Текст книги "Волчья кровь (СИ)"

Автор книги: Кьюба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

    – Виктор.

    Он серьезно кивнул, сжал мою руку и потянул на себя, помогая мне подняться. Я встал на ноги, отдернул ладонь, отступил на шаг, оглядывая неверный свод веток, и спросил:

    – Что будем делать? – не то чтобы я не знал, как выбраться, просто мне было интересно, что предложит... Ольтар, теперь я мог его так называть.

    – Все просто. Ты превращаешься...

    – Перекидываюсь.

    – Перекидываешься, – послушно кивнул он. – Лучше разгрести там, где ты упал, меньше шансов, что нас засыплет, а потом мы попробуем выкарабкаться.

    Я кивнул, ведь так и собирался сделать, и потянулся, перекидываясь. Пришлось лечь, чтобы не задеть ветки над головой, и я пополз к снежной стене, оставшейся на том месте, где я упал.

    – Просто фокусник, – непонятно пробормотал Ольтар, и я глянул на него, но он всего лишь улыбнулся и отошел подальше.

    Я осторожно начал отгребать снег, слушая угрожающее поскрипывание ветвей и усиливающийся вой ветра. Когда я увидел серое хмурое небо, за мной образовалась внушительная гора снега. Я перекинулся обратно, сразу же заледенев от хлынувшего под ветви холодного воздуха, и прокричал, надеясь, что Ольтар услышит меня сквозь свист ветра:

    – Идем!

    Он услышал, подошел, пробираясь сквозь наваленный снег, и прокричал:

    – Давай первый!

    Это было правильно – я был вожаком, и это было в моем праве и моей обязанностью: прокладывать Путь. Но он был всего лишь хрупким двуногим, и я сомневался, что он сможет выбраться без моей помощи, поэтому замешкался, неуверенно на него глядя. Но Ольтар смотрел хмуро и требовательно, и я даже хмыкнул: этот взгляд очень напоминал взгляд омеги, которому что-то требовалось, и он собирался этого добиться.

    Я зацепился за ветку бука, подтянулся, осторожно перенес вес тела назад, зацепился ногой за другую и, оттолкнувшись, упал спиной в рыхлый снег. Я хотел выпутаться и помочь Ольтару, но он справился сам, падая рядом.

    Я поднялся на ноги на утоптанном снегу, потянул за руку двуногого, помогая ему, и пошел по уже заметенному пути, который оставил недавно. Мы выбрались на берег реки, пробираясь через острые ветки, и я с облегчением перекинулся перед крутым склоном оврага.

    Ольтар стоял рядом со мной, по грудь утопая в снегу, и я показал мордой себе на спину. Я не успел подумать, что мне придется перекидываться обратно и объяснить ему, как Айдасу, как почувствовал цепкие пальцы на холке, и Ольтар забрался мне на спину.

    Я помчался вверх, по крутому склону, снег хорошо удерживал меня от падения, и я тогда даже не подумал, почему тяжесть на спине не кажется мне противоестественной.

Глава 9. Вопросы.

    Снег в наших лесах лежал большую часть Круга: бесконечно долгое время от осенних холодов, когда звезды меркли от ветров первых зимних бурь, до весенних паводков, когда Рамн, Ильтиль и многочисленные ручьи разливались в пойменных лесах. Зима была наполнена завыванием Северных Ветров, которые приносили на наши земли снега. Они превращали леса в безмолвную белую равнину до тех пор, пока не приходили холода, при которых моментально оседал ледяной взвесью пар, вырывающийся изо рта. Зима убивала охотников, тративших силы на поиск добычи, убивала бойцов, слишком тяжелых, чтобы свободно ходить по ледяной корке, а зачастую убивала омег и детей, которые целиком зависели от переменчивых успехов на охоте. Последние Круги зима была убийцей, разрушив детское, снежное и волшебное очарование.

    Но приходила весна, лучшее время, когда заполнялись мутной водой низменности и ложбины, оживали деревья и просыпалась природа. Мы тоже приходили в себя после зимней охоты, отряхивали линяющие шкуры, а некоторые и вовсе впервые с осени возвращались в волчьи тела. Весна – время сражений, время борьбы, время, когда безумие течки сводило с ума и омег, и альф, время, когда мы побеждали и проигрывали. Время любви.

