Текст книги "Между строк (СИ)"

Автор книги: Лин Тень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Комментарий к Немного о персонажах

Этот текст написан по форумной ролевой игре, и состоит из анкет персонажей, личного дневника капитана и, собственно, самой истории. Для понимания истории необходимы все куски.

Флавио

Флавио Коста, прозвище, которым он пользуется чаще чем именем, звучит как Куэрда, что переводится, как верёвка или канат, 24 года, испанец, эквилибрист в цирке.

Пропорционально сложенный, высокий, гибкий и чрезвычайно подвижный молодой человек. Поджарый, имеет красивый рельеф аккуратных, словно точёных мышц и кубиков пресса. Тщательно следит за своим телом и внешним видом. Симпатичный, если не сказать смазливый. Природа наделила его приятной внешностью, что он давно осознал и чем успешно пользуется. Выгодно расположенная над губой родинка придаёт его улыбке лукавый и какой-то забавно-чертячий вид. Едва намечающиеся ямочки на щеках дополняют очарование его улыбки. Губы тонкие, прямой нос, брови домиком, высокий лоб, волосы неравномерной длины, сзади острижены намного короче, чем впереди, часто зачёсанные назад, или даже правильней сказать начёсанные. Челка длиной ниже скул. Причёска обычно в художественном, как он выражается, беспорядке. Волосы лежат крупными волнами, иногда, как перья или хохолок у попугая. Коньячный шатен, кареглазый. Кожа чистая, слегка загорелая. В жизни, в отличие от арены, предпочитает удобную не яркую одежду. Любит рубашки с широкими воротниками и далеко пришитой первой пуговицей.

Честолюбив, а какому артисту не нравится успех? Но Флавио способен рационально оценивать свои возможности, не забывая при этом стремиться к их совершенствованию, ибо с детства усвоил: терпение и труд всё перетрут. Трудности – это прежде всего для него вызов. Многочасовые репетиции развили в нём море терпения, упорства и целеустремлённости. Если у него что-то не получается, не отступится и будет добиваться своего, используя разные способы, откладывая и возвращаясь к начатому, до тех пор, пока не добьется. Это касается и личной жизни.

Куэрда достаточно эмоционален, но хитро прячет свои эмоции за маской артистичности, списывая всё это на издержки профессии. В детстве до слёз переживал злоключения положительных героев сказок, пугался страшилок, вплоть до того, что мог провести всю ночь под одеялом, не сомкнув глаз и упорно молчать, прижимаясь к матери и одновременно стыдясь выдать свой страх.

Бывают дни, когда Флав не знает, где и с кем окажется через полчаса. Куэрда не выносит долгих тихих одиноких вечеров, иногда, когда таковые случаются, разговаривает вслух сам с собой или блуждает среди вольеров с животными, чтобы поделиться с ними. К сожалению, на свою пятую точку, Флавио не в меру любопытен.

Легкий на подъем, общительный, он часто становится душой компании. И не редко, пользуясь своей внешностью, мимолётным партнёром в постели. Куэрда олицетворяет никогда не унывающего и довольно жизнерадостного человека, да в большинстве случаев он таковым и является. Симпатичный внешний вид, приятный тембр голоса и легкость общения – вот первое впечатление, которое о себе оставляет Флав. Он саркастичен, временами даже ехиден, особенно это проявляется, когда он находится в плохом настроении. Не гнушается вниманием высокородных сеньоров и с удовольствием принимает от них разнообразные подарки.

Быстро увлекается и быстро остывает. В сексе не чурается разнообразия, но не приемлет садизма, как от себя, так и для себя. Прекрасно жонглирует. Хорошо владеет своим телом в жанре эквилибристики, может долго держать баланс. В номерах на арене чаще всего использует эквилибристику на туго натянутом канате. Очень гибкий. Неплохо умеет пользоваться метательными кинжалами. Страдает фобией по отношению к лошадям.

