Текст книги "Покуда мы будем жить. Сейчас и в вечности (СИ)"

Автор книги: Касаи Кагемуша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Тонкс смеялась, обнимая маленькими детскими ручками шею юноши, в котором безошибочно узнавался Сириус, а рядом смеялись Джеймс и Лили, Питер и Ремус. Тонкс впервые летела на метле, раскинув руки в стороны, а снизу ее подбадривали крики Андромеды. Тонкс обнимала Ремуса. Тонкс целовала Ремуса. Ремус сбивчиво объяснялся ей в чувствах. Тонкс прижимала к груди голову мужа, смеясь и плача, радуясь, что он жив. Тонкс держала на руках их сына.

Ремус стоял посреди спальни, опустив голову и готовясь уйти, потому что никто и никогда не захочет дружить с монстром, но маленький пухлый мальчик, Питер Петтигрю, сорвался с места, хватая его за плечи и обнимая, а следом за ним к Ремусу бросились и Джеймс с Сириусом. Ремус стоял, глядя на величественного оленя, который красовался перед ним, гарцуя туда-сюда. Ремус с Сириусом ели шоколад и пили виски, сидя на полу в комнате, смеясь над чем-то. Ремус и Питер прятались за углом коридора, глядя, как Джеймс Поттер, смущаясь, что-то говорит Лили Эванс, а та в ответ обнимает его, целуя. Ремус толкал друга в спину, отправляя его к алтарю. Ремус держал на руках малыша-Гарри, поднимая его над головой. Ремус обнимал Сириуса, худого и грязного Сириуса, стоящего в Визжащей Хижине, и с трудом скрывал слезы, выступающие на глазах. Тонкс робко прижималась к его груди, шепча что-то на ухо. Ремус и Сириус сидели на ночной кухне Гриммо, ели шоколад, пили виски и смеялись. Ремус целовал Тонкс, счастливую и улыбающуюся Тонкс. Ремус смотрел на изменившийся патронус Тонкс. Ремус вел ее к алтарю, прижимал к груди их ребенка.

Гарри не понял, когда начал плакать, вот только слезы катились по его щекам, стекая за воротник. Олень, лань, пес и крыса стояли тут же, ласково глядя на него, более мудрые, более честные, более прямые, чем люди. Еще одна лань, стоящая поодаль, кивнула Гарри, и он кивнул ей в ответ. Он уже давно не держал зла на Северуса Снейпа, и он улыбнулся, когда увидел, как патронус бывшего учителя подошел к патронусам отца и матери, вставая рядом. Не нужно было смотреть, чтобы узнать, кто был в лучших воспоминаниях Снейпа.

Гарри и Рон не знали, сколько прошло времени, когда вдруг вокруг них закружилась маленькая серебристая выдра, и высохшие было слезы снова потекли по щекам обоих.

«Прикоснитесь ко мне, Гарри, Рон, ну же!»

Ладони коснулись холки зверька, и внезапно он рассыпался искрами, и на его месте возникла Гермиона: в старом свитере с буквой F на груди, в поношенных джинсах и с небрежным пучком на голове. Такой, какой она была в Рождество шестого курса. Она смущенно улыбнулась, протягивая руки к друзьям.

– Привет, мальчики, – в ее голосе сквозила нежность. Из горла Рона непроизвольно вырвались рыдания, и он зажал себе рукой рот, чтобы сдержать их. – Ну же, я ведь просила вас не плакать, – она грустно улыбнулась.

– Почему… – Гарри не договорил вопрос, и девушка закусила губу, как всегда делала, когда не знала с чего начать.

– Долгая история. Пожалуй, лучше вам самим увидеть, – она протянула руку куда-то вбок, и ее перехватили такие же серебристые пальцы, сжимая. Фред Уизли, такой же молодой, взлохмаченный, как и десять лет назад, он с улыбкой смотрел на брата и друга, прижимая к груди Гермиону. Плечом к плечу с ним стоял Джордж, весело подмигивая.

– Фред?.. – Рон не сдержался и снова всхлипнул, глядя на близнецов. – Джордж?..

– Привет, малыш Ронни, – весело ухмыльнулся ему Джордж. – Как ты поживаешь?

