Текст книги "Цитадель твоего сердца (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

  – Ты молчишь, потому что все еще боишься меня. Что ж, пожалуй, это разумно... Я знаю, тебе понравилось, но ты не сознаешься в этом, может быть, даже себе самому. Неважно. Я посвятил тебя, и отныне ты мой. Твоя крепость пала, Оттавиано. Моя жертва стоила такой победы, да к тому же жертва была не так уж велика, гораздо меньше полученного мной наслаждения...

  Он коснулся пальцами моей щеки.

  – Не плачь. Для тебя это было неизбежно, скоро ты поймешь это.

  Поцеловав в висок, он обнял меня, и я не противился.

  В Рим мы въехали без особого шума – небольшой отряд, возглавляемый герцогом, не привлек к себе внимания толпы, разве что порой на улицах люди запоздало кланялись нам вслед, узнавая могущественного знаменосца Церкви и главнокомандующего папской гвардии. На меня и Асторе поглядывали с любопытством: раньше нас никогда не видели в свите Чезаре, но без сомнения признавали в нас людей благородных. Герцог приветствовал прохожих своей магнетической улыбкой, способной превращать его противников в друзей, и не останавливался, пока мы не въехали в ворота папской резиденции – великолепного дворца из темного камня, с большим внутренним двором и парком.

  Бросив поводья подбежавшему слуге, он спешился и, велев нам следовать за собой, направился прямо во дворец по широкой мраморной лестнице. Неужели он намерен сразу заявиться к его святейшеству, с трепетом размышлял я. Ну а почему бы и нет, ведь он, в конце концов, сын папы... С другой стороны, разве высшие сановники церкви не связаны обетом безбрачия? Разумеется, родственники есть у любого священника, но никто из них в открытую не похваляется своими детьми. Племянники, возможно... Чезаре – племянник святейшего отца, как и его братья и сестры? Вздор. Раз уж папа сам признает его своим сыном... Подобные мысли повергли меня в столь богохульные рассуждения, что я вынужден был немного обуздать свою фантазию.

  Тем временем мы проходили через бесчисленные коридоры и залы, украшенные с такой роскошью и вкусом, что у меня невольно замирало сердце. Фрески и скульптуры, позолота и ценное дерево, шелка и бархат, гобелены и фарфор, серебро и мрамор, – все это составляло фантастическое богатство, накопленное веками в папском дворце, и наш замок в Фаэнце казался мне теперь образцом нищеты. Асторе тоже смотрел во все глаза на окружавшее нас великолепие. Статный, гибкий, в темно-вишневом бархатном колете с выглядывающей в прорези рукавов белоснежной кружевной рубашке, – он был настоящим аристократом, рожденным блистать в этих интерьерах, дополняя их своей изысканной красотой. Герцог Валентино сам выбрал нам гардероб для нынешнего визита к папе; он любовался нами, когда мы предстали перед ним, и с удовлетворением заявил, что мы совершенны, как юные ангелы. Наверное, это относилось, прежде всего, к Асторе; уж себя-то я никак не мог сравнить с ангелом, хотя в зеленом бархате выглядел действительно неплохо.

  В большой приемной было полно народу: епископы, секретари, кардинал в сопровождении двух служек, какие-то люди, по виду купцы, и пара молчаливых гвардейцев у дверей в папские покои.

  – Адриано, я вернулся, – еще с порога окликнул Чезаре часового. – Доложи его святейшеству.

  Гвардеец скрылся за дверью, а приемная наполнилась оживленным гулом голосов. Каждый стремился задать герцогу какой-нибудь вопрос, в особенности о подробностях взятия Фаэнцы и о договоре с Флоренцией. На нас смотрели с интересом, но Чезаре не торопился представлять нас широкой публике, так что, скорее всего, нас приняли за новых молодых фаворитов из свиты герцога Валентино.

  Удовлетворить любопытство папских визитеров Чезаре не успел: дверь открылась, и гвардеец пригласил нас войти, объявив, что его святейшество готов принять нас немедленно.

  Мы вошли следом за герцогом, почтительно следуя за его спиной.

