355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ксения Синица » Ангел » Текст книги (страница 20)
Ангел
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 23:36

Текст книги "Ангел"


Автор книги: Ксения Синица



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– Соблазнение священника? – Нора закатила глаза. – Когда-то он был для тебя соблазнившим меня насильником. А теперь вдруг я тут соблазнительница?

– Ты сейчас взрослая женщина, не ребенок. Ты понимаешь жизнь лучше. И знаешь, что могла бы иметь другую жизнь подальше от него. А твое решение вернуться к нему? Это умышленное неповиновение.

– Это любовь. И я никому не подчиняюсь. Пока сам Господь не скажет мне, что нам не разрешено быть вместе, мы будем вместе. Вряд ли это делает его непригодным для священства. Почти все протестантские служители в браке, как и иудейские раввины. Мы, католики, просто уроды, заставляющие наших священников блюсти целибат. Почему бы нам не вернуться в Средневековье с такими законами?

– Он решил стать священником, зная, что безбрачие это одно из требований. Если он не может выполнить его, то должен оставить священство.

– Да, давай возьмем лучшего священника во всей Новой Англии и превратим его в, ну скажем, в учителя фортепиано только потому, что он влюблен в меня. Но оставим всех тех священников, которые любят насиловать алтарных служек в церкви. Последний раз, когда я читала Библию, не припоминаю, чтобы сексуальные домогательства детей считались частью работы Господа.

– Тебе было пятнадц…

– Мне было пятнадцать, когда я влюбилась в Сорена. Пятнадцать лет, когда я сказала Богу, дьяволу и всем, кто хотел бы меня слушать, что продам душу за одну ночь с ним. Когда же ты поверишь, когда же поймешь... Мама, я соблазнила его.

– И именно поэтому ему не место в церкви. Есть такие священники, которым удается сохранить свои обеты.

– Да, тем, кто еще не встречал меня, – чисто из вредности сказала Нора.

Мать вздрогнула, и Нора подавила приступ вины. Черт подери. У нее в любовниках был священник, а мать стала монахиней. Находясь между ними двумя, она набралась достаточно чувства вины, чтобы создать свой собственный религиозный орден. Но даже через десять лет Нора все еще не могла поверить, что мать выполнила свою угрозу – ее брак аннулировали, и она стала монахиней.

– Я молюсь за тебя, Элеонор.

– Знаю. Но он не ответит. Не согласием, во всяком случае.

Нора знала, что мать постоянно молилась за нее, читала одну и ту же молитву каждый день – Отче наш, пожалуйста, спасти мою дочь от этого человека.

Однако Нора не хотела, чтобы ее спасали.

– Для записи, – сказала Нора, нарушая неловкое молчание, – Я здесь только потому, что он хотел, чтобы я пришла повидаться. Он хочет, чтобы мы решили наши проблемы.

– Как заботливо с его стороны. А когда он станет решать свои проблемы?

– У него нет проблем. За исключением того, что его хотят сделать епископом, а ему этого не хочется.

– Я бы не стала так об этом волноваться. Бог никогда не допустит такого человека на это место.

– Что правда, то правда. Бог очень хорошо заботится о том, чтобы только святые могли править королевствами и странами.

– Ты потеряла свой ум и свою веру, когда оказалась в его постели.

– На самом деле нет, – возразила Нора. – Только мою девственность, и я совершенно точно не скучаю по ней.

– Элли…

– Это просто смешно. Наверное, он сошел с ума, если думает, что ты и я когда-нибудь решим нашу проблему. Я люблю его. Он хороший человек. Он самый лучший человек, которого я когда-либо знала. Я знаю, ты не понимаешь нас, но мне плевать. Это не твоя личная жизнь, а моя.

– Я уже смирилась с этим, как видишь. В противном случае я бы рассказала все епископу много лет назад.

Нора стиснула челюсти и замолчала. Причина, по которой ее мать не рассказала епископу о Сорене, не имела ничего общего с тем, во что она верила или не верила. В тот день, когда она узнала правду о ней и Сорене, Нора пригрозила, что, если мать попытается хоть как-то навредить Сорену любым образом, Нора уйдет навсегда и мать никогда не увидит ее снова. Угроза подействовала, хотя только Богу известно, почему. Когда они виделись друг с другом, то всегда воевали... как сейчас.