Одним пасмурным ноябрьским утром рыжий мальчишка появился на свет. Виола Коста, стремительно стареющая и приближающаяся к тому рубежу, когда тело уже не в состоянии снабжать приличным доходом женщина, наконец, решила оставить плод случайной любви. Мать назвала его Флавио. Дело в том, что мальчишка «вылупился» с ярко рыжей шевелюрой и Флавио, как нельзя кстати подошло, ибо обозначало жёлтые волосы. Кажется, это был единственный признак, который парень унаследовал от отца, которого, кстати сказать, ни разу не видел и до сих пор не узнал. Впрочем, Виола, не питала иллюзий по поводу установления отцовства. Отложенные средства мать предпочла вложить в единственного постоянного мужчину своей жизни – сына. Пророча ему лучшую жизнь, она не поскупилась на обучение мальчишки грамоте, и, возможно, надеясь, таким образом на старости лет замолить свои грехи, видела предназначение Флавио в стане священнослужителей. Но Куэрда не проявил особого рвения к наукам и, кое-как обучившись читать и с грехом пополам писать, в возрасте восьми с половиной лет увлёкся верховой ездой. Каждую свободную минуту, попросту говоря прогулянные занятия, он проводил в цирковых конюшнях местного шапито.

Возможно, Флавио связал бы свою жизнь с лошадьми, но, пожар в конюшнях спутал все карты. Вследствие его, Куэрда обогатился стойкой фобией к лошадям после того, как запаниковавший жеребец чуть не затоптал его. Целых два года после этого случая Флав не появлялся в цирке и о мальчишке благополучно забыли. Казалось, на радость матери, Флавио взялся за ум и послушно пел на мессах, выделяясь среди остальных мальчиков чуть тускнеющим с каждым годом пламенем волос и далеко не смиренным блеском глаз.

Цирк снова напомнил о себе, когда Куэрда в один из праздников оказался на грандиозном представлении, развернувшимся на рыночной площади. И мальчишка влюбился. Впервые в жизни Флавио воспылал непреодолимой страстью. Это была не любовь к женщине, мужчине, богу. Страсть к эквилибристике всколыхнулась в его душе, когда Флав, затаив дыхание следил за номером канатоходца, выступающем на тонко натянутом меж крыш двух домов канате. Но в конце номера канатоходец неожиданно оступился. Можно было бы предположить, что распростёртое в неестественной позе и густой тёмной луже крови тело способно отвратить Флавио от цирка, но любовь и кровь, рифма, которую часто используют в своих одах поэты, повязала мальчика с цирком навсегда.

Куэрда категорично заявил матери о своём желании стать эквилибристом и, настояв на своём, добился осуществления замыслов.

Не стоит описывать, как тяжела и неказиста протекала жизнь начинающего циркача, но в возрасте пятнадцати лет карьера юноши пошла семимильными шагами в гору. Публика благоволила обаятельному артисту, который, надо сказать, не ленился на поиски новых выразительных средств и совершенствовал свои номера, так же как и способности. Получая пряные порции адреналина, Куэрда безрассудно брался за самые зрелищные номера. Его заводила замирающая в нервном напряжении и ловящая каждое его движение толпа, смотрящая снизу вверх, как на божество.

Заводной, хулиганистый, умеющий подать себя в самом выгодном свете юноша умело пользовался всем, чем наградила его природа и чему научила жизнь. Нередко Флав выступал соло, приглашённо развлекая не последних в городе вельмож, устраивая щекочущее нервы представление на тонком канате. А позже и намного ниже: в изнеженных альковах хозяина или хозяйки, их дочери или сына. Куэрда не стыдился этих утех: «Дают – бери, бьют – беги». Флавио предпочитал даже в самые сложные моменты улыбаться жизни. И жизнь, в большинстве своем, отвечала ему тем же.

