Текст книги "Положительный (СИ)"

Автор книги: La_List

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Глава 20.

Более-менее в себя мелкий начал приходить на четвертый день. До того момента он только спал или пил жидкий бульон, который я раз за разом заставлял его глотать.

Ну, еще я, совместно с медсестрой, мыл его, менял простыни... В общем, по Саниному мнению, делал все, чтобы сделать еще хуже.

Мы почти не говорили, Сане было банально больно шевелить губами, да и сил на разговоры у него не было. Ну, кроме его слабых протестов, когда я осторожно мыл его задницу.

Тем более, лежа на холодном полу он еще и простудился и теперь хрипло кашлял, каждый раз хватаясь за грудь. Из уголков его глаз от боли скатывались слезы.

Я вытирал их кончиками пальцев, но что сказать – не знал. Так что мне оставалось только гладить его по голове или пытаться работать, пока он спит. Это было сложнее, чем я мог подумать. Сосредоточиться на чем-то было абсолютно невозможно, потому что краем уха я слышал хриплое тяжелое дыхание мелкого и невольно начинал думать о том, что случилось.

Сам Саня мне ничего так и не рассказал, а вот врач объяснил мне, что повреждения у Сани серьезнее, чем могли бы быть от обычного изнасилования. Скорее всего, это был какой-то посторонний предмет довольно большого диаметра.

Ну, в общем-то, это многое объясняло в своем роде.

Ублюдки все же побоялись подхватить вирус, но отыгрались на Сане иначе.

Впрочем, слава не знаю кому, очень серьезных повреждений мелкий не получил, кроме единственной трещины и микроразрывов, которые должны были скоро зажить. Так что зашивать пришлось только в одном месте и чисто символически. Врач сказал, что этого можно было и не делать, но он руководствовался тем, что так Сане будет легче.

Естественно... Хотя мелкий и ел только жидкую пищу, естественные надобности никто не отменял. Так что каждый раз, когда ему было нужно, он едва ли не плакал, плотно сжимая губы и закрывая глаза.

Доказать ему, что мне не противно и не сложно, я не мог, как ни пытался. И даже то, что мы, блядь, братья, ему было побоку.

Так мы и существовали. Саня молчал, а я боялся спрашивать.

Но на четвертый день он заговорил сам. Я привычно сидел в кресле с ноутом на коленях, в очередной раз пытаясь хоть на немного продвинуть прогресс проекта. Впрочем, весь прогресс состоял только в том, что я тупо сёрфил в интернете в поисках непонятно чего. А когда Саня позвал меня, я с удивлением обнаружил себя читающим какую-то статью по психологии.

– Проснулся? – интересуюсь, закрывая крышку.

– Минут пятнадцать назад, – отзывается мелкий. – Что ты там читал?

– По работе, – не говорить же ему про чертову статью.

– Что по работе? – Саня ерзает, пытаясь спрятать ногу под одеяло.

Сегодня больше слов, чем обычно.

– Статью про японские фильтры для воды, – поднимаюсь и подхожу к его постели. Поправляю одеяло, укрывая его нормально.

– Херь какая, – морщится Саня.

– Ага, – соглашаюсь с ним. – Хочешь чего-нибудь? Есть, пить, в туалет?

– Пить, – просит мелкий.

Молча наливаю в стакан воду из бутылки, кладу туда соломинку, чтобы не больно было губам, и отдаю.

Саня кивает в благодарность и пытается приподняться. Помогаю ему. И в голове вспышкой проносится образ: Марат, точно так же поддерживающий Хриса.

Я все же оказался у больничной койки своего младшего брата.

– Они меня так и не трахнули, знаешь? – вдруг негромко говорит Саня, сжимая в пальцах соломинку. – Только засунули в меня... – он осекается, поднимает на меня глаза.

Переминаюсь с ноги на ногу, сжимая кулаки в карманах толстовки. Блядь, как все сложно-то. С одной стороны, нужно, наверное, чтобы он рассказал, а с другой, слышать все это...

– Врач сказал мне, – выдавливаю. – Но все не так серьезно, как могло бы быть.

– Жаль, что они были в перчатках, – Саня все издевается над несчастной соломинкой, больше не глядя на меня. – Может, подцепили бы от меня заразу.

Что на это ответить я не знаю.