– Элли...

Мать остановилась как вкопанная и обернулась. Нора постаралась избежать зрительного контакта. Она ненавидела видеть маму такой, как сейчас, закутанной в шерстяную ткань, волосы покрыты повязкой, все ее тело спрятано в море ткани.

– Что, мама?

– Ты можешь просто попробовать влюбиться в кого-то или даже позволить кому-то тебя любить, не причиняя боли? Я слишком многого прошу?

Нора закусила нижнюю губу и ничего не ответила. Вопрос попал в больное место.

– Нора? Ты ответишь мне, если я позвоню?

Мать спросила с беспокойством. От того, что она назвала ее, не тем именем, которое было дано при рождении, Нора моргнула, и из ее глаз на землю упали две слезы.

– Я пыталась, – прошептала Нора хрипло.

Желудок скрутило, в горле защемило.

– Ты пыталась? – мать выглядела потрясенной и счастливой. – Кто это был?

Нора вытерла щеки.

– Его зовут Уесли. Он работал на меня. Но все было гораздо глубже. Он был моим лучшим другом. И..., – Нора остановилась, чтобы вздохнуть. – Я очень сильно его люблю. Он заболел один раз, и я не могла его найти. Я никогда так сильно не молилась за всю свою жизнь за чье-то благополучие.

– Он тоже любил тебя?

Нора кивнула.

– Как сумасшедший. Я не понимала этого в течение долгого времени. Я никогда не думала, что кто-то настолько милый и чистый мог хотеть такую, как я. Но он не видел меня такой, как все остальные. Он не видел Нору Сатерлин, которая пишет эротику и любит извращения... Я была просто его Норой, его чокнутой подружкой, которую он хотел любить, быть рядом и заботиться. Думаю, что он бы остался со мной навсегда, если бы я не выгнала его.

– Почему... почему ты прогнала его из вашей жизни, если так сильно любила? Если он тебя любил?

– Потому что все, что тот ребенок хотел, это любить меня и не причинять боль. И ты понятия не имеешь, насколько это больно для кого-то вроде меня. И я хотела любить его, не причиняя боли... и так сильно обидела его. Он заслуживает лучшего, чем я. Я заставила его уйти.

Нора вздрогнула, когда мать протянула руки, обхватывая лицо дочери ладонями, как когда-то давно, когда Нора была еще Элли, ребенком, которому была нужна материнская ласка.

– Моя Элли... Ты послала его подальше по глупости. На свете нет никого лучше тебя. Моя прекрасная девочка. Ты самое лучшее создание Господа.

Только годы обучения у ног Сорена внушили достаточно самообладания в Нору, чтобы удержаться от падения в объятия матери. Нора скрестила руки на груди и уставилась мимо материнского лица, стараясь думать о чем угодно, только не о Уесли.

– Это к лучшему, – сказала она, наконец. – Неважно почему мы расстались, это к лучшему. Уесли... он...

– Ты все еще любишь его, да?

Нора коснулась своего лица и посмотрела на пальцы, мокрые от слез. Она протянула руку, позволив матери видеть их.

– Большие воды...

Ее мать взяла руку Норы в свою и сжала.

– Я никогда не видела, как ты плакала о нем, когда была тут. Ни единой слезинки.

– Некоторые раны слишком глубоки даже для слез.

Мать покачала головой.

– Или, может быть, не достаточно глубоки. Попробуй, Элли. Попробуй для меня. Только один раз, постарайся быть с кем-то, кто заставит тебя плакать только от любви. Не от боли или страха. Я слишком многого прошу?

Нора пожала плечами и покачала головой.

– Слишком поздно. Это было так давно, что я уверена, он все забыл. Надеюсь, что забыл, во всяком случае.

– Лгунья, – поддразнила ее мать и Нора рассмеялась.

Смех? Смеяться с матерью во время разговора о парне? Такое дерьмо случалось и в реальной жизни, не только в книгах. Кто бы знал?

– Я должна идти, – сказала Нора. – Дел, которые нужно сделать. Людей, которых нужно избить. Была рада увидеться с тобой.

Мать всплеснула руками в жесте сдержанного сожаления.

– Конечно. Только постарайся прийти повидаться со мной не через следующие шесть лет.

– Не думаю, что мне позволят вернуться после того, что я натворила.

