Текст книги "За что тебя ненавижу (СИ)"
Автор книги: ИВАНКА
Жанр:
Слеш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
– Подожди… – Саша на локтях отполз вверх, но его тут же дёрнули обратно, мягко, но непреклонно. Глеб прижался всем телом, не давая вывернуться из-под себя. Саша напрягся.
– Т-шш… расслабься. Не бойся.
Саша дёрнулся. В ушах гремел пульс, он не слышал шёпота – он ощущал только хриплое дыхание над ухом и чужую волю, впечатывающую его в мягкую, вяжущую движения, постель. Темно. Страшно. Соскользнула с тела рубашка, полетели на пол джинсы с бельём. К ягодицам прижалась чужая плоть, отчётливо ощутимая даже сквозь плотную ткань брюк, вжалась между половинками, становясь ещё больше, потёрлась. И тихий протяжный стон.
Жуткое чувство дежавю, забытое, но не изжитое из испуганно сжавшегося сердца. Как же темно. Как же страшно.
Забился, пытаясь стряхнуть ужасные оковы, заметался, желая сорвать эту кошмарную повязку, отрезающую его от реального мира и вгоняющую ещё глубже в никуда не девшиеся страхи.
– Сань, хороший мой, успокойся. Это я, помнишь? Тише… Эльфёнок, мой Эльфёнок, – Глеб перехватил его за кисти, но вспомнил недавний нервный срыв и провёл руками выше, накрывая ладони, переплетая пальцы с пальцами Саши. Зарылся лицом ему в волосы, поцеловал в шею за ухом, чуть лизнул, прикусил кожу, возвращая лёгкой болью из истерики.
В окутавшую Сашу темноту мягко пробрались яркие всполохи возбуждения. Не имея возможности видеть, он в два раза острее чувствовал любые прикосновения, слышал шорох снимаемой Глебом одежды, хрип его дыхания, ощущал жар тела.
– Это я. Не бойся. Всё хорошо, – не прекращая, шептал Глеб, убаюкивая ласковым урчанием. Голос держал сознание, не позволял раствориться в темноте и страхах. Нежный, мягкий, настойчивый, родной… как прикосновения тёплых рук.
Пальцы ложатся на талию, едва уловимо скользят вверх. И между ними третьей дорожкой, горячей и влажной, скользит, щекоча, язык, чертит спину узорами.
Об ягодицы трётся уже влажный от желания член. И хочется выкрутиться, хотя бы сжаться, а тело само выгибается, подаётся навстречу, и ему всё равно, что это чужая квартира, незнакомая постель и его распаляет мужчина. Пусть говорят, что нет любви – есть желание. Пусть они одного пола – они живые люди, а не бездушные роботы. Пусть они братья – просто хочется согреться и понять, что в этом мире ты хоть кому-то небезразличен.
Рука пробирается между смятым постельным и телом, пальцы скользят к паху, зарываются в волоски, трогают член. Едва уловимое касание подушечками пальцев по стволу. Вниз по взбухшей венке, к основанию.
Саша инстинктивно вжимается в постель, но только ещё теснее притискивается к ладони.
Вторая оглаживает ягодицы. Пальцы скользят между половинками.
– Глеб…
– Тише, хороший мой. Всё в порядке… – горячий выдох в затылок.
Поцелуй в шею. Губы перебираются к плечу. Прикус, растекающийся жаркой истомой.
А руки уже ласкают бёдра, оглаживают, сжимают. Одна скользит от ягодиц вниз, раздвигая ноги, вторая нажимает на поясницу. Пальцы касаются сзади, проводят по сжимающимся мышцам.
Темнота съёживается, в мире не остаётся ничего, кроме хриплого дыхания, сумасшедшего пульса и этих осторожных мягких касаний. Мягко, нежно, ласково.
– Какой же ты тугой. У тебя кто-нибудь был?
– Да.
Глеб напрягается. Даже не видя, Саша знает, как каменеет его красивое лицо. Губы трогает довольная улыбка, но он прячет её в складках покрывала.
– Когда? – свистящий шёпот.
Едва удерживаемое хихиканье.
– Я тогда ещё в десятом классе учился.
Мгновение понимания. Сдавленный выдох.
– Я тебя сейчас прибью, шутник недоделанный.
Но вместо обещанного наказания ягодиц касаются губы. Целуют одну, вторую.
– Эй, постой…
Руки раздвигают половинки и входа касается язык.
