чем сравнимое опустошение – на волнение уже просто не осталось сил.

***

Вернувшись в лагерь циркачей, Флавио первым делом укрылся в своем отгороженном углу и, зажегши свечу, в её неровном свете выудил из-за пазухи чудо-библию. План Косты был простым и эффективным. Аккуратно, с помощью ножа, Куэрда отделил старую обложку от листов. Поставив на импровизированный стол, сделанный из ящика, глиняную миску, канатоходец уложил в неё обложку, сверху порвал какие-то найденные в округе бумажки и поджег. Фолиант горел неохотно, словно сопротивляясь. Но Коста терпеливо дождался, когда от обложки станется обугленный корешок и потушил его, бросив на пол и затоптав ногой.

Потом Куэрда осторожно вытащил лопнувшие нити, скрепляющие старые листы. Отделил первые три и, завернув в платок, перетянул легонько шнурком. Остальное Флав тщательно спрятал. Закончив с насущными делами, Коста улёгся спать.

В ту ночь канатоходец спал сном младенца. И даже утром встал в отличном настроении. Насвистывая что-то игривое, Флав успокоил старика Пиро, продемонстрировав ему вчерашнее изделие – а именно обуглившийся корешок злосчастной библии.

Весь день канатоходец думал о строках, что зачитал ему тогда старик. Воображенье рисовало то молоденького падре, то убелённого сединами монаха, пишущего запретные слова. То тайное свидание в исповедальне или в саду под тенью буков, где два голоса шептали друг другу о чувствах. То два горячих тела, сплетающихся вместе в греховной страсти. Флав даже представлял себя на месте любовника святоши, сошедшего с прямой дороги в Рай. Пару раз представил было Мойя, да так, что пришлось дать волю собственным рукам, чтобы не отягощать штаны и не смущать чужие взгляды.

Но чем ближе становилось время встречи, тем больше Коста нервничал. «А если не придёт? А если с собою приведёт кого-то? Если решит взять всё же силой?».

Канатоходец стал дёрганным, из рук валились кольца, и тонкий канат под ногами то слишком прогибался, то наоборот, натягивался режущей струной. На репетиции Флав несколько раз сорвался (хорошо, что с двухметровой) не только с высоты, но и на мальчишек, вьющихся под ногами и помогающих готовить номера.

Без четверти семь канатоходец положил отобранные листы за пазуху, накинул плащ и двинулся в сторону Главного собора.

Куэрда опоздал. Виной тому оказался Лучи – мальчишка-вор, доставший канатоходцу библию. Ящерка издалека заметил Косту и через всю улицу закричал, привлекая внимание Флавио. Куэрда хотел сделать вид, что не услышал, но Лучи догнал его и, заискивающе смотря в глаза, стал расспрашивать о книге. Канатоходцу пришлось уверить мальчишку, что библия не представляла интереса, но за труды воришка выклянчил петушка на палке.

Избавившись от назойливого эскорта, Куэрда быстрым шагом преодолел площадь и, выйдя к собору, шмыгнул через его ворота в сад.

Он не сразу увидел капитана, пришлось побродить по дорожкам и побранить себя за то, что так размыто назначил место встречи. Но когда среди деревьев мелькнула его фигура, сердце Косты подскочило, как будто бы ему поддали. Канатоходец остановился на мгновенье, и пока начальник городской стражи не видит, словно решаясь ступить на канат, медленно вдохнул и так же медленно выдохнул. Флав убедился, хотя бы визуально, что капитан один и обозначил себя приветствием:

– Сеньор Мойя, доброго вечера, – он перешёл сразу по траве игнорируя красиво выложенные камнями дорожки, – рад видеть вас в здравии, и позвольте принести свои извинения за то, как мы расстались, но эта мера была необходимой, согласитесь?

Куэрда улыбнулся, всматриваясь в лицо визави. И тут же перешёл к делу.

– Да, думаю, тянуть не стоит, – он кивнул на несколько стоящих поодаль группкой деревьев и зашагал туда, на ходу рассказывая всё, что хотел, чтобы мужчина знал о сделке.

– Увы, мне пришлось спалить обложку библии, но думаю, что от этого она не станет менее ценной для вашего просителя. Ведь суть её не в «одёжке», не так ли? – Флавио задавал риторические вопросы и не давал времени на них отвечать.