Нора ухмыльнулась, вспомнив все неприятности, оставленные в мире за воротами, куда не мог проникнуть ни один мужчина

– Ты шутишь? Они по-прежнему говорят о тебе. Ты дала нам тему для обсуждения на целых шесть лет.

– Рада услужить.

Нора присела в реверансе, прежде чем отправиться обратно к задним дверям. Она шла быстро, больше всего желая очутиться подальше от этого мира и вернуться обратно в свой. Все эти женщины, давшие обет безбрачия, пугали ее. Она не могла себе представить, как можно было отказаться от секса ради высшей цели. Даже ее Уесли отказался ждать и уже, конечно, переспал к этому времени со своей более взрослой подружкой. Мысль о другой женщине, дотрагивающейся до Уесли, вызывала жажду убийства в голове Норы.

Они прошли через курию в сторону ворот. Мать открыла дверь, ведущую обратно в реальный мир, на неосвященную землю, где жила Нора.

– Я приеду снова. Скоро, обещаю, – сказала Нора. – Могу я тебе что-нибудь привезти? Незаметно протащить? Пиццу? Заливную рыбу? Мясо в горшочках? Что-нибудь?

Мать улыбнулась.

– Только мою дочь, счастливой, в целости и сохранности

Нора широко развела руки.

– В целости и сохранности, – сказала она. – И счастливой?

– Веришь или нет, да. Может быть, не так, как хотелось бы тебе, но мне точно.

– Тогда я могу с этим жить.

Нора сделала паузу и посмотрела на маму. Она хотела сказать больше, но не могла найти слов. Или знала слова, но не могла набраться смелости, чтобы их произнести.

– Увидимся позже, мама.

– Ах да, Элли?

– Что, мама?

Нора повернулась к ней и ахнула, когда мать сильно и быстро ее ударила по щеке.

Сначала Нора даже не могла ничего сказать от шока.

– Наверное, только так ты можешь понять, что тебя любят. Да будет так, – сказала ее мать, опустив руку.

Нора выпрямилась и улыбнулась.

– Это не похоже на любовь ко мне, – сказала Нора, перешагивая через ворота. – Слишком любительски. В следующий раз, когда я приеду, мы поработаем над техникой.

Нора зашагала к своей машине, всю дорогу борясь со слезами. Она отказывалась верить, что ее мать была права. Она не бросит Сорена, чтобы удовлетворить мать и лицемерное общество, ради ванили и ее чертовски скучного определения для понятия «любовь».

Это не важно, в любом случае. Единственный ванильный парень, которого она когда-либо любила, был Уесли, и она больше никогда не увидит его снова. Сорен, конечно, не позволит этому случиться. Если только она не расскажет ему правду, что ее чувства к Уесли прокрались внутрь ее сердца, как змея в райский сад. Жизнь с Сореном была раем, темным, опасным раем, но все же идеальным обнаженным Эдемом.

– Почти идеальным, – прошептала она, садясь за руль.

Она засунула ключ в замок зажигания, но, прежде чем завела мотор, услышала зловещие звуки Токкаты и фуги ре минор.

Нора выхватила телефон из сумки.

– Сорен…, – выдохнула она с облегчением. – Боже, я скучала…

– Скажи мне правду, малышка. Ты помирилась с Уесли?

Нора вздохнула. Они с Уесли никогда не будут вместе. И она сможет с этим жить. Ради него и того, что у них есть, она будет с этим жить.

– Да, сэр.

Затем он произнес слова, которых она ждала все лето.

– Приезжай ко мне.

Глава 24

По дороге обратно в поместье Гриффина Нора практически преодолела звуковой барьер. Оказавшись внутри, она остановилась только один раз, на три секунды, чтобы прислушаться к звукам за дверью в спальню Фиске. Сатерлин услышала смех Микаэля, а затем тишину, тяжелую тишину. Нужно позволить мальчикам иметь свою частную жизнь. Нацарапав записку, она толкнула ту под дверь, давая им знать, что Сорен пожелал ее возвращения домой.

Она быстро собралась и еще быстрее отправилась в путь. После почти двух месяцев вдали друг от друга, Нора не могла подождать и минуты, чтобы увидеться с Сореном. Ей было необходимо прикоснуться к нему, поцеловать его, дать его рукам вспомнить, что она принадлежала ему и только ему. Почувствовав его внутри себя снова, Нора смогла бы отпустить те предательские мысли о Уесли и ее сожаления, что она отпустила его слишком легко, слишком рано.