Северино

Северино Мойя, более известен, как Севэро (severo – суровый), 43 года. Вроде бы испанец, однако во втором поколении была темная история с экспедицией в Америку, откуда дед Северино, как говорят, привез ребенка – Себастьяна, отца Северино. Проверить это, однако, не выдалось возможности – дед умер от холеры раньше, чем Северино достиг сознательного возраста, а через несколько лет скончался и отец. Мать толком сама ничего не знала (при этом признавая необычную для испанца внешность своего мужа), спросить было не у кого.

По первому впечатлению внешность отталкивающая, однако при этом странно притягивающая – так притягивает внимание все необычное и запоминающееся. Северино довольно высок и неплохо сложен, однако его лицо обезображено шрамом, тянущимся дугой от одной скулы через переносицу к другой скуле. Кожа имеет едва заметный красноватый оттенок, глаза угольно-черные, радужка сливается со зрачком. Выдающийся (пару раз сломанный) нос, напоминающий носы коренных американцев, широкое лицо, выделяющиеся высокие скулы, брови вразлет. Очень короткие и прямые полностью седые волосы, когда-то бывшие черными. Обычно Северино гладко бреет лицо, не имеет привычки носить усы или бороду. Он производит впечатление человека, потрепанного жизнью. Ему трудно спрятаться в толпе – его лицо слишком необычно. И хотя люди частенько соглашаются с тем, что он некрасив, эти же люди замечают, что это лицо будто отпечаталось в их памяти. Это тот человек, про которого говорят “сложно не заметить”. Вдобавок к шраму на лице имеет множество мелких и крупных шрамов по телу.

Если хозяин, отказывающий слуге в выходном, если жадный старик, не желающий отдать свои деньги родственникам, если вековой валун, не сдвигающийся с места – несговорчивы, то, наверное, для описания характера Северино есть какое-то другое, более сильное слово. Он несгибаем, суров, упрям и жутко, параноидально недоверчив. Во многом его сильный и одновременно упертый характер мешает ему жить – врагов он наживает куда больше и чаще, чем друзей. Однако Северино из тех, про которых говорят – “он просто такой, какой есть”. Негибок, не умеет меняться под обстоятельства, плох в искусстве лжи и просто кошмарен в этикете. Поскольку знает о своих недостатках, то предпочитает помалкивать, что добавляет к и так ужасному характеру молчаливость. Обычно хмур, отчего на лице отчетливо выступает морщинка между бровей. Впрочем, вряд ли она так уж заметна – обычно люди останавливают свой взгляд совсем не на ней, а на огромном шраме. Северино не любит говорить о себе, да и вообще не любит говорить.

Есть у него и положительные стороны. Северино – человек дела, если он задумал что-то сделать, он добьется этого всеми силами. Если б у него был хоть один (до сих пор живой) друг, Северино мог бы стать самым лучшим другом на свете, который и в огонь, и в воду. Из него хороший слушатель, кроме того, он ас своей профессии, тут уж не поспоришь – и это одна из причин, по которой его безоговорочно терпят. Прекрасно владеет всеми видами оружия, из которых предпочитает трость-шпагу. Из него получился очень хороший учитель – учит он коротко и по делу, много времени уделяя практике и натаскивая молодняк. Кроме того, из него хороший командир, да и искусством пыток неплохо владеет.

Любит разговоры по делу и дела по результатам разговоров. Любит читать книгу, которую обычно носит с собой, на ее обложке тисненый католический крест. При этом малограмотен – мать учила самым базовым вещам. Хуже всего у Северино с письмом, а когда он читает, то его губы шевелятся. Его легко заставить замолчать – достаточно начать выражаться запутанным языком этикета – но сложно переубедить. Всерьез считает, что сон – главное для солдата, уделяет ему особое внимание. Держится в любом седле и даже без него, умеет успокаивать даже самых строптивых лошадей – возможно, это умение досталось ему от бабушки-американки, если, конечно, она все же была таковой. Северино был очень привязан к матери, но на данный момент она мертва. Никто и никогда не видел Северино с женщиной, равно как и с мужчиной.