– Я так же взял на себя смелость разделить сей ценный фолиант на группы листов – нить, служившая скреплением его, совсем прогнила, но это тоже к сути не относится, – канатоходец, наконец, достиг своей цели и расстегнув плащ, кинул его на землю под деревья, сел, жестом приглашая капитана присоединиться, – я обещал что отдам книгу, но не давал слова, что это сделаю сразу и всю.

Коста достал из-под рубашки платок и развязал шнурок.

– Я так же сказал, что за неё потребую плату, но денег мне не надо.

Он небрежно скомкал платок и сунул обратно за пазуху, листы положил на колени, аккуратно разгладил смявшиеся чуть углы.

– Так вот, – тут он взглянул прямо в лицо капитану, как будто бы пытался сшить в единую паутину все куски этой ситуации, – раз вы являетесь представителем владельца этого чУдного документа, значит, пользуетесь его безграничным доверием. Плата, которую я хочу от него, по сути, не будет сеньору ничего стоить, – Флав лукаво улыбнулся и черти заплясали в его глазах, – я не узнаю ни его имени, которое он так боится открыть, ни должности, ни рода, но я хочу знать каждое слово, написанное его рукой и рукой его любовника.

Куэрда накрыл ладонью три листа, лежащих на коленях, словно прерывая эфемерную попытку забрать их.

– Ещё раз повторюсь, владельцу не будет это стоит ни монетки. Инкогнито его не пошатнётся. Вы, – Коста ткнул пальцем в капитана, – будете читать мне это и получать обратно по частям, передавая дальше в хозяйские руки.

Он снова, как в кабаке, приложил палец к губам, призывая к молчанию. Взгляд стал жёстким, голос приобрёл упрямые нотки.

– Не смейте говорить мне, что не владеете языком, иначе мне придётся пригласить на эти встречи того, кто им владеет. Не думайте, что сможете нести сплошную чушь, имитируя чтение и провести меня. Не мечтайте о попытках последить, где я храню «потерю». Иначе, каждое ваше действие, такого толка, будет наказано отправкой одного листа в кафедральный собор. Там, думаю, что быстро разберутся, что с ними делать.

Флавио по-птичьи нагнул голову, не отрывая взгляда смотря на эмоции, возникающие на лице собеседника, и протянул ему три листа.

– Я считаю, что вам не надо даже советоваться с «растеряхой», ибо мои требования ничто, по сравнению с тем что, я мог попросить, ведь циркачи народ не богатый, но извращённый на фантазию.

========== Часть 2 ==========

***

Сердце Северино екнуло, когда он услышал слова циркача и увидел отделенные страницы.

– Что… – у него что-то перехватило в горле, мешая ему говорить внятно, поэтому это получилось каким-то жутким полушепотом-полухрипом. – Что ты сделал с ней?..

Капитан уставился на канатоходца в отчаянии. Дыхание остановилось, сердце пропускало удар за ударом. Ему казалось, что парень ударил его в грудь ножом – точно, прицельно, намеренно. Он в бессилии сжал кулаки, едва сдерживая крик. Этого просто не может быть, нет, нет, почему это происходит? Это всего лишь дурной сон…

Северино чувствовал себя так, словно на его руках вновь и вновь, задыхаясь в собственной крови, мучительно умирал Фрэнк. И это в некотором смысле действительно было так – умирал последний его кусочек, последнее напоминание о нем… обложка, которой когда-то касались ласковые пальцы священника, страницы, которые когда-то были исписаны его заботливой рукой…

– Зачем… зачем вы сделали это, сеньор? – Северино не присел рядом с Куэрдой, он буквально упал на траву, закрыв лицо руками и, конечно же, выдавая себя с головой.

Все равно. Теперь уже все равно. Он плохо улавливал дальнейшие слова канатоходца, едва понимая, о чем тот говорит. Может, и лучше было бы, чтобы парень теперь сообщил “куда следует”, может пусть бы его взяли под белы рученьки и отвели на плаху. Какая теперь разница?

Северино шумно выдохнул и убрал руки от лица. Не глядя на Куэрду, он забрал жалкие три листа – все, что осталось от его души.

– Хорошо, сеньор канатоходец. Вы выиграли. Я прочитаю вам все, что вы хотите слышать, – тихо сказал капитан. Его тон был похож на негнущийся брусок, и казалось, сами слова издают деревянный звук, падая на камни.