– Я думал, что они меня прикончат, – мелкий пытается поставить стакан на тумбочку, но не дотягивается и стакан выскальзывает из его пальцев. Чудом успеваю подхватить его. Ставлю на место.

– Это все к лучшему, – говорит Саня, разглядывая свои подрагивающие пальцы.

Блядь, о чем он это?

– Что к лучшему? – интересуюсь напряженно.

– Что я тебя не послушался, и они меня забрали. Ментам меньше работы. Они накрыли всех ублюдков разом.

– Не ценой твоего здоровья, придурок, – выходит резко. Отворачиваюсь, чтобы не сказать еще чего-нибудь неуместного.

– Жень... – громко говорить мелкому больно из-за синяков на шее. – Но это ведь правда.

Конечно правда. Которая мне не нравится. Ебал я потому что такую правду.

Так Сане и говорю.

Он неожиданно хихикает, но потом кашляет, зажимает нос рукой. Отдаю ему салфетку, чтобы мог высморкаться.

– Шея болит, – он кладет салфетку на живот и касается пальцами синяков. – Не надо было дергаться, когда в меня эту хрень засовывали, – мелкий явно хочет сказать это спокойно, но его голос предательски срывается на последнем слове.

Прозрачная капля катится из уголка глаза по виску.

У меня по спине пробегает холодная судорога. Становится жутко, накатывает ощущение безысходности.

Я ничего не смогу исправить. Как бы ни старался. Всеми моими усилиями можно подтереться.

– Не плачь, – прошу хрипло.

– Я не плачу, – зло огрызается мелкий. – Отвали.

Он умрет у меня на руках. Рано или поздно, но это случится. Это неизбежность, если хотите.

Смотрю на его худые исцарапанные руки с едва поджившими ссадинами, и мне хочется развернуться и уйти, чтобы не быть свидетелем жуткого процесса умирания.

Это ведь мой брат.

Которому осталось от силы еще лет десять. Это если лечение будет на европейском уровне. Сколько еще таблеток я должен буду заказать?

– Я тебя не брошу, мелкий, – не знаю, зачем это говорю. Наверное, убеждаю сам себя.

В ответ он тихо горько всхлипывает. Дитё.

– Скоро тебя выпишут, и мы поедем домой. Синяки можно лечить и там, – глажу пальцами его шею, обвожу пятно сыпи и синяки. – А сегодня вечером зайдут родители.

– Зачем? Я им нахуй не нужен, – сглатывая слезы, говорит Саня.

– Они тебя любят, – пытаюсь сказать это уверенно, но получается не особо. – Просто...

– Просто им противно, – заканчивает мелкий за меня. – Не нужно сказки рассказывать. Бесишь.

Да я и сам знаю.

Отец будет хмуро мяться в дверях, а мама – лицемерно улыбаться. Невыносимые полчаса. Одно радует – дольше они вряд ли задержатся.

– Если бы я сдох, всем было бы только легче, – Саня ковыряет ногтем мелкие пятнышки сыпи на внутренней стороне предплечья. – И тебе бы не пришлось тратиться на таблетки и сидеть со мной дома.

Что за...

– А что ты так смотришь? – зло спрашивает мелкий, все более нервно ковыряя пятнышки. – Сколько ты уже не был в клубе? А твои друзья, наверное, вообще забыли, как тебя зовут.

– Мне казалось, мы неплохо проводили время, – все-таки беру его за руку, чтобы не ковырял сыпь.

– Трахались, – уточняет Саня. – И тебя это устраивало?

Вот сейчас я вообще не понял.

– Ты же сам хотел, – зачем-то разглядываю отросшие ногти мелкого. Нужно бы подстричь.

– Значит, это только я хотел? – нехорошо прищуривается мелкий.

– Блядь, Сань! – зажмуриваюсь на секунду. – Я тоже хотел, да. Мы оба хотели.

– А сейчас? – Саня шевелится, осторожно переворачивается набок. – Уже не хочешь?

– Прямо сейчас? – пытаюсь перевести весь этот бардак в шутку.

– Значит, противно, да? – в глазах мелкого опять блестят слезы. – Все эти... пятна... Даже те ублюдки назвали меня уродцем! У меня знаешь, где оно сегодня появилось? – он вдруг сдергивает одеяло, неловко задирает рубашку. Белья нет, а поэтому я сразу вижу маленькое розовое пятнышко на лобке под светлыми волосками.