    Проходила весна, наступало жаркое лето, пересыхали озера и некоторые ручьи, зарастали кустарниками и высокими травами леса и уходили на летнюю охоту волки, оставляя в городах омег и волчат. Лето – время волчьего тела, когда некоторые из нас неделями не принимали двуногое обличье, время следа и упоительного течения жизни, когда рождались дети.

    Короткое лето заканчивалось, с трудом набрав силу и тут же растеряв ее, постепенно ослабевали Духи Южных Ветров, и наступала осень, быстро и безжалостно расцвечивая листья на деревьях. Это было волшебное время воспитания детей и спокойствия, в извечном наблюдении за угасающей природой. Мир засыпал, но подвергнуться всеобщей дреме нам не давали волчата, бывшие сперва счастьем, а потом и проклятием, когда омеги, убедившись, что дети подросли, окончательно скидывали их на опешившую стаю. Осень пролетала быстро и весело, а затем снова наступала зима. Это было извечным циклом наших земель, Кругом, в котором становилось все сложнее жить, но неизменным даром Великих Духов.

    Я брел по шею в рыхлом снегу, исчерпав все силы, и слушал хохот Ветров и стук сердца двуногого. Мы не ходили в зимние бури, когда рыхлый снег не держал тяжелое тело – надо было найти себе логово и переждать, пока затихнет ярость Духов, но Ольтар у меня на спине зарывался ледяными пальцами в шерсть, и я шел и шел, и шел по ледяной воющей пустыне.

    – Волк... – прошептал он мне в шею, явно с трудом разлепив смерзшиеся губы, и я дернул ухом, показывая, что слышу. – Давай переждем метель! Мы же потерялись!

    Я отрицательно мотнул головой. До искусственной пещеры оставалось всего ничего, и он был неправ: эти земли по праву боя принадлежали мне, и я знал их лучше, чем любой волк моей стаи. Я не мог потеряться в снежном безумии, как не мог потеряться и в безветренную погоду. Я напрягся, собирая последние силы, мощным прыжком вырвался из ледяного покрова и, утопая в снегу, побежал к оврагу, в стенах которого оставил двуногих.

    Я был прав, мы быстро добрались до пещеры. Она была вырыта высоко на склоне, с северной стороны, чтобы как можно меньше снега приносилось ветром, и служила хорошим убежищем для глупых молодых волчат, которые не смогли почуять в воздухе ледяное дыхание зимней бури и вовремя добраться до города. Мне не нравилось осознание того, что я веду себя как неопытный ребенок, только-только разменявший двадцатый Круг, и я загнал мысли подальше, сопроводив их щелчком челюстей.

    – Что? – спросил у меня Ольтар, восприняв мое движение на свой счет, и я прижал уши к голове и вытянул морду вперед, указывая на почти отвесную стену оврага. – Они там?

    Пещера мягко светилась, хоть это и было почти незаметно сквозь ветер и снежную пыль: видимо, двуногие развели костер. Я одним прыжком добрался до ее подножья, потоптался на месте, утрамбовывая снег, примерился, низко приседая на задние лапы, и прыгнул, зацепившись когтями за ледяную землю. Вход в пещеру был узкий, рассчитанный на то, чтобы не впускать холодный зимний воздух, и я обернулся к все еще сидящему на моей спине Ольтару.

    Он был весь покрыт снегом, заледеневший пар изо рта покрывал его губы и подбородок, на бровях и ресницах намерзли сосульки, волосы превратились в ледяную корку, и вообще он был похож на олицетворенного Духа Северных Ветров, только очень злого и очень забавного. Я фыркнул, прижал уши к голове, надеясь, что Ольтар не заметит, что я смеюсь.

    – И нечего ржать, – пробормотал он, с трудом разлепляя губы и отрывая примерзшие руки от моей шерсти.

    Они не гнулись, потому что мешала колом вставшая одежда, и он выглядел так несчастно, что я не выдержал, зафыркал, смешливо щеря клыки, и отвернулся от его укоризненно-злого взгляда. Этот двуногий был в высшей степени забавен.