– Ты чего выделываешь, идиот?! Не на-ада-а-а!!!
– Неужели тебе неприятно?
– Псих! Я грязный!
– Ты торчал в душе перед приездом Макса, я всё знаю.
– Следил за мной, да?
– Хм… подглядывал.
– Дуби-ина-а-аа…ах-х-ха…
Влажные тягучие движения заполняют сознание. Саша зарывается носом в покрывало, пряча горящее лицо, руки комкают постельное. Темнота становится острой и наполненной – шорохами, движениями, хрипами и стонами. Тёплая, уютная, успокаивающая.
Что в него входит? Язык? Палец? Два пальца? Три? Так много, тяжело принять. Тяжесть давит на стенки, проталкивается, скользит, но всё равно едва входит. Вдавливается в кольцо, выбивая воздух из груди напополам со стоном. Узко, туго, тесно.
Острый страх накатывает волной. Внутри всё сжимается.
– Эльфёнок… – выстанывает голос в волосы, успокаивая. Только один человек его так называет, а ему можно позволить всё.
Глеб надавливает, раздвигая стволом изнутри, осторожно вталкивается, скользит внутрь, заполняя собой. На талию ложатся ладони, притягивают к себе. Губы жарко припадают к спине, ведут по позвоночнику вверх, к шее, дублируя движения снизу. Ладони стискивают рёбра, трогают грудь, оглаживают бока. Одна чертит по животу вниз, накрывает пах, сжимает, забирает член в кулак, скользит по всей длине. Вторая обхватывает за талию, приподнимая на себя, не разрешая отодвинуться – чтобы услышать бешеный стук сердца, сплетающегося с таким же рваным ритмом собственного. И прерывистое дыхание над ухом, превращающееся в тихий стон.
И неожиданно темнота разрывается – сорванная с глаз повязка падает. Его лицо поворачивают, заставляют встретиться взглядом, с тревогой всматриваются. В янтарном свете ночника видны и искусанные Сашины губы, и мокрые дорожки, но Глеб почему-то облегчённо вздыхает, утыкается мокрым лбом ему в плечо.
– Голубые, – непонятно шепчет он. Целует влажную от испарины кожу. – Голубые…
– Мы?
Смешок.
– Ну, и мы тоже. – Обнимает крепче, словно боится отпустить. Касается губами губ, нежно, невесомо. И медленно двигает бёдрами вперёд. Стон. Выдох. Хрип. – Сааань…
Входит глубже. Боль. Жар. Истома. Мышцы рефлекторно сжимаются, но он уже слишком глубоко, толкается внутрь, плавно и тягуче, не останавливаясь, не срываясь с мерного ритма, плавя остатки сознания. Твёрдая горячая плоть пульсирует внутри, нажимает, достигает предела, исторгает стон уже из обоих. Лёгкий нажим. Мягкий толчок.
Саша пытается отвернуться, его удерживают, мягко, но надёжно, не разрешая оторваться от лица Глеба. Чтобы видел, кто сейчас с ним, чтобы видел, кто сейчас в нём.
Глеб раздвигает его ноги ещё сильнее, давит на поясницу, скользит пальцами по позвоночнику к шее, прижимает голову к кровати, заставляет прогнуться. И не прекращая движений, опускается сверху, лижет, целует, покусывает. Саша зарывается лицом в постельное, ловит ртом закончившийся воздух. Спина горит под руками Глеба. Его язык проводит длинную дорожку вдоль позвоночника. Жаркое дыхание в шею. Влажный поцелуй в ухо.
Всё расплывается, становится нечётким. Остаются только размеренные толчки и забытое ощущение целостности и покоя.
Пускай слёзы мешают рассмотреть лицо любовника, а гулкий пульс глушит звук его голоса – Саше не обязательно видеть и слышать, чтобы знать, кто тот человек, что так жарко и нежно сжимает его в объятиях. Единственный, кто пробился сквозь его страхи и барьеры, единственный, кто их вообще заметил и понял, единственный, кто помог забыть. Теперь он точно навсегда оставит в прошлом тех, кто его ломал, тем более, даже лица стёрлись. А теперь и боль. Словно очнулся от долгого кошмара…
…Они потом ещё долго занимались любовью; не могли оторваться друг от друга, обнимались, ласкались, старались коснуться везде и всюду. Губы распухли от поцелуев, кожа ныла от засосов. Ближе, теснее, растворяясь друг в друге – в жарких объятиях, в хриплом шёпоте, в тихом стоне, в каждом движении, в каждом толчке.