Похоже, ему все же придется испить эту горькую чашу до дна. А что еще оставалось? Казалось, он целую вечность разворачивал листы, хрупкая просоленная бумага шелестела в онемевших пальцах душераздирающим громом. Он помедлил, прислушиваясь к тишине сада, стараясь выхватить хоть какие-то звуки из нее. Ни на какие чувства Северино уже был способен, поэтому после краткой паузы он начал:

– “Я пишу это тебе, потому что не могу больше молчать. Это проклятое место, ты никогда не должен был попадать сюда. Ты не отсюда, ты другой, и это знание разрывает мое сердце каждый миг, когда я встречаюсь с тобой взглядом. Мы здесь все рабы, пленники, но не ты. Ты… свободный. Я читаю это в твоем взгляде, в твоих жестах. Запомни одно – никогда не забывай своего настоящего имени, что бы ни случилось. Я почти забыл свое, но твои глаза заставили меня вспомнить, кто я. Пожалуйста, смотри на меня. Смотри на меня еще и еще, мне кажется, если ты прекратишь смотреть на меня, я потеряю свою душу, я навсегда продам ее в рабство морской дьяволицы. Пожалуйста, не отводи взгляда, пожалуйста, спаси меня…”.

Дальше несколько его собственных строк были размыты, однако Северино и так знал, что в них говорилось, поэтому он, не останавливаясь, прочел дальше:

– “Я бы никогда не попал сюда, если бы не ты. Почему ты вмешался, почему не дал дьяволице закончить то, что она начала? Ответь мне, зачем?”, – и тут же убористый аккуратный ответ: – “У меня нет ответа на твой вопрос, кроме того, что я уже дал. Если бы она убила тебя, она бы каким-то образом убила и меня тоже – не телесно, но духовно. Я не знаю, пожалуйста, не спрашивай меня, я действительно не знаю! Я увидел тебя и понял, что… черт побери, ничего я не понимал! Ничего я не думал! Я не знаю, почему я сделал то, что сделал, пожалуйста, не спрашивай меня больше об этом, прошу тебя”, – и тут же его строки: – “Прости… я вижу в твоих глазах невыплаканные слезы, и меньше всего я хочу, чтобы в этом море множились соленые капли – твои соленые капли… пожалуйста, не плачь. Твои глаза слишком красивы для слез. Серые, как хмурящееся небо, под которым скользит по волнам наша грешная колыбель. Я не хочу покидать этот мир до тех пор, пока вижу тебя и твои глаза. Когда ты смеешься, я вижу веселые огоньки в глубине твоих зрачков, и они напоминают мне о доме, о тепле материнских объятий. Говорил ли тебе кто-то, как ты прекрасен? Говорил ли про солнце в твоих волосах, про улыбку цвета заката и музыку твоего смеха? Я бы мог смотреть на тебя вечно”. – “Пожалуйста, смотри, не отводи взгляда”, – таков был ответ, – когда я встречаюсь с тобой взглядом, мне кажется, что самая большая в мире волна поднимает меня вверх, выше и выше, и я готов достать до неба. Я бы хотел прикоснуться тебя, держу пари, ты на ощупь словно сами небеса. Но что будет, если я однажды упаду? Мое сердце разобьется так, что никакой смолой не проклеишь…” – “А ты и не упадешь. Я тебе обещаю”.

Северино не распознал того момента, когда начал плакать сам. Не было ничего, что обычно предвещает слезы – ком в голе, жжение в глазах. Теплая влага небольшими потоками просто катилась и катилась по его щекам. Он понял, что происходит, только когда одна из капель угодила ровно на листочек, добавляя ему горечи. Порывисто вздохнув, капитан спрятал листы за пазуху и уставился в подступающий вечер. Он совершенно забыл, что не один.

***

Эротичное развлечение с львиной долей смущения и похоти закончилось сразу, как только Коста увидел, как изменился в лице капитан. Флав не ожидал, что его мелкий шантаж обернётся такой горькой болью. Коста готов был сквозь землю провалиться, но язык не поворачивался останавливать. Впору было подняться и бежать, бежать подальше от этого места от этого человека, потому что канатоходец словно захлёбывался, попав в глубокое озеро.