Кармело, дед Северино прославился среди золотоискателей в Новом свете, однако попал в опалу после последней экспедиции, на которую были выделены так и не окупившиеся деньги – золота не нашли. Именно из этой экспедиции он предположительно и привез Себастьяна. Возможно, мальчика признали бы бастардом, если бы у Кармело были другие дети, однако его жена (бабка Северино) умерла незадолго после того, как Кармело вернулся из плавания. Северино воспитывала мать.

Как только он достиг самостоятельного возраста, он нанялся на первый попавшийся корабль юнгой и уплыл в Новый свет, видимо, надеясь найти там ответы на вопросы о своем происхождении. Однако привез он оттуда перенесенную лихорадку, сломанный нос и затвердевший характер. Он много плавал, в том числе на торговых кораблях в качестве охранника, постепенно продвигаясь и получая самые разнообразные навыки, которые впоследствии очень пригодились ему – обращение с оружием, управление людьми, языки (французский и английский, которые в основном используются им для ругательств).

В период с 25 по 28 лет он внезапно исчез – корабль, на котором он находился, был атакован, разграблен и пущен ко дну пиратами, экипаж считался погибшим. Когда Северино снова появился на берегах Испании, он уже имел длинный шрам через все лицо и совершенно не стремился делиться подробностями ни про то, где он был, ни про то, где получил этот шрам. Даже Алисия, мать Северино, умершая семь лет назад, не знает этой истории. С тех пор на море Северино смотрит исключительно с причала, и никак иначе. Чтобы обеспечить себя, нанялся стражником, быстро продвинувшись по службе, благодаря уникальному опыту для столь молодого человека. Ныне является начальником стражи, с успехом выполняя свои обязанности.

========== Пролог. История Делавара и его книги ==========

Какие шрамы скрывает потрепанная книга?

Сознание возвращалось к Северино нехотя, точно все его нутро не желало осознавать неприятную правду. Впрочем, в случившемся не было ничего такого уж необычного: пиратство – нередкое явление на морских просторах. Этого надо было ждать, этого надо было бояться.

Но почему-то Северино не боялся. Он столько лет провел на кораблях – и все было спокойно. Конечно, нападения случались, но команде всегда удавалось отбиться, временами они даже захватывали пиратов в плен и отправляли на суд правительству. И он привык к этой роскоши, решив, что так будет всегда.

Не будет. Ничто не вечно, и везение в том числе, особенно если оно такое исключительное.

Он почувствовал, как его рывком подняли и поставили на колени. “Удивительно, что я вообще жив”, – подумал Северино, открывая глаза и пытаясь сфокусировать мутный взгляд на своих пленителях. Он отключился прямо посреди схватки, и, судя по зудящей боли в затылке, его крепко приложили чем-то по голове. Сейчас он стоял на палубе пиратского корабля на коленях, его запястья и щиколотки были умело связаны вместе, не освободишься.

Чьи-то тяжелые шаги прогромыхали по доскам палубы – Северино поднял глаза, ожидая увидеть дюжего бородатого пирата, по-видимому, капитана, однако каково же было его удивление, когда он встретился взглядом с женщиной. Она была черна, как ночь – черная кожа, черные глаза, неровно подстриженные черные волосы, собранные сзади в просмоленную косичку. Телосложением и лицом она скорей походила на мужчину – широкие плечи, узкие бедра, выдающийся подбородок с ямочкой, свирепый взгляд.

Она вальяжно прошлась вдоль также поставленных на колени и связанных членов команды “Золотой стрелы”, в данный момент превращенной в груду стремительно идущих ко дну обломков. Выживших было всего четверо: два матроса, перепуганный до смерти кок и сам Северино. Напротив них стояло, скалясь, как минимум два десятка головорезов, и Северино знал, что это не все – иначе им было бы просто не взять верх над “Золотой стрелой”.

– Я – Лэл, – проговорила чернокожая женщина грубым голосом. – Зачем я говорю это вам? Затем, чтобы вы, шваль, сказали дьяволу, когда встретите его, кто дал вам этот билет в один конец. О, а встретите вы его скоро. Обещаю вам.

