Текст книги "За что тебя ненавижу (СИ)"
Автор книги: ИВАНКА
Жанр:
Слеш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
– Ой, а давай я тебе чупа-чупс подарю и ты его вместо меня облизывать будешь?
– Если ты ещё хоть что-то вякнешь, клянусь – я тебя до утра не выпущу…
– Да поди ты к чертям соба…а…аах-хха…
Вторая рука сжала ему член, большой палец обвёл головку. Саша задохнулся, попытался сжаться, но Глеб властно припечатал его к одеялу, заставляя распрямиться. Осторожное скольжение ладонью по стволу – вверх-вниз.
В уши рванулся бешеный пульс, перекликаемый с таким же пульсом под широкой ладонью. Живот внизу свело в болезненном спазме, наверно, надо было всё-таки поесть… О том, что ноет внизу совсем не от голода, Саша просто не желал думать – к чёрту, к чёрту, он просто хочет есть… Хочет… Очень…
– Ну и кто мне тут пел, что ни разу на парня не стоял? – высмыкнул из нирваны тихий довольный смешок.
Саша открыл глаза, проморгался, пытаясь рассмотреть наглую смеющуюся физиономию и устало огрызнулся:
– Поди в задницу.
– Хе, слушаюсь и повинуюсь…
– Что?! Нет, я не то имел в виду! Эй, ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ!!!
Полетела на пол оставшаяся одежда. В каком-то бешеном порыве Глеб жадно провёл руками по обнажившемуся телу, заставив Сашу злобно зашипеть, стоило задеть возбуждённый член, склонился и поцеловал внутреннюю часть бёдер, а потом опустился ниже, зарываясь носом в пах. Кажется, Саша пытался что-то сказать, как-то разозлить этого извращенца – уж лучше быть побитым, чем использованным, но Глеб разгадал его манёвр – гаденько ухмыльнулся, зафиксировал талию руками, чтоб не дёргался, и лизнул головку.
– Хха…
– Нравится?
Саша приподнялся на локтях, глядя соловым взглядом, упрямо помотал головой, чувствуя, как отлипает чёлка, прилипшая к покрытому испариной лбу.
– Маленький лгунишка, – склонился и обхватил губами ствол, заодно пощекотав языком уздечку. Саша открыл пересохший рот в беззвучном вскрике, выгнулся.
Ощущение мягких губ, обхвативших член, нанизывающегося влажного рта, тёплого дыхания на тонкой чувствительной коже, сбивающегося всякий раз, стоит не удержаться и чуть двинуть бёдрами вперёд. Губы на бьющейся венке, пальцы у самого основания, язык, обводящий контур головки, касающийся самой середины лёгким, выносящим остатки мозга, движением. Влажно, тепло, мягко.
– Глеб, отпусти… отпусти меня… мне плохо…
Губы смыкаются плотнее, фиксируют ствол и начинают медленно опускаться вниз, вбирая в рот всё больше плоти, доходят до самого конца. Во рту не хватает места. И некуда спрятаться от мягких гибких ласканий языка. Осторожно, нежно, ласково.
Саша не выдержал, замахнулся и ударил Глеба. Не сильно – в трясущихся руках силы не осталось – но чувствительно.
– Мне плохо, я сказал!
Глеб приподнялся, раздражённо сверкнув колючими холодными глазами.
– Судя по реакции, тебе как раз очень даже хорошо, – заметил он. Саша залился краской.
– Извращенец, – обессилено шепнул он.
Глеб мрачно улыбнулся, провёл пальцами по влажным Сашиным волосам, выхватив пальцами седую прядку у виска. В глазах полыхнули знакомые озлобленность и ненависть. Облизал себе пальцы, не отрывая взгляда от затуманенных голубых глаз.
– Мы оба…
Саша закрыл глаза, сил у него больше не осталось.
Глеб чуть приподнял ему бёдра, едва касаясь, провёл рукой по возбуждённому члену, явно одобрительно усмехнулся, стоило Саше застонать.
Поцеловал головку. Чуть прикусил. Забрал в рот. Губы обхватили ствол.
И в ту же секунду между ягодиц остро и знакомо скользнули пальцы.