От сомнений не осталось и следа – книга капитана. Слёзы. Тихие, от этого ещё более горькие, привели Куэрду в окончательный ступор. Слова, прочтённые начальником городской стражи эхом прокатывались внутри, не оставляли шанса на оправдание. То ли старый Пиро что перепутал, то ли перевёл не точно, то ли добавил красок, но то, что читал капитан, совершенно не походило на то, что озвучил старик. Скорее всего, Мариньё по-своему интерпретировал текст и вольно пересказал, добавив своего отношения, но и это не оправдывало Косту.

В тишине сада, когда затих голос Мойи, Флав боялся вздохнуть. Птицы перелетали с ветку на ветку, готовясь устоится на ночлег, ветер ласково облизывал кроны деревьев и дарил разгорячённой земле долгожданную прохладу вечера, солнце окрасилось румянцем и стелило свои алые лучи по крыше собора, а Коста видел лишь солёную каплю, расползающуюся по старым чернилам.

– Я отдам вам книгу, – выдавил из себя канатоходец. – Простите.

Получилось очень тихо в отличие от бравады, произнесённой до этого. Куэрда не знал, слышал ли его капитан и боялся дотронуться до него, как будто бы случись это, и мужчина рассыплется, как песчаная фигура.

Флавио встал и собрался уходить, как где-то справа раздался звонкий мальчишеский голос. Ящерка, узнал канатоходец, и тут же на открытое пространство, тяжело дыша, выкатился Лучи.

– Флав! Флав! – лицо воришки раскраснелось, по вискам катились капли пота. – Флав! – мальчишка в волнении всегда называл канатоходца по имени. – Он забрал твою сумку!

Коста похолодел.

– Какую сумку? Кто забрал?

Лучи запрыгал рядом с канатоходцем, совершенно не обращая внимания на капитана.

– Мы с Игло кидали в него камнями, чтобы он отпустил, но он забрал, забрал сумку с пряжкой он не отпустил, Флав! Мы не виноваты, не виноваты!

Лицо канатоходца пошло красными пятнами. Куэрда поймал мальца за грязную рубаху и так тряхнул, что тот звонко клацнул зубами, а ноги его на миг оторвались от земли и гибкими верёвочками чиркнули по травинкам.

– Кто забрал Лучи!? Как?!

Коста всегда был аккуратен с вещами и терпеть не мог, когда кто-то брал их. Но сейчас вопрос не стоял зачем, почему, как, Флавио главное было знать – кто?!

– Кто забрал!?

– Птица, – выпалил мальчик и уставился, почти не моргая, на канатоходца.

– Какая птица?

Куэрда почувствовал себя героем какого-то странного спектакля. Возможно, он спал и всё, что происходит ему сниться. Флав сжал плечи Лучи.

– Какая птица, Ящерица?

Мальчишка скривился и попытался вынырнуть из цепкой схватки канатоходца.

– Это не я. Это Игло придумал. Он сказал, что для взятия крепости нужен вал побольше. Я говорил ему, что у тебя ничего брать нельзя, но Иглу сильнее, он меня заставил. Он сказал, что мы аккуратно и что ты не узнаешь, и он сам принёс её. Я только подтащил два ящика для обороны башни, а вал… это он положил её на самый верх вала. Я не хотел, я говорил…

Флав тряхнул мальчишку снова.

– Какая птица!? – рявкнул он.

Лучи икнул и шмыгнул носом.

– Ка-кажется орёл.

Коста нахмурился, пытаясь сообразить хотя бы что-нибудь. Как сумка вообще попала из шатра на улицу? И почему какая-то птица покусилась на поклажу? Где теперь искать её?

Коста выглядел таким растерянным, что Ящерка, подсуетившись, разжал аккуратно пальцы канатоходца и, выскользнув, отошёл на полшага.

– Я бежал за ней, Флав, – мальчишка переступил с ноги на ногу. – Я думал, что она отцепиться и упадёт, – он заглядывал в лицо. – И она упала, Флав. Но я… я не могу достать… высоко.

– Где? – Куэрда с надеждой посмотрел на мальчишку.

– Она застряла… – Лучи скорбно свёл брови. – Застряла на крыше… башни ратуши.

Башня городской ратуши была чуть ниже Кафедрального собора. Высокая готическая крыша представляла собой почти гладкий конус, покрытие которого от времени кое-где пошло как будто бы заусенцами. Крышу давно не ремонтировали, слишком высоко и затратно. Значит там, на одной из зазубрин, покоилось «сокровище» Косты. И не только его.

