Текст книги "По ту сторону двуличия (СИ)"

Автор книги: ksana_lindemann

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Не знаю. Мать, наверное. Да. И отца. В детстве. Когда он был для меня чертовым недостижимым идеалом.

– Признайся честно, Нарциссу ты по-прежнему…

– Наверное. Только толку-то от этого? Она похоронила себя вместе с НИМ.

– Ты не дал ей возможности возродиться рядом С ТОБОЙ. Но у вас обоих есть еще шанс, старина Драко.

Гермиона поднялась и направилась в сторону кухни, ничуть не стесняясь того, что практически раздета, – какая уже разница, не он ли ночью переодевал ее, укладывая спать, словно беспомощного ребенка? Куда больше, чем нагота тела, ее смущала нагота пресловутой души – с каждым днем Малфой терял ореол надменности и порочности, из ледяного кокона показывалось одинокое, остро страдающее и намного более человечное существо, нежели его заносчивый предшественник. Она понимала, что эти метаморфозы приводят к удивительным последствиям, – сама того не желая, Гермиона не только находила в нем родственные черты, но и неосознанно стремилась дополнить их, погрузиться в эту затягивающую бездну противоречивых чувств и эмоций.

– Грейнджер! – резко позвал он, хватая ее за руку. От неожиданности она дернулась и становилась как вкопанная, а он молниеносно вскочил на ноги и обхватил ее за шею. Жест был угрожающим, но силы в нем не чувствовалось, скорее осторожность и едва уловимый трепет. Малфой напряженно всматривался в ее лицо, не теряя спасительной надежды увидеть хотя бы тень сопротивления или отторжения – но вместо этого Гермиона положила свои ладони поверх его, не теряя решимости и лихорадочного блеска в глазах. Ее кожа была теплая и все еще пряно и головокружительно пахла лечебной смолой – такое чувство, словно этот аромат теперь навечно принадлежал только ей, вытесняя из мозга все остальные запахи.

Малфой рывком притянул Гермиону к себе и буквально впился в ее губы – требовательно, настойчиво, вгрызаясь в них до солоноватого привкуса на языке, податливо отвечающем на поцелуй. Судорожно сжимая ее шею, словно желая оставить синяки, он первый шагнул в эту яростную пропасть, имени которой сам не знал. Страсть, желание – называй, как нравится, а хотеть он ее начал еще лежа в пыли под кроватью Эверли Беннет – такую возмущенную, бесноватую, неожиданную, такую, какой и представить себе не мог. Он не удивлялся своим желаниям, в конце концов, если отбросить некоторые… м-м-м… предрассудки, они всего лишь мужчина и женщина, и это нормально – хотеть полуголое, призывно изгибающееся, доверчивое тело. Ненормально хотеть всезнайку Грейнджер, с ее этими гриффиндорскими принципами, растрепанными волосами и тягой совать нос не в свои дела. Хотя какое это уже имело значение – Гермиона и так уже знала о нем слишком много, бесцеремонно вторгаясь в его самые сокровенные переживания. Так что теперь, за неимением цели постигать ее внутренние терзания, можно один раз уступить самому себе и овладеть ею физически. Тем более что Грейнджер уже путалась в пуговицах его влажной рубашки, а он слепо блуждал ладонями по ее плечам, груди и животу, беззастенчиво вонзал ногти в упругие гладкие ягодицы и наслаждался сдавленным дыханием девушки, ранее недоступной даже в самых бредовых фантазиях.

Он впивался в нее, словно голодный до исступления вампир, оставляя иссиня-красные следы, и в то же время знал, что на его спине уже багровеют полосы царапин, начерченных ею. Это было самое необычное ощущение – чувствовать, как оба готовы ворваться друг в друга, но медлят – и в этой медлительности и заключается ценность происходящего.

– Блять! – глухо прорычал Малфой, понимая, что ее пальцы молниеносно справились с пряжкой ремня и скользнули туда, где скопилось неконтролируемое напряжение всей его мужской сущности. – Грейнджер!

Она захохотала неповторимым заливистым смехом, какого он ни разу от нее не слышал. В эту секунду, что бы ни случилось дальше, она смеялась для него, из-за него – будто и не Гермиона вовсе, а незнакомая прежде, соблазнительная каждым своим движением женщина. Этот смех отрезвлял.

