Текст книги "Дети победителей (СИ)"

Автор книги: Kinuli

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Врач суетливо залез в карман халата, выудил флакон. Со словами “Они как раз не мои” отсыпал в дрожащую ладонь три синие капсулы. Архарон с хрустом прожевал их и, скрестив руки на груди, вышел, ни с кем не попрощавшись, только на пороге задержал взгляд на Кейтелле. Ниорионин дождался, когда дверь закроется, и шумно выдохнул, серые глаза теперь скользили по рукаву Кейтелле несколько виновато. Тот покорно ждал продолжения сцены. Ждал хода.

– Я не его лечащий врач, – Ниорионин присел на край стола и обнял себя руками, спина ссутулилась. Теперь врач производил впечатление замерзшего до самых костей человека.

– Надеюсь, мне не придется расплачиваться за эту тайну.

– Нет никакой тайны, – врач отмахнулся. – Я не руководитель проекта. Исполнитель. Делаю, что прикажут… вы садитесь.

Это предложение сесть украло все силы у Кейтелле, так что даже пришлось им воспользоваться – неоднозначный намек на продолжительный разговор, к которому Кеталиниро был не очень-то готов. Как и ко всем прочим событиям дня.

– Не ведаю, что делаю.

– Зачем вы говорите это мне?

– Мне показалось, вы переживаете за Архарона. Я тоже, вот и весь секрет.

Кейтелле почувствовал – где-то глубоко внутри успокаивается сердце. Так будет лучше – пусть этот неприятный странный человек думает, что в подземелья его привела тревога за заключенного. Хоть это тоже грозит осложнениями. Ниорионин одним движением собрал провода и скинул их в недра коробки. Когти подцепили что-то со дна – маленький черный кубик блеснул гранями в лакированных когтях.

– Но вы работаете в Министерстве, а я всего лишь младший научный сотрудник при тюрьме.

Он покрутил предмет перед глазами, рассматривая его через задумчивый прищур. “К чему бы такие речи?” – подумал Кеталиниро.

– Вы хотите меня во что-то втравить? Добиться для Архарона амнистии? Звучит фантастично.

Ниорионин странно затрясся и с самым брезгливым видом бросил кубик обратно в коробку. Этому человеку не шли эмоции – они уродовали его, но он, как назло, не умел скрывать чувства, а кроме того, постоянно их испытывал. Сейчас его перекосило, словно от боли; к счастью, представление закончилось столь же быстро, как и началось.

– Я даже не знаю, за что он тут! – шепотом забросил Кейтелле удочку.

– А вам этого никто и не скажет. У меня нет доступа к личным делам. Некоторые заключенные в курсе своих преступлений, конечно. Их и спрашивать не надо, они сами все скажут. Но не этот, как вы уже поняли.

Мимо. Снова мимо. Из последних сил Кейтелле удерживал вздох разочарования: как расценивать туман вокруг проступка Архарона? Как что-то сверхужасное или совершенно незначительное, настолько, что сам преступник до сих пор не понял, чего же он успел натворить в столь юном возрасте? Не телеграфировал в Локри, не убивал полководцев, не предавал Родину… может, письмо отослал. Другу в Катри.

От последней мысли по спине заструился холод. Ниорионин тем временем лепетал о том, что он, мол, уверен – врагом народа можно стать за любую мелочь. И тут же оговорился, что такие суждения только между ними. Словно издевается! Читает мысли и издевается! Простая разведка превращалась в нечто угрожающее. Кейтелле почувствовал дурноту. Если Рамфоринх обнародует письмо, вполне может статься, Кейтелле в одночасье сделается пациентом Ниорионина. На секунду почудилось, словно кафель заляпан кровью. Одурманенный видением, Кейтелле поднялся.

– Что вы предлагаете? – спросил он чужим голосом, глядя куда-то мимо собеседника.

– С вами все хорошо?

– Отлично, – Кейтелле быстро прошел к двери.

– Держать друг друга в курсе, – проговорил Ниорионин. – Что еще остается?

– Что еще остается… – повторил Кеталиниро и замер у выхода. В тишине Кейтелле услышал, как где-то рядом капает вода. Он оглянулся, но крана в кабинете не наблюдалось. И вообще чего-либо, что могло бы протекать. Может, батарея за шкафом?

