Текст книги "Дети победителей (СИ)"

Автор книги: Kinuli

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Раньше Аутерс никто не контролировал, но после того, как из подвала всплыли четыре бордовых коробки, Министерство начало регулярно наведываться к проходной. Кейтелле отлично помнил, как Айномеринхен пришел в кабинет белее смерти и сбивчиво рассказал про находку.

“Их не успели перемолоть”, – заикаясь, сообщил Менхен. Таким неуверенным Кейтелле его не помнил давно. Сам он ощущал брезгливый ужас, отвращение к аутерсовским методам, но он не помнил, чтобы его возмутило то, как администрация поступала с заключенными. Животным животная смерть, как учил наставник. Но Архарона сложно было назвать животным. За что он тут? Как давно? Что с ним делают?

Кейтелле вздохнул – вопросы к Архарону копились со страшной скоростью. Стоило бы ради них приходить, если бы не было другой причины? Формулируя первый ход в их разговоре, Кеталиниро оглядел комнату, словно искал на стенах ответы. Взгляд остановила черная дыра в ряду лампочек – звезду, что мигала вчера, кто-то успел вырвать из гнезда. Прямо с мясом.

– Оборона границ Катри. Тридцать шестой – тридцать седьмой. Почти вплотную к Империи, заходили в Сутори, провели несколько ночей на руинах Ялма.

– В Некрополисе?!

– Ты и об этом читал?

Кеталиниро хотел выждать неделю, прежде чем снова мозолить глаза на проходной Аутерса. Но не продержался и трех дней. Комната не изменилась за это время – цветы не заняли прежнего места, лампочки оставались в прежнем количестве, а погром на кровати Тирау не расползался. Тирау, кстати, остался верен традиции и покинул комнату, как только появился Кейтелле. Архарон усадил посетителя на тот же стул – спиной к двери – и вынул уже знакомую банку.

– Война оставила там целую плеяду сожженных деревень и бесконечное количество неопознанных тел.

Кейтелле обреченно наблюдал за разливом “чая”. Пересказ старой истории больше не будил в нем острых воспоминаний. По крайней мере в этих стенах, где его больше волновало другое. Кейтелле подготовил беседу с многочисленными вопросами-ловушками. И он их собирался осторожно задать, но Архарон опередил. Пришлось рассказывать, где он воевал и что видел.

Следующий вопрос обескуражил:

– А это правда, что там… А это правда, что там живут снежные люди?

Неприятно кольнула мысль, что вместо уважения и сострадания заключенный политического заведения задает неуместные вопросы. Кейтелле тут же подумал, что не стоит говорить о святом с классовым предателем.

– Не видел ни одного. Но… ходили слухи…

Собеседник замер.

Желая отвлечь Архарона от военных лет, Кейтелле наскреб в памяти какие-то жалкие остатки разговоров у костра, когда кто-то, сверкая круглыми глазищами, эмоционально рассказывал о ви-тай, а Химилла буквально вылезал из шкуры, и то и дело переспрашивал, требовал подробностей. Прямо как Архарон сейчас – ни слова лишнего не давал вставить, умеючи переправляя все речи в нужное ему русло.

– Так что вы говорите? Поезд? И вы прямо видели его?! Своими глазами?

– О, нет. Нет. В тот раз мне передали информацию о нем через десятые руки. Но вот уже ближе к Сутори…

– Нет, нет! Не так!

– Что такое?

– Рассказывайте по порядку, а то я запутался.

– По порядку я уже не вспомню!

То и дело приходилось себя одергивать – Кейтелле ощущал, как незаметно для себя расслабляется, говорит больше, чем задумывал. Но, надо признать, он первый раз просто рассказывал о войне кому-то. Не своим невидимым друзьям, не Айномеринхену, который и слышать ничего не хотел, а просто живому человеку, которому действительно интересно. Раз за разом в голове всплывали похороненные в памяти мелочи, то, что ему казалось когда-то важным, какие-то обрывки разговоров. Кейтелле с удивлением обнаруживал себя посреди комнаты нервно расхаживающим из угла в угол. Потом вдруг оказывалось, что он в комнате уже три часа и под азарт выпил весь этот грибной чай. Ужасный чай из ужасного гриба с потрясающим вкусом. Стены больше не давили, а мрачный сосед, знающий о нем больше положенного, казался далеким и вообще мифическим. Ангел из пятой восточной комнаты смотрел на него с преданностью огромной доброй собаки.

