Текст книги "По ту сторону двуличия (СИ)"

Автор книги: ksana_lindemann

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Конечно, нет. Но я могу проникать глубже, не только в мысли, но и в память. У меня очень развиты психометрические магические способности, – самодовольно протянул Малфой.

Гермиона напряженно думала. Как, ну как этот некогда трусливый мальчишка получил настолько совершенные возможности? Каким образом он стал превосходным контролером чужого сознания, создателем искусственных мыслей и археологом самого сокровенного, что хранится в воспоминаниях других людей? Ему всего двадцать лет, а он умеет то, чему другие учатся десятилетиями! Дамблдор, Снегг, МакГонагалл, Волдеморт, черт его побери – умели ли они все то, что умел этот недоучившийся слизеринец?!

– Я продал душу дьяволу, – тихо и очень серьезно вдруг произнес Малфой.

– ЧТО?! – Гермиона вскрикнула. Она ослышалась, стопроцентно ослышалась! Да и какой дьявол, если в волшебном мире нет религии? Есть добро, есть зло. Нельзя убивать, красть, лгать и далее по списку. Здесь нет молитв, но есть заклинания. Какой, к черту, дьявол?

– Не вдавайся в подробности, Грейнджер, – Малфой медленно поднялся с кресла, подошел и сел перед ней на корточки. Теперь он смотрел ей в глаза. Стальные, ледяные, усталые. В них не было прежних ненависти, надменности, тщеславия. Только некая испытывающая проницательность, желание и, главное, возможность проникнуть в самую глубину ее сущности. А она… она сжалась перед ним, словно мышь перед удавом в его смертельном броске. Куда делись ее хваленая отвага и выработанная с годами жесткость? Он приблизил свое лицо к ней настолько близко, что она почувствовала запах его дорогого одеколона. Такой же холодный и… свежий? Как и он сам.

– Мы партнеры, да. Но пообещай, что никогда, слышишь, НИКОГДА ты не попытаешься узнать обо мне больше, чем того захочу я сам! – прошептал он. Его слова звонко разбились о тишину комнаты. Только огонь потрескивал в камине.

– Иначе? – одними губами произнесла Гермиона. Каким-то неведомым образом ее… парализовало, словно в паническом ужасе или в катастрофическом расслаблении. Малфой гипнотизировал, а она поддавалась его чарам. Черт возьми, еще одна гребаная невероятная способность?!

– Иначе замолчать придется обоим, храбрая гриффиндорка. Обоим. И навсегда.

Он все так же завораживающе смотрел на нее. Постепенно Гермиона стала замечать посторонние звуки, наполнявшие комнату: тиканье часов, шелест самопишущего пера, скользящего по пергаменту (что оно там вообще, само себе приятное, записывает?!), бесноватые удары ветра в окно. Чувства медленно возвращались, внезапный паралич отступал. Гермиона схватила Малфоя за плечи и резко оттолкнула его.

– Ты идиот! – закричала она и резко вскочила. Сердце бешено колотилось в груди, а он все так же не спускал с нее пристального взгляда. – Чего ты на меня уставился, Малфой? Опять заиграло твое дебильное чувство юмора?

Напряжение плавно, волнами, исчезало. Он перестал походить на демонического ведьмака, запугивающего свою жертву, вновь становясь все тем же Драко Малфоем – самоуверенным и немного высокомерным. Он с каждой минутой словно оборачивался новой гранью – и это напрягало до пульсации в мозге, так как было пугающе неизвестно, какое обличье Его Величество Неожиданность примет в следующее мгновение. В школе было проще – только ненависть и пренебрежение, иногда трусость или самодовольство. От него можно было ожидать только издевательств и подлостей, но никак не ежесекундной смены расположения духа в самой богатой палитре – от торжественного запугивания до почти дружеской нежности.

– Я знаю тебя, любопытство и привычка совать нос не в свои дела – твой конек, Грейнджер! Даже сейчас ты пытаешься просчитать мое настроение, верно? – его голос был спокойным, словно он запивал завтрак, обед и ужин настойкой пустырника.

Зато Гермиона чувствовала себя на взводе.