Саша дёрнулся, подаваясь вперёд – и почувствовал, как прошлись по его возбуждённой плоти горячие губы, добираясь едва ли не до основания. Сам Глебу в рот толкнулся, даже если не хотел. А влажные пальцы всё равно вдавились внутрь, чуть раздвигая сжавшееся кольцо мышц. Туго, тесно, больно.
Ещё один рывок, ещё один толчок в рот. Саша вцепился в светлые волосы Глеба, пытаясь отодрать голову от своего паха, но только глубже вошёл при следующем нажатии пальцев.
– Глеб…
Нажим… Толчок… Стон… Всхлип… Нажим. Толчок. Стон. Всхлип.
Пальцы внутри проворачиваются, что-то цепляют и мир взрывается, уплывая в туман; и не выбраться, не вспомнить себя. Только движущиеся внутри пальцы, только ласкающие снаружи губы. Всё глубже, чтобы задеть точку наслаждения. Всё ближе к основанию, чтобы головкой дойти до горла, почувствовать, как оно судорожно сжимается. Как обхватившие пальцы мышцы… Нажим. Толчок. Нажим-толчок. Нажимтолчок.
– Глеб!!!
Глеб выпустил член изо рта, потянулся к Саше и поцеловал. Неожиданно нежно, едва касаясь пересохших губ. Обвёл языком контур и углубился, делясь с ним его собственным вкусом. Слабую попытку отстраниться пресёк, опять зафиксировав шею. И, не переставая целовать, дожал сзади, отпуская на волю скопившееся внутри Саши возбуждение.
Семя выплеснулось на живот, заодно запачкав Глеба. Он рассеянно стёр.
Саша плыл, сознание к нему так и не вернулось. В ушах стоял шум, сердце билось как ненормальное.
Он только что кончил от руки парня. Не от руки, что ещё кошмарнее… или не так уж и кошмарно?.. Сейчас он слишком устал, чтобы ужасаться и убиваться. Завтра. Как ни смешно, но обо всём этом он подумает завтра…
– Давно ты, видать, этим не занимался… – услышал Саша насмешливый выдох в ухо, и даже возмущённо засопел, но ответить, что ничем подобным он вообще никогда не занимался, не успел…
– Давно ты, видать, этим не занимался… – Глеб не удержался и лизнул острое ухо, куснув за хрящик.
Саша промолчал. Неужели дуется? Да ладно, в этот раз ему однозначно было хорошо, уж выведенный из себя Глеб постарался, чтоб пацану не было что вякнуть.
– Эй? Ты что… – он тронул безвольное тело, – в обморок брякнулся?!
Веки дрогнули, Саша склонил голову и тихо засопел. Попытался привычно скрутиться калачиком, но под Глебом это сделать оказалось проблематично, а из-под себя парень его не выпускал.
Спит!
Заснул!!
Мгновенно!!!
Ещё и губами причмокнул – Глеб себя полным дураком почувствовал. Особенно когда о себе напомнила тупая ноющая тяжесть внизу.
– А мне как быть, паршивец мелкий? – сейчас он был почти уверен, что Саша всё спланировал заранее, и о том, что после оргазма его мгновенно рубит, не сказал из вредности, ну и в отместку.
И, бесконечно себя презирая, Глеб расстегнул молнию на ширинке, взял безвольную руку спящего и прижал к напряжённому члену. Сжал на стволе и несколько раз толкнулся в плохо сжатый кулак.
Разрядка наступила почти мгновенно…
========== 11. Чем приказы отличаются от просьб ==========
Музыка была прекрасна. Тихая, спокойная… задумчивая. Она обволакивала сознание, точно ещё одно покрывало, так же тепло и нежно обнимала за плечи. Саша открыл глаза и резко сел, о чём сразу же пожалел. Во-первых, мир вокруг закачался и тут же появилось гадостное ощущение тошноты, а во-вторых он влип взглядом в серо-голубые глаза, непривычно спокойные, даже, скорее, больше просто голубые, словно колючая серость в них появлялась только при дурном (обычное состояние) настроении.
Глеб – уже отмытый и бессовестно свежий – сидел в углу, в старом кресле, ссутулившись и поджав ноги – любовно оглаживал гитарный гриф и тихонько пощипывал струны. Неприятное открытие. Саша был бы куда больше доволен, если бы гитара под пальцами этого мерзкого гоблина визжала и хрипела, а не отзывалась тянущими душу звуками.