  В большой комнате на возвышении стояло кресло, похожее на трон, но папа, уже поднявшись с него, спешил навстречу сыну. В первый момент я удивился живости этого тучного старца, облаченного в роскошную парчовую ризу. Его темные глаза оживленно блестели; казалось, он искренне радовался возвращению Чезаре. Герцог преклонил колено и почтительно прижал к губам украшенную перстнями руку отца. Тот с улыбкой сказал что-то по-испански, поднял его и обнял, слегка похлопав по спине.

  Он скользнул по нам заинтересованным взглядом, чуть задержавшись на Асторе, и так же по-испански задал Чезаре вопрос. Герцог улыбнулся.

  – Отец мой, позвольте представить вам бывших правителей Фаэнцы и моих добрых друзей, Асторе и Джованни Эванжелисту Манфреди. Их беспримерная доблесть задержала меня в Романье дольше, чем я рассчитывал.

  – Сезар, я поражен. – Папа говорил с едва уловимым акцентом, называя сына на испанский манер. Его улыбка была приятной и располагающей, но я не слишком доверял ему, памятуя о темных слухах, ходивших о нем и его семействе по всей Италии. – Если бы я знал с самого начала, что Фаэнцой правят такие юные мальчики, я велел бы тебе решить проблему иначе. Как жестоко было оставить их без дома!

  Поспешно опустившись на колени, мы поцеловали руку святейшего отца и склонили головы, принимая благословение. Он ласково велел нам подняться.

  – Тяжкое испытание, которому вы подверглись, глубоко печалит меня. Страдания, несомненно, способны очистить душу, но вам пришлось страдать слишком много. – Он помолчал, не сводя глаз с Асторе, затем обратился к своему сыну. – Ты правильно поступил, привезя молодых князей в Рим, Сезар. Я лично готов оказывать им покровительство и позабочусь, чтобы у них было все, что соответствует их положению.

  – Не обременяйте себя лишними хлопотами, дорогой отец, – отозвался Чезаре. – Я сознаю свою вину перед герцогами Манфреди и намерен поселить их в своих покоях, до тех пор, пока они сами не выберут место своей новой резиденции.

  Папа снова улыбнулся и развел руками, как мне показалось, с оттенком сожаления.

  – Сомневаюсь, что им будет достаточно удобно в твоих покоях. Твой образ жизни...

  Чезаре перебил его, резко сказав что-то по-испански, и его святейшество вздохнул.

  – Хорошо, пусть так. – Он с задумчивым видом потер руки и заговорил о другом. – Я вызвал тебя, чтобы исполнить часть договора с французами. Его христианнейшее величество король Людовик ждет, когда ты присоединишься к его армии, чтобы идти в Неаполь...

  Я смотрел на него, уже не вслушиваясь в разговор. Значит, Чезаре намерен поселить нас с братом у себя, как каких-нибудь постельных мальчиков! Неужели он вообразил, что я настолько нуждаюсь в нем, что готов позабыть о чести и согревать ему ложе, когда он соблаговолит почтить меня своим вниманием? Неужели он думает, что Асторе совсем потерял голову от любви к нему?

  Судя по всему, папа не привык перечить своему неукротимому сыну, а возможно, и побаивался. Чезаре привез с собой игрушки, так пусть наиграется ими вдоволь... Мне хотелось упасть на колени перед его святейшеством и умолять о свободе. Может быть, он понял бы меня. Его лицо с крупным носом и чувственным ртом казалось умным и проницательным, а улыбка у него была поистине завораживающая. Старый спокойный человек, сознающий свою власть и милосердный к просителям...

  – Что же до маркиза де Бриенна, – услышал я мягкий голос папы, – то ты знаешь, как поступить. Смотри только, чтобы никто ни о чем не догадался.

  Они перешли на родной язык, но мне хватило и этих нескольких слов, чтобы понять: святейший отец – такое же чудовище, как и Чезаре, так что все мои просьбы к нему останутся без ответа.

  По окончании аудиенции, попрощавшись с папой, мы пошли следом за Чезаре в ту часть дворца, где нам предстояло разместиться. Сейчас мне трудно оценить, были ли мы уже пленниками или оставались с герцогом по доброй воле. Наверное, последнее вернее; какая-то часть меня томилась неясным желанием, удовлетворить которое мог только он, и я ненавидел самого себя за позорную слабость.