Огромной, доброй и золотой, как полуденное солнце.

– Как это все интересно, – сказал Ангел. – Жаль только, что я половины не понял.

Кейтелле громом поразила мысль, что сам-то он ничего не узнал из того, что хотел узнать, а в красках распинался перед классовым врагом о самых своих потаенных чувствах… да лучше бы он разделся тут! Он даже не сразу сообразил, какой половины не понял Архарон. Уже после – по дороге домой, когда он корил себя за болтливость и думал, о чем еще стоит рассказать политическому заключенному – до него дошло, что Архарон моложе в два раза и ни жизненного опыта, ни образования, чтобы понять все, у него не хватает, несмотря на книги. Теперь Кеталиниро вспоминал каждое слово и о каждом же жалел.

Кроме того, задержавшись на краю Атины до ночи, он был вынужден возвращаться домой пешком через весь город. За каждым углом ему мерещилась грозная тень головореза Хассана. Тень нагло ухмылялась, провожая Кейтелле до самого блока.

Кеталиниро влетел в комнату и рухнул на кровать, в чем был. Уткнулся в подушку. Он не знал, от чего страдает больше – от облегчения после исповеди или от тяжести неприятных предчувствий. Дом на отшибе – Аутерс, легендарное заведение, почти тюрьма, только для политических заключенных, опасных психопатов и прочих военных чудовищ. Рамфоринх по сравнению с ними – цветочек. А Кейтелле язык распускает.

========== Глава 4. НОКСИД. Осень 2236-го: ==========

Риза остановилась у сожженной деревни на границе Катри и Империи. Община Куардтер то поливалась дождями, то покрывалась коркой льда. Шли третьи сутки, но командир Вольвериан чего-то ждал и не хотел делиться ожиданиями даже с Айномеринхеном. Тот тихо психовал и вдавался в полуфилософские рассуждения:

– Когда-то государства не могли поделить этот клочок земли, – он по привычке жевал стебли полевой травы. Ветер принес их из хранилищ, и они были единственным, что осталось от Куардтер.

Рядом сидел Ноксид, бледными руками неторопливо сортируя известные только ему растения. Он аккуратно складывал сухие листья и лепестки по мешочкам и чертил катрийские надписи мелом. Время от времени он поглядывал на Кейтелле и прозрачно улыбался.

– …вот пришла Сельманта и рассудила двухсотлетний спор, – закончил мысль Айномеринхен. Рейнайоли тяжело поднялся и, провожаемый пристальным взглядом нальсхи, уковылял к лагерю.

– Язык бежит вперед мысли, Ано? – спросил Ноксид врача. Голос у него был высокий и тихий.

Менхен не обиделся на короткое имя, но вот Химилла даже расхохотался от восторга. Приклад выпал из маленьких рук на траву. Пять минут назад Химироланик обещал “научить Кеталиниро всему”. Тот было заверил, что их уже научили этому самому всему на пункте сбора и когда везли в вагонах к границе, но голос предательски дрогнул. Химилла понимал, что Кеталиниро вместе с тысячами таких же побросали в вагоны без лишних разговоров. А тот и сам бы рад обучиться, но при Ноксиде трогать оружие ему отчего-то казалось кощунством.

– Это неприлично, – проронил Кейтелле, когда смешливая пауза затянулась.

Эмолий гневно оглянулся, одарив Химиллу полным ненависти взглядом. Даже Айномеринхен отмер.

– Деревенщина типичная, – прокомментировал он поведение ребенка.

Смех замер в груди Химиллы, но тот быстро нашелся.

– Я, дядя, может, и деревенщина, но стреляю получше ваших ученых учителей, – камень был, несомненно, в крохотный огород Кейтелле. – Хватит мечтать, ладно. Слушай сюда, господин преподаватель.

