Текст книги "Руки (СИ)"
Автор книги: Ктая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Змею было тоскливо. Вдыхать свежий ночной воздух. Смотреть на небо. Быть в одиночестве. Даже Итачи проявил неожиданную для шиноби вежливость и деликатность, заперевшись в комнате и не задавая вопросов.
Люди такие хрупкие – понял он когда-то давно. Из этого утверждения следовало два вывода. Во-первых, нужно перестать быть хрупким, даже если придётся для этого стать не человеком. А во-вторых… Не нужно привязываться к людям. Они слишком хрупкие. Неизбежное зло, враги, союзники, ресурс – но не те, к кому можно привязаться.
Он ожесточился. К себе и другим. Шутки стали злее, а слова – лишь инструмент достижения прагматичной цели. Не крик о помощи, не ответ на вопрос, не маяк, указывающий дорогу. Команда, приказ – даже если звучит мягким предложением.
Он ожесточился, сделал использование других привычкой… и забыл об этом. Даже гении не могут всё помнить. Гении находят путь там, где вовсе не существовало поверхностей, а помнить всё скорее сможет дурак. Купился. Решил использовать и так. Приятно же. А ещё привязка… привязка к себе жадных до любви детей.
Когда-то он и сам был таким. Но уж чему их не учили, так это любить и быть любимыми. Гордиться не волей огня, а собой. Радоваться не только победе над врагом, но и бездне неба над головой. Да и кто из шиноби в принципе мог их этому научить? Сами все такие. Искалеченные, судорожно ищущие руку рядом, хватающиеся за любое мимолётное тепло… И отвергающие его как ловушку.
Но Орочимару умел. Он научился. Любовь во многом состоит из понимания и желания понять. Кому, как не гению-учёному овладеть ею?.. Возможно, была другая любовь, основанная на страсти, на желании подчинить и перекроить под себя, но такой любви, как ни силился Змей, он не смог понять.
Быть влюблённым в таинственную глубину неба… В почву под ногами, раз за разом рождающую жизнь. В чакру, меняющую все законы мира…
И быть полностью скрытым ото всех. Надёжнейшие убежища. Отточенные слова, жесты, ориентированные на достижение цели и сокрытие. Ни в повороте головы. Ни во вздохе между ударами не проявится суть. Он сам всё скрыл, опасаясь удара.
…а теперь ему тесно в собственных стенах.
Безумно, до колик, хотелось позволить себе любить. Не просто быть рядом и наслаждаться совместными действиями. Любить. И позволять себя изучать. Позволять быть любимым. Но… толку-то? Хрупких людишек? Двух нестабильных подростков, один из которых нестабильнее другого? Которые даже не знают, не понимают и не могут сравнивать, что это вообще такое?.. Доверять не только исследования, тело, сон – но и свою улыбку?
Это неправильно. Это не приведёт ни к чему хорошему.
Безумно хочется.
Быть любимым.
Боль в груди стала настолько невыносимой, что Змей отвёл взгляд от неба и уткнулся лбом в землю. Позволять себе слабость иногда было жизненно необходимо – чтобы узнать, из-за чего и как ты ослаб. Земля, влажная от предрассветной росы, жирная, плодородная, покрытая травой, как шерстью… пахнущая круговоротом жизни.
А внутри взвыли звери – запертые чувства. Они бились о прутья, не жалея себя, не жалея клетки. Синий лев – он же вырвался, он получил свою дозу счастья!.. Осталось только им. Постараться, всем дружно, всем разом!..
Ну почему сейчас?..
Как раз этот момент выбрали парни, чтобы найти его.
– Вроде здесь, – Саске огляделся. Как каждый носитель джуина он при желании мог найти Орочимару, если тот, конечно, специально не заблокирует эту возможность.
– Вон он! – вскрикнул Кабуто и бросился за ним. – Орочимару-сама, Орочимару-сама! Что с вами?
– Кабуто, не суетись, – попросил Змей, морщась и силясь подняться. Отстраниться от переживаний, сосредоточиться на текущей обстановке…
Его быстренько подхватили под белы рученьки и уволокли в убежище. А там – на кушетку в операционной. Голова кружилась. Наверное, давление подскочило… особо зверски.
– Итачи буянит? – с любопытством спросил Кабуто.
Змей помотал головой.
– Странно, а похоже на реакцию отторжения.