– Но ты же жив! – вскричал Гарри, делая шаг вперед, вглядываясь в призрачные лица трех молодых людей перед собой. – Что ты тогда делаешь здесь?

– Мы не люди и не призраки, Гарри, – мягко сказала Гермиона, крепче прижимаясь к груди Уизли. – Мы – лишь счастливые воспоминания. Все то светлое и доброе, что есть в людях. Помнишь, Полумна рассказывала нам про это место, это то, куда уходят мертвые патронусы. Ты можешь говорить с нами и видеть то, что видим мы, но ты никогда не сможешь прикоснуться к нам, увести отсюда.

– Джордж не может вызвать патронуса с того дня, как оказался здесь, – продолжил Фред, – и поэтому он здесь, со мной. С нами.

– Почему мы видим вас людьми, но не можем увидеть остальных? – тихо спросил Гарри, переводя взгляд с одного лица на другое. Ему хотелось запомнить их такими: молодыми, счастливыми. Почти-живыми.

– Потому что у нас с вами одни и те же счастливые воспоминания, Гарри, – Гермиона снова печально улыбнулась. – Как и у меня с Фредом.

– Ты любишь его, – Рон не спрашивал, утверждал. Он засунул руки в карманы, наклонив голову в бок, с видом человека, который наконец-то проник в самую суть большой тайны, и Фред просто кивнул в ответ.

– Мы встречались полгода, пока мы с вами не ушли за крестражами, – Гермиона запрокинула голову, глядя на возлюбленного. – Я нашла это место через десять месяцев после того, как Фреда не стало. Я часто бывала здесь. Он просил меня вернуться к реальной жизни, но разве я могла…

– Как же ты нашла его?

– Меня привел мой патронус. Только через десять месяцев после Битвы я смогла его впервые вызвать.

Гарри глядел на Гермиону, на женщину, которую только вчера они похоронили, на Фреда и Джорджа Уизли, один из которых был жив, но обречен на несчастливую жизнь без брата, и думал, что, в сущности, все они были лишь сломленными патронусами, которые цеплялись за прошлое счастье и изо всех сил старались получить новые воспоминания, которые помогли бы им держаться на плаву. Он нахмурился, глядя на серебристые тени друзей, но Фред вдруг улыбнулся солнечно и светло:

– Не нужно, Поттер. Теперь, когда мы все вместе, когда со мной и Джорджи, и Герм, теперь мы счастливы. Не нужно сожалеть.

Гермиона положила руку на плечо Гарри, и он увидел двух мальчиков, взъерошенных и счастливых, обнимающих девочку, которая вбежала в Большой зал, улыбаясь, увидел их троих, лежащих на траве у Озера, увидел, как они сидят в гостиной факультета, играя в шахматы. Она отняла руку, и Поттер улыбнулся, понимая его без слов. Эти воспоминания для вызова патронуса, его воспоминания были теми же самыми. Гарри и Гермиона обернулись и увидели Рона, которого приобнимали близнецы. Все трое улыбались, видя одни и те же картины, связывающие всех трех братьев.

– Гарри, не вини себя, ладно? Я слишком сильно любила Фреда, чтобы жить без него, он лучшее, что было в моей жизни. Ну, и вы, разумеется, – она весело улыбнулась, вызывая тень улыбки и у друга. – Я знаю, что вам будет тяжело пережить мою смерть, но не нужно корить себя Гарри: я люблю тебя, Фред и Джордж любят тебя, здесь столько людей, которые души в тебе не чаят! А там, по ту сторону, ещё больше. Будь сильным, Гарри. Мы всегда за твоей спиной, даже если ты не видишь нас.

– О, Гермиона!..

Рон и Гарри переместились в парк неподалеку от дома подруги и долго молчали, шагая бок о бок по темным аллеям. Они вспоминали поляну в странном лесу, патронусы их друзей и близких, призрачные фигуры Гермионы и близнецов, которые улыбались, глядя им вслед, когда они уходили. Галеон, портал в удивительное место, жег карман Гарри.

– Ты знал, что они были вместе? – задумчиво спросил Уизли, доставая из кармана сигареты и закуривая. Он редко курил, но сейчас Поттер даже не стал привычно кривиться, а только протянул руку, прося дать затянуться и ему.