– Вы догадываетесь, на сколько сейчас наговорили? – холодно спросил он у застывшего посреди кабинета врача.

Ниорионин спокойно кивнул и печально улыбнулся. Что-то было в его глазах такое, что можно сопоставить по ощущениям лишь с камерой пыток.

– И все из-за Архарона?

– Он ангел в своем роде, разве нет? Ангелов надо оберегать. Примета, говорят, хорошая.

Прежде чем уйти, Кейтелле согласился. Да, Архарон, скорее всего, ангел.

Полосатая кошка запрыгнула на кровать и села напротив Лиенделля перед постельным столиком. Она сложила передние лапы на голубую столешницу, словно тоже желала обедать. Вид у нее при этом был самый разнесчастный. Обделенный даже.

– Спасибо, – зачем-то сказал Лиенделль и, выловив из супа картофель, положил перед животным.

Кейтелле вошел в комнату, разделся в полумраке, рука нашарила станцию и пакет соли. Когда загорелись лампочки, комната показалась подозрительно чужой. Все казалось чужим после того, как бессмысленное хождение по краю взорвалось, наконец, реальностью. Он так привык к спокойствию добропорядочного крохотного гражданина, что едва ли мог поверить, будто его махинации могут оказаться замеченными. Нет, он не знал, что делают с заключенными в подземельях Аутерса, и не был уверен, что так уж хочет знать. Но врач только что превратил его в сообщника – хранителя постыдной в своей исключительности тайны. Еще противнее было от того, что ничего сверхпреступного в ней не содержалось, но тянула она на пожизненное проживание в комнатах в соседстве с черной плесенью.

“Сочувствие к врагу народа” – вот так называлась эта статья… может, вместо “сочувствия” было какое-то более уместное слово.

Он сел на кровать, сжимая голову когтями.

Глупо рисковать ради успокоения совести. Он уже доверился Архарону, высказал ему главный секрет, так стоит ли проверять его репутацию задним числом? А искать Кириа – сразу было ясно – дело безнадежное. И подставляться из-за призрачной надежды… подставляться вообще не хотелось. Но если с одной стороны его поджидал неадекватный врач тюремно-исследовательского заведения, то с другой – Рамфоринх. Психопат. Садист. Убийца. Причем ему даже необязательно убивать или увечить Кейтелле – просто сказать, что да, было письмо за границу. А там все само покатится. Только держись.

Каким еще психам, преступникам и садистам Кейтелле не успел вверить свою судьбу?

А все из-за этого дурацкого письма. Сейчас его отправка уже не казалась таким уж правильным шагом.

Сквозь бред переживаний Кейтелле вдруг ощутил, как в комнате резко похолодало. Стены слегка закружились, сзади послышался морозный треск. Он развернулся к окну, ожидая увидеть ползущие по стеклу серебристые узоры, но там покоилась привычная осенняя тьма. Вместе с тем не давало покоя навязчивое ощущение чьего-то присутствия. В комнате сгущались гости. Кейтелле медленно развернулся к зеркалу, съеживаясь на кровати. Так и есть – оно запотело, несмотря на холод.

– Я мастер усложнять себе жизнь, – пробормотал Кейтелле, обращаясь к собеседнику.

Тот ответил тихим постукиванием, стеклянное “бом-бом” разлетелось по комнате. Волосы на затылке встали дыбом.

– Да, ты прав! Ты прав, я должен. Должен был, ради нас всех, просто эти временные трудности…

– Голова, – простонала фигура из зазеркалья. Она принялась за свой ритуал размазывания крови по стеклу. В этот раз ее свалила слабость, и Кейтелле пронаблюдал, как бледное тело сползает по поверхности зеркала. – Что со мной? Позови врача.

С обратной стороны невидимую стенку резали когти, скрежет был отвратительным.

– Потерпи, скоро придет.

Сквозь волны тошноты проступали неясные ощущения в несуществующей ладони – мягкое и липкое скользнуло по коже. Зеркало отрезало путь к двери, встав невидимым стражем. Кейтелле оказался узником в собственной комнате.

– У тебя столько врачей! – всхлипнул человек за стеклом. – А ты ни одного позвать не можешь!