Острые когти подцепили крючок на корпусе автомата, раздался звон пружины. Звон, а не скорбный писк, как когда сам Кейтелле пытался что-то сообразить с простым устройством для убийства. Уже два дня они горбатились над приборами разного калибра. Быть может, подумал Кейтелле, им хватило бы и полдня, если бы его инструктору было чуть больше лет – Химилла, освобожденный от прочего труда ввиду возраста, все время отвлекался на другие занятия, как только уставал от обучения несносного и непонятливого Кеталиниро.

– Тебе бы прицел настроить! – ребенок с досадой хлопнул себя по колену. – Если уж и попадешь по цели, так только случайно!

Он резко отобрал автомат из рук обучаемого.

– Не вздумай тут палить – всех поднимешь, тебя же первого и пришьют, а меня живьем закопают, как только разберутся, кто виноват.

Поскольку Химилла уже начал уставать от преподавательской деятельности, голубые глаза зашарили вокруг в поисках интересного. Из интересного был только Эмолий, прикорнувший у палатки в какой-то совсем уж обреченной позе.

– Наверное, ему очень плохо, – вкрадчиво сказал Ноксид Химилле. – Тебе стоит с ним поговорить.

Химилла скорчил недовольную мину, но, поразмыслив, встал и вздохнул. Ребенок по-отечески положил руку на плечо Кейтелле.

– Повторяй без меня, – сказал он серьезно. – А я пойду выполнять свой товарищеский долг.

И зашагал к лагерю, засунув руки глубоко в карманы.

– Малыш привязан к тебе уже больше, – сказал Ноксид.

– Что? – не понял Кейтелле. Айномеринхен без интереса обернулся к ним.

– Он не хотел уходить. Он привязан к тебе.

– Он к Эмолию привязан.

Айномеринхен странно хохотнул и вернулся к разгрызанию веточки. Кеталиниро растерялся. Во-первых, он всегда терялся в присутствии нальсхи, а уж тем более тушевался, когда тот с ним заговаривал. Во-вторых, было совершенно неясно, что он пытается донести до опухшего мозга Кейтелле.

– Мне так не показалось, – улыбнулся Ноксид.

– Бедный Рейнайоли, – прокомментировал Айномеринхен, прерывая необычную беседу. – Мне он напоминает выздоравливающего пациента хирургического отделения.

Кейтелле представил себе всех известных ему выздоравливающих пациентов хирургического. Пришлось согласиться – бледный, вечно взмокший Эмолий с запавшими от бессонницы глазами не был похож на здорового человека. Когда они познакомились, он был бодр, но постоянно вызывал какие-то подсознательные опасения. Резковатый, грубый и нахальный, он мог позволить себе больше, чем следовало. Теперь он так же вызывал опасения – за собственное здоровье.

Когда Ноксид рассортировал гербарий, а Менхена позвали к Вольвериану, Кейтелле стал обдумывать слова Бледного. Он отчего-то четко представил, как по рупорам передают славную весть о победе и солдаты торопливо собирают вещи в ожидании билета домой. Все, кроме маленького Химиллы, которому некуда собираться. И вот он растерянный среди радостной суеты…

Ночи были невыносимыми.

Спали в наспех установленных палатках. Кучей, тесно прижавшись друг к другу. Намокшая за дождливый день одежда лежала в стороне, относительно сухой накрывались. Но, несмотря на все старания, согреться было почти невозможно. В ледяном аду засыпали далеко не все, лишь самые слабые и вымотанные. Даже не засыпали, а проваливались в сон, при отдаленном рассмотрении похожий на смерть.

Первые сутки в Куардтере унесли в лучший мир нескольких раненых и одного молодого бойца, у которого и вовсе не было причин погибать. Айномеринхен время от времени выказывал озабоченность по поводу Химиллы. Он считал, что гибель ребенка лишь вопрос времени – масса крохотного тела не позволяла сохранять тепло долго. Но, видимо, его берегли пуще положенного, и он даже не заболевал. Тем не менее, Кеталиниро знал, что у врача Ризы припрятан набор ампул специально для маленького сына полка. А у Ноксида – мешок заморских трав.