– Нет. Но мне стоило догадаться. А ты?

– Лишь знал, что у нее кто-то есть, но не более того, – покачал головой Рон, обратно принимая из рук друга сигарету и снова затягиваясь. – Думаю, знал Джордж, мне всегда казалось, что их объединяет что-то большее, чем просто дружба. Я лишь надеюсь, что сейчас они действительно счастливы там, вместе.

– Я тоже, – вздохнул Гарри, засовывая руки в карманы брюк. – Пойдешь со мной утром к Джорджу? Надо отдать ему портал, он действительно принадлежит ему.

Там, где не светит ни луна, ни солнце, все равно всегда светло, как днем, потому что тысячи и десятки тысяч патронусов ежесекундно освещают поляну, спрятанную в лесу, которого нет. На этой поляне сотни счастливых воспоминаний встречаются, летя навстречу друг другу, находя те минуты счастья, которые уже никогда не испытают живые. Здесь грустный юноша с крючковатым носом улыбается рыжей девушке, а ее муж стоит рядом с тремя такими же молодыми, как и он, парнями, которые еще не знают ни клеветы, ни предательства, ни утраты. Здесь молодой человек со светлыми глазами, еще без бороды и очков, стоит подле своих брата и сестры, светло улыбаясь другу, который еще не стал одним из самых страшных магов двадцатого века. Здесь девушка-метаморф прижимается к человеку, которого любит всем своим огромным сердцем.

Здесь кудрявая девочка в мужском свитере улыбается человеку, которого любит больше всего на свете, и он отвечает ей такой же улыбкой, крепко сжимая ее руку, а рядом с ними, плечом к плечу с братом и подругой, стоит еще один парень, который еще жив, но, на самом деле, ни на секунду не расставался со своим близнецом…

Комментарий к Место, куда уходят мертвые патронусы Если честно, я не знаю, получилась ли у меня эта часть или нет. В моей голове это было куда более пронзительно и болезненно, но, кажется, у меня не хватило сил и таланта, чтобы реализовать идею.

Если у вас есть какая-то критика или советы, я буду очень благодарна, если вы мне поможете, поделившись!

====== Десять очков Живоглоту. Маленькие привычки, часть 1 ======

Комментарий к Десять очков Живоглоту. Маленькие привычки, часть 1 Еще одна история из цикла “Живоглот и компания” :)

Как нетрудно понять, будет минимум еще одна часть, но когда – это я точно не знаю.

Фред Уизли знал Гермиону так хорошо, как только мог знать один человек другого. Он знал, что она по утрам любит горячий чай, кофе или какао – но никакого сока. Знал, что она закусывает губу, когда задумывается. Знал, что она любит перебирать пальчиками шерсть Живоглота, а, когда никто не видит, и его, Фреда, волосы, что она стесняется своей улыбки, и поэтому старается сдерживаться, что она всегда прячет лицо за волосами, когда ей грустно. Фред знал о Гермионе все, что могли только дать часы наблюдений и разговоров, все, что знали ее друзья или преподаватели. Это было его маленькое хобби – стараться узнать о ней что-то новое, хотя бы крупицу информации. Джордж добродушно называл его маньяком, трепал по плечу, но так никому и не раскрыл их с Грейнджер маленький секрет, который она оберегала так рьяно, словно это было делом жизни и смерти. Джордж узнал обо всем в Рождество, которое они провели в Норе: увидел их с Гермионой, целующихся после шумной ссоры, а после устроил дознание с пристрастием и чуть было не прибил собственного близнеца, когда тот признался, что они со старостой вместе уже несколько месяцев, с тех самых пор, как Живоглот лишил половину педагогического состава школы палочек.

Первые недели девушка ужасно смущалась прикосновений и объятий, поцелуев и мимолетных улыбок, всего того внимания, которое дарил ей Уизли. Она хмурилась, отворачивалась, но тем не менее не могла устоять, когда он зажимал ее у стены в коридоре или в темном углу гостиной, целуя и лихорадочно глядя ей в глаза, наслаждаясь краткими моментами близости, но после все равно отталкивала его и убегала. Упорно избегая разговора, она ловко исчезала в толпе, стоило ему появиться, заводила разговор с однокурсниками или же просто давала деру, но раз за разом не давала Фреду и шанса поговорить с ней. Три раза он целовал ее: в первый раз – в гостиной на диване, после чего она, вся красная, вскочила и убежала в спальню, забыв даже трофеи своего кота.

