Текст книги "Ангел"
Автор книги: Ксения Синица
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)
Микаэль не мог поверить словам.
– Нет... не может быть. Я был здесь два месяца. Если бы ты хотел меня…
– Твой, мать его, священник сказал мне, что если я посмею хоть пальцем прикоснуться к тебе, он никогда не разрешит мне видеться с Норой.
Микаэль обернулся к Норе, наблюдавшей за ними обоими с едва заметной улыбкой на губах.
– Нора? Отец С сказал…
– На то у него есть свои причины, – отозвалась Нора. – И да, он уведомил Гриффина, что отзовёт его привилегии в Восьмом Круге и выгонит из нашей тусовки, если он хоть что-то попытается сделать с тобой. И он бы запретил наши с ним встречи. Но я уже говорила, Гриффин. Сорен не монстр. Вы можете поговорить с ним. Позвони ему. Объясни…
– Нахер ему звонить. И к черту объяснения. Он думает, что он Бог, принимающий решения за нас. Что происходит между мной и Миком, не его дело. И я собираюсь пойти и сказать ему об этом. Прямо сейчас.
Гриффин снова притянул Микаэля к себе, впиваясь в его губы страстным поцелуем, заставляя Мика задыхаться и изнывать. Но это закончилось еще быстрее, чем Гриффин успел отодвинуться и выйти из ванной.
– Гриффин! – окликнула Нора.
И ей, и Микаэлю приходилось практически бежать, чтобы не отставать от широких уверенных шагов Гриффина.
– Собирается гроза. Не можешь подождать до завтра? Просто возьми чертов телефон.
– Для Сорена это будет недостаточно, и ты это знаешь, Нора. Когда я пришел к нему шесть лет назад и сказал, что влюблен в тебя, даже разговора не хватило. Я должен был доказать какой я. Я был слишком испуган, чтобы сделать это. И не любил тебя достаточно, чтобы собраться с силами и доказать. Для Мика я это сделаю. Хотя бы ради того, чтобы показать, что этот твой самоуверенный, надменный мудак в сутане не единственный Доминант, у которого есть яйца.
Микаэль смотрел на Нору с выражением крайнего ужаса.
– Гриффин не собирается драться с Отцом С, нет?
Нора отрицательно покачала головой.
– Нет. Сорен – пацифист.
Микаэль осел с облегчением. Каким бы сильным и жестким и молодым ни был Гриффин, у него было ощущение, что Отец С сможет вытереть пол любым человеком на планете.
– Слава Богу.
– Нет, Сорен не станет бороться с Гриффином. Он хочет сломать его.
– Ох..., – Микаэль смотрел, как Гриффин исчезает в конце коридора. – Твою мать.
Нора кивнула.
– В самую точку.
Микаэль ждал, что Гриффин снова появится на том же месте. Может быть, ему удастся его вразумить. Он вспомнил историю, которую рассказал ему Фиске утром после его первой ночи с Норой – как Гриффин ушел к Отцу С спросить разрешения быть с Норой. Отец С сказал, что до тех пор, пока Гриффин не почувствует на своей шкуре, что такое настоящая боль, он не получит никакой власти. Гриффин не смог пройти через это тогда, из-за Норы. Но из-за него... ради него...
– Я не могу позволить ему сделать это. Это глупо. Мы что-нибудь придумаем, – сказал Микаэль, не зная, как позаботиться о Гриффине. – Я поговорю с ним. Я поговорю с отцом С. Он…
Звук ревущего двигателя прервал Микаэля и положил конец всем его планам по спасению Гриффина от нелепой идеи противостояния Отцу С.
– Что за…
Нора вздохнула.
– Это Дукати Монстр выехал на шоссе, – сказала она. – На очень большой скорости. Он получит дохрена штрафов за превышение скорости, если не будет осторожен.
– Нора..., – Микаэль посмотрел на нее, его желудок завязался в узел боли, надежды, печали и радости.
Она выдохнула и засмеялась.
– Неужели мы не можем прожить хотя бы неделю без трагедий? Пойдем со мной, Ангел. Хочу показать тебе кое-что.
