Текст книги "Цитадель твоего сердца (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

  – Как ты посмел меня запереть! – воскликнул он, бросаясь ко мне. – Я твой государь!

  – Именно поэтому я тебя и запер, – очень спокойно сказал я. – Здесь ты был в безопасности, а в городе...

  Я не успел договорить. Размахнувшись, он влепил мне пощечину, так что я покачнулся. Пока я мычал, держась за разбитую губу, он схватил меня за шиворот и потащил к окну.

  – Посмотри. Мои люди гибнут, Фаэнца горит и рушится, а я должен по твоей милости отсиживаться в замке!

  – Ты ничего не можешь с этим поделать, – заметил я, и он снова ударил меня по лицу.

  – Заткнись, Оттавиано! Пусти меня, я должен выйти и сдаться, иначе все жители обречены.

  – Глупец. Тогда обречен будешь ты сам.

  Он замер, с отчаянием глядя на меня, потом заплакал и прижался ко мне.

  – Я знаю. – Его пальцы скользнули по моей щеке, и он поцеловал меня, больно кусая за разбитую губу и слизывая кровь. – Я еще здесь, с тобой, но уже обречен. Тысячу раз я говорил себе, что должен уйти, но разве я мог предать Фаэнцу? Разве я мог предать тебя? Теперь все иначе... Если я не сдам город, Чезаре истребит всех нас.

  – Мы еще держимся, Асторе. Не делай поспешных шагов, о которых придется пожалеть.

  – Он убьет меня, но Фаэнца будет спасена.

  – Нужно ли ей спасение ценой твоей жизни, братишка? Мы еще поборемся, вот увидишь.

  К вечеру я стал думать, что умер во сне и попал в ад. Мой родной город рушился у меня на глазах; горели здания, в ратушу угодило ядро, и часть фасада просела, обнажив внутренние помещения. Улицы, заваленные грудами обломков, опустели. Солдаты гарнизона не успевали тушить пожары и разбирать завалы, раненых становилось все больше, в переполненном госпитале женщины помогали врачам и священникам. Продовольствие подходило к концу, еду досыта раздавали только детям. Полуживые от голода и усталости, горожане не теряли присутствия духа. Меня и Асторе встречали с неизменной радостью и вновь повторяли обещание сражаться до конца.

  В госпитале нас ждала печальная новость: Микеле Лоретти, наш наставник, верно служивший еще нашему отцу, был совсем плох. Его рана действительно оказалась тяжелой, и священник уже исповедовал его, когда мы пришли. Он неподвижно лежал на узкой скамье в углу, закрыв глаза, и поначалу мне показалось, что мы опоздали.

  – Микеле, – сдерживая слезы, позвал я, и он медленно открыл глаза и улыбнулся.

  – Ваша светлость...

  Асторе бросился к нему и взял его мозолистую большую руку своими тонкими пальцами.

  – Микеле, как же ты мог... – горько прошептал он.

  – Мне жаль, ваше сиятельство. – Он помолчал и провел языком по потрескавшимся губам. – Я не смогу больше защищать вас. Мне остается совсем немного времени... Ваш отец гордился бы вами обоими. Что до меня, то я рад, что смог сделать из вас хороших фехтовальщиков. Особенно из вас, государь, – он с улыбкой посмотрел на Асторе. – Вы могли бы сделать карьеру полководца, если бы не наши мрачные дни...

  Я почувствовал, как из моих глаз покатились бессильные слезы. Микеле снова замолчал, тяжело и хрипло дыша, потом обратился ко мне.

  – Берегите его, Оттавиано. Я... знаю вашу тайну. – Я изумленно посмотрел на него, но он лишь слегка покачал головой. – Больше никто... Просто я умею наблюдать ... Вы и его сиятельство любовники, но это не мое дело. Думаю, это даже к лучшему, потому что вы не покинете друг друга, а мне всегда хотелось, чтобы вы оставались вместе, что бы ни случилось.

  – Микеле...

  – Молчите, дайте мне сказать. Мы ошиблись, когда отказались уступить Борджиа в первый раз. А теперь уже поздно. У вас был шанс уйти, но мы сами не позволили вам... Простите меня, ваше сиятельство. Мне казалось, что наш долг – отстоять ваши права, потому что мы все так любим вас... и любовь затмила наш разум, заглушив сострадание...