Второй раз произошел прямо перед ужином, около Одноглазой Ведьмы, когда гриффиндорка пыталась незаметно проскользнуть в тайный лаз, но была перехвачена парнем. Он хотел поговорить с ней, потому что она обходила его десятой дорогой уже четыре дня, однако Гермиона так отчаянно стала пытаться вырваться, что он был вынужден (по крайней мере, он убеждал себя, что это было так) прижать ее к стене, игнорируя то, что она колотила его кулачками по груди, и поцеловать. Она замерла, и Фред уже испугался, что она зависла и сломалась, когда девушка стала робко отвечать ему. Они отстранились друг от друга через минуту, когда воздуха стало совсем не хватать: его волосы были взлохмачены, ее рубашка смята, щеки обоих заливал румянец. Юноша широко и счастливо улыбнулся, прислоняясь своим лбом к ее, но она, охнув, внезапно скользнула из его рук и убежала, не успел он даже окликнуть ее, оставляя его в одиночестве в коридоре.

На ужин Фред не пошел, бесцельно слоняясь по замку, засунув руки в карманы. Филч, которого он встретил в коридоре третьего этажа, зло посмотрел на ненавистного студента, однако вменить ему в виду было нечего, и он молча насупился, все еще сверля его взглядом, и только тут увидел всю ту невеселую гамму эмоций, которая отражалась на лице вечного шутника. Завхоз замер, недоумевая, и, когда парень поравнялся с ним, не очень уверенно спросил, словно ожидая подвоха:

– Эй, ты, ты в порядке? Выглядишь больным, – он пристально уставился на ученика, и тот печально усмехнулся ему.

– Да, мистер Филч, – тихо ответил Фред. – Хорошего вам вечера.

Он продолжил путь дальше, когда услышал сзади удивленное и почти обиженное:

– И что? Никаких бомб, хлопушек, салютов? – Филч подозрительно сощурился, глядя на Уизли. Тот только покачал головой, продолжая свой путь. Завхоз пораженно обернулся к своей не менее пораженной кошке. – Ты это видела, Миссис Норрис?

Третий раз был еще более провальным, чем второй, потому что Грейнджер, которую он поймал утром около выхода из башни, не просто убежала, но еще и влепила пощечину. После того, как ответила на поцелуй, растрепала пальцами рыжие волосы, снова разбередила всю душу. После этого гриффиндорец не пошел ни на один урок, до позднего вечера просидев в комнате, а под вечер, когда в комнату вот-вот должны были вернуться Ли и Джорджи, быстро нацарапал записку, что вернется поздно, и улизнул на Астрономическую Башню. Здесь, сидя под приглушенным лунным светом, он почувствовал, что его внезапное и мимолетное увлечение, как ему казалось, на самом деле являлось чем-то гораздо более глубоким, важным, глубинным. Чем-то, что не могут отменить ни попытки избегать друг друга, ни разлуки, ни другие отношения. Возможно, даже смерть. Фред не знал, когда успел так полюбить маленькую девочку, подругу брата. В тот момент, когда почувствовал одуряющий запах ее кожи? Нет. За два месяца до этого, когда она, убирая дом Сириуса, начала подпевать маггловской песне, пританцовывая? Раньше. На Святочном Балу, когда Крам кружил ее в танце? Тоже не то. В тот момент, когда она впервые отличила их с братом? Кто знает…

Огромный рыжий кот мягко приземлился рядом, устраиваясь у ноги парня, тихо урча. Тот опустил руку ему на загривок, мягко почесывая шерстку.

– Да, приятель, кажется, я сильно попал, да? – Живоглот поднял на него умный взгляд и мяукнул. Уизли наклонил голову, думая, сходил ли он с ума или нет, но, кажется, он безошибочно понял, что хотел сказать зверь.

«В чем проблема?»