– Зато на животе почти прошло, – вынимаю из его судорожно сжатых пальцев ткань и осторожно опускаю рубашку. – Это из-за таблеток. Скоро все исчезнет совсем.

– Я не хочу становиться уродом... – шепчет обессиленно.

– Когда ты успеваешь придумывать себе всю эту хуйню? – накрываю его одеялом и глажу по голове.

– Я видел, что случается с людьми, – Саня убирает со лба волосы.

– С тобой не случится, если будешь правильно принимать лекарства, – смотрю в окно на полупожелтевшую березу.

– Печень отвалится, – грустно усмехается мелкий. А потом смущенно просит: – Мне нужно отлить.

Киваю и лезу под кровать за пустой бутылкой.

А что, очень удобно.

***

Родители входят в палату именно тогда, когда я меняю марлю с мазью на Санькиной заднице. Естественно, он лежит на животе, с подушкой под животом, а я, разведя пальцами его ягодицы в стороны, ватной палочкой смазываю анус.

– Мальчики? – в голосе мамы полное недоумение.

Саня дергается, но я кладу ладонь на его спину, удерживая, и просто накидываю на его бедра простынь, чтобы не смущался.

– Привет, – говорю обоим родителям, застывшим у дверей.

Отец оглядывает валяющуюся на постели использованную марлю, ватные палочки, флаконы с дезинфицирующими средствами, открытый тюбик с мазью, и опускает глаза.

– Привет, – повторяет за мной мелкий, уткнувшись в согнутые предплечья.

– Что ты делаешь? – отрывисто интересуется отец.

– Не заметно, что ли? – верчу в пальцах ватную палочку. – Обрабатываю, чтобы инфекция не попала.

– Почему ты, а не медсестра?

Ну, все ясно...

– Саня попросил, чтобы это делал я, – складываю палочку пополам, а потом снова распрямляю.

– Без перчаток? – резко спрашивает отец. И Санина спина под моей рукой напрягается.

– Здесь они не нужны, – боже, дай мне сил.

Я и не думал, что отец так настроен.

– По технике безопасности...

– Юра! – а это уже мама.

– Я тоже рад тебя видеть, пап, – подает голос Саня.

– Дело не в том, – говорит отец. – Ты должен понимать, что можешь заразить своего брата.

– Может, расскажешь, как у тебя дела, Сашенька? – перебивает его мама. – Как ты себя чувствуешь?

– Пока еще жив, – хмуро отзывается мелкий.

– Что говорит врач? – она снимает пальто и кладет на спинку моего кресла.

– Что все могло быть хуже, – Саня перебирает пальцами складки простыни. – Мне повезло, хотя меня и трахнули...

– Сань, – прошу его, и мелкий затыкается.

– Выйдем покурить, – кивает мне отец и идет к двери.

Мелкий бросает на меня тоскливый взгляд и снова утыкается в предплечья.

– Лежи пока на животе, понял? – говорю, застегивая толстовку. – Я приду и все доделаю.

– Ладно, – отзывается, не поднимая головы.

Касаюсь его плеча и иду за отцом.

***

– Ты же понимаешь, что подвергаешь себя опасности? – интересуется мой папаша, поднося сигарету ко рту. – Соблюдай хотя бы минимальные меры предосторожности.

– А тебя не волнует, что Саню похитили, а потом изнасиловали? – верчу сигарету в пальцах, а потом прикуриваю.

– Я... – он глубоко затягивается, – не знаю, что сказать. Саня уже не тот ребенок, каким был раньше. Возможно, ему потребуется помощь психологов или даже психиатра.

Я давлюсь сигаретным дымом, кашляю.

– Но ты ведь с ним даже не говоришь, – говорю это серой стене. – С чего ты это взял.

– После такого психика не может остаться в норме, – уверенно говорит отец. – Тем более, ему кто-то должен объяснить, что он больше не полноценный член общества, и рассказать, как жить с этими ограничениями. Это не цинизм, ты сам должен это понимать.

– Но это же Саня... – я словно десятилетний ребенок стою перед ним, не понимая, что происходит.

– У Сани ВИЧ, – припечатывает меня отец. – С таким заболеванием у нас в стране долго не живут.

– У меня есть деньги на его лечение, – стряхиваю пепел и снова затягиваюсь. – Я получаю достаточно, чтобы покупать препараты из Европы. Но ты, насколько я помню, тоже.

