Текст книги "Волчья кровь (СИ)"

Автор книги: Кьюба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

    – А, Виктор! Ну что? Оправдали тебя?

    – Я не был ни в чем виноват, Люциан, чтобы меня оправдывать, – спокойно ответил я. – Я понимаю, ты ошибся. Но теперь люди – члены нашей стаи, а один из них моя пара, поэтому прояви уважение.

    – Уважение к твоей подстилке, которая даже не омега? – презрительно фыркнул он.

    Я почувствовал, как в душе поднимается ослепляющая, всепоглощающая ярость, и, прежде чем омут смены тела захлестнул с головой, я успел подумать, что мне все равно, что скажет Совет, Община, омеги – неприкосновенный он, или же нет – мне все равно, я перегрызу щенку глотку. Я не должен был превращаться в городе? Да ладно! Не должен был убивать другого волка? Наплевать. Что еще я не должен? За спиной стоял Ольтар, и мне было не до мнения Общины. Потому что я был в своем праве.

    Я оскалился, из-за клокочущей злости, вырывающейся яростным рычанием, почти не услышал, как встревожено загомонили волки, и пошел на него. Я шел убивать, и он, видимо, понял это, мгновенно побледнев, и быстро проговорил, отступая:

    – Ты не посмеешь! Я продолжу наш вид, и ты не посмеешь причинить мне вред!

    Я на мгновение остановился: не из-за того, что сомневался, просто собирался сообщить ему напоследок, как сильно он ошибся, но тут послышался чуточку напуганный и твердый голос Ольтара, и я почувствовал, как вместе с яростью меня сковывает ужас.

    – Не думал, что продолжать вид волков должны убийцы.

Глава 19. Идея.

    Я обернулся на Ольтара, недоуменно поводя ушами. Это было очень, очень серьезное обвинение, и у человека должны были быть веские основания его предъявлять. Я верил двуногим, но не мог представить, чтобы альфа, любой волк из моей стаи мог причинить омеге вред. Каким бы подонком ни был Люциан, он не мог пасть так низко.

    – Что ты несешь, двуногий?! – взъярился Люциан, делая шаг к Ольтару, но я загородил ему путь, угрожающе оскаливаясь. – Как ты смеешь?

    Волки замолчали, я видел, как выступили вперед альфы, безотчетно заслоняя свои стаи, и множество глаз всех оттенков янтаря обратилось к Люциану.

    Я тоже застыл, не вмешиваясь, но и не позволяя людям оказаться на линии прямого броска. Реакция волков была понятна: мы не предъявляли обвинений друг другу, если не были уверены в виновности, а значит, слова Ольтара должны были быть подкреплены доказательствами.

    Я искренне на это надеялся, потому что в обратном случае Люциан будет иметь полное право вновь созвать Совет и заставить их пересмотреть решение не в пользу людей.

    – Я смею! – выкрикнула Неринга, сильно сжимая руку Айдаса. Я видел краем глаза, как она выступает вперед. – Не стоило меня кидать! И думать, что я не слышала, как ты общался со своей шлюхой!

    – Неринга! – одернул самку Ольтар, но было поздно.

    Люциан напрягся, я видел, как судорожно сократились его мышцы, и успел припасть к земле, чтобы перехватить его, неосмотрительно прыгнувшего через меня, за глотку. Мы покатились по земле, разрывая друг друга клыками, и я сильно сжимал челюсти, давя на трахею. Это было неразумно, слишком опасно: я оставлял открытыми для его клыков загривок и спину, но поступить, как поступают мудрые волки в боях, я не мог. Я не любил давить противников постоянной хваткой, чересчур велик был риск, я нападал резко и прерывисто, с разных сторон, нанося множество рваных, изматывающих ран. Но стоило только отпустить шею Люциана, и он кинулся бы на людей. А хрупким двуногим телам хватило бы и удара лапой, не то что клыками.

    Поэтому я давил его шею, сильно сжимая челюсти, словно был молодым волчонком, только-только вошедшим в возраст весенних боев, и покорно терпел мощные укусы. Неожиданно сбоку мелькнула серая, почти белая тень, и я откатился от Люциана, пригибая голову под яростный рык главного омеги города.

    Он был парой седого вожака, вырастил не одно поколение волчат, и омеги всех стай трепетали перед ним так же, как альфы не считались с мнением друг друга. Люциан тоже отскочил, но я видел, как он щелкнул челюстями в сторону седого волка. Омега стерпел, презрительно оглядывая нас.