– Кажется, ей совсем это не нужно, – он подтянул к себе правую ногу, кладя подбородок на колено, тоскливо глядя на звезды. – Она каждый раз просто убегает, оставляет меня, понимаешь? Я каждый раз чувствую себя последним подонком, но все равно с трудом сдерживаюсь, чтобы не обнять прямо посреди людного коридора.

«Почему сдерживаешься?» – кот развернул морду к человеку, пытливо вглядываясь в него. Кажется, этот рыжий негодник знал куда больше, чем Фред.

– Посуди сам, если она убегает, то разве хочет общения или, тем более, отношений? Нет, друг мой, это нелогично. – Живоглот громко фыркнул, высказывая все свое презрение к логике и ее выводам. Он громко мяукнул, требовательно взмахнув хвостом.

– Хочешь, чтобы я поговорил с ней? – утвердительный кивок. – И что же я, по-твоему, скажу ей? – кот, не моргая, глядел в голубые глаза гриффиндорца.

– Ладно, уговорил, – поднял в конце концов руки Фред, словно сдаваясь на милость победителя. – Куда идти?

Живоглот прекратил вылизываться и сел ровно, когда услышал, что за дверью все стихло. Он неподвижно сидел несколько минут, в течение которых ничего не менялось, и вернулся было к своему занятию, но его снова прервали, на этот раз чьи-то шаги по ту сторону. Шаги притихли, и он спешно метнулся вправо, прячась в тени стены, и очень вовремя, потому что из помещения вышли хозяйка и Старший Рыжий, которые крепко держались за руки, и, кажется, больше хозяйка не планировала сбегать. Старший Рыжий аккуратно приобнял ее, словно она была нежным куском ветчины, которая могла помяться.

– Ты знаешь, что ты щуришь глаза, когда хочешь что-то запомнить?

– Что?.. С чего ты…

– Мне нравятся эти твои маленькие привычки, Грейнджер. Каждая из них, – и он уткнулся носом в волосы хозяйки. Кот понимал его, волосы Гермионы всегда пахли фантастически.

Живоглот довольно фыркнул и затрусил по коридору вправо, гордо подняв хвост. Ничего-то эти люди без него не могут! Пришлось их буквально заставить поговорить, хотя это и потребовало душевных и физических сил. По крайней мере, от хозяйки перестало пахнуть страхом, от Старшего Рыжего – тоской и безнадежностью, и теперь оба снова попахивали первой влюбленностью, от которой коту хотелось чихать, а еще счастьем.

Портреты уважительно кивали ему, когда он пробегал мимо, а Розовая Гадина испуганно развернулась и бросилась прочь, едва завидев его.

С того момента, как Живоглот увел избранника хозяйки с высокой холодной башни к комнате, где хозяйка пряталась, прошло около часа, и, видит Великий Кот Мерлина, Гермиона Грейнджер была единственной самкой, ради которой Живоглот готов был вести переговоры с самцами. Впрочем, Старший Рыжий ему нравился, так что Живоглот был даже почти не против, чтобы он стал частью их с хозяйкой семьи. Чесал между ушами он здорово.

====== Десять очков Живоглоту. Маленькие привычки, часть 2 ======

Гермиона влетела в комнату, чуть было не прибив дверью собственного кота, и рухнула лицом вниз на кровать. Недавний поцелуй жег ей губы. Бедро, в том месте, где его коснулся Фред пару минут назад, тоже горело огнем, и, если бы соседки были в комнате, они бы точно сразу все поняли, настолько сильно покраснела девушка. Она не понимала, что происходит, серьезен ли был Уизли или шутил, не знала, зачем ему ответила. Так, успокойся, Грейнджер! Она влепила себе звонкую пощечину, и Живоглот подскочил на полметра, приземлившись на собственный хвост и с трудом сдержав жалобный вой боли. На всякий случай отполз подальше, прячась за тумбочкой.