– На сколько они продлят его мучения? – тихо спрашивает отец. – На три года? На пять лет?

– Терапия обеспечивает полноценную жизнь, – говорю зло. – Сочетая ее с другими препаратами, можно снизить нагрузку на печень, поджелудочную и сердце. А побочные эффекты – временное явление.

– Ты мне брошюру не зачитывай, – он выпускает дым. – Я тоже читал все это. Но это реклама. Уж в ней-то ты разбираешься.

– У Сани есть все шансы на нормальную жизнь, – я нащупываю в кармане зажигалку, сжимаю в пальцах. – И если его родители будут любить его, шансы только возрастут.

– Мы его любим, – через паузу сообщает мне отец.

Что на это ответить я не знаю. Поэтому просто снова затягиваюсь.

***

– Нормально? – спрашиваю у мелкого, проложив марлю меж его ягодиц. – Не больно?

– Нет, – отзывается он.

– Чё те маман-то сказала? – интересуюсь у него, помогая повернуться набок. На животе мелкий уже належался.

– Ничего, – Саня как-то съеживается. – Хотела поцеловать меня в лоб, а у меня там ссадина. Вышло неловко.

– Так зажила же, – касаюсь его лба пальцами, проверяя.

– Я ей так и сказал, – мелкий тоже трогает лоб, и наши пальцы встречаются. Осторожно сжимаю их. – А она расплакалась.

– Ну, ничего, – глажу его по голове. – Ты ни при чем.

Саня кривит губы в невеселой улыбке и прикрывает глаза.

А я наклоняюсь и целую его в лоб. Рядом с зажившей ссадиной.

Глава 21.

К Хрису мы поехали в субботу с утра. На следующий день после того, как Саню выписали.

На самом деле, я был против. Саня едва ходил, с трудом добредая до туалета, как это называется, «по стеночке». Его постоянно мутило – сказывалось легкое, что странно, сотрясение мозга, кружилась голова, и от каждого резкого движения он морщился и охал.

Но Хрис – это был Хрис. Тем более, я хотел поговорить с Маратом лично. Посмотреть, так сказать, в его честные глаза и спросить «какого хера».

Полиции я про свои подозрения насчет него говорить не стал, мне банально было жаль Хриса, но самому разобраться хотелось. А еще врезать. Потому что по мере того, как я обдумывал произошедшее, мне все больше казалось, что Марат знал все от начала и до конца.

Так что я минут пять для приличия поспорил, а потом все же разрешил Сане идти одеваться. Ну, то есть, это я пошел к шкафу и, под руководством мелкого, достал нужные шмотки: тренировочные мягкие штаны, футболку и свободную толстовку. Ну, и носки.

Их я надел на мелкого сам, потому что нагибаться ему было больно.

– Блядь! Жень! – я слышу это уже из коридора.

– Что такое? – заглядываю в комнату.

Саня стоит посредине, размазывая пальцами по лицу кровь, текущую из носа.

Вашу ж мать...

– Ну, чё ты делаешь, а? – беру со стола салфетки и заставляю его прижать к носу. – Еще по всему лицу размажь.

– Я просто решил нос вытереть, а она пошла, – начинает было оправдываться мелкий, но быстро приходит в себя: – ты офигел? Я не виноват вообще-то.

А ведь и правда, не виноват.

– Умывайся и поехали, – хуй я извинюсь.

Фыркает и, хромая, идет к двери.

***

– Привет, – как и в прошлый раз, когда был здесь, ставлю на прикроватную тумбочку пакет из «Перекрестка». – Как жизнь?

Хрис медленно облизывает сухие губы и будто бы с трудом выговаривает:

– Нормально. Привет, ребята.

Саня молча неловко присаживается на край его кровати и берет за руку.

– Что с тобой... произошло? – Хрис слабо шевелится, пытаясь повернуться. – Ты весь...

– В школе подрался, – Саня трогает синяк под глазом. – Как ты?

– Плохо, – едва заметно улыбается Хрис. – Я скоро умру.

– Не неси чушь, – зло говорит до сих пор молчавший Марат. – У нас завтра самолет.

– Только зря тратишь деньги, – Хрис смотрит в потолок.

– Это мои деньги и не твоя забота, – Марат сжимает кулаки.

Кажется, эту тему они уже обсуждали не раз.