Химилле было чем заняться. Он помогал облегчать страдания раненым, наблюдал за Ноксидом и прибегал к Кейтелле – поделиться наблюдениями. По ночам, правда, плакал и спрашивал, зачем вообще и кому сдалась эта война. Он уже не скрывал, что настрелялся и навоевался – дальше некуда. Игра слишком затянулась.

– Мы просто защищаемся, – вздыхал учитель в ответ.

Где-то совсем рядом в промозглой темноте в напряжении лежал Рейнайоли. Кейтелле знал, что он не мигая смотрит в темноту и ловит каждое слово. В последнее время он ничем другим не занимался. Айномеринхен назвал это состояние вялотекущим шоком и велел не приставать к больному, так как и сам не знает, как лечится этот недуг. Эмолий слушал причитания Химиллы.

– А нападать-то для чего? Им че, места мало в этой их Локре?

– Локри, – поправил Кейтелле.

– Уроды.

На какое-то время, к облегчению Кейтелле, воцарилась тишина, но Химилла не мог долго сдерживаться.

– Эти же вот сидят на своих островах и не лезут никуда. Эти… синенькие.

– Нальсхи, – снова поправил Кеталиниро.

“И один из них, по всей видимости, влез в нашу войну по самые гланды”, – добавил он мысленно.

Холодный и расчетливый Химилла год прожил в Ватане, и все его холодность и расчетливость пошатнулись, как только он передал оставшихся бойцов Ризе. А может, Кеталиниро так лишь казалось, а на самом деле ребенок, днем такой собранный, позволял себе слезы только при нем.

К счастью, от тяжелых мыслей Химироланика отвлекал Ноксид. Он потряс воображение Химиллы. Кеталиниро и Айномеринхен всяких чудес успели до войны насмотреться в кино, как жители столицы развитого государства. Выходцу из имперской деревушки даже слово-то такое – “кино” – было незнакомо. Потому темноволосый человек с глазами утопленника и кожей мертвеца приравнивался к чуду.

Настоящий нальсхи. Но сказать Химилле “настоящий нальсхи” – все равно что промолчать. Никто не рассказывал ему ни о южных животных, ни о северных народах, ни, уж тем более, об островах Нальсхи. Кеталиниро сам-то знал о них только по учебникам и запискам путешественников.

– Послушай, Кейтелле, а нам вообще прилично с ним говорить? – спросил Химилла тихо.

– А почему может быть неприлично?

– У него кличка вместо имени, и он всех обзывает!..

– Да нет. У нальсхи имена странные и больше на клички похожи. Завтра, если хочешь, я расскажу тебе что-нибудь про их обычаи. Сам я там не был, конечно, но о них очень много пишут в последнее время. У меня даже была книга островных сказок.

Слезы на лице ребенка тут же высохли. И, очнувшись от своих нечеловеческих переживаний, он с огромным интересом посмотрел на Кеталиниро.

– А про ви-тай у них есть сказки?

– Про что?

– Ви-тай! Снежные люди! Неужели не слышал?

– Ну… это легенда, но не помню, чтобы у нальсхи была подобная. Почему тебя интересуют снежные люди?

– А кто меня должен интересовать?

– Цири…

– Цири – вчерашний день! Тем более, там в колодце не настоящий цири лежал! А Ноксид говорил, что тута видели одного ви-тай! Честно! Нет, ты опять не веришь!

– Тише, разбудишь же всех. Боюсь, на островах не мог появиться такой персонаж, как снежный человек. Это же острова.

– Да как же персонаж, когда он тута прямо живой ходит! – от возмущения Химилла хлопнул себя по лбу.

– И…

– С чего б ему не приплыть на острова?

– Раз он снежный человек, то резонно предположить, что островной климат для него жарковат. Там даже снег выпадает не каждую зиму.

– Шутишь! – Химилла округлил глаза. – Да че же это за зима, без снега-то? Бедный Ноксид!

– Да уж. Бедный, – согласился Кейтелле, представляя, как тяжело придется нальсхи, когда наступят заморозки.