Когда она подъехала к дому священника, на улице уже совсем стемнело. Нора припарковала свой автомобиль в роще деревьев, заслонивших дом от посторонних глаз.

Она вошла в особняк и быстро взбежала по лестнице, каблуки громко стучали по деревянному полу. Сердце барабанило внутри грудной клетки, кровь в венах бурлила. После почти двадцати лет, Сорен все еще мог взбудоражить ее, как никто другой, кого она когда-либо любила.

Ей даже не пришлось идти весь путь к своей спальне. Он, наверное, услышал звук ее каблуков по полу, потому что вышел в коридор и встретил ее на полпути. Без слов, они подошли друг к другу, сцепившись руками, пытаясь найти друг друга языками и губами. Нора запустила пальцы в его волосы. У него порвалась рубашка, когда Сатерлин отчаянно пыталась добраться до его кожи. Сорен укусил ее за ключицу и схватил за бедра так яростно, что она закричала. От боли... конечно, от боли. Он должен был причинить ей боль, прежде чем мог заняться любовью. У Сорена не было ванильной стороны. Ему приходилось выкладываться полностью, чтобы получить свое – так она сказала Кингсли несколько лет назад. И для нее это было нормально.

Сорен прижал Сатерлин к стене и задрал вверх ее юбку. Через пару секунд он был глубоко внутри нее. Нора обняла его за плечи и прижалась так, будто ее жизнь зависела от этого, и в тот момент это так и было. Если она когда-нибудь отпустит Сорена... если она когда-нибудь уйдет от него снова, то не будет знать, достаточно ли она сильна, чтобы вернуться. Поэтому она крепко вжалась в него, вцепившись ногтями в его плечи, прошептала его имя на ухо и отдалась жестоким толчкам, от которых снова появятся синяки, внутри и снаружи.

Когда Нора кончила, то выдохнула его имя с закрытыми глазами. И даже несмотря на то, что он пока находился в ней, Сорен все еще сжимал ее в объятиях, прижав к стене.

– Моя малышка, – прошептал он, целуя в щеки, глаза.

Сорен медленно вышел из нее и опустил Сатерлин на пол. Они поправили одежду, когда их тела разъединились. Затаив дыхание, Нора ждала. Ей не пришлось долго ждать.

Сорен сделал шаг назад. И еще.

– Руки и колени, – сказал он, и Нора изящно опустилась на пол.

Два года тому назад, на их годовщине Сорен спросил ее, как она придет к нему, если когда-нибудь вернется в его постель.

– Если ты вернешься ко мне, малышка, ты прибежишь, или приползешь?

– Я прилечу, – ответила она.

Сегодня вечером, когда Сатерлин вернулась к нему, она приползла.

* * *

Микаэль провел почти три дня в спальне Гриффина. Они выходили на воздух только чтобы поесть и принять душ, и иногда погреться на солнышке, прежде чем снова вернуться в постель. Во вторую их ночь вместе, Гриффин привязал Микаэля к спинке кровати и выпорол его в первый раз. А ведь Микаэль думал, что у Норы была тяжелая рука. Даже делать татуировку было не так больно, как это.

Он наслаждался каждой секундой. Ничто больше не пугало, когда Ангел думал о нем с Гриффином. К сексу нужно было немного привыкнуть, но возможность чувствовать Гриффина внутри стоила всех забот и внезапных гримас. С садо-мазо частью они разобрались. Любовь... с любовью у него вообще не было никаких проблем. Микаэль купался в любви Гриффина, отдыхал в ней, позволяя сердцу, которое так жаждало ласки, упиваться каждой каплей. По утрам Гриффин говорил ему: "Я тебя люблю". По ночам он повторял то же самое. И все, что Микаэлю нужно было делать, это просто быть рядом с Гриффином – в самых сильных руках, которые когда-либо обнимали его за всю жизнь. После той попытки самоубийства Микаэль чувствовал почти постоянное одиночество, беспокойство и знание, что все это время люди, как отец С и Нора могли понять его, но никто не любил его по-настоящему. Однако с Гриффином он, наконец, почувствовал себя любимым, в спокойствии и безопасности.

