Текст книги "Покуда мы будем жить. Сейчас и в вечности (СИ)"

Автор книги: Касаи Кагемуша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

В дождь это всегда ощущалось сильнее.

Ураган Катрина, бушующий в Соединенных Штатах, приносил новые и новые жертвы старухе-смерти, а над Лондоном сгустились черные тучи, грозящие в любой момент разразиться дождем, самым сильным за все лето. Гермиона подолгу замирала, глядя в окно, а потом, вздрагивая, возвращалась к работе, низко наклоняя голову, стараясь не отвлекаться. Она уходила с работы позже, чем другие сотрудники, и, выходя на широкую мощеную камнем площадь, запрокидывала голову, глядя на тучи.

Тяжелая капля упала ей на щеку, и девушка прикрыла глаза, раскидывая руки в стороны. Прохожие бежали, стремясь укрыться от ливня, а Гермиона стояла, наслаждаясь тем, как барабанил дождь по ее лицу, открытому для него.

– У воды есть память, ты знала?

– Что ты имеешь в виду, Фред?

– Вода помнит все, что ей когда-то довелось пережить, даже какие-то мелочи. Мы с Джорджем поэтому и устроили то болото, чтобы замок точно запомнил нас, впитав капли нашего творения, – он вытянул ноги, откидываясь на спину и подкладывая под голову руки. – Герм?

– Что? – высокая зеленая трава щекотала руки и шею.

– Сейчас начнется дождь. Пусть наш первый поцелуй будет под ним, ладно? Чтобы он всегда отпечатался в вечности, чтобы через много сотен лет, когда мы умрем, моря могли рассказать о том, что мы были.

Гермиона медленно открыла глаза, пытаясь понять, слышала ли она где-то этот разговор или он ей привиделся. Летний дождь, освежающий бесконечные пестрые луга – разве был он похож на суровый ливень, который шел над столицей Великобритании, барабаня по черепичным крышам и каменным мостовым?

– Чтобы моря могли рассказать, что мы были… – тихо повторила она, наклоняя голову, и почему-то совсем не испугалась, когда услышала за плечом незнакомый голос, который, впрочем, казалось, она знала всю жизнь.

– Разговаривать с морем – это как смотреть на тени на мокрой мостовой. Никогда не знаешь, что оно скажет, – парень, стоявший позади нее, был огненно-рыжим, таким ярким на фоне серого города, блестевшего от воды.

– Разве нужно знать, что говорит море? Разговор гораздо важнее, чем его суть, как люди важнее той информации, которую от них можно получить, – Гермиона наклонила голову вбок, с улыбкой вглядываясь в лицо напротив. Кажется, она знала этого человека сотню лет, вот только имя позабыла. – А ведь я тебя ждала.

– Вот как? – он улыбнулся, весело и легко, совершенно не удивляясь.

– Да, – серьезно кивнула она, подтверждая. – Я каждый раз во время дождя смотрела в небо, ждала, когда ты вернешься.

– Точно, я ведь улетел от тебя тогда. Тоже шел дождь?

– Да. Глупо что-то забывать, чтобы потом пытаться вспомнить, верно?

– Верно. Знаешь, а ведь ты снилась мне, снилось наше прощание, – дождь молотил, лил, словно на небе открыли кран, и фланелевая рубашка липла к телу юноши.

– Ты тоже снился мне, – улыбнулась она, откидывая волосы со лба. – Твой брат говорил, что у воды есть память. Как думаешь, поэтому мы сегодня встретились?

– Как знать… Не думаю, что кто-то из моих четверых братьев мог сказать что-то настолько поэтическое, – он пожал плечами, откидывая слишком длинные пряди волос назад. Девушка широко открыла глаза, не в силах объяснить самой себе, откуда она заранее знала, что у него только одно ухо. – Как тебя зовут?

– Гермиона Грейнджер. Знаешь, мне кажется, что я знакома с тобой всю жизнь, но я не могу вспомнить, как тебя зовут, не помню, кто ты и откуда знаю тебя…

– Я Джордж, – он улыбнулся, переминаясь с ноги на ногу. – Раз уж мы с тобой – знакомые незнакомцы, может, мы выпьем по чашке кофе в кафе на углу?