– Итачи?!! – вылупился Саске. – В каком смысле?.. Он что, всё ещё?..
– Конечно. Без законного владельца тело быстро умирает, – Якуши в это время ловко привязывал любимого саму ремнями. – Так что он запирается в глубине сознания особой печатью. Орочимару-сама, давайте я на всякий случай проверю её целостность?.. Вдруг утечка?
Кабуто, не дожидаясь ответа, приложил руки к его вискам. Убрал руки. Задумчиво посмотрел на лоб любимого самы, покрытый испариной. Орочимару-сама велик и могуч! Как он сделал так, чтобы удерживать старшего Учиху вообще без печатей?..
– Кажется, всё-таки физическое отторжение. Орочимару-сама, прекратите делать то, что вы сейчас там делаете…
Из-под тёмных ресниц сверкнуло алым. Ученики отскочили, готовясь к драке, но Орочимару только смотрел. Смотрел жадно, вглядываясь во всю мощь додзюцу.
Учиха активировал свой шаринган в ответ, сцепился взглядами. Нет, не готовясь к поединку. Даже новость об Итачи могла подождать. Что-то смутное, подсознательное толкало сделать так.
Поймать взглядом. Вцепиться зрачками в каждую деталь, в самую крохотную мелочь.
Отзеркалить.
Орочимару расслабился резко, прикрыл глаза и откинулся на спинку кушетки.
– Всё? Всё закончилось? – осторожно уточнил Кабуто.
Змей коротко кивнул.
– Это шаринган, – Саске прислонился к стене.
– То есть?
– Режим изучения деталей, – Учиха потер переносицу. – Именно с его помощью мы можем копировать увиденные техники и разбирать их на составные элементы, – пауза. – Но я впервые вижу, чтобы так внимательно смотрели не на техники.
Лицо Орочимару чуть дрогнуло. Близко, очень близко… Он без труда выдернул руки из ремней – они служили больше для того, чтобы не навредить себе и окружающим во время судорог, нежели для, собственно, привязывания – и потёр лицо ладонями. Глаза болели от такого непривычного усилия, в голове крутились не рассортированные образы… Зато звери в клетках притихли, уже хорошо.
Обычно шаринганы смотрели как-то более… целенаправленно.
– А на что тогда? – удивился Кабуто, подходя и диагностируя состояние сенсея техникой. Повышено давление, температура вообще тридцать семь – это и для обычного человека больше нормы, а для Орочимару с его обычными тридцатью пятью…
Учиха помолчал.
– Шаринган он активировал уже здесь. И не думаю, что ради того, чтобы рассмотреть стены подробнее.
– Так понятно, стены он делал сам, – согласился Кабуто. – Нас рассматривал… Орочимару-сама, у вас новое обострение паранойи?
Тот покачал головой, не открывая глаз. Вздохнул. Обнял талантливого, но такого недооценивающего себя шиноби. Кабуто уклоняться не стал, погладил его по голове успокаивающе.
– Кажется, приступ отторжения уже проходит. Орочимару-сама, что вы пытались сделать, что организм так взбунтовался?
– Не гореть, – сипло признался Змей.
Да, такое бывало и раньше, когда чуждое телу сознание выдавало приказы, которые противоречили самой сути организма. И, как ни крути, отрицать особое сродство Учих с огнём никто бы не стал. А огонь – это всегда страсти… Неудивительно, что тело Итачи отреагировало даже на физическом уровне.
Саске задумчиво нахмурился, прислоняясь плечом к стене. Объяснение, предложенное Кабуто, было логичным, разумным… И неправильным.
Не смотрят так, если выискивают угрозу. И когда подозревают – тоже.
– Тебе понравилось? – напрямик спросил Учиха.
– Это ты кому? – не понял Кабуто.
– Мне, – глухо ответил Орочимару. – Да.
Ему действительно понравилось то, что он увидел. Бутоны. Будто два нераскрытых бутона неизвестных цветков – видно только зелёную защитную оболочку, а что из него получится в итоге?.. Так хочется посмотреть, на каждой стадии пытаясь предугадать и всё равно остаться изумлённым от того, как реальность вновь превзошла все ожидания. Хочется полить, удобрить, поставить под свет или, наоборот, скрыть в пещере этот цветочек…
И, как с внезапным холодком осознавал Орочимару, это хобби возникло у него довольно давно. Он старался, он пытался относиться к ученикам сугубо утилитарно, но всё равно проникся нежностью садовника.
