Текст книги "Хогвартс до начала времен (СИ)"

Автор книги: Isabelle Kelari

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Фергус?

На душе женщины внезапно стало тяжело, сердце будто упало и резко забилось где-то в желудке. Властным взмахом руки волшебница велела детям разойтись, потом достала волшебную палочку и коротко рассекла ей воздух. Серебристый барсук, сверкая полупрозрачной шкурой, мелькнул между детьми, просочился через стену и исчез.

Дождавшись, когда ученики покинут теплицу, Пенелопа медленно опустилась на скамью и подняла на эльфа-домовика тяжелый взгляд.

– Что случилось? – упавшим голосом спросила она. Домовик еще сильнее вцепился в свою простыню.

– Милорд Салазар, миледи…

– Пенни! – в теплицу, тяжело дыша после быстрого бега, ворвался Годрик. Скользнув по эльфу быстрым взглядом, мужчина подошел к поднявшейся волшебнице и пытливо вгляделся в ее лицо. – Я примчался, как только получил твое послание. Что стряслось?

– Салазар, – коротко ответила Пенелопа. Годрик сжал челюсти, лицо мужчины стало похоже на высеченную из камня статую, безжизненную и холодную. Пенни мягко коснулась его руки и посмотрела на домовика. – Говори, Фергус. Где он?

– Милорд Салазар… он… – Фергус всхлипнул. – В особняке леди Амелии случился пожар…

Годрик застыл. Пенелопа так крепко сжала его руку, что кончики пальцев неестественно побелели.

– Говори, – тихо, но твердо приказала она. Фергус прерывисто вздохнул и маленьким кулачком размазал по щеке слезы.

– Милорд Салазар пытался вытащить сыновей мастера Сертимуса, пока пожар не распространился далеко. Но когда он и леди Амелия были уже у самого выхода, особняк не выдержал…

– Нет… – выдохнула Пенелопа, покачнулась от внезапно нахлынувшей слабости и непременно упала бы, если бы вовремя не ухватилась за край стола. Годрик молчал, невидящим взором уставившись в стену. – Нет, этого не может быть… Скажи, что этого не может быть, Фергус!..

– Милорд Салазар и леди Амелия… они… они… – Фергус вдруг затрясся всем телом.

– А его сын? – вдруг спросил Годрик. – Сертимус, где он?

Домовик стал еще печальнее, руки грозили порвать тонкую ткань его незамысловатой одежки, так сильно сжал он ее в тонких пальцах.

– Мастер Сертимус не добрался до нас, – вконец удрученным голосом сообщил домовик. – Он ехал напрямик через лес после ярмарки в Западном Уэльсе, когда на него напали разбойники…

– Через Западный Уэльс? – переспросил Годрик. – Корнуолл?

– Милорд хотел срезать путь и угодил в засаду. Когда до нас дошли эти известия, сделать было уже ничего нельзя… – Фергус повесил голову, на грязную ткань закапали слезы.

– Прямой тракт до Корнуолла всегда подвергается набегам и грабежу, только полный дурак поедет по нему в ночь, с деньгами и товаром, – взорвался Годрик и нервно заходил по теплице. Пенелопа, до этого со слезами смотревшая в землю, подняла глаза.

– А дети? Внуки Салазара?

– Они выжили, миледи. Когда стало известно о гибели мастера Сертимуса, мы отвезли их в Ирландию к родственникам леди Амелии, Певереллам.

– Хорошо, – вымолвила женщина. – О них позаботятся…

– Мы хотели похоронить милорда Салазара, но не знали где, – вдруг сказал Фергус. – Поэтому мы решили обратиться к Вам…

– Отвезите его в Девоншир, – тихим голосом велел Годрик. – Его дом там. Он всегда был там…

Фергус снова коротко всхлипнул, потом поклонился и уже хотел было трансгрессировать, когда Пенелопа вдруг окликнула его.

– Когда вы хотели его похоронить?

– Завтра.

– Мы будем, – кивнула Пенелопа.

Домовик еще раз поклонился и исчез.

Когда наступило время обеда, Хогвартс уже обо всем знал. Дети сидели за длинными столами, погруженные в свою скорбь. За столом Слизерина было особенно тихо: многие не скрывали слез и негодования, некоторые с ненавистью проглядывали на Годрика и бормотали проклятья. И хотя многие из нынешних учеников не знали Салазара, о великом чародее, искусном зельеваре и верном друге скорбели все.