– Нет, мне вообще не интересно ничего, что бы там тебя ни касалось! Ты роешься в моей голове, как крот, даже не думая о том, что это… ненормально! Да, блять, ненормально! Делай что хочешь, хоть полностью продайся кому угодно, только не лезь в мою душу! – она сорвалась на крик. Ее знобило. Кто бы мог подумать, что он ТАК на нее подействует!

Она обессиленно рухнула обратно в кресло и запустила руки в волосы. Худые плечи подрагивали под копной непослушных каштановых кудрей, но Гермиона и не думала плакать. Ее трясло от неизъяснимого гнева, хотелось выхватить волшебную палочку и заморозить этого проклятого Малфоя и никогда, ни-ког-да не соглашаться на сотрудничество с ним, какую бы пользу это ни приносило расследованию. Все равно его выгода в этом будет больше, и неизвестно, для чего он ей воспользуется.

Малфой стоял и молча наблюдал за ней. Никаких колких комментариев по поводу женских истерик, никаких призывов успокоиться, никаких эмоций. Гермиона ненавидела его за это – его спокойствие бесило до потери пульса, заставляя ее с хрустом в суставах сжимать кулаки.

Впрочем, он и сам себя не всегда понимал. Иногда ему казалось, что те умения, которыми он теперь владеет, разорвут его на части, причиняя невероятную боль. Часто, особенно по ночам, голова словно раскалывалась на тысячи мелких осколков, а чужие мысли полчищами врывались в его собственное воспаленное сознание. До утра он метался по горячей от проклятий постели, кусал до крови губы и, подрываясь в темноте, в исступлении бил кулаками в стены.

Другими, не менее утомительными ночами Малфой погружался в апатию, обволакивающую его полностью, не оставляя возможности дышать. Он не шевелился, не думал, словно и не жил. Будто душа отделялась от тела и укоризненным призраком наблюдала за бледным застывшим трупом. Когда сознание окончательно проваливалось в беспросветный сонный мрак, он тут же просыпался и, задыхаясь, осознавал, что все-таки еще не мертв.

Драко не мог никому об этом рассказать, так же как и о некоторых других несчастьях, периодически приходящих к нему с закатом солнца. Честно говоря, он и не помнил, когда в последний раз нормально спал. Именно поэтому он стал нелюдим, практически ни с кем не общаясь. Только теперь, окончательно наметив план по возвращению былого уважения к своей фамилии, он стал, словно змея, выползать из своего укрытия. МакГонагалл поверила ему, хотя наверняка догадывалась, что все его действия далеко не из-за бескорыстного альтруизма. Она не была столь наивна, но убедившись, что Малфой, по крайней мере, не желает зла другим, разрешила помочь в поисках тех, кто лишил памяти и магии учеников Хогвартса.

В школе на Драко поглядывали с подозрением, студенты, завидев его высокую фигуру в дорогом костюме, перешептывались. Даже первокурскники. Они не то чтобы боялись его, скорее избегали. И вот, старуха МакГонагалл навязывает ему всезнайку Грейнджер. Малфой сам не понимал, на кой черт ей это сдалось, но подозревал, что для собственного спокойствия. Уж кому-кому, а подружке Поттера директриса доверяла на сто процентов.

Теперь же эта гриффиндорская истеричка сидела перед ним в настолько очаровательной бессильной злобе, что Драко сдерживал себя, чтобы не приобнять ее за угловатые трясущиеся плечи, не уткнуться в пушистые волосы и не прошептать что-нибудь утешительное. Он понимал, что пугает ее своими сиюминутными преображениям, но поделать с этим ничего не мог. Единственное, что он сдерживал, это порывы успокоить девушку, считая эти желания не то чтобы странными, а скорее неправильными.

– Грейнджер, угомонись, ради всего святого! – вместо этого раздраженно протянул он и, заметив, что Гермиона, наконец, подняла на него усталый недобрый взгляд, продолжил в своей ироничной манере: – Ну, что там у тебя святое? Книжка по трансфигурации, подштанники Дамблора, старые очки Поттера? Давай, прекращай надрываться. Или, может, ты есть просто хочешь? Я как-то и позабыл, что ты нас чуть не выдала своим урчанием в животе во время засады!