Честно говоря, и без них было тяжело. Укрытый в лесу лагерь отряда «Риза», опасаясь возвращения войск Сельманты на сгоревшую территорию, готов был сняться со стоянки в любую секунду. Солдаты, все еще ослабленные, страдали от голода и ран. Но крошечный огонек надежды, что движение согреет их быстрее, чем измотает, заставлял желать этого движения. Хотя в походе основным стимулом останется страх перед Сельмантой и тем, что они делали со своими пленными. Думая об этом, Кеталиниро много раз прокручивал в голове, как пустит пулю в голову Химиллы, если потребуют обстоятельства. Если тот окажется в лапах этих садистов. А сам… уж как получится.

Среди солдат временами вспыхивали эмоциональные разговоры по поводу затянувшейся стоянки, и тогда Кейтелле начинал паниковать, хотя сам себе обещал держаться перед Химиллой молодцом до последнего. Но тут появлялись Вольвериан или Айномеринхен и громко заявляли, что с ними Ноксид, и, стало быть, беспокоиться не о чем. Солдаты тут же стихали, но для Кейтелле имя нальсхи не вязалось с гарантом спокойствия.

Нальсхи. Загадочные и странные. Другая раса.

Острова Нальсхи, насколько понимал Кейтелле, с начала времен были закрытыми. Может, от того, что им хватало ума понимать: в мире полно других цивилизаций и главное – держаться от них как можно дальше; а может, из-за природной неспособности контактировать с кем бы то ни было, кто нальсхи не являлся. Ноксид же умудрялся находить общий язык с иностранными солдатами.

Интересно было наблюдать за живым примером того, о чем раньше можно было прочитать только в книжках. И все особенности, описания, легенды – все это представало перед Кейтелле в свете его личных наблюдений, в которых он видел существенные отличия от сухих заметок научных журналов.

На континенте нальсхи частенько называли «голубыми» из-за странного цвета кожи: бледные и тонкие телесные покровы, через которые просвечивала тонкая сеть темных сосудов и вен. Едва заметный голубой оттенок, конечно, был лишь иллюзией.

Еще в журналах упоминались особенности строения скелета – вытянутость и тонкость – хорошо заметные по Ноксиду, несмотря на широкие одежды, скрывающие тело. Нальсхи на вид казались совершенно непригодными бойцами. Роговых пластин на их теле раза в два меньше нормы, и это если не считать случаев, когда островные дети рождаются вообще без костяной защиты. «Научный вестник Катри», правда, заявляет, что общие предки нальсхи и континенталов были оснащены более тяжелыми пластинами, из чего ученые сделали вывод, что последние несколько тысяч лет человечество «разоружается». Помнится, Реммиллиен год назад сильно заинтересовался этой теорией и даже начал собирать вырезки из журналов.

Идеально черные и прямые волосы нальсхи, не встречающиеся на континенте, и широкий разрез глаз, заглядывающих в самую душу – уже только это делало внешний вид пришельца с островов достаточно чужим, чтобы все остальные особенности можно было вообще не причислять к человеческим.

Больше прочего пугала манера говорить: интонации, частично подстроенные под имперское наречие, странно воздействовали на слушателя. Так же, как и неясные фразы, на проверку оказывающиеся чуть ли не пророческими. Интуиция у Ноксида, как заключил Кейтелле спустя годы, либо работала на износ, либо была развита так, что казалась всем наблюдателям сверхъестественной.

– Я буду воевать, пока не перебью всех крыс! – твердо заявил Химилла утром.

Заявлял он всегда громко, вот и в этот раз его услышали все, кто был рядом. Еще день назад незатейливая фраза вызвала бы на лицах солдат улыбку, но с каждым часом напряжение в лагере нарастало. Палатка командования не выходила из-под пристального наблюдения. Кейтелле искал глазами Ноксида, но тот не появлялся ни у костров, ни у полевой кухни. Глубоко в мозгу зарождалась мысль, что гость из далеких земель не ест и в тепле не нуждается.

– Зачем же? – спросил напуганный Кеталиниро, перед глазами которого с необъяснимой яркостью предстал труп маленького локри из каменной коробки.

– Что за глупые вопросы? – искренне удивился ребенок. – Ты же учитель! Учитель – это самый умный человек, так что ты должен понимать такие простые вещи! Конечно же, чтобы больше не было зла!