Кейтелле резко выдохнул и сорвался с места.

– В самом деле! Врач! У меня есть знакомый врач! Ты не поверишь, он живет почти за стенкой!

Лиенделль уснул сидя на кровати, прямо над столиком, который так и остался заставлен розовыми тарелками. Врач предпочитал мебель, подобную той, какую видел в родительском доме много лет назад. В Атине такой не найдешь, потому Лиенделль импровизировал, спилив ножки у самой широкой кровати, что можно найти в общественных магазинах – спецзаказы не позволяла зарплата штатного врача. Но он не жаловался.

Светлая комната с тремя узкими окнами выходила на восток. Здесь всегда тепло и уютно – возможно, из-за широкой кровати, что ковром разлеглась почти на весь пол. Тут хозяин и ел, и спал, и предавался размышлениям. В стену он врезал аккуратную полку под книги и документы и очень гордится своей коллекцией. И, конечно же, хотел бы, чтобы такая красота стояла напротив двери, чтобы всяк входящий сразу понимал, с кем имеет дело. Но на противоположной от входа стене только окна, а главное – к Лиенделлю почти никогда не заходили.

Он вздрагивал во сне, потому что даже в таком состоянии его мозг помнил – совсем скоро зазвенит будильник. Пальцы сжимались и расслаблялись вновь. Кошка дернула настороженными ушами и, зевнув, свернулась обратно в свой уютный клубок. Но ненадолго: долгий и быстрый стук в дверь заставил ее подпрыгнуть, а Лиенделля – резко раскрыть напуганные глаза. Сердце рвалось из груди, и, в общем, он не совсем понимал, где находится. Но, несмотря на настойчивость, стучали неожиданно тихо. Это мог быть только один человек.

– Кеталиниро?

Лиенделль, пошатываясь, доковылял до двери и распахнул ее. Посетитель был подозрительно бледен и напоминал лицом камень – и серым цветом, и застывшими мускулами. Кейтелле отстранил Лиенделля и вошел с самым потерянным видом. Его взгляд скользнул по комнате, словно гость ожидал кого-то увидеть. Увидел Кошку. Та глядела на него круглыми глазами из-за одеяльного рельефа. Темная шерсть на загривке уже немножко дыбилась, словно животное догадывалось, кого притащил с собой гость.

– Тут только Кошка-Лапка, – сказал Линеделль наугад.

Кейтелле знал, что кошку Лиенделля звали Кошкой-Лапкой. Молодому специалисту, чьи коллеги обзывали домашних питомцев органами, костями и нервами на древних языках, это казалось оригинальным.

– Тебе нехорошо? – забеспокоился Лиенделль, когда молчание затянулось.

Кейтелле хмурился, молчал и, откровенно говоря, мало напоминал себя. Лиенделлю вдруг пришло в голову, что его сосед спит и ходит с открытыми глазами.

– Есть снотворное? – произнес тот.

К сожалению, в комнате не было снотворного уже три дня. Лиенделль поморщился с досады.

– Или что-нибудь почитать…

– О, конечно!

– Газеты, например. Заграничные новости, помнишь, я просил тебя?..

Газеты Лиенделль выписывал, но использовались они после прочтения одинаково – уходили в Кошкин лоток. Иногда, по праздникам – под соленую рыбу.

– Боюсь, нет.

– Лиенделль! – сказал Кейтелле сурово. – Ты вообще можешь хоть как-то занять соседа на вечер?

Вид у рыжего сделался обреченный.

– Мне на дежурство через час. Есть будешь?

Поразмыслив, Кейтелле решил, что за час многое может измениться.

========== Глава 6. НАЙЭННИ. Осень 2236-го: ==========

– Не боишься демонов?

– Шутишь?! – Химилла рассмеялся. – Я ничаво не боюсь! И вообще, он не демон! Демоны не такие, они прозрачные, уж поверь мне! На своем веку я повидал немало демонов.

– Почему это прозрачные?

– Пораскинь мозгами! Демоны колдуны, так?

– Колдуны…

– Так если б ты, дубина стоеросовая, мог наколдунять себе невидимость, стал б ты видимым ходить?

