Текст книги "Между строк (СИ)"

Автор книги: Лин Тень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

За первый год они не причаливали к берегу ни разу, не считая тайного места в архипелаге скалистых островов, затерянных в Атлантике, а также пиратских точек для чистки, починки корабля и пополнения запасов еды и воды, откуда возможность побега исключалась полностью. Ну а затем произошло кое-что, что отбило у Северино охоту строить дальнейшие планы побега.

Его звали Фрэнсис, и он так и не смог ответить на столько раз заданный ему прямой вопрос: “Зачем”. Он лишь улыбался и молчал. Он был родом из Роттердама, и его корабль захватили как раз в тот момент, когда он готовился стать миссионером в Новом Свете – около пяти лет назад. С тех пор он стал важнейшей частью экипажа – Лэл действительно оказалась на удивление богобоязненной, и не смогла убить священника.

Стоило сказать, что бога и его заповеди Лэл понимала весьма по-своему. Подобно шлюхе, искренне считающей себя дарительницей спасающей мир любви, Лэл воображала, будто своим разбоем делает богоугодное дело. Ее главным аргументом всегда было: “Если бог позволяет мне грабить корабли, значит, он хочет, чтобы я делала это”. Ее вера была столь крепка, что за все годы, проведенные с ней рядом, Фрэнсис так и не смог ее разубедить. Да и тяжело говорить о спасении души, когда к твоему горлу приставлен кортик, удерживаемый безжалостной черной рукой.

О самой Лэл известно было очень мало даже наиболее приближенному к ней Фрэнсису. Ходили слухи, что она – одна из африканских рабынь, которую когда-то продали в Америку. Никто доподлинно не знал, как она не просто сбежала, но еще и обзавелась кораблем и командой, а если кто и догадывался, то помалкивал – за неверно сказанное слово скорая на расправу Лэл карала незамедлительно. А в том, что она это слово услышит, можно было не сомневаться – “ушей” на этом корабле у нее было много. Частенько доносы кончались кровавыми пытками – и не всегда в роли пытаемого оказывался тот, на кого донесли, доносчики страдали не меньше. Что, впрочем, не останавливало людей от того, чтобы продолжать информировать капитаншу о настроениях экипажа. У Северино создалось впечатление, что команда испытывала какое-то извращенное наслаждение от такого с собой обращения.

В любом случае, его куда больше волновало, что он держит Фрэнсиса за руку и зовет его по имени, чем вся его дальнейшая жизнь. Именно Фрэнсис и мысли о нем помогали ему все это время помнить себя и свое прошлое и не отрекаться от мыслей о будущем. Редкие моменты, когда они были вместе, помогали Северино сохранять разум и не обезличиваться до еще одного прихвостня Лэл, Делавара.

– Однажды мы с тобой ступим на твердую землю, и забудем эти годы, как кошмарный сон, – проговорил он, сонно щурясь на звезды.

Корабль причалил к секретному месту, и команда разбрелась по острову. Можно было не опасаться, что кто-то увидит их вместе, а просто лежать на песке и слушать прибой.

– Ты опять? – улыбнулся Фрэнсис.

– Не говори мне, что это невозможно, – выдохнул Северино. – Я не люблю, когда так говорят.

– Ты отлично знаешь, что нас обоих повесят, как только мы приблизимся к любому цивилизованному городу. Мы пираты, Сев. Смирись с этим.

– Не люблю мириться, – сказал тот в ответ, точно обиженный ребенок.

Оба засмеялись. Фрэнсис достал потрепанную библию с тисненым и когда-то золотым крестом на обложке и с половиной выдернутых страниц, открыл ее и с любовью провел пальцами по странице, исписанной кривым и неграмотным почерком Северино. В первый год общения они боялись приближаться друг к другу – реакция Лэл на подобную связь была бы очень предсказуема, и она не понравилась бы ни одному из них. Так что они использовали библию Фрэнсиса для своеобразной переписки. Иногда Фрэнсис вырывал листы, писал на них послание и потихоньку передавал их Северино, иногда он писал прямо в книге, “забывая” ее там, где ее мог найти только тот, кому она предназначалась. Чернила, а чаще графитные следы виднелись через каждую строчку.