Где-то далеко, над Собором Святого Павла, сквозь тучи пробились хрупкие лучи солнца, заставляя капли в воздухе искриться всеми цветами радуги, словно кто-то взмахнул волшебной палочкой. Дождь, быстрый, как и любой августовский ливень, заканчивался.

Комментарий к Кто-то, кто следит за тенями на мокрой мостовой Только не спрашивайте, что я имела в виду, я и сама толком не знаю)

Просто настроение какое-то дождливое, непонятное. Грустная меланхолия, что ли...

Вуди Аллен и побочные эффекты, так сказать.

====== После Армагеддона ======

Когда Фред и Джордж, озаренные очередной идеей, как можно открыть яйцо, ворвались в комнату Гарри, они ожидали, что ее обитатели уже будут спешить на завтрак или на занятия, в крайнем случае, что они будут просыпаться, но никак не ожидали увидеть то побоище, которое открылось их глазам. На полу лежали какие-то пустые упаковки, банки, бутылки, что-то ядовито-розовое, напоминающее женский лифчик, на шторе висела повешенная, словно мертвец, подушка, на которой размашисто красовалось: «ТВАРЬ, КОТОРАЯ БЫЛА МОЕЙ КРЫСОЙ». Близнецы переглянулись, закрывая рты, раскрытые от удивления, и синхронно перевели взгляд на кровати, надеясь найти четверокурсников, которые смогли разнести комнату до такого состояния. Первым обнаружился Симус: он лежал прямо на полу, раскинув руки и ноги, на его голове красовалось сразу четыре галстука, завязанных так, что они торчали над его ушами.

– Один на крайней слева кровати, двое на следующей, один вон там на полу и еще этот, – Фред пнул носком ботинка Финнигана в бок, подсчитывая безжизненные тела подростков.

– Поттер, Долгопупс, Томас, вот этот вот и малыш Ронни, – продолжил за него брат, подводя учет. – Вроде, все сходится.

– Эй, я просил… ик… не называть меня мал… мал… малышом Ронни! – раздался голос откуда-то справа, и из прохода между кроватями появилась рыжая голова Уизли, которая, впрочем, почти сразу же снова пропала. Послышался грохот: кажется, возвращение Рона на пол было не самым мягким.

– Не сходится, – хором заявили близнецы, снова переглядываясь.

Они оглядели место катастрофы, синхронно складывая руки на груди. Надо было признать, что даже им с Ли никогда не удавалось так качественно разгромить место пьянки, тем более, не разбудив соседей. Вероятно, Гарри и Рон попросили Грейнджер наложить на комнату Оглохни.

– Без двадцати девять, – сообщил Джордж брату.

– Один лишний, – отозвался тот, засучивая рукава мантии и перешагивая через Симуса, направляясь к кроватям по левую руку.

– У меня тут Дин и братишка, а у тебя?

– Так, секунду, погоди. Вот это, похоже, Поттер, а в обнимку спят… Фордж, ты только посмотри, это же Невилл и девушка! Я имею в виду, реально, девушка, живая и настоящая.

– Врешь! – воскликнул Джордж, перегибаясь через Дина и пытаясь разглядеть гриффиндорку, которая, впрочем, засунула голову по плечи под одеяло, явно прячась от солнечного света. – Убери ты эту простыню, Дред.

С минуту близнец и неизвестная молча боролись, вцепившись в ткань, но затем парень все-таки смог сдернуть одеяло. Девчонка по инерции двинулась за ним, и Невилл, лежавший на самом краю кровати, рухнул на пол, сталкиваемый ею. На свет появилась всклокоченная голова Гермионы Грейнджер.

–… – выразительно промолчал Фред, хлопая глазами. Джордж вторил ему не менее выразительными нецензурными словами.

Долгопупс сел на полу, покачиваясь. Он с трудом сфокусировал взгляд на так и застывшем с одеялом в руках Фреде, икнул, попробовал встать, но тут же рухнул назад.

– Пацаны, – он обвел мутным взглядом ноги Фреда и разбросанные по полу пустые бутылки. – У меня нет похмелья! – он торжественно поднял руку, которая, впрочем, ходила ходуном из стороны в сторону. – Я еще пьян, – рука бессильно упала на пол, а Невилл самозабвенно всхрапнул, роняя голову на грудь.