Кейтелле не решился утверждать, что среди локри есть хорошие люди… Сельманта, уничтожавшая целые города и деревни, фактически снося их с лица земли, полностью вывернула жизнь маленького Химиллы, убив всех его родных в собственном доме. Против такого любой аргумент – не аргумент, а жестокая насмешка.

– Я буду мстить. За свою семью. За семью Рейнайоли. Ведь у него самого толка не хватит. Послушай, а твоя семья жива?

– Нет, они давно умерли.

– Крысы! – охнул Химироланик, сжимая автомат.

– Да что ты! Крысы тут ни при чем. Мои родные погибли во время гражданской войны в Катри девять лет назад.

– И ты рос один?

– Ну… тогда я уже мог жить самостоятельно. Мне было семнадцать. Тем более, у меня был старший друг, мой наставник – Реммиллиен. Наставник – это кто-то вроде учителя, только учителя всей жизни, а не одного предмета. Лучший человек на земле.

– Ты – лучший человек на земле! – с чувством выпалил Химилла, но Кейтелле почти не уловил его фразу за пеленой воспоминаний.

– Он – образец интеллекта, честности, порядочности и особой остроты ума! Эталон для всех людей.

– Крысы как раз таких стремятся уничтожить, – начал нагнетать Химилла. Ему показалось, что Кейтелле забыл, с кем разговаривает, и он как мог привлекал внимание.

– Кстати, у него есть ребенок. Его зовут Корнуйен. Чуть младше тебя, года на четыре. Вы бы подружились наверняка.

– Да я его, наверно, не увижу никогда! Чего гадать-то?

Кеталиниро загадочно улыбнулся. И решительно ударил себя по колену.

– Увидишь, – сказал он. – Вы будете учиться в одной школе.

Химилла не ответил и даже не отреагировал, но на лице его застыло напряженное выражение.

– Если совсем повезет, – мечтательно сообщил Кеталиниро, – то одним из учителей будет мой наставник. И тогда ты уж точно станешь академиком! Это я гарантирую! У Реммиллиена все становятся академиками!

– Шумите? Праздник? – темная фигура нальсхи бесшумно выплыла откуда-то сбоку, так неожиданно, что Кейтелле и Химилла вздрогнули. Последний схватился за автомат, но вовремя признал Ноксида. Ребенок глубоко задышал, решив, очевидно, выпалить радостную новость.

– А я в дозор, со мной хотите? – опередил его нальсхи.

– В какой дозор? – спросил Кеталиниро, стараясь игнорировать круглые глаза Химиллы и взгляд, впившийся в его лицо.

– Да к лесному лагерю, – неопределенно махнул рукой Ноксид. Слова он выговаривал словно с трудом, дробя их на слога. Слабый дефект почти не отвлекал, но накладывал отпечаток незнакомого акцента.

– К чему?

– Лесному, Керо. Лагерю.

– Кто его обнаружил? Чей лагерь?

– Мы не можем идти! – Химилла подскочил и замахал руками. – Мы заняты! Сильно заняты! А ты иди!

Вместо ответа Ноксид легко приподнял брови и удалился.

– Непонятный какой! – отвлеченно заметил Химилла, еле дождавшись ухода Ноксида. Колени ребенка подогнулись, он неосторожно бросил на спальные мешки автомат и с размаху повис у Кейтелле на шее.

– Действительно непонятный, – согласился Кеталиниро, обнимая Химиллу.

И еще одна особенность была у гостя с далеких земель – время от времени отправляться на разведку и возвращаться с руками, полными добра. Или, как вышло в тот раз, зла.

========== Интерлюдия 5. О детях ==========

Фотодокументы словно постановочные. Пятна лиц, точки глаз – все направлено в объектив, ждет вспышки, обещающей вечность. Голос рвется с аудиозаписи, напряженный, сдерживает рыдания.

– …да, Кеталиниро странный тип. Додумался кого-то искать в Аутерсе. Это правда. Но я не посвящен в его поиски.

– А я слышал обратное…(затерто)

– …часто. О каком-то ребенке из отряда. Или детях… их, наверное, и искал.

– В Аутерсе?

– Да, я тоже подумал, что это глупо.

(молчание)

– Что вы знаете о Кириа?

– А это кто?