– Ты не боишься, что Лэл однажды узнает, во что превратилась твоя библия? – отрешенно спросил Северино.

– Она не заглядывает в нее, да и вообще сомневаюсь, чтобы она умела читать. Она считает, что излишняя ученость – это грех, если только ты не миссионер, – пожал плечами Фрэнсис. – Послушай, – он вдруг рывком сел, заставив Северино последовать за ним в безотчетном желании быть рядом. – Если ты все еще думаешь о честной жизни, почему ты не сбежишь? Лэл доверяет тебе и отпускает тебя на берег.

– Ты отлично знаешь, почему, – Северино опустил глаза.

Да, он упустил множество отличных возможностей сбежать и, возможно, начать жизнь с чистого листа – потому что он наотрез отказывался уходить без Фрэнсиса, который притягивал внимание Лэл чересчур сильно, чтобы его можно было взять с собой. За два года такой возможности не выдалось ни разу. И каждый раз он встречал Делавара со слезами не на глазах, но в сердце. Северино отлично знал, что его мучает – он хочет, чтобы дорогой ему человек, наконец, избавился от этого кошмара и зажил нормальной жизнью, но и продолжать жить под гнетом Лэл без него он не хотел.

Северино самого каждый раз рвало на части – с одной стороны он все еще иногда думал о возможностях побега, с другой – не все ли равно, чем заниматься, пока он рядом с Фрэнсисом? И все же собственные преступления не давали ему покоя.

– Ты думаешь, меня возьмут в рай? – спросил Северино вдруг, как бы продолжая свои мысли.

Фрэнсис пожал плечами, и его взгляд погрустнел.

– Не знаю. Я давно не верю в рай и бога, – промолвил он тихо.

– Но ты же священник! – удивился Северино. Эта информация была для него новой – раньше они никогда не говорили о вере и религии.

– Осквернивший самое святое – библию, – горько усмехнулся Фрэнсис. – Вступивший в запретную связь и пять лет безучастно наблюдавший за жестокими грабежами и убийствами. Не смеши меня, – его голос стал холодным и отрешенным. – Я пират. И ты тоже пират. Смирись с этим. До тех пор, пока Лэл везет – везет и нам с тобой. Однажды мы столкнемся с кораблем, на котором будет в десять раз больше военных, чем нас, жалких моральных калек. И наши с тобой шеи почувствуют всю силу правосудия. И мы с тобой будем болтаться рядом – это, конечно, успокаивает, да.

Северино зажмурился так сильно, что перед глазами поплыли круги. Самое страшное было в том, что трезвой частью своего сознания он понимал – Фрэнсис прав от первого до последнего слова.

– Нет, – прошептал он одними губами. – Так не будет, Фрэнк. Я тебе обещаю.

И “так” действительно не было. Но иногда Северино думал, что “так” было бы куда лучше.

***

– Нам нужно на верфь. Мы течем, как дырявое корыто.

Лэл, казалось, не обратила внимания на слова Северино, продолжая вглядываться в карту и хмуриться. Последние месяцы были совсем не прибыльными, а попадающиеся корабли содержали что угодно, кроме золота. В последней схватке экипаж вообще сильно измотался, потери были огромными – одиннадцать человек, а новых взять было неоткуда, ни один из пленников не присоединился к команде. Дела шли не очень хорошо, и вдобавок ко всему в трюме открылась сильная течь.

Конечно, не впервой, что уж там. Северино уже привык к тому, что, спускаясь в трюм, он вынужден мочить ноги, но сейчас все выглядело серьезно. Корабль давно не ремонтировался, требовалось проклеить все доски днища перед следующим рейсом. “А хорошо бы сразу новый корабль”, – думал Северино каждый раз, спускаясь в трюм и матерясь на всех известных ему языках.

Кстати, официальным языком на корабле считался английский, и Северино не смог бы вспомнить, когда он последний раз говорил на родном языке. Периодически слышалась французская и немецкая речь – от разных членов команды, но, похоже, испанцем Северино был единственным. Лишь иногда, в краткие минуты вдвоем, он разговаривал с Фрэнсисом на голландском – очень плохо, с запинками, но все же тот улыбался, а значит, усилия Северино были не напрасными.