Она щелкнула пальцами, и из толпы пиратов выступил молодой худощавый мужчина с длинными светлыми волосами, собранными в хвост. На нем была застиранная и кое-где прохудившаяся ряса.

– Давай, Святоша, делай свое дело! – приказала она, словно прокаркала.

Тот покорно кивнул, и достал из-за пазухи потрепанную библию. Хорошо поставленным голосом он начал читать молитву об упокоении. Слова неслись мимо сознания Северино, он пытался сопоставить образ свирепой Лэл (о, он слышал это имя, и не раз! моряки любили пугать друг друга ее именем, называя ее свирепейшим пиратом последних лет) и священника. Как он вообще оказался среди этих убийц?

Однако по лицу Лэл было видно, что она уделяет внимания и почтения молитве куда больше, чем те, кому она, собственно, предназначалась. “Богобоязненная пиратка? – пронеслась в голове Северино мысль. – Вот это интересно”. И тут же подумал, что интерес его весьма неуместен – жить ему осталось ровно до того момента, как губы священника сомкнутся, и он замолчит.

Лэл была очень серьезна – она обняла себя руками и прикрыла глаза, беззвучно повторяя за священником слова молитвы. Северино окинул взглядов остальных пиратов – минуту назад злобно ухмыляющиеся, сейчас их взгляды были опущены, а на лицах написано смирение. Северино никогда не видел и даже не слышал ни о чем подобном, чему, впрочем, не стоило удивляться. Судя по рассказам, Лэл выживших не оставляла – либо приканчивала на месте, либо оставляла в своей команде. И после пары месяцев в трюме, среди крыс, на воде и хлебе, даже самые стойкие люди были готовы присоединиться к ее черному, как и она сама, делу. А значит, и рассказать о ее необычных убеждениях, было некому.

Отзвучали последние слова, и почти шепотом было сказано “аминь”. Лэл открыла глаза, и в них светилась прежняя жажда крови. Не тратя времени даром, она протопала к первому матросу. Даже не взглянув на него, она жестом, в котором сквозила какая-то ужасающая привычность, перерезала ему горло. Он упал лицом вниз, еще живой, задыхающийся в потоках собственной крови. Кок вскрикнул и заплакал – насколько Северино знал, у него совсем не было опыта встречи с пиратами, да и сама профессия корабельного повара была для него нова.

Как только стихли последние страшные хрипы, и матрос перестал дергаться, Лэл подошла к коку. На ее лице появилась притворная жалость.

– Малыс хосет к мамоське, да? – прошепелявила она фальшивым голосом. – Держу пари, ты обделался. Или ты просто всегда так воняешь

Кок все еще смотрел на мертвого матроса в каком-то животном ужасе, и его полное лицо сотрясалось – так дрожала его нижняя челюсть. Зубы клацали друг о друга, он был не в силах ничего ответить Лэл. Впрочем, непохоже на то, чтобы она ждала от него этого самого ответа.

– Ребята, смотрите, какой жирный, – Лэл с усмешкой ударила ногой в пухлый живот кока. – Небось, пожрать любит, а? Ты привык кормить экипаж? – она снова повернулась к коку, почти нежным жестом взяв его за подбородок и заставив посмотреть себе в глаза. – Как думаешь, а если мы покормим тобой кого-нибудь? Например, рыб?

Команда одобрительно зарычала – по-видимому, чем кровавее и изощреннее была смерть, тем им было веселей. Лэл снова щелкнула пальцами, от толпы пиратов отделились два здоровяка – оба с густыми черными усами и бородами, похожие, точно братья. Они положили несчастного кока на живот и перекинули веревку меж его связанных рук и ног, завязав оба конца прочным узлом на грот-мачте. Затем они кинули кока за борт и, судя по его крику, он оказался точно над водой. Северино передернуло – страшная и медленная смерть. Он слышал о подобном – человека подвешивали, периодически окуная в воду. Если смертнику везло – его успевали съесть акулы. Если нет – он мучился днями и ночами без еды и воды, на палящем солнце.