Драко отпустил ее и немного отстранился, все еще глядя прямо в карие, почти черные глаза. Интуитивно нашел ее ладони, крепко сжал их, развел руки в стороны.

– Может быть, я и не умею любить, но ты – умеешь. Я не хочу лишать тебя этого, – все еще справляясь с наваждением и почти болезненной пульсацией внизу живота, шепотом произнес Малфой. Они оба тяжело дышали, стремительно заливаясь краской и отступая, но не разъединяясь. Ни один не знал, что и думать – временное ли это затишье или окончательная капитуляция.

Нетерпеливый стук в окно. Гермиона вздрогнула.

– Сова! – она была рада любой возможности нарушить неловкую плотную тишину. Она торопливо поправила почти сорванную с себя футболку и, не глядя на Малфоя, бросилась открывать створку. В комнату ворвался прохладный, наполненный осенней густотой воздух, из-за чего мурашки заставили Драко конвульсивно содрогнуться.

– Это от МакГонагалл, – сообщила Гермиона, едва сорвав сургучную печать и пробежавшись по пергаменту глазами. – Эверли Беннет и Джеффри Диксон пришли в себя.

====== 7 глава ======

Эверли Беннет напоминала маленького, взъерошенного, но удивительно милого воробья. Пепельные, отливающие светлым золотом волосы. Серые, слегка выпуклые, внимательные глаза. Худое лицо с заостренными чертами. Эву нельзя было назвать красавицей, но ничего неприятного в ее внешности не было. Обычная, ничем особо не примечательная. Однако кое-что в ней привлекало внимание – яркие, пухлые губы, складывающиеся в по-детски очаровательную наивную улыбку. В разговоре девушка застенчиво отводила глаза и прижимала сжатые кулачки к груди, и в этих жестах не чувствовалось ни капли жеманности и притворства. Эва действительно была готова поделиться с каждым своим очарованием и непосредственностью, при этом словно излучая непостижимое умиротворение и доброжелательность.

Гермиона сидела напротив Эверли Беннет и наблюдала за тем, как она оживленно жестикулирует, рассказывая о мадам Помфри и волшебных методах ее лечения. Девушка сидела на краю больничной кровати и, болтая худыми ногами в домашних магловских тапочках, восторгалась магией и Хогвартсом. Словно первокурсница, только что прибывшая на свой первый ужин в Большой Зал.

На что надеялась Гермиона Грейнджер, стремительно собираясь на встречу с пришедшей в себя ученицей? Она и сама не знала. Судорожно вырвавшись из объятий Малфоя, она как можно быстрее схватила первую попавшуюся под руку одежду и скрылась в ванной комнате. Механически стянув с себя пижаму и встав под струи ледяного душа, колко въедающегося в разгоряченную кожу, Гермиона приводила в порядок бунтующие мысли. «Идиотка! Идиот! Идиоты!» – она проклинала себя и Малфоя, искренне надеясь стереть с себя мочалкой его запах и прикосновения. Как, ну как можно было поддаться сиюминутному искушению и так подставить саму себя в своих же собственных глазах?

«Идиотка!» – шептала Гермиона, натягивая джинсы на влажные после душа ноги.

«Идиот!» – вторила она, яростно выдирая волосы с корнем, пытаясь расчесаться.

«Идиоты!» – напоследок выдохнула, выходя в коридор и заглядывая в комнату. Малфоя уже не было, только высыхали его еще утренние мокрые следы на полу. В воздухе едва ощутимо пахло его парфюмом и ее мылом, а иначе Грейнджер бы и сама поверила, что случившееся между ними ей привиделось или приснилось. Очень удобная позиция – не верить своей собственной памяти. Даже если болезненные следы поцелуев на твоей шее саднят, а в животе подрагивает при мысли о том, что могло бы быть, но «ах да, мне же почудилось!»…

– Мисс Беннет! – из-за ширмы появилась единоличная хозяйка лазарета мадам Помфри, неся на вытянутых руках поднос с очередной порцией восстановительного зелья. – Мисс Грейнджер уже устала от ваших рассказов о моих способах лечения! На сегодня, думаю, достаточно.