– Если бы я был демоном, то повесился бы. На первом же суку.

Кейтелле проснулся от того, что ему плели косы.

Плели косы, обнимали, тискали и целовали.

Химилла пыхтел где-то над головой, замерзшие пальцы не слушались и царапали Кеталиниро, но тот стоически терпел. Химилла то пел, то скверно ругался на имперском табуированном языке.

– Чтобы я больше этого от тебя не слышал, – сказал Кейтелле, и Химироланик выпустил все косы из рук.

– Если б я знал, что ты не спишь, я бы, думаешь, стал распускать язык? – резонно спросил ребенок.

– Поспишь тут…

– Конечно нет! Пора подниматься, лагерь собирается. Вольвериан наконец-т приказал сниматься.

Химилла продолжил колдовство с волосами под тихое мурлыканье песни. Не самой приличной, но все ругательные слова в последнюю секунду заменялись созвучными. Получалось смешно, и Кейтелле едва сдерживался. За стенами палатки скрипел холод и дребезжали сборы – очень тихая суета сборов. Кейтелле представил, как лагерь обнимает утренний туман. Их ждала новая сеча, где-то на западе. Он боялся дня перемен, но тот неумолимо надвигался, уже нависал над его лицом. И говорил голосом Химиллы: “наконец-то”.

Рядом сопел вымотанный Йеми. Вчерашнее негаданное приобретение. Спал, а может, тоже притворялся. Его, собственно, и не было видно под кучей одеял. Пришлось пошарить в складках, чтобы убедиться, что хилое белесое чудовище никуда не сбежало за ночь. Рука нащупала тонкое холодное запястье с упорным пульсом бодрствующего и напуганного человека – нет, кошмар не растворился к утру. Кейтелле стало стыдно за эти мысли.

Навязавшись узлов, Химилла поднялся и выполз из палатки, бормоча что-то насчет того, что интересно бы глянуть на крысу. Тегра – как называли того на катри. Поразмыслив, Кейтелле решил, что ему тоже интересно посмотреть и на Тегру, и на Рейнайоли, который со вчера сам не свой. А заодно узнать, что обо всем этом думает Ноксид.

Крыса спала на земле недалеко от лагеря, прикрученная к дереву веревками. Всю ночь караульные следили за сохранностью пленника. Скорее всего, за последние часы он потерял половину положенного здоровья.

– Помрет от воспаления, – сплюнул Айномеринхен, когда Кейтелле, помятый и невыспавшийся, подошел к нему. – Наверное, милосерднее было бы пристрелить его с остальными. Но они не желают быть милосердными.

– Хараби просто обязаны замучить Сельманту до смерти, – прошипел Химилла, нависнув над оврагом с белыми телами. Кейтелле вздрогнул. – Прийти в зеркалах к каждому и вытянуть всю душу!

– Они не желают быть милосердными… – повторил Менхен. – И их можно понять.

В лагере разгоралась бурная деятельность. Одна группа таскала с ручья воду, передвижная кухня разжигала костры. Народу было непривычно мало.

– Где освобожденные? – спросил Кейтелле.

– Ноксидовская группа увела их к лагерю Альянса. Еще до рассвета – они не пожелали оставаться рядом с их персональным демоном. Так что передай своему новому детенышу, что он может больше не прятаться – солдаты Альянса не суеверны, им устав не позволяет.

– Хорошие новости, – расстроился Кейтелле уходу Ноксида. – Вот только не думаю, что смогу заставить Йеми вылезти из укрытия.

Солдаты Альянса действительно оказались далеки от суеверий. К палатке с демоном их все больше стягивало любопытство, так, что Айномеринхену пришлось требовать от Вольвериана покоя для Йеми. “Урод уродом, – говорил врач. – Но он мой пациент, и ему необходима тишина”.

– Жаль его, он с нами ненадолго, – сказал Менхен Кейтелле, когда любители поглазеть разбежались по делам.

– Почему это? – Химилла уже перестал глумиться над телами врагов (его подначивало пугливое внимание Тегры, но теперь тот вырубился, и стало неинтересно). – Демоны заберут его обратно?

– Химилла, от кого ты набрался такой ерунды?! Какие демоны? – возмутился Менхен. – У него мало шансов выжить с нами, это же ясно как белый день!