– Проснулся наконец? – Глеб опять опустил взгляд на гитару, провёл тонкими пальцами по струнам, приглушив звук, чуть прикрутил колки, уравнивая единственную, выбившуюся из общего фона струну.
Саша хмуро зыркнул в окно, затянутое муаром ночи, и тут же едва сдержал негодующий вопль.
– Ты меня раньше не мог разбудить? Да меня отец прибьёт!!!
– Да тебя из пушки не поднимешь! Что только не делал…
Саша вздрогнул и только тут обнаружил, что всё ещё раздет и прикрыт тонким покрывалом. Рассеянно сжал-разжал липкую ладонь.
– Ты чё, охренел совсем?! Меня ещё и бесчувственного отымел?!!
– Да никто тебя не имел, не визжи, – устало поморщился Глеб. Сашин вопль явно помешал настраивать гитару. – Я не люблю заниматься сексом с храпящими брёвнами.
– Я не храплю!
– Зато бревно бревном.
– И не бревно…
– Я не понял. Ты возмущаешься, что я тебя таки не взял?
Глеб поднял на залившегося краской Сашу хитрые глаза. Гоблин языкастый! Саша надулся и склонился к привычно скинутым на пол вещам.
Тело ломило. Но не так, как в прошлый раз, когда любое движение вызывало едва ли не судороги от боли – обычная ломота, которая бывает после хорошего сна, и под неё так и тянет потянуться всем телом, раскинувшись по кровати.
Когда он в последний раз раскидывался на кровати и потягивался? Когда он не вставал с чугунной головой, измученный ночными кошмарами ещё сильнее, чем обычной бессонницей? Когда он вообще в последний раз вырубался вот так, как сегодня, – мгновенно провалившись в спасительную вату сна, да ещё такого глубокого, что убей – не вспомнит, чего этот извращенец с ним проделывал.
– Где мой мобильник?
– На столе.
Саша потянулся к телефону, попутно отставив чашку остывшего уже чая и бутерброд. Либо Глеб просто поведён на этой жуткой недоеде, либо его мать ничего нормального готовить не умеет.
– Он выключен?
– Я отключил.
– Зачем?
– Потому что твой отец звонил.
– Ты… ты идиот! Зачем ты это сделал?!
Издевательская самодовольная ухмылка.
– Потому что захотел.
– Он же меня убьёт!
– Это вряд ли. Ты же родной сыночек.
Саша сверкнул глазами. Ничего он говорить этому недоумку не будет, чтоб ещё больше не веселить. И вообще он устал. Устал быть вечной грушей для битья, устал, что его кто-нибудь да ненавидит, устал делать вид, что его это не задевает… устал просто потому, что устал. Потому сразу вырубился, как только…
Навязчивые мысли о том, ЧТО между ними произошло, он затолкал поглубже, предпочтя расплатиться головной болью, но не поплывшими мозгами. Ну переспал с этой сволочью. Не впервой уже, так что и стенать над своей загубленной жизнью не стоит, нужно просто сделать вид, что ничего не было.
– Почему ты красный, как помидор? – и едкое насмешливое, – Вспомнил что-то интересное?
– Да пошёл ты!
Саша нервно выкатился из-под покрывала, демонстративно не отворачиваясь от округлившихся голубых глаз, огляделся, сцапал сбившуюся от беспокойных ног простынь и напоказ ею вытерся.
– Закончил? – поинтересовался Глеб, когда Саша оделся. На нём самом из одежды были разве что серые спортивные штаны, от чего Саша нервно возился и предпочитал смотреть куда угодно, но только не в его сторону. Когда Глеб валялся на нём, Саше казалось, что парень такой же костлявый, как и он сам, но Глеб оказался всего лишь худощавым – под кожей ровно перекатывались мускулы, на животе чётко проступил абрис мышц. Его собственный, тощий и впалый, наводил на мысли о замученных в концлагерях евреях.
– Нравлюсь? – конечно он заметил на себе внимательный забывшийся взгляд.
– Ты мне напоминаешь одного человека, – сам не понял, почему сказал.
Глеб выгнул дугой острую бровь.
– Твоего бывшего любовника? – без насмешки, но всё равно со злобой.
– Моего лучшего друга, – видимо, устал даже сильнее, чем думал, раз потянуло вспомнить прошлое.
– Не знал, что у тебя такой есть.