В нем не было участия, уговаривал он скорее из желания поскорее закончить с ее слабостью. Так, по крайней мере, казалось самой Гермионе. К сожалению, даже наливаясь сарказмом, Малфой оставался чертовски привлекательным. Это замечала даже она, и то, что происходило с ней в течение последних минут, как-то блекло. Гермиона напрягалась, понимая, что Малфой становится ей каким-то непостижимым образом интересен, однако позволять ему бессовестно овладевать своим сознанием она не собиралась.

– Малфой, напомни, для чего ты ввязался в эту историю? – требовательно спросила Гермиона.

Тот скривился, словно слишком рьяно хлебнул муравьиной кислоты.

– Ты и сама знаешь, – отрезал он. – Не вижу смысла напоминать.

– Я требую, чтобы с этой минуты ты навсегда перестал лезть в мои мысли, практикуй свои психометрические способности на ком угодно, кроме меня! – с жаром воскликнула Гермиона. – Иначе я отказываюсь работать с тобой!

– О, какая угроза! Я боюсь, Грейнджер! – съязвил Драко, ехидно ухмыляясь. – Ты всерьез считаешь, что я кайфую от твоего присутствия в моей жизни?

– Малфой! Ты… ты… хорек!!!

– Как оригинально! Я думал, ты способна на большее!

Она была разъярена.

«Твою мать, Грейнджер, кто бы мог подумать, что ты так сексуальна, когда злишься!»

«Вот ведь ублюдок! Как же хочется разнести твою смазливую морду к чертям собачьим!»

«Ты всерьез считаешь, что я?..»

«Нет, блять! Свали из меня, идиот!!!»

Их мысленный диалог сопровождался тяжелым дыханием, казалось, даже воздух в камине был прохладнее, чем атмосфера между ними. Злость, ненависть, удивление, интерес, даже в какой-то степени желание – эти двое сами не знали, чего им хочется больше – разорвать противника на мелкие кусочки или спрятаться друг в друге, найти укромный уголок в закутке чужой души и все-таки обрести бесценное успокоение?

– Свали из меня?! Мерлин, мне так еще ни одна девушка не говорила! – Малфой захохотал в голос. – Это действительно обидно, знаешь ли!

Отпустило. Ее разом отпустило раздражение, готовое обрушиться на собеседкика градом безвредных, но неприятных заклятий. Она засмеялась вместе с ним. Невероятно!

Малфой подошел к огромному резному шкафу, притаившемуся в темном углу комнаты, и что-то из него достал. Это был маленький шелковый мешочек, перевязанный лентой изумрудного цвета. Драко прошептал заклинание, и узел, сдерживающий ткань, развязался. Ровное сияние пробилось изнутри, озаряя четко очерченное лицо Малфоя мягким светом.

– Я не всегда могу контролировать себя, поэтому, если ты так страдаешь от моего присутствия В ТЕБЕ, возьми это, – на ладони Малфоя лежало тонкое золотое кольцо, украшенное причудливым орнаментом. Именно оно было окружено светлым ореолом.

– Зачем? Ты меня замуж зовешь, что ли? – глупо спросила Гермиона. «О да, пять очков Гриффиндору за тонкое чувство юмора!»

Малфой скривился.

– Не обольщайся. Оно заговорено таким образом, чтобы тот, кто его носит, был неподвластен психометрической магии. Иными словами, пока оно будет на твоем пальце, я не смогу проникнуть в твое сознание никаким образом. Ты же этого хотела?

– Почему я должна тебе верить? Может, с его помощью ты наоборот подчинишь меня себе? – резонно заметила Гермиона. Доверять Малфою опасно. Брать что-то из его рук – вдвойне.

– Если бы я хотел, ты бы уже ходила под Империусом и ласково звала меня пончиком! – вспылил Малфой. – Ну так что? Ты же не хотела, чтобы я знал твои маленькие пошлые секретики, а, Грейнджер?

Гермиона молча взяла с его руки кольцо. Странно тяжелое. Большое в диаметре. Она раздумывала, на какой палец надеть его, боясь, что в случае потери Малфой превратит ее в лягушку. Или крысу – одно другого не лучше. Хотя, она же Гермиона Грейнджер, и не ей бояться недоучки Малфоя!