– Я просто не могу понять, зачем тратить их зря, – Хрис смаргивает.

– Молчи, – грубо бросает Марат.

– Я не твоя мусульманская жена, чтобы ты меня затыкал, – злые слова у Хриса выходят измученно.

Ни фига себе у них тут...

– Ты лучше, чем жена, – Марат вдруг наклоняется и гладит пальцами его щеку.

– Чем лучше? – получается так, что Хрис говорит это, почти касаясь его губ, едва слышным шепотом.

И мне почему-то хочется отвернуться, чтобы не мешать. Момент до болезненности интимен. Но я продолжаю смотреть. Сам не знаю почему.

– Мы вместе, потому что я люблю тебя, – просто отвечает Марат. – И я буду делать то, что считаю нужным.

– У меня нет права голоса? – Хрис ведет пальцами по его плечу.

– Пока тебе не стало лучше – нет, – Марат ловит его руку и целует.

– Еще паранджу на меня надень, – улыбается ему Хрис.

– Если будет нужно, – серьезно кивает Марат. И оба смеются. А потом, похоже, вспоминают про нас.

– Извините, парни, – Марат улыбается. – Семейные разборки.

– Если семейные, то где мое кольцо? – Хрис имитирует возмущение. Но у Марата, похоже, на этот счет абсолютно другое мнение. Он растерянно смотрит на Хриса, а потом тихо спрашивает:

– Ты хочешь, чтобы я подарил тебе кольцо? Чтобы у нас были кольца?

– Поздновато для этого, – Хрис отворачивает голову.

Марат обессиленно качает головой и просит:

– Ты можешь прекратить так говорить?

– Могу вообще молчать, – отзывается Хрис. – Если хочешь.

Ну, по сравнению с Саней, когда тому херово, Хрис еще ничего.

– Я всего лишь хочу, чтобы ты был со мной, – Марат гладит его по волосам.

– Я с тобой, – Хрис прикрывает веки.

– Про нас забыли, – комментирует мелкий.

Хрис виновато улыбается ему и медленно моргает.

– Не хочешь выйти покурить? – интересуюсь у Марата, поглаживающего пальцами руку Хриса. – На пару минут.

Саня бросает на меня настороженный взгляд, нервно ведет ладонью по волосам, зачесывая челку.

– Хорошо, – кивает мне Марат.

Ну, посмотрим, что он скажет.

***

– Ты знал, – это я говорю после того, как мы уже минуты две просто молча курим.

– Я был в курсе не по своей воле, – тут же отзывается Марат.

– Диск положил ты? – спрашиваю, хотя уже знаю ответ.

– Я, – коротко кивает он.

– И ты знал, что на нем, – сигарета тлеет меж пальцев, на кончике собирается пепел.

– Знал, – на меня Марат не смотрит. А я смотрю на свою руку и думаю о том, как хорошо бы сейчас было зарядить ему в челюсть. Со всей силы, чтобы он упал на заплеванный асфальт. А потом добавить пару раз ногами. А может, даже не пару.

Вместо этого я просто говорю:

– Мудак.

– Я не мог поступить иначе, – глухо говорит Марат.

Ага, рассказывай.

– Мне четко дали понять, если я пойду в полицию, хорошим для меня это не кончится, – продолжает он. – Меня бы в прямом смысле закопали. Прецеденты были.

– Значит, испугался? – затягиваюсь, уже ощущая горький привкус фильтра.

– Не за себя, – качает головой Марат. – Не только за себя. У Хриса, кроме меня, никого нет.

Вот, значит, как...

Кидаю сигарету в урну, но не попадаю. Теперь окурок тлеет на асфальте, рядом с проросшим сквозь трещину подорожником.

Надо было бить сразу. Теперь это уже будет как-то неправильно.

– Все ведь обошлось, – неуверенно добавляет он.

– Не для Сани, – мой окурок все дымится.

– Не говори Хрису обо всем этом, – просит Марат. – Пожалуйста.

– Саня знает, что ты участвовал во всем этом? – вообще, мне это не особенно интересно.

– Да, – Марат выбивает себе еще одну сигарету. – И он знает почему.

Бля, вот это поворот!

– Почему он мне не сказал? – спрашиваю, доставая пачку из кармана.

– Не знаю, – пожимает плечами Марат.

Докуриваем мы молча.

***

– Дай мне сотню, – мелкий требовательно протягивает руку, когда мы идем по коридору к выходу.

– Зачем тебе? – достаю из кармана сложенные пополам купюры и ищу стольник. – На.

Ответом Саня меня не удостаивает. Он просто тормозит около автомата с шоколадками, подносит бумажку к купюроприемнику и через несколько секунд достает шоколадку в яркой обертке.

А я просто смотрю на это все и не могу понять, почему так паршиво в груди. Словно это я отнял у своего брата детство.

***

Я понимаю, что мелкого нет в комнате, только тогда, когда, наконец, отрываюсь от компа, решив, что пора укладываться. Оборачиваюсь к кровати, где мелкий, по своему обыкновению, всегда играл в телефон, и понимаю, что постель пуста. Только телефон валяется на смятом покрывале.

Чё-то долго он уже моется.

Поднимаюсь и иду в коридор. Дверь в ванную почему-то чуть приоткрыта, на полу – тонкий лучик света.

Пожимаю плечами и дергаю за ручку.

Мелкий абсолютно голый стоит около раковины и что-то сосредоточенно стирает. На меня он даже не оборачивается.

И как ему не больно только с не до конца зажившими руками?

– Эй, – окликаю его. – Пора закругляться.

Ноль внимания.

Да что он там делает-то?

Беру мелкого за плечо, чуть разворачиваю и вздрагиваю: он стирает свои трусы. Только вот мыла на ткани уже нет, Саня просто трет ее, не обращая внимания на то, что вода в слив течет уже розоватая.

Ну, естественно, ссадины-то он все содрал к чертовой матери.

– Сань, все, ты уже все отстирал, – кричать в таких ситуациях бесполезно. Я только сделаю еще хуже. – Вешай сушиться и пошли спать.

Мелкий молчит, не реагируя. Пытаюсь осторожно забрать у него эти несчастные трусы, но натыкаюсь на неожиданное сопротивление.

Саня молча вцепляется в ткань кровящими пальцами, явно не собираясь мне ничего отдавать.

Вот же черт...

Перехватываю его руки, накрываю своими, останавливая.

– Не трогай! – сорванно выдыхает, пытаясь вырваться. – Пусти!

– Да что ты творишь-то?! – оттаскиваю его от раковины. Вырывается, пару раз попадает мне острым локтем в живот.

В итоге мы оба оказываемся на полу. Я сверху, мелкий снизу. Наверняка на подбородке у меня будет синяк, заехал мне Саня удачно.

– Пусти меня!

Вот же заладил.

– Просто скажи, что происходит, – предлагаю ему, прижимая за запястья его руки к забрызганному водой полу. – Тогда пойдешь на все четыре стороны.

– Мне больно! – шипит, извиваясь подо мной, словно уж. – Убери руки!

– Сань, успокойся, – слегка ослабляю хватку и тут же получаю удар коленом. Правда, не особенно сильный, мелкий в слишком неудобном положении, чтобы ударить действительно больно. Уже. – Просто скажи, что случилось.

– Просто уйди! – ага, а вот и слезы.

Блядь, да что с тобой, мелкий, происходит-то?

– Пожалуйста, – меняю тон на совсем просящий.

– Что ты хочешь от меня услышать, а?! – больше сдерживаться, похоже, Саня не в силах. Его губы кривятся, он всхлипывает, отворачивая голову. – Что ты докопался?!

Ну, да, бля, он себе все руки стер до крови, а я докопался.

– Я просто хочу помочь.

– Да нахуй мне твоя помощь! – дергается, предпринимая еще одну попытку вырваться. Я ее успешно пресекаю. – Чем ты мне можешь помочь?! Таблетки за штуку баксов покупать?! – он орет мне это в лицо, давясь слезами. – Я сдохну! Можешь не переживать! Тебе еще не долго мучиться осталось!

Во-о-от оно что... Понятно, где корень всех зол.

– Нахуй тебя! И таблетки твои! – кажется, завод у Сани подходит к концу. Потому что эти слова звучат уже тише.

– Ты прекрасно знаешь, что таблетки пить обязательно, – напоминаю ему.

– Я уже труп! – мелкий смеется. – Я потерял двенадцать килограммов! Я – ходячая инфекция! Я даже потрахаться без презерватива не могу! Зачем продлевать мои мучения?!