    Он слез с моей спины, отодрав ноги от шерсти, и упал на пол, и мне стало не до смеха. Мы пережидали самые суровые холода в волчьих телах, но и в двуногих текла горячая волчья кровь, поэтому мы редко умирали от переохлаждения или страдали с обморожениями. Но эти... люди, были хрупки и явно не приспособлены к зимним температурам, и пусть истинные холода еще не пришли, все равно зима полностью вошла в свои права.

    Я перекинулся, мгновенно почувствовав, как же все-таки холодно, и нагнулся над Ольтаром. Он был в сознании, но подняться не мог – у него явно заледенели до полной нечувствительности руки и ноги, а вставшая колом одежда не помогала ситуации. Я подхватил ледяное тело на руки и понес его в пещеру. Мне пришлось пригнуться, чтобы пройти под низким потолком, и я почти дотронулся носом до рубашки Ольтара. В двуногом теле запахи были не такими яркими и резкими, хотя я по прежнему чувствовал запах сосновой хвои и свежесрубленной древесины, я неожиданно узнал цветы, которыми от него пахло.

    Я наткнулся на них всего единожды, когда бегал к северу от города, в ледяных равнинах. Была весна, время боев и сражений, но я уже завершил свой главный бой, и Арвен сладко терся плечом о мое плечо, периодически покусывая меня за холку, а я фыркал, осторожно щеря клыки. Мы просто бежали, внюхиваясь в сладкий аромат пробуждающихся трав, и запах омеги мутил мое сознание. Арвен ускользал, в притворной ярости скалился, убегал, и я долго и упоенно гонялся за ним, пока не прижал к земле, и мы покатились по молодой траве, перекидываясь. Я навис над ним, целуя в смеющийся рот, но он скосил глаза и неожиданно замер, мягко улыбаясь. Я проследил за его взглядом, мягко покусывая за шею.

    – Видишь мелкие цветы без листьев? – я согласно выдохнул на только что проведенную мокрую дорожку рядом с его ухом, и он поежился, переплетая наши пальцы. – Это призрачная орхидея. Редкий цветок, я и не думал, что он растет рядом с городом.

    Я заинтересованно замычал, распутывая тесемки на его рубашке.

    – У нее нет листьев, и она полностью зависит от гриба на корнях. Но она долгое время, много-много Кругов, может расти под землей... Стойко сопротивляться всем невзгодам, но в абсолютном одиночестве, не расцветая, представляешь? – он запустил пальцы мне в волосы и потянул, вызывая сладкую дрожь вдоль позвоночника. – Зато наступает время, когда она находит все необходимые условия, и вырастает во всем своем великолепии. Интересный цветок, правда?

    Но тогда я его не слушал, закрывая сладкий рот поцелуем, и даже не знал, что запах призрачной орхидеи встретится мне где-нибудь еще.

    В пещере было тепло от мягко потрескивающего костра, двуногие спали в обнимку рядом, укрывшись куртками, и даже не проснулись, когда я пробрался сквозь узкий лаз.

    Я опустил Ольтара рядом с костром, придержал, чтобы он не завалился набок, и, присев рядом на корточки, начал выпутывать двуногого из ледяной одежды.

    – Что ты творишь? – пробормотал он, начиная мелко трястись от холода и перехватывая мои руки за запястья.

    Я посмотрел на него и неожиданно подумал, что темные, синие глаза в окружении замерзших белоснежных ресниц напоминают мне зимнее холодное небо, проглядывающее сквозь запорошенные снегом ветви городского клена, небо, любимое мною в те времена, когда я волчонком восхищался снежной порой.

    – Помогаю тебе не умереть от холода. Надо снять одежду, я дам тебе свою, – я осторожно потянул руки, выпутываясь из цепких пальцев.

    – Я сам, – буркнул Ольтар, но я видел, что ему теплее.

    С его волос и ресниц капала вода, сам он трясся мелкой дрожью, но я знал, что это хорошо: значит тело очнулось от пробирающего холода и пытается согреться самостоятельно. Он быстро, но неловко разделся под моим взглядом и посмотрел на меня насуплено и злобно.