Лэл глянула за борт и одобрительно хохотнула, а затем подошла ко второму матросу.

– Ребята, что мне сделать с ним? – спросила она с недоброй улыбкой.

– Вынь ему кишки! – крикнул уродливый кривоногий карлик. – Кишки выпусти! Киш-ки, киш-ки! – начал он скандировать, и вскоре к нему присоединились другие пираты.

Однако Северино смотрел не на него. Его внимание приковал священник, который в свою очередь смотрел на Северино не отрываясь. У него были почти прозрачные светло-серые глаза – таких глаз Северино никогда ни у кого не видел. “И, наверное, не увижу”, – подумал он, с какой-то холодной расчетливостью оценивая оставшееся ему время.

Лэл оскалилась в усмешке и, снова взяв кортик, глубоко резанула им по животу несчастного матроса, а затем снова, начертив таким образом крест. Тот страшно закричал и упал. Кажется, ему повезло, и он то ли отключился, то ли умер от испуга. Лэл поставила ногу на его спину и посмотрела в сторону Северино.

– Кто это у нас тут? Мистер невозмутимость? – она сощурилась, пытаясь вызвать в своей жертве хоть какие-то эмоции. Северино четко решил, что не доставит ей такого удовольствия. – Эй, ребятки, – вдруг обернулась она к своей команде. – Гляньте на него. Да он же индеец! Рожа красная, как кровь, – она издала лающий смешок. – И носище прям как у этих любителей скальпов. Что скажешь, а? – это было обращено к Северино. – Кто ты? Делавар? Ха, держу пари, ты делавар.

Северино подумал, что, похоже, это просто единственное племя индейцев, которое Лэл знала по названию. Он ничего не сказал, продолжая смотреть ей в глаза. “Все равно умирать”, – думал он, сознавая, что страх остался где-то далеко, в том времени, когда смотровой только увидел из вороньего гнезда корабль без флагов, когда капитан объявил, что они будут биться, когда Северино вынул свою шпагу, собираясь вступить в бой, когда его ударили чем-то по голове… Здесь и сейчас страху не было места, он казался чуждым.

Лэл схватила его за волосы и вздернула его голову, заставив выгнуть шею.

– А что если, – прошипела она достаточно громко, чтобы команда ее услышала, – что если я сниму с тебя скальп, как твои родственнички снимают его с французов, англичан и испанцев? Что скажешь? Давай-ка посмотрим, какого цвета твоя кровь, краснокожий.

– Лэл! – вдруг крикнул священник.

Та обернулась к нему и серьезно спросила:

– Да, Святоша?

Видно было, что тот смешался. Мелко и порывисто дыша, Северино наблюдал за ним, пытаясь понять, какова его игра.

– Мы понесли потери, – наконец, пробормотал он. – Нам пригодится еще один матрос.

– У нас их полный трюм, – отрезала Лэл, одновременно ответив на немой вопрос Северино о том, куда же подевалась остальная команда.

– Но у нас нет индейцев, – губы священника сложились в какую-то нервную улыбку.

Лэл оценивающе посмотрела на Северино, затем цокнула языком:

– Да, Святоша, ты прав. Таких уродов у нас еще не было.

Команда одобрительно загремела ногами по палубе и засвистела, и только сейчас Северино отметил ее пестрость. Тут были и азиаты, и тот самый карлик, и даже один здоровяк, походящий на классического викинга.

– Хорошо, – наконец решила она, с сожалением отпуская волосы Северино. – Жаль, мы не увидим его мозги, но с другой стороны… – она хищно улыбнулась. – Запомни, Делавар, сделаешь хоть что-нибудь не так – твой скальп будет болтаться на моем поясе.