Флав обернулся в сторону капитана.

– Книга в сумке…

Теперь канатоходец оказался в одной с капитаном лодке, если можно было так сказать. Принадлежность сумки легко установить, а вот принадлежность книги внутри неё можно было отнести к кому угодно.

Красные пятна на скулах Косты сменила мертвенная бледность, канатоходцы, не смотря на свою популярность среди населения, были не слишком в чести у церкви.

– Я её достану… – покусав губу и прикидывая, что для этого нужно, не совсем уверенно пообещал Флав. – Достану, только мне нужна ваша помощь – арбалетчик с тяжелым арбалетом, способный более чем хорошо стрелять и разрешение на цирковой номер, с использованием городской ратуши…

Он сжал губы, выжидательно смотря на капитана. Во взгляде тщательно прятал неуверенность и надежду.

– Поможете?

***

Северино ушел в свои мысли, в свои воспоминания, перестав обращать внимание на что бы то ни было. Он часто слышал выражение, что “время лечит”, но, по-видимому, оно все-таки не являлось неким беспристрастным лекарем, желающим помогать от души, всем и сразу. Время скорей представлялось капитану переборчивой капризной девицей, по каким-то невероятным причинам выбирающей на излечение одних, и оставляющей умирать других.

Нет, Северино был вполне себе жив, вот только пятнадцать лет не стерли его чувств ни на йоту. И всякий раз, как он начинал перечитывать знакомые строки, он слышал соленый ветер и чувствовал убаюкивающие волны. Именно поэтому он редко доставал книгу на людях – слишком велик шанс полностью погрузиться в свое прошлое и перестать адекватно воспринимать реальность.

Однако, услышав звонкий мальчишеский голос, капитан дернулся. Он поднялся на ноги – чужое присутствие заставило его собраться. Северино весь напружинился и напрягся, его тело перешло в режим повышенного внимания – он отчетливо слышал и понимал каждое слово из диалога Флава (по-видимому, так канатоходца звали по-настоящему) и Лучи. Недавние эмоции оказались забыты в один момент. Ну, то есть, не забыты, конечно же, а всего лишь оставлены “на потом”, как это обычно и бывало – на тот момент, когда можно будет безопасно их пережить, когда рядом не будет лишних наблюдателей. Сейчас на чувства не было времени, сейчас нужно было действовать.

Ситуация складывалась более чем интересная, даже в самом странном сне Северино не мог бы представить себе такого поворота. Книга в сумке, сумка на крыше, крыша на башне, а башня, как водится, высоко…

Капитан кивнул канатоходцу:

– Идемте, – он быстрым шагом направился к выходу из сада в сторону кордегардии. Если Куэрде понадобится арбалет, его можно взять только в оружейке. Мальчишка проводил их взглядом.

Северино сразу взял энергичный темп – время сейчас играло ключевую роль. Некоторое время они шли молча, затем капитан обернулся на своего недавнего шантажиста – а ныне соратника, пусть и поневоле.

– Каков ваш план? Расскажите мне подробно, – коротко сказал он, и только тут понял, что на его лице все еще блестят слезы.

Чувствуя себя ужасно неловко, он отвернулся и быстро вытер глаза, надеясь, что Куэрда ничего не заметил. Надежда, конечно, была слабой, учитывая все, что произошло. Мало того, что теперь циркач знает его самую главную тайну, мало того, что он знает, как именно они разговаривали с Фрэнком – как будто этого может быть мало! – он знает, что он, Севэро, не такой уж и каменный, как про него говорят.

Чувства всегда казались Северино чем-то постыдным – скорей всего, в нем говорили годы дрессировки на корабле морской дьяволицы Лэл. Он все еще помнил, как это было сложно – заставлять себя не смотреть на Фрэнка ласково, не улыбаться ему, и, уж конечно, не касаться его, если кто-то мог их увидеть. Долгими изматывающими тренировками он заставил себя быть сдержанным, и это умение просочилось в его дальнейшую жизнь.

Северино старался больше не встречаться взглядом с канатоходцем, чувствуя, что к щекам прилила кровь. Он и злился, и сердился, стыдился своей недавней слабости – и все это сразу. «Спасибо, бабуля, кем бы ты ни была», – в который раз возблагодарил он свои американские корни за красноватый цвет лица, маскирующий эмоции и не раз выручавший его и раньше.