  Комнаты, предоставленные нам с Асторе, были так же роскошны, как собственные апартаменты Чезаре, у нас было все необходимое – и даже более того. Богатая обстановка, дорогие безделушки, драпировки из тяжелого бархата над огромной кроватью, резная мебель из красного дерева – я никогда не думал, что в окружении подобной роскоши можно просто жить, даже не замечая ее. Асторе радовался, как ребенок, восторгаясь редкими книгами, росписями на стенах и скульптурами из мрамора, и герцог снисходительно показывал ему все новые диковины, мягко обнимая его за талию.

  После сытного обеда герцог заявил, что никого не хочет видеть и намерен отдохнуть. Тяжелые двери его покоев затворились для посетителей, и мы остались втроем. Устроившись в кресле, Асторе стал читать вслух какие-то скабрезные стихи, давясь от смеха, а Чезаре, упав на кровать, поманил меня к себе. Я нехотя подчинился, и он принялся рассеянно ласкать меня, похоже, еще не испытывая настоящего желания, но наслаждаясь моим смятением.

  – Ты так напряжен, – прошептал он, прижимаясь губами к моей шее. Его рука, гладившая меня по голове, вдруг сжалась в кулак, больно захватив прядь моих волос. Отогнув мою голову назад, он впился поцелуем в мои губы, заставив меня задохнуться от боли и желания. Я вырвался и вскочил, с ненавистью глядя на него. Посмотрев на нас, Асторе рассмеялся и снова углубился в чтение.

  – Проклятье, Асторе, оставь эту гадкую книгу! – рявкнул я, почти не владея собой.

  – Да, пожалуй, не стоит больше читать, – спокойно согласился герцог. – Иди сюда, малыш.

  Асторе, внезапно оробев, подошел и остановился рядом со мной

  – Я и в самом деле немного устал, – сказал Чезаре, с насмешкой глядя на нас. – Если мое общество вам в тягость, вы можете идти к себе.

  Асторе хотел спорить, но я решительно взял его за руку.

  – Пойдем, братишка. Нам есть о чем поговорить и чем заняться.

  Метнув на меня заинтересованный взгляд, герцог широко улыбнулся и пообещал навестить нас в самом скором времени.

  В своей комнате я сел в кресло, сжав руками голову, а Асторе, устроившись напротив меня, вопросительно молчал, ожидая начала разговора.

  – Тебя не очень смущает наше нынешнее положение? – спросил я.

  – Пожалуй, не слишком. Если мы будем вести себя правильно, со временем Чезаре вернет нам Фаэнцу и восстановит нас в правах.

  – Вести себя правильно? Ты хочешь сказать, мы должны делить с ним ложе?

  – Оттавиано...

  – Вот, значит, каким образом ты рассчитываешь вернуть себе власть? Что сказал бы наш отец, узнав, как мы растоптали честь рода Манфреди?

  Он подошел ко мне, опустился передо мной на колени и заглянул в глаза.

  – Мы с тобой давно прокляты, Оттавиано, и теперь судьба лишь воздает нам за грех. Мы прокляты нашей любовью, мой дорогой брат. Наше счастье осталось в прошлом, оно покинуло нас, когда отряды Борджиа вступили в ворота павшей Фаэнцы. Вернется ли оно еще?

  Поднявшись, он прошелся по комнате, остановился у окна, выходившего в огромный парк, и сказал:

  – Я навсегда запомню ту ночь с Чезаре. Ты тоже, правда?

  Я не ответил. Он был прав: жаркая тьма той первой ночи связала нас крепче любых оков. Я ненавидел герцога и боготворил его, ужас и желание боролись в моем сердце.

  – Я не устану просить его о милосердии, – проговорил Асторе, – если уж не в силах просить о любви. Ведь я знаю, что он выбрал тебя... Нет, не возражай. Я не ревную, это лишь признание истины. Просто не оставляй меня, потому что разлуку с тобой мне не вынести.

  – Асторе, я не люблю герцога. Он мне не хозяин, и...

  – Это не твой выбор.