Гермиона поднялась со стула и с улыбкой посмотрела на разочарованную студентку. Озорной огонек в ее глазах поутих, и она снова непроизвольно робко отвела глаза.

– До свидания, мисс Грейнджер, – с сожалением произнесла Эва, тихо вздыхая.

– Гермиона, можешь звать меня просто Гермиона. До свидания, Эверли! – Грейнджер ни в коем случае не было жаль времени, проведенного с улыбчивой девушкой в оживленном, но абсолютно бесполезном разговоре. Девочка не помнила ровным счетом ничего – даже своего имени, которое ей сказали здесь же, в школьном госпитале. Гермиона стала ее первым посетителем после строгой МакГонагалл, и Эва, видимо, надеялась что-то узнать о себе из уст Грейнджер. Их беседа была непринужденной, но помочь они друг другу ничем не могли. Разве что отвлечься от невеселых мыслей.

Гермиона удобно устроилась на огромном подоконнике недалеко от больничного крыла и, прислонившись головой к холодной каменной стене, задумчиво откинула голову.

Небо, непривычно светлое для осени в Шотландии, успокаивало. Сквозь частые полупрозрачные облака неуверенно проглядывали лучи солнца, ни капельки не согревающие, но в то же время радующие своими золотистыми бликами. Студенты, воодушевленные отличной погодой, с шумом и веселым смехом бродили по территории школы. Странно было думать, что еще несколько лет назад Хогвартс был разгромлен, над его выщербленными стенами не умолкал плач и пронзительные крики скорбящих, а выжившие в изнурительной битве обреченно смотрели в теперь уже возможное для них будущее. Осколки разрушенных жизней небрежно склеены этими годами и продолжают существование как единое целое, однажды сломанное, но все еще дышащее и чувствующее.

Глядя на беззаботных учеников, не видевших или запамятовавших ужасы войны с Волан-де-Мортом, Гермиона размышляла над тем, что же ей делать дальше. Рано или поздно подзабывшее про нее руководство спросит отчет о произошедшем с Эверли Беннет и Джеффри Диксоном. Конечно, главный редактор «Пророка» еще не в курсе, что ребята нашлись, но газете, признаться честно, не впервой дезинформировать своих читателей. Так или иначе, стоило бы уже взяться за перо и сочинить хотя бы коротенькую заметку, так, для успокоения совести и начальства.

Почему Гермиона Грейнджер, умнейшая и талантливейшая ученица своего времени, стала журналистом в газете, которая не раз обманывала и шла на поводу у завравшегося Министерства? Она и сама не знала. Любимые книги не давали ответа на этот вопрос. Гермиона, признаться откровенно, и сама не знала, что теперь делать со своим туманным будущим и надколотым прошлым, поэтому просто-напросто ухватилась за первую попавшуюся возможность. Она вспомнила свои первые журналистские тексты – статьи о восстановлении павшего Министерства, отчеты о поимке оставшихся Пожирателей, несколько репортажей из Хогвартса, рассказывающих о продвижении дел по отстройке школы… Казалось бы, важные темы, но ни одна не зацепила Гермиону настолько, насколько когда-то ей была важна, например, защита прав домовиков. В сознании будто что-то треснуло, надломилось – она все так же безудержно поглощала книгу за книгой, запоминала самые сложные заклинания, писала довольно талантливые тексты для газеты, но… не погружалась в это полностью, без остатка. Мысли всегда оставались настороже, скептическим знаком вопроса отражаясь в зеркале, откуда на нее смотрели болезненно покрасневшие глаза и осунувшееся худое лицо, обрамленное пушистыми, непослушными локонами. Слишком раннее душевное взросление обернулось ей боком – рано, трагически рано интерес к жизни покидал Гермиону, оставляя вместо себя холодное безразличие и ненавистное отчуждение. Она прекрасно это осознавала, но делать ничего не собиралась – ее вполне устраивала пустота внутри, не позволяющая привязываться к чему-либо.