Но на третий день Гриффин сделал и сказал одну вещь, способную гарантированно разрушить счастье Микаэля.

– Я не ввязываюсь в тайные отношения, Мик. Если мы собираемся продолжать так дальше, то я хочу встретиться с твоей мамой. Собирайся. Мы выезжаем.

Слова были сказаны тоном, не терпящим возражений. Микаэль подсознательно понимал, что все было чересчур хорошо, чтобы оказаться правдой. После того, как Гриффин увидит, каким по-настоящему убогим было его окружение – крошечный дом, десятилетний автомобиль, старая протертая до дыр мебель – он поймет, насколько они разные, и как мало места Микаэлю в мире Гриффина.

В напряженной тишине Мик смотрел из окна Порше Гриффина, как они выехали из поместья, направляясь в Уэйкфилд. Гриффин, казалось, чувствовал беспокойство Микаэля и оставил его наедине со своими мыслями.

Добравшись до Уэйкфилда, они с Гриффином решили посетить Пресвятое Сердце, но церковь была пустой. Микаэль догадался, что отец С и Нора были все еще в постели, наслаждаясь их воссоединением. Он хотел бы получить то же самое для него и Гриффина. Перед тем, как покинуть церковь, Микаэль отправился к изображению Девы Марии в углу притвора и зажег свечу.

«Мария, Матерь Божья, – Микаэль молился в своем сердце. – Пожалуйста, помоги моей маме. Пожалуйста, помоги мне и Гриффину». Вот и все. Он понятия не имел, о чем еще молиться. Он знал, что не хотел бы причинить боль своей матери, но не хотел, и чтобы она сделала больно Гриффину. Так много ужасных сценариев проносились у него в голове, пока Гриффин вел машину к дому Микаэля. Его мать сойдет с ума. Она, наверное, не даст Микаэлю видеть Гриффина. А он не станет ее слушаться. И что? Уехать? Жить с Гриффином? Казалось немного рано для этого. Хотя он не встретил бы Гриффина, если бы не все произошедшее с ним.

Гриффин свернул на улицу и Микаэль почувствовал подступающую тошноту. Она усиливалась с каждым домом, который они проходили на пути к его жилищу. А когда они подошли, тошнота превратилась в страх, шок и панику.

– Ох, твою мать, – Микаэль выдохнул, замечая знакомое и по-настоящему неприятное зрелище.

– Что такое, Мик? – спросил Гриффин, тронув колено Ангела.

– Мой отец здесь.

* * *

Нора растянулась на груди Сорена и блаженно вздохнула.

– Благодарю вас, сэр, – промурлыкала она, поворачивая голову, позволяя ему укусить ее под ключицей.

– Мне нужно знать, за что конкретно ты меня благодаришь, или я могу ограничиться простым «всегда пожалуйста»?

Нора практически полностью переползла на него, прижимаясь всем телом к Сорену, когда он обнял ее. Она любила рост Сорена. Высотой в метр девяносто два сантиметра, он был на тридцать сантиметров выше нее. Нора могла лечь на него сверху, прижимаясь грудью к груди, и все равно ее голова оказывалась прямо под его подбородком.

– Ну, я потеряла счет после седьмого оргазма. А еще ты сделал кое-что, что мне нравится, с кое-чем, что мне тоже нравится.

– Не нужно благодарить. Мне даже самому понравилось.

Нора подняла голову и посмотрела Сорену в глаза.

– Просто спасибо... за то, что ты такой, – сказала она. – С тобой мир становится лучше и интереснее.

Он улыбнулся, целуя ее в макушку.

– А мой мир более дикий, более красивый, когда в нем есть ты, малышка.

– В самом деле?

– Не сомневайся.

– Скажи еще что-нибудь приятное обо мне. Я напрашиваюсь на комплименты, если ты не заметил.

– Я заметил, – сказал он, переворачиваясь и опрокидывая Нору на спину. – Требовать комплименты против правил. Продолжишь, и мне придется наказать тебя.

– Я не помню это правило, сэр.

– Я только что его придумал.

Смеясь, Нора подняла голову и оставила на губах Сорена поцелуй.

Она отстранилась и невинно захлопала ресницами.

– Расскажи мне что-нибудь о моих глазах.