  Подойдя к нему, я прижал его к своей груди, чтобы в его объятиях вновь обрести спокойствие, изгнанное этими простыми словами. Мы цеплялись за хрупкую надежду, что когда-нибудь война закончится и герцог Валентино, прибрав к рукам все города Романьи, назначит нас наместниками в родной Фаэнце. Тогда мы сможем вернуться, и прошлое станет только тяжелым сном...

  Чезаре пришел только вечером. Он распорядился подать ужин и почти целый час развлекал нас историями о своей жизни. Мы только диву давались: он успел побывать и солдатом, и архиепископом, и даже кардиналом, но сложил с себя сан по призванию души, а еще – из-за намерения жениться на дочери французского короля. Мы узнали, что он любил свою жену, хотя редко с ней виделся; военные походы занимали большую часть его времени. Также он рассказал о планах по захвату Пьомбино и сообщил, что намерен объединить под своей властью всю Романью, так что в недалеком времени папа официально даст ему новый титул. Асторе поинтересовался судьбой Фаэнцы.

  – Мой дорогой мальчик, я сделаю все, чтобы загладить вину перед жителями вашего несчастного города. – Чезаре сжал лежащую на столе ладонь моего брата своими сильными пальцами. – Судьба Фаэнцы глубоко печалит меня. Я уже направил отряд на восстановление городских построек, а Рамиро де Лорка получил три тысячи дукатов для помощи горожанам.

  – Мы хотели бы вернуться в Фаэнцу, – сказал Асторе с вызовом. – Я гораздо лучше Рамиро знаю, что нужно сделать для города и его жителей.

  – Чуть позже, мой ангел. Пока для всех вы мои пленники, а я еще не стал хозяином Романьи. Разве я могу отпустить вас теперь? Вам придется немного подождать.

  – Как долго? – спросил я.

  Его рука властно опустилась на мое колено.

  – Ты так нетерпелив, Оттавиано. Для начала я покажу вам Рим, это чудесный город, самый блистательный и древний в христианском мире. Вы должны увидеть дворцы Ватикана, виллы и палаццо знатных вельмож и кардиналов, соборы и базилики, развалины былого могущества императоров. Вы будете моими почетными гостями, вас ждут слава и развлечения. У меня достаточно влияния и денег, чтобы окунуть вас в мир удовольствий, о котором вы даже мечтать не могли...

  Он встал, подошел ко мне и стал гладить мои плечи, а затем наклонился и поцеловал меня в шею.

  – У вас будет все, чего вы пожелаете.

  Улыбаясь, он оставил меня и направился к Асторе.

  – Скажи, малыш, чего тебе хочется?

  – Поцелуйте меня, – быстро ответил Асторе, взяв его за руку.

  Герцог засмеялся. Обняв Асторе за шею, он привлек его к себе и поцеловал в губы долгим, страстным поцелуем.

  – Так хорошо?

  – О, да.

  – Скажи своему брату, чтобы он не дулся на меня понапрасну. Я люблю вас обоих, так что он должен научиться мне доверять. Однажды я уже доказал ему свое расположение, и в его силах сделать меня совершенно счастливым. – Он прилег на кровать. – Идите ко мне.

  Противиться было невозможно. Очень скоро мы вновь оказались в его власти, обнаженные и беспомощные. И была ночь, и страсть, и его яростные, сводящие с ума ласки, и тихие вскрики Асторе, и мои собственные стоны, и слезы раскаяния и наслаждения, и трепет последнего восторга... Все повторилось, но теперь мне пришлось прятать лицо в ладонях, чтобы не видеть сияющих глаз Асторе и не показать ему своей позорной слабости, вновь бросившей меня в объятия прекрасного демона.

  Чезаре настойчиво целовал меня, почти не давая отдохнуть, и гладил мои бедра, прижимаясь всем телом к моей спине. Я начал понимать, чего он хочет, но не мог допустить, чтобы Асторе стал свидетелем этого.

  – Нет, – прошептал я в отчаянии.

  – Сколько ты будешь противиться? – яростно выдохнул он мне в затылок и, схватив меня за волосы, развернул к себе и стал целовать в рот, не давая вырваться из железной хватки своих рук. Я вскрикнул. Ударив меня по щеке, он одним рывком вздернул меня на колени.