  По его небритой щеке скатилась слеза.

  – Я вижу ангелов, – прошептал он. – Они зовут меня...

  Его веки сомкнулись, дыхание стало быстрым и отрывистым. Асторе плакал, склонив голову, а я растерянно смотрел на его вздрагивающие плечи. Микеле в последний раз вздохнул – и затих, вытянувшись во весь рост. Бережно положив его руку на неподвижную грудь, Асторе поднялся и подозвал врача.

  – Похороните синьора Лоретти с почестями, как дворянина, – сказал он. – Это был храбрейший и честнейший из граждан Фаэнцы. Идем, Оттавиано.

  Кажется, впервые с момента смерти нашего отца я испытывал такую скорбь. Мы привыкли относиться к Микеле как к старшему товарищу, невольно видя в нем защитника и ища у него поддержку в трудные моменты. Теперь его не стало, и это довершило мрачную цепь обрушившихся на нас потерь. Идя за Асторе мимо стонущих от боли людей, через запахи пота, крови и смерти, я чувствовал, как обрывается последняя нить, связывавшая нас с детством.

  Фаэнца продержалась еще три долгих дня, ставших для нас настоящим кошмаром. Мы почти ничего не ели, охваченные лихорадочным возбуждением неотвратимо приближающейся гибели, и едва держались на ногах. Город был почти разрушен, ямы от пушечных ядер изрыли улицы, повсюду громоздились завалы из обгорелых досок, черепицы и камней. Люди, похожие на живые скелеты, бродили среди развалин, собирая уцелевшее добро, а измученные солдаты падали от усталости прямо на улицах. Помня обещание Асторе, многие решили покинуть город, и стражники открыли для беглецов ворота. Мы не знали, что с ними сталось, но надеялись, что их участь будет лучше нашей.

  Поздним вечером третьего дня я пришел в спальню Асторе. Он лежал в безучастном оцепенении, сложив руки на груди, и даже не взглянул на меня, когда я вошел. Я сел на край постели и протянул руку, коснувшись его щеки.

  – Братишка...

  – Все кончено, Оттавиано. – Его голос звучал глухо и страшно. – Я намерен сдаться.

  – Асторе. – Мое сердце подпрыгнуло, сжимаясь от жалости и ужасного предчувствия. – У нас нет выбора. Говорят, иногда победители бывают великодушными...

  – Не Чезаре Борджиа. – Он по-прежнему не смотрел на меня. – Мы сопротивлялись так долго и отчаянно, что он наверняка разозлен. Я не боюсь смерти, но не перенесу унижения.

  – Мы должны сдаться и потребовать в обмен, чтобы он не причинил вреда жителям, а нам гарантировал неприкосновенность, – твердо сказал я. – Завтра мы обсудим это с советниками. Уверен, нам удастся выбить из Валентино хорошие условия сдачи.

  Он не ответил. Я обнял его, поразившись хрупкости его изможденного тела, и стал покрывать поцелуями его лицо, убеждая не отчаиваться и клянясь в верности и любви. Мой дорогой мальчик, для нас обоих настало время самого тяжелого испытания...

  Утром городской совет единодушно поддержал решение Асторе сдать город герцогу Валентино. В Фаэнце не осталось тех, кто мог бы еще сопротивляться врагу. Браччано, постаревший, осунувшийся, говорил за всех, опустив голову и стараясь не смотреть на нас с Асторе.

  – Продовольствия в городе хватит самое большее на три дня, ваше сиятельство, даже если учесть, что люди продолжают уходить. Дезертиров становится все больше...

  – Не следует винить их, – сказал я. – Оставаться в Фаэнце сейчас – безумие.

  Браччано кивнул.

  – Мы отправим посольство к герцогу Валентино, чтобы обсудить условия сдачи. Собственно, нам нечего ему предложить, кроме власти над Фаэнцой, ведь здесь не осталось ничего, кроме руин, а деньги в казне давно закончились. Вам и вашему брату лучше всего будет уехать в Болонью...

  – Нет, – твердо возразил Асторе. – Я не стану подвергать своего деда еще большей опасности, к тому же армия герцога Валентино скоро появится и в Болонье.