Ага, завод кончается... Да тут еще воплей минут на пятнадцать, не меньше. Что-то давно у нас истерик не было. Я и отвык.

– Если не будешь их пить, мучиться будешь сильнее, – интересно, как у меня получается этот спокойный голос?

– Что мне мешает просто шагнуть с подоконника, чтобы больше никогда не пить их?! – из носа у мелкого течет, но вытереть я не могу, потому что держу его руки.

– Я мешаю, – с пальцами у него, кстати, не так все плохо. Просто содрал пару подсохших корочек.

– А твое-то какое дело?! – кажется, это и правда вызывает у мелкого определенный интерес.

– Я твой брат, – начинаю перечислять. – Я тебя люблю. Не хочу, чтобы соседи обсуждали этот инцидент. Опять же похороны – очень дорогое удовольствие.

Мои рассуждения на фоне истеричных всхлипов слушаются сюрреалистично.

– Это не смешно! – очередная попытка вырваться. – Ты – ёбаный мудак!

– А кто здесь смеется? – прикрываю на секунду глаза. – Успокойся, а?

– Моя смерть – всего лишь вопрос времени! – зло выдыхает.

– Как и любого из нас, – киваю.

– Я должен был умереть еще полтора года назад! – черт, и как у него в состоянии истерики получается так связно говорить? – Это все ошибка! Если бы не тот гондон на велосипеде – я бы так и сдох там!

Ебать...

– А ты хоть подумал... – начинаю очередную штампованную фразу, но мелкий меня перебивает.

– А обо мне ты подумал?! – голос у Сани от крика уже сел. – Мне нормально вот так жить?! Ты даже трахнул меня только из жалости! А если бы резинка порвалась?!

– Не порвалась бы, – абсолютно бесполезная фраза.

– Ты знал наперед?! Я уверен, ты постоянно думаешь о том, что можешь это подцепить! Даже сейчас! У меня же руки в крови!

– У меня нет открытых ран на руках, – невольно смотрю на свои пальцы, стискивающие запястья мелкого.

– А если есть, но ты не знаешь?!

– Успокойся, – прошу его. – Стенки тонкие, соседи скоро придут разбираться.

– Плевать на твоих чертовых соседей! – зло говорит он, но уже тише.

Успокаивается?

– Давай ты умоешься, а потом мы будем обсуждать все это дальше, если ты захочешь, – предлагаю. – Я отпущу тебя сейчас. Ладно?

Молчит, отвернув голову.

Осторожно расцепляю пальцы. Мелкий даже не дергается. Просто лежит, не шевелясь, глядя куда-то в стену.

Поднимаю его, заставляю наклониться над раковиной. Умываю, смывая с его лица сопли и слезы.

– Мне дохуя страшно... – он говорит это, когда я, развернув его к себе, хочу вытереть его лицо.

– Я знаю, – осторожно промокаю воду.

– Мне кажется, я чувствую, как умираю, – мелкий смотрит мимо меня.

На это ответить мне нечего. Поэтому я просто вешаю полотенце в сушилку и подталкиваю Саню к выходу.

В комнате молча достаю ему футболку с трусами, жду, пока он уляжется, гашу свет и тоже забираюсь под одеяло.

– Расскажи мне, – просит вдруг.

Как когда-то давно, когда ему было семь или шесть. Тогда, если я был в хорошем настроении, то рассказывал ему стих-колыбельную.

– Я уже забыл, – вру. Потому что я не уверен, что смогу рассказать его спокойно.

– Не ври, – Саня, естественно, это понимает.

– Ладно, – сглатываю. И медленно, вспоминая слова, хрипло начинаю:

– Спит цветок... – горло ожидаемо перехватывает. Пережидаю и пытаюсь снова: – Спит цветок, забыв усталость, солнце спит, и спит трава...

Голос у меня хрипит, а в глазах щиплет.

Тупой стих для ёбаных детей!

Начинаю снова. В итоге рассказываю его до конца, стиснув кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Мне он всегда нравился, – куда-то мне в шею говорит мелкий.

– Я знаю, – сглатываю.

– Спасибо, – ну надо же, какой вежливый.

В ответ коротко целую его в лоб. И вдруг чувствую, как его пальцы сжимают мои.

***

А утром мы едем провожать Хриса с Маратом в аэропорт.

И когда я пожимаю им руки, то на их пальцах вижу одинаковые обручальные кольца.