Она решительно просунула в кольцо большой палец правой руки и с тревогой заметила, как, внешне огромное, оно жадно прижалось к коже, неприятно затягиваясь. Свечение, излучаемое до жжения холодным металлом, погасло, и Гермиона смогла рассмотреть орнамент, покрывающий золотой ободок. Руны? Определенно, только вот значения их она не знала. Это напрягало не меньше, чем внезапная щедрость Малфоя, раздаривающего кольца гриффиндорским грязнокровкам.

– Как только мы найдем того, кто заварил всю эту дерьмовую кашу, вернешь, – приказал Малфой. Он пристально смотрел на ее руки, словно оценивая.

– Не переживай, старина Драко. Не имею желания носить твои вещи дольше, чем необходимо, – прохладно, в тон ему, ответила Гермиона. – Но и терпеть тебя в своем сознании тоже не хочу.

Малфой внимательно оглядел ее с ног до головы, задержавшись взглядом на тонких, по-девичьи розовых губах и слегка разрумянившихся щеках.

– Ты всерьез считаешь, что, если я сойду с ума и возжелаю оказаться В ТЕБЕ, мне что-то помешает?

Гермиона от возмущения покраснела еще больше. Весь ее вид говорил, что Малфою просто повезло, что он не может теперь узнать все, о чем она думает.

– Ладно, ладно, – Драко остался искренне доволен произведенным эффектом, но вместо привычного злорадства примиряюще поднял ладонь: – Ты не хочешь обсудить наши дальнейшие действия за чашкой кофе?

– Не горю желанием, – холодно ответила Гермиона, параллельно вспоминая все известные ей способы самоорганизации и успокоения. Кроме подсчета мифических овец ничего в голову не приходило. Или это для того, чтобы уснуть? О, да, уснуть – и хотя бы несколько часов не видеть самодовольную рожу этого ублюдка – что может быть прекраснее?

– Грейнджер, ради Мерлина, не надо только истерить и обижаться, – ирония в голосе Малфоя выводила из себя, – это непрофессионально!

– Если ты считаешь, что можешь вызывать у меня хоть какие-то эмоции, то ошибаешься, – ядовито прошипела Гермиона, – ты мерзкий, отвратительный, жалкий…

– Да, да, я в курсе своей уникальности и неповторимости, – обыденным голосом заключил Драко, не забывая при этом довольно ухмыльнуться, – я помню, что ты на самом деле обо мне думаешь. Так что насчет кофе?

Гермиона сама не понимала, как могла согласиться на эту авантюру. Не только на совместную работу с Малфоем, который, кажется, только и искал удобного случая, чтобы уколоть ее своими низкопробными шуточками, но и на вполне милую беседу в кофейне мадам Паддифут. Насколько ее умиротворяла ранее здешняя обстановка, настолько же сейчас и нервировала – все, начиная от рюшечек на шторках и заканчивая ароматом свежеиспеченных булочек, казалось напыщенным и тошнотворным. Беспричинная злость на улыбчивую хозяйку заведения, на весело гомонящих посетителей, на сидящего напротив Малфоя разгоралась изнутри, не позволяя думать ни о чем другом, кроме как о собственном раздражении.

Драко что-то говорил, но Гермиона не слышала его – только крепче сжимала горячую фарфоровую чашечку, наполненную дымящимся кофе.

Все казалось ей противоестественным. Саркастические усмешки собеседника, неискренняя улыбка совсем юной официантки, призывно переливающаяся цветными буквами реклама… Несмотря на то, рука уже горела от слишком сильного соприкосновения с чашкой, Гермиона лишь упорнее прижимала пальцы к обжигающему сосуду.

Раздался тихий хлопок, и кипяток пролился на ладонь. Нежная кожа мгновенно покрылась краснотой.

Проходящая мимо официантка перестала заинтересованно строить Малфою глазки и кинулась к Гермионе, причитая. Посетители с любопытством оглядывались. Даже сам Драко рывком склонился над ней.