Вопрос в том, имеет ли он хоть какое-то право ждать что-то в обмен на эту нежность. Или надеяться всё же не стоит – ведь взаимный договор об утилитарности первым нарушил он сам.
А Саске ведь уже что-то заметил. Смотрит пронзительно так, изучающе. Владельцы шарингана в принципе редко обладали лёгким взглядом, но Саске отличался особенной чуткостью именно в плане эмоций, умея с поразительной точностью читать, что испытывает другой человек и даже иногда следить за ходом мысли.
Приоткрывшийся бутон, зелёный кокон которого прочертило ярко-алой полосой.
И глаза – сейчас чёрные, но упрямо кажущиеся алыми, с узором из слившихся запятых. Смотрит, думает о чем-то своём, и не поймёшь, препарирует с целью выяснить, где там в глубинах тела затаился брат, или же вообще мыслями совсем не здесь.
– Это радует, – усмешка, дивно гармонирующая с уже-не-алым взглядом. – Было бы обидно, если бы после всех усилий результат пришёлся тебе не по душе.
– Я сейчас обижусь, – пригрозил Змей.
– На что? – Учиха наклонил голову набок.
– На…
Орочимару замолчал. Не говорить же «будто я вас личностями не считаю»?
Усмешка слегка изменилась, чётче обрисовав складки в уголках губ. Саске, что называется, несло по колдобинам, и он уже не пытался анализировать причины этого.
– Так всё же? Что такого ты хотел увидеть… или – не ты?
– Я. А Кабуто выговор за выдачу тайн техники.
– Ничего не знаю, Орочимару-сама. Вы были в опасности, я должен был предупредить окружающих о возможной угрозе, – совесть Кабуто всегда была белоснежно чиста.
Учиха качнулся с носка на пятку, прислушиваясь к собственным эмоциям. Чувства, будто его обманули или предали, не было. Скорее, новость о том, что Итачи не так уж недоступен, вызвала некое злорадное предвкушение. Нет уж, в этот раз нии-сан расскажет всё, а не отгородится привычным тычком в лоб!
– Хм. Раз уж мы признаны достаточно разумными – дашь поговорить с Итачи?
– Сейчас проверю, насколько это возможно…
«Итачи, тук-тук. Брат тебя на поговорить хочет. Пойдёшь?»
Ответом стал сумрачный зырк – можно сказать, фамильный способ Учих донести своё недовольство. Несколькими минутами ранее Кабуто достался ровно такой же взгляд на попытку сунуть нос в убежище Итачи.
«Нет».
– Печать не проблема, но вот вытащить твоего брата из бункера – та ещё задачка…
Короткое молчание.
– А впустить меня к нему?
– Моё сознание – не проходной двор, – резко ответил Орочимару. Одного свидетеля его полной эмоциональной нестабильности хватало.
Учиха коротко кивнул, показывая, что принял информацию к сведению. Помолчал несколько секунд, обдумывая. Ухмыльнулся откровенно пакостно:
– Итачи в таком раскладе для Эдо Тенсей недоступен, но я прекрасно помню, где похоронен отец.
Орочимару глубоко вздохнул.
– Хочешь начать опрос свидетелей?
Саске пожал плечами:
– Если даже отец ничего не знает, остаётся только выковыривать Итачи из его бункера.
Змей потёр виски.
– Хорошо. С тебя план маршрута и допроса. Кабуто, подготовь всё для техники.
– Конечно, Орочимару-сама! Вы бы полежали ещё немного, температура всё ещё повышена…
– Что, и никаких рамок? – уточнил Саске. – Меня никто не ткнет носом, что других дел хватает, и в сторону Конохи нет ничего важного, так что это может и подождать?
– А зачем что-то выдумывать? – наклонил голову Орочимару. – Ты уже мальчик взрослый, можешь сам решать свои проблемы. Хотя если ещё найдёшь дел в сторону Конохи – будет неплохо.
Учиха изобразил что-то, отдаленно напоминающее короткий поклон, молча вышел. Прислонился к стене коридора, почти с жадностью впитывая лопатками холод камня.
Саске понимал, как может быть воспринято его поведение – но продолжать разговор просто не было сил. Изнутри раздирало когтями внезапной обиды.