* * *
Не собираясь останавливаться на достигнутом, Сюзанна поехала обратно в город. Она продолжала ехать, пока не прибыла в Уэйкфилд, штат Коннектикут. Весь путь туда журналистка думала о Сорене, Отце Стернсе, брате Элизабет... Как все они могли быть одним и тем же человеком? Для Клэр он был идеальным старшим братом. Для Элизабет – символом худшей части ее жизни. Для своей паствы он был практически воплощением Бога. А для Норы Сатерлин – «Возлюбленным». Но то, что она любила его, не означало, что он любил ее в ответ, по крайней мере, не таким же образом. Сюзанна знала, что Патрик любил ее, был влюблен. Но она не чувствовала взаимности.
Или все же чувствовала?
Вытащив телефон из сумочки, она набрала номер Патрика и чуть не рассмеялась от облегчения, которое звучало в его голосе, когда он ответил.
– Сюз. Черт побери. Где ты была? Все в порядке?
– Ага. Я так думаю. Лучше, в любом случае. Можешь сделать мне одолжение? Я за рулем, и мне нужно кое-что просмотреть.
– Конечно. Что угодно.
– Можешь посмотреть, нет ли на женщине по имени Элизабет Стернс из Нью-Хэмпшира каких-то судимостей?
– Гугл в этом не поможет. Давай я позвоню другу из полиции Нью-Йорка. Он может поднять досье.
Сюзанна повесила трубку и стала ждать. Однако долго ей ждать не пришлось.
– Ну и что? – сказала она вместо ответа.
– Арестована по подозрению в непредумышленном убийстве. Отец свалился вниз через несколько лестничных пролетов и умер. Он был очень здоровым и резвым для старпера, так что никто не поверил, что он всего лишь упал.
– Никаких обвинений?
– Нет. Нет свидетелей. Неоднозначные улики. Единственная дискриминирующая Элизабет Стернс вещь – это то, что на следующий день после смерти отца она направилась прямиком в Уэйкфилд, чтобы поговорить с ее братом священником.
– Копы думали, что она призналась ему в преступлении.
– Да. Пытались заставить его говорить. Но он не сказал бы и слова, даже если бы сестра не была католичкой. Видимо, только крещеные католики должны ходить на исповедь, поэтому они очень давили на него, чтобы выбить признание. Даже епархия хотела, чтобы он рассказал. Он отказался на теологических основаниях.
– И на основании прикрывания задницы сестры. Зная, что ее ублюдок отец сотворил с ней, я не виню его.
Патрик выдохнул, телефон даже завибрировал в ее ухо от силы его дыхания. Она улыбнулась. Патрик... что бы она делала без него?
– Значит, ты закончила? Да? Ты возвращаешься домой, правда? Да?
Сюзанна улыбнулась в темноте.
– Есть еще одна вещь, которую мне нужно сделать.
– А потом ты вернешься домой, точно?
– Точно. Но не жди меня. Это может занять некоторое время.
– Я все же подожду.
Улыбка не сходила с лица Сюзанны еще долго после того, как она повесила трубку. Около десяти вечера она приехала в Уэйкфилд в Пресвятое Сердце. Редкие огни еще горели в церкви, подсвечивая витражи. Как красиво церковь выглядела ночью... так мирно, так свято. Она до сих пор не верила в Бога. Ничто было не в силах убедить ее, что какой-то человек в небе устроил представление здесь, на Земле. Но на этот раз она начала хоть немножко верить в одного из его слуг.
Она вошла в церковь, но та была пустой. Конечно, Сорену пришлось бы вернуться, чтобы выключить свет и запереть. Сорен... Она поняла, что он внезапно снова поселился в ее голове. И хотя она знала его имя, и его секреты, она не чувствовала себя достойной называть его по имени, как могли только его самые близкие люди.
– Отец Стернс..., – прошептала она вслух, глядя на алтарь в передней части церкви.
Она больше никогда не сможет назвать его по имени в уме или глядя ему в лицо. Оглянувшись, Сюзанна увидела небольшую лестницу, которая вела к хорам. Поднявшись по ней, девушка остановилась на краю балкона, осматривая святилище.