«Я не умею любить, но ты – умеешь», – эти слова эхом отдавались в голове, гулом заполняя все мысли. Гермиона раз за разом задавала себе вопрос – а умеет ли? Умеет ли она, бывшая заучка Грейнджер, любить? Она, конечно, любила родителей. Безусловно, это любовь, не требующая доказательств или других объяснений, это как врожденный рефлекс. Но испытывала ли она подобные чувства к кому-то, кроме отца и матери? Год-полтора назад она бы с уверенностью ответила – конечно, ведь в ее жизни был любимый мужчина, Рон Уизли. Она пыталась отдать ему всю себя, помогая и оберегая его, но эти отношения точно так же оказались пресловутым врожденным рефлексом, только любви не родственной, а дружеской. Сейчас она практически ничего о нем не знала, и ее не слишком это волновало – хотя, наверное, это неправильно. От прежней Гермионы теперь осталась одна любовь – книги, безраздельно властвующие ее интересами, проглатываемые залпом, но мучительно редко оставляющие желаемое послевкусие удовлетворения от прочитанного.

Сейчас же, зайдя в тупик со своим и так вялотекущим расследованием, Гермиона вовсе не знала, как вылезти из этого болота, в которое сама же себя и затянула. Беспамятство Эверли, надежды МакГонагалл и странные, невозможные отношения с Малфоем окончательно вывели ее из хрупкого равновесия, и без того панически неустойчивого. Хотелось свернуться калачиком, прижаться щекой к подушке и тихо уснуть – и проснуться в мире, где никогда не было таинственных исчезновений и заносчивых Малфоев. Впрочем, такой мир действительно существовал, и в нем были люди, способные хоть ненадолго, но все же вернуть Гермиону из клейких дурманящих объятий меланхолии.

Резко спрыгнув с подоконника, она поправила на плече привычно увесистую сумку и направилась к выходу из замка – ведь только покинув его можно наконец-то трансгрессировать в мир, где нет места магии, Хогвартсу и его проблемам.

Кофе был горький и водянистый, отвратительно пахнущий жженой свеклой, но Малфой, морщась, упорно делал глоток за глотком. В голове он неустанно корил себя за странный порыв, заставивший его купить пачку этого отвратительного напитка в дешевом магловском супермаркете. Словно ничего интереснее в нем не нашлось – лучше бы он задержался рядом с полками, набитыми алкоголем. Настроение бы тогда уж точно было бы на пару градусов выше, тем более что симпатичная молоденькая кассирша абсолютно не двусмысленно строила ему глазки. Только вот в мыслях немым укором поселилось одно-единственное лицо с по-детски пухлыми губами и задумчиво прищуренными карими глазами.

«Облажался ты, старина Драко, пиздец как облажался!»

И дело даже не в невинных поцелуях с Грейнджер – а в том, что могло бы последовать за ними. Но не последовало. Потому что обнимая ее стройное, теплое, призывно-манящее тело, он наконец-то осознал, чего ему больше всего не хватало. Души. Именно ее он не чувствовал в себе последние несколько лет, ощущая себя мешком костей и мышц, слепо исполняющим приказы уставшего мозга. На смену задыхающимся бессонным ночам приходили серые, ничем не примечательные дни. Иногда в эту унылую череду минут заглядывали приятные подвыпившие девушки, с которыми Малфой успешно знакомился в барах, но с рассветными лучами их имена выветривались из головы, не успев оставить на память ровным счетом ничего.

Однако с появлением в его монотонных буднях Гермионы Грейнджер, этой надоедливой всезнайки, привычное течение жизни изменилось. Словно необузданный, незнакомый вихрь эмоций ворвался в привычно распланированный график и смел все на своем пути. Она умела слушать, думать и, самое главное, сострадать. Не жалеть, не притворяться заинтересованной, а действительно вселять надежду одним только теплым взглядом. Грейнджер раздражала его с их первой встречи, но именно ей Малфой с облегчением вывернул свою прогнившую душу наизнанку, а она даже не подумала оттолкнуть его…

Малфой без сожаления вылил остатки мерзкого кофе в раковину и вернул кружку туда, где ее взял, – на подоконник. Привычно, в сотый раз, осмотрелся.