Почему Орочимару есть дело до проблем своих учеников – настолько, чтобы не одёрнуть откровенно наглеющего Учиху, – а от семьи было не дождаться толики внимания?
И даже сейчас…
Саске обхватил себя руками за плечи, стараясь успокоить дыхание. Не хватало ещё впасть в истерику, как гражданская красавица, обнаружившая, что милый котик разукрасил ей лицо царапинами.
– Орочимару-сама, – тем временем в комнате был совершенно растерянный Кабуто. – А кого мне первым успокаивать?
– А у тебя что, есть еда? – Змей смерил его скептическим взглядом.
– Эм… нет.
– Ну и кого ты сможешь успокоить без еды?
– Действительно… – у Кабуто было такое лицо, будто он откровение как минимум Рикудо увидел. – Тогда я пошёл готовить… э-э-э… успокоительное?
– Неплохая идея.
Орочимару дождался, пока ученик умчится, ни на что не обращая внимания, и тоже осторожненько покинул медкабинет. Учиха под стеночкой оказался внезапен.
– У меня есть ограничения по срокам? – бесцветно поинтересовался он, разглядывая сандалии Орочимару.
– Нет, – отозвался Змей, поднимая его за шкирку. – Твоя же жизнь.
– Почему? – голос Саске прозвучал надтреснуто. – Ну почему тебе дело есть, а ему – нет?
– Какой ты капризный, Саске-кун. Радуйся, что хоть кому-то есть до тебя дело, это уже большая роскошь в нашем мире.
– Как скажете, Орочимару-сан, – Учиха оттолкнулся от стены и побрел прочь по коридору.
– Нет уж! – снова хват за шкирку. – Я тебя не за тем тренировал, чтобы ты мне тут «как скажете, Орочимару-сан»! А ну пойдём!
– А что именно бесит? – вялое любопытство. – Шаблонность или «-сан» вместо «-сама»?
– А сам-то как думаешь? – Орочимару уверенно затащил его в спальню.
Пожатие плечами – очередной попыткой прощупать границы допустимого. Что, и это ему с рук спустят?
– Ну так подумай логически. Я тебе хоть раз за хамство врезал? – уточнил Орочи, упихивая ученика в кровать. И сам улёгся рядом, обнимая со спины. Просто чтобы теплее было. Вроде как. Учиха гнулся с изяществом деревянного манекена, и уюта от него сейчас было ровно столько же.
– Обидно, – всё-таки заговорил Саске несколько минут спустя. – Столько времени прошло, я даже будто бы смог переиграть Итачи… а всё равно как наотмашь хлестнуло.
– То, что он не хочет говорить?
– То, что ему всё равно.
Саске перевернулся на спину, упираясь взглядом в потолок. Шевельнул плечами, расслабляя мышцы.
– Совершенно всё равно, выиграю я или проиграю, исполню, что было сказано, или же оставлю путь шиноби. Всё равно, что я собираюсь осквернять могилу родителей, – горькая усмешка. – Полжизни на это положить… и всё еще не могу просто плюнуть и забыть.
– Ему не всё равно, Саске… Когда ты только начал расследование, он очень даже был недоволен этим.
– Вы общаетесь?
– Иногда.
Саске тихо вздохнул, перекатился, утыкаясь носом в плечо. Затих. Слова Орочимару вызвали в груди кисло-противное чувство – то ли ревности, то ли зависти. Но если и ревновать – то кого именно?
– Он не особо разговорчив, – как бы оправдываясь, проговорил Змей. – Но когда ты начинал, он очень возмущался. Хочешь расскажу, из-за чего меня заклинило?
Саске коротко мотнул головой:
– Не стоит препарировать себя. Если бы хотел, ты рассказал бы нам сразу.
– Я не задаю риторических вопросов.
– Лучше скажи, что ты хотел увидеть шаринганом.
Лёгкий хмык. Поглаживание по голове.
– Всё.
– Просто всё или вообще всё?
– Всё, что смог бы увидеть.
Учиха чуть передвинулся, щекоча дыханием кожу. Неприятное оцепенение понемногу отпускало, противно-кислое чувство в груди – тоже. Сменившая их опустошенность была почти уютной.
– Действительно не хочешь услышать?
– Не хочу делать это в одиночку.
И, почти передразнивая самого Орочимару:
– Я не для того Кабуто столько раскачивал, чтобы оттеснить обратно.