– Лэл, – Северино обратился к капитанше снова.

Боцман по кличке Здоровяк, стоящий справа от чернокожей бестии Лэл, одобрительно проворчал:

– Делавар прав. Оглянуться не успеем, как пойдем на корм акулам. Надо поворачивать назад.

Северино набрал в грудь воздуха, чтобы продолжить аргументированно объяснять Лэл ситуацию, однако не успел и рта раскрыть – из “вороньего гнезда” раздался пронзительный свист – короткий-длинный-короткий. Условный сигнал означал, что на горизонте корабль. Лэл подняла взгляд от карты и кивнула:

– Последний бой, Делавар. После него берем курс на ближайшую верфь.

Северино пожал плечами и вышел из кают-компании, где они до этого и обсуждали дальнейшие планы. Команда привычно готовилась к бою, предвкушая скорую наживу. Северино поймал взгляд Фрэнсиса – тот был чем-то озабочен. Он улыбнулся, надеясь поднять священнику настроение, но тот лишь произнес одними губами:

– Это плохо кончится, Сев. Плохо.

***

“Мы все умрем здесь”.

Эта мысль была спокойной, как воды вокруг. Ситуация складывалась самая что ни на есть паршивая. Золота на захваченном корабле не оказалось, и все, чем команда смогла поживиться – едой и пресной водой, а также несколькими сундуками с одеждой и личными вещами. Фрэнсис точно чувствовал – пытался отговорить Лэл брать пленников, но ее желание собрать вокруг себя пестрый цирк оказалось сильнее. Среди захваченных в плен были самые разные люди, и больше всех ей приглянулся пожилой одноглазый метис – таких на корабле еще не было.

Фрэнсис немного понимал в медицине, и обратил внимание капитанши на то, что захваченная команда очень малочисленна и болезненно выглядит, к тому же они сдались практически без боя. Все это должно было насторожить Лэл, но она осталась при своем мнении.

Следующее же утро принесло с собой мертвый штиль. Небо голубело, солнце улыбалось с небес, точно насмехаясь над затерянной на бескрайних океанских просторах хлипкой скорлупкой, полной живых (пока еще) людей. Вода была прозрачной, так что можно было видеть размытые тени плавающих рыб – мелких и крупных, ожидающих скорой подачки. Жара валила с ног, заставляя людей изнемогать, лежа на палубе пластом.

Как будто этого оказалось мало – в трюме стремительно начали умирать пленники. Еще вчера они были живы – на следующий день едва ли не половину из них пришлось выносить и сталкивать в море после дежурного прочтения молитвы. Они бы не успели умереть ни от голода, ни от обезвоживания, на них не было следов насилия, и от этого становилось жутко. Точно сама старуха с косой прибирала к рукам их души – тихо, но неумолимо.

Через несколько дней начал болеть экипаж. “Первой ласточкой” стал Карлик, внезапно не вставший из своего гамака. Вначале команда подумала, что он дурит им головы. Его пытались растолкать, кричать ему в ухо, но бесполезно. Он лежал с дергающимися веками, прикрывавшими глаза, необычно бледный, а его дыхание было мелким и порывистым. Вместе с “последней битвой”, на которую так рассчитывала Лэл, они занесли на корабль какую-то неведомую заразу, от которой невозможно спрятаться или убежать, покуда ты в сердце штиля.

Северино не знал, сколько прошло времени с тех пор. Он только знал, что на еду и воду ввели рацион – значит, наверное, очень долго. Из пленников не осталось никого, а из пиратов – лишь жалкие остатки, часть из которых уже была не в состоянии встать. Плюс неуклонно просаживающееся днище из-за течи – все это не настраивало на веселый лад. На корабле который день царило молчание, лишь иногда прерывающееся стонами больных, да очередной молитвой за упокой.

Лэл закрылась в своей каюте на несколько дней, срываясь на каждого, кто решался ее побеспокоить. Она была уверена в том, что кто-то навлек на них эту беду, даже не допуская мысли о том, что, возможно, богу, если он есть, просто надоело терпеть ее разбой, и он решил покончить с этим. Нет, только не Лэл. Она была готова обвинять кого угодно, только не себя, по своей тупости и жадности пустившую на корабль смерть. Северино частенько завидовал ее махровому нарциссизму – она всегда находила виноватых. Всегда.