  Я догадывался об истинной причине его нежелания ехать в Болонью: Джованни Бентиволио предал нас именно тогда, когда нам больше всего нужна была помощь, и никто не мог поручиться, что сейчас он примет изгнанников из опального города.

  – Я намерен сдаться на милость Чезаре Борджиа, – сказал Асторе, – сложить с себя власть над Фаэнцой и все привилегии. Если ему нужны будут деньги, мы попытаемся собрать их. Он получит все, что я могу предложить ему, а взамен должен будет сохранить жизнь и имущество горожан, не позволив своим солдатам мародерствовать и убивать мирных людей.

  Взяв с собой начальника цеха кузнецов, возглавлявшего городское ополчение, с двумя сыновьями, я выехал из городских ворот. Канонада прекратилась, едва открылись тяжелые створки, пропуская наше посольство под флагами Фаэнцы и Манфреди, и белое полотнище трепетало среди них знаком покорности.

  В лагере герцога Валентино царило оживление; солдаты в красно-желтых мундирах с вензелем "С" на груди посматривали на нас с насмешкой, но никто не позволил себе презрительных возгласов. Я велел проводить нас к главнокомандующему, и вскоре мы спешились перед большим шатром, окруженным палатками поменьше. Я видел степенно прохаживающихся вельмож и офицеров, разодетых и надменных, и каждый их взгляд обжигал меня унизительным сознанием собственного поражения. Стараясь держаться с достоинством, мы вошли в шатер.

  Несколько человек, сидевших у стола, сразу привлекли мое внимание. Один из них, чернобородый здоровяк в легких доспехах поверх кожаной куртки, лениво посмотрел на нас, и в его глазах зажглась презрительная усмешка. Его тяжелый нависающий над глазами лоб и грубое лицо со шрамом производили отталкивающее впечатление; я содрогнулся, потому что по виду этот человек был настоящим мясником. Впрочем, без сомнения, не он был здесь главным. Двое других мужчин казались аристократами, их одежда и манеры говорили о принадлежности к высшему обществу. Я никогда прежде не видел Чезаре Борджиа, и в первую минуту я подумал, что долговязый человек средних лет в зеленом парчовом колете с золотым шитьем и есть герцог Валентино. Второй мужчина оказался моложе, он был одет в простой черный костюм из бархата, так что я сразу не обратил на него внимания. Тем не менее, первым заговорил именно он.

  – Вы прибыли из Фаэнцы, господа? – спросил он, с интересом разглядывая стоящих перед ним оборванных и истощенных людей. – Надеюсь, вы принесли хорошие вести. Прошу вас, садитесь.

  У него была приятная улыбка. Аристократичное лицо, обрамленное небольшой бородкой, поражало редкой мужественной красотой, а в темных глазах сквозили ум и честолюбие.

  – Я Чезаре Борджиа, герцог Валентино. – При виде моего изумления он рассмеялся и указал нам на широкую деревянную скамью, потом кивнул чернобородому детине. – Мигель, распорядись принести вина, хлеба и мяса для гостей. Итак, синьоры, я готов выслушать все, что вы скажете.

  – Мое имя Джованни Эванжелиста Манфреди, я кастеллан Фаэнцы...

  – Вот как? – Он наклонился вперед, разглядывая мое лицо. – Надо признаться, не ожидал, что человек, руководивший обороной города, окажется так молод. Не воспринимайте это как оскорбление, синьор Манфреди, напротив, я восхищен вашим талантом. Вы, должно быть, родственник герцога Асторе?

  – Я его сводный брат.

  Он спокойно кивнул, сложив в замок холеные руки.

  – Это многое объясняет. У меня тоже есть братья, и я сделаю ради них все что угодно. Вы отважный юноша, Джованни Эванжелиста.

  – Не расточайте мне комплименты, ваше сиятельство. Мы явились к вам от имени герцога Асторе Манфреди, чтобы обсудить условия сдачи города.

  – Мы успеем это сделать. Артиллерия не даст больше ни единого залпа, клянусь вам, пока мы будем вести переговоры, за это я ручаюсь.