– Ладно. Ждём, пока он притащится с едой.
– Он что, готовить сорвался?
– А то, – лёгкое перебирание волос. – Хотя вряд ли я смогу сказать это вам обоим.
– Почему?
– Опасаюсь, что не поймёт.
– А я пойму? – черноволосая макушка сдвинулась немного ближе к ладони.
– Думаю, да.
Саске поднял голову. Взгляд вышел долгим, внимательным, но без привычной Учихам тяжести.
– Тогда расскажи.
– Я задался вопросом. Имею ли я право любить и быть любимым.
– Хм.
Пришлось признать, что говорить такое Кабуто и впрямь было не лучшей идеей. Сам Саске, во всяком случае, не брался предсказать реакцию Якуши. Но постановка вопроса в принципе…
– А что, есть сомнения?
– Я долгое время пытался убедить себя, что оно мне не надо. Что убытков от этого больше, чем реальной пользы.
– И что, это как-то влияет? – Учиха перевернулся набок, подпер голову ладонью. – Ладно бы ещё было «достоин», хотя это тоже странно звучит. Как можно вообще не иметь права любить?
– Можно, Саске, можно. Когда идёшь к цели, часто отказываешь себе в этом праве. Только вот не получается.
Учиха фыркнул.
– Что можно разучиться – верю. Но что утратить саму возможность… вряд ли. А если умеешь любить хоть что-то, то и право на ответную любовь существует.
– Думаешь?
– Знаю. Я ведь… не утратил. Хотя тоже отвергал до последнего.
Орочимару немного помолчал.
– В прошедшем времени?.. Уже хорошо. И всё-таки немного страшно.
– Не думал, что ты можешь бояться чего-то подобного, – Саске потерся щекой о ладонь.
– А чего может бояться такой человек, как я, если не себя?
– Но ты ведь не себя боишься, – возразил ему Учиха. – Ты боишься того, что это окажется ненужным.
– И даже вредным, – согласился Змей.
– Нет. Просто ненужным, – Саске огладил внутреннюю сторону запястья изящными пальцами. – Ненужным и неважным… но это не так.
– Уверен?
– Да, – спокойно, без колебаний.
– Хорошо…
Дверь распахнулась с ноги.
– Орочимару-сама! Почему все говорят, что вы Учиху силком в свою спальню запихивали?! – Кабуто был с подносом, заставленным вкусностями.
– Потому что меня тащили за шкирку, – Саске непроизвольно повел носом в сторону дразнящих запахов. – А что?
– Уже обсуждают, с шипами у тебя ошейник или нет! – возмущался Якуши, поставив поднос на столик. – Скромная тихая девочка Кора скромным тихим голосом настаивает, что он пушистый, красненький и с шипами внутри.
– И это я честно перебирал ногами, – возмутился Учиха.
– Хм… Мои фетишисткие порывы вполне удовлетворяет и джуин, – лениво заметил Змей.
Кабуто тут же вздохнул печально-печально.
– Ты тоже хочешь увидеть на мне ошейник? – печально-печально спросил у него Саске.
Якуши озадачился. Такая мысль ему в голову не приходила.
– Нет, не хочу.
– А джуин хочешь?
– Мне нельзя… – донельзя расстроенным голосом.
– К сожалению, да. Несмотря на отсутствие шпионских миссий и возможность маскировки джуина, у Кабуто просто очень низкая переносимость. Вероятность выжить всего около процента.
Якуши вздохнул и едва слышно прошептал:
– А я бы рискнул.
Саске немного помолчал.
– А что-нибудь вместо джуина?
– Игрушку? Нет, лучше не надо.
– В принципе, можно было сделать сокращённую версию проклятой печати, без сенчакры… но даже такой не установишь, ментальная часть может дестабилизировать существующие… настройки.
– Не игрушку. Символ значимости.
– Что? Нет! Конечно нет! Я не… – Кабуто шарахнулся и посмотрел на него совсем дико.
– Вообще-то, важен, – Учиха прищурился и чуть сменил позу, словно готовясь прыгнуть с места.
– Не смею, – выговорил, наконец, Якуши.
– Но джуин хочешь? – Саске был само коварство.
– Джуин – это знак принадлежности Орочимару-саме. А символ значимости… я не заслужил.