Опрятная, чистенькая кухня, на которой вряд ли когда-нибудь готовили, – плита, покрытая ровным слоем пыли; пара новых, нетронутых разделочных досок; идеально блестящая небольшая пустая кастрюлька. Маленький стол с яркой скатертью, два стула, накрытых тонкими мягкими подушечками. Легкие цветастые шторки на окнах. Несколько книг на подоконнике, соседствующих с двумя немытыми кружками, одну из которых он только что туда поставил. Эти кружки вносили диссонанс в антураж аккуратной кухоньки, но в то же время удивительно гармонировали с ее хозяйкой – педантичной занудой, любящей порядок в своих мыслях, но при этом умудряющейся заблудиться в бардаке собственного шкафа.

Малфой прошел в комнату и присел на край разобранной кровати. Взглянул на часы – время неуклонно подбиралось к вечеру.

– Кретин, – вздохнул Драко. По-другому он не мог себя назвать, ибо только патологический придурок, отказавшись от секса с девушкой, вернется в ее квартиру и будет ждать возвращения хозяйки. Хрен знает для чего и зачем, просто потому что привык к ее присутствию. Да и, признаться честно, Малфою было скучно. Калейдоскоп событий замер, рутинно растягиваясь, а Гермиона вносила хоть какое-то оживление. Конечно, можно было бы связаться с друзьями, но их-то как раз у Драко и не осталось. Темная история и воля случая, но вспоминать об этом он не хотел. Только механически констатировал сам для себя – его круг общения невероятно сузился.

Драко четко осознавал – то, что он вдруг начал испытывать к Грейнджер, определенно не любовь и даже не привязанность. Обычное плотское притяжение, пропитанное ощущением острого одиночества. В то же время он чувствовал, что этот коктейль идиотских чувств сближает их, потому что и сама Гермиона не слишком-то счастлива в своем тоскливом уединении. Наверное, поэтому, неизвестно зачем купив банку этого дурацкого сублимата с гордым названием «кофе», Малфой трансгрессировал обратно в ее квартиру.

Сейчас его не волновали ни очнувшиеся Эверли Беннет и Джеффри Диксон, ни чаяния директора МакГонагалл, ни, собственно говоря, все, что связано с Хогвартсом и его обитателями. Даже исчезни они все в синем пламени, он бы не захотел покинуть эту неряшливую комнату с книгами, разбросанными буквально на каждом свободном месте. Малфой ждал, когда вернется Грейнджер и он снова сможет доставать ее своими выходками, с восторгом наблюдая, как она задорно злится и психует, швыряясь заклинаниями.

Драко подошел к окну, разглядывая по-осеннему оголяющиеся кроны деревьев. По тротуарам суетливо сновали маги и волшебницы, некоторые улыбались, разговаривая друг с другом, другие хмуро смотрели только себе под ноги. Торговцы утомленно закрывали свои лавки, а заговоренная вывеска ближайшего бара «Нокс» только недавно начала приглашающе мигать разноцветными огоньками. Закатные лучи багрянцем озаряли все вокруг в красные тона, заставляя Малфоя невольно сощуриться. Воздух, ветреными волнами врывающийся в комнату, пах дождем и прелой листвой. Первые тяжелые капли с шумом разбились о стекло.

Как бы там ни было, Грейнджер пора бы уже вернуться. Драко точно знал, что исполнительная Грейнджер, скорее всего, направилась в школу, чтобы побеседовать с очнувшимися учениками. Но о чем можно говорить практически целый день? Разве что она вознамерилась заново обучить их магии, заодно сразу же подготовив студентов к сдаче СОВ и ЖАБА, с нее станется. Подумав об этом, Малфой усмехнулся, пробормотал одному ему известное заклинание и медленно закрыл глаза…

Шумно, многолюдно, все куда-то спешат. Рев проезжающего поезда, дребезжащий голос в хриплых громкоговорителях, звук захлопывающихся турникетов. Метро. Гермиона стоит недалеко от края платформы и радушно улыбается некоему молодому человеку, лица которого Малфой в своем видении разглядеть не мог. Он видел только его спину в темной поношенной куртке и затылок, обтянутый дурацкой черной шапкой, из-под которой небрежно выбились несколько светлых, почти как у самого Драко, прядей. Парень и девушка мило смеялись в разговоре, иногда поближе наклоняясь к лицу собеседника, так как голосящее на все лады помещение не позволяло четко услышать друг друга. Драко недовольно отметил для себя, что ему не нравится происходящее. Не то чтобы ревность, а скорее неприятное удивление колко его затронуло. Он не привык, чтобы женщина, даже от которой он сам отказался, тут же бежала на свидание с другим. Захотелось схватить Гермиону за волосы и силком притащить в квартиру. «Сука».