  Вернувшийся бородатый Мигель молча поставил перед нами блюдо с жареным мясом и хлебом и налил в кружки вина. От аромата еды у меня закружилась голова, но я прекрасно помнил, какие слухи ходили о Чезаре Борджиа, и опасался принимать угощение из рук его слуги. Мои спутники также не стали есть, и тогда герцог сам подал пример, взяв одну из кружек и отрезав кинжалом кусок хлеба.

  – Агапито, не хотите присоединиться? – обратился он к высокому человеку в зеленой парче. Тот почтительно кивнул и взял с блюда мясо и хлеб.

  – Говорят, в Фаэнце голодно, – заметил Чезаре, пригубив вина. – Советую вам не пренебрегать моим гостеприимством.

  – Спасибо, ваше сиятельство. Я уполномочен сообщить вам, что герцог Асторе готов открыть вам ворота Фаэнцы и отказаться от своих владений и прав. Он просит вас взамен не чинить грабежей и насилия в городе, потому что жители истощены и напуганы. Если вы выдвигаете ответные условия, я должен передать их герцогу Асторе.

  Чезаре задумчиво посмотрел на меня. В его глазах читалось удивление и еще что-то, чего я не мог понять.

  – У меня не будет никаких особенных условий, синьор Манфреди. Свободный выход из города и неприкосновенность я уже обещал всем жителям Фаэнцы осенью, не отступлю от своего обещания и теперь. Мне не нужна контрибуция, да и денег для ее уплаты у вас, скорее всего, нет. Было бы жестоко отбирать у людей последнее, а золота у меня и без того хватает. Кроме того, я хотел бы лично встретиться с герцогом Асторе и принять у него капитуляцию, как положено с соблюдением всех формальностей. После этого я предоставлю ему свободу... Я умею ценить мужество своих противников, синьор Манфреди. Вам, должно быть, нет еще и двадцати лет, а между тем я не встречал еще более храброго и умелого командующего. – Он улыбнулся, встал и подошел ко мне, покровительственно глядя на меня сверху вниз. – Преданность людей не дается даром, юноша.

  Я молчал, и он, взяв меня пальцами за подбородок, заставил поднять голову.

  – Я прошу вас подумать, не хотите ли вы присоединиться ко мне, – тихо сказал он. – Я восхищен вашим талантом полководца и готов предложить вам свое покровительство. Вы молоды, отважны... и красивы. Понимаю ваши чувства, но со временем мы могли бы стать друзьями...

  Его губы изогнулись в улыбке, и я затрепетал. То, что он предлагал мне, настолько не вязалось с образом безжалостного убийцы и отравителя, что я лишился от изумления дара речи. Человек, стоявший передо мной, был поистине образцом великодушия.

  – Передайте герцогу Асторе, что я готов встретиться с ним завтра в городе и подписать необходимые бумаги. А потом я хотел бы еще раз поговорить с вами... Джованни.

  – Вы можете называть меня Оттавиано, – с усилием проговорил я, охваченный противоречивыми чувствами. – Наверное, мы должны благодарить вас за необременительные условия сдачи города, ваше сиятельство...

  – Для вас – просто Чезаре, мой друг, – улыбнулся он. – Но право же, вам не за что меня благодарить. Ваш брат должен лишиться своих прав, а вы... Кстати, в моей власти изменить вашу судьбу, Оттавиано.

  Я догадался, о чем он говорит.

  – Нет, Чезаре. Я никогда не соглашусь занять место Асторе и намерен разделить его участь, какой бы она ни была.

  – Что ж... – Он коснулся моей руки, и его пальцы задержались на моем запястье. – Думаю, мы еще поговорим об этом. А пока передайте своему брату, что завтра после полудня я намерен принять присягу у членов городского совета. Да, и вот еще что. Завтра же я распоряжусь ввести в Фаэнцу обозы с провизией, так чтобы у жителей не было недостатка в еде. Ступайте, Оттавиано, и можете не сомневаться, я выполню все, что обещал.

  Ошеломленные оказанным нам приемом, мы вышли из шатра и направились обратно в город. Герцог Чезаре Борджиа потряс меня. Он оказался совсем не таким, каким мы с Асторе представляли его, и это приводило меня в растерянность. Я был готов к насмешкам, жестокости, мести, безумным требованиям победителя, а вместо этого нашел энергичного обаятельного человека, обещавшего исстрадавшемуся городу мир и милосердие. Лишь мысль об Асторе не давала мне покоя. Что будет с ним – и со мной?