Вопрос лишь стоял в том, кем он окажется на этот раз.

Впрочем, едва ли это волновало Северино в данный момент. Он лежал, щурясь в безоблачное небо и чувствуя спиной прогретые доски. Рядом с ним также молча лежал Фрэнсис, лишь слегка касаясь рукой его руки. Можно было не думать о конспирации. Они обречены – все они, все пираты на чертовом тонущем корабле. Скоро все они увидят истинный лик дьявола.

– Если в ад, то с тобой, – тихо сказал Северино.

Фрэнсис кивнул. Конечно же, Северино не мог этого видеть, но это и не требовалось. Он знал и так.

***

Сколько прошло времени между тихим, лишенным воздуха, тона, цвета возгласом Фрэнка: “Книга! Сев, где книга?” и яростным бессловесным воплем Лэл? Секунда, минута, час? Какая разница.

“Это так глупо, так глупо, так глупо…” – думал Северино, стоя в ряду с остатками команды, пока двое держали Фрэнсиса, а Лэл буквально полыхала злостью, глядя в лицо каждого, пытаясь прочесть ответ на свой вопрос. Да, книга в конце концов попала к капитанше. Как? Да какая разница? Куда важнее было то, что Лэл, как все же оказалось, прекрасно умела читать.

– Я спрашиваю, кто? – негритянка достала кортик и угрожающе им покачала. – Я точно знаю, что это не Викинг и Бородач, – она кивнула на громил, держащих Фрэнка. – Они не умеют даже читать, не то что писать.

Северино некстати заметил, что Лэл очень бледна, что придавало ее чернокожему лицу нездоровый оттенок мокрой земли. На ее лбу выступили капельки пота – похоже, таинственная болезнь настигла капитаншу, ей явно осталось недолго. Оставшаяся команда, состоящая из пяти человек, включая Северино, озадаченно переглядывалась. Лэл, не выпуская кортика, открыла книгу и издевательским голосом нараспев продекламировала:

– “Без тебя я сохну, как земля без дождя”, – она с силой захлопнула книгу и нехорошо усмехнулась. – Это кто же у нас, интересно, такой поэт?

Команда молчала, не осмеливаясь даже смеяться. Северино уловил едва заметный жест Фрэнсиса – тот качал головой, а глаза его кричали: “Нет, молчи, молчи!”.

– Хорошо. Хорошо же, – Лэл с какой-то ужасной пародией на материнскую заботу вложила оскверненную библию священнику за пазуху. – Я буду отрезать этому мужеложцу по пальцу до тех пор, пока кто-нибудь из вас не признается, – она взяла ладонь Фрэнсиса, намереваясь исполнить грозное обещание.

– Нет, стой! – Северино сделал шаг вперед. – Не трогай его, это был я. Я соблазнил его, это моя вина.

Он и оглянуться не успел, как остаток команды накинулся на него, держа так крепко, что даже при своей немаленькой физической силе, он не смог бы вырваться.

– Делавар, – почти ласково сказала Лэл, подходя ближе. – Черт тебя дери, Делавар… – она покачала головой, будто бы расстраиваясь. – Я сразу подозревала в тебе что-то не то. Зря я не сняла с тебя скальп тогда, три года назад. Я знала, что однажды случится что-то подобное. Это все твои глаза. Они выдавали тебя все это время. Твои черные глаза, в которых все эти годы светилась надежда. Твои глаза, которые всегда горели чем-то неведомым мне, которые смотрели на меня, а видели волю.

Лэл издала еще один ужасный крик, размахиваясь. В следующую секунду кровь залила все лицо Северино, а его уши заполнил крик боли Фрэнсиса. “Я ослеп”, – это была первая мысль Северино. Он не мог открыть глаза, потому что их жгло огнем, и лишь в следующий миг он догадался, что их заливают потоки крови.

– Оставь его, оставь его, ты, исчадье ада, ты, дьяволица, ты, звериное отродье, оставь его в покое! – то ли кричал, то ли плакал Фрэнк.