Близнецы переглянулись, с трудом сдерживая все свое изумление, выраженное в формах и конструкциях, которые при даме, пусть еще и не пришедшей в себя, произносить было нельзя. Фред изогнул бровь, Джордж поджал губы, они обменялись кивками, и резким движением распахнули шторы на окнах, впуская потоки утреннего света внутрь. Комната наполнилась стонами, и, пожалуй, мандрагора бы позавидовала той боли, которая была слышна в этом хоре. Один только Невилл сладко потянулся, переворачиваясь на другой бок, потому что, он был абсолютно прав, он все еще был пьян.

– Я могу вернуться назад, в чулан под лестницей? – прохрипел Гарри, пытаясь прикрыть голову подушкой. – Там темно, тихо и хорошо…

– Ну уж нет, – хохотнул Джордж, упирая руки в бока. – Не сегодня, ты, малолетний прожигатель жизни! Давай, вставай!

– Я выбираю Темного Лорда, только уберите этих двоих, – несчастным голосом объявил Рон, который все еще был скрыт между кроватями. В ответ на это Фред двумя шагами пересек полосу препятствий, в которую превратился пол комнаты, за шиворот поднимая братца и рывком ставя его на ноги.

– Отлично, доброволец, с тебя-то мы и начнем, – тон шестикурсника не предвещал ничего хорошего. – Четко и по пунктам: когда, что и в каких количествах вы, придурки хреновы, влили в Грейнджер? – он хорошенько встряхнул младшего брата, с трудом сдерживаясь, чтобы не применить к нему магию.

– Дред, – предостерегающе одернул его близнец. – Не стоит, тем более, вряд ли он что-то помнит, просто глянь на него.

– Мы все помним, вообще-то, – заплетающимся языком заявил Дин, который так и спал всю ночь, прислонившись спиной к спинке кровати. – Правда, Гарри? – вероятно, он хотел обнять за плечи Поттера, но вместо него рядом оказалась только ножка кровати, впрочем, парнишка даже и не заметил, что это не его друг. Во всяком случае, вида он не подал.

– Ну вы даете, народ, – восхищенно цокнул языком Джордж, покачивая головой. – Чувак, до занятий пятнадцать минут, что будем делать? – Фред поднял брови, оглядывая четверокурсников, выбирая кого-нибудь поживее.

– Эй, – он снова пнул Симуса в бок, – что у вас сейчас будет за урок?

– А какой сейчас год? – растерянно спросил парень, приподнимаясь на локтях и тщетно пытаясь понять, где он и что происходит вокруг.

– Четверг, – нетерпеливо отозвался Фред. – Ну?!

– По выбору, у нас парнями проприца… проница… отрица… магия, короче, – он бухнулся обратно, прячась от солнечного света в тени Уизли.

– Стало быть, у Грейнджер будут сейчас Древние Руны, – протянул Джордж, оценивая обстановку. – Братишка, у тебя есть около двенадцати минут чтобы привести ее в человеческий вид, перебить запах алкоголя и доставить в класс. Джордан как настоящий джентльмен уступит вам ванную.

– Принято, – кивнул Фред. – Идем, несчастная, последняя парта ждет нас, – он бесцеремонно взвалил сопротивляющуюся, но в целом все еще бессознательную девушку на плечо, перешагивая через ноги Симуса и розовый лифчик, который так и продолжал лежать на полу. Уизли искренне надеялся, что этот элемент гардероба не принадлежал Гермионе, это было бы попросту ужасно, хотя бы с точки зрения вкуса. Впрочем… Уж лучше ей, чем Рону или Гарри, это было бы еще хуже.

– Эй, куда ты понес ее? – попытался возникнуть Дин, но скривился, потому что резкое движение отдалось головной болью. – Она вообще-то наш братан! Мы вчера праздновали открытие яйца и… ик… мы теперь бро!

– Отлично, Фордж, теперь мы в курсе, по какому случаю была пьянка, – невозмутимо отозвался Фред, стараясь идти как можно более плавно, чтобы голова у Гермионы, которая наверняка страдала похмельем, раскалывалась поменьше. – Осталось прояснить, где они достали столько выпивки, – он хохотнул, через плечо глядя туда, где висела голова Грейнджер, скрытая волосами. – Тоже мне, братан!