Ночь тянулась бесконечно долго. А пронеслась в мгновение ока.
Саша очнулся от кошмара и попал в другой сон.
Под утро ему опять приснился склеп. Он снова лежал в густой душной темноте, придавленный тяжёлой плитой, задыхался и звал на помощь, но успел проснуться раньше, чем захлебнулся криком.
Из коридора доносилась знакомая трель телефона. Хотел подняться и поискать, но сзади его облапил Глеб и отпускать свою добычу он не собирался. Сонно прижал к себе и засопел в лопатки.
Телефон надрывно тренькнул и заглох. И тут же запищал ещё один, этот – из разбросанной по полу одежды Глеба. Кое-как дотянулся рукой до лежащих рядом джинсов. Подтянул за штанину и обхлопал карман, достал теленькающего монстра, мимоходом глянул на определитель «Максим»… и чисто автоматически нажал зелёную клавишу приёма.
– Алло? – сонно просипел он.
– Где Саша? – рявкнули в трубку.
Плохо соображая с утра пораньше, Саша хмуро буркнул:
– Это я и есть.
– Тогда где Глеб? – тут же насторожился Макс. – Рядом с тобой?
– Нет… я…
– Ты не взял трубку своего телефона, но сразу же берёшь его! Где вы???
Сон как ветром сдуло. Саша подскочил с постели, морщась от тянущей колючей боли сзади. Хотел что-то сказать в оправдание, но в это время в трубке послышалась лёгкая возня.
– Александр?..
Внутри всё оборвалось и ухнуло куда-то вниз. Ледяной безэмоциональный голос резанул слух.
Отец…
========== 29. Бег по кругу ==========
Проснулся Глеб резко, мгновенно открыл глаза и сел. Постель со стороны Саши была холодной. Со стоном повалился на подушку, костеря себя последними словами. Дурак! Опять повёлся на этого гнусного Эльфа!!! Словно бег по замкнутому кругу – Саша бежит от Глеба, Глеб его догоняет. И так бесконечно. Опять пустая постель, одинокое утро и опустошённость. Каким вообще надо быть недоумком, чтобы потерять голову всего лишь за сутки и поверить, что между ними всё осталось как и прежде?! Нет, хуже! Самому потащиться за тем самым монстром, превратившим его жизнь в ад!
Сжал кулаки, стирая с ладоней зудящее ощущение Сашиной кожи. Остановился. Это и так всё, что ему, влюблённому дураку, осталось.
Зазвонил телефон. Максим.
– Чего тебе? – рыкнул Глеб. Пусть и короткое, присутствие Саши словно вернуло его в то время, когда он терпеть не мог приятеля. Вот и сейчас не смог сдержать раздражения.
– Вообще-то, у меня свадьба сегодня, – так же сердито рыкнул Макс в ответ. – Ты на часы смотрел вообще?!
Свадьба! Точно! Ведь Саше всё равно некуда бежать дальше своего дома, а там гадёныша легко можно прищучить и поговорить по душам.
– Ты сейчас где?
Ругань сквозь сжатые зубы на том конце провода.
– Дома!
– Сейчас буду, – коротко бросил в трубку и, не слушая, что ещё пытался сказать собеседник, отключился.
Дома была привычная за последние дни суета – некоторые гости, по-видимому, родня невесты, хотя, Глеб «своих» тоже не знал, украшали машины. Отца не было – он повёз тётю Тому делать причёску.
Максим был хмурым и… пьяным – от него отчётливо пахнýло выпивкой. Неужели так с утра упился? Нет, скорее всего, ещё ночью… Глеб хмыкнул – если он перед свадьбой так налакался, то как вообще на роспись решился? И, главное, зачем?
– Где Саша? – вместо приветствия выпалил Глеб.
– Вы опять за старое?! – неожиданно вызверился на него Максим.
Глеб опешил.
– Ты чего?
– Я – чего?! Вы придурки!!! Какого хрена вы опять вытворили?
Слушать истерику свежеиспеченного жениха Глебу не хотелось, да и не до того.
– Где он?
Макс фыркнул и попытался уйти, но Глеб рванул его за плечо.
– Говори, где Саша, мне некогда.
– На вокзале! Он внезапно решил уехать!!! Как и в тот раз!