Сам Змей грустно улыбнулся. Что стар, что млад – насколько схожи все проблемы. Можно было, конечно, урезать джуин ещё больше, убрав ментальную часть. Но это был бы просто рисунок, а вовсе не знак принадлежности. Хотя есть и другой вариант.
– Собственно, почему бы и нет?.. – Змей потянулся. – Показать значимость и принадлежность. Люди издавна используют для этого различные предметы. Как насчёт браслетов?..
– В смысле? – не понял Кабуто.
– Подарить друг другу по браслету, – терпеливо расшифровал Орочимару.
– И вам?
– Ну да. Я тоже хочу красивенькую безделушку…
Кабуто замолчал, хлопая глазами. О лёгком увлечении сенсея красивыми безделушками он знал: шкатулка с украшениями стабильно путешествовала с базы на базу, хотя сам он их надевал редко. Но знак значимости и принадлежности… Орочимару-саме?
Мозг Якуши категорически отказывался принимать, что это могло бы значить.
Саске задумчиво прищурился:
– Три штуки в комплекте, или у каждого своя пара?
– А у тебя сколько рук, Саске-кун?
– Две. Но я имел в виду не это.
– А зачем дарить браслет самому себе?
– Не себе, – Учиха хмыкнул. – Два – от меня и от Кабуто. От меня и от тебя. От тебя и от Кабуто.
– Ну да.
– Кабуто?
Якуши не реагировал на внешние раздражители, о чём-то старательно задумавшись.
– Ну, Ка-а-абуто, ну подари мне брасле-е-етик, – протянул Змей тоном капризной дамочки.
– Так точно, Орочимару-сама! – мгновенно очнулся Якуши.
Учиха даже слегка умилился продуманности рефлексов. Потом шагнул вперед, обхватил ладонью запястье:
– А мне подаришь?
– А?.. Да, – жест вышел донельзя интимным, и Кабуто запутался, куда ему шагать – назад, пугливо, или можно всё-таки вперёд, прижимаясь.
Саске разрешил колебания просто – шагнул сам, оттесняя Якуши в сторону Орочимару. Обнял, улыбнулся поверх плеча – уголками губ, благодарно. Как всё просто на самом деле.
Просто радоваться, что есть те, кто действительно хочет подарить ему браслет.
========== Компликация ==========
Орочимару тем временем глубоко вздохнул и погрузился в собственное сознание. Звери внимательно, хищно следили за ним из своих клеток, а он только передёрнул плечами и двинулся к Итачи. С каждым шагом идти становилось всё труднее, будто его пронзало невидимым колючим ветром. Регенерация справлялась, да, но идти становилось тяжелее.
Змей без стука зашёл в комнату Итачи. Она преобразилась до неузнаваемости, одновременно – оставаясь такой же. Обстановка не поменялась, но стала будто нарисованной, бумажной. Ткни пальцем, и она порвётся, открывая за собой безжалостную, холодную темноту.
Итачи сидел на бумажной коробке, изображающей кровать, и с отсутствующим видом ломал в руках сюрикены. Металл, бессильный перед волей шиноби, крошился, но на руках всё равно оставались глубокие царапины.
Змей опустился перед ним на колени и положил руки на запястья, прося остановиться.
Учиха поднял на него взгляд – без задержки, но и без лишней поспешности, показывая, что заметил гостя ещё до прикосновения. Сжал в кулаке очередной сюрикен. Металл выдержал, острые грани впились в ладонь. Итачи разжал руку, равнодушно проследил, как раны постепенно затягиваются.
– У тебя очень интересное сознание, – заметил он. – Воспринимая меня своей частью, оно мешает причинить вред. Лечит, как видишь.
– А может быть иначе? – Орочимару склонил голову набок и удивлённо приподнял брови.
Итачи пожал плечами:
– Мне не с чем сравнивать. Ты что-то хотел?
– Да, – Змей сместил руки ниже, беря за ладони.
Учиха помолчал, ожидая продолжения. Не дождался, вопросительно приподнял брови.
– Пойдём, – проговорил Змей, поднимаясь.
– Что, решил всё-таки столкнуть нас с Саске лбами? – устало.
– Нет. Пойдём.
Итачи вздохнул и всё же поднялся на ноги.
– Куда?
– Куда-нибудь в более уютное место.