Но Гермиона ничего не замечала. Она с ужасом наблюдала, как ожог отчего-то распространяется по руке выше, быстро покрываясь уродливыми волдырями, лопающимися и кровоточащими. Невыносимая боль спазмами прошла по всему телу, словно не кофе, а по меньшей мере жидкий огонь охватил всю ее.

В глубине души проскочила мысль, что так быть не должно. Это странно, противоестественно. Но довести свои размышления до логического конца Гермиона не смогла: только что перед ней было сосредоточенное лицо Малфоя, а в следующую секунду – темнота. И только хлопок аппарации отозвался в сознании пульсирующей болью.

====== 6 глава ======

Комментарий к 6 глава Эта глава – маленький подарок самой себе ко дню рождения) и пусть я только начинающий и далеко не самый известный и титулованный автор, но каждый “плюс”, каждый отзыв для меня действительно бесценен – ибо это мой стимул писать дальше) думаю, эта история достойна интригующего продолжения и (еще не решила какого – интересного, трагического, счастливого, неожиданного – нужное подчеркнуть))) финала…

Она шла в плотной темноте, словно с завязанными глазами. Единственным проводником в этой липкой черни была шершавая, покрытая капельками росы стена. Гермиона опиралась на нее левой рукой, стараясь не думать, что происходит с правой, – ладонь дергало, и вся она покрылась сухой царапающейся коркой. «Интересно, я вообще жива? Может, это какой-нибудь потусторонний мир?» – мысль была усталой, но четкой. Гермиона одернула себя – в случае смерти она вряд ли чувствовала бы боль и движения легкого ветра, упорно обдувавшего лицо, так что необходимо найти выход из этого странного, лишенного света туннеля.

Неожиданно она уперлась в глухую стену, пахнущую плесенью. Гермиона инстинктивно принялась шарить по ней здоровой рукой, понимая, что поверхности значительно отличаются – на смену влажному камню пришло напитавшееся водой разбухшее дерево. «Дверь?» – не успела подумать Гермиона, как ее оттолкнула неведомая сила, и сознание наполнилось ослепляющим красным сиянием. Тишину прорезал душераздирающий скрип ржавых петель, и слабоосязаемый сквозняк превратился в сильнейший ветер, взметнувший вверх волосы. Глаза щипало от резкого света и непонятно откуда взявшегося песка, но Гермиона заставила себя сфокусировать взгляд.

В потоке предзакатных лучей солнца спиной к ней стояла девушка, напевая что-то приятным грудным голосом. Гермиона могла заметить плавные изгибы ее потрясающей фигуры, длинные красивые ноги и ниспадающие смоляной волной волосы. Сначала показалось, что незнакомка обнажена, но, приглядевшись, Гермона поняла, что ее тело скрыто полупрозрачной короткой туникой.

– Кто вы?

Девушка вздрогнула и замерла. Несколько секунд, показавшихся Гермионе вечностью, она продолжала смотреть в окно, прежде чем повернуться и откинуть с лица черные пряди. И лучше бы она этого не делала. Все ее лицо, наверняка бывшее когда-то невероятно красивым, покрывали безобразные рубцы и ожоги. Синие глаза недобро смотрели из узких щелей, обрамленных оплавленной кожей век. Изуродованные губы скривились в презрительной усмешке, обнажая черные, словно обугленные зубы.

Гермиона отпрянула, в ужасе зажав рот рукой. Она пыталась сдержать себя, но животный страх вырвался наружу пронизывающим криком.

– Жутко, правда? – с издевкой спросила девушка. – Смотри.

Она сделала шаг ближе и высоко подняла подол. То, что издалека казалось привлекательным телом, ничем не отличалось от лица – когда-то канонически красивое, теперь оно было сплошным нарывом. Некоторые раны обросли багровой коркой и сочились гноем и кровью. Шрамы отвратительно бугрились страшными кратерами. Высокая полная грудь, плоский живот, округлые бедра – черт, незнакомка притягивала взгляд, но отнюдь не прелестью своего тела, а его безобразием. Она вся была похожа на опаленный кусок мяса, на который кто-то ради злой шутки нацепил шикарный парик.