Глеб развернулся. Больше он не повторит ошибок прошлого, когда позволил Саше уйти. Это уже не бег по кругу, это второй шанс, который непонятно за какие добродетели послали ему небеса. Всё как и раньше – исчезновение Саши, буря внутри. Вот только Глеб уже знает, что его ждёт, а он эгоист почище своего Эльфёнка.
– Ты куда?
– На вокзал…
И тут же услышал, как рассекает воздух вражеский кулак. Макс замахнулся и, наверное, даже смог бы ударить, не будь так зверски пьян. Глеб увернулся и ответно бацнул в солнечное сплетение, повалил на пол прихожей, развернул на живот, заломил за спину руки и сел сверху.
– Мне вот интересно, ты так ужрался, потому что сегодня свадьба и ты рад до потери пульса… или потому, что твой любимый братишка провёл эту ночь со мной?
– Су-ука, – сплюнул он. – Извращенец долбанный!
Глеб равнодушно нажал на хрустящие кости. Максим всегда был сильнее, но отсутствие тренировок и литры влитого спиртного сегодня сделали его лёгкой добычей.
– Может, я и извращенец, но я его люблю. А вот ты! Ты точно такой же извращенец – я же видел, как ты на него смотрел в школе, так что не пой мне тут.
Лицо Максима исказилось от боли, злости и… тоски.
– Я на эту чёртову свадьбу согласился только потому, что иначе отец бы не позволил ему сюда приехать! А ты, недоносок, умудрился так плавно и красиво всё убить! – прошипел Максим.
Трепыхнулся, но Глеб ещё жёстче заломил ему кисти.
– Откуда ты знаешь, что Саша был со мной?
Тяжёлое сопение. Воспитательный удар по почкам.
– Я ему утром звонил! А он трубку не взял. Тогда позвонил на твой и, догадайся, кто мне ответил.
– Значит, он не убежал? – скорее, себе, но всё равно вслух, облегчённо заметил Глеб. И услышал тихое злорадное фырканье снизу. Впечатал Макса носом в пол; посильнее, до звёздочек в глазах – его не волновало, что у того сегодня свадьба, что на улице толпа людей, и если кто-то зайдёт… и, вообще, они взрослые и пора бы уже остепениться и не опускаться до таких выяснений. – Что?
– Какой же ты идиот, – пьяненько хихикнул Макс. – Карамелька вообще от тебя не удирал.
– Отец его отослал, – озвучил давнюю догадку Глеб. Но она никогда не была правдоподобной – как может родитель выслать из дома собственного ребёнка? Даже ещё несовершеннолетнего? И ведь явно же далеко, иначе бы Глеб хоть раз засёк связанную с Сашей активность – звонки, поездки навестить, да что угодно! Но его имя здесь даже не произносилось, словно его Эльфёнок расплевался с семьёй и попросту удрал, разрубив таким способом затянувшийся узел.
Максим предпочёл промолчать.
– Рассказывай, что было с Сашей!
– Откуда мне знать, ты же знаешь, что мы с ним не общались.
Послышался хруст ломающихся костей. Макс взвыл. Глеб нажал посильнее.
– Куда вы его отправили? Я думал, вы просто выгнали его из дома, но раз ты нашёл способ с ним связаться, то всё же знал, где он был. Где?
Максим упрямо молчал. Нажим на горящее, уже повреждённое, запястье.
– В Новороссийске…
Глеб лихорадочно прокручивал свои знания о новой семье.
– У вас там никого нет, тогда почему именно туда?
– Там климат подходящий.
– Он много где подходящий. Куда вы его отправляли?
– Блин, Глеб, ты совсем рехнулся на нём? Глянь на себя!!!
– Куда, Макс? – Тонкий, скорее ощущаемый, чем слышный, хруст кости. – Я тебе сейчас кисть вывихну. – Задумчиво, садистски. – А потом сломаю.
– …нсер…
– Куда?
– Психоневрологический диспансер. Там начальница – папина знакомая. Саша лежал в нём полтора года, а потом отец снял ему квартиру.
Перед глазами потемнело. Психбольница! Они не просто промыли Саше мозги, они сломали его маленького живого Эльфёнка! А он ещё удивлялся, что это за механическая кукла с пустыми глазами!!!
Руки судорожно сжались, он даже не услышал, как охнул и заскрипел зубами Максим.
– Почему? – только и выдавил, не слыша даже собственных мыслей.
– Отец считал, что гомосексуализм – болезнь, – обессилено прошептал Макс в пол.