Впоследствии Северино так и не смог себе простить того, что он не увидел, как Лэл ударила Фрэнсиса кортиком в живот. Следующее, что мог видеть Северино, судорожно утирая лицо рукавом – священник оседает на доски палубы, тихо стоная и зажимая глубокую рану ладонями, между пальцев которых сочится кровь. Их, наконец, отпустили.

– Вот кто виноват в наших злоключениях, – твердо сказала Лэл, вытирая лезвие кортика о штанину и разворачиваясь, чтобы уйти в каюту. – Оставьте их. Святоша все равно сдохнет, а Делавар… придет и его черед. Но сначала он увидит, как тот, кому он писал свои смешные письма, умрет.

Северино слышал скрип досок – команда разошлась по углам, ждать своей участи. Он подполз к Фрэнку и вдруг увидел, что тот улыбается.

– Нет-нет-нет-нет, – бормотал Северино. – Дождись меня, пожалуйста, дождись, не умирай.

Фрэнсис не мог говорить. Он только тихонько гладил его по руке и улыбался. Глаза его стали почти голубыми, словно в них отражалось небо. То самое безоблачное небо, которому перепачканный в своей и чужой крови Северино послал крик отчаяния.

***

Фрэнсис умирал почти двое суток.

За это время Северино ни разу не отлучился от него, кроме как набрать кружку воды, разбавленной ромом*. Он даже не помнил, ел ли он сам, пил ли он сам. Наверное, да, ведь иначе бы он не продержался так долго в сознании. Что он помнил точно – так это то, что он ни разу не заснул и ни разу не встретил никого из команды.

Кровь сочилась и сочилась из глубокой раны, остановить ее не было никакой возможности. Северино пытался ее перевязывать – топорно, как умел, но тщетно – бинты (которыми служил разрезанный запасной парус) неизменно промокали вновь. Фрэнсис периодически отключался, а приходя в себя, начинал стонать от невыносимой боли.

На исходе первого дня он вдруг заговорил. Каждое слово давалось ему с трудом, однако он выдавил:

– Помнишь, ты спрашивал меня – зачем?

Северино зачем-то кивнул, хотя далеко не сразу понял, о чем речь.

– Ты… веришь в любовь с первого взгляда?

– Что? Нет, конечно, что за чушь? – ответил Северино, в недоумении глядя в бледное лицо Фрэнка.

– И я не верю, – он хотел рассмеяться, но получился страшный утробный булькающий звук, а на губах его выступила кровь. – Ну так вот, у меня нет для тебя лучшего объяснения.

Казалось, священник вполне удовлетворен своей речью, и в следующую секунду глаза его закатились, и он провалился в тревожный сон. Северино наблюдал за тем, как раскаленное солнце садится в тучу, размышляя о том, что ветер похолодал.

“Ветер?” – вдруг спросил он сам себя. Да, ветер, надувающий так долго висевший без дела парус. Небо хмурилось, обещая штормовую ночь. До затуманенного сознания Северино дошло, что смертельный штиль кончился, однако их кораблю это уже не поможет. Посудина просела едва ли не до фальшборта, держась на плаву на честном слове. Руль, одиноко поскрипывая, бесхозно болтался туда-сюда, как приютская сирота на улице. “Да и потом, даже если бы ситуация была лучше, никто не отменял чертову гуляющую по кораблю чуму, – Северино посмотрел на Фрэнсиса. – Ничего. Скоро мы будем вместе”. Эта мысль его успокоила.

***

Не было ни предсмертных криков, ни агонии, просто в какой-то момент Северино осознал, что Фрэнк мертв. Этот факт точно обрубил какой-то важный канат, натянутый в душе – Делавар встал и, пошатываясь, направился к капитанской каюте.

Лэл, бледная настолько, что ее можно было бы принять за мулатку, у которой как минимум мать с отцом были белыми, лежала на своей кровати. Ее лицо было все в испарине, а глаза лихорадочно вращались в глазницах. Это выглядело бы, наверное, очень комично или страшно, вот только Северино было не до смеха, а про страх он давно забыл. Он медленно приблизился к капитанше и вынул у нее из-за пояса тот самый кортик, на котором еще были видны засохшие следы крови Фрэнка – она так и лежала в полном облачении и даже в сапогах.