  Вернувшись в город, мы рассказали совету и горожанам об итогах переговоров и обещаниях герцога Валентино. Удивление, недоверие, надежда сменялись на лицах людей, кое-кто с сомнением покачивал головой, иные открыто кричали о лицемерии Борджиа, а стоявший возле меня сенешаль Афранио Сантиччино плюнул себе под ноги, помянув разом папу Александра и сатану.

  Я посмотрел на Асторе. Он молчал, и его бледное лицо не выражало никаких чувств. Я не знал, что сказать ему и как утешить, но его боль была и моей болью. Люди все еще любили его, он все еще оставался их государем, даже когда новый хозяин Фаэнцы стоял у ворот.

  Вечером в замке он сидел у стола в своей комнате, а я рассказывал ему о человеке в черном бархате, обещавшем нам свободу. Я не утаил от него и то, о чем не посмел рассказать жителям – предложение поступить к нему на службу.

  – Тебе не кажется, что это был бы неплохой шанс? – сказал Асторе, не глядя на меня.

  – Ты правда так думаешь? Мы могли бы...

  – Оттавиано, неужели ты не понимаешь, что теперь не будет никаких "мы"?

  Тон его голоса заставил меня похолодеть.

  – Все, что ты говоришь, – продолжал он, – заставляет меня думать, что Чезаре Борджиа произвел на тебя настолько сильное впечатление, что ты забыл, кто он такой и что делает у стен Фаэнцы.

  – Он не похож на хладнокровного убийцу, – начал я, но он покачал головой.

  – Убийцы бывают разные, Оттавиано. Видно, правду говорят, что Чезаре – сын дьявола, он тебя просто околдовал... Как только я подпишу отказ от власти, то перестану интересовать его, и тогда он разделается со мной быстро и без колебаний. Вспомни, этот человек убил собственного брата!

  – Выходит, на то была причина, – сказал я, и он, вздрогнув, пристально посмотрел мне в глаза.

  – Ты оправдываешь его? Значит, если бы нашлась веская причина, ты тоже убил бы меня?

  Охваченный внезапным ужасом и раскаянием, я упал перед ним на колени. Что на меня нашло, как я мог сказать такое?

  – Асторе, любовь моя... Мой дорогой братишка... – Схватив его холодную руку, я стал покрывать ее поцелуями. – Прости меня, прости, если можешь. Никогда... я никогда тебя не брошу. Если тебе суждено будет погибнуть, я погибну вместе с тобой.

  Он сжал мою ладонь и наклонился, мягко коснувшись губами моей щеки.

  – Не плачь, Оттавиано. Завтра все решится, и я хочу, чтобы ты знал: мне не нужна твоя смерть, и тебе не потребуется доказывать свою любовь ценой собственной жизни. Рано или поздно мы все уйдем в вечность, а если мне суждено уйти раньше, то я дождусь тебя там... Ждать я умею, а времени будет предостаточно.

  – Нет, нет... – рыдая, бормотал я, уже не в силах остановиться.

  – Не плачь, – повторил он и обвил руками мою шею. – Мой кастеллан не должен плакать...

  Его лицо было печальным и строгим, когда он улыбнулся одними губами и прошептал:

  – Люби меня.

  Я отнес его на постель, бережно раздел и лег рядом, терзаемый бесконечной нежностью и отчаянием. Он сам потянулся ко мне, и когда его губы коснулись моих, невыразимая радость захлестнула меня с головой. Время остановилось, холод и тьма растаяли в тепле его ласковых рук, в сиянии синих детских глаз, в шелковистых прикосновениях золотых локонов к моей коже. Он дарил мне себя, в отчаянной дерзости последних часов, в боли невыносимой безысходности, в прощальном звоне колоколов прежней, такой далекой теперь жизни... Я не мог сдержать слез, но теперь это были слезы наслаждения. Он был со мной – мой прекрасный властелин, мой юный бог, мой тайный любовник, и когда он вскрикнул, истекая от моих нетерпеливых ласк, ничто в мире не могло доставить мне большего счастья. Опьяненный неистовым восторгом, я отдавался во власть его рук и губ, и последний экстаз поглотил меня, испепелив мою душу яростным пламенным штормом.