  – Я был ласков с тобой, – прорычал он, стиснув пальцами мои ягодицы. – Может быть, любовь первого человека в Италии ничего для тебя не значит, мальчишка?

  – Прошу тебя... – прошептал я сквозь слезы.

  – Я теряю рассудок, когда вижу тебя. Ты должен быть моим... Асторе, мой ангел, подай мне масло.

   Мой брат молча повиновался, и герцог принялся торопливо ласкать меня. Я извивался, все еще надеясь вырваться, но Чезаре крепко меня удерживал. Наконец он с силой схватил меня одной рукой за талию и потянул на себя. Боль была ужасной. Закричав, я до крови прокусил губу.

  – Расслабься, мой ангел, – тихо сказал герцог, продолжая разрывать мое несчастное тело. – Чем больше ты сопротивляешься, тем хуже для тебя.

  Кажется, я плакал, постыдно умоляя его о милосердии, но он не останавливался. Когда он кончил, я почти без чувств упал к его ногам и закрыл глаза, мечтая лишь об одном – о немедленной и безболезненной смерти. Асторе склонился ко мне, обнимая за плечи.

  – Оттавиано, боже...

  Меня кто-то целовал, чьи-то руки гладили меня по голове и плечам, и я не знал, кто это был. Фактически, мне было все равно.

  – Ты чудо, – прошептал герцог, покрывая поцелуями мое пылающее лицо. – Мой маленький ангел, мое сокровище... Я позабочусь о тебе.

  Убей меня, подумал я, это было бы лучшей заботой. Меня, а потом и Асторе. Если его ждет та же участь, лучше ему умереть сразу... Он пытался ласкать меня, но я оставался безучастным.

  – Это пройдет, – сказал Чезаре на невысказанный вопрос моего брата. – Так всегда бывает в первый раз. Ему нужно отдохнуть.

  Я приходил в себя еще несколько дней. Чезаре был неизменно ласков и предупредителен; он присылал мне лучшие кушанья и вина, развлекал меня рассказами и чтением. Что же до Асторе, то он не покидал меня ни днем, ни ночью. Герцог не пытался больше заниматься со мной любовью, за что я в душе был ему благодарен; осторожные ласки, которые ночами дарил мне мой брат, были куда приятнее и доставляли мне истинное удовольствие.

  Спустя неделю мы снова были приглашены к его святейшеству папе Александру. Я уже вполне оправился от потрясения и готов был встретиться не только с папой, но и с самим сатаной. Чезаре пошел вместе с нами, и я подозревал, что разговор будет больше для него, чем для нас. Так и оказалось.

  Папа встретил нас как родных, поинтересовавшись, не скучно ли нам в Риме, хорошо ли с нами обращаются и не слишком ли мы страдаем от грубости его сына. У меня на языке вертелся достойный ответ, но Асторе опередил меня, сказав, что никаких особых неудобств мы не испытываем, разве что стесняем самого Чезаре своим присутствием.

  – Несомненно, ради нас он был вынужден изменить привычный образ жизни, – вставил я.

  – Сезар, я знаю, как ты заботишься об этих бедных мальчиках, но ты должен понимать, что есть дела, которыми нельзя пренебрегать. – Папа развел пухлыми руками. – Не могу же я принять на себя бремя ответственности за твои поступки. Послы, епископы, сановники, офицеры – все они жаждут видеть тебя, но ты никого не принимаешь. Мне кажется, было бы правильно предоставить бывшим правителям Фаэнцы другое место жительства.

  – Я не могу представить себе, где им будет так же спокойно, как в Ватикане.

  – Ну, я мог бы на время поселить их в своей части дворца... Уверен, я мог бы оказать им гостеприимство не хуже, чем ты.

  Чезаре тонко улыбнулся.

  – Не сомневаюсь в этом, дорогой отец. – Он быстро заговорил по-испански, и папа слегка нахмурился. Александр что-то ответил ему, и Чезаре сделал примирительный жест.

  – Я хотел попросить ваше святейшество отпустить нас, – твердо сказал Асторе.

  – Вот как? Я начинаю думать, что Сезар обидел вас сильнее, чем я мог предполагать.