– Ты говорила, что это мы накликали чуму, – собственный голос испугал Северино, настолько он был хриплым, похожим скорей на карканье воронья ранним утром. – Наступает твой последний час, бестия, и я хочу, чтобы ты знала – если бог и существует, то он наконец взял реванш, избавив свет от тебя. Мы все умрем, и я тоже. Но я буду хохотать, когда увижу тебя в аду, я буду хохотать так, что черти испугаются. Я буду смотреть, как ты мучаешься, и собственные мучения покажутся мне сущим пустяком. А я увижу тебя там, Лэл, будь уверена. Ты разменяла свою вечность, когда притронулась к Фрэнсису. Теперь гори.

Он не кричал – да и не мог бы – не злорадствовал. Просто говорил ей, словно рассказывая сказку. Лэл не могла ему ответить – страшная болезнь пожирала ее изнутри. Но она могла слышать – Северино точно знал, что она слышала и понимала его. Он продолжил.

– Любовь – святая, Лэл, любовь не накличет беды. Это единственное святое, что осталось у людей. То, что случилось – случилось из-за твоей слепоты и жадности. Гори.

Он ударил ее три раза – дважды в живот и один раз в грудь. Он понимал, что прерывает ее муки и дарит легкую смерть, однако чувствовал, что должен сделать это. За Фрэнка. За все, что было – и чего уже никогда не будет. Однако в угасающем взгляде негритянки он прочел только одно – она по-прежнему верила в то, что совершила благое дело, в то, что ей уготовано место в раю, рядом с богом, а мерзким мужеложцам – прямая дорога в преисподнюю… о том, что подобных людей не переубедить, Северино узнал много позже.

Северино вернулся на палубу и буквально упал рядом с телом Фрэнка, обнимая его рукой. Начиналась качка, да и ноги его совсем не держали. “Я просто посплю тут, – подумал он обессиленно. – Скоро все кончится. Посплю рядом…”.

Сон захватил его быстрее, чем в его голову пришла любая другая мысль.

***

Северино с наслаждением закапывался босыми ногами в белый, как снег, песок. Рядом шумел прибой, ласковое солнце пригревало его плечи и голову. Спиной он чувствовал тепло тела Фрэнка, обнимавшего его под руки. Его бедра обхватывали бедра Северино – они любили вот так сидеть и молчать.

– Мне приснился ужасный сон, – Северино погладил ладони Фрэнсиса. – Действительно кошмарный. Будто бы на наш корабль пробралась чума, и…

– Спой мне что-нибудь, – попросил Фрэнсис, не дослушав. – Пожалуйста, спой.

Северино любил петь для любимого человека. У него был неплохой голос и он инстинктивно чувствовал ноты. Северино закрыл глаза, облокачиваясь на Фрэнка полностью, запрокидывая голову ему на плечо, и тихонько начал:

– Greensleeves was all my joy

Greensleeves was my delight,

Greensleeves was my heart of gold,

And who but my lady greensleeves…

Фрэнк блаженно выдохнул. Северино промычал дальнейший мотив, затем улыбнулся и открыл глаза. Он хотел поцеловать священника, но тот вздрогнул и прошептал:

– Не оборачивайся.

– Что? Что-то не так? – непонимающе спросил Северино. Естественно, ему тут же захотелось обернуться.

– Нет, не оборачивайся, – голос Фрэнка буквально сочился каким-то первобытным страхом. – Пожалуйста!

– Что происходит?

Северино почувствовал прикосновение щеки Фрэнка к своей щеки, но почему-то все еще не мог его увидеть. И щека священника была влажной.

– Фрэнк ты плачешь? Да что случилось, черт возьми? – Северино захотел вырваться, но обычно слабый Фрэнсис держал его так крепко, что сделать это не представлялось возможным.

– Не оборачивайся, не смотри на меня – шепот странно таял, точно Фрэнк удалялся.

Щека его была уже не просто влажной – она была мокрой, и Северино овладело странное ощущение падения в глубокий колодец без начала и конца. Он закашлялся и проснулся.