Вообще-то, если что-то случилось, то самая лучшая тактика – игнорирование. И не важно, что это правило, по сути, относится не к сложившейся ситуации, а к ссорам, да и там не очень помогает, Гермиона решила, что сейчас лучше всего будет пользоваться именно им. В конце концов, что у нее было? Фред Уизли сказал, что она умная, смелая и что у нее красивые ноги. Он просто сделал комплимент, это ничего не значит! А потом он ее в эту самую ногу поцеловал. Ну и что? Так же все друзья делают? Ничего ведь не произошло, да? Ладно, ладно, друзья так не делают, по крайней мере, Рон никогда не целовал Гарри ноги. Во всяком случае, при ней. Может, это потому, что целовать ткань – негигиенично, а вот вечером в комнате… Нет, нет, нет, фу, какая гадость!

Ладно, Гермиона, просто признайся, что тебя поцеловал Фред Уизли, что тебе это чертовски понравилось, и что теперь вероятнее всего об этом скоро будет знать половина школы, и все. Черт-черт-черт, как она вообще позволила этому случиться? О чем она только думала?! Почему не оттолкнула, почему ответила? Ведь для Фреда это всего лишь игра, просто потому что это Фред Уизли, потому что для него это было очередной шуткой. А для нее? Мог ли он остаться ей другом после этого? Она так и не смогла остаться настоящими друзьями с Виктором, просто потому, что он смотрел на нее другими глазами, чем она на него. В каждом письме, в каждой фразе так и сквозили воспоминания: о первом поцелуе, об объятиях, о вечерах на Астрономической Башне и о том, последнем спокойном вечере, когда они прятались на корабле, куда ее провел Крам, смеялись и перекидывались веселыми взглядами. А с Фредом… Он забудет это, выкинет из памяти и сердца, если, конечно, этот поцелуй когда-то был в его сердце, и станет относиться к ней как раньше. И уже она, как бедный Виктор, уже она будет настороженно следить за ним глазами, вспоминать эти мгновения в углу гостиной. Он с ней, может, и останется друзьями, а она с ним? Вряд ли… Черт, черт, черт!

Она застонала, впутывая пальцы в волосы и садясь на кровати. Всего пара секунд ощущения легкости, чего-то нежного и аккуратного – всего несколько мгновений разрушили тот и без того не очень прочный мост, который соединял ее и Фреда. Она симпатизировала ему, это Гермиона знала и принимала, но то, что симпатия перерастет во что-то большее – этого она не предвидела. О, Мерлин!..

Живоглот скептично посмотрел на хозяйку, которая до такой степени взлохматила свои волосы, что стала похожа на ту неприятного вида женщину из газеты, которая сбежала с острова, откуда два года назад сбежал Сириус. А еще от хозяйки попахивало паникой и истерикой. Кажется, Старший Рыжий сделал что-то не то, но ведь, вроде, все было так, как обычно у людей и бывает. Нелогично вела себя почему-то только хозяйка. На всякий случай, от беды подальше, Глотик решил перебраться поспать в комнату Очкастого, потому что хозяйка сегодня не была безопасным соседством. А еще, кажется, сегодня надеяться на то, что она его покормит, было глупо, поэтому нужно было искать еду самому. Например, подластиться к Рыжему и выпросить еды. Тот вообще был добрым, пусть они и не очень ладили, и никогда не жадничал кусок колбасы или курицы, особенно после того, как Очкастый доказал ему, что та мерзкая крыса была еще более мерзким человеком.

Собраться на завтрак было сложно. Проснувшись даже раньше обычного, впервые в жизни девушка боролась с искушением прогулять занятия. К тому же Живоглот куда-то запропастился, поэтому очень хотелось найти его, зарыться лицом в мягкую шерсть и просто просидеть так весь день, спрятавшись от Фреда Уизли и чужих взглядов, которые наверняка будут преследовать ее, ведь наверняка Фред рассказал все Джорджу, а тот и дальше, их друзьям. Быть посмешищем не хотелось.

Одеваясь и в сотый раз поправляя галстук, она мысленно настраивала себя, как настраивала перед балом почти год назад: держать подбородок выше, не стесняться, не бояться, идти вперед и только вперед. На усмешки отвечать улыбкой. Будь королевой, Гермиона! Веди себя так, чтобы смущались они, а не ты! Окей, бойся, только не показывай этого, ладно? Гермиона, просто держи спину прямо, побыстрее выйти из гостиной и все. И вы не встретитесь. А остальных – остальных ты переживешь, это точно. Все будет хорошо.