Он вышел за дверь, за которой Джордж тем временем начинал военные действия. Он услышал, как раздвинулись еще одни шторы, а затем преувеличенно бодрый голос своего близнеца:

– Ну же, народ, поднимайтесь! Аргументи! – послышались нецензурные недовольства. – Давай, малышня, встаем, пить сами научились, теперь старшие будут вас учить устранять последствия! Задача минимум – добраться до прорицаний до их окончания, задача максимум – избавиться от похмелья! Невилл, прости, тебя это не касается, в твоем случае задача только одна, протрезвей. Ну, что замерли, давайте, шевелитесь! Поттер, очки переверни, они другой стороной надеваются!

Гарри ответил что-то невразумительное, но очень эмоциональное. Кажется, процесс пошел.

====== Незнакомцы ======

Она узнала, что он очнулся, из дневной хроники.

Пришел в себя. Состояние стабильное.

Дальше строчки расплывались, и Кингсли, сидевший рядом в зале заседаний, вынужден был быстро сжать руку на ее плече, возвращая в реальность. Хотя общие собрания были простой формальностью, а потому все присутствующие могли заниматься тем, чем хотели, не слушая доклады начальников отделов, слезы все-таки были бы лишними. Гермиона закусила губу, натягивая на лицо маску равнодушия, в лучших традициях Слизеринца, и оглядела помещение. Все было как обычно.

Ни Перси, ни Рона, ни Гарри, ни мистера Уизли не было в их кабинетах, когда после собрания она побежала их искать. Нетрудно было догадаться, что все они были в Мунго. Почти год комы, странного, непонятного ощущения, смеси надежды и страха, ожидания изменений и одновременно ледяного ужаса ухудшений – год комы Фреда Уизли закончился.

Сначала, когда парня только доставили в больницу, в первые недели в приемном покое всегда толпилось все огромное рыжее семейство, беспокойное и подавленное. Со временем Чарли уехал, его ждали десятки осиротевших в войну детенышей драконов, которым он был должен заменить и отца, и мать. Затем были Гарри и Джинни. Сотни домов магглов были разрушены, десятки детей остались сиротами, и кто-то должен был повести волшебников, только-только похоронивших прах своих товарищей, на помощь тем, кто оказался совершенно беспомощным перед магией. Постепенно приемный покой пустел, и Уизли осторожно старались жить. Каждый из них все равно проводил часы у постели больного, разговаривая с бледным и бесчувственным телом, плача и улыбаясь сквозь слезы, рассказывая что-то веселое, делясь новостями и сжимая руку чуть сильнее, чем нужно, но они все равно уходили. Сгорбившись, сдерживая слезы. Оставался только Джордж. Кажется, даже в долгие месяцы комы он вел разговор с братом, рассказывая ему шутки и отчего-то иногда смеясь в тишине палаты, словно Фред мог ответить. Несчастный, одинокий, но неизменно стойкий – Джордж был с ним всегда, не отходя ни на миг. Дважды Фреда хотели отключить от аппарата, дважды приходило постановление, и дважды ни с чем уходили люди, желавшие выполнить процедуру, потому что близнец не пускал никого к постели брата, защищая его даже на пороге смерти. А потом все прекратилось. Просто однажды Гарри принес какую-то бумагу, подписанную размашистой подписью, и Уизли оставили в покое, махнули рукой на упрямое семейство.

Это была заслуга Малфоя, кажется, одно из условий его сделки, которую он заключил во время следствия – оставить Фреда Уизли. Миссис Уизли плакала, прижимая к груди спасительное постановление, Рон тоже с трудом сдерживал слезы, и никто даже не хотел думать, благодаря чему произошло это чудо. Впрочем, не Гермиона. Она, присутствовавшая на суде над Драко, обменялась с ним долгим взглядом и в конце концов медленно кивнула, и он ответил на её кивок точно таким же. Он правильно понял ее. А она – его. Это была жизнь, которую подарил ему Поттер, когда спас в Выручай-комнате в тот день, долг, который Малфой вернул. Время платить по счетам.