Крик Гермионы слился с криком обожженной женщины, когда последняя свирепо бросилась на нее, раскинув руки в угрожающих объятиях…

– Нет!!! – заорала Гермиона и дернулась всем телом…

Свет уличных фонарей проникал сквозь неплотно задернутые шторы, окрашивая комнату в оранжевые полосы. Приоткрытое окно впускало ветер, шелестящий бумагами на столе. Воздух был наполнен ароматом осенней листвы, дождя и чего-то неуловимо знакомого. Гермиона очнулась в собственной постели и долго пыталась прийти в себя, осознавая, что это лишь очередной дурной сон, настолько явный, что в голове раненой птицей до сих пор бился крик обезображенной незнакомки. Сердце выпрыгивало из грудной клетки, глухо ударяясь о ребра. Однако преждевременное успокоение сменилось вкрадчивым сковывающим ужасом – рядом с ней кто-то спал, нарушая тишину мерным сонным дыханием. Гермиона медленно повернула голову и зажмурилась – черт возьми, херово наваждение?

Белые волосы беспорядочно разметались на соседней подушке, руки расслаблены, безмятежное лицо, подрагивающие веки. Малфой умиротворенно спал, по-детски обняв подушку. Гермиона нахмурилась – либо кошмары продолжаются, либо принимают пикантный поворот. Но, по крайней мере, тот не выглядел так, будто только что вернулся из адского пламени.

Гермиона хотела толкнуть его, чтобы разбудить, но осеклась, увидев свою правую руку. Она была почти до локтя заботливо обернута бинтом, пропитанным пряно пахнущим золотистым раствором. «Олибанум!» – аромат и свойства заживляющее смолы были знакомы Гермионе еще со школьной скамьи. В памяти вспыхнуло воспоминание: они в «Трех метлах», нестерпимая боль, хлопок аппарации… Значит, Драко перенес ее домой и даже умело обработал внезапно покрывшуюся волдырями ладонь, после чего просто уснул рядом!

Гермиона приподнялась на постели. Осознание того, что он также заботливо переодел ее в пижаму, заставило густо покраснеть. Странно, она вообще ничего не помнила, настолько силен был болевой шок. Мысли лихорадочно взрывались, сталкиваясь друг с другом, и она решительно потрясла Малфоя за плечо.

– М-м-м… – протестующий стон.

– Малфой!

Он резко открыл глаза и уставился на нее – в темноте будто вспыхнули два стальных огонька.

– Очнулась?

– Почему ты здесь? – отчего-то очень тихо спросила Гермиона. Она опустилась на подушку, поплотнее укуталась в одеяло и свернулась калачиком.

– Потому что у тебя в квартире даже дивана нет, а кресло слишком неудобное, – ворчливо заметил Малфой, усмехаясь. – Но можешь успокоиться – твое безвольное тельце не подвергалось…

– Я не о том! Почему ты не оставил меня одну? – «Хотя даже мать покинул в ее сумасшествии!»

Он выдохнул, повернулся на спину и закинул руки за голову.

– Потому что у тебя нет домовых эльфов, Грейнджер.

Они замолчали. Где-то внизу, под окном, прошла компания хохочущих магов – судя по пьяным возгласам, возвращающихся с ночной попойки. На кухне звонко капала вода – какого черта, это же волшебная водопроводная система?! Тиканье часов. Размеренное дыхание – словно он снова уснул.

– Болит? – «Не уснул».

– Немного. Спасибо за…

– Не за что.

И снова безмолвие. Теперь уже Гермиона начала проваливаться в душный сон, словно в дьявольские силки. Забытье уже почти охватило ее клейкими щупальцами, когда до нее донесся далекий, словно сквозь вату, голос:

– Я видел ее давно. Два года назад.

Гермиона не открывала глаз, но понимала – Драко знает, что она его слышит, и говорит о своей матери. Возможно, утром он пожалеет о своей откровенности и даже снова возненавидит ее – но сейчас Гермиона единственная, кому он действительно хочет рассказать, просто потому, что невыносимо и дальше копить в себе эти раздирающие изнутри воспоминания. Они грызут его, прорывая острыми клыками кровавые туннели в сердце, выедая подчистую внутренности, заставляя желудок сжиматься от страха, обиды, боли и разочарования. Разочарования в себе самом, неспособном принять теперь ту, что двадцать лет назад подарила ему жизнь.