– Нет, почему Саша позволил? – уж он точно знал, что его остроухое чудо никогда и ни перед кем не преклонит колен, скорее мир перевернётся, чем Эльфёнок подчинится чужой воле.
– Ну и дурак же ты. А не пробовал связать отъезд Саши и внезапное расположение отца к тебе?
Глеб похолодел. Всё он понял. Безумные догадки, слепые шарады, неправильные кусочки в паззлах мыслей – всё стало на свои места, вырисовывая единый рисунок прошлого, дикий и безумный. Господи, как добровольно можно решиться на психушку?!
– Откуда отец узнал, что Саша гей?..
Молчание.
– ОТВЕЧАЙ!
– Я показал видео. С твоего телефона. Ты забыл его удалить.
– …Тебе самому от себя не противно?
Максим отвернулся и молчал. Глеб поднялся с него, беззастенчиво обхлопал карманы, забрал телефон из заднего кармана брюк.
– Номер поезда?
– Любой пригородный, чтобы добраться до Москвы.
Глеб уже собирался выйти, но повернулся в дверях, глянул на продолжающего лежать Максима. Тот перевернулся на спину и теперь смотрел в потолок пустым отсутствующим взглядом.
– Как ты можешь его любить, если проделал всю эту гадость?
– Я уже сказал – я не гомик, – отрешённо бросил Макс.
– Да, ты не гомик, ты кретин.
И вышел.
Утро было морозным, Саша зябко кутался в свою тонкую джинсовку. Он слишком давно здесь не жил – уже отвык от холода. Наверное, он просто от всего отвык, включая эмоции, потому сейчас такой опустошённый: ночь с Глебом, ссора с отцом, очередная порция слёз от матери – он отвык от такой бури страстей, научился жить спокойно… Только поэтому так сильно жжёт в груди. И мир расплывается в мутной поволоке слёз. И жить больше не хочется.
В здании вокзала стоял мерный гул от снующих туда-сюда людей. Саша отрешённо смотрел на этот муравейник и остро чувствовал, что никак не может в него влиться, словно слишком инородный элемент, чуждый этому разноцветному миру. Странно, он уже и не помнил, что мир налит красками – привык видеть его чёрно-белым. Последние сутки будто сняли с глаз повязку, когда даже тусклая поздняя осень с непрекращающимися дождями вдруг стала яркой и разноцветной.
Сейчас краски опять линяют. Как в то жуткое утро, когда опустошённый и потерянный, он уезжал в незнакомый город, чтобы подарить Глебу отца. Всё вернулось на круги своя…
– Извините, ваш поезд.
Саша сморгнул, всмотрелся в лицо склонившегося человека – дежурный из поста на входе, следящий за порядком. Равнодушно кивнул, но всё же не удержался от невесёлой усмешки – отец был бы не отец, если бы не попросил служащего на вокзале «присмотреть» за ним. Чтоб наверняка уехал. Ну да, в прошлый раз он его самолично отвёз и удостоверился, что сынок умотал и не бросит пятно на его репутацию, сегодня же слишком дёрганый день, времени нет. Но даже не глядя на свадьбу Макса, он не позволил «чёртовому гомику» остаться. В этот раз стычка между ними была куда короче и не такая эмоциональная. Саша сказал, что уедет, отец согласился забыть, с кем он переспал.
Затренькал телефон в кармане. Саша достал, машинально скользнул глазами по экрану – «Максим», и отключил. Конечно, а чьего звонка он ждал? У него всё равно нет Сашиного номера…
Молча поднялся, взял сумку и пошёл на выход – к объявленной платформе.
И уже у турникетов его резко перехватили за руку, дёрнули на себя.
– Какого хрена ты трубку не берёшь? – прорычал в ухо страшный, как смертный грех, Глеб.
– Т-ты чего тут делаешь? – успел даже пролепетать Саша прежде, чем Глеб вскинул на плечо и поволок прочь из здания вокзала, наплевав на удивлённые и испуганные взгляды окружающих людей.
– Постой, моя сумка…
Его закинули в машину, грубо вдавили в сидение.
– Ты чего себе вообще позволяешь?! – Саша попытался возмутиться, но на его бунт даже не обратили внимания: Глеб мрачно захлопнул дверцу, сел на место водителя, завёл автомобиль и рванул с места парковки.
– Выпусти меня, – стоило остановиться на выезде со стоянки, как он попытался удрать и даже успел открыть дверцу, но его грубо припечатали на место.