Несколько минут он наблюдал за ними, пока позволяло произнесенное таинственное заклинание. Вскоре блондин, увидев один из приближающихся составов, неловко клюнул Грейнджер неуклюжим поцелуем в щеку и поспешил войти в вагон, подгоняемый людским торопящимся потоком. Та еще пару мгновений смотрела ему вслед, после чего поспешила в другую сторону. Драко точно знал зачем – она искала укромное место, чтобы аппарировать. Теперь оставалось только ждать, когда она вернется домой и увидит его здесь.

Малфой довольно ухмыльнулся – он предвкушал грандиозный скандал и кучу возмущений по этому поводу, что только радовало его. Подпитываясь чужим гневом, он самому себе казался чуточку живее – настолько, насколько позволяла его чахлая, полумертвая душа, которую Гермиона удивительным образом умела разбудить.

Комментарий к 7 глава Все, что могу сказать по поводу этой главы, – наконец-то)) наконец-то я заставил свою ленивую задницу взяться за ум и написать продолжение))) главные герои в моей голове меня уже замучили, ибо мысленно я уже дописала фанф и сижу довольная))))

Простите засранку, что так долго))) жду ваших мнений))*

====== 8 глава ======

Комментарий к 8 глава Конечно, новогодние праздники не позволили выложить главу быстрее, но честно старалась))) очередная часть моего опуса на ваш строгий суд))) с прошедшими всех)))

Дождь начался внезапно, холодным потоком обрушившись на редких прохожих, полуобнаженные деревья и все еще зеленые газоны, усыпанные павшей листвой. Почти зашедшее багряное солнце мгновенно спряталось за тяжелыми свинцовыми тучами, отчего оживленный Косой переулок мигом потускнел и практически обезлюдел.

Гермиона вышла из маленького опрятного магазинчика «Веселей, чародей!», провожаемая громкими восхищениями и комплиментами толстенького лысеющего хозяина лавки, только что удачно продавшего ей огромную бутыль отличного огневиски. Не то чтобы Гермиона собиралась заливать свое сумбурное настроение алкоголем, просто последние несколько ночей изводили ее кошмарами, а на нетрезвую голову она искренне надеялась выспаться. Глупые чаяния, но именно этим она объяснила себе внезапный порыв посетить пропахшее хмельным ароматом заведение.

Ледяные капли осеннего ливня мигом промочили волосы и одежду насквозь, струйками стекая по лицу и плащу, но Гермиона и не подумала трансгрессировать к двери своей квартиры. Она смело шагала по пузыристым лужам, как ребенок, размахивая сумкой с запрятанной в ее недрах бутылкой крепкого напитка. Пара пожилых магов, укрытых огромным заговоренным зонтом, парящим над ними, неодобрительно покосились на Гермиону, но она только улыбнулась им и своим мыслям: «Ну, все, подруга, ты совсем приехала… конечная станция. Утром едва ли не прыгаешь к Малфою в койку, а вечером говоришь “Привет!” алкоголизму. Продолжай в том же боевом духе, Грейнджер».

Квартира встретила ее запахом кофе и горящим светом на кухне. Сердце хозяйки забилось быстрее. Непрошеные гости совсем не радовали.

– Явилась?

Драко стоял, прислонившись к дверному косяку, и внимательно оглядывал Гермиону с ног до головы. С утра он успел переодеться, и теперь вместо мятых рубашки и брюк на нем красовались простая темная футболка и джинсы. Прям домашний уют и семейная идиллия.

– Что ты здесь делаешь? – прищурилась Гермиона, почти нежно ставя сумку с огневиски на пол. Она медленно, роняя на пол звонкие капли, сняла плащ и стянула ботинки. Пальцам ног мгновенно стало холодно – носки, так же как и вся остальная ее одежда, промокли насквозь.