– Она нашла отца с пулей в виске и с тех пор не произнесла ни слова. Я слышал ее голос, только когда она пела, глядя в зеркало. Это могло продолжаться часами, пока она не засыпала, склонившись над туалетным столиком.

Слишком, слишком мучительно. Обескровленное, покрытое сеткой морщин лицо. Безжизненный потухший взгляд. Дрожащие, словно в судороге, губы. Казалось, что старуха с косой, не разбираясь, прихватила с собой душу не только Люциуса, но и Нарциссы, по неосторожности оставив ей способность двигаться и дышать.

– Я… я не смог так долго. Она рисовала его постоянно, словно боясь забыть. Но его не забудешь. Знаешь, Грейнджер, мой отец единственный, кого я действительно боялся. Даже… даже Волан-де-Морт, этот конченый психопат, мог только лишь убить, а отец… он мог уничтожить взглядом, сожрать твою гордость с хрустом, растоптать. Он давал мне все – а я брал, не зная, что за это придется расплатиться собственным самоуважением и достоинством. Я верил ему до последнего, пока… пока мне не пришлось посмотреть в глаза Дамблдору и попытаться… а я не смог, я снова не смог, хотя думал, что после этого мне не жить.

Он надолго замолчал, тяжело втягивая носом воздух.

– А мне и так не жить, Грейнджер. Я, блять, больше и не живу. Мне некого бояться и некого любить. Отец в могиле, а то, что осталось от матери, – оболочка, не более, она умерла вместе с ним, в ту же минуту. Она любила меня. Она пожертвовала всем, а я оставил ее с домовиками, не в силах смотреть на ее бледный призрак…

Гермиона посмотрела на его четкий профиль, очерченный в луче фонаря. Ей не было жаль Малфоя, но не потому, что он не достоин жалости – здесь она не требуется. Жалость – плохое, неправильное чувство, попахивающее самолюбованием и снисходительностью. Просто теперь Гермиона запоздало понимала, что перед ней все тот же ребенок, только вот начать с чистого листа он решил не потому, что захотел, – пришлось.

Гермиона заметила, что Малфой слегка дрожит, и накрыла его руку здоровой ладонью. Ледяные пальцы, не ожидавшие прикосновения, непроизвольно сжались.

Она молча придвинулась ближе и укрыла его одеялом, согретым теплом ее тела. Уткнулась носом в шею Драко, привыкая к его запаху, пьянящему, свежему, проникающему в самую подкорку головного мозга. Она чувствовала, как в миллиметрах от ее губ бьется его кровь, горячая и алая, настолько густая, что ее удары трепетали упруго и ощутимо.

– Ты бы хотел увидеть ее снова? – шепотом, словно боясь спугнуть, спросила Гермиона.

Он не ответил, только лишь тихо повернулся и крепко сжал ее ладонь.

– Забудь каждое мое гребаное слово, Грейнджер, – первое, что Малфой произнес сразу после пробуждения. Конечно, кто бы сомневался. Люди часто используют неожиданно подвернувшихся собеседников вместо носовых платков, а потом ненавидят их, словно прилипчивый мусор. Это так естественно: проще злиться на кого-то за свою несдержанность, вместо того чтобы признать – именно мне нужна была эта чертова поддержка, именно я желал прижаться к твоей коже, именно я сжимал во сне твои пальцы. Это сродни случайному сексу – я хотел, но ты сама виновата.

Они лежали, тупо уставившись в потолок и думая каждый о своем, отодвинувшись по разные стороны кровати. Гермиона понимала, что за малфоевскую откровенность расплачиваться придется ей – ибо она и сама проявила непростительную слабость, прижимаясь к нему во сне не только телом, но и душой. Он необъяснимо притягивал ее настолько, насколько отталкивал в школьные годы. Отрывками проносились воспоминания – с каким наслаждением и удовлетворением она припечатала его ухмыляющееся лицо кулаком на третьем курсе. С каким презрением он и его мамаша смотрели на нее в ателье мадам Малкин на шестом. Как…

– Грейнджер, дай мне полотенце! – требовательно, словно так и нужно, рыкнул Малфой, поднимаясь с кровати и сбрасывая одеяло.