    «Как вы посмели приносить свои бои в город, где не место альфам в волчьем обличье! Там, где мы вынашиваем и выращиваем детей! Как вы посмели не только перекинуться, но и начать драку?!» – он был меньше меня, более хрупок в кости, но все еще изящен, своеволен и опасен в своей ярости.

    Люциан сотрясал воздух рыком, скользя туда-обратно по невидимой черте, как шавка в загоне, а я замер, настороженно отслеживая его движения.

    – Пусть говорит самка из их стаи! – неожиданно послышался голос из живого кольца волков. Его поддержали сдержанные волчьи посвисты.

    Омега повернул голову к двуногим и царственно шевельнул ушами. Я подумал, что он не представляет, на кого нарвался, и самка тут же подтвердила мои опасения.

    – Чего ты смотришь? – буркнула она под пристальным взглядом. – Ну убили бы друг друга, всем лучше будет!

    – Детка, заткни пасть, пока нас не сожрали, и рассказывай! – нервно вмешался Айдас.

    – Закройся, черножопый! – откликнулась самка и торопливо проговорила: – Ну, значит, дело было так. Он приперся в хибару, в которую нас поселили, сказал, что может мне помочь избавиться от Виктора. А это моя мечта. Голубая, как небо и мой брат.

    Ольтар возмущенно выдохнул, а я недоуменно повернул к самке одно ухо, не отрывая взгляда от снующего Люциана. Кожа Ольтара была нормального цвета, но, быть может, она имела ввиду глаза?

    – Я рассказала ему о людях и о том, как эта тварь соблазнила моего недалекого братишку – честно рассказала, без того бреда, который он нес на этом вашем… совете. Уж не знаю, что вы о себе думаете, мохнатые, но когда к вам припирается любовничек и вы хотите с ним поговорить, надо отходить подальше, орать потише, и вообще, следить, чтобы вас не подслушали!

    – Ближе к делу, идиотка! – прошипел Ольтар.

    – Заткни рот, братец! Они говорили о какой-то фигне, я не поняла. Но суть вот в чем: его любовник орал, что не может так больше жить, что носить на себе такой груз нереально, бла-бла-бла, что надо уйти из Общины и начать новую жизнь. А этот ему отвечал, что это было необходимо, иначе бы они погибли от голода, и больше такое не повторится. Вот, как-то так. А потом я услышала про убийство, и все встало на свои места!

    Я прижал уши к голове, все еще не убежденный, не верящий – слишком притянуты были обвинения, я верил, что Люциан не мог совершить такое, и напряжение седого омеги подтверждало мои опасения, но потом послышался тихий, измученный голос.

    – Она права.

    Я обернулся, изумленно вглядываясь в пару Люциана: он был худ, ужасно бледен и измучен, хотя после нашей охоты у него не должно было быть недостатка в пище. Он теребил тонкими руками край рубашки, смотрел затравлено и тоскливо, как смотрит загнанная в угол добыча, и я жалобно, отрицательно засвистел носом. Люциан остановился, замер на месте, и – я не поверил глазам – оскалился на своего омегу.

    – Прости, я очень люблю тебя. Но так не может больше продолжаться. Я не могу,– тихо прошептал омега и сглотнул, глядя на меня. – Люциан пришел к нам домой вечером. Принес мяса. Оно странно пахло, Виктор, но я был голоден и не придал особого значения этому.

    Я тихо, на одной ноте завизжал от сковавшего тело ужаса и услышал, как мне вторили волки Общины.

    Омега судорожно вздохнул, сильно дрожащими руками вцепился в край своей рубашки и опустил голову, глядя в землю.

    – А потом оказалось, что Люциан… он… Он хотел как лучше! – убежденно и болезненно воскликнул волк. – Мы были голодны. Виктор, ты понимаешь? А омега все равно уже умер.

    Я замотал головой, отступая, поджал хвост к брюху, желая сгинуть из мира, где волк убивает волка, где набивает живот его мясом. Это было дико, ужасно, противоестественно. Я отказывался верить, что это совершили волки моей стаи.

    А затем Люциан зарычал на свою пару – зарычал яростно, как альфа рычит на альфу, и его омега отступил, растерянно всхлипнул, кусая губы и отчаянно качая головой. Я почувствовал, как во мне взвыли инстинкты, встряхнулся, сбрасывая со шкуры липкий ужас, и кинулся вперед, длинным прыжком оказался между Люцианом и его парой, яростно оскаливаясь. Он был волком моей стаи, сосредоточием жизни моего народа, и я был намерен его защищать даже от собственного альфы.