– Я-то выжил! Протри глазы!

– Глаза, – поправил Кейтелле.

– Ты давно переступил порог, когда люди гибнут без причины! – ответил врач. – Как будто тут причин нет. Тебя, Химилла, кто-то бережет, мне так кажется, а вот Йеми…

К ним подошел Вольвериан – высокий и грозный, как туча, и раздосадованный вчерашним представлением.

– Кейтелле! Приводи-ка свой детсад в боевую готовность, через час снимаемся.

Кейтелле салютовал от неожиданности и быстро отправился к палатке, Химилла поскакал за ним, но на полпути свернул к Рейнайоли, замаячившему черным облаком у костра. Эмолий оставался единственным человеком, кто не интересовался ни Йеми, ни его историей. Поразмыслив, Химилла вспомнил, что те были жителями одной общины и, вероятно, даже знакомы.

Дорога, петлявшая по краю леса, шла почти вплотную к выгоревшей деревне. Она раскинулась черным пятном на равнине, продолжая тыкать в небо черными поленьями-пальцами. В память Кеталиниро навсегда врезался Рейнайоли, маленький и дрожащий, закрывающий рот рукой. Он то и дело оглядывался на удалявшуюся деревню, сдерживая рыдания. Эмолий знал: даже если случится чудо и смерть минует его – сюда он никогда уже не вернется. Он прощался с домом.

Йеми шагал заведенной куклой и реакциями сильно напоминал Рейнайоли. Такой же заторможенный и обреченный. Щуплый ребенок покорно делал то, что говорит ему Кейтелле, держался уродливым хвостом и отказывался от еды. Солдат он избегал, но чем-то чувствовал, что если уж кто и не станет его убивать, так вот этот непомерно взрослый человек, спокойный и тихий.

Кейтелле же время от времени пробовал говорить с Йеми, но тот молчал, словно проглотил язык.

На предложение в первую стоянку сходить набрать дров ребенок не отреагировал, впрочем, как и всегда. Зато отреагировал Химилла – он запрыгал рядом, заявляя, что должен непременно приглядеть за растяпой Кейтелле, который, конечно, как и в прошлый раз, приволочет нечто мокрое и неразжигаемое.

Его пришлось осадить. Химилла надулся и утопал к Рейнайоли.

Стоило Кейтелле шагнуть в сторону леса, как Йеми поплелся следом. Светлые брови то и дело краснели от надвигающихся слез, малыш спотыкался, но не задавал лишних вопросов и вообще не произносил ни звука. Прошло немало времени, прежде чем Йеми хоть как-то расслабился и начал помогать. Он подбирал веточки своими нелепыми перчатками, которые сшил на скорую руку Айномеринхен. Казалось, радовался своим находкам. Кейтелле старался не выдавать своего пристального внимания, и скоро на чудовищном личике отразилось непроницаемое сосредоточение. Йеми продолжал молчать.

– А может, ты и не умеешь разговаривать? – задумчиво произнес Кейтелле. – Конечно, для четырех лет это странно…

– Мне шесть, – прохрипел Йеми.

– А? – Кейтелле растерялся.

– Мне шесть лет, – покорно повторил малыш.

На шесть Йеми никак не тянул. Еще какое-то время они молчали. У Кейтелле было слишком много вопросов, и он безумно боялся спугнуть настрой ребенка.

– Тебе не холодно? – спросил он чуть позже.

– Всегда.

На Йеми висели какие-то невразумительные серые тряпки, подбитые мехом. Риза утеплила его, как могла, но большая часть одежды не держалась на тщедушном теле, другая продувалась всеми ветрами на свете.

– Сейчас мы вернемся, и я посажу тебя к костру. А потом мы чего-нибудь придумаем.

Кейтелле поманил его к лагерю, и малыш с прежней покорностью поволок веточный груз к кострам вдалеке. Хотелось узнать о родителях Йеми и жгучей ненависти, которой были пропитаны жители общины. Но Кеталиниро не стал наседать, и они просто отправились греться. В тот день учитель заметил, как Эмолия парализует в присутствии ребенка.

– Что он смог, такой маленький, сделать целой общине? – спросил Кейтелле у Айномеринхена.