Орочимару потянул его за руку, уводя к двери. Бумажность помещения и окружающая её чернота донельзя нервировали его. Лёгкое усилие – и дверь открывается не в коридор, а к ступеням вниз. Пройти ещё немного вниз – поляна. Глубокое фиолетовое небо, свежий воздух, небольшое озеро, светлячки. Лес кругом… Всё плотное, как настоящее, все созвездия на своём месте, все листья естественной формы, все букашки делают своё дело… Паутинка на ветке, погрызенный листочек, муравейник рядом.
– Красиво, – Итачи сел на траву, скрестил ноги.
– Ну хоть оценил, – Орочимару присел рядом, уставился на гладь воды. – Почему тебе больно?
– А мне должно быть хорошо?
– Не знаю. Я знаю, что тебе больно. И не хочу, чтобы так было. Думаешь, я не смогу удержать Саске от глупостей?..
Итачи качнул головой:
– Он уже не ребёнок, чтобы было нужно держать его за шиворот.
– Тогда в чём дело?
Орочимару чувствовал себя бесконечно старым и усталым.
Учиха запрокинул голову к небу, прикрыл глаза – и неожиданно искренне ответил:
– В том, что мне не о чём говорить с Саске.
– Неужели нет совсем ничего, что бы ты хотел ему сказать?
– Что-то не нужно ему самому. О чём-то не хочу говорить уже я.
– А откуда ты знаешь, что не нужно?
Итачи не ответил. Лёг на траву, блуждая взглядом по веткам и листьям, провел пальцами по траве. Хотелось? Пожалуй, ему хотелось бы сказать Саске, что он его любит. Попросить прощения, что не смог справиться со всем как-то иначе. Сказать, что гордится…
Только это сделало бы всё в несколько раз сложнее.
Итачи не хотел оправдываться.
Более того, он не хотел быть оправданным.
– Он очень расстроился, узнав, что ты вообще никак не хочешь с ним общаться, – сообщил Змей, укладываясь рядом, под бочок. – И, по себе скажу, лучше хоть что-то, чем ничего.
– Почему ты мне об этом говоришь?
– А зачем вы друг друга пытаете?
– У нас не выйдет взять друг друга за руки и радостно прыгать по опушке Ши но Мори.
– И поэтому ты хочешь продолжать молчать?
Итачи скосил на санина глаза:
– Ты же не отстанешь?
– Почему? Это твой выбор. Я могу отстать. Постепенно научу Саске жить без тебя. Единственная проблема – это разрушительная деятельность внутри моего сознания. Ты не подумал, что восприятие тебя частью моего сознания может иметь и другие последствия?
– Я молчу потому, что мне не о чём говорить.
– Я могу наложить печать, которая бы отсекла твоё сознание от моего. Хочешь?
– Мне всё равно, – непроницаемый взгляд черных глаз.
– А мне бы этого не хотелось. Но я не хочу больше чувствовать твою боль.
– Что, я настолько хороший собеседник? – почти сарказм.
– Нет, – Орочимару с трудом приподнялся.
Голова кружилась, во рту стоял мерзкий привкус. Упавшая на глаза прядь волос была уже не иссиня-чёрной, а серой, с проседью. Совесть, надежда, жадность уговаривали его попытаться ещё, уговорить, не пускать… А чувство самосохранения вопило, что нужно накладывать печать немедленно. Старение означает, что повреждён источник жизненных сил, а там и до смерти приуныть недолго.
– Объективно. Передай Саске, что таким братом можно только гордиться, – Итачи легко поднялся на ноги, почти неразличимым движением метнул в ствол дерева веер сенбонов, образовавших очертания какого-то иероглифа. – Мне нужно что-то делать?
– Нет, – бесцветно проговорил Змей, складывая печати. Затем остановился, опустил руки. – Нет. Не буду.
– Почему? – будь Учиха несколько более эмоциональным, выражение его лица можно было бы интерпретировать как обиду.
– Не хочу.
– Ты седеешь. Что происходит?
– Кончается чакра.
Взгляд Итачи стал скептическим:
– И на что ты мог её потратить в таком объёме, если не использовал мангекью?
– На тебя.
– Зачем? – недоумение.
– Регенерация.
– А, – Учиха устало вздохнул. – Если погладить твоих зверей, очаг стабилизируется?
– Нет.
– А в каком случае да?
– Если ты перестанешь умирать.