– Тебя не учили, что нужно говорить «пожалуйста»? – фыркнула Гермиона.

«Нашелся тут командир! Держи карман шире!»

– Тебя не учили, что нужно быть доброжелательнее к своим гостям?

– С каких это пор… – странно было думать, что это их, черт возьми, – ИХ звучит вообще как-то неправильно! – первое утро вместе.

– С таких. Не ори потом, что я залил тебе водой кафель!

Гермиона улыбаясь смотрела, как он прошлепал босыми ногами в ванную. Весь его вид, такой домашний и такой непривычный, совершенно не вписывался ни в интерьер ее квартиры, ни в ее жизнь. Растрепанные волосы, мятая рубашка – этакая грациозная небрежность, с налетом аристократизма, вышколенным годами. «Я-то думала, он прямо с утра весь такой безупречный Малфой!» – раздраженно подумала Гермиона, снимая повязку с руки. Кожа была абсолютно чистой, словно не было вчера ни испепеляющей боли, ни ужасающих волдырей. Конечно, свойства заживляющей смолы олибанума сложно переоценить, но такого эффекта нельзя достичь за одно применение. «Только этого мне и не хватало!» Конечно, внезапное жжение и ожоги ни в коем случае не объяснялись какими-либо разумными причинами – и их появление тревожило Гермиону намного сильнее, чем полусонный Малфой и его нахождение в ее квартире.

– Как твоя рука? – да, у него определенно входило в привычку обозначать свои внезапные появления вопросами в ее затылок.

Гермиона молча отвела ладонь назад, чтобы он мог увидеть ее.

– Есть предположения, что это?

– Нет. Только мне бы не хотелось еще раз испытать эти «потрясающие» ощущения, – поежилась она. – Или увидеть их еще раз на себе. Или на ком-то.

Малфой едва заметно вздрогнул, а Гермиона вспомнила свой неприятный сон – незнакомка, словно вылезшая из котла с кипятком… не самое приятное зрелище. Интересно, может ли все это быть связано?

– Но все равно, спасибо тебе. И да, – Гермиона вскинула подбородок, – я не запомнила ни одного твоего гребаного слова.

Она так и сидела, не оборачиваясь к нему, и буквально каждым позвонком чувствовала колкий взгляд, шарящий по ее спине. Затем услышала, как скрипнул матрас – Малфой тяжело опустился позади.

– Это моя херова удача – показывать свои слабые стороны тем, кому в других обстоятельствах руки бы и не протянул. Потому что они – другие. Не такие, как я. Это действительно херова удача, Грейнджер, – горько произнес он. – А знаешь почему?

Гермиона не шелохнулась – она уже не боялась его болезненных откровений, но так, при свете яркого утреннего солнца, когда она в пижаме, а он на всю комнату пахнет ЕЕ мылом, – это было противоестественно.

– Почему?

– Потому что первый человек, которому я доверился, давным-давно, еще в школе – черт, о чем я говорю, ну какой человек – призрак! – проявил ко мне больше участия, чем до этого кто бы то ни было.

– Призрак? – переспросила Гермиона.

– Плакса Миртл, на шестом курсе. Нелегкие были времена, знаешь ли.

– Нелегкие, Малфой. И поверь, я действительно знаю, – тихо отозвалась Гермиона.

– Мне казалось, что на меня возложена миссия, которую провалить я права не имею. Потому что это грозило смертью мне и моей семье – и, что самое интересное, мы и так все сдохли: кто-то физически, кто-то душевно.

Гермиона медленно повернулась к нему лицом. Малфой, не мигая, смотрел в стену, механически прокручивая фамильный перстень на тонком пальце. Волосы у него были мокрые, рубашка прилипла к телу – он даже не потрудился применить высушивающее заклинание.

– Душа живет ровно столько, сколько того хочет сам человек, – твердо сказала Гермиона, подавляя желание снова, как ночью, взять его за руку. – Ровно столько, пока человек может любить. Ты… ты любил кого-нибудь?