– Ну… понимаешь…

– Нет! Не понимаю! Я не понимаю доводов, построенных на предрассудках!

– Его деревни больше нет, – Менхен кивнул на Эмолия. – Родных больше нет. Всего его мира. Какие еще доказательства тебе нужны?

На следующей стоянке походы за дровами вылились в целый разговор, Йеми плелся следом и рассудительно проговаривал:

– Я жил в детском доме. Когда мне исполнилось пять, меня отправили в Куардтер.

– Тебе не нравилось в общине?

– Нравилось. Мы с ребятами работали в поле. Ночевали, пока холодно не стало.

– А потом лето кончилось?

– А потом мне сказали, что мы будем ухаживать за коровами. Меня туда не пустили.

– Но все было нормально?

– Нет. Кто-то рассказал, что меня в общину сунули неттис. Что я не из детского дома, а из ада. Что они сшили меня из тел других детей и сунули. Мне сказали, что куклы неттис навлекают беду, как в сказке.

– Как в сказке «Человек с синими глазами»? – предположил Кейтелле.

– С красными!

– С красными?

– С красными! И после меня перестали пускать к ребятам. После того, как кто-то сказал. Стали писать письма в город, чтобы меня забрали назад.

– С чего же они взяли, что ты кукла?

– Я похож на мертвого.

Странный цвет волос, бледность, беспомощность сделали Йеми в глазах жителей общины воплощением зла, пришедшего из самых глубин ада. Крысы же увидели в Йеми забавную уродливую игрушку. Это и спасло его от ямы.

Ноксид со своей группой нагнал их через трое суток на очередной стоянке. Они подходили к горячей точке, и солдаты заметно нервничали, но история с лесной землянкой распалила в них нечто глубинное. Назревала жестокость. Рейнайоли старался держаться один, он внимательно слушал приказы, исполнял их беспрекословно и даже не смотрел в сторону Тегры. Он больше не разговаривал с Кейтелле, да и с прочими не говорил, только перебрасывался иногда с Химиллой ничего не значащими фразами. Тот старался поддержать товарища, которого, как ребенок сам выразился, “так жестоко обманула судьба столько раз подряд!”. Но ему скоро надоедала молчаливая апатия, и он мчал к Кейтелле.

– Надо было отправить Рейнайоли с беженцами, – сказал Айномеринхен.

Он грыз ивовую ветку, сидя на неразвернутом ворохе палатки. Ноксид расположился рядом на кочке, задумчивые темные глаза изучали горизонт.

– Не знаю, – протянул он. – Не знаю, Ано. Может, и стоило поступить так.

Менхен даже веточку выронил. Он ответил не сразу – несколько секунд ушло на возвращение древесины в рот.

– Этот день нужно пометить в календаре. Всеми цветами радуги! Занесу его в дневник, как особенный. Неужели ты можешь чего-то не знать?

– Это не смешно, Ано, – Ноксид склонил голову набок. – Он бы не согласился. Ренайо бы не согласился.

– Не сиди на земле, – сказал Менхен. – Придатки отморозишь. Или что – ты ко всему еще и бессмертный?

Ноксид вдруг нахмурился, темный взгляд метнулся к Айномеринхену. Таким врач его никогда не видел, потому замер с дурным предчувствием. Ноксид встал, отряхнулся и удалился к кострам, где оказался в объятиях Химиллы и цепких лапах Кейтелле. Судя по выкрикам, те устроили ему целый допрос.

– У ваших людей на острове, Ноксид… у ваших бывали такие волосы? – спросил Кейтелле чуть позже.

Химилла легким толчком был отослан за сухпайком на полевую кухню и, ворча, удалился. Солдаты уже вызнали у Ноксида все, что желали, потому нальсхи и Кеталиниро остались наедине.

– Ты же Йеми имеешь в виду? – спросил Ноксид настороженно, но все так же улыбаясь.

– Да, Йеми.

– Бывали, но только в последние годы и очень редко. С тех самых пор, как на острова прибыла Сельманта.

– А…

– Да-а, Керо. Его странная внешность – продукт оккупации.

– То есть…

– Ты правильно понял. И не будем больше об этом.