    А потом по застывшей, скованной страхом поляне пронесся яростный клич. Его мгновенно поддержали другие голоса, и еще, а затем в него вмешалось боевое рычание перекидывающихся альф, и Люциан успел только оглянуться, прежде чем в бок впились клыки седого омеги. Затем его подмяли под себя сразу десяток бойцов, разрывая на части, превращая визжащего волка в кровавое месиво на снегу.

    Омега Люциана закричал тонко и отчаянно, рванулся вперед, перекидываясь, и я успел перехватить его, мягко прижал к снегу воющего волка, хватая его за загривок – и у меня встала шерсть дыбом, так безнадежно и страшно он кричал. Мы вместе смотрели, как альфы превращают то, что когда-то было Люцианом, в ошметки плоти: они рвали его, раздирали кости, втаптывали сердце в снег, и я почти оглох от обезумевшего визга омеги.

    Это была ужасная смерть, но я и представить не мог другого наказания для того, кто так просто переступил через нашу природу, отверг все принципы и законы, нарушил, сломал хрупкий волчий мир.

    Все быстро закончилось, и я отпустил рванувшегося вперед омегу; он перекинулся, упал на колени перед грудой костей и кровавыми ошметками плоти, которые когда-то были его парой, неверяще протянул руку, касаясь оголенного ребра, и я слышал в наступившей, гнетущей тишине, как вырываются из его рта облачка пара.

    А потом он закричал – нечеловечески, страшно, безысходно и отчаянно, вцепляясь себе в волосы и раздирая кожу на висках, я никогда еще не слышал такой леденящий душу, замораживающий сердце вопль. Омега согнулся у кровавой груды мяса, скрючился, бессильно и безнадежно заскулил, и я понял, что он уже не понимает, не видит ничего, кроме своей погибшей пары.

    Сквозь толпу застывших волков к нему двинулся Арвен, неслышно переступая изящными лапами, мазнул носом по воющему омеге, и аккуратным, точным движением перекусил тонкую человеческую шею, обрывая отчаянный крик.

    Арвен всегда был милосерден.

    Волки молчали, тихо дышали в ночной темноте, освещенной немногочисленными факелами. Я не знал, что нам делать с этим, как жить с осознанием несовершенности наших устоев, но был уверен, что мы справимся с этим. Я надеялся всей душой и молил Великих Духов усмирить свой гнев и не испытывать нас. Волки не только разобрались и покарали убийцу или оборвали бессмысленную жизнь обезумевшего от горя омеги – мы потеряли пару, которая могла продолжить наш род, потеряли братьев, членов стаи, друзей.

    Арвен вскинул морду к затянутому ночному небу и завыл, выпевая Песнь, которой провожают души умерших, и я вплел свой голос в единый клич Общины, всем сердцем желая им найти покой и слиться с Великими Духами.

    Мы закончили Петь через несколько часов, когда на востоке показался отблеск рассвета, а в воздухе почувствовалось ледяное дыхание Северных Ветров. Волки перекидывались и уходили с площади, ошеломленные и тихие, беты убирали кровь и тело омеги с красного снега, а я подошел к сгрудившимся, обнявшимся людям, которые сидели на снегу рядом с домом, и перекинулся, глядя на них сверху вниз. Я был слишком опустошен, чтобы бояться того, что они подумают обо мне и моем народе, и поэтому просто сказал, протягивая руку:

    – Идем. Вы замерзли.

    Духи выли, набирая ярость, и я бездумно стоял с протянутой рукой, слушая Северные Ветра. А потом мои пальцы сжала горячая рука Ольтара, и я задохнулся, помогая ему подняться и прижимая к себе, прячась в него, вдыхая теплый запах.

    – Ну у вас и порядки, – пробормотала самка, вставая на ноги.

    – Неринга! – одернул ее Айдас, и я оторвался от шеи Ольтара, поцеловал его в скулу.

    – Пойдем домой. Буря началась.

    Самка передернула плечами, прижимаясь к Айдасу.

    – А мы, блин, не видим, мистер очевидность! Домой мы пойдем, ишь ты…

    Я бессильно посмотрел на нее, окинул взглядом тонкую, испуганную фигуру, и неожиданно подумал, что она похожа на Ольтара. Самка была напугана: миром, в котором оказалась, непривычным окружением, огромными волками, которые разорвали на части своего собрата, непонятными ей устоями и обычаями, тем, с какой легкостью вписался в них ее единственный брат, тем, как легко воспринимает происходящее ее не истинная, но все же пара.

    Она никогда не имела дома, вспомнил я рассказ Ольтара, но раньше ее окружал знакомый мир, со своими проблемами, у нее был брат, хоть и убежавший, она была не одна. Но они пересекли Рамн, их нашел я. И она в своих мыслях потеряла не только дом, но и брата, который предал их предыдущую жизнь, с легкостью окунувшись в нынешнюю. И все ее выходки, крики, отчаянная попытка сорвать Совет – все это реакция истерически напуганного существа, которое пытается собрать свой разбитый на осколки мир. Я понимал ее.

    Мы пошли по тихому, замершему городу. Я вел людей по пустым протоптанным тропкам, которые пробирались между домами волков. В слюдяных окнах почти нигде не горел свет, но я слышал и сдавленное парное дыхание и тихие перешептывания небольших группок – мы все искали утешения друг в друге, слишком ошеломленные случившимся, чтобы быть в одиночестве.

    Я сжимал руку Ольтара, скользил большим пальцем по тыльной стороне ладони и чувствовал такое всепоглощающее опустошение, что даже не обращал внимания на его встревоженный взгляд.

    – Где вы хотите построить дом? – спросил я у Айдаса и Неринги, чтобы разрушить давящую тишину.

    – Мы тебе в строители не нанимались! – зашипела самка.

    – Где вы хотите свой дом? – покорно перефразировал я, глядя перед собой. – Мы вместе строим дома новым членам стаи.

    – Мы не в твоей стае! Мы сами по себе! – возмутилась она.

    – Детка, погоди, – торопливо одернул ее Айдас. – Что значит «свой дом», Виктор?

    – Ваш дом – твой и Неринги. Можете жить в нем, можете не жить, но выбрать место вы должны, – спокойно ответил я, огибая раскидистую ель. – Беты построят его во время весенних боев.

    – Не надо делать нам одолжений! – зло проворчала самка, но я слышал в ее голосе неуверенность.

    – Это не одолжение, – оборачиваясь к ним у дверей своего дома, сказал я. Ольтар смотрел на меня встревожено, но я не придал этому значения. – Это забота друг о друге.

    – Видела я вашу заботу! – съехидничала самка, и ее слова больно резанули меня по сердцу.

    – Пусть так, – пробормотал я, открывая тяжелую, скрипящую дверь и пропуская их внутрь.

    Люди прошли в маленькую комнатушку, и я запоздало вспомнил, в каком состоянии мы с Ольтаром оставили разворошенную кровать.

    Самка замерла, оглядела смятые, все еще влажные простыни, раскиданные по полу вещи из тумбочки, и я услышал, как изумленно-тревожно хохотнул Айдас. Я обогнул застывших двуногих, прошел на кухоньку, надеясь, что предусмотрительный Арвен оставил там хотя бы травы, которые можно было бы заварить. В наступившей тишине Ольтар отодвинул единственный имеющийся у меня стул, проскрипев ножками по дощатому полу, и уселся, наблюдая за моими действиями.

    – Это что такое? – обманчиво спокойно спросила самка, поворачиваясь к Ольтару. Айдас обхватил ее за плечи и с намеком округлил глаза, косясь на дверь.

    – А что, сестренка? Что тебя смущает? – провоцирующе ответил он, тягуче потягиваясь и явно не собираясь бежать.

    Самка поперхнулась воздухом, двинулась вперед, а потом угрожающе улыбнулась, сжимая обнимающую руку.

    – Траходром рядом со мной меня смущает, – пропела она, запрыгивая на стол и дергая ногами, словно волчонок.

    Двуногие переглянулись, а затем Ольтар спросил, сумрачно хмурясь и скрещивая руки на груди:

    – Что ты задумала?

    – Потом узнаешь, братец! – протянула самка, с энтузиазмом хлопая в ладоши. – Виктор, дорогой, у тебя есть что пожрать?

    – Кроме нас? – добавил Айдас, обреченно снимая Нерингу со стола.

    Я хмыкнул, чувствуя, как отпускает тревожное напряжение, и мысленно поблагодарил предусмотрительного Арвена, вынимая из скрипящего, запыленного шкафчика глиняную тарелку с сушеными ягодами и вяленым мясом. Я поставил еду перед людьми и отошел, проигнорировав встревоженный взгляд Ольтара.