Святилище. Она знала, что в старые времена преступники и беглецы могли найти убежище в стенах церкви. Церковь была святой землей, освященной, и власти считались с ней, как с силой, которой невозможно противостоять. Впервые с детства Сюзанна чувствовала себя в безопасности в церкви, рядом со священником. Она считала, что единственное очищение для церкви лежит через тотальное уничтожение. И можно было с удовольствием процитировать слова Дени Дидро: «Человек не будет свободен до тех пор, пока последний король не будет повешен на кишках последнего священника». Она встретила и короля, и священника за время своего расследования и должна была признать, что мир мог и не быть с ними лучше, но уж точно гораздо интереснее.
Позади нее послышался звук открываемой двери, Отец Стернс зашагал по центральному проходу к алтарю. Она взглянула на него и улыбнулась, глядя, как он перекрестился, отвесил быстрый поклон в сторону алтаря и присел, чтобы помолиться. В руках он держал четки, и ей пришлось задуматься, о чем же он молился. Сюзанна уже хотела поприветствовать его, но услышала, как снова скрипнула дверь.
– Сорен! – разнесся эхом по святилищу сердитый мужской голос. Сюзанна сделала шаг назад от края перил, прячась в тени. Отец Стернс встал и обернулся.
– Гриффин... как приятно видеть тебя в церкви.
Сюзанна вдохнула в шоке. Она не могла видеть лицо мужчины, но по его накачанной фигуре Сюзанна признала Гриффина Фиске, которого неоднократно видела на фотографиях, сына председателя Нью-Йоркской фондовой биржы.
Какого черта...
– Нихрена подобного, – сказал Гриффин, его голос кипел от ярости. – Не трахай мне мозги. Ты знаешь, почему я здесь.
– Допустим, не знаю. – Отец Стернс встал в центре прохода и одарил Гриффина безмятежной улыбкой. – Но ты можешь мне рассказать, и мы обсудим все, что хочешь.
– Давай обсудим то, что моя личная жизнь не твое собачье дело. Давай обсудим, что такой высокомерный, претенциозный мудак, как ты не можешь указывать мне или кому-либо еще, с кем мы имеем или не имеем право быть.
– Ты очень нравишься Элеонор, Гриффин. До сих пор не могу понять почему.
Гриффин сделал угрожающий шаг вперед.
– Может быть, потому, что в отличие от тебя я не пытаюсь контролировать каждый ее поступок.
– Ну конечно, я же как никто другой подавляю Элеонор? – голос Отца Стернса был пропитан откровенной насмешкой. – Элеонор ведет себя как ребенок, потому что она полна детской радости. А ты просто не вырос, Гриффин. Избалованный мальчик, у которого никогда не было настоящих отношений в жизни. Я видел, как ты использовал людей и выбрасывал их раз за разом. Если ты хоть на секунду подумал, что я позволю тебе использовать и выбросить тех, кого я люблю…
– Я? – Гриффин горько рассмеялся. – Я? Я использую людей и выбрасываю их? Ты слепой? Или глухой? Твоя драгоценная Элеонор использует людей, как салфеточки для соплей. Один качественный трах, и она бросает их. Ее редактор? Ее стажер? Ее тысяча экс-поклонников? Господи Боже, Сорен, даже…
Чье бы имя ни собирался сказать Гриффин Фиске, оно так и осталось невысказанным. Все произошло так быстро, что Сюзанна не могла даже восстановить в уме серию движений, которую увидела. Она знала, что все началось с Гриффина, ткнувшего пальцем в грудь Отца Стернса, и закончилось Гриффином на полу церкви с его рукой, заломленной за спину. Отец Стернс двигался с такой невероятной силой и подготовкой, что Сюзанна едва смогла захлопнуть рот от шока.
– Гриффин..., – отец Стернс проговорил его имя с холодным, расчетливым, совершенно ужасающим спокойствием. – Ты в доме Божьем. А Элеонор его Дитя. И если ты посмеешь говорить о ней в моем или в Его присутствии, ты сделаешь это с максимальным уважением. Мы поняли друг друга?
Сюзанна могла только смотреть на разыгрываемую перед ней сцену. Казалось, что, если Отец Стернс сожмет руку Гриффина посильнее, то запросто сможет вывихнуть его плечо. Гриффин поморщился и страдальчески вздохнул.
– Да, сэр, – сказал он, наконец.
– Хорошо. – Отец Стернс выпустил руку Гриффина и встал. Гриффин быстро поднялся на ноги. – Мы будем продолжать драку, как школьники? Или обсудим все, как и подобает настоящим джентльменам?