Грейнджер платила. Как умела: до поздней ночи разбираясь с документами в Министерстве, которые после диктатуры Пожирателей были в полном беспорядке, тратя все выходные, помогая восстанавливать школу, обнимая и утешая друзей, которые сейчас как никогда нуждались в ком-то рядом. Она выжимала себя до конца, до последней капли, стараясь сделать все, что было в ее силах. Поэтому, наверное, поздним июльским вечером она и трансгрессировала к Мунго. В палате Фреда горел свет. Она поднялась по черной лестнице, грязной и дурно пахнущей, прошла через темный коридор для персонала, и оказалась у заветной палаты, затерянной в самом дальнем углу больницы. Дверь скрипнула, когда она отворила ее. Джордж спал, положив голову на собственные колени, рукой сжимая руку брата, спал крепко и беспокойно. Гермиона с трудом сдержала слезы, глядя на него, и трансфигурировала кровать прямо из стула, стоявшего у стены, гася верхний свет. Джордж вздрогнул, когда она отняла его руку от руки брата, но не проснулся.

В ту ночь и в бессчетное количество ночей потом Гермиона, невидимая никем, сидела у кровати Фреда, охраняя его покой, оберегая его и его близнеца от ночных кошмаров, но, стоило рассвету заняться над Лондоном, уходила прочь, до самого утра бродя по улочкам и переулкам, тихим в ранний час.

Погруженная в работу, она сама не заметила, как пришла весна, а вместе с цветением первых деревьев в саду напротив Мунго очнулся и Фред. Просто однажды утром открыл глаза, хрипло окликнул брата, спавшего у стены на кровати, и спросил, как его дела. Просто однажды утром Смерть отступила, признавая, что этого юношу на земле слишком сильно держат, чтобы отпустить. Возможно, Смерть тоже любила магические салюты, какие умели запускать только близнецы Уизли.

Гермиона знала, что нет смысла винить кого-то в том, что ей не сообщили, что он очнулся и вышел из комы. В конце концов, она первая закрылась от друзей, утопая в работе и обязанностях, первая отдалилась, первая перестала приходить на семейные вечера. В конце концов, никто не знал, что она почти каждую вторую ночь ходила в больницу, раз за разом перекладывая Джорджа на раскладушку у стены и целуя Фреда на прощание в лоб. Никто даже не мог предположить, что часы мысленных разговоров с человеком, бывшем на пороге жизни, заставили ее привязаться к нему. Ни к чему было кому-то знать об этом, правда? Это было неважно.

Ночью она так и не решилась войти в здание больницы, почти три часа простояв под окнами, в которых горел свет. Теперь, когда он пришел в себя, она была здесь не нужна.

Они были всего лишь незнакомцами.

Он узнал, что она в больнице, из утренней газеты.

Доставлена на скорой. Осложнения на последних неделях.

Листы выпали из его ослабевших пальцев, и Джордж чудом успел подхватить магией чашку кофе, которую Фред перевернул локтем. Он обеспокоенно взглянул на брата, и тому пришлось выдавить улыбку, успокаивая близнеца.

Гермиона Уизли, героиня Второй Магической Войны, была в больнице на последних сроках беременности. Интересно, знали ли это Джинни, Рон, мама? Фред трансгрессировал прямо в Нору, чуть было не наступив на кота Перси, но дома никого не было, ровно как никого не было и на Гриммо, и в доме Рона, где последние полгода с лишним он жил один.

Женитьба младшего брата случилась в марте, через неполных два года после победы, и, пока Гермиона повторяла вслед за чиновником слова клятвы, Фред сидел в третьем ряду, между отцом и Джорджем, не слушая, что она говорила. В его голове почему-то всплывал ее голос, уговаривающий очнуться, бороться и сражаться, вернуться к семье и к ней, открыть глаза, когда его лица коснется луч солнца. Он так и сделал, все еще чувствуя, как чужие пальцы гладят его по волосам, ощущая аккуратный поцелуй в лоб. Был ли это просто бред? Гарри сказал, что Грейнджер ни разу с лета не посетила его, целиком погрузившись в работу, вот только Фордж признался, что не помнит, как укладывался в кровать и не знает, откуда она раз за разом бралась.