– Твои глаза..., – он начал, но внезапно остановился и соскользнул с кровати.

– Что? Мои глаза что?

Сорен начал одеваться.

– Я скажу тебе после моей встречи.

Он наклонился и быстро поцеловал ее, застегивая рубашку.

– Встречи? – Нора села. – Какой встречи? Я думала, ты сказал, что комитет остановился на кандидатуре Отца Петерсона. И никаких больше встреч.

Сорен надел белый воротничок.

– Все верно. И, слава Богу. Эта встреча не с представителем из комитета. Я обещал Сюзанне еще один долгий разговор.

Нора прищурилась.

– Эта сука репортерша действует мне на нервы. Почему она не может оставить тебя в покое?

– Она не враг. Особенно сейчас, когда больше не считает меня врагом.

– Ну, если мы ее так хорошо ввели в заблуждение, – начала Нора. Сорен посмотрел на нее таким суровым взглядом, что почти заставил ее хихикать. – Тогда почему же она до сих пор болтается рядом?

– У нее есть парочка заключительных вопросов для меня. После всего, через что я провел ее этим летом, я чувствую, что она заслуживает некоторые ответы.

Наблюдая, как Сорен направился к двери… Нора вдруг кое-что вспомнила и вскочила с кровати.

– Сорен? Подожди секунду. Позволь мне поговорить с ней самой.

* * *

– Мик? Ты в порядке? – Гриффин положил руку на колено Микаэля и сжал.

Ангел покачал головой.

– Нет.

Рука на колене переместилась на лицо Микаэля.

– Посмотри на меня, – сказал Гриффин почти шепотом. Мик неохотно повернул голову, встречаясь взглядом с Гриффином. – У меня все под контролем. Я не позволю случиться ничему плохому.

Что-то в тоне Гриффина заставило Микаэля почти поверить в это.

– Хорошо.

Гриффин улыбнулся.

– Хорошо. Давай покончим с этим. Я хочу успеть трахнуть тебя перед ужином.

С игривым шлепком по колену Мика, Гриффин вышел из машины и обошел автомобиль. С крайней неохотой Микаэль открыл дверь и ступил на тротуар. Гриффин протянул руку. Микаэль уставился на нее. Они никогда не были на публике раньше. В постели они держались за руки... и за все остальные части тела. Но здесь? На его улице? В его доме? Перед его родителями?

– Мы вместе, Мик. Я люблю тебя.

Микаэль завелся от этих слов. Они, казалось, звучали эхом из глубины каньона. Или каньон был внутри него, а слова наполнили все его существо, и, наконец, приглушенный голос внутри него предупредил, что его никогда не любили за то, кто он и кем он был.

Без дальнейших колебаний Микаэль взялся за руку Гриффина, и они шли к дому. Микаэль открыл дверь без стука, Гриффин шагнул за порог.

Ангел услышал голоса в кухне. Тихие, сердитые голоса.

– Они ссорятся, – прошептал Микаэль. – Они всегда ссорятся.

– Они развелись, – прошептал в ответ Гриффин. – Что они там опять не поделили?

Микаэль сглотнул.

– Меня.

Парни вышли на кухню, и родители Микаэля сразу же замолчали. Лицо матери казалось маской потрясения. Лицо отца выражало замешательство, быстро сменившейся на ярость при виде руки Микаэля в ладони Гриффина.

– Микаэль..., – начал его отец.

– Я Гриффин Фиске, парень вашего сына, – сказал Гриффин, широко улыбаясь родителям Микаэля. – Приятно познакомиться с вами обоими.

– Нет. Ни за что, – отозвался отец Микаэля. – Никогда в жизни этого не будет. Микаэль, что ты…

Он бросился вперед, и Микаэль напрягся. Но Гриффин встал между ними и поднял подбородок.

– Полагаю, вы не расслышали меня, – повторил Гриффин. – Я Гриффин Фиске. Я парень вашего сына. Приятно познакомиться.

На этот раз он произнес эти слова без улыбки и с тонким намеком на угрозу в голосе. Микаэль всегда думал о своем отце, как о крупном человеке – выше, мускулистее, чем он сам, но по сравнению с Гриффином, тот казался совсем низеньким и слабым.

– Кто ты такой, черт возьми? – потребовал отец.