  Он обнимал меня доверчиво и нежно – как брата, как возлюбленного, и я шептал в его маленькое ухо слова безмерной любви, боясь разжать объятия, чтобы не потерять его... Кто мог сказать, сколько нам оставалось быть вместе?

  Следующий день пролетел для меня как сон. Ворота Фаэнцы были открыты, и Чезаре Борджиа во главе отрядов папских гвардейцев въехал в разрушенный город. Солнце сверкало на дорогих доспехах герцога Валентино, на касках солдат и навершиях копий, так что на марширующие отряды больно было смотреть. Немногочисленные горожане, собравшиеся на улицах, хмуро встречали победителей, и те напрасно ждали приветственных криков – люди молчали, с тревогой, а кто и с ненавистью глядя на солдат. Я побаивался, что город будет отдан на полное разграбление, несмотря на заверения Чезаре, но войско маршировало четким строем, не обращая на жителей почти никакого внимания. Кроме того, герцог Валентино сдержал и другое свое обещание: следом за войском в город въезжали груженые подводы с маслом, мукой и сыром, а фуражиры гнали пару десятков коров. При виде обозов горожане заметно приободрились. На белом жеребце, в окружении знатных вельмож, кондотьеров и знаменосцев, Чезаре Борджиа выглядел по-королевски. Невольно я удивился, как мог накануне не узнать в нем предводителя армии, – одного взгляда на этого человека было достаточно, чтобы склониться перед ним. Чезаре и сопровождавших его кондотьеров проводили в госпиталь, чудом уцелевший во время обстрела города, где их уже ожидал городской совет.

  Асторе отказался приветствовать победителей, велев мне сделать это от его имени и вернуться в замок с докладом. Напрасно было убеждать его в необходимости присутствовать на церемонии; он заявил, что это дело городского совета, а сам он не намерен приносить клятву верности узурпатору, лишившего его прав и владений. Так что приветствовать Борджиа мне пришлось одному. Вместе с другими советниками я принимал Чезаре и его командиров в просторном холле городского госпиталя, откуда временно вынесли раненых и установили столы для переговоров.

  Заметив меня, герцог Валентино приветливо кивнул головой и улыбнулся, и этого было достаточно, чтобы снова заставить мое сердце биться быстрее. Этот человек буквально очаровывал; его уверенная манера держаться, ленивая хищная грация движений и пронзительный взгляд завораживали. Невозможно было не подпасть под его обаяние. Именно так должен выглядеть истинный победитель, думал я. Ему служили вельможи и правители, графы и герцоги преклонялись перед ним. Возможно ли, что это только маска, скрывающая убийцу, насильника, отравителя и лицемера? В это просто не верилось, и я решил, что попытаюсь замолвить перед ним словечко за Асторе, если он сам не помилует моего брата.

  Формальности удалось совершить довольно быстро. Советники подписали капитуляцию и принесли присягу в верности новому государю, без особого энтузиазма, но с сознанием тяжелой необходимости этого шага. Герцог держался с достоинством, спрашивал каждого о его имени и положении, интересовался, не нужно ли чем-нибудь помочь городу и обещал оставить солдат и инженеров для восстановления крепости и городских построек. Все это время я сидел в стороне, не спеша присягать Чезаре Борджиа вместе с остальными. В конце концов, он заметил мою нерешительность и сам подозвал меня к себе.

  – Ваша гордость делает вам честь, Оттавиано. – Он посмотрел мне в глаза, и я спокойно встретил его взгляд. – Мне нравятся непокорные.

  Странный подтекст его слов заставил меня вздрогнуть. Я нахмурился, положив руку на рукоять шпаги, но он примирительно улыбнулся.

  – Не беспокойтесь. Настоящую преданность невозможно завоевать силой. Я не собираюсь требовать от вас клятвы, которой противится ваше сердце. Как я понимаю, для вас всегда был и будет лишь один государь, с ним вас связывают узы крови. Я не виню вас. – Он помолчал, затем продолжил. – Сегодня вечером я попросил городской совет Фаэнцы устроить ужин в честь вашего брата, с которым я, к моему сожалению, еще не имел чести познакомиться. Постарайтесь убедить его в моих добрых намерениях, я хотел бы встретиться с ним.