– Был…
Саша шагнул к двери.
– Куда-то собрался?
– Домой. Уже поздно.
– Скорее, слишком рано.
– Тем более!
– Сядь,– жёстко и властно.
Саша вздёрнул подбородок и толкнул дверь в коридор. Глеб рывком встал из кресла, неуловимым глазу движением, и как-то почти мгновенно очутился рядом – сцапал за шкирку и толкнул обратно на кровать.
– Хватит мною кидаться!
– Хватит из себя строить оскорблённую невинность!
– Я и не строю!
– А я и не кидаюсь!
– Придурок!
– Ослина упрямая!
– Сволочь! Идиот!! Кретиииин!!!
– Всё сказал?
– Да!
– Есть хочешь?
– Да!.. Э-э… нет…
Глеб скривил губы в победной усмешке. Пододвинул остывший чай и бутерброд.
– Не буду,– надулся Саша.
– Почему? Вот только не надо начинать, что не голоден – у тебя живот к спине уже прилип.
– Я просто худой.
– Ты оббурчал меня пустым желудком во сне, – Глеб на секунду замолк и злорадно оскалился – из Сашиного живота предательски донеслось слабое урчание.
– Ну и чёрт с тобой! – обозлённо выпалил Саша, схватил бутерброд и вгрызся в него.
– Завтра тоже придёшь.
Саша споткнулся, едва не повторив предыдущий полёт на ступеньки, но успел схватиться за перила. Повернулся, глянул на невозмутимую гадкую физиономию. Глеб стоял, привалившись к косяку, вызывающе расслабленный и спокойный, точно сытый удав.
– Вот ещё, – окрысился Саша. Глеб его бесил. Он не был похож на гея, но почему-то не побрезговал завалить его уже дважды, причём второй раз… э-э… вообще не побрезговал… В общем, тараканы в голове этого парня Сашу пугали. Он инстинктивно чувствовал, что Глеб его терпеть не может, но всё же маньячной любви издеваться, чем грешил Максим, в нём тоже не было. Тогда зачем Саша ему сдался? Глеб был странным – молчаливый и угрюмый при Максиме, один на один он становился язвительным и языкастым, загоняя в угол даже Сашу, который своими колкостями сам мог довести кого угодно. Он мог ударить. И он же заставил его съесть тот жуткий бутерброд, чтобы Саша не бухнулся в голодный обморок. – Не приду!
– Это не просьба.
Глеб демонстративно пыхнул экраном телефона.
– Шантажируешь?
– Да, – ни больше, ни меньше.
– Тебе так понравилось трахаться с парнем?
Саше не нравилось это слово, оно отдавало чем-то бездушным… животным. Саше не нравилось это слово – оно очень точно описывало то, что с ним проделал Глеб. И в том, что его тело отреагировало, тоже было что-то животное…
– Мне просто нравится трахаться, а девчонку ещё и укатывать надо, – обезоруживающе прямо сказал Глеб.
Саша ничего не ответил, развернулся и начал медленно спускаться по лестнице. Внутри было пусто и гадко. То ли оттого, что его опять загоняют в угол, то ли от такого простого, но всё равно мерзкого признания.
Нет, Глеб не был похож на его друга. Глеб был прямым и честным.
Глеба Саша ненавидел.
Глеб сам не понял, кой чёрт его потянул ляпнуть про завтра.
Когда у него встали на место мозги и он обнаружил себя на измотанном заснувшем Эльфёнке, полуголого, сжимающего на своём члене чужую руку, первым порывом было выкинуться из окна, вторым упасть в ноги практически второй раз изнасилованного им парня и просить уже Эльфа оборвать его бренное существование. К счастью, спал Саша крепко, а Глеб паникёром никогда не был, поэтому быстро пришёл в себя. Когда зазвонил Сашин мобильник, Глеб сначала выключил никчёмный прибор, чтоб не разбудил вздрогнувшего мальчишку, а только потом со злорадством отметил, что звонил отец. Ничего, пускай маленько побесится. Этот тип обожал контроль – Максим не раз жаловался, что папочка непременно желает получать отчёт практически о каждом вздохе. Впрочем, зная Максима, любителя ночных клубов и шумных тусовок, Глеб родителя понимал…
А вот себя за почти восемнадцать лет, видимо, понимать так и не научился! Он никогда не заглядывался на парней и сам же уже два раза принудил к близости это карамельное чудо-юдо, он терпеть не мог этого эльфообразного и он же самолично – по собственной же инициативе!!! – сделал ему минет всего каких-то шесть часов назад. Как он у него вообще получился-то?! Он и девиц-то к себе не особо подпускал, чтобы сказать, что так наловчился в оральных удовольствиях. Нет, спать с ними спал, и даже очень охотно, но вот нежности и ласки терпеть не мог – это было слишком… личным, наверно, чтобы позволить прикасаться к себе какой-то малознакомой девке. И уж тем более ублажать её. Секс есть секс, прелюдия для розовых соплей. И вот этот мелкий паршивец так вынес ему мозг, что он совсем слетел с катушек и таки устроил светопреставление?! Его хотелось ударить, придушить, довести до слёз. И он же боялся лишний раз пошевелиться в кресле, когда измотанный Эльфёнок скрутился калачиком на его кровати и мирно посапывал в подушку.