Гриффин кивнул.
– В Круге?
Отец Стернс тяжело вздохнул.
– Если ты настаиваешь.
– Настаиваю. Все закончится сегодня. Ты знаешь, чего и кого я хочу.
– На самом деле, да. Готов ли ты заработать то, что так хочешь?
Гриффин выпрямился.
– Я сделаю все, что угодно. Последнее, чего я хочу – причинить этому ребенку еще больше боли. В любом случае, не такой боли.
Ребенку? Сюзанна подумала, что это странный способ обращаться к Норе Сатерлин. Из того, что она знала о печально известном Гриффине Фиске, он был немного моложе, чем Нора. И что, черт возьми, он имел в виду под словами «не такой боли»? Разве есть хорошая боль?
– Как и я. Именно поэтому я поставил условия.
– Хорошо. Давай покончим с этим. Я не собираюсь без необходимости проводить еще одну ночь в одиночестве.
Сюзанна увидела, как сузились глаза Отца Стернса, когда Гриффин буквально выбежал из церкви. Какими бы чистыми ни были его чувства к Норе Сатерлин, конечно, он не хотел слышать о ней в постели с каким-то другим парнем. Очевидно, отец Стернс имел значительное влияние над нею, если Гриффину Фиске пришлось сражаться со священником, заслуживая право быть с ней. Той ночью в доме приходского священника, когда он отбросил настороженность и рассказал, как ему пришлось спасти Элеонор Шрайбер от ее самой, как ему практически пришлось растить ее, когда семья девочки развалилась... может быть, Отец Стернс был именно тем, кем он себя и назвал – ее отцом.
Отец Стернс покинул церковь и Сюзанна опустилась на скамью, ее сердце все еще судорожно стучало от странного происшествия, которому она стала свидетелем. Отец Стернс чуть не влез в драку с наследником громадного биржевого фонда Нью-Йорка из-за Норы Сатерлин. Полное сумасшествие... У Сюзанны было так много вопросов, но той ночью она все еще не была готова к ответам. Почему Отец Стернс не хотел, чтобы Гриффин Фиске и Нора Сатерлин были вместе? Почему Гриффин называет ее "ребенком"?
И что такое, черт возьми, Круг?
* * *
Нора отвела Микаэля в его спальню и усадила на подоконник. Приказав ему оставаться на месте, сама она направилась в свою комнату, чтобы кое-что забрать. Когда Сатерлин вернулась, то нашла его бесцельно бродящим по комнате.
– Итак, ты только что нарушил один из моих приказов, как я погляжу, – она поддразнила его, присаживаясь на банкетку у окна. – Надеюсь, Гриффин сможет обучить тебя лучше, чем я.
Микаэль покраснел и печально рухнул напротив Норы.
– О, Боже, я люблю парня..., – простонал он. – Это отстой.
– Это офигенно.
Микаэль снова застонал и Нора усмехнулась.
– Ааа... подростки, – сказала она, подзывая Мика и перетаскивая его к себе. Он свернулся на ее коленях, положив голову на бедро. – Все просто смертельно важно, когда тебе семнадцать. Особенно, если это любовь.
– А разве это не смертельно важно?
Нора закрыла глаза и откинула голову назад к стене.
– Нет, честно говоря, это очень важно. Жизнь и смерть поодиночке не так важны, как любовь. Когда я влюбилась в твоего священника, я чувствовала ее как открытую рану. Я была такой неготовой, такой чувствительной. Было так больно. Но меня это не заботило. Любовь как рваная рана, которая, ты надеешься, никогда не заживает.
– Любовь станет в сто тысяч раз больнее, если о ней узнает мой отец.
– Твой отец мудак, Ангел, – напомнила ему Нора. – Почему тебе волнует, что он думает по этому поводу?
Микаэль покачал головой.
– Он заставляет маму жалеть меня. Все, что я делаю, он оборачивает против нас. Он бросил нас, развелся с ней, но по-прежнему приходит и постоянно рассказывает каждую мелочь, по которой он так меня ненавидит. Просто тонну гадостей.
– Твой отец нихрена не понимает в сыновьях. – Нора провела руками по длинным волосам Микаэля и отбросила челку со лба. – Я была бы в восторге, если бы, в конце концов, у меня родился такой ребенок, как ты.