Бывшая староста Гриффиндора старалась быть идеальной женой. По крайней мере, упрекнуть ее было не в чем, и Рон просто лоснился от счастья, каждый вечер стараясь побыстрее улизнуть с работы домой, о чем со смехом рассказывал Поттер, заглядывая на огонек к близнецам в их малюсенькую квартирку над магазином. Гермиона, кажется, совсем не спала, по крайней мере, так казалось Уизли, потому что под ее глазами залегли синяки, и, несмотря на то, что теперь вечера она проводила с мужем, она работала столько же, вероятнее всего, дописывая документы по ночам.

Они разошлись тихо и как-то даже незаметно, в конце ноября. Просто однажды Поттер прибыл через камин не один, а со своим лучшим другом, а тот на подкол со стороны Джорджа просто ответил, что они больше не вместе. Это не было жалобой, не было вздохом облегчения или стоном боли, это была простая констатация факта, как то, что в январе много снега, и больше никто ничего не смог вытянуть из Рона, непривычно взрослого и сознательного. Не говорила ничего и Гермиона, улыбающаяся и вежливо, но твердо отвечающая, что это только их личное дело, ничье больше. Она легко болтала со своим пока что мужем, весело толкала его в бок, когда он снова ел, как свинья, шутила вместе с ним над Гарри и Джинни и никак не высказывала того, что что-то поменялось.

А затем отдалилась. Как заметил Билл, снова, просто первый раз он не застал, был в коме, но такое уже было однажды. Она жила теперь в квартирке где-то на северо-востоке магической части города, получила повышение в Министерстве, готовилась к защите научной степени по теории трансфигурации чего-то во что-то, спонсировала летнюю школу в стиле магглов для детей волшебников, чтобы они умели жить в обоих мирах. Поначалу она бывала в Норе на еженедельных посиделках по воскресеньям, выбиралась с друзьями на пикники и мероприятия, но затем стала все реже выходить куда-то, а через месяц выпросила длительную командировку в Новую Зеландию, где помогала со строительством школы чародейства и волшебства. Она уехала сразу после Рождества, которое она встретила с родителями. Он пытался связаться с ней, но все его письма возвращались без ответа, и однажды он вздохнул, выбрасывая письмо, написанное для нее, в мусорное ведро. Фред не знал, когда она вернулась на родину.

Он перенесся к больнице и почти три часа простоял на улице, почти пустынной в этот знойный полдень. В окнах второго этажа, где лежала она, ходила туда-сюда долговязая фигура Рона. Он не был нужен здесь, если у нее уже были друзья. Чета Поттеров и бывший муж Гермионы ушли в два.

Они были всего лишь незнакомцами.

Так уж заведено, что люди часто встречаются на улице, в барах, в торговых центрах. Не замечая друг друга, они просто проходят мимо, идут дальше, спешат по своим делам: садятся в привычный автобус, выходят на знакомой остановке, следуют по своему ежедневному маршруту. Часто так случается, что, столкнувшись с кем-то, люди невольно окунаются в небольшой кусочек его жизни, будь то через обрывки диалога или через письмо, вскрытое неизвестным. Случается, что люди узнают имя незнакомца, его возраст и место работы. Имя лучшего друга, любимое блюдо, привычную рутину, которой занимается человек.

И все равно он остается незнакомцем. Просто лицом среди сотен других лиц, о которых известно что-то незначительное, неважное.

А иногда, чаще, чем можно подумать и представить, незнакомцами оказываются те, с кем люди живут бок о бок, те, кого знают всю жизнь, просто не удосуживаются узнать получше. Знают, как дела, какие планы на субботу, как прошло последнее свидание, но не более того. Не более того, что знают из чужого телефонного разговора о случайном соседе в поезде.

Почти все мы незнакомцы. Фред и Гермиона всегда были чужими.

Ей потребовалось сто четырнадцать ночей у его кровати, чтобы перестать считать его таким, пусть она ничего и не знала о нем.

Ему потребовалось сделать триста двадцать один шаг, чтобы достичь двери ее палаты.