Саша едва успел схватиться за перила, чтобы не полететь по ступенькам. Обернулся. Во взгляде проскользнуло удивление и гадливость. Своё мнение о Глебе он составил давно и если оно и менялось, то только в худшую сторону. От этой мысли почему-то стало легко и весело – в школе Глеб привык играть роль хорошего мальчика, затолкав подальше характер и амбиции, этот же остроухий видел его насквозь. Хм… да он перед ним и не стремился притворяться.
– Вот ещё. Не приду!
Самое гадкое в характере Глеба, что начиная что-то по глупости, он доводил до конца хотя бы из бараньего упрямства, как тогда в подсобке, когда в шутку предложил Саше встать на колени. Вот и сейчас Сашин взбрык его вывел из показного равновесия.
– Это не просьба…
Подумал и открыл раскладушку, в которой был закачан компромат. Глеб и сам не знал, зачем оставил его себе, если даже не хватило сил пересмотреть гадкую видюшку. Тогда, у реки, он долго думал, но всё же не смог просто удалить эту жуть из телефонов парней.
– Шантажируешь?
Вот чего у Эльфёнка не отнять – он слишком понятливый.
– Да.
– Тебе так понравилось трахаться с парнем?
А ещё он прямой, как путь коммунизма. И вместо того, чтобы смутиться, сам доведёт до икоты.
– Мне просто нравится трахаться, а девчонку ещё и укатывать надо, – раздражённо выпалил Глеб. Не нравилось ему это «трахаться». Чересчур гадко и как-то… по животному. Хотя как ещё описать то, что было между ними?
Саша устало вздохнул, развернулся и побрёл прочь.
Он так и не увидел, как Глеб медленно сполз по косяку, обессилев от этого короткого разговора, ни чуть не меньше самого Эльфёнка.
…В школу Саша не пришёл.
Глеб едва дождался большой перемены, чтобы вырваться из класса и пойти к нему, но крайняя парта у окна была пуста, вездесущая Алла только пожала плечами и сказала, что его сегодня не было.
Разочарованный и злой, он начхал на образ идеального ученика и пропустил урок, бездумно проторчав в своей подсобке.
Какого чёрта этот остроухий пропускает школу?! Испугался? Да конечно! Эльф избегал открытых столкновений, но никогда не удирал, поджав хвост. Тогда что? В этот раз совесть Глеба была чиста – ничего такого, что бы заставило Эльфёнка слечь, он не делал. А вот то, что он был болен ещё до прихода к Глебу – очевидно. Мордашка бледная, осунувшаяся, под глазами тени. И вырубился, как суслик! Это тогда Глеб рвал и метал, сегодня же он просто трезво оценил состояние сунувшегося к нему пацана. Во-первых, Саша шлёпнулся в обморок, что уже ненормально, а во-вторых – и в главных!!! – он позволил взять над собой верх. Когда это он так быстро складывал лапки и сдавался? Да, он всячески доставал Глеба – кололся словами и выводил из себя, но физически ничего так ему и не сделал, даже кулаком не заехал, хотя, наверное, возможность была. А вот сил не было. Потому и после вырубился за одну секунду.
Глеб провёл пальцами по глазам, снимая видение скрутившегося на его постели голого юношеского тела – тощего, острого, с проступившими по хребту острыми позвонками. Глеб накрыл его покрывалом, чтобы тот не мёрз и распрямился. Дрожать Саша перестал, но так и остался обнимать собственные колени.