Нора посмотрела на ухоженный газон и пустую дорогу. Гриффина, вероятно, не будет дома до утра. Только Бог знает, что Сорен сотворит с ним сегодня. Ничего страшного на самом деле. Ничего, чего бы он не сотворил с Норой пару раз. Просто чуть-чуть выпотрошит мозг и наверняка добавит изрядную порцию боли. Гриффину это пойдет на пользу. В борьбе за того, кого любишь, есть смысл в боли. Особенно, если тот, кого ты любишь, всего навсего семнадцатилетний парень, который не думает, что заслужил эту любовь.
– Так что произошло с ребенком? – прошептал Микаэль и Нора отвела глаза от вечернего неба.
– Каким ребенком?
Микаэль положил голову ей на колени и открыто посмотрел на нее. Нора тяжело вздохнула.
– А, тем ребенком.
– Я не часто говорю, но зато внимательно слушаю.
– Слишком хорошо, черт побери, – сказала Нора, смеясь без радости или веселья. Боже, это было последней вещью, о которой она хотела поговорить. – Ты действительно хочешь знать?
Микаэль кивнул.
– Может быть, это отвлечет меня от тревоги за Гриффина.
Мик сел и подтянул колени к груди.
Бедняжка... любовь не должна быть такой болезненной, подумала Нора, прежде чем поняла, каким хрупким было это чувство в ее мире. Смогла бы она почувствовать любовь без боли? Разве это вообще возможно?
– Мне было двадцать семь, – начала она, возвращаясь взглядом к заходящему солнцу. – Я была так влюблена в твоего священника, что у меня двоилось в глазах. Но в течение долгого времени, я не чувствовала себя... целостной, думаю, это самое подходящее слово. Я так много зависала у Кингсли в свои двадцать – это единственное место, где твой священник и я могли действительно быть собой, как пара. Помнишь того горячего француза, заехавшего за тобой на Роллс-Ройсе?
Микаэль улыбнулся.
– Никогда не забуду того парня.
– Этот парень владеет Нью-Йорком. По крайней мере, одной частью его. Он получает самых горячих сабмиссивов, Доминантов и Доминантрикс в мире по первому зову. Они все время где-то возле него. И я приходила и просто смотрела на Домин. Они были так прекрасны, так уверены. Даже мужчины Верхи уступали им место. Ты думаешь, что мужчины жесткие, сильные и ответственные. Но когда встречаешь такую женщину… Она сносит крышу. Я безумно хотела то, что есть у них. Не пойми меня неправильно, я люблю подчиняться твоему священнику. Это делает меня мной. Но это никогда не сможет насытить меня полностью.
– Я не могу себе представить, – сказал Микаэль, пожимая плечами. – Полагаю, в моем теле нет ни одной доминирующей кости.
– У тебя нет. Я уверена в этом. И это нормально. Я тебе завидую. Быть свитчем не так весело. Доминанты не верят тебе. Сабмиссивы не понимают тебя. Просто быть одним или другим это просто... Как быть бисексуалом. Лучшее из обоих миров. Худшее из обоих миров.
– Расскажи мне об этом.
Нора сжала колено Микаэля.
– Ты знаешь, что у твоего священника не одна, а целых две степени Доктора Наук.
Микаэль моргнул.
– В самом деле? В чем?
– Первую получил по богословию в свои двадцать, конечно. Но когда мне было двадцать шесть или двадцать семь, он работал над второй докторской по каноническому праву. Сорен, мягко говоря, тот еще ботаник.
Микаэль распахнул глаза и расхохотался. Как замечательно было слышать смех Мика, такой громкий, шумный, такой открытый. По крайней мере, за лето Гриффин научил его хотя бы немного общаться.
– Итак, твой сексуальный ботаник священник отправился в Рим, чтобы закончить свою диссертацию в Григорианском университете. Он никогда не оставлял меня одну, когда уезжал в свои поездки. Он всегда оставлял меня с другим доминантом, приглядывающим за мной. Тогда я этого просто не понимала. Первый раз мне было только двадцать три, и он бросил меня в этом особняке в самой заднице Новой Англии с горячим, брутальным и только что овдовевшим библиотекарем.
– Серьезно?