***

Флавио боялся, очень боялся, что начальник городской стражи откажет в помощи. Это как кара небесная. Тут же нашла провинившегося и из победителя сделала его побеждённым, поставив перед бывшим пленником на колени.

Вероятность того, что капитан решит отомстить, была. Коста не знал, насколько она может превысить желание получить книгу, но опасения, что сеньор Мойя пожертвует своей библией ради сладкого чувства мести оставалась. И те несколько секунд, когда капитан принимал решение, были для Куэрды невыносимо долгими. И вот, долгожданный кивок. Начальник городской стражи сразу как то подобрался, и без промедления начал действовать.

– Жди меня у шатра, – буркнул Коста мальчишке, – и молчок, понял?

Лучи кивнул, провожая взглядом пару мужчин, направившихся к выходу. Потом сорвался с места и побежал к лагерю циркачей.

Видно было, что капитан привык держать всё под контролем и был уверен, что каждое его распоряжения выполняется неукоснительно. Флав шёл за ним, обдумывая зыбкий план, когда Мойя вдруг остановился и потребовал поставить его в известность относительно дальнейших действий. Куэрда не был уверен, что всё выгорит. План был шит белыми нитками, но времени «вышивать крестиком» не было.

– Значит так, – начал канатоходец, подходя поближе и собираясь с мыслями, – на башню ратуши можно попасть двумя способами. Первый: обосновать своё желание достичь крыши какой-либо веской причиной. «Там моя сумка» явно не подойдёт, а только привлечёт лишнее внимание. Второй: цирковой номер во славу… – здесь Куэрда запнулся, стараясь придумать в чью славу можно так рискнуть жизнью, и не подобрав ничего подходящего, продолжил: – Города, например. Для этого, думаю, нужно разрешение бургомистра.

Флав обернулся в ту сторону, где над особняками высилась крыша ратуши, несколько минут посмотрел на то, как заходящее солнце цепляется своим краем за шпиль. Сумки отсюда видно не было, и Коста даже усомнился, что она до сих пор там. Возможно, она зацепилась с другой стороны. Это было хорошо, потому что со двора легче вынести что-то незаметно.

– С края крыши ратуши, а возможно с крыши соседнего здания, это будет зависеть от угла наклона, можно протянуть канат, зацепив его за шпиль. Для этого нужен искусный арбалетчик. От его искусства стрельбы зависит успех номера.

Куэрда не стал упоминать, что от этого зависит не столько номер, сколько его жизнь.

– Я пройду по канату до шпиля. Шестом столкну до нижнего яруса башни сумку. Пока все будут глазеть, Лучи подхватит и вынесет.

Коста внимательно посмотрел на капитана, словно оценивая, какое впечатление произвёл на него план и готов ли он действовать согласно ему.

– От вас мне нужен арбалетчик и разрешение. Остальное я беру на себя. Как только сумка вернётся ко мне, книга вернётся к вам.

О риске того, что он может сломать себе шею, и тогда уже сумка не будет иметь для него никакого значения, Флав предпочёл не думать. «Прогулка» по наклонному канату – самый сложный трюк, и Коста на представлениях никогда не показывал такое, хотя во время репетиций он тренировал этот навык. Но одно дело гулять «под куполом цирка», пусть это пять-семь метром, а другое пройти над крышами города. Но сомневаться в себе было нельзя. Никак нельзя.

– На подготовку у нас есть время до завтра, – Флав ещё раз обернулся на заходящее солнце, – если с разрешением выгорит, то сумка будет у нас.

***

– Вы убьетесь, – ответил Северино, выслушав безумный план.

Это было сказано не вопросительно, не восклицательно, а просто как спокойная констатация факта, и оттого фраза получилась жутковатой. Он в красках вообразил себе, как Куэрда пойдет по наклонному канату. Да не просто какому-то «слегка» наклонному – там получится полноценный угол, разница в высоте ратуши и окрестных здания была приличная. Видение, как бы он его ни крутил, заканчивалось переломанным телом в луже крови. Конечно, капитан имел счастье наблюдать мастерство этого юноши во всей красе – он владел своим телом не хорошо, но восхитительно. Но если у Северино еще осталась хоть капля пространственного мышления – этого недостаточно.