– Совсем свихнулся? – спокойно уточнил Глеб. – Пристегнулся живо, у нас гололёд.
– Ты чего вообще за мной притащился?
– Да потому что мне надоело просыпаться после секса с тобой и видеть холодную постель! – рявкнул Глеб, резко выворачивая на повороте.
Саша прикрыл глаза – автомобиль немного занесло, Глеб едва успел вырулить со встречной, чтобы не влепиться в легковушку. Из машины сердито просигналили и что-то проорали, но Глеб не слушал, сверля злыми посеревшими глазами Сашу.
– Чего молчишь? – прошипел он. – Не хочешь объяснить, что это за выбрык такой вообще?
– Мне домой надо, – одними губами прошептал Саша.
– Ха-ха! Прямо в день свадьбы Макса, на которую ты и прилетел?
– У меня срочные дела.
– Я всё знаю – ты опять с отцом погрызся!
Нет. Просто отец спросил, как далеко они, два мужика, на одной «любви» уехать собираются – ни семьи нормальной завести, ни детей, да и на работу таких не сильно с распростёртыми объятиями берут. Это ветеринару всё равно – он кошек лечит и хомячков, а что будет с молодым перспективным кардиологом?.. и прямо намекнул, что уж он точно поспособствует, чтобы этому кардиологу было всё, что только можно представить, и со своими связями он вполне сможет это провернуть.
– Ну, раз знаешь, вот и не суйся! Поворачивай к вокзалу!
– Да прям сейчас! Пристегнись лучше!
– Да! Прямо сейчас!
– Мелкий крысёныш, сколько ты ещё будешь выносить мне мозги?
– Я?!
– Ты!!! Пристегнись, я сказал!
– Высади меня! Немедленно!!! И я больше не буду тебе выносить твою труху!
– Куда?! – Саша в запале нажал на ручку, Глеб едва успел защёлкнуть дверцу. – Блин, и пристегнись уже!
– Сам пристегнись!
Глеб плюнул на всё и потянулся к Саше, дёрнул его обратно в сидение, чтобы не лип к дверце, прижал, вытянул ремень безопасности из пазов и защёлкнул в крепление.
– Эльфёныш, ну что ты в самом деле? – неожиданно растерянно прошептал он и потянул к бледному Саше руку, наплевав на наливающийся огненным красным светофор на перекрёстке.
Но тот только вскинул, защищаясь, ладони.
– Глеб, ДОРОГА!!!
С перекрёстка, наперерез им, вылетела серая иномарка. Истерично взвизгнули шины не успевающего затормозить автомобиля – машина едва смогла развернуться, чтобы влепиться в них боком, а не бампером. По салону прошла скрежещущая дрожь, разрывающая барабанные перепонки. Саша словно в замедленной съёмке видел застывшее от ужаса лицо водителя за рулём влетевшего в них автомобиля. Скрежет металла – дверца, к которой он жался всего мгновения назад, сминается гармошкой. От удара его рвануло из кресла, подбрасывая в сыпанувшее крошевом стекла лобовое окно. И тут же по телу резануло острой обжигающей болью там, где хищно вгрызалась, удерживая на месте, широкая лента ремня.
Время застыло вместе с остановившимся сердцем. Он видел, как приклеивается к ним вторая машина, как лопаются в ней стёкла, как брызжут крошевом, в салон и секут лицо второго водителя.
– Са-ашка-а-а!!!
Он успевает увидеть вылетевшую со стороны Глеба дверь. И самого Глеба, которого вытягивает следом на смазавшуюся стальными полосами трассу. Тот сжимается тугим комком, катится по дороге…
Машины сцепились и завертелись в ужасном танце, разгоняя застывшую кровь до скорости света… Мир закрутился каруселью…
Прожитая в мгновения вечность. Отжитая за секунды жизнь.
Больше Саша ничего не видел…
========== 30. Поймать радугу ==========
…Вокруг было темно. Из груди вырывается хриплый стон. Тяжело дышать – вязкий воздух едва пробивается в лёгкие. Больно. Душно. Страшно. Саша зажмурился, отчаянно стараясь проснуться. Старый кошмар навалился всей пугающей тяжестью, слишком отчётливый, чтобы поверить, что это очередной сон, слишком неестественный, чтобы смириться с такой реальностью. Попытался повернуться, но не смог. Каждый раз не может.