    Я опомнился, тряхнул головой, стянул с себя штаны и куртку и протянул Ольтару. Он смущенно фыркнул и быстро оделся, стуча зубами. Штаны пришлись впору, куртка была чуть широка в плечах, но ему явно стало лучше. Он сел у костра, избегая смотреть на меня, а я подхватил сваленные кучей вещи, нашел пару длинных буковых веток, которые предусмотрительные беты моей стаи оставили у стены для растопки, с силой воткнул их в землю и развесил почти сразу зашипевшую паром одежду.

    Обнимающиеся двуногие зашевелились, забормотали что-то непонятное, но не проснулись, и я с усмешкой уселся рядом с Ольтаром. Он обхватывал себя за плечи, глядя в костер, но уже не трясся. Я покосился на его мокрые волосы и со вздохом прислушался к тихому вою ветра.

    – Ты не замерзнешь? – неожиданно и глухо спросил двуногий.

    – Нет, моя кровь горячее твоей, – ответил я.

    Меня разбирало любопытство, но замерзший человек (я ведь могу так называть его вид?) явно не был расположен к общению. Двуногие... Люди все еще спали, и я пробормотал себе под нос:

    – И как они не проснулись?

    Но Ольтар услышал меня и пояснил, потирая плечи:

    – Они устали, замерзли и проделали долгий путь.

    – Ты тоже можешь поспать, – я посмотрел на него. – Я посторожу.

    – Нет, – он резко мотнул головой, и я поежился от холодных капель воды, попавших на голое плечо. – Я достаточно выспался.

    – Что?

    – Я потерял сознание, когда упал в овраг, а очнулся от воя волка... твоего, то есть, уже под этими ветками, – я понимающе кивнул, и он продолжил: – Ты меня искал?

    – Да.

    – Зачем?

    Они были гостями на моей земле, они были разумны, интересны мне, необычны, я подарил им свою добычу, признавая их право находиться на моей территории, а они накормили меня рыбой и не потревожили мой сон, я не мог оставить их умирать, потому что прекрасно знал, каково это, замерзать в зимней буре – какую из этих причин я должен был назвать ему? Почему он не понимал очевидных вещей? Я нахмурился.

    – Что значит «зачем»?

    – Зачем ты нам помогаешь? Кто ты вообще такой?

    – Волк, – я пожал плечами.

    – Это я слышал. Что ты делал у Алнейры?

    – У Рамна? Я почувствовал странный запах на охоте и пошел проверить. Как вы оказались на берегу?

    Он пристально посмотрел на меня, и я не смог понять, чего в его взгляде больше: подозрительности или интереса.

    – Поиграем в вопросы? – непонятно пробормотал он, и я недоуменно нахмурился. – Корабли, на которых мы... плыли, разбило течение Алнейры, а нас чудом выбросило на берег.

    – Что такое «раб»? – вспомнил я смутно услышанный ночной разговор.

    Его глаза резко потемнели, и он почти прорычал:

    – Неважно.

    Я нахмурился, не понимая причины такой внезапной ярости, но решил не переспрашивать.

    – Что такое «корабли»?

    – Большие, такие, деревянные сооружения для путешествия по воде, – изумленно фыркнул он. – Вы не строите такие? Как вы пересекаете реки и озера?

    Я нахмурился. Неужели двуногие не умели плавать?

    – Вплавь. Или перепрыгиваем. Зачем вы попытались пересечь Великую Реку?

    Он пожал плечами.

    – Кое-кто из людей тешил себя надеждой открыть новые земли и захватить их.

    Я тихо рыкнул. Это была моя земля, по праву боя, по праву крови, и никто, кроме другого альфы, не смел у меня ее отнять.

    – Твой вожак?

    – У меня нет... «вожака»! – яростно воскликнул он и затих, напряженно глядя на заворочавшихся двуногих. Но они не проснулись, и Ольтар обернулся ко мне. – Что думает твой вожак по поводу того, что ты нам помог?

    Я неопределенно повел рукой и повторил за ним:

    – У меня нет вожака.