Кейтелле не дождался Химиллу с провизией – отошел от костра пройтись, чтобы подумать. Мысли шли в голову легко и свободно, но в большинстве своем неприятные. За ним сразу увязался Йеми и призраком шел следом.

– Где твои родители? – спросил Кейтелле.

– Я не знаю, – совершенно искренне ответил тот, продолжая по старой привычке прятать лицо.

Видимо, он никогда их не видел. Но неполное имя выдавало слишком многое, и даже просто посмотрев на него, уже можно было догадаться о еще большем. А уже из догадок сделать выводы. Кеталиниро не знал, как вести себя и как смотреть в глаза Йеми, поэтому много думал.

Так много, что Химилла начинал злиться.

========== Интерлюдия 7. Лист второй ==========

«Я – единственный его родственник, так уж вышло. Хотя и это громко сказано – всего лишь приемный ребенок. Но, как бы там ни было, кому еще исповедоваться за родителей?

Он хотел рассказать вам лично, насколько это возможно… (затерто) …не успел.

К сожалению, в моем арсенале лишь смутные намеки, которыми он делился в минуты болезненной откровенности. Не больше… да и то, боюсь, утеряно за месяц беспробудного траура. Он умер ранним летом от удара, и меня чуть не постигла та же участь следом. Дальнейшие объяснения будут путаными, а может, и бесполезными, но если то, что рассказывал отец, не является фантазией, и вы были тому свидетелем, то должны припомнить.

(затерто) …надо отметить, что причина его смерти напрямую связана с событиями Второй Волны Нашествия крыс, участником которой он стал добровольно. Я могу доказать это. Только попросите. Мне кажется это важным.

Как я понял, вы замяли какую-то подлость с его стороны, не предав огласке… (затерто)

…часто упоминал, что это, должно быть, стоило вам огромных душевных усилий, и не знал, чем вы руководствовались. Однако то, что его не отдали под трибунал, сыграло необычайно важную роль не только в его – и моей, раз уж на то пошло – жизни. Вот об этом я и хочу рассказать. И кто знает, может быть, и вам станет легче…»

Экран резко гаснет. Гаснет свет. Мир падает в темноту. В здании ведутся электроремонтные работы – быт вгрызается в тонкую материю незнакомых воспоминаний, накрывает плотным одеялом, глушит. И только слова из письма, произносимые незнакомым голосом, беспорядочно всплывают в голове.

========== Глава 7. ТЕГРА. За четыре месяца до: ==========

С наступлением зимы работы в Министерстве прибавилось, так что визиты к Архарону временно сошли на нет.

Кеталиниро убеждал себя, будто рад этому. Не было соблазна торчать в Аутерсе всякую свободную минуту. Показываться в исследовательской тюрьме после памятной беседы с диковатым врачом не хотелось, и Кейтелле искренне надеялся, что о его существовании давно забыли.

Пару раз в разговорах Айномеринхен касался этой стороны Аутерса. Так Кейтелле узнал, что никакого Ниорионина в составе Аутерса раньше не наблюдалось. Видимо, новенький. Потом Айномеринхен дал понять, что не рассказывал Архарону ни о Химилле, ни о Йеми.

– Почему?

– Да все как-то больше про Гипери болтали. Там, знаешь, такие отморозки водились – воспоминаний до конца дней хватит. И посмеяться, и порыдать.

Кеталиниро понимающе кивнул – он часто забывал, что его война закончилась Ризой. Айномеринхен же, пока Кейтелле лежал в госпитале, служил со штрафниками в Гипери. И служил так самоотверженно, что после войны его пристроили в Министерстве. Большего Кейтелле не знал – несмотря на тесную дружбу, они одинаково старательно избегали некоторых тем.

После близкого знакомства с крысиной половиной Локри война для Кеталиниро закончилась. От верной гибели на трибунале его спасло отсутствие руки, от смерти на фронте уже и увечье не помогло бы.

Тогда, пять лет назад, упорно распространялись слухи, будто бы мобилизуют всех зрячих и ходячих. Кейтелле знал, что калекам в окопах делать нечего, и уже мысленно простился с жизнью. Но тут появился Коршун – полководец из самых низов – и переломил ход войны. Да так резко, словно вся война с Локри – короткометражная постановка, режиссированная для его выхода. И вышел он эффектно.