  – Ваше святейшество, вы не так поняли...

  – Сын мой, я понял вас правильно. – Папа внимательно посмотрел на него. – Вы разочарованы гостеприимством Борджиа. Но посудите сами, разве я могу сейчас отпустить вас? Куда вы пойдете? В Фаэнцу? В Романье до сих пор неспокойно, порядок поддерживается войсками, и ваше возвращение может вызвать бунт. К тому же я не могу поручиться за лояльность герцога Бентиволио, если его внук снова появится в Фаэнце... Впрочем, Чезаре виднее. Если он позволит вам уйти, я не стану возражать. Ведь это он теперь правитель Романьи.

  Я готов был упасть на колени, умоляя о свободе, но сознавал, что это бесполезно. Папа был хитер и расчетлив, и – недаром говорится, что на кипарисе персики не родятся, – Чезаре был его достойным сыном.

  – Я могу предложить неплохой выход. – Папа потер руки, и лицо его просветлело. Герцог настороженно посмотрел на него, но святейший отец обезоруживающе улыбнулся. – В замке Ангела им будет так же удобно, как здесь, но их присутствие не будет отвлекать тебя от дел, мой милый Сезар. Тебе следует поскорее решить все вопросы с послами захваченных тобой городов, а потом заняться исполнением соглашения с французами насчет Неаполя. Не следует властителям и сановникам подвизаться в терпении, ожидая твоей аудиенции, ибо добродетель сия не подобает светским синьорам.

  Чезаре побледнел, на его лице отразилась жестокая внутренняя борьба, и я вдруг испугался, сам не зная чего. Асторе смотрел на него с интересом, видимо, рассчитывая услышать подробности о нашей предполагаемой новой резиденции.

  Отец и сын снова заговорили по-испански. Я счел это плохим знаком. Наконец, Чезаре провел рукой по лицу и сказал:

  – Хорошо, я вынужден согласиться.

  Вероятно, стоило бы спросить и нас самих, с раздражением подумал я. А впрочем, какая разница – наша судьба уже решена; тюрьма остается тюрьмой, как бы она ни называлась.

  – Замок святого Ангела совсем недалеко от Ватикана, – елейным голосом проговорил его святейшество. – Вы проведете там немного времени, пока страсти в Романье не улягутся окончательно, а там сможете сами решить, куда хотите отправиться.

  Асторе с достоинством поклонился. Лицо его не изменилось, но я знал, что он чувствует себя таким же беспомощным пленником. Поспешно попрощавшись с папой, мы вернулись в покои герцога Валентино.

  – Меня печалит решение отца, – тихо сказал мне Чезаре вечером, пока Асторе разглядывал его коллекцию оружия.

  – Замок Ангела – не лучшее место на свете, не так ли? – поинтересовался я как можно спокойнее, и он кивнул.

  – Это тюрьма для знатных узников. У вас будет все, что вы пожелаете, мой мальчик... все, кроме свободы.

  – Чем это отличается от того, что мы имеем сейчас?

  – Жаль, что ты так думаешь, Оттавиано. Ты поймешь разницу, оказавшись там. Пока я могу гарантировать вам свое покровительство, но я не всегда смогу оставаться в Риме, чтобы оберегать вас. Я не принадлежу только себе, мой дорогой мальчик.

  Я усмехнулся.

  – О, разумеется. Ты принадлежишь всем и сразу, и при этом никто не мог бы сказать, что завладел не то что твоим сердцем, но даже твоим вниманием дольше, чем на несколько дней.

  Он положил ладонь мне на плечо.

  – Должно быть, ты видишь дело именно так. Но разве я не доказал тебе свою любовь?

  – Каким образом? Отдавшись мне или овладев мной? Это еще не все, Чезаре. Ведомо ли тебе вообще, что такое любовь? Ты способен чувствовать лишь желание тела, а принимаешь его за привязанность души... Посмотри на него, – я кивнул на склонившегося над столом Асторе, – ведь он любит тебя так сильно, что мучается, когда не видит тебя. Если бы ты подарил ему хоть немного ласки, он был бы счастлив, несмотря на все свои потери...