– Интересно… вы как минимум в курсе, что это “кто”, а не “что”…

– Нет, не в курсе. Мне просто показалось, что это кличка, вроде…

– Вроде ваших?

(молчание)

– Да, вроде наших. Точнее не скажешь… Так Кириа… это кто или что?

– Скорее второе. Остальное, думаю, можно узнать лишь после смерти. Либо непосредственно перед ней. Понимаете, на что я намекаю?

– Он узнал, да?

Щелчок. Пленка останавливает бег.

========== Глава 5. ЙЕМИ. За пять месяцев до: ==========

Политические заключенные…

Вот уж на кого меньше всего походил Архарон. Словно попал в Аутерс по чудовищной ошибке. Интересно, он был знаком с теми четырьмя из бордовых коробок?

Враги народа…

Кейтелле, сколько он себя помнил, учили закидывать метафизическими камнями тех, кого рекомендовала красная книга морали. Так учил наставник. Кто бы мог подумать, что на практике картина выглядит иначе? Настолько иначе, что можно было сойти с ума от расхождения реальности и теории.

Очередную ночь Кейтелле не спал, размышляя о молодых обитателях исследовательских тюрем. О жестоких тварях, способных разговорить кого угодно. О животных, которым он доверил тайну Кириа. Кеталиниро зажмурился – неужели подставился? Айномеринхену – другу – не сказал о рискованном задании Рамфоринха, а какому-то проходимцу за решеткой вот так запросто выдал?

Бессонная ночь целиком и полностью отразилась на осунувшемся лице Кейтелле. Он очень надеялся, что у Менхена хватит собственных забот, чтобы не обращать внимания на чужие лица. Но в министерское здание, как назло, нагрянули электрики. Они забурились в подвал, где (если верить слухам) вскрыли котел. Профилактическая проверка никогда не ограничивалась положенными двумя часами. Айномеринхен с недовольной гримасой предрек полный рабочий день без электричества. По этому поводу было принято решение разобрать завалы на столах и заклеить на зиму окна. Кейтелле ничего не имел против приборки, но физический труд развязывал Айномеринхену и без того длинный язык.

– Не такого эффекта я ожидал, – сказал Менхен. Он запихивал отверткой вату в щели между рамами.

– Что? – хрипло переспросил Кейтелле.

– Помнится, три года назад меня послали сводить статистику Аутерса. Проволокли по всем верхним этажам – нагляделся на их быт до тошноты. Вспоминать противно. А потом попал к Архарону… случайно. Ткнул в дверь наугад и попал в десятку. Мне тогда на все плевать было, об одном думал: отпустите домой уже!

Кейтелле сел на край стола, во все глаза разглядывая увлеченного Менхена. Тот продолжал:

– Гляжу через полчаса – а я ему, оказывается, плету про личную жизнь, про войну… все, короче, что можно и нельзя… Как-то с тех пор повелось. Чуть настроение падает – тычу в нос удостоверением и пру в пятую комнату. Сосед у него только неприятный. Не доверяю я ему.

Кейтелле нахмурился. Он попытался вспомнить те времена, о которых говорил Айномеринхен. Судя по всему, Менхен крепко хранил тайну о золотом ангеле Архароне, раз при всей природной болтливости не проронил ни слова. В отличие от некоторых. За ночь Кеталиниро пришел к выводу, что не сможет говорить спокойно с тем, кто сидит в стенах Аутерса. А говорить, очевидно, придется. Вот если бы знать, чем Архарон провинился перед государством…

– А за что он сидит? – спросил Кейтелле.

– Сосед? – не понял Менхен.

– Архарон.

– Архарон-то? А я почем знаю? Знаю только, что давно сидит, а за что… мож, письмо за границу написал – много ли нужно?

Сердце Кейтелле замерло.

“Какое мне вообще дело? – холодно подумал он, глядя, как дрожит тряпка в руке. – У меня что, свои скелеты по шкафам не растолканы?”

– Архарон, за что ты тут? – спросил Кейтелле словно бы между делом. Ходить вокруг да около сил не оставалось.

Тот пожал плечами и надолго замолчал, взгляд его остекленел.

– Нам запрещают говорить об этом. Даже с министерскими.