…Когда Глебу было девять, мама слегла в больницу с приступом. Самая страшная неделя в его жизни – жить с осознанием, что единственный родной человек в любой момент может оставить тебя один на один с огромным равнодушным миром. Глеба тогда забрала к себе тётя Таня и, наверно, это было худшим из вариантов, потому что, работая в больнице, она позволяла ходить ему туда, и Глеб часами сидел в палате матери, смотрел на её искажённое после инсульта лицо, стеклянные, не узнающие его, глаза. Это не то, что должен знать ребёнок, но это то, что он научился понимать. Тогда он тоже спал, свернувшись тугим калачиком, потерянный и несчастный. Той весной закончилось его детство. С тех пор Глеб ненавидел весну. И ни разу не виденного им мальчишку, из-за которого у мамы случился приступ…
Выловить Майю оказалось самым простым и глупым до гениального решением. Сам он этого делать не стал – не то, чтобы возомнил себя таким уж великим и могучим, просто выловить девчонку оказалось жутко сложно, она не сидела на месте – успела побывать в библиотеке, в учительской, в классах среднего звена и зачем-то в спортивной секции. Поэтому Глеб в конце концов сдался и припряг Артёма привести её к нему.
Майю волочь не пришлось, в отличие от Саши она шла сама, даже о чём-то тихо переговаривалась с конвоиром, отчего Артём нервничал и дёргался. В конце концов, он привык, что его жертвы сопротивляются, а не спрашивают, почему он завалил тест по биологии.
Девчонка безбоязненно зашла в подсобку, подслеповато сощурилась, окидывая близоруким взглядом помещение. Намеренно или нет, но очков на ней сегодня не было, ничто не скрывало симпатичной чистенькой мордашки. Неприятный укол. Лучше бы она оставалась синим чулком, каким всегда и была. Уж не для Саши ли так преобразилась?
…– Знаешь, я тебя люблю.
– Ага, знаю…
Ещё один укол.
Эта девчонка ему не нравилась. Слишком тихая и идеальная. Таких не бывает.
– Звал? – спокойно спросила Майя.
Вообще-то, он бы хотел, чтобы Артём приволок её упирающуюся, чтобы она кричала и обозвала его психом, чтобы стояла встрепанная и злая, а не насмешливо и как-то слишком понимающе усмехалась в алые губки.
– Где твой дружок?
– Дома, наверно.
– А если точнее?
– Он не в школе – это точно.
Глеб скрипнул зубами.
– Дай мне его номер.
– Зачем?
– Чтобы позвонить!
– Нет, зачем тебе ему звонить?
– Тебя это не касается. Или… – он растянул губы в змеиной ухмылке, – за своего парня переживаешь?
– Он не мой парень, – Глебу показалось, или Майя на него посмотрела с какой-то жалостью, с обидной и раздражающей жалостью, как на душевнобольного.
– Он тебе в любви признался!
– Ну да, – невозмутимый кивок. Насмешливая улыбка в уголке губ. Убить стерву!
– И ты его любишь!!!
– Мне нельзя?
Неееет, она совсем не такая тихая и безобидная. И с однокашниками не общается не потому, что они в компанию не принимают, а потому что ей с ними не интересно. Уж слишком взгляд у неё… острый, точно всех наизусть видит. И Глеба в том числе.
– Ты ведь никогда ни с кем не дружил, так? – неожиданно спросила Майя.
– С чего ты взяла? – буркнул Глеб. – Дружил. – Поправился. – Дружу.
– Не-а. Я имею в виду, когда ты общаешься с человеком не потому, что тебе выгодно, а потому что вам вместе хорошо.
– Когда мне с кем-то хорошо, это называется «секс», – огрызнулся и тут же вспомнил задыхающегося под собой Эльфа. Ёлки-палки!
– Ты забавный, – неожиданно сказала она. – Злой добряк. Или добрый злодей.
– Ты… больная, да?
– Больной – ты, – прямо, и потому обидно, ответила собеседница. – Это ведь из-за тебя на Саше лица нет в последнее время?
– Он чуть брата не пришиб, думаю, у него и без меня проблем куча. Гони номер!
– Зачем?