– Ух, Герм, подожди, куда ты так бежишь? – Рон еле поспевал за ней, нагнав только у второй лестницы.

– Ни от кого я не бегу! – взвизгнула девушка, еще сильнее ускорившись.

– Угу, я заметил, – пробормотал Гарри, обменявшись с другом выразительными взглядами. – Кстати, – сказал он громче, – вчера вечером к нам зашел твой кот, проспал всю ночь на моей подушке. – Она на это никак не отреагировала, и друзья обменялись еще более выразительными взглядами.

Гриффиндорка плюхнулась на лавку, накладывая себе целую гору еды, и с почти что жадностью принялась уплетать ее, торопливо проглатывая. Она почти уже закончила, когда напротив приземлился Джордж Уизли, на удивление один.

– Фух, как я голоден! Слушай, староста, ты вчера забыла свои трофеи, Фредди принес их вечером, – он выложил на стол тканевый сверток, а сам придвинул ближе тарелку с тостами. – Кстати, ты не знаешь, что вчера произошло? Дред пришел какой-то не такой, как всегда. О, а вот, кстати… Эй, Грейнджер, ты куда?! – она уже вылетела из Зала, чудом не столкнувшись с входящим Фредом и уносясь в неизвестном направлении.

Живоглот зашипел, выгнув спину, когда Розовая Жаба вышла из кабинета директора. Она взвизгнула, практически опрометью бросаясь прочь. Миссис Норрис одобрительно мяукнула, радуясь испугу ненавистной женщины, и благодарно подняла хвост. Она всеми своими девятью жизнями ненавидела ее, эту суку, это стерву, которая, кажется, решила увести от нее Арчи, а поэтому готова была на все, лишь бы та наконец покинула замок. Глотик был рад помочь.

Его внимание привлекла вдруг совершенно другая фигура, одинокая и задумчивая, рыжая, как и он сам. Норрис мяукнула, призывая его продолжить изводить Жабу, но он вместо этого мягкой поступью поспешил к молодому человеку, который выглядел сейчас сущим котенком, мокрым и беспомощным. Кошка сзади зашипела, она терпеть не могла этого парня, который раз за разом изводил ее человека, но Живоглот все равно подошел ближе.

– Привет, приятель, – Старший Рыжий присел на корточки, почесывая рыжую холку. Он хотел было сказать еще что-то, но горгулья отъехала в сторону, и человек встал, направляясь в комнату, где сидел Борода.

После второго поцелуя колени Гермионы тряслись так, словно их заколдовали, и она почти три часа просидела на каменном полу, приходя в себя. Фред, похоже, просто издевался над ней, целуя уже второй раз, но даже больше, чем само прикосновение, запомнились ей его глаза, открытые и большие, изучающие. Он, кажется, хотел запечатлеть ее такой в своей памяти, запомнить надолго, и это смущало и вгоняло в ступор еще больше, чем его неожиданные порывы, попытки выцепить ее из общего потока людей, чем его напускная веселость, скрывающая тревожную душу. Эту тревожность, этот страх, она видела в его глазах уже давно. Кажется, близнецы раньше остальных стали осознавать, что Отряд, уроки Амбридж и все остальное – это не просто игра, а что-то большее, более существенное и важное, что рано или поздно выльет в войну. Кто знает, кому суждено пережить ее? И суждено ли им вообще одержать в ней верх?

Как ни странно, именно мрачные мысли о гнетущем помогали Гермионе держаться в эти дни. Она стала тише, больше не смеялась над слегка нелепыми шутками Невилла, не гуляла с Гарри и Роном. Друзья списывали ее настроение на общую гнетущую обстановку, только усилившуюся после феерического дебоша Живоглота, вот только никто, кажется, не видел, что она украдкой вечерами все время смотрела на Фреда Уизли, тоже, кажется, стихшего. Та паника, та лихорадочность, что обуревала ее в первые дни, ушла, оставляя внутри какую-то пустоту и неопределенность, неясную тревожность, зияющую и неуловимую.