    – Ты волк-одиночка? Но кто тогда тот, белый? Он тоже умеет превращаться? То есть, перекидываться?

    Что значит «одиночка»? Мы жили стаями со времен Первых Песен, когда наш вид только зарождался на этой земле. У каждого из волков была своя роль, предназначение, но все мы были семьей, и каждый был готов умереть за каждого. Мы жили и умирали, охотились и пировали, сражались и любили. Мы не изгоняли волков из стаи – провинившийся всегда получал второй шанс, а если груз вины был неподъемен – любой из нас почитал за честь принять смерть от клыков альфы или от равного. Я не понимал, о чем спрашивает Ольтар. Неужели в обычаях двуногих было жить по одиночке? И что значило его заявление «у меня нет вожака»? Он был непостижим, и я отчаялся что-либо понять.

    – У меня нет вожака, потому что я – хозяин этих земель. Белый – один из альфа-волков моей стаи. И да, он тоже умеет перекидываться. Мы все умеем.

    – И сколько вас? – заинтересованно спросил Ольтар, всем телом оборачиваясь ко мне и положив подбородок на согнутую в локте руку. Он окончательно согрелся и уже не дрожал, но светлые волосы были все еще темные от растаявшего снега.

    Я иронично приподнял бровь, и он фыркнул.

    – Ладно-ладно. Что значит «один из»? Ведь альфа-вожак-то должен быть один? Или твоя стая устроена иначе, чем стаи обычных волков?

    Я недоуменно нахмурился, взъерошивая волосы. Обычных волков? Но мы и были волками, о чем он говорил? Я открыл было рот, собираясь спросить, как с другой стороны костра, в который давно пора бы было подбросить веток, раздался хриплый ото сна голос самки:

    – Что за чертовщина тут творится, Ольтар?

Глава 10. Мечта.

    Они были странными. Все трое очень разные, но неизменно странные, и это вводило меня в ступор. Они не знали, как жить, не понимали простейших вещей, не уважали устоев моего народа, с неизменной легкостью и небрежностью попирали их и не чувствовали себя виноватыми. Они называли меня по имени, и хотя я доверил его лишь Ольтару, но он представил меня им так, словно имел на мое имя столько же прав, как и я. Они не уважали меня, как хозяина этих земель, не испытывали друг к другу особого пиетета, и я отчаялся понять, кто же из них альфа-вожак.

    Я спрашивал у Ольтара, в один из холодных вечеров, когда Айдас и Неринга спали. Но он лишь рассмеялся, и велел «не заморачиваться по этому поводу». Я понимал их язык, но иногда они говорили нечто такое, что заставляло меня чувствовать себя лесным волком, который пытается постичь тонкости равнинной охоты.

    У них была своя очень сложная иерархия и система отношений, совсем не понятная мне. Самка была сестрой Ольтара, но они спорили так, что заглушали рев нескончаемой зимней бури. Айдас спал с Нерингой, но они не были истинной парой, и это сбивало меня с толку. Чернокожий и Ольтар не были братьями, но именно так Айдас обращался к Ольтару, и тот не одернул его ни разу. Ольтар и чернокожий не одобряли поведения самки, но не пытались с ней поговорить по этому поводу.

    Я не понимал. Они относились ко мне странно, хотя я и позволил им остаться на своей земле. Неринга боялась меня, но язвила так, что я только вздыхал и напоминал себе, что она омега, и я должен терпеть все ее выходки. Но Ольтар так не считал, и они снова спорили, а Айдас лишь ухмылялся, потирая замерзающие руки. Он тоже был странным: несмотря на черную кожу и прочие отличия во внешности, он был добродушен и широк душой, смешлив и чем-то напоминал мне отца. Наверное, оптимизмом. Айдас сразу же записал меня в друзья, хотя я и не давал ему повода, и относился ко мне со снисходительным дружелюбием, будто я был волчонком, только-только принявшим двуногий облик. Но я был старше его почти на сорок Кругов – «лет», как говорил Айдас или «зим», как называли их Ольтар и Неринга. Это тоже было необычно: двуногие жили всего ничего, не более сотни Кругов, хотя у нашего вида этот возраст был всего лишь половиной жизненного цикла.

    Но они оба – и самка, и Айдас – вели себя предсказуемо, и, если не обращать внимания на странности речи и запах, я бы подумал, что они равнинные волчата с низменностей у Западного Моря: такие же подвижные, торопливые и неугомонные.

    Ольтар же был непостижим. Он не вписывался в мои понятия о разумном существе, хотя и был умнее и Неринги, и Айдаса. Он метался между настроениями со скоростью бегущего беты: мгновенно переходя от смешливой расслабленности к яростному неприятию. И было неясно, что же такого я сказал. Он был странным: заботился о сестре, не скрывая этого, но позволял ей делать все, что ей заблагорассудится, уважал Айдаса, но вполне мог отвесить ему затрещину, или же сделать так, как тот говорил.

    Ольтар был тонким, жилистым, с изящными, но сильными руками, копной непослушных волос и самыми странными глазами, которые мне доводилось видеть. Он выходил на край пещеры и долго вслушивался в вой Северных Ветров, и мне казалось, что неугомонные Духи успокаиваются, смиряют ярость и лишь треплют волосы и рубашку, обтекая гибкое тело. Я не знал, что он видел в снежном безумии, но он улыбался мягко и счастливо, словно ветер был его старым, верным другом, с которым они расстались на долгое время. Он мог долго молчать, глядя в костер и слушая непрекращающуюся болтовню Айдаса, мог говорить, тихо и сумрачно, рассказывая о нравах людских поселений, а мог и спрашивать меня, заглядывая в глаза и возбужденно покусывая нижнюю губу.

    Я рассказывал им о своей земле, о реках и ручьях, о лесах; о равнинах на западе и стаях равнинных волков, подвижных и неугомонных; рассказывал о стаях восточных плоскогорий и тех ловких и хитрых народах. Я говорил о ледяных равнинах севера, родине Салтара и его отца, о неприветливом мерзлом пространстве, где жили самые крупные и сильные волки, редко принимающие двуногое обличье. Я многое им рассказал, но только Ольтар слушал меня с жадным, неослабевающим любопытством.

    Он был странным, непонятным, удивительным. Разным. И он был красивым.

    Волки не делали особых различий между своими телами, но все же мы были созданы иначе, чем остальные существа. Мы были разумны, и наш разум не мог не меняться в зависимости от тела, в котором мы находились. Это был еще один из даров Великих Духов: волчье обличье и волчья сущность – мы были созданы для борьбы, защиты, охоты, и сознание наше неуловимо менялось, не затрагивая разума. Отступали в тень вещи, в двуногом обличье бывшие важными, уходили знания о том, как пользоваться другим телом, просыпались полудремлющие у двуногого инстинкты. Волчье тело – оно было простым и незамысловатым, направленным на бои, на охоту, на защиту.

    И иногда инстинкты полностью брали верх над разумом. Я знал пару стай, волки из которых навеки оставались в волчьем обличье: они были великолепными охотниками, но никто никогда так и не услышал от них ни слова. Я проводил в волчьем теле больше времени, чем любой из моей стаи, перекидываясь только для того, чтобы разделать добычу и – изредка – пройтись в городе. И весной, конечно же, весной. Я не испытывал от этого каких-либо неудобств: в волчьем теле мне было комфортно. Но сейчас я думал, что прав был отец Салтара, когда говорил нам, тогда еще волчатам, что стоит одинаково часто бывать в обоих дарованных нам телах, чтобы быть готовым ко всему, что может преподнести другое обличье.

    Ольтар был красивым, и я не знал, что мне с этим делать.

    Я редко обращал внимание на внешность, возможно, потому что и сам был не особо красив. Я не встречался с омегами, когда у тех не было течки, как делал это Салтар, не нашел истинную пару, в чем неимоверно повезло Люциану. Я жил волком всегда, кроме весны, когда смотрели не на красоту, а на силу, и когда было невозможно противостоять сладкому запаху текущих омег. Я дрался, потому что вынуждали инстинкты, побеждал, потому что был силен, и любил, потому что хотелось любить.

    Недотрах, как говорил Салтар, и я кидался на него, ставя наглеца на место. Но он был прав: волчье тело не знало подобных проблем, а двуногое сполна получало весной. Но раньше я никогда не оставался в «человеческой шкурке», как ехидно выражалась самка, на такое длительное время зимой. И я не знал, не умел и не мог понять и справиться с тем, что происходило со мной сейчас.

    Зимние бури жестоки и беспощадны, и ярость Духов Северных Ветров может не утихать на наших землях и сутки, и неделю. Волки не охотились, пока не образовывалась более-менее твердая ледяная корка, которая могла выдержать вес нашего тела, и пережидали бури в городах. Я беспокоился за свою стаю: ведь они уже пятый день не выходили на охоту, и скудные запасы должны были подойти к концу. Но у меня не было выхода, и я сидел в пещере с людьми, вслушивался в неослабевающий рев ветра и изредка охотился, с головой утопая в снегу и тратя последние силы. Но буря убивала не только волков, и я приносил в пещеру задубевшие туши павших зверей, мясо которых поддерживало человеческие жизни. Двуногие были слабы, и я видел, с каким трудом им дается даже суточная голодовка, и это вынуждало меня вновь прыгать в рыхлый снег, уже подбирающийся к подножью пещеры, и отправляться на поиски новой добычи.

    Самка ворчала на холод, ловко обшивая их куртки шкурами, с помощью вытянутых жил цепляя мех. Я не мерз ни в двуногом обличье, ни тем более в волчьем, и с удивлением смотрел на жмущихся к костру людей. По ночам, когда ветер чуть затихал, пропуская к земле трескучий мороз, я перекидывался, успокоенно вздыхал в привычном теле и засыпал, прижимаясь спиной к мерзлой стене.

    Я не знал что мне делать, когда на вторую ночь почувствовал замерзшее тело под боком, но Ольтар, во сне перекатившийся мне под бок, перестал дрожать и трястись от холода, и наконец крепко заснул. Я попытался найти в себе неприятие или брезгливость, но инстинкты молчали, и я тоже уснул, слушая вой бури.

    А на следующую ночь неунывающий Айдас перетащил их импровизированные лежаки из еловых веток поближе ко мне, подмигнул угрюмо-смущенному Ольтару и заявил, что он нашел бесплатную грелку. Я не знал значения этого слова, но возмущаться и сопротивляться, как самка, не стал, покорно перекинулся, лег и долго не мог заснуть, слушая стук чужих сердец под боком.

    Ольтар тоже не спал. Встал, прошелся по освещенной костром пещере, поворошил угли, и я долго наблюдал за его профилем, четко выделяющимся на фоне пламени. Но затем он вернулся на свой лежак, подкатился мне под бок, кутаясь в куртку, и я заснул. Мне снилось логово, теплый запах молока, нежный, влажный язык на молодой шерсти и сильные руки отца на спине.

    Буря продолжалась восемь суток, и все эти дни и ночи я метался, словно раненый зверь, и проклинал непонятное двуногое тело. Но ветра ослабели, Духи исчерпали свою ярость, а утром следующего дня снег блестел ледяной твердой коркой.

    Я стоял у подножья чуть занесенного входа в пещеру, вглядывался в яркое голубое небо и с наслаждением вдыхал морозный утренний воздух. Лес измученно затих, и на другой едва видимой стороне оврага далеко вверху были видны тяжелые, припорошенные снегом деревья.

    Люди спали, и я перекинулся, с наслаждением потянулся, щелкнул пастью и порычал в тишину, неизвестно кого подзывая. Мне откликнулся монотонный посвист снегиря. Я настороженно навострил уши. Тишину леса пронзил боевой клич черного дятла, и я счастливо взвыл, приветствуя переживший первую зимнюю бурю лес, прыгнул вперед, под оживший птичий гомон погонялся за своим хвостом, щелкая пастью и чувствуя потрескивание ледяной корки под лапами.