Кейтелле еле сдержался, чтобы не покраснеть, он в смятении оглядел потолок – черные разводы словно наросли за время его отсутствия. Навязчивое ощущение цветущей тьмы не оставляло.

– Плесень, – прокомментировал Архарон, резко уходя от темы.

Кейтелле услышал треск хрустального мостика между ними.

– Да я вижу, здесь натуральнейший рассадник грибов, – поспешно заметил Кейтелле, бросив взгляд на плавающего в банке урода.

– И одни нейтрализуют действие других.

– А отмыть это… вы не пробовали?

Архарон моргнул. Поднял больные глаза.

– Вы сами-то как думаете? Даже уксусом поливали.

Ангел мрачнел на глазах, и Кеталиниро уже пожалел о неосторожном вопросе. Слишком в лоб, слишком сильно ударил по больному месту. Сейчас ему казалось, что положение Архарона сродни его увечью – оставалось только смириться и раз в год спрашивать: почему, за что? И тут же напоминать, что могло бы быть и хуже.

А может, нет? Может, Архарон пошел на преступление осознанно? Стоит ли откапывать эту истину, чтобы чувствовать себя спокойно рядом с ним?

Да и где копать?

Глупо надеяться, что Аутерс раскроет все свои карты, даже самые младшие. Архарон же блестел козырем. Не зря у него цветы стояли, ох не зря. Впрочем, Кейтелле находится на министерском задании, не может ли это задание включать в себя и знакомство с прикрепленным специалистом? Как они их называют? Лечащие врачи…

Он знал – каждый заключенный наблюдается у такого “врача”. Это в свое время неприятно потрясло его. Еще в юности он громко возмущался и говорил, что к преступникам относятся слишком по-человечески. Айномеринхен разделял его позицию до тех пор, пока сам не связался с Аутерсом. После этого он перестал возмущаться и вообще делиться соображениями по теме исследовательской тюрьмы.

Чуть позже Кейтелле узнал – “врач” подразумевает скорее исследователя, чем кого-то действительно лечащего. Чаще они приезжали раз в неделю и отслеживали своих подопечных. Некоторым разрешалось проверять на заключенных средства, уже опробованные на животных. Еще доходили слухи, что у некоторых заключенных откачивали кровь для больных. Об этом запрещалось распространяться, дабы никто из больных не вздумал отказаться от процедуры.

– У тебя есть врач?

– У кого его нет?

– И что он лечит?

Архарон фыркнул – очевидно, понял, в каком смысле Кейтелле употребил слово “лечит”.

– Вводят какие-то препараты.

– Зачем?

– Им нужен партеногенез.

– Кто им нужен?! – не поверил Кейтелле.

– Не спрашивайте, я сам не знаю, что это.

Лицо Кейтелле неконтролируемо вытянулось, но опомниться ему не дали.

– Мне много о вас рассказывали. Айномеринхен рассказывал.

– Вот как? Интересно, – интересно Кейтелле было немного другое.

– Подробностей желаете?

Последовал неуверенный кивок, и Архарон наклонился ближе.

– Он считает, что вы сумасшедший, но не виноваты в своем безумии. Он сказал, что тоже бы сошел, но решил не делать этого. До сих пор не пойму – он шутил?

Кейтелле хотел удержаться от следующей фразы, но не смог:

– Что еще говорил?

– Скажу, если объясните, почему он считает вас психопатом.

– Я видел много неприятных вещей на войне.

– Он тоже.

Какое-то время они пялились друг на друга крайне недружелюбно.

– …но… его нормальным тоже назвать тяжело, – сдался Архарон, отворачиваясь. – Его наигранная веселость меня страшно пугает. Она не настоящая.

От точного попадания Кейтелле слегка поплохело. Архарон говорил с Менхеном всего несколько часов за всю жизнь и уже поставил диагноз, который сам Кеталиниро начал подозревать не далее, чем год назад.

– Не боишься, что я перескажу ему наш разговор? – спросил Кеталиниро.

– Нет, все это я сказал ему в глаза еще три года назад… А вы не находите его психопатом?

– Разве что самую малость, но считаю, что ему можно простить и это, и многое другое.