Нора закатила глаза.
– Серьезно. Сорен сказал, что мне нужно быть послушной с этим парнем, Дэниэлом. И я была. И он был хорошим со мной. Но вся эта неделя с Дэниэлом заставила меня понять, как сильно я любила твоего священника и, что быть с ним стоит всех жертв. В этом был его замысел. Каждый раз Сорен оставлял меня, и это было испытание. Буду ли я все еще ждать, когда он вернется?
– Так что же случилось, когда тебе было двадцать семь?
– На три месяца он оставил меня с Кингсли.
Нора закрыла глаза, вернувшись мыслями обратно во времени. Она вспомнила горячие слезы на ее лице, когда Сорен поцеловал ее на прощание и наказал быть хорошей девочкой и делать все, что скажет Кингсли. Он обещал сотню подарков из Рима, писать каждую неделю... Она не могла вынести разлуку с ним так долго. Она чувствовала физическую внутреннюю боль.
– Я заболела, – сказала она, открывая глаза. – Почечной инфекцией. Пропила двухнедельный курс очень сильных антибиотиков. Я даже не думала о посторонних вещах. О том, что противозачаточные и антибиотики не очень ладят вместе.
Микаэль молчал, и Нора хотела бы молчать тоже. Но Сатерлин вздохнула и продолжила.
– Это случилось за несколько дней до того, как твой священник должен был вернуться из Рима. Я проснулась в постели Кингсли, умирая от боли, я едва успела добраться до ванной комнаты. Меня стошнило так сильно, что я думала, треснут ребра.
Микаэль вздрогнул так резко, что Нора чуть не рассмеялась.
– Да, беременность не такая уж красивая и замечательная, как показывают в фильмах. Она бывает отвратительной, болезненной и жалкой. И ни один человек в здравом уме не захочет сделать это специально. Поэтому я выдержала ну... ну, около одного дня.
– Что ты сделала?
Нора никогда не забудет, как каталась по полу, сворачиваясь в позе эмбриона после рвоты в течение безумно долгих десяти минут. Прохладные плитки ощущались прохладным раем под воспаленной липкой кожей.
Она медленно открыла глаза, и увидела Кингсли, уставившегося на нее своими темными проницательными глазами.
– Chérie…, – прошептал он, убирая липкие от пота волосы с ее лба. – Что мы наделали?
– Думаю, мы оба знаем, – прошептала она в ответ, ее голос охрип от рвотных позывов.
Ей не нужно было никаких тестов, визитов к врачу. Она просто знала. Как и Кинг.
– Я позвоню le prêtre.
Кингсли начал подниматься на ноги.
Нора вернулась в реальность.
– Не могу даже сказать, как сложно было оторвать себя от пола, Микаэль, – сказала Нора. – Все так болело... каждый мускул в теле дрожал. Но я смогла. Я встала и посмотрела Кингсли в глаза, и сказала ему...
Нора вздохнула, потому что прошлое все же настигло ее.
– Не надо, Кинг. Не звони ему.
Кинг вздернул свой красивый подбородок.
– Я должен, и ты это знаешь, Элли.
– Если позвонишь ему... если сообщишь, то он будет решать. Да или нет, это будет его вина. Я не могу так поступить с ним. Я не могу заставить его принять это решение.
Она вспомнила холодную, твердую уверенность, которую чувствовала в тот момент, уверенность в том, что попытка позволить Сорену решать станет ошибкой. Если он скажет, что она должна сохранить ребенка, их совместная жизнь разрушится. Двадцать семь лет... работа в книжном магазине, за которую почти ничего не платили, и она была любовницей католического священника. Не самые идеальные условия для воспитания ребенка. Но если бы он, католический священник, разрешил сделать аборт... Она не могла позволить ему принимать такое решение. Нужно было сделать это самой. Она должна была решить все самостоятельно. Не ради ее блага, ради его.
– Ты когда-нибудь слышал о грехопадении, Ангел? – спросила Нора, снова возвращаясь в реальность.
Микаэль покачал головой.
– Это теологическая теория о том, что Адаму и Еве было суждено укусить яблоко. Они должны были пасть вместе. В этом и был Божий план. Сорен считает, что это фигня. А я склонна не согласиться. В тот день, когда я должна была принять это решение без него... Ты должен понять, Ангел, твой священник принимал все решения за меня на протяжении почти десяти лет. Он владел мной. Он владел моим телом. Я даже не могла подстричь волосы без его разрешения.
Микаэль присвистнул.
– Это очень сильно.
– Добро пожаловать в мир тех, кто принадлежит другому. Тебе понравится. Пока ты это не возненавидишь, – сказала она и подмигнула. – Сорен... Я любила его слишком сильно, чтобы заставить принять решение за меня. Любой выбор разбил бы ему сердце. Поэтому впервые за долгие годы я сделала свой собственный выбор. Я не хотела терять Сорена и все то, что у нас было. Даже на секунду я не могла представить воспитание ребенка в мире, в котором я жила – секс втроем с Сореном и Кингсли, вечеринки в садо-мазо клубах, аукционы рабов. Совсем не домашняя атмосфера. Я отправилась к врачу, получила волшебные таблетки и приняла их. В ту секунду, когда я взяла их, это и было Грехопадением. Я попробовала плод познания... но не добра и зла. Знание свободы и собственных решений. И он был таким сладким, что я испугалась. Я пришла в дом приходского священника и ждала Сорена. Он вернулся домой и нашел меня на полу ванной в агонии. На той неделе я слишком много провалялась на полу в ванной.
– Было больно?
Нора вытерла щеку тыльной стороной ладони.
– Да, Ангел, это чертовски больно. И в самый разгар ужасной судороги твой священник нашел меня. Я тут же рассказала ему. Выпалила все сразу. Антибиотики, и беременность, и Кингсли, и что я любила его слишком сильно, чтобы заставить принять это решение. О, Боже, никогда не забуду выражение его лица, когда я рассказала, что натворила, почему я корчилась от боли на полу в его ванной.
– Что? Он разозлился?
Нора потянулась и взяла руку Микаэля в свои.
– Нет... он посмотрел на меня и... – Она остановилась, чтобы перевести дыхание. – Он сказал: Малышка, мне так жаль... Он никогда не смотрел на меня раньше с такой любовью или состраданием. Он совсем не злился. На самом деле, наоборот. Черт, он хороший священник, правда?
Микаэль прикусил нижнюю губу и кивнул.
– Да. Это так. Лучший.
– Он спрятал меня в тех сумасшедших-сильных объятиях и прижал к груди. А потом приказал то, чему я никогда не смогла бы подчиниться.
– Что?
Нора улыбнулась.
– Он приказал мне выйти за него замуж.
Микаэль ахнул и Нора рассмеялась над его реакцией.
– Да. Очень романтично, как считаешь? Ну, мы странные люди и ничего не делаем по-обычному. Мне кажется, он считал, что мне нужно больше контроля, больше времени с ним. Он сказал, что оставит сан, и мы поженимся. И ничего подобного больше никогда не повторится. Мне никогда не придется пройти через что-либо подобное в одиночку снова.
– И ты сказала «нет»?
– Я сказала «нет». И тогда он рассердился. Я не боялась его. Я никогда в своей жизни не боялась его. Но не могла остаться ни на минуту дольше. Я так хотела то, что он предложил мне, что буквально могла ощутить этот вкус на своем языке. Но еще я чувствовала другое, вкус свободы. Поэтому я встала и вышла. А когда больше не смогла идти, то поползла. И твой священник не видел меня больше года.
– Года? – повторил Микаэль в шоке.
– Года. Я нашла место, где спрятаться. Место, куда он не мог последовать. И поверь мне, он пытался. А через год я вернулась обратно в город, к Кингсли. Мы похоронили Элеонор Шрайбер в прошлом, и ее место заняла Нора Сатерлин.
Микаэль улыбнулся.
– Но Элеонор не умерла.
– Тсс... – Нора прикрыла его рот пальцем. – Молчи.
В течение нескольких минут они сидели в тишине. Солнце уже зашло, и газон осветился тысячей желтых светлячков.
– Ты жалеешь об этом? – голос Микаэля казался не громче, чем жужжание светлячков.
– О чем? О том, что не родила Кингсли младшего или не вышла за Сорена?
– И о том и о другом.
Нора тяжело вздохнула и покачала головой. Наклонившись вперед, она прижалась губами к Микаэлю, даря ему глубокий, долгий, медленный поцелуй. Парень простонал в ее рот, и Нора улыбнулась, отстранившись.