    Из запорошенного снегом боярышника вылетела испуганная куропатка, яростно махая крыльями, и я погнался за ней, упоенный скоростью и движением, подпрыгнул на три метра вверх, сбил птицу лапой. Я был голоден, но восхищался стойкостью маленькой пташки, пережившей бурю, поэтому жарко подышал ей на голову, порычал, в притворной ярости щелкая клыками, и отпустил нагуливать жирок до следующей встречи.

    Мне было радостно и впервые за неделю спокойно.

    – Виктор! – послышался голос Ольтара от пещеры, в которой я оставил людей, и я понесся к нему, подпрыгивая, словно волчонок.

    В волчьем теле забывались, становились незначительны страхи и сомнения двуногого облика, и я подскочил к нему, толкнул носом в спину, охваченный радостным возбуждением. Ольтар с некультурным воплем упал, перекатился по ледяной корке и остался неподвижно лежать на спине, подставляя лицо разыгравшемуся солнцу. Он жмурил голубые глаза цвета неба над нами, и я подбежал к нему, нависая сверху. Моя лапа, стоящая у его уха, была в два раза больше головы двуногого, и я наклонил морду на бок, задумчиво его рассматривая. На нахмуренной переносице были видны мелкие веснушки.

    Ольтар приоткрыл зажмуренные глаза и фыркнул мне прямо в нос. Я резко выдохнул, щеря пасть ему в лицо, и он улыбнулся, счастливо и умиротворенно:

    – У тебя изо рта воняет, Виктор.

    Я возмущенно проскулил и рыкнул, отрицательно мотнув головой.

    – Воняет-воняет, – развеселился Ольтар, кладя мне руку на переносицу и почесывая шерсть на носу.

    Я оскалился и рыкнул ему в лицо, щелкнув пастью перед глазами.

    – Боюсь-боюсь, – хмыкнул он, отталкивая мою морду, и сел, подняв ко мне голову. – Когда будет следующая метель?

    Я неопределенно повел ушами, хотя не чувствовал в воздухе снежного дыхания Духов. Хорошая погода продержится еще неделю-полторы, и за это время надо славно поохотиться и накормить стаю, если нам повезет, конечно. Я щелкнул зубами и сел, обернув хвост вокруг лап, обдумывая ситуацию. Мне все равно, где пережидать следующую бурю, а оставлять людей надолго я не хотел.

    Я добежал бы до города, где осталась стая, за шесть-восемь часов. За это время воздух, более сухой вдали от Рамна, окончательно подморозит снег, превращая его в пологую, скользящую равнину. Стая выйдет на охоту, и, если Духи нам помогут, мы наберем мяса на следующую бурю. Я смогу вернуться к двуногим с чистой совестью, а волки будут накормлены.

    Но на охоту пойдут не все: я знал, что после убийства омеги, большинство бет стаи останутся с ними для охраны и поддержки. Беты славные охотники, но слабые защитники, но все же рисковать волчатами и просить помощи альф омеги не станут, понадеявшись на превосходящую численность. Я был уверен, что омегу убил альфа, каким бы мерзким и противоестественным мне это ни казалось: омега не покорная овечка, он славно потрепал бы бету, не сумев справиться только с много более крупным и сильным волком. Наверное, Совет Общин пришел к такому же мнению, и альфы до следующей весны не станут подходить к несвязанным с ними омегам. Это было разумно, но противоестественно, и я не желал появляться в городе, где творится нечто подобное.

    Я как раз думал, что надо поохотиться для двуногих, прежде чем уходить, как мне в шею прилетел снежный комок. Я подпрыгнул от неожиданности, резко оборачиваясь и щеря клыки в сторону нападения, но там оказался только Ольтар, присевший на корточки возле проломленной мною корочки льда. Он что-то делал с рыхлым снегом, и я заинтересованно повел ушами, опуская верхнюю губу.

    – Задумался, Виктор? – весело спросил он, щуря голубые глаза от яркого солнца, и я любопытно потянул носом, не понимая, что он делает. – Хватит спать!

    И он метко швырнул в меня ледышкой. Я подставил плечо, недоуменно оскаливаясь и поджимая хвост, но он заливисто рассмеялся, и я замер, неуверенно прижимая уши и засмотревшись, как играет солнечный свет в русых волосах.