– Кофе тебе принес, – в руках Малфоя оказалась банка с коричневыми гранулами. – Будешь?

– Ты идиот.

Они больше не кричали друг на друга, хотя напряжение в воздухе было настолько ощутимым, что казалось, чиркни спичкой – вспыхнет беспощадное пламя, пожирающее все на своем пути. Злость Гермионы и испытывающая холодность Драко стелющимися огненными змейками стекали по старым обоям на холодный пол, ртутью убегая вслед за ними в комнату.

– Что ты здесь делаешь? – повторила Гермиона. – Хотя зачем я спрашиваю. Нужно было просто сменить запирающее заклинание.

Малфой усмехнулся.

– Думаешь, я бы не открыл твою вшивую дверь? При желании и некоторых физических возможностях ее можно тупо выбить ногой.

Гермиона, не обращая на гостя внимания, стягивала с себя влажную одежду, стараясь не выдать лихорадочным румянцем своего смущения – Малфой, нисколько не стесняясь, пялился на нее своими серыми, ничего не выражающими глазами.

– Отвернись.

– Нет. Ты, кстати, могла применить высушивающие заклинание, – Малфой вытащил из заднего кармана джинсов свою палочку и взмахнул ею. – Тергео!

Одежда Гермионы стала сухой, как будто ее заботливо высушили на горячей батарее.

– Спасибо, можешь идти, – Гермиона скрылась за дверцей шкафа, выискивая в ворохе одежды домашние брюки и футболку, но вскоре ей это надоело. – Акцио домашняя одежда!

– Надо же, кое-кто вспомнил, что магия существует! – саркастически протянул Малфой. – Делаешь успехи.

– Если так за это переживаешь, могу сделать так, что и духу здесь твоего не останется, тупоголовый придурок. И мне даже магия не понадобится, – Гермиона зло посмотрела на него, мечтая, чтобы Малфой испарился вместе со своей мерзкой иронией и чертовым обаянием.

– Мне скучно, Грейнджер, – вдруг признался Малфой. Не спрашивая, он нагло уселся на ее кровать и с удовольствием откинулся на подушку. Ему определенно нравились ее злость и негодование. «Прекрасно, мать твою, прекрасно!»

– Что, прости? Я тебе не цирк с клоунами, чтобы веселить ваше царское высочество!

– Мне не нужен цирк. Поверь, если бы я хотел цирка и веселья, нашел бы его в более приятном и гостеприимном месте.

– Тогда какого хрена ты заявился сюда? Вообще-то, это МОЯ квартира, и я не помню, чтобы приглашала тебя.

– Мне не нужно твое приглашение, чтобы прийти туда, куда мне хочется.

Действительно. Он открывает двери без стука и, не разуваясь, бодро вышагивает по дорогому паркету или старому вытертому линолеуму, в зависимости от того, куда его заведут обстоятельства. Как бы там ни было, это не тот человек, который будет просить разрешения войти и ждать на пороге. Гермионе стоило признать – она терпеть его не могла, но одновременно с этим в эту минуту не хотела его выгонять.

– Где ты была? – по-хозяйски требовательно протянул Малфой, испытывающее наблюдая, как Гермиона поправляет перед зеркалом волосы и стягивает их в хвост.

– Тебе-то какая разница? – раздраженно буркнула Гермиона. – Ты мне не папочка, и тем более не муж, чтобы так рьяно интересоваться моей личной жизнью!

– Не спорю. Но интересуюсь.

– Гуляла.

– Где?

Гермиона не ответила, только возмущенно протопала обратно в прихожую. Ее шаги гулко бухали по полу, напоминая не то барабанную дробь, не то пулеметную очередь. Каждым своим движением она старалась показать Драко, насколько его вопросы неуместны. И даже в некотором смысле смешны.

– Скажи честно, Малфой, – раздался голос Гермионы из прихожей, – ты собираешься проваливать отсюда или так и будешь мозолить мне глаза своей мерзкой физиономией?