Гриффин опасно улыбнулся, а Микаэль попытался приблизиться к матери, которая все еще стояла в оцепенении.

– Я чувствую, что повторяюсь. Мик, я повторяюсь? – спросил Гриффин.

– Мам, пап, – Мик попытался заговорить. – Гриффин и я…

– Заткнись, Микаэль, – приказал отец, – или клянусь Богом…

В чем его отец собирался поклясться Богу, так никто никогда и не узнает, потому что Гриффин поднял руку и громко щелкнул пальцами прямо перед лицом мужчины.

Громкий звук моментально заткнул отца Микаэля.

– Не делайте этого, – сказал Гриффин тоном непринужденной угрозы. – Не говорите ему заткнуться. Плохие вещи случаются с людьми, которые не обращаются с Миком так, как он того заслуживает.

– Не смей указывать мне, как разговаривать с моим сыном. С моим больным сыном извращенцем.

Микаэль вздрогнул при словах отца. Рядом с ним также вздрогнула и его мать.

– Кен, пожалуйста, – начала женщина. – Давайте успокоимся и просто поговорим об этом. Мы всегда знали, что Микаэль не был…

– Нормальным? – сказал отец. – Очевидно, нет. И это твоя вина, Мелисса. Ты позволяешь ему носить длинные волосы. Ты забрала его из католической школы. Ты избаловала его. Превратила в чертового пи…

Микаэль и его мать снова вздрогнули в унисон, потому что Гриффин одним быстрым движением впечатал отца Мика в стену. От того, как тот ударился плечом о плитку, в комнате раздался глухой стук.

– Гриффин, нет, – Микаэль умолял, испугавшись, что заявятся полицейские.

Но Фиске не обращал внимания. Он держал руку в центре груди отца Микаэля и прижимал того к стене, как насекомое в рамочке.

– Я сказал вам, что когда с Миком некрасиво обращаются, происходят плохие вещи, – произнес Гриффин, подступая ближе к отцу Микаэля и глядя на него с вызовом. – Я люблю вашего сына. И я изувечу вас, если вы когда-нибудь даже попытаетесь посмотреть на него искоса. Ваш "не нормальный" сын – самый талантливый художник-самоучка, которого я когда-либо видел. Он умный, замечательно катается на скейте, обладает большим чувством юмора и он самый добрый, скромный человек, которого я когда-либо встречал. Я так влюблен в него, что не могу даже трезво мыслить. Что хорошо, потому что очевидно, что я не нормальный. И он тоже. Кажется, я отвлекся. Со мной это иногда случается. Очень сложно меня заткнуть. Дело в том…, – произнес Гриффин, тыкая пальцем в грудь отца Мика с такой силой, что у того остался маленький круглый синяк. – Вашему мнению... в общем, как и всему остальному, здесь не рады. С Микаэлем все отлично. Теперь я забочусь о нем. Пошел вон.

Гриффин сделал пренебрежительный жест обеими руками, как будто отец Микаэля был просто мухой или бродячей кошкой, околачивающейся неподалёку.

– Он мой сын.

Отец Микаэля гневно указал пальцем в направлении Микаэля.

– Он моя собственность.

– Твоя что?

Микаэль съежился, чувствуя как внутри затрепетало сердце. Его назвали собственностью Гриффина, и это откликалось на самых глубоких уровнях разума.

– Моя. Собственность. Он принадлежит мне. Полностью его выбор. И вас больше нет в этом уравнении, – Гриффин продолжил. – Вы заставили его чувствовать себя ничтожеством. Следовательно, вам не следует находиться в его присутствии, пока не наступит день, когда вы сможете контролировать свои комплексы, чтобы держать свой рот на замке.

– Я плачу и даю ему пищу, одежду, крышу над головой с того дня, когда он родился.

– Деньги? – Гриффин выпрямился. – Все дело в деньгах? Деньги у меня есть. Сколько вы хотите за него?

– Прости? – повторил отец Микаэля.

– Сколько вы хотите за вашего сына? Я выпишу вам чек прямо сейчас, чтобы навсегда вычеркнуть вас из нашей жизни.

– Гриффин, не давай ему ни копейки. – Слова вырвались сами собой. – Он не заслуживает этого.