Все еще не осознающий своего внезапного помилования, Северино продолжал дико смотреть на священника. И почему-то он думал только о том, что его глаза серые, почти прозрачные…

***

Северино не знал, сколько прошло дней с того момента, как его бросили в трюм, в клетку с остальными. За все это время люк открывался всего несколько раз, каждый из которых был отмечен тем, что свет, идущий из люка, казался Северино нестерпимо ярким, а вкус приносимой еды и воды казался новым, точно никогда до этого Северино ничего подобного не пробовал. Наверное, это случалось так редко, что Северино успевал их забыть.

Среди пленников были в основном матросы, однако каким-то чудом среди них затесался боцман “Золотой стрелы”. Он и поведал Северино всю историю, пока оба они были еще в здравом уме. Оказывается, их капитана повесили на рее пиратского корабля сразу после окончательной победы над “Золотой стрелой”, и боцман все повторял: “Держу пари, его тело все еще там, проклятая дьяволица, его тело все еще там…”. Так ли это, никто не знал, да и проверить бы они никак не смогли – люди исчезали из клетки только по двум поводам. Если кто-то умер – в этом случае появлялся Серые Глаза, которого все звали не иначе, как Святоша, читал молитву, а затем тело уносили. Или же если кто-то из матросов начинал кричать о том, что готов присоединиться к Лэл, только бы его выпустили. В этом случае человека уводили, и больше он не появлялся. У Северино зрело подозрение, что никто из них просто не выживал. Он думал, что Лэл устраивает им какую-то проверку, которую, судя по всему, не так-то просто пройти.

Всякий раз, когда Святоша появлялся, Северино пытался заговорить с ним, и всякий раз его затея проваливалась – священник делал вид, что не слышит его.

Он плохо помнил дни и ночи, проведенные в клетке. Много раз пленники дрались за еду и воду, которых всегда было ровно на одну порцию меньше, чем требовалось. Северино не помнил, участвовал ли он в этих драках, но ему казалось, что да. Иначе бы он просто не выжил, не так ли? Пару раз он видел на своих руках кровь, но не был точно уверен, чья она. Нередко в горячке схватки воду проливали на пол – в таких случаях Северино старался побыстрее уснуть, чтобы продержаться до следующего раза, когда принесут воду. Однажды (а может, и дважды, и трижды) им принесли морскую воду вместо пресной. Вначале их заточения пленники много разговаривали и кричали, пытались расшатать прутья, как-то сбежать, кто-то молился, кто-то выл в отчаянье. Любые звуки кончились еще до того, как им принесли первую порцию еды и воды, и все последующее время в трюме было тихо – у людей не оставалось сил на разговоры. Самое страшное начиналось, когда пираты спускались вниз с едой и водой. Драки всегда были молчаливыми и от этого еще более страшными.

Часы и минуты сливались в какую-то нескончаемую и неразрывную цепь. Северино часто видел во сне свою мать, но он всегда знал, что это бред, что, впрочем, не помогало ему сохранять здравый рассудок.

В одну ночь (или это был день? судить по слабому свету, сочащемуся сквозь доски потолка, довольно тяжело) Северино очнулся от своего полусна-полубреда, и увидел, что дверь клетки открыта. Боцман настойчиво тряс его за плечо, приговаривая:

– Уходим, уходим отсюда, мы добыли ключ!

– Куда? – прохрипел Северино. – Мы на корабле.

– Мы в гавани! Скорей же, идем!

Северино попытался подняться, но не смог – полусон-полубред захватил его снова. Сквозь пелену он слышал слова боцмана, но не мог на них отреагировать – забытье было сильнее. Следующее его пробуждение было резким, точно кто-то крикнул ему в ухо. Он резко поднялся и осмотрелся. Дверь клетки все еще была открыта, с палубы не слышалось ни звука. “Сколько прошло времени? Час? Пять минут? – задавался он вопросом. – Надо как можно скорее уходить отсюда, может, я успею догнать боцмана и остальных”.