Снова-здорово…
И уже отобрав телефон, вбив номера в память своего, до Глеба действительно дошло – они и не уговаривались встретиться в школе. Они вообще ни о чём не уговаривались.
Чужие друг другу люди из разных миров.
Наверно, тогда Глеб впервые почувствовал себя вязнущим в болоте. И уже в который раз понял, как ненавидит этого чёртового Эльфа…
========== 12. Больничные секреты ==========
Из школы Глеб пришёл разбитый. Кое-как заставил себя пройтись с метлой под деревьями, несказанно радуясь, что дожди посбивали почти всю листву, и вообще у Михалыча уже проходит радикулит, значит, скоро он сможет, наконец, выспаться.
С болезненным удовольствием размял плечи, когда отнёс в подсобку дворника метлу.
– Морда у тебя, как у обожравшегося сметаной кота, которого поймали и дали лупня, – со смешком заметил выползший на свежий воздух Михалыч.
– Чего?
– Говорю, выглядишь довольным и в то же время, будто бы тебе на хвост наступили. Опять со своим Эльфёнком погыркались?
Глеб поперхнулся.
– Откуда ты знаешь?
– Что погыркались?
– Про «Эльфёнка».
Дворник усмехнулся.
– Пей в следующий раз меньше, чтоб не ляпнуть чего лишнего.
– И… э… много я лишнего ляпнул? – осторожно уточнил Глеб.
– Расслабься, – мужик хлопнул его по плечу. – Только то, что она у тебя своенравная и стервозная.
Глеб почувствовал, как заливается непривычной краской смущения.
– Это не то, что ты думаешь, – пробормотал он, против воли вспоминая выгибающегося под ним Сашу. Влажные потемневшие волосы спутаны, губы припухли от поцелуев, голый, мокрый, грязный… Тпрррууу! Внизу живота ооочень красноречиво ёкнуло. Блин, блин, блин!!!
– Ты похож на обожравшегося сметаной кота, – повторил Михалыч. – Думаю, это ты как раз не то думаешь, что есть.
Глеб вспыхнул, развернулся и позорно ретировался. Много какой-то дворник понимает?! Да он просто счастлив, что у него мать на поправку пошла!
За последние дни матери действительно стало намного лучше, она уже ссорилась с врачами и с тётей Таней, непременно желая вернуться домой, дулась на Глеба, когда он её в этом не поддерживал и даже один раз пыталась-таки удрать, но её перехватили на лестнице и с почестями вернули обратно в палату.
Мама была неугомонной. Сколько Глеб помнил, она была всегда и всюду – успевала на работе, дома и даже умудрялась вытащить своего вечно хмурого сына на улицу, чтобы не чах в квартире. Глеб с детства не сильно общался с одногодками – в детском саду он был драчлив и его за это недолюбливали, в школе, так и не научившийся дружить, просто уже не знал, как это сделать, а, может, и не слишком стремился. Просто ему вполне хватало приятельских отношений, когда вроде и знаешь кого-то, но не настолько, чтобы впускать в свою жизнь или быть вхожим в его. Может, он просто оберегал свой мир, в котором были только они с мамой… Иногда он ловил на себе её задумчивый взгляд – она сидела со своей любимой книжкой, с ногами забравшись на диван, а он, забывшись, ковырялся с гитарой. Наверно, тогда она видела его отца – Глеб никогда не спрашивал, но однажды в детстве нашёл фотографию, где его родители, ещё молодые и смешливые, сидят под новогодней ёлкой: она обнимает только что подаренную гитару, он обнимает её. Теперь на этой гитаре играл Глеб. Мама научила, когда ему было четырнадцать.
У них с мамой были странные отношения. Она никогда с ним не нянькалась и вполне могла закатать затрещину, если он провинился. При всём этом, ни разу за семнадцать лет на него даже голос не повысила, они вообще не ссорились, если не считать той пощёчины в больнице.
Глеб не был маминым сыночком и всё же она была больше, чем просто мама – единственный дорогой человек, якорь, держащий его в этой жизни, не дающий забиться подальше от шумного человечества, вряд ли друг – слишком у них мировосприятие разное – и всё же о сыне она всегда знала всё. Не то, чтобы он рассказывал, просто как-то так получалось. У них были разные характеры, привычки и вкусы, они не виделись днями, а иногда и сутками из-за её работы, и всё же сейчас Глеб заходил в привычно пустую квартиру и не мог унять дрожи – он не хотел оставаться один.