– Ты же знаешь, Грейнджер, – в тон ей засмеялся тот, – ты меня настолько бесишь, что не упущу возможности достать тебя. Понимаешь, к чему я клоню?

– Понимаю. Ты не уйдешь. Как вчера не ушел, верно?

Гермиона стояла на пороге, умилительно трогательная в потасканной домашней одежде и пушистых вязаных носках. Непослушные волосы, уже успевшие выбиться из резинки, кудрявым ореолом обрамляли ее лицо. Теплые, орехового оттенка глаза смотрели на него обезоруживающе, но, в то же время, с некой опаской, словно она ожидала от него очередной пакости в духе школьных времен. Несмотря ни на что, Малфой оставался для нее все тем же засранцем, ежеминутно отравляющим существование. Обаятельным, отвратительно привлекательным засранцем, который сейчас с удивлением смотрел на огромную бутыль огневиски в руках Гермионы Грейнджер. Что же, он очень плохо ее знает.

– Правда или желание? – Гермиона щелкнула пальцами, и из кухни, позвякивая, в комнату вплыли две кружки. Обычные, ничем не примечательные керамические магловские кружки из простого лондонского супермаркета.

– Сыграем? – она ловко схватила свободной рукой одну из них и протянула Малфою.

 – Что? – он нахмурился. – У тебя крыша поехала, Грейнджер?

– Ты снова и снова появляешься в моей квартире, в моей жизни. Ты ведешь себя словно так и должно быть. Что такого, если я предложу тебе выпить и при этом… м-м-м… поиграть? Раз уж я не могу избавиться от твоего присутствия, то хотя бы с пользой проведу время.

– С пользой?

– Узнаю тебя поближе.

Гермиона и сама не знала, откуда в ней взялась эта уверенность и некоторая развязность. Все наигранные запреты, которые она себе придумала и почти неукоснительно соблюдала в течение двадцати одного года, медленно, но верно таяли. Она знала, что этот слизеринский хорек читает чужие мысли, словно открытую книгу. Она знала, что его мать сошла с ума, а он за два года не удосужился ее навестить. Она знала, что целуется он уверенно и в то же время всепоглощающе нежно. Она знала, что он последний, кому стоило бы доверять, но ничего с собой поделать не могла – длительное, мучительное одиночество решило все без ее участия. Теперь даже его сомнительная компания была ей приятна и… необходима. Конечная станция.

Золотистый, переливающийся напиток тонкой горячей струйкой наполнил сначала его, потом ее кружку. Терпкий аромат огневиски наполнил воздух, опьяняя своими крепкими алкогольными нотками. Все было готово к сумбурной, абсолютно неожиданной и определенно непредсказуемой пьянке. Тряхнув головой, словно прогоняя наваждение, Малфой, аккуратно взяв Гермиону за подбородок, приблизил ее лицо к своему. Он не собирался ничего спрашивать, только требовательно смотрел в ее карие, искрящиеся заводным весельем глаза.

– Правда или желание? – снова только и спросила Грейнджер. Он сильнее сжал пальцы на ее коже.

– Правда, Грейнджер. Только правда.

Боль, словно жужжание назойливой мухи, пульсировала в голове, то затихая, то усиливаясь. Малфой крепко сжал переносицу, чтобы хоть как-то сосредоточиться на чем-то, кроме звона в ушах. Потер виски. В пятый раз взъерошил почему-то влажные волосы. И только поняв всю бесполезность этих манипуляций, открыл глаза. Гермиона спала рядом, практически с головой укутавшись в одеяло, почти незаметная под ним и копной своих буйных кудряшек. Малфой тихо дотронулся до худого острого плеча и, немного подумав, убрал прядь волос с ее лица. Бледного, осунувшегося, с четко залегшими тенями под глазами. Она что-то нечленораздельно пробормотала и попыталась плотнее завернуться в спасительное одеяло, но вместо этого неуклюже скинула его на Малфоя. Из одежды на ней были только крохотные кружевные красные трусики, резко контрастирующие с цветом кожи. Маленькую аккуратную грудь даже во сне Грейнджер инстинктивно прикрывала рукой, но через неловко раскинутые ладони можно было увидеть темные ареолы сосков. От холода Гермиона подобрала ноги и свернулась калачиком.