Морская вода, перехлестывающая через фальшборт, затекла ему в нос и глаза. Его рука все еще покоилась на груди Фрэнка, тело которого успело остыть, сравнясь с водой, потоки которой свободно гуляли по палубе. Небо темнело, и он уже не мог отличить его воды. Их бедный корабль словно попал в какой-то единый черно-синий туман, из которого не было выхода. Словно щепку, их мотало из стороны в сторону.

Северино с трудом встал на ноги и, держась за стоящую рядом бочку, чтобы не упасть, хрипло крикнул:

– Викинг? Бородач? Криволапый? Эй, есть тут хоть кто-нибудь живой?

Он продолжал надрывать глотку, выкрикивая имена пиратов, понимая, что все тщетно, и он, похоже, остался совершенно один. Все умерли… ему отчаянно хотелось услышать хоть какой-то живой голос, пусть это даже будет Лэл. Прогремел гром, заглушая Северино – природа разбушевалась не на шутку.

– Нет, слышишь? – выкрикнул он Фрэнку. – Я сказал нет! Я умру здесь!

Тот, конечно же, молчал, разве мертвые могут разговаривать? Северино увидел огромную волну, среди общей темноты сияющую белой гривой, обещающую опрокинуть корабль на бок.

– Я умру здесь! – крикнул Северино, обращаясь к темному небу, которое каждый миг иссекали кривые ветки молний. Облака гремели запоздалым громом, точно кто-то большой прочищал глотку. Волна докатилась до корабля, и Делавара сбило с ног. Он покатился к фальшборту, больно ударившись о него спиной. Тело Фрэнсиса тоже понесло, и оно исчезло в темной глубине.

– Н…

Вода попала Северино в нос и в рот, лишив его возможности даже полноценно кричать. Последнее, что он помнил – на него покатилась та самая тяжелая бочка, и он снова отключился.

***

Северино готов был до хрипоты отстаивать свою правоту перед самым господом богом, перед всеми его ангелами, да хоть перед сонмом чертей ада и их повелителем собственной персоной, если придется. Он не садился в чертову шлюпку. Да и как бы он один в такой шторм спустил ее на воду? Нет, он не делал этого. Не делал!

Всю последующую жизнь он проклинал этот момент. Тот единственный момент, когда он обнаружил себя в порядочно набравшей воды, но все еще не опрокинутой шлюпке. Солнце вставало над водной гладью, уже начиная потихоньку шпарить, ветер гладил море легкими волнами, раскачивающими утлое суденышко без весел.

Да как он вообще тут оказался? Почему? Зачем? Небеса решили наказать его за преступления, и послали мучительную смерть от жажды (которая уже была такой сильной, что Северино был готов вспороть себе вены, только бы напиться чего угодно, хоть бы и собственной крови)? Хорошо. Хорошо же, какая разница, как умирать, пусть бы и так.

“Надо поскорей отключиться. Чем быстрее я умру, тем быстрей встречу Фрэнка”, – воспоминание о любимом человеке вызвало физически ощутимую резь в районе груди, чуть слева. Делавар закрыл глаза и попытался уснуть.

Сколько раз он просыпался? Десять, сто? Он не считал, а знал только, что каждый раз он обнаруживал себя в распроклятой шлюпке, так и не умершего, а все еще гонимого ветром по бескрайним океанским просторам. В те минуты, когда он засыпал, он видел Фрэнка – живого и улыбающегося. Явь же была похожа на кошмарный сон, который никак не сбить, сколько не ворочайся в кровати. Когда-то в далеком детстве Северино снились такие сны – выматывающие, не кончающиеся. Бывало он просыпался по десятку раз за ночь, пытаясь прогнать кошмар, но он возвращался с упрямством прибоя.

Только сейчас кошмаром стала реальность. Северино уже плохо отличал одно от другого. В последний раз, когда он открыл глаза, он увидел черный снег, большими хлопьями падающий с небес ему прямо в глаза. “Наверное, я, наконец, умираю”, – подумал он, приложив усилия и сформировав темный ком своих мыслей и эмоций в нечто осмысленное. Он слышал рассказы старых моряков о том, что перед смертью непременно видишь черные точки и темный проход со светом в конце. Надеясь, что его мучения вскоре закончатся, Северино снова отключился.