  – Он очаровательный мальчик, – прошептал герцог. Глаза его расширились, вспыхнув теплыми искорками свечей. – Его тело способно вселить страсть в мраморное изваяние... Когда я смотрю на него, то едва сдерживаю себя. Он напоминает мне божественного юного флорентинца, продававшего мне свои ласки за пару дукатов, но Асторе гораздо красивее. Эта потрясающая невинность, благородство и чистота души заставляют меня трепетать. Он нежен, как нераспустившийся бутон, и так потрясающе прекрасен... Я делаю все, чтобы загладить свою вину перед ним. Вчера я выслал в Фаэнцу пять тысяч дукатов на восстановление города, и если бы мог, сам немедленно отправился бы туда вместе с вами, но...

  – Я уже понял, – подхватил я, – ты себе не принадлежишь. У тебя есть долг перед папой и Церковью, перед народом, перед французским королем, перед испанскими властителями, перед семьей и друзьями...

  Он холодно посмотрел на меня.

  – Оттавиано, вы с братом далеко не последние в списке моих обязательств.

  – Именно поэтому ты позволишь заточить нас в замок святого Ангела?

  Жестом глубокого отчаяния он обхватил голову руками.

  – Прости меня, мой маленький полководец.

  – За что ты просишь прощения у меня? – Я посмотрел на Асторе. – Вот тот, кто твоей милостью остался без владений, без денег, без свободы, вот тот, чью детскую душу ты сжег дотла, вот перед кем тебе надлежит извиняться. Я всего лишь бастард, Чезаре, но и я понимаю, что такое честь и каково должно быть настоящее раскаяние.

  Он выпрямился, вздохнул и, встав, решительно подошел к Асторе. Тот посмотрел на него с надеждой и любовью.

  – Асторе, мой дорогой мальчик... – начал герцог и осекся.

  Мой брат улыбнулся и обнял его, прижимаясь лицом к широкой груди. Чезаре обвил рукой его тонкую талию, не в силах заговорить.

  – Наверное, мы действительно должны переселиться отсюда, – тихо сказал Асторе, пытаясь заглянуть ему в глаза. – У тебя полно дел, а ты нянчишься с нами, как с малыми детьми. Жаль только, что мы не сможем так часто видеться.

  Я заметил слезу, сорвавшуюся с ресниц герцога и упавшую на золотистые локоны Асторе.

  – Я буду навещать вас так часто, как вы того захотите.

  – У тебя дрожит голос. – Асторе с беспокойством посмотрел на него. – В чем дело?

  – Нет, все в порядке. – Взяв моего брата за подбородок, Чезаре трепетно поцеловал его в губы. – Идем в постель, уже поздно. Завтра вы должны будете перебраться туда, где мой отец уже приготовил для вас апартаменты.

  Мы занимались любовью втроем, и герцог был нежен с Асторе, даря ему все свое внимание и самые утонченные ласки, наслаждаясь его податливым юным телом, его восторженными вскриками, его самозабвенной страстью, тихими стонами и сладостной агонией последнего блаженства. Потом Чезаре потянулся ко мне, и я не отверг его. Он снова овладел мной, на этот раз с предельной осторожностью, так что боль была уже не такой сильной. Он размеренно двигался, пронзая меня; мне уже нравилось ощущать его в себе, я знал, что скоро неизбежно наступит ослепительный конец. Асторе завороженно смотрел на нас, под его взглядом я чувствовал все новые приливы удовольствия, и когда он, склонившись, начал целовать меня, сладкая судорога сотрясла мое тело, вознося на вершины упоительного восторга. Семя Чезаре ударило внутри меня горячей струей, он закричал в невыносимой муке наслаждения. Я обнял его и стал целовать, любя и прощая, с отчаянием и восхищением признавая его окончательную победу. Мы с Асторе были счастливы – может быть, в последний раз в жизни.

  На следующий день мы выехали из дворца в сопровождении герцога Валентино. Моросил унылый дождь, в воздухе пахло жасмином, влажной землей, дымом, тиной и нечистотами с реки. Асторе запахнул плащ, нахохлившись под прохладным ветром, и доверчиво прижался к ехавшему рядом с ним Чезаре.