– Не двигайся, – прошептал кто-то из темноты, и в этом “ком-то” Северино узнал Святошу. Его черные одежды сливались с темнотой трюма, Северино пришлось напрячь зрение, чтобы увидеть его худощавый силуэт. – Мы в тайном месте. Отсюда нет побега. Все твои друзья умрут еще до рассвета.

Северино хотел задать хотя бы один вопрос из той тысячи, что вертелись в его голове, но едва он набрал в грудь воздуха, как Святоша продолжил:

– Завтра Лэл придет за тобой. Делай все как она говорит. Не противоречь ей. Это единственный способ остаться в живых, – он повернулся, чтобы уйти.

– Какое тебе дело до меня? – наконец, выпалил Северино, однако Святоша снова сделал вид, что ничего не слышал. Люк открылся, впуская мутный лунный свет (все-таки, это ночь, отметил Северино), и захлопнулся снова.

Только сейчас Северино заметил кружку с водой и миску с парой ломтей хлеба, стоящие на полу. Мысли о Святоше и его неожиданной приязни держали Северино в сознании до самого утра, так что когда Лэл, как и было обещано, пришла за ним, он был слаб, но голова его соображала холодно и трезво.

***

– Фрэнсис. Фрэнсис. Фрэнсис.

Северино повторял это имя раз за разом так, словно сами звуки, которые воспроизводили его губы и язык, доставляли ему удовольствие. Между пальцев своей руки он чувствовал тонкие теплые любимые пальцы, иногда сжимая их, и продолжая повторять имя.

– Фрэнсис, – Северино молча улыбнулся, зажмурившись и смакуя мгновение. В следующий же момент он услышал тихий шепот:

– Еще…

– Фрэнсис. Фрэнсис. Фрэнсис.

Когда Северино оглядывался назад, он испытывал странное чувство, что эти два года за него жил кто-то другой, может быть, герой романа или пьесы. Его ужасали все события, которые ему пришлось пережить, и вместе с этим он бы ни за что в жизни не отказался от них – даже за все золото мира.

Он удивительно быстро приспособился к особенностям жизни под управлением свирепой Лэл. Он с ужасающей четкостью помнил день, в который он официально присоединился к команде головорезов. Капитан “Золотой стрелы”, как и предсказывал боцман, все еще болтался на рее – это было первое, на что Северино обратил внимание, когда его вытащили из трюма на свет. Впрочем, несчастного можно было узнать только по одежде – его труп к тому моменту уже совершенно иссох.

Как и думал Северино, сидя в клетке, так просто к команде никто не присоединяется – требовалось пройти проверку на прочность и верность. Лэл отлично разбиралась в людях, она знала, кого и чем можно переломить. Из всей команды “Золотой стрелы” в живых остались боцман, один из матросов и Северино, которому и предстояло выбрать, кто из двух первых умрет – и привести этот жестокий приговор в действие.

От его руки в тот день умерли оба. Северино мог успокоить себя только тем, что смерть их была быстрой, однако избавиться от мыслей о своем поступке он не смог и через два года, когда пиратский образ жизни стал привычным, а число перерезанных им глоток перевалило за десяток.

Лэл была единоличной повелительницей на этом корабле. По первости Северино еще посещали мысли поднять бунт, по-тихому отравить или прирезать Лэл в ее кровати или хотя бы просто сбежать. Однако они очень скоро разбились о жестокую реальность, как волны разбиваются о прибрежные рифы. Лэл, казалось, не имела слабостей, и, что главное, вся команда была целиком и полностью на ее стороне. Вскоре Северино смирился со своим новым домом и перестал хотеть что-то изменить.

Одной из стратегий ломки людей у Лэл был тот факт, что нормальное имя имела право носить только она сама, у остальных же были прозвища. Карлик, Бородач, Глазастый, Святоша… как несложно догадаться, Северино быстро стал Делаваром. Это обезличивало людей, превращало их в орудия для добывания денег, которыми Лэл безгранично пользовалась. Также это повышало градус недоверия и исключало любые близкие отношения между членами команды, что в свою очередь сводило риск развития бунта к минимуму.