Они просто смотрели друг на друга, изучая лица, выражения и эмоции, которые скользили в глубине глаз. И это гораздо больше, чем простой разговор в транспорте, это было важнее всего, что когда-либо было с ним или с ней, поверьте.

Он подошел ближе, осторожно поглаживая ее волосы, а затем склонился, невесомо целуя в лоб. Как и она его когда-то. Но ей не нужно было объяснять, она все поняла и без слов. Слова – пустой звук.

– Привет, Грейнджер.

– Здравствуй, Уизли…

Иногда, хотя и очень редко, незнакомцы переступают черту, разделяющую их.

Комментарий к Незнакомцы Если честно, тут меня куда-то занесло и я ушла в философию. И в страшный ООС. I am sorry :/

На мой взгляд эта глава очень сильно выбивается из сборника, но, несмотря на это, мне все равно хочется опубликовать ее, хотя бы потому, что сейчас из-за лютого отсутствия времени я ничего нового не успеваю писать, только добивать старые наработки...

====== Безмолвный зритель ======

Их маленький, наивный, по-детски искренний школьный роман хранили стены и ниши. Портреты слышали сбивчивые признания в любви, призраки помнили робкие объятия. Замок, безмолвный, но от этого не менее живой, чем его обитатели, таил их ночные разговоры. Совы, разносящие почту, знали, сколько раз приходилось им летать от одного окна башни к другому.

Они были тогда еще совсем детьми, маленькими, нескладными, брошенными прямо в разверзнутую пасть войны и борьбы, такие маленькие и такие сильные. Они были простыми подростками, которые больше страшились безобидного в сущности завхоза, чем самого ужасного мага двадцатого века, дух которого, неупокоенный, витал по трубам в стенах. Которые верили и любили, которые боялись школьных сплетен и презирали предательство. Так по-детски, нескладно, глупо.

Незрячие глаза статуй видели их первое признание. Неловкое, неудачное, но настоящее.

– Знаешь, Грейнджер, – беспечно заявил Фред, шагая рядом с ней по темнеющему коридору древнего замка, – кажется, ты мне нравишься.

– Брось, – тихо ответила она, отворачиваясь. Последние отблески солнца освещали ее буйные кудри, рассыпавшиеся по плечам. – Ты снова несерьезен.

– Да, – согласился он, ероша рукой волосы. – Несерьезен. Но я говорю правду, поверь. Ты мне нравишься, Грейнджер.

– Не шути так, – она ускорила шаг, скрываясь за поворотом. Сумрак закутал в свои объятия каменные стены и арки, укрыл одеялом оконные проемы, оставляя юношу в коридоре в одиночестве. Статуя рыцаря, имя которого давно кануло в лету, промолчала, когда в стену рядом с ее плечом ударился кулак, а тишину темноты разрезали тихие проклятия, пропитанные горечью.

Сколько таких юных волшебников следило друг за другом из-под опущенных ресниц, украдкой наслаждаясь мгновениями рядом? Сколько по-детски больших сердец тянулось друг другу? Сколько слез и улыбок видели незрячие глаза? Сотни. Тысячи. За те века, которые стоят эти стены, за те бесконечные годы они видели слишком многих, видели дружбу и любовь, ненависть и предательство, видели, как люди переплетали свои судьбы, сами не зная этого, как магия связывала их крепче, чем любые клятвы.

Глухие уши горгулий на крыше слышали их сбивчивое дыхание после первого поцелуя. Осторожного и нежного.

– Вот, видишь, а ты боялась! Летать – это совсем не страшно, – он соскочил с метлы, самодовольно улыбаясь.

– Ты прав, – улыбнулась и она, вопреки ожиданиям, не ругая его за самоуверенность, как это делала обычно. – Не страшнее, чем ехать на велосипеде.

Они стояли очень близко, все еще оба держась за древко метлы, и вечернее солнце, с трудом пробиваясь через облака, освещало силуэты химер, сторожащих водостоки на крышах. Юноша и девушка одновременно замолчали, глядя друг на друга, а затем подались вперед, прикрывая глаза. Солнце ослепило дракона, венчающего крышу, позволяя подросткам на мгновение остаться одним.