  По мосту через Тибр, охраняемому скульптурами ангелов, мы добрались до ворот мрачной крепости с мощными стенами, напоминающей скорее неприступную цитадель, чем обычный замок. Тяжелые створки с лязгом открылись перед нами, и выбежавшие навстречу охранники почтительно кланялись, узнавая главнокомандующего войсками Церкви.

  – Его святейшество накануне распорядился приготовить комнаты для юных властителей Фаэнцы, – сказал Чезаре, сдерживая лошадь. – Надеюсь, его приказание выполнено.

  – Да, ваше сиятельство, – подошедший высокий мужчина в вышитом мундире капитана поклонился со сдержанным достоинством. – Лучшие комнаты, как и пожелал его святейшество, для двух молодых господ.

  Мы спешились, с невольным страхом оглядывая мощеный двор и стиснувшие его приземистые бастионы.

  – Пожалуйста, отдайте ваше оружие, синьоры.

  Я опешил от неожиданности. Об этом Чезаре не предупреждал нас, и меня пробрала дрожь. Неохотно отцепив от пояса шпагу, я отдал ее капитану, но он продолжал смотреть на меня, так что мне пришлось расстаться и с кинжалами. Асторе, пожав плечами, последовал моему примеру, и мы прошли следом за капитаном в темный зев донжона. Чезаре шел следом за нами, я спиной чувствовал его взгляд, прожигающий меня насквозь. Как же о многом я хотел спросить его, и как же мало времени оставалось мне для вопросов!

  В замке царил полумрак, разгоняемый редкими факелами, пахло сыростью и чем-то затхлым, это был запах страданий и тлена, тяжкий смрад неизбежности и забвения.

  – Пожалуйте сюда, – проговорил капитан, поднявшись на второй этаж и распахнув одну из дверей в конце узкого коридора.

  Мы очутились в небольшой просто обставленной комнате, служившей, судя по всему, приемной (а может быть, караулкой, подумал я холодея). Из нее три массивные двери вели в комнаты побольше, обстановка которых свидетельствовала об их предназначении для жилья. Здесь не было особой роскоши, но имелось все необходимое: простая удобная мебель, полог над ложем из простой выцветшей ткани, на полу истертые ковры. Никаких излишеств. И узкие окна, напоминающие зарешеченные бойницы, пропускавшие тусклый свет хмурого дня. Асторе с мольбой оглянулся на герцога Валентино.

  – Мы должны жить здесь?

  Чезаре не ответил.

  – Оставьте нас, синьор комендант, – сказал он. Капитан вышел, метнув на нас быстрый заинтересованный взгляд.

  – Чезаре, но почему?!

  – Того требуют обстоятельства, – тихо, но непреклонно проговорил герцог. – Я буду навещать вас так часто, как только будут позволять дела.

  Он легко коснулся пальцами щеки Асторе и поцеловал его с печальной нежностью.

  – Я непременно приду, мой ангел.

  Асторе отвернулся, в отчаянии стиснув руки, и я знал, что только гордость не позволяет ему заплакать. Сам я не намерен был рыдать; мне хотелось ударить Чезаре, избить его до полусмерти за то, что он сделал с нами. Я видел ложь в его глазах, я чувствовал его вероломство и равнодушие. Что ему за дело было до нас, двух поверивших ему мальчишек! Ему, предававшему королей! О да, замок святого Ангела действительно оказался самой настоящей тюрьмой, уж в этом-то он не соврал. Все мои крепости пали, одна за другой, и я сам приветствовал завоевателя...

  – Чезаре, я хочу попрощаться с тобой. – Я старался, чтобы мой голос звучал ровно. – Асторе, прошу тебя, оставь нас наедине.

  Мой брат в последний раз посмотрел на герцога и вышел, чтобы осмотреть свое новое жилище. Я метнул быстрый взгляд на дверь в коридор, а затем указал на соседнюю комнату.

  – Мне не хотелось бы, чтобы нас слышали, – сказал я.

  Он вошел в комнату следом за мной и затворил дверь.

  – Оттавиано, пойми...

  Я размахнулся и ударил его, вложив в удар всю свою силу и моля бога, чтобы мерзавцу не удалось уклониться. Он пошатнулся и схватился за лицо, с недоумением и болью глядя на меня.