И тревожность, и пустота – все отступило, когда Фред поцеловал ее в третий раз. Гермиона не была очень опытна, в конце концов, Виктор тоже был новичком в поцелуях, вот только, наверное, ее интуиция подсказала ей, что этот поцелуй отличался от тех, которыми награждал ее Крам, и даже от первых двух поцелуев с Фредом. Он был лихорадочный, горький, полный чего-то неясного и неопределенного. Девушка задохнулась, когда он отпустил ее, она сама не заметила, как обняла его в ответ, как запустила пальцы в волосы, как вцепилась в его галстук. Фред был теплым, он был настоящим и живым. Широкие плечи, белая, как и у всех рыжих, кожа, рябые ладони, слишком тонкие для парня ключицы – это все был он, родной и близкий. Тот, который вопреки всем ее страхам никому не сказал о том, что случилось, даже Джорджу. Тот, который трепетно проводил пальцами по линии волос, сердце которого, кажется, билось также часто, как и ее. Для него это не была игра.

Пощечина, которой она наградила его, была призвана отрезвить скорее ее, нежели его. Она отскочила, тяжело дыша, и не оглядываясь бросилась бежать, потому что перед ее глазами все еще стояло его лицо: с тонкими чертами и зажмуренными глазами, с горящей красным огнем щекой. В тот день она не пошла на занятия, заперевшись в старом классе, много-много думая.

И все-таки он уйдет. Рано или поздно, но он уйдет. Фред Уизли был слишком легким для нее, слишком веселым и слишком бесшабашным. Он был куда более глубоким и проницательным, чем его видели окружающие, однако эта жажда приключений и озорства – это не было маской, а поэтому он уйдет, стоит ему только понять, что Гермиона действительно просто тихий омут, где нечего искать чертей. Как только он разочаруется в ней.

Хозяйка сидела на столе, глядя в противоположную стену и хмурясь. Живоглот сел на пол перед ней, хвостом прикрывая собственные лапы, глядя на ее волосы. Сегодня от них пахло Старшим Рыжим. Он навредил хозяйке? Вряд ли. Он был к ней привязан, безошибочное чутье и нюх охотника подсказывали Глотику, что он был по-настоящему предан хозяйке и был готов в отличие от Очкастого не подвергать ее опасностям, а защищать. В конце концов, тот человек с корабля, он тоже был привязан к хозяйке, но гораздо слабее.

Люди странные существа. Самки – все в целом, а человеческие особенно – тем более. Загадочные духи, почти божества, они делали странные вещи, они сами бежали и сами плакали, они искали поддержки и отталкивали ее. Не пришло ли время Живоглоту позаботиться о ней? Она была хорошей девочкой, она заботилась о нем, когда он был котенком, но сама еще осталась нескладным детенышем, и Живоглот, пусть она и не была его котенком, был готов помочь ей в том, чтобы научиться просто радоваться и смеяться, как делали другие самки людей.

Гермиона вскочила, когда дверь скрипнула, пропуская внутрь Фреда. Его лицо было бледнее, чем обычно, кисти рук спрятаны под мантией, но нетрудно было понять, как крепко он сжимал кулаки, стараясь не напугать ее.

– Как ты нашел, где я? – тихо спросила девушка, понимая, что убегать сейчас глупо. Нужно было поговорить, сказать, что он все еще ее друг, что она не сердится, извиниться за ту пощечину и… Боже, о чем ты? Он не за этим пришел, ты же сама это знаешь…

– Мне показал дорогу один друг, – и прежде, чем она успела спросить, что это за друг, он задал свой вопрос. – Гермиона, почему ты убегаешь? Только, прошу, не говори мне, что ты убегаешь потому, что я всего лишь твой друг, мы оба знаем, что это не так.

Она молчала. Молчала, потупив глаза, потому что сама не знала, и он заговорил снова. Тихо, осторожно, словно ступая по болотистой почве:

– Ты боишься, что все не по-настоящему. Что все рассыплется, стоит нам начать. Что я разочаруюсь в тебе или ты во мне, – он стоял на месте, засунув руки в карманы, и, кажется, он уже давно думал, что сказать ей. – Только вот это глупо, Гермиона. Ты боишься даже попробовать, попытаться удержаться друг за друга.

– Если мы начнем отношения и расстанемся, все поменяется, – тихо сказала Грейнджер, отворачиваясь.