Крыс вернули в Локри. Мобилизованных с границы калек – домой. А Коршун героически погиб в последнем сражении, и о нем до сих пор слагают песни. Лиенделль, кажется, знает их все наизусть.

На Лиенделле Кеталиниро неизменно мрачнел. Последний обещал сказать, если в областную клинику завезут некоего гражданина Катри с поэтичным именем Аллидеррио. И теперь всякий раз, когда Лиенделль попадался в коридоре блока, Кейтелле боялся услышать долгожданную весть. Порадовать Рамфоринха все еще нечем, а символом грядущих санкций сделался сосед, незадачливый и очень грустный в последнее время. Новостей из Катри, если верить тому же Лиенделлю и его газетам, не было, что уже откровенно пугало.

Поиски Кириа замерли на целый месяц, но Кейтелле давно понял – он готов сбежать в Аутерс при любом удобном случае. Не за сведениями о пропавшей крысе, нет. Просто в гости, выпить чаю из мерзкого гриба, пожаловаться на министерские требования к оформлению документов. Пожаловаться-то всегда найдется на что.

В один прекрасный день Айномеринхен объявил, что сегодня они уйдут в точности согласно должностной инструкции – в конце рабочего дня и ни минутой позже. Кеталиниро был обречен на вполне определенный вечерний досуг.

Архарон улыбался совершенно по-идиотски, как человек, которого застигло врасплох радостное известие. Он с растерянным видом замер в углу.

Тирау отсутствовал. Отсутствовала и еще одна лампочка. Точнее, она оставалась на месте, но была как-то подозрительно вдавлена и, конечно же, не горела.

– Я думал, вы больше не придете, – сиял Архарон. Кейтелле хотел спросить, почему тот так решил, но подумал, что это глупо – особенно если вспомнить, как они расстались. Когда это произошло? Вчера или годы назад?

– Тирау очень злился, – Архарон усадил гостя на законное место, добыл горячую воду и налил “гриба”. – Ругал Ниорионина последними словами за то, что тот вас отвадил.

Кейтелле несколько удивился. А Тирау-то какое дело?

– Он хотел вас видеть. Не говорит, зачем. Может, хочет попросить что-нибудь из-за периметра.

“Или ему есть что сказать”.

– Тирау иногда так делает. То сигареты, то ручки…

– А если найдут при обыске?

– О таких мелочах достаточно предупредить охрану. Но вообще некоторым заключенным разрешено иметь личные вещи, – Архарон обвел рукой бардак на кровати соседа. – В нашем коридоре есть те, кто даже свидетельства о рождении хранит.

– Зачем?

– Иногда это последнее доказательство, что мы – люди. Что у нас тоже были имена вместо кличек.

– Ты помнишь свое имя?

– О, нет. Я здесь слишком давно.

Как бы ни хотелось Кейтелле продолжить тему, Архарон уходил от нее с мастерством опытного специалиста. Он путано рассказывал о Ниорионине, о том, что в штат его включили не больше года назад, что вначале он отличался особой гуманностью, но потом быстро вошел во вкус и нынче всех шпыняет, невзирая на статусы и звания.

– По образованию он фельдшер. Часто наглеет, одевается не по уставу, технику безопасности игнорирует и ходит к заключенным в любое время суток.

– Зачем ходит?

Кейтелле с трудом сдерживался, чтобы не побежать искать Тирау. В задумчивости он не заметил, как опустошил стакан. Понял, что вообще пьет эту дрянь, только когда увесистый кусок гриба мокрой массой ударил по носу. Архарон рассмеялся.

– В гости ходит, – прикрывая рот рукой, сказал он.

– И его еще… не попросили?

По лицу противно стекали капли. Кеталиниро полез в сумку за платком.

– Не знаю, почему, но руководитель проекта не обращает внимания на выходки своего протеже.

– Всем бы так.

Кейтелле, как и хотел, пожаловался на Министерство, Архарон – на то, что ничего не меняется. Его личный эксперимент результатов не дает, а Ниорионин смеется над самой затеей партеногенеза. Начальник проекта – тоже, но уже сквозь слезы, ведь от результата зависит его судьба.