Итачи несколько минут смотрел на Змея непроницаемым взглядом. Вздохнул, опуская плечи:
– И при этом ты не хочешь использовать свою печать. Я настолько ценный экземпляр в коллекции?
– Нет, – Орочимару сел, обняв колени руками и занавесившись от всего мира волосами.
– Тогда почему? – требовательно. – Ну, какое тебе дело? Почему так хочешь меня вытащить?
– Хочу.
Итачи шагнул вперед, дернул Орочимару за шиворот, заставляя подняться на ноги:
– Почему ты этого хочешь? – встряхнуть. – Отвечай, ну!
– Нет, – помутневшие жёлтые глаза смотрели беспомощно. – Не буду.
Учиха с размаху залепил ему пощечину.
– Тащи своих змеёнышей и пей чакру из них. Ну! Не хватало ещё обоим сдохнуть!
– Сейчас проявятся физические признаки, и Кабуто сделает всё, что нужно.
– А не доводить до этого? – Итачи ещё раз встряхнул Змея. – Что с тобой творится? Это – не истощение, уж его я во всех видах видел!
– Не во всех. Это истощение изнутри. Сначала истончается ментальная оболочка, затем тратится жизненная энергия. Обычная чакра для техник при этом совсем не задействована.
Глаза Учихи полыхнули адским пламенем. Полыхнули в буквальном смысле – на одежде Орочимару осталась подпалина.
– Значит, сам выживать не хочешь?
– Хватит. Делать. Мне. Больно.
– Так сделай что-нибудь сам! Я по другому не умею!
И тихо, но так горько, что скулы непроизвольно сводило:
– Неужели ты так и не понял, что больше всего боли я приношу тем, кто мне небезразличен?
Орочимару неловко протянул руки вперёд, обнимая.
– У меня был лучший друг – но всё, что я смог сделать, это стать свидетелем его гибели, – тихим шепотом куда-то в макушку. – Больше всех я любил Саске – и превратил его жизнь в ад. Не лучше ли ему было оказаться единственным ребёнком в семье?
– Твоя выборка нерепрезентативна, – пробурчал ему в шею Орочимару. – Всего трёх случаев мало для создания определённого вывода, особенно вместе с предыдущим заявлением.
– Трёх? – усталый хмык. – Орочимару, я убил собственных родителей. Даже не техникой – катаной. И они… не сопротивлялись.
– Ну и мудаки.
Короткое молчание.
– Почему? – что-то похожее на отблески интереса.
– Потому что это манипуляция. Они переложили всю ответственность за свою судьбу на тебя. Родители. На своего сына. Те, кто должен был защищать. На того, кого они должны были защищать. Ну не мудаки ли?
– Забавная интерпретация, – Итачи снова сел, увлекая Орочимару за собой.
Тот не сопротивлялся, был как вялая тряпочка, но очень даже хорошо подчиняющаяся гравитации. Учиха пропустил между пальцев прядь волос, пристально глядя на седину – и та, словно в страхе, начала отступать.
– Ну вот, а говорил, что не умеешь…
– Саске тоже считал меня хорошим братом.
– Хочешь сказать, что ты плохой брат?
– Разве нет?
– А разве да?
Итачи пожал плечами, не желая продолжать разговор.
– Просто посмотри на результат. Из всех обстоятельств ты смог дать ему наилучшее.
– Ты так считаешь?
– Да.
– Забавно. Ты ведь не знаешь всех обстоятельств.
– А зачем? Минимальный масштаб творящейся заварушки известен всем. То, что Саске выжил – тоже. А что тебе на него не наплевать, известно мне. Значит, выживание Саске было не случайностью, а частью твоего плана. Учитывая, что весь клан похоронен, а Саске живой, бодрый и достаточно сильный для своего возраста – это уже о многом говорит.
– Ты слишком рационально логичен, чтобы с тобой спорить.
– Опять я не такой?
– Такой, – пожал плечами Учиха. – Остальные были не такими.
– Хм… Нам успокоительного вкололи. Обожаю хозяйственность Кабуто.
– У тебя там паника не поднимется?
– Ты же не с цветами к Кабуто подошёл, откуда паника? Сейчас в рабочем порядке продиагностирует, отрежет, что не надо, пришьёт, что надо, и всё будет хорошо.
Итачи моргнул, осмысливая.
– Хочешь сказать, подобное состояние у тебя случается часто?