– На помощь…
Гулкая пульсирующая тишина в ушах рассеивается, сердце бьётся быстро-быстро, заглушая гудящий с той стороны склепа мир. Людской гомон, фырканье машин, вой сирен.
– Я здесь…
Его никогда не слышат. Мир, живой и шумный, живёт своей жизнью, а он остаётся вдали от него, незамеченный и забытый, никому не нужный.
Покатилась из глаза горячая дорожка…
– Кто-нибудь…
Никто не слышит. Никогда не слышат. Он может кричать сколько угодно – никто не придёт…
– …а-ша-а…
Ноет и ломит. Иступлённая боль бьётся в виски, тело горит под обволакивающей душной темнотой.
– Саш! Ты здесь?!! Сашка!!!
Давящую сверху плиту сорвали и отшвырнули. Саша отрешённо проследил за изгвазданной тряпкой и с удивлением понял, что крышка его склепа оказалось просто тёплой зимней курткой, которая до этого лежала на заднем сидении.
– Эльфёныш… малыш…
Бледный Глеб прошёлся по телу Саши трясущимися руками. Кожа на руках стёсана, сочится кровью и сукровицей; куртка на спине и рукавах превратилась в обрывки лохмотьев. Джинсы такие же пыльные и рваные, тоже в кровавых разводах.
– Глеб…
Хочется кричать и плакать. Его не забыли, его спасли из этого жуткого кошмара. Он спас. Как когда-то и обещал.
Серые мутные глаза впиваются в Сашу дико и не совсем вменяемо.
– Где болит? – шепчет он, шаря руками по телу, осторожно касается лица, шеи, груди, рук. – Сань, где болит?
Мир наливается воющим гулом. Он различает возбуждённый людской гомон, ругню и причитания. Где-то за пределами его сознания сигналят машины. Голова кружится, поэтому перед глазами всё ещё плывут полосы, всё мутное. И тошнит.
Саша лежал – он отчётливо это осознавал. Кресло, которое так и не выпустило его из своих спасительных объятий, теперь было разломано, завалившись спинкой на заднее сиденье. Дверцы с его стороны, да и вообще стены, не было – только гармошка покореженного металла у заднего сидения.
– Дышать больно. Я пошевелиться не могу, – кое-как прохрипел, морщась от давящей боли в груди.
Глеб провёл пальцами по направлению его взгляда, глухо ругнулся и выдрал сдавивший его ремень безопасности. Его натянуло между креплением у сидения водителя и смятым вместе со стенкой пазом, уехавшим едва ли не под заднее окно, как только не лопнул?
Саша закашлялся, приподнялся на трясущихся локтях, обводя мутным взглядом место, в котором оказался. То, что это салон машины, смутно, но угадывалось – дверь со стороны водителя вырвало, стёкла везде повылетали и половина из них колючим дождём осыпалась в салон, посекла обивку. Саше повезло – на него в этой круговерти упала куртка и спасла лицо.
Перевёл взгляд на склонившегося над ним Глеба. И тут же вся эйфория оттого, что они выжили, испарилась: Глеб стоял бледный, с испариной на лбу, шатающийся.
Саша резко подскочил, заслужив рывок желудка под горло и звёздочки в глазах. Вцепился ему в плечи, надавил, заставляя растянуться в водительском кресле.
– Со мной всё хорошо, – мигом среагировал Глеб, но, морщась, лёг, откинулся на такое же разломанное пополам сидение.
Саша молча провёл ладонью по его лбу, убирая мокрую чёлку.
– Ты весь холодный.
– Ну, знаешь, ты сейчас тоже ледышка.
– Глеб, где болит?
Парень посмотрел на него серыми лихорадочными глазами. Саша не любил такие глаза – у Глеба глаза были колкими голубыми льдинками, а не серым свинцовым небом.
– Где, Глеб?
Тот молча положил ладонь на живот. Осторожно положил, словно боясь коснуться… и хотя бы так стараясь унять боль. Сощурился, но глаз не закрыл – неотрывно смотрел на Сашу, словно боялся упустить его из виду.
Саша осторожно развёл края куртки, коснулся живота, провёл к левому подреберью, помассировал напряжённые мышцы. Глеб поморщился.
– Рвать хочется?
– Ну подташнивает, нас же вон как крутило…
– Как болит?