    Я не стал есть: не было смысла кормить двуногое тело перед следующей охотой. Я убрал с кровати смятые льняные простыни, скрутил их в комок, подумав, что стоит бы заняться своим домом, сходить на источник рядом с городом, набрать воды, перестирать одежду, взять запасной комплект белья. Теперь я мог себе это позволить: долгая летняя охота, короткие зимние, но я знал, что буду возвращаться в город. И знал, что собью лапы в кровь, но возвращаться буду с едой и не позволю двуногим голодать.

    Я аккуратно прибрал маленькую комнатку, пока люди ели, а потом застыл у затянутого слюдой окна, наблюдая, как разъяряются Духи. Сквозь летящую снежную взвесь не пробивалось восходящее солнце, но я все равно чувствовал его холодные лучи. Я был уверен, что Великие Духи накажут нас: за убийство, за то, что вообще позволили случиться такому. Но я не боялся их злости, я вообще ничего не чувствовал, словно Северные Ветра заморозили что-то в моей душе.

    – Виктор, – прошептал Ольтар, и горячие руки обхватили меня за талию, губы ткнулись в ухо. – Ну что ты?..

    – Как она узнала, о чем говорили?.. – я не смог продолжить, но он понял меня, поглядывая на уснувшую за столом самку. Она положила голову на скрещенные руки и привалилась к сладко сопящему Айдасу. Они сильно устали, и я был рад, что они смогли заснуть.

    – Подслушала, как еще… Она всегда так делала, даже если не было нужды, – тихо сказал Ольтар, прижимаясь ко мне гибким телом. – Виктор, почему они убили этого омегу?

    Я задохнулся, прислушиваясь к его сердцу, с благодарностью почувствовал, как сильнее сжимаются обнимающие руки, но все же нашел в себе силы ответить:

    – Люциан всегда был вспыльчив и несдержан. Он боялся меня и часто отыгрывался на бетах стаи. Помнишь, я говорил тебе, что омеги неприкосновенны? – Ольтар кивнул. – Но они своенравны, порой даже чересчур. Я уверен, что Люциан не хотел. Скорее всего, он просто попался голодному и раздраженному омеге на пути, ляпнул что-то не то, и омега попытался его наказать. Но размеры волчьего и двуногого облика не сопоставимы, и было достаточно небольшого, нечаянного удара со стороны альфы, чтобы…

    Я судорожно вдохнул, а Ольтар быстро обошел меня, коснулся поцелуем губ. Я прижался к нему, выпивая дыхание, обхватил его голову руками, погладил большим пальцем обветренную кожу на скуле.

    – Но потом, Виктор… Зачем было его… есть? – отрываясь от меня, прошептал Ольтар. Я горько усмехнулся, заглядывая ему в глаза.

    – Мы голодны, Ольтар. Давно, много Кругов назад, разлился Рамн и унес с собой всю добычу. А мы добили себя, продолжив охотиться. Когда опомнились, было поздно. Сейчас стада восстановились до трети первоначального количества: этого хватает, чтобы поддержать жизнь, но недостаточно, чтобы утолить голод. Но уже восемь Кругов численность добычи не меняется и боюсь, не изменится уже никогда. Мы медленно, но погибнем.

    – А если прекратить охоту на несколько лет? – нахмурился Ольтар, и я усмехнулся, целуя маленький треугольничек между его бровями. – Это поможет?

    – Да, – ответил я, и горько покачал головой. – Но как? Что есть? Нас много, Ольтар, и мы не проживем без мяса. Равнинные волки спасаются зерном, но и оно скудно растет: слишком холодно и слишком долгая зима. Да и волчьи тела не в восторге от хлеба.

    Ольтар промолчал, положил голову мне на плечо, и я обхватил его руками, утыкаясь носом в светлую макушку. Мы долго стояли, прислушиваясь к вою ветра за окном и тихому сопению спящих двуногих, и я чувствовал, как оттаивает лед в сердце, согретый теплом человека. Что бы ни приготовили нам Великие Духи – мы справимся.

    А затем пригревшийся Ольтар встрепенулся, и поднял на меня сияющие глаза.

    – Скажи мне, Виктор, насколько сильно волчье тело?

    – Достаточно, – недоуменно ответил я. – А что?

    – У меня есть гениальная идея! – рассмеялся он и накрыл мой рот губами.

    Я ответил на поцелуй, зарываясь в светлые волосы и прикрывая глаза, и решил выяснить потом, в чем же именно заключается его «гениальная идея».