Сколько раз горгульи улавливали неровное сбитое дыхание таких же детей? Сколько сотен признаний они слышали? Магия первой любви – самая сильная из всех, сильнее времени и смерти, более вечная, чем тени Хиросимы на мосту Айой.

Искренние и влюбленные, нежные и трепетные друг другу, обуреваемые эмоциями, сомнениями, недоверием к себе и к чужим чувствам – точно такие же, как и сотни других, живших до них, и сотни тех, кто будет жить после них. Древние стены замка принимали и помнили признания и расставания, смех и слезы, объятия и поцелуи. Эти двое были простыми подростками, они не были чем-то, что выделялось пятном в истории школы, и ее стражи – статуи ли, портреты ли, призраки ли – они могли только смотреть, впитывая в себя отголоски этого удивительного волшебства. Не в силах выйти за грань.

Безмолвные статуи остались на постаментах, когда рыцарские доспехи ступили на пол, повинуясь колдовству великой колдуньи. Замок застонал, сотрясаемый темной магией и волной страха, которая словно цунами текла по коридорам и лестницам, погребая под собой каменную кладку пола, потайные ходы, укромные ниши, залы, классы и башни. Что могли они, те, кому было приказано охранять покой этих юных душ, те, кто должен был беречь их и оберегать? Что могли они, когда стены рушились, погребая под собой воспоминания, которые хранили? Призраки проходили сквозь стены, а камни проходили сквозь призраков, не причиняя им вреда, оставляя снова только зрителями, наблюдателями, которые не могли ничего сделать. Может ли ничто стать чем-то, ожить?

Эти двое – забавная девочка с непослушными волосами и долговязый мальчишка, с лица которого никогда не сходила улыбка – они были такими же, как и все. Просто детьми, которым не повезло родиться в тысячелетие, когда небо обрушивается на землю, когда разверзаются пучины бездны, когда ненависть становится больше, чем просто словом, натягиваясь и звеня в воздухе, словно струна. Просто детьми, которые любили друг друга пронзительно и крепко. Совсем не так, как любят обычно те, кто встречается в темных нишах в пустых коридорах. Просто детьми, которым пришлось вырасти слишком рано, принимая на свои плечи то, что никогда не должно лечь на детские спины.

Истошный девичий крик ножом разрезал гул и треск сражения, взлетая над башнями и падая вниз, ниже, чем самые глубокие подземелья.

И камень ожил.

И статуи сошли с постаментов. И призраки бросились вперед, впиваясь ногтями в лица тех, кто вторгся в святые стены.

Стены и ниши сохранят их нежный, боязливый роман, скрытый от людей, и, когда над замком снова взойдет солнце, даже если камни превратятся в руины, они сохранят в себе память об их первом признании, первом поцелуе, об их чистой и верной любви.

Об их последнем объятии.

И статуи станут кругом, спина к спине, защищая их воспоминания.

Комментарий к Безмолвный зритель Времени нет, писать хочется, поэтому получается что-то маленькое и вот такое вот...

====== Стихи на обороте, часть 1 ======

Комментарий к Стихи на обороте, часть 1 Сразу должна сказать, что это своего рода глава-выкидыш, тут как таковой Фремионы по сути и нет. Может быть, только намеки, да и то, мимолетом.

И вообще, поймите, простите и не судите строго, меня слегка заносит на виражах :)

– Да он же попросту толстый! И к тому же глупый, как пробка, – хихикает стайка каких-то девиц у стены, подталкивая друг друга в бок и указывая на меня.

Забавно. Будто бы я когда-то выбирал, кем мне становиться, будто это я решал, быть ли мне одаренным в трансфигурации или талантливым в квиддиче. Но мне неловко, и я поспешно ускоряюсь, чувствуя, как мне в спину втыкаются десятки насмешливых взглядов, прожигающих меня и прибивающих к полу, заставляющих крепче прижать к себе стопку книг и «Расширенное пособие по травологии». Нотт смеряет меня презрительным взглядом, специально задевая плечом, и я чуть было не роняю на пол свою ношу, в последний момент придерживая ее левой рукой. Я торопливо выхожу из здания школы, спеша на двор и дальше, к хижине Хагрида, где я могу спрятаться среди высокого кустарника и временно затеряться из поля зрения студентов и преподавателей.