– …Будто кипятка внутрь налили, – нехотя выдавил Глеб. – Саш, расслабься, я там уже слышал сирены…
– Это гаишники, балда. – Саша выглянул наружу – вокруг мельтешили люди, но взгляд всё никак не мог сфокусироваться и выделить что-то определённое. Сощурился.
– Эй!.. Эй, лю-юди!.. Вашу мать, сюда!!!
На него явно обратили внимание – кто-то с опаской подошёл, заглянул в раскуроченный автомобиль.
– Вы целы? – неуверенно спросил мужчина, наверное, водитель одной из сигналящих вокруг машин.
– Нет, – уверено рявкнул Саша. – У него внутреннее кровотечение. Где скорая?
– Вызвали, кажется, – пролепетал незнакомец.
– Кажется? – едва удерживаемое рычание. – Здесь такая карусель была, и «кажется»? Хоть кто-нибудь догадался?!
– Парень, расслабься, – попытался успокоить мужик, опасливо косясь на его расцарапанные руки и лежащего в объятиях Глеба, ещё более побитого и страшного, но упорно жмущегося к нему. – Ещё даже пяти минут не прошло, скорая же не на крыльях летает.
– Пять минут? – не понимая переспросил Саша. По его подсчётам прошла вечность. Он увидел и почувствовал столько, сколько не ощутил, наверное, и за последние шесть лет.
– Меньше, парень, меньше, – собеседник испуганно глянул сквозь разгромленный салон – туда, где у отсутствующей стены приклеилась другая машина. Саша помнил, что там тоже сидел человек, но ему было абсолютно всё равно, что с ним – он всей кожей чувствовал, как уходит время у Глеба: хриплое дыхание сменилось сопением и судорожными глотками воздуха.
– Глеб?
Парень глянул ртутными глазами.
– Держись, слышишь?
– Поцелуй меня, а?
Саша хлопнул мокрыми ресницами.
– Ты чего?
– Хочу знать, что ночью мне не приснилось…
Медленно останавливается карусель перед глазами, мир, серый и растресканный, собирается по фрагментам. Плевать, что всё ноет и до сих пор могильное дыхание на затылке: стоит только оказаться под этим взглядом, внутри что-то оживает, бьётся запертой в клетке птицей… и вырывается на свободу необузданной игристой силой – непокорностью, вызовом, своенравностью.
Наклонился и, впервые не обращая на посторонних внимания, накрыл губами губы Глеба. Гулко ударил в уши и без того сумасшедший пульс. Губы были холодными и твёрдыми. Они осторожно прижались к его, Саша успел почувствовать солоноватое, окрашенное кровью, дыхание, а когда отстранился, Глеб уже закрыл глаза…
– Саша? – это было первое, что спросил Глеб, когда открыл глаза и увидел сидящего рядом человека. Тот поморщился, отложил газету. Глеб заметил запястье, затянутое в эластичную шину, больше напоминающую перчатку без пальцев. Далеко не сразу дошло, кто это и как он к этому причастен.
– Всё-таки ты на нём помешан, – Максим покачал головой.
– Где он?
– Лучше бы спросил, где ты сам…
Глеб сел, тут же заслужив резкую боль в голове и животе. С удивлением коснулся рукой больничной одежды, только сейчас соображая, почему его комната такая светлая и белая. Внутри болезненно потянуло, но лезть под ткань и щупать шов не стал.
– Больница?
– Угу.
– Что у меня? – нет, ему не было интересно – ему надо было знать, насколько это его задержит.
– Разрыв селезёнки.
Видать, не прошёл даром тот удар грудью об руль. Вдохнул-выдохнул, прислушиваясь к себе – противная тяжесть в рёбрах, ещё и трещины наверняка есть. Подумал, но решил, что всё равно здесь прохлаждаться, так что вполне можно признаться врачу.
– Что-нибудь ещё?
– Небольшое сотрясение, как уверяли врачи, – насмешливая, но не злая ухмылка, – но я им сказал, что там уже давно нечему сотрясаться. Кто с мозгами будет гнать в гололёд, да ещё и на красный?
В голове смутными фрагментами всплывали недавние события – перепалка с Максимом, брошенная в машину дополнительная куртка для Саши, приехавшего сюда в тонкой джинсовой ветровке; сам Саша – на вокзале, на его плече, на соседнем сидении автомобиля: растерянный… злой… испуганный; влепившаяся в них вторая машина и стынущая в жилах кровь, когда в мозгу мелькает одна короткая, но бесконечная, как само мироздание, мысль: «конец».