***

– Мертв, как пить дать. Не дышит.

– Да просто воды наглотался, говорю тебе.

Северино услышал эти слова сквозь какую-то зыбкую дымку, и даже не понял их значения. Все произносимые звуки были мучительно знакомы (и где он только мог слышать подобную последовательность звуков? ответ обещал вот-вот прийти, он вертелся на языке, да все никак), однако они странным образом не складывались в слова со значениями, смыслом.

Кто-то сильно надавил ему на спину, и его вырвало морской водой. Кашляя и трясясь, Северино пришел в себя, дико оглядываясь вокруг. Зрение сфокусировалось не сразу, в первый момент он увидел лишь черно-белые тени, танцующие перед ним дикий танец. Лишь через несколько секунд он увидел двоих мужчин, с интересом смотрящих на него в ответ.

– Where am I? – начал он на привычном за три года английском, но вдруг осознал, что перед ним испанцы.

И они говорили с ним на испанском – вот почему их слова казались такими мучительно-знакомыми! Смысл того, о чем говорили сеньоры почти минуту назад, медленно доходил до измученной головы Северино. Он на корабле. Кто-то подобрал его, кто-то спас его, дьявол!

– Чудненько, он еще говорить по-человечески не умеет, – сказал один из мужчин. На его голове, словно птичье гнездо, громоздилась внушительная соломенная шевелюра. – Я тебе говорил, он какой-то индеец или кто он там вообще. С таким лицом и не разберешь, что это за калач такой.

– Я испанец, – хриплым шепотом и очень медленно выдал Северино. Его слова были словами иностранца, с сильным акцентом.

Второй мужчина – сухопарый и с лысеющей головой, носящий пышные усы, но с гладко выбритым подбородком – почти насильно влил в глотку Северино кружку воды. Тот тут же подхватил ее и жадно выпил все до капли, едва успевая дышать. Усатый сказал:

– Вам очень повезло, сеньор, что мы подобрали вас. Мы думали, вы мертвы. Какого черта вы вообще делали в шлюпке без весел, и где ваш корабль? И что случилось с вашим лицом?

– Чуть-чуть не задело глаза, – подхватил блондин.

Много, очень много слов – голова Северино не справлялась. Нужно было срочно придумать какую-то историю, покрывающую его. Как отвечать на вопросы, чтобы его не заковали в кандалы и не довезли до ближайшего порта и не сдали властям? “А может, ну его к чертям? Не умер в море, так умру на виселице…”.

Усатый черпнул кружкой еще воды и подал ее, и это позволило Северино взять время на обдумывание ситуации. Которое он, к слову сказать, бездарно растратил, потому что мозг отказывался думать о чем-либо, кроме воды.

– Я хочу видеть капитана, – тихо сказал он.

– Я отведу вас, – усатый поднялся и помог подняться Северино. Они уже начали путь, осторожно ступая по доскам палубы, как его спутник обернулся к своему другу: – Не забудь, что ты должен мне свой ужин. Я выиграл. Он все-таки жив.

“Да я готов отдать тебе все свои ужины лишь за то, чтобы не быть здесь”, – в отчаянии подумал Северино.

***

Для того, чтобы попасть в капитанскую каюту, пришлось пройти едва ли не весь корабль из конца в конец. Несмотря на слабость в теле, мозги Северино уже вполне очухались и неплохо соображали, подмечая обстановку на корабле, главной из особенностей которых было отсутствие на верхушке грот-мачты флага. Однако и на пиратский корабль судно тоже не тянуло – слишком организованные и трезвые матросы, слишком чистая палуба, слишком опрятная одежда моряков. Кроме того, судно было необычайно быстрым и маневренным, ничего лишнего. Голый бушприт даже без самой простенькой гальюнной фигуры, никаких неизбежно скапливающихся на палубе лишних предметов, паруса, выставленные так, чтобы работать в полную силу и использовать любое малейшее дуновение – все гладко, чисто, функционально. Северино оставалось только гадать, куда же его занесло.