  – Ваше сиятельство, – проговорил я, стараясь, чтобы в моем голосе не зазвучала мольба, – прошу вас быть снисходительным к Асторе, он так тяжело переживает все случившееся...

  – Разумеется. Он ведь еще совсем ребенок, не правда ли?

  – Ему шестнадцать лет. Если с ним что-нибудь случится, я...

  Чезаре усмехнулся.

  – Вижу, вы наслушались разных сплетен обо мне. Возможно, часть из того, что вы слышали, не лишена правдоподобия, но я вовсе не чудовище, каким, вероятно, рисует меня молва. Оттавиано, – он заговорил мягко и убедительно, – я клянусь вам, что не замышляю Асторе Манфреди никакого зла. Я завоевал почти всю Романью, и в каждом городе совет открывал передо мной ворота, стоило мне только приблизиться. Правители откупались от меня или просто бежали, спасая свою недостойную жизнь, как побитые собаки. Фаэнца стала первым городом, оказавшим мне такое упорное сопротивление, а ее государь – единственным из всех, не пожелавшим сдаться мне на милость. Я умею ценить отвагу своих противников, Оттавиано. – Он подался вперед и коснулся моей руки легким, чуть покровительственным жестом. – Если бы у меня была армия, равная доблестью защитникам Фаэнцы, я покорил бы всю Италию, да что там, и половину мира! Я хочу увидеть человека, преданность людей которому так велика, что они шли на лишения и смерть ради него.

  – Я попытаюсь убедить Асторе принять ваше приглашение, – сказал я. – Сегодня я убедился, что вашему слову можно доверять.

  Он поднялся и дал знак советникам и командирам, что заседание окончено и все могут разойтись, потом снова обратился ко мне.

  – Вы не могли бы показать мне город, Оттавиано?

  Мы вышли из госпиталя, сопровождаемые молчаливым палачом Мигелем, которого я видел накануне в палатке герцога. Его тяжелый взгляд жег мне спину, но я понимал, что этот цепной пес ничего мне не сделает без приказа своего хозяина. Чезаре обращал на него внимания не больше, чем на хвост своей лошади. Мы проезжали по улицам, где солдаты уже начали деловито разбирать мусор и завалы из камней и обгорелых бревен. Я не заметил ничего, напоминающего грабежи и насилие, и был приятно удивлен дисциплиной в армии герцога Валентино. При виде своего господина солдаты и командиры отдавали ему честь и возвращались к работе; горожане мало-помалу подходили и начинали помогать им, с опаской поглядывая на желто-красные мундиры.

  – Город сильно пострадал от снарядов, – сказал герцог, ехавший со мной бок о бок. – Предстоит приложить много усилий, чтобы вернуть ему прежний вид. Если бы вы сдались раньше, его участь была бы не так печальна.

  – Вы считаете нас глупыми мальчишками? – с досадой спросил я.

  – О нет. Я знаю, что все горожане готовы были сражаться до последнего.

  – Кто вам сказал это?

  – Разве вы забыли, что из города в последние дни ушло много жителей, не выдержавших голода и бомбардировки? Мои люди отводили их в лагерь, кормили и расспрашивали о том, что происходит в Фаэнце. Между прочим, только один человек выказал готовность оказать содействие нашей армии.

  – Неужели? Вы воспользовались его помощью? Кто он?

  – Его помощь мне не потребовалась, а кто он – не так уж и важно теперь. Предатели заслуживают наказания, и я наказал его от вашего имени. Где-то за стенами города вороны все еще клюют его тело...

  Я похолодел. Он говорил так спокойно, словно речь шла о съеденной на завтрак головке сыра. Видя мое смятение, он улыбнулся и положил руку мне на плечо.

  – Оттавиано, вы еще так молоды и ничего не знаете о жизни и о войне. Я мог бы многому научить вас...

  Взгляд его темных глаз скользнул по моим губам и шее, и я покраснел.

  – Ваше сиятельство, я не знаю правил войны, но может быть, именно поэтому Фаэнца продержалась так долго?

  – Вы очаровательно краснеете, – заметил он тихо, убирая руку, – и дерзко отвечаете. Но не бойтесь, я не сержусь на вас.

  – Я не боялся прежде, не боюсь и теперь, – сказал я. Это становилось похоже на странную игру, пугавшую и одновременно возбуждавшую меня. Я был намерен дерзить до конца, проверяя, на что он окажется способен, когда действительно разозлится, но он только рассмеялся.

  – Хорошо, мой отважный друг. – Он оглянулся на молчаливого Мигеля и со смехом сказал что-то по-испански, на что тот сдержанно улыбнулся, а затем снова обратился ко мне:

  – Сегодня вечером я покажу вам, что победители могут быть щедрыми. Приглашены все советники и знатные горожане с семьями, а простым людям будут раздавать хлеб и мясо возле ратуши. Приходите вместе с вашим братом, хотя, разумеется, главным гостем на сегодняшнем празднике будет он. Очень надеюсь, что мы не будем скучать, я видел в городе много красивых дам. У вас есть девушка, Оттавиано?

  Я вспомнил Анжелу и Катарину. Дочь казначея оставалась в Фаэнце вместе с отцом, что же до Катарины, то она покинула город, и я ничего не знал о ее судьбе. После рассказа Чезаре я надеялся, что она и ее семья остались живы и благополучно добрались до своих родственников, которые могли бы их на время приютить. Вопрос герцога остался без ответа: я не мог бы назвать своей девушкой ни ту, ни другую, хотя часто обладал обеими.

  – Судя по всему, вы непостоянны в пристрастиях, – сказал Чезаре. – Нисколько вас не осуждаю, в вашем возрасте я сам был таким же. Ни одна девушка не стоит того, чтобы ради нее жертвовать своей душой... Ну вот, я снова смутил вас.

  Я неловко усмехнулся. Мы расстались у собора, и он еще раз повторил свое обещание, что Асторе может быть совершенно спокоен относительно своей участи.

  Пока я ехал к замку, меня трясло от непонятного возбуждения. Этот человек приводил меня в ужас, и одновременно я восхищался им. За его утонченными манерами скрывались дикая мощь и повадки тигра; он был настоящим убийцей – обворожительным, красивым, хладнокровным. Порой я ловил себя на недостойной мысли, что хотел бы остаться с ним и учиться у него всему, что он намерен был мне преподать. Быть с ним, в его свите, молча выполнять его приказания и ждать одобрения, как подарка...

  Асторе сидел в одиночестве в библиотеке и читал Овидия. События в городе словно бы не коснулись его; в замке стояла тишина, слуги ушли посмотреть на въезжающих в Фаэнцу победителей и послушать последние сплетни. Косые лучи солнца падали через стрельчатые окна, пылинки неторопливо танцевали в воздухе, слегка пахнущем плесенью и старыми пергаментами.

  – Асторе.

  Он поднял голову, захлопнул книгу и, вскочив, подбежал ко мне.

  – Оттавиано, слава Богу! Я так боялся, что случилось что-нибудь плохое... Ну, рассказывай скорее, как все прошло?

  Я вкратце рассказал о событиях дня и передал приглашение Чезаре Борджиа.

  – Не понимаю, как ты мог ему поверить, – пожал плечами Асторе. – Впрочем, теперь мне все равно. Не могу же я, в самом деле, больше отсиживаться в замке, который, кстати, мне уже и не принадлежит. – Он посмотрел на меня почти весело. – Представляешь, я больше не правитель Фаэнцы.

  – Ты все еще герцог Манфреди, – возразил я.

  – Я останусь им. Даже в изгнании, даже в минуту смерти. Только владений у меня больше нет. Ни дома, ни денег, ни имущества. Последний ремесленник в Фаэнце в лучшем положении, чем я, – у него хотя бы сохранилось все это... В моем замке поселится герцог Чезаре или его наместник, а я должен буду уйти. Что скажешь, Оттавиано, куда мы направимся, если Чезаре нас все-таки отпустит? В Болонью, к деду? Или в Венецию, к Франческо? Помнит ли еще он нас, согласится ли принять двух бездомных нахлебников?