– Нет, – прошептала она.
Микаэль печально рассмеялся.
– И ты даже не фантазировала?
– Иногда, – она призналась, наверное, впервые в своей жизни вслух. – Кингсли младшему было бы сейчас около семи лет.
– Прямо как Оуэну.
Нора прошлась рукой по волосам и заткнула прядь за ухо. Оуэн Перри – волнистые черные волосы, как у нее, умный, необычный – каждый раз, когда она видела его, то вспоминала об этом.
– Да, как и ему. Но я же сказала, что не жалею. Жизнь слишком коротка, чтобы сожалеть о чем-то.
– Ты вообще ни о чем не жалеешь? – спросил Микаэль, и у Норы защемило в груди.
Повернув голову, она представила Уэсли, стоящего перед ней, в его больших карих глазах были слезы, когда она сказала ему прощай.
– Ни о чем, – солгала она.
Сатерлин встала и погладила Микаэля по макушке.
– Но мы не об этом должны говорить. Не для того я привезла тебя сюда, чтобы болтать обо всем этом ужасном дерьме моего прошлого.
– Это лучше, чем говорить обо всем ужасном дерьме, которое ждет меня в моем будущем, когда мой отец узнает об Гриффине. Нора, если Отец С не хочет, чтобы я был с другим парнем…
– Ангел, Отцу С нет дела до того, что ты хочешь быть с другим парнем. Он беспокоится, что Гриффин не сможет заботиться о тебе, как должен заботиться Доминант о своем сабмиссиве. Гриффин заядлый гуляка, бывший наркоман. И плейбой. А еще они с Сореном ненавидят друг друга по причине, о которой никогда не расскажут мне...
Микаэль виновато посмотрел на нее.
– Мик... Ты знаешь, да?
Он не ответил. Нора взяла его за подбородок, заставляя посмотреть на нее.
– Ангел, расскажи мне. Это приказ Госпожи.
– Так нечестно.
Нора улыбнулась ему.
– Я знаю.
– Гриффин…, – Микаэль начал и остановился. – Он... и ты...
– Господь Всемогущий, – Нора застонала. Микаэлю даже не нужно было больше ничего говорить. Ведь Гриффин был влюблен в нее когда-то по-настоящему. Выбрал ее из всех других. Может быть, однажды она все же узнает почему у каждого из мужчин в ее жизни был такой плохой вкус на женщин. – Гриффин пришел к Сорену из-за меня, так? Нужно было догадаться. Сорен и Кингсли считают, что Доминант не имеет право причинить боль сабмиссиву, пока он или она сами не испытают боль. А помимо драк в баре, татуировок и похмелья, Гриффин такого не испытывал. Думаю, сегодня все изменится.
– Отец С собирается причинить боль Гриффину?
– Не волнуйся. Он любит тебя. Он выдержит это.
– Ты думаешь, Гриффин любит меня?
Нора взяла его лицо в свои ладони и провела большим пальцем по его нижней губе
– Я уверена в этом. А после завтрашнего дня думаю, ты тоже убедишься.
Микаэль покраснел.
– О Боже. Я и Гриффин... Мы собираемся..., – он даже не смог закончить фразу.
– Он собирается затрахать тебя до смерти, если ему выпадет такой шанс. Надеюсь, у тебя с этим все в порядке.
Нора дьявольски усмехнулась.
Со стоном Микаэль рухнул на подоконник. Нора откровенно смеялась над ним.
– Не притворяйся, что тебя это не заводит, – сказала Нора. Она взяла сумку ноутбука и вытащила оттуда папку, в которой лежала одна из самых красивых фотографий которую она когда-либо видела в своей жизни. Куда бы она ни пошла, это фото всегда было с ней. Как и копия с приказом не показывать ее никому и никогда. И она следовала этому приказу... до сих пор.
– Нора... я и Гриффин? Серьезно? Я хочу его... правда. Я хочу так сильно, что умираю. Но я просто не могу. Отец С…
Нора открыла папку, в которой была заветная фотография, и, не говоря ни слова, протянула ту Микаэлю. Парень молча уставился на изображение перед ним. И любопытство в его глазах сменилось пониманием.