Он не заслуживает этого. Неужели он сказал это вслух? На самом деле он подразумевал: «Я не заслуживаю ни копейки, которую ты тратишь на меня». Ведь Гриффин так высоко ценил его, обращался как с самым редким и драгоценным сокровищем. Микаэль начал думать, может, он и в самом деле таким был.

– Нет, он не заслуживает этого, – ответил Гриффин, сунув руку в задний карман джинсов и вытаскивая бумажник. – Но ты заслуживаешь жизнь без него. Разве не ты говорил мне, что он записывает текущую сумму алиментов, которую выплачивается в чеках? Так что мы имеем? Какова общая сумма?

– Гриффин..., – умолял Микаэль.

– Сорок две тысячи триста долларов, – сказала мать Микаэля громким, ясным голосом, ее глаза встретились с Гриффином. – И если бы у меня были деньги, я отдала бы все до копейки, чтобы избавиться от него тоже.

Микаэль видел, как встречаются взгляды Гриффина и его матери. Что-то происходило между ними, что Микаэль видел, но не понимал.

– Давайте округлим. Пятьдесят тысяч? – Гриффин схватил отца Микаэля за плечо и развернул, толкая лицом в стену. Затем, используя его спину как плоскую поверхность, Гриффин заполнил чек. – Сегодня я чувствую себя щедрым. Мы округлим до шестидесяти девяти тысяч. Обожаю цифру 69. Надо записать это на всякий случай. За шестьдесят девять и вашего прекрасного сына.

Гриффин развернул отца Мика, вырвал чек из книжки и засунул в карман пиджака мужчины напротив.

– В этом я хорош, – сказал Гриффин. – Не так ли, Мик? Ты вроде говорил, что он был брокером?

Микаэль кивнул.

– У Гамильтона.

– Отлично, – сказал Гриффин в знак одобрения. – Мой отец Джон Фиске. Слышали о нем?

Отец Микаэля не сказал ни слова, но его широко-раскрытые глаза дали понять, что он прекрасно знал, кто такой отец Гриффина и каков общий капитал Фиске младшего.

– Иди, папа, – сказал Микаэль. – Ты хочешь, чтобы я был твоим сыном, не больше, чем я хочу видеть тебя своим отцом. Теперь тебе больше не нужно им быть.

– Вас только что бросили. – Гриффин похлопал отца Ангела по макушке. – Отстой, понимаю. О, до свидания.

И еще раз Гриффин сделал прогоняющий жест руками. Отец Микаэля смотрел на всех собравшихся взглядом полным нескрываемой ненависти.

Он выскочил из кухни и побежал по коридору, Гриффин следовал за ним по пятам, несомненно желая убедиться, что тот и в самом деле уберется прочь. Микаэль и его мать шли следом.

Выйдя на лужайку, отец Микаэля обернулся.

– Это грех, ты же знаешь? – сказал мужчина, его взгляд метался между Микаэлем и Гриффином. – Секс между двумя мужчинами. Это против природы и против Бога. Это просто мерзость. Ты ходишь в церковь, Микаэль, и знаешь все.

– Если это мерзость, папа, то только потому, что ты все делаешь неправильно. Ты просто напрягись, а потом расслабься. Сразу пойдет, – Микаэль почти выкрикнул слова.

Качая головой с отвращением, отец Микаэля сел в машину и уехал. Гриффин посмотрел на Мика, и они оба взорвались от безудержного смеха.

– Ты всегда выкрикиваешь грязные советы перед домом? – спросил Гриффин, прижимая Микаэля к себе для быстрого поцелуя.

– Что? А ты нет? – Микаэль все еще смеялся, вырываясь из объятий Гриффина. Именно тогда он увидел, что его мать молча стоит на крыльце. – Мама... ох, мама, мне так жаль... – сказал Мик, его сердце готово было ухнуть в пятки. – Я даже не подумал, что…соседи, я…

Женщина сделала два шага вперед и сжала его в объятиях.

Он замер, не в силах вспомнить, когда в последний раз мама обнимала его вот так.

– Мама? – Микаэль обнял в ответ.

– Я соскучилась по тебе, малыш. Слишком долгое лето без тебя.

Микаэль взглянул на Гриффина, который только пожал плечами и одними губами прошептал ему – «женщины».

Мать, похоже, не была готова отпустить его пока что, поэтому Микаэль прижался еще крепче и закрыл глаза.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю