Текст книги "Цитадель твоего сердца (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

  – Правда... – Я вздохнул. – Кто знает, Асторе.

  Он провел пальцами по моей щеке – очень трепетно и нежно, как никогда раньше, и это простое прикосновение разбудило во мне новые могучие чувства. Его теплые пальцы задержались у моего подбородка чуть дольше, чем я мог бы ожидать.

  – Оттавиано.

  Смущенный и испуганный, я продолжал прижимать его к себе, одновременно отчаянно пытаясь скрыть от него то, что ощущал в его объятиях.

  Он наклонился ко мне, и его мягкие губы осторожно нашли мои.

  – Нет, – прошептал я севшим голосом. – Нет, Асторе...

  Он отстранился, глядя на меня своими большими сияющими глазами с недоумением и страхом.

  – Прости...

  Я разжал объятия, и он отодвинулся, учащенно дыша.

  – Не знаю, что на меня нашло. Я не должен был... Ты не сердишься?

  – Не делай так больше.

  Он помолчал, потом спросил почти со страданием:

  – Ты ведь любишь меня?

  – Конечно, как ты можешь сомневаться?

  – Тогда почему...

  – Просто есть вещи, которые делать нельзя. – Я быстро задул свечу и повернулся к нему спиной, стараясь не прикасаться к своему воспрянувшему члену.

  Асторе разочарованно вздохнул у меня за спиной.

  – Знаешь, а в какой-то момент мне показалось, что ты хотел, чтобы я делал это.

  – Тебе действительно показалось. Спокойной ночи, Асторе.

  Он чуть помедлил, потом нерешительно обнял меня сзади, и я понял, что не смогу этого вынести.

  – Постой, мне нужно выйти, – торопливо сказал я, вскакивая и направляясь к двери.

  – Куда ты?

  – Я что, даже по нужде сходить не могу, не доложившись? – буркнул я почти грубо, и на его лице промелькнули сожаление и легкая обида. – Я сейчас вернусь, – примирительно сказал я и вышел из спальни.

  Уже не в силах сдерживаться, я прислонился к стене в коридоре и быстро достиг облегчения. Проклятье, я и не думал, что один почти невинный поцелуй может довести меня до такого состояния! Мне следовало быть осторожным, потому что я действительно любил своего брата.

  Вернувшись в кровать, я позволил Асторе обнять меня, и он сделал это с готовностью и явным удовольствием. Все-таки он так по-детски привык к теплу моего тела рядом с собой...

  Полетели дни, наполненные тревожным ожиданием и неизвестностью. Асторе, как и обещал совету, написал в Болонью письмо, вкратце изложив деду суть происходящего, и уже через два дня Джованни Бентиволио прибыл в Фаэнцу. Разумеется, члены синьории никогда не позволили бы ему вмешиваться в городские дела, если бы не были так напуганы угрозой Святейшего папы. Дед осмотрел укрепления, поговорил с горожанами и заключил, что Фаэнца вполне может выдержать пару месяцев осады. Впрочем, добавил он, вряд ли у апостольской армии будет время и желание осаждать маленький город, потому что Манфреди лично не успели перебежать папе дорожку, чего не скажешь о Риарио или старом Лодовико Сфорца. Напоследок он велел нам с Асторе вести себя спокойно и не паниковать понапрасну, а в случае чего обещал помочь. Признаться, после его отъезда я заметно повеселел, да и Асторе успокоился. Единственными мерами, которые, по словам деда, следовало бы предпринять – запасти зерна и вина, а также убедить горожан в необходимости создания регулярного ополчения, что и было исполнено.

  Мои с Асторе отношения остались неизменными. Почти. Я стал осознавать, что он повзрослел, и внезапно его желание быть рядом со мной предстало в совершенно ином свете. Не скажу, чтобы я избегал его, скорее мне хотелось оградить его от того, что могло бы произойти. Мне вдруг открылась его юная хрупкая красота, которой я не замечал прежде, и каждый раз, оставаясь с ним наедине, я начинал с ужасом думать, что не смогу противостоять тем смутным чувствам, что рождались в моей душе. Послушный моему запрету, Асторе больше не пытался целовать меня в губы, но моя кровать не перестала быть для него притягательным местом. Я решил, что как только закончится вся суматоха с папскими угрозами, постараюсь отвезти его в Форли, чтобы познакомить с невестой. К несчастью, моему намерению не суждено было осуществиться.

  С наступлением зимы мы стали чаще бывать в городе, а рождество, как обычно, отпраздновали на городской площади, забавляясь вместе с простыми жителями. Мы дурачились, как дети, прыгали через костры, таскали с жаровен мясо и каштаны, гонялись за девушками и танцевали чуть не до утра. Асторе, раскрасневшийся, с выбившимися из-под шапки золотыми локонами, исполнил несколько песенок собственного сочинения, чем вызвал всеобщее восхищение, хотя, на мой взгляд, песни были довольно глупые. Девушки вились вокруг него, как пчелы вокруг меда, но он только простодушно улыбался, а когда они пытались откровенно заигрывать с ним, застенчиво отводил глаза. Сам я тоже не был обделен вниманием дам, однако хорошо усвоил наставления Асторе и понимал, что он был прав, говоря, что простолюдинки мне не ровня. В конце концов, я снова напился, но на этот раз Асторе тоже от меня не отстал. Уже под утро, совсем ослабевшие и разморенные, мы поехали в замок, едва держась в седлах.

  Асторе слабым голосом распорядился не тревожить нас до вечера, и заявил, что готов спать хоть до завтра. Я был с ним согласен; тяжело опираясь на мое плечо, он попросил меня помочь ему добраться до его спальни. С тупым смехом я заявил, что мне самому не помешала бы помощь. Асторе тоже стал смеяться, оступился и повис на мне, а я, подхватив его, как мог дотащил до спальни и опустил на кровать.

  – Черт, Оттавиано, – пробормотал он, обнимая меня за шею, – я сроду так не напивался.

  – Тогда с почином, – заявил я и, не удержав равновесие, рухнул прямо на него.

  Он засмеялся. Я не спешил вставать: во-первых, потому, что был слишком пьян, чтобы держаться на ногах, а во-вторых, потому, что Асторе продолжал обнимать меня, и мне это нравилось.

  – Ты тяжелый, – пожаловался он, завозившись подо мной. – Слезь с меня, а то я, чего доброго, задохнусь.

  Я лег рядом с ним, и тогда он повернулся и сам навалился на мою грудь.

  – Асторе, прекрати.

  – Я устал и замерз, к тому же почти ничего не соображаю, а ты не хочешь проявить хоть каплю сострадания.

  – Спи. – Я попытался столкнуть его с себя, но он вцепился в мои плечи и стал смеяться.

  – Проклятье, тебе действительно совсем плохо. – Обняв, я все же уложил его рядом с собой.

  Он присмирел, посмотрел на меня сонными глазами и улыбнулся.

  – Поцелуй меня, Оттавиано, – попросил он шепотом.

  Почему бы и нет, подумал я, склонился к нему и чмокнул в прохладную щеку. Он схватил меня за ворот рубашки, притянув к себе, и тогда я позволил себе больше, поцеловав его еще и еще раз. Мое пьяное тело почти ничего не ощущало, так что я подумал, что могу поцеловать его даже по-другому и не испытаю при этом никаких эмоций. Решив проверить, так ли это, я скользнул губами по его щеке и несмело проник языком к нему в рот. Что ж, это оказалось, пожалуй, неплохо, в особенности когда он откликнулся и сделал то же самое... но большего мне действительно не хотелось.

  – Спи, – повторил я, оторвавшись от него.

  – Не уходи, – чуть слышно выдохнул он, обжигая влажным дыханием мою щеку.

  – Да куда ж я уйду в таком-то состоянии, – пробормотал я и закрыл глаза.

  Придвинувшись ко мне, Асторе обнял меня и вскоре ровно засопел, а я лежал, рассеянно глядя на занимающийся за окном зимний рассвет, и мысли медленно кружились в моей голове, мешаясь в запутанном хороводе.

  Мы проснулись под вечер, поужинали и, почитав немного в библиотеке, снова отправились спать, на этот раз – каждый к себе. Мы мало что помнили о празднике и о том, чем он закончился, но мне не хотелось бы оказаться опять в одной постели с Асторе – на этот раз, уже трезвый, я мог не сдержаться и натворить глупостей.

  Весной армия папы под руководством Чезаре Борджиа выступила из Рима и двинулась на север. Весть об этом пришла именно тогда, когда в Фаэнце уже и думать забыли о прошлогоднем послании. Мы с Асторе часто посмеивались, когда речь заходила о папе, считая его старым злобным мизантропом, решившим попугать итальянских государей. Его угрозы казались нам пустыми и не стоящими особых переживаний. Но на этот раз шуткам пришел конец. Впервые мы поняли это, когда до Фаэнцы дошли слухи о разорении небольшого замка в окрестностях Урбино, чей хозяин и его маленький сын поплатились жизнью за неуплату ежегодного дохода в апостольскую казну. Говорили, что двор замка был буквально залит кровью, и сообщали множество других подробностей, от которых волосы вставали дыбом. Асторе не захотел верить, заявив, что только французы могут быть способны на такие зверства, да и вообще вся эта история в устах молвы обросла жуткими небылицами.

  Тем не менее он стал чаще подниматься на башню замка и с тревогой смотреть вдаль, на восток, куда, по доходившим до нас сообщениям, устремилась армия Борджиа. Я ничего не мог поделать, потому что не меньше его опасался за судьбу Фаэнцы и к тому же знал больше моего брата: Браччано сказал мне, что в войске было не меньше десяти тысяч человек, в том числе и французские отряды, и человек, который вел его, не признавал поражений. Асторе не знал ничего этого. Советники старались оберегать его от лишних подробностей, а на меня с некоторых пор стали смотреть как на правую руку правителя. Наверное, меня воспринимали не только как брата, но и как личного телохранителя Асторе. Мы были почти неразлучны, но, разумеется, герцогом и государем оставался он.

  Я любил его. Любил со всей преданностью и страстью навеки отданного ему сердца и готов был сделать все, чтобы уберечь его от нависшей над ним опасности. Мне не нужно было особенной близости, которой он неосознанно хотел от меня. Я так боялся, что поддамся искушению и однажды сделаю то, что разлучит нас, возможно, навеки. Иногда, глядя на его прекрасное, как у ангела, лицо, на золотые кудри, на гибкую стройную фигуру, я чувствовал, как мое сердце сжимается от нежности. Когда-нибудь все это будет принадлежать не мне, и я лишь надеялся, что та или тот, кому он отдаст свою красоту и невинность, окажется достоин этого божественного дара. Легкий оттенок двусмысленности в наших отношениях не бросался в глаза окружающим, но по вечерам, когда Асторе не мог заснуть, встревоженный или напуганный событиями дня, он приходил в мою кровать, и я дарил ему странные осторожные ласки, не слишком обычные между братьями. Я никогда не заходил далеко, хотя ему, по всей видимости, порой хотелось большего: объятия, быстрый поцелуй в щеку, прикосновение к волосам... Понимая, как это мучительно для нас обоих, я все же не решался уступить своим желаниям, и он засыпал в моих объятиях, а я потихоньку целовал его макушку или обнажившееся из-под ворота рубашки плечо, а потом сам доводил себя до конца, стискивая зубы, чтобы удержаться от последнего вскрика.

  Когда войска герцога Чезаре Борджиа захватили Имолу и Форли, мы оказались совершенно не готовы к такому повороту событий. Герцогиня Катерина, мать невесты Асторе, при сдаче Форли отступила в крепость, но Чезаре приказал бомбардировать стены из орудий, и через несколько дней осады ему удалось пробить брешь и взять крепость штурмом. Герцогиня, известная своим неукротимым нравом и решимостью, сопротивлялась как тигрица, однако была взята в плен и отведена к папскому сыну. Поговаривали, что сломив ее душу, он натешился и ее телом, хотя я не слишком доверял подобным сообщениям – герцогиня была старше Чезаре едва ли не вдвое, так что годилась ему в матери, но может быть, я плохо знал Чезаре Борджиа.

  Катерина Риарио Сфорца была отправлена в Рим почетной пленницей, и сопровождавший ее Чезаре, носивший после женитьбы на француженке также титул герцога Валентино, въехал в Вечный Город триумфатором, приветствуемый восторженными криками толпы.

  – Надеюсь, теперь он о нас не вспомнит, – сказал тогда Асторе. – Ты же знаешь, как люто папа ненавидел Риарио. Он заполучил в свои руки герцогиню, а заодно и ее земли, и должен успокоиться.

  Мне хотелось верить, что он прав, но спустя немного времени армия Святого престола уже маршировала к Пезаро. Мы начали понимать, что папа ненасытен в своей алчности, а Чезаре – в своей жестокости, когда вести с юга и с побережья стали доходить до Фаэнцы. Большинству из рассказов просто невозможно было поверить, однако все они не могли быть сплошной выдумкой.

  В начале сентября Джованни Бентиволио прислал письмо, адресованное Асторе и членам городского Совета Фаэнцы. Он вкратце сообщал то, что нам и без того было известно: Фаэнца была приграничным городом владений Бентиволио, и поэтому судьба ее во многом определяла и судьбу Болоньи. Далее он сетовал, что ценой немалых усилий заручился покровительством французского короля, однако обстоятельства явно складываются таким образом, что воля Рима может сломить заступничество Франции. "Кто я такой, чтобы король Людовик предпочел поссориться из-за меня с папой?" – резонно спрашивал дед. В любом случае, Фаэнцу не следовало отдавать в руки Борджиа. В заключение он обещал нам поддержку в самом скором времени, а пока выразил надежду, что успеет что-либо предпринять и сам, прежде чем стервятники начнут слетаться к его землям.

  Советники не слишком-то верили в силу влияния герцога Бентиволио, так что лица у них после прочтения письма были довольно кислыми. Кто-то высказал мысль, что город придется сдать, чтобы избежать ненужных жертв, и возможно, герцог Чезаре проявит великодушие к побежденным. Идея была встречена презрительным молчанием, потом ее автора обвинили в трусости и малодушии. Было решено, что Фаэнца будет защищаться. На следующий день в окрестные деревни были отправлены курьеры, призывая жителей перебираться под защиту стен Фаэнцы, но крестьяне не были готовы бросить виноградники, сады и хозяйство, поэтому желающих переселиться в город нашлось не много.

  Асторе надеялся, что у деда все же хватит связей и золота, чтобы выполнить свои обещания. Он не знал, что предпринять, потому что никогда прежде не сталкивался с такой опасностью. Книги о завоеваниях – это совсем не то же самое, что реальная война. Я не мог сказать ему, что герцог Бентиволио прислал на самом деле два письма, одно из которых было адресовано мне лично.

  "Оттавиано, мой мальчик, – писал старик Джованни, – мне известно о том влиянии, которое ты имеешь на своего брата. Наслышан я и о твоем уме и решимости, что снискало тебе доверие членов синьории. На твои плечи возлагаю я ответственность за судьбу Фаэнцы и Асторе, и надеюсь, что эта ноша не окажется для тебя непосильной. Асторе еще ребенок, он может не вынести трудностей осады и ужаса поражения, и я хочу, чтобы ты убедил его поступить благоразумно. Я окажу ему гостеприимство на то время, пока мы будем оборонять Фаэнцу, а потом, возможно, переправлю его в Венецию. Когда все решится, он вернется. Я знаю, что Асторе упрям, и твоя задача – убедить его в необходимости бегства. Даю тебе месяц, после чего мой человек приедет в Фаэнцу, чтобы увезти твоего брата, а взамен дать тебе денег и полномочия на оборону города от моего имени. Если ты сумеешь выполнить мою просьбу, то станешь правителем Фаэнцы – хотя бы на время. Возможно, я неправильно оценил твое честолюбие, но не могу ошибиться в твоей любви к Асторе. Дай ему шанс, и это спасет нас всех".

  Я был в отчаянии. Отправить Асторе в Болонью, а затем в Венецию – какой же долгой будет разлука! Только сейчас, думая о том, как я переживу расставание, я стал понимать, что Асторе нужен мне как воздух – я просто не смогу жить без него. И все же старый герцог Бентиволио был, конечно, прав, говоря, что мальчику не место в осажденном городе. Выбор, вставший передо мной, был не из легких. Несколько дней я не решался заговорить с Асторе о возможности бегства, пока он сам однажды не обратился ко мне.

  – Послушай, Оттавиано, – сказал он, когда мы возвращались с воскресной утренней службы в соборе. – Мне пришло в голову, что мы могли бы принять помощь моего деда, а сами на время уехать из Фаэнцы. Ведь он не откажется приютить нас в Болонье?

  – Болонья тоже не в безопасности, – отозвался я хмуро. – Ты должен уехать на север, в Венецию, ведь у герцога Джованни есть там связи.

  – Я? – Он непонимающе посмотрел на меня. – Почему ты говоришь только обо мне, словно ты намерен остаться в Фаэнце?

  – А кто, по-твоему, будет защищать город в случае нападения?

  – Ну, на это есть ополченцы, да еще дед пришлет помощь. В конце концов, командовать обороной будет комендант.

  Я усмехнулся.

  – Не сомневаюсь в доблести и талантах синьора Кастаньини, однако нужен кто-то, кто представлял бы род Манфреди.

  – В таком случае, я должен остаться.

  Пораженный таким неожиданным выводом, я улыбнулся.

  – Прежде всего, ты должен хорошенько подумать, уехать или остаться. Поговори с советниками, собери горожан. Я считаю, что тебе необходимо покинуть город, а как только все успокоится, я приеду к тебе или напишу письмо, что ты можешь вернуться.

  Он помолчал, отбросил ногой лежащий на дороге маленький камешек и посмотрел на меня.

  – Мы изгои, Оттавиано. Я иногда думаю о том, что будет с нами, если с Фаэнцой будет то же, что с Форли. Куда мы пойдем, если лишимся дома?

  Я почувствовал, как в моей душе поднимается протест.

  – Прекрати это, Асторе. Наш отец полжизни провел наемником, продавая за золото свою шпагу синьорам Италии. Неужели мы не сможем жить так же, как он в свое время?

  Он не ответил, но после полудня я застал его на террасе, яростно нападающего на Микеле со шпагой в руке. Через час, совершенно вымотав наставника, Асторе предложил мне подменить его, и мы тренировались до тех пор, пока из его рук не выпало оружие.

  Через несколько дней после этого советники собрали горожан на площади, чтобы решить судьбу юного правителя Фаэнцы. Мы с Асторе вышли на балкон ратуши, и молчавшая до той поры толпа взорвалась приветственными криками. Асторе, одетый в черный бархатный костюм и белоснежную накидку, с белым беретом на голове, был похож на настоящего короля. С высоко поднятой головой он стоял, приветствуя своих подданных, и я любовался им, затаив дыхание.

  Браччано обратился к горожанам с проникновенной речью, призывая защитить Фаэнцу и своего герцога, а потом заговорил Асторе. Его чистый юношеский голос отчетливо разносился над головами притихших людей.

  – Прежде всего, я благодарен вам за поддержку, за то, что вы пришли сюда сегодня, чтобы выслушать меня. Фаэнца лежит на пути армии Церкви, и все вы знаете, как города Романьи сдаются на милость ее предводителя, принимая власть нового хозяина – герцога Валентино. Я не призываю вас сражаться до последнего, но предоставляю вам самим выбор – открыть ворота перед Чезаре Борджиа или оказать сопротивление. Если вы выберете первое, возможно, вам удастся избежать кровопролития, и мое место займет римский наместник, я же буду вынужден удалиться из города.

  – Вы тогда отправитесь в тюрьму, ваше сиятельство! – выкрикнул кто-то, и толпа протестующе зашумела.

  – В таком случае, мне придется уехать из города прежде, чем герцог Чезаре войдет в ворота, – улыбнулся Асторе. – Согласны ли вы позволить мне сделать это?

  – Мы не сдадимся! – раздалось сразу несколько голосов. – Мы будем биться за вас, ваше сиятельство, и за Фаэнцу!

  – Нам не нужен наместник! – выкрикнул Браччано, перекрывая шум толпы. – У нас есть государь, его предки двести лет правили Фаэнцой! Посмотрите на него, – он указал на Асторе, стоявшего впереди с бледным, но решительным лицом. – Он так молод, но уже успел доказать, что заботится о нас всех. Можем ли мы предать его?

  – Нет! – Над площадью прокатился единый выдох, затем послышались выкрики. – Мы будем биться! За Фаэнцу! За герцога Асторе! С нами Бог!

  Я почувствовал, как по моей спине побежали мурашки. Все эти сотни людей клялись в верности моему младшему брату, искренне приветствуя его как своего единственного господина. Всмотревшись в его лицо, я с удивлением заметил, что по его щеке катится слеза: похоже, все происходящее взволновало его до глубины души.

  – С нами Бог, Оттавиано, – одними губами прошептал он, повернувшись ко мне. – Разве я могу покинуть свой город?

  Я скорее угадал, чем услышал его слова. Нежность и отчаяние пронзили меня подобно раскаленному кинжалу. Он должен будет остаться, разделив судьбу Фаэнцы и мою – до самого конца. Асторе, мой маленький государь...

  Он отыскал мою руку и стиснул пальцы яростным пожатием, так что я едва сдержал крик боли, но эта боль была ничтожна в сравнении с тем безмерным страданием, что терзало мое сердце.

  – Все будет хорошо, Асторе, – пробормотал я чужим голосом. – Все будет хорошо...

  Когда граф Гвидо Торелла, посланный герцогом Бентиволио, прибыл в Фаэнцу, стояла чудесная теплая осень. К середине октября окрестные леса оделись золотом и багрянцем, а дальние горы на фоне лазурного неба казались особенно белыми; в прохладном воздухе уже ощущалось дыхание близкой зимы, но ясное солнце радовало последним мягким теплом. Окрестные виноградники наполнились жизнью – крестьяне спешили убрать урожай до того, как до него доберутся солдаты Борджиа. В город тянулись подводы с вином, оливковым маслом и овощами.

  Граф Гвидо, худощавый и невысокий, был похож на хорька. Он чем-то напомнил мне самого Джованни Бентиволио – скорее всего, цепким взглядом черных круглых глаз. Гвидо был молод, носил модную бородку и волосы до плеч; его щегольской костюм явно стоил кучу дукатов, а перстни на пальцах сверкали крупными драгоценными камнями. Мы приняли графа в синьории, чтобы сообщить ему решение Асторе и горожан.

  Услышав, что Асторе не собирается уезжать из Фаэнцы, Гвидо был изумлен. Он растерянно переводил взгляд с меня на Асторе, потом поочередно на всех советников, словно выискивая, кто надоумил мальчишку совать голову под пушечные ядра, потом сказал, стараясь сохранять невозмутимость:

  – Господа, герцог Бентиволио уполномочил меня предложить Фаэнце оружие, людей, деньги и продовольствие. Деньги я привез с собой – десять тысяч дукатов, которые будут использованы по вашему усмотрению на подготовку к обороне города. Но вы сами понимаете, что синьору Асторе здесь не место. Когда начнется осада, мальчик должен быть в безопасности...

  – Я уже не мальчик, синьор Торелла, – заметил Асторе, бледнея от гнева. – Хочу, чтобы вы уяснили себе это, равно как и мой дед.

  – В таком случае, вы тем более должны понимать, что ваша жизнь подвергается риску, если вы не уедете, ваше сиятельство.

  – Жители Фаэнцы доверяют мне, – сказал Асторе, – и я не могу обмануть их доверие. Они обещали сражаться за меня, так разве я могу их покинуть? Это мой выбор, я остаюсь.

  – Герцог Асторе прав, ваша светлость, – поддержал его кастеллан. – Люди готовы стоять насмерть, потому что мы любим его. А если его не будет с нами, кто же вдохновит нас на сопротивление? Уж вы простите меня, ваше сиятельство, – обратился он к Асторе, – но вы для города вроде как талисман.

  Остальные советники одобрительно зашумели, и граф Торелла опустил голову.

  – Хорошо. Герцог Джованни будет огорчен, но я уважаю ваше решение.

  – Передайте ему, что Фаэнца выстоит. Мы сегодня же начнем готовиться к обороне. Спасибо за помощь, она будет нам очень кстати. Синьор Моранти, организуйте доставку камней с рудников, а вы, синьор Кастаньини, займитесь подготовкой городских стен. – Асторе поднялся с места, давая понять, что разговор окончен. – Идем, Оттавиано.

  Торелла уехал ни с чем, увозя в Болонью весть о том, что отныне Фаэнца предоставлена воле Бога и своих защитников. Что же до нас, то мы успели подготовить все как следует, прежде чем со стен города увидели приближающиеся отряды герцога Валентино. На стенах были уложены груды камней, в подвалах ратуши и госпиталя запасены вино, масло, зерно и мука в количествах, достаточных для самой долгой осады. Городское ополчение не походило больше на сборище булочников, сапожников и торговцев; стараниями кастеллана и синьора Микеле Лоретти эти люди были обучены обращаться с оружием и держать строй не хуже наемных солдат. К тому же Джованни Бентиволио оказался человеком слова, и неделю спустя тысячный полк болонской пехоты вошел в Фаэнцу, приветствуемый радостными криками горожан.

   Окончательно судьба города определилась, когда один за другим пали три небольших укрепленных форта на подступах к Фаэнце с востока. Гарнизоны их оказались слишком слабы перед натиском армии герцога Валентино, и чудом спасшиеся солдаты донесли до Фаэнцы неутешительные вести.

  Однажды утром я проснулся от того, что Асторе, ворвавшийся в мою спальню, с силой тряс меня за плечо.

  – Оттавиано! – вскричал он, едва я открыл глаза. – Они идут! Я видел их со стены! Скорее, пойдем со мной, ты должен посмотреть на это!

  Пока я одевался, он возбужденно метался по комнате.

  – Сядь, Асторе, пока ты не опрокинул что-нибудь, – пошутил я, но, взглянув на его лицо, осекся. – Ладно, идем.

  На ходу натягивая куртку, я вышел на лестницу и спустился во двор, едва поспевая за бежавшим впереди Асторе. Под моросящим дождем мы поднялись на стену, где уже собрались почти полсотни горожан, и мой брат указал на движущуюся темную массу, ползущую по склонам холмов среди садов и виноградников, как разливающийся по неровной столешнице суп. Я уже мог различить желто-красные знамена, частокол копий, блестящие от дождя шлемы и доспехи, слышал гул и топот копыт. Впрочем, многое мне могло просто померещиться. Я был напуган так, что почувствовал, как у меня подгибаются ноги, и в то же время чувствовал какую-то отчаянную бесшабашную решимость.

  – Наконец-то, – завороженно прошептал Асторе, прижимаясь ко мне. – Теперь мы им покажем!

  Я усмехнулся и сжал кулаки. Чуть погодя к городским воротам подъехали три всадника под знаменами с изображением быка и скрещенных ключей и остановились, требуя пустить их к герцогу Манфреди.

  – Я герцог Манфреди, – крикнул Асторе сверху, не показываясь. – Что вам угодно?

  – Мое имя Онорио Савелли, я выступаю от лица моего господина, его сиятельства Цезаря Борджиа, герцога Валентино, владетеля Имолы, Форли, Пезаро и Римини, главнокомандующего и знаменосца Святой матери нашей Церкви.

  – Что хочет от меня герцог Валентино?

  – За непочтение к Святой Церкви, неуплату доходов в апостольскую казну и во исполнение указа о лишении вас имений и титулов, он требует сдать Фаэнцу в его подчинение.

  – Это мои законные владения, доставшиеся мне по праву рождения.

  – Не забывайте, что когда-то эти владения принадлежали Церкви, а ваши предки были только назначенными правителями, поэтому герцог Валентино предлагает вам в течение суток сдать ему ключи от города.

  – На каких условиях?

  – Как обычно. Вам обещана жизнь, неприкосновенность и свободное перемещение по стране, а взамен вы уплачиваете десять тысяч дукатов золотом и приносите присягу верности герцогу Валентино и Риму.

  – Маловато, вам не кажется? – издевательски спросил Асторе. – А теперь скажите, что будет, если я откажусь.

  – Мы возьмем город штурмом, после того как разрушим стены бомбардами. Вас, как мятежника, возьмут в плен и будут судить. Что касается выплат, то герцог все равно должен получить контрибуцию.

  Асторе помолчал, потом крикнул:

  – Боюсь, условия сдачи Фаэнцы герцогу Валентино нам не подходят. Передайте ему, что мы готовы сопротивляться, если он вздумает применять силу. Не смею вас больше задерживать, господа.

  Посовещавшись, парламентеры повернули коней и поскакали прочь, провожаемые насмешливыми выкриками горожан со стен. Асторе устало повернулся ко мне; его лицо заливал дождь, но казалось, что он плачет.

  – Наверное, не нужно было так грубо говорить с ними. – Он слегка улыбнулся. Подошедший Микеле одобрительно кивнул.

  – Если б я был на вашем месте, ваше сиятельство, то высказал бы этим шакалам все, чего они заслуживают. Вы были еще очень сдержаны, уверяю вас.

  – Хорошо. Посмотрим, что они теперь будут делать.

  В течение дня армия расположилась лагерем на подступах к Фаэнце, на расстоянии больше полета стрелы. По оценке кастеллана, у Чезаре было примерно шесть-семь тысяч человек. Такая армия могла бы запросто одолеть гарнизон и ополчение Фаэнцы в открытом бою, но у нас было существенное преимущество – надежные крепостные стены.

  Несмотря на непрекращающийся дождь и холод, мы с Асторе были на стене до самого вечера, пока синьор Кастаньини не посоветовал нам идти отдыхать. Уже в замке я понял, насколько замерз и вымотался, а на Асторе было просто жалко смотреть.

  Наскоро поужинав вяленым мясом, хлебом и сыром, мы выпили горячего вина с пряностями и немного отогрелись, а потом забрались в мою постель и долго лежали, обнявшись, пытаясь выровнять бешеное биение сердца.

  – На что они надеются? – с тревогой спросил Асторе. – Стены Фаэнцы способны отбросить десятитысячное войско.

  – Стены можно проломить, – ответил я задумчиво, и он вздрогнул. – Ну, успокойся. Даже если они это сделают, то мы их остановим.

  – Еще вчера я надеялся, что смогу испытать в бою свою шпагу, – сказал он. – Похоже, она пригодится мне не больше булавки...

  Я потрепал его по голове.

  – Ты отлично владеешь шпагой, Асторе. Лучше меня, это уж точно. Просто не все войны бывают честными. У тебя не будет выбора, когда ты окажешься лицом к лицу со смертью, и тебе придется сражаться тем оружием, которое предоставит судьба.

  – Может быть, ты прав. Я еще слишком мало знаю о жизни и о войне. Оттавиано, мой дорогой... Иногда мне кажется, что ты намного старше меня.

  Он наклонился ко мне, едва не касаясь губами моего лица, потом легонько поцеловал в щеку и прошептал в самое ухо:

  – Ты такой красивый, такой сильный...

  Мгновенно мне стало жарко. Я замер, не в силах помыслить о том, что он намеревается делать дальше. Асторе стал гладить мои плечи, и я несмело обнял его за талию.

  – О боже... – сказал он. Его пальцы скользнули ниже, и я, затрепетав, подумал, что такие ласки были бы неуместны, но он лишь попытался устроиться поудобнее и неловко поправил на себе штаны.

  – Асторе, я же просил тебя...

  – Но ты не рассердишься, если я просто тебя поцелую?

  Я помедлил с ответом, втайне наслаждаясь ощущением его гибкого горячего тела, потом кивнул.

  – Думаю, не слишком.

  Он взял в ладони мое лицо, вопросительно заглянул в глаза, потом несмело коснулся губами краешка моего рта. Все во мне перевернулось. Я потянулся к нему, продолжая прижимать к себе, и внезапно наши губы слились. Я уже помнил это ощущение, но тогда, в самый первый раз, я был чересчур пьян, чтобы оценить его по достоинству. Прерывисто вздохнув, Асторе вцепился в мои плечи и больно укусил меня за нижнюю губу, а потом я проник языком к нему в рот. Он застонал, изгибаясь в моих объятиях, и я больше не мог сдерживаться. Забыв обо всем на свете, я ласкал его, гладя по спине, бесстыдно забираясь руками под рубашку и сжимая крепкие бедра в порыве отчаянной страсти.