А ещё его мать была волшебницей – где бы она не была, дома или в больничной палате, сразу становилось уютно и как-то по-домашнему спокойно. На улице, в больнице – рядом с ней всегда крутились дети, незнакомые прохожие, обходящие Глеба стороной, у неё же обязательно спрашивали дорогу, время или что-нибудь ещё. Как-то совершенно непонятно для Глеба, она умела расположить к себе в первую же минуту знакомства. Сегодня из её палаты тоже доносился весёлый гомон, так неприсущий больнице – он ещё из коридора услышал мамин смех. Нацепил улыбку, толкнул дверь. И почувствовал, как улыбка сползает вместе с настроением.
На маминой кровати, непринуждённо облокотившись о спинку, сидел Саша.
…Эльфёныш ещё улыбался, когда автоматически повернулся на звук открывшейся двери. Его улыбка, куда более искренняя, чем деревянная Глеба, сползла ещё быстрее, чем, собственно, у Глеба.
– Ты что здесь делаешь? – мигом охрипшим голосом выдохнул Глеб. Саша подскочил, точно ужаленный, затравлено глянул. В только что звенящей от веселья палате стало тоскливо и неуютно. Две мамины соседки – тётка уже постпенсионного возраста и молодая женщина с маленькой дочкой – напряжённо покосились на новоприбывшего. Удивительно, он никогда с ними не заедался, никогда не грубил и вообще, разве что здоровался в пространство, когда приходил проведать мать, но обе подсознательно его сторонились и замолкали при его появлении. В общем-то, Глебу было плевать, хотя немного бесило.
– Я… я нечаянно… – сдавленно пролепетал Саша.
– Он имеет в виду, что меня нечаянно обнаружил – приехал навестить брата, спускался в кафетерий и меня увидел, – пришла на помощь мать. Глеб раздраженно сверкнул на неё глазами, но она сделала вид, что ничего не заметила. Да конечно! Наверняка сама Сашу заметила и незаметно выцепила.
– Пойду я, – Саша скомкано попрощался и попытался улизнуть. Глеб выкинул вперёд руку и перехватил мальчишку за капюшон пайты.
– А ну, пусти! – тут же вскинулся Эльфёнок, но его гневный вяк Глеб прервал, попросту выпихнув в коридор и, не выпуская возмущённо булькающую жертву, выскочил сам.
Коротко огляделся и, прежде, чем пацан таки выкрутился из собственной пайты, втолкнул его в процедурную, к вечеру пустующую, а потому очень удобную.
– Чего тебе надо?! – тут же взъерошился Саша, выкручиваясь из рук и отскакивая на другой конец небольшой, захламленной оборудованием, комнатушки, отгородившись столом и лежаком для осмотра.
– Ты сегодня не пришёл, – мрачно напомнил Глеб.
– А я и не обещал, – сердито огрызнулся Эльф.
– В школу не пришёл, – уточнил Глеб.
– Ты что мне, мамочка? – ещё один сердитый выпад. – Не пришёл и не пришёл. – И тут же мордашка расплылась в нервной, но лукавой ухмылке. – Неужели скучал… дорогой?
Глеб сжал кулаки, едва удержавшись, чтоб не сжать пальцы на тонкой шее.
– Ладно, мне пора, – тем не менее, с места Саша не двинулся, настороженно косясь на замершего у двери Глеба. И так и будет коситься, никуда не пойдёт, не желая снова оказаться пойманным. Барашка потому что, упёртая!.. Осторожная… Отлично это понимая, Глеб вышел из кабинета, раздражённо хлопнув дверью.
Саша выждал минут пять – перестраховщик чокнутый! – и тихонько выглянул в коридор. На са-амую чуточку приоткрыв дверь. И в эту самую щель затаившийся Глеб и запустил руку, сцапав Эльфёныша за грудки!
– Ик! – нервно выдал парень, мазнув по близкому лицу ошалелым взглядом, попытался отшатнуться и тут же скорчился в три погибели, стоило выведенному из себя Глебу ткнуть ему в бок костяшками. Нет, он не сильно, он вообще нечаянно задел, когда этот угорь выкручивался из хватки! Но Саша скорчился и едва не задохнулся от боли.
– Ты чего?