В какой момент Годрик выскользнул из Обеденной залы, Пенелопа не знала. Всего секунду назад он сидел рядом с ней, как вдруг его уже не было, лишь коротко мелькнул за дверью красный камзол. Отчего-то женщине стало совсем грустно: волшебница представила те дни, когда они попрощаются и друг с другом. Кандиды и Салазара с ними уже не было, Розиты тоже. Каково будет ей, если она потеряет еще и Годрика? Или он потеряет ее?

После вечерней трапезы вопреки своей привычке Пенни свернула не в сторону кухни, а к лестнице. Она не любила подниматься на верхние этажи – слишком многое там напоминало о Кандиде и Розите. После смерти леди Когтевран она перестала бывать в башнях, предпочитая проводить время у плиты или в теплицах. Там ей было спокойно. Но сегодня… сегодня покой требовался другому.

Пенни замерла на ступеньке, не дойдя до этажа один пролет. На лестнице раздавались тихие голоса, и женщина прислушалась. Мелодичный голосок заставил ее отступить в тень и закрыть глаза, чтобы не дать слезам пролиться.

– У вас всегда были непростые отношения. Помнишь, с чего началось ваше знакомство? Вы стоили друг друга. И в том, что все сложилось именно так, ты не виноват. Ты сам это знаешь…

– Я знаю, – глухо ответил Годрик. – Но знает ли он? Знает, что все эти годы мне не хватало его? Что с его уходом словно ушла часть меня? Что я винил его во всех смертных грехах, что в твоей смерти я тоже винил его, лишь бы не думать, что это я должен был предотвратить тот поход?

– В этом нет ни твоей вины, ни его, – возразила Розита. – Это я уговорила вас пойти в ту деревню, я и только и я. А Салазар…

– Вряд ли он забыл мои последние слова…

– Может, и не забыл. Но он понял, почему ты так сказала, я уверена. И он знал, что тебе его не хватает.

– Почему ты так в этом уверена? – с грустной усмешкой спросил Годрик. Рыжеволосая девушка на портрете слегка изогнула уголки губ в полуулыбке.

– Потому что ему тоже не хватало тебя. Поверь, я знала Салазара лучше, чем кто-либо другой. Он был сложным, недоверчивым, очень самоуверенным и насмешливым человеком, но я любила его, – она на мгновение замолчала. – Вы с ним похожи больше, чем тебе кажется, Годрик. Твоя язвительность, это все всего лишь напускное, маска. Салазар так же прятался за своими колкостями, а когда никто не видел, плутал в омуте своей печали и боли. Он не показывал своих чувств, но мне довелось их увидеть, и я полюбила его за то, что увидела. Салазар во многом ошибался, но он был честным, смелым и благородным.

– Да, моментами он был и таким, – усмехнулся волшебник. Розита всхлипнула, по нарисованному лицу скользнула светло-голубая слезинка.

– Ты точно такой же, Годрик. Ты тоже прячешься за маской, даже сейчас. Не надо, Годрик. Отпусти свою боль, отпусти тех, с кем жизнь уже развела тебя. Не стоит жить прошлым, оно осталось позади уже давно. Не вини себя за то, в чем не виновен, как и за то, что случилось вопреки твоим желаниям. Это наша жизнь.

Они замолчали, над лестницей повисла гнетущая тишина. Стоя в тени, Пенелопа прижимала ладонь ко рту и тихо плакала, стараясь не выдать своего присутствия. Женщина не подозревала, что творится в душе ее последнего друга, а его сестре понадобился только лишь взгляд, чтобы все понять. Только теперь, спустя столько лет дружбы и совместной жизни в школе, Пенелопа осознала, что совсем не знает Годрика Гриффиндора.

– Годрик, обещай мне кое-что, – вдруг со слезами в голосе попросила Розита. – Когда будешь прощаться с Салазаром… Скажи, что я буду ждать его.

– Откуда ты знаешь, что я поеду? – вскинул голову Годрик.

– Потому что ты мой брат, – просто отозвалась девушка с портрета. – И.. скажи все то, что хотел ему сказать все эти годы. Пусть он ушел, но с тобой он будет столько, сколько ты пожелаешь. В твоем сердце.

Пенелопа больше не могла скрываться в тени. Женщине хотелось разрыдаться в голос – от скорби по Салазару, от жалости к Годрику. Тихонько скользнув по ступеням вниз, волшебница свернула к кухне, пересекла длинный коридор и вошла в комнаты.

Покои леди Пуффендуй располагались неподалеку от кухонь. Округлое помещение с невысокими потолками и такими же круглыми окнами было выполнено в желто-черных тонах. Тут и там на полках и столах были расставлены всевозможные растения, а на овальном постаменте из медового дерева стояла золотая двуручная чаша – Пенелопа не смогла оставить ее дома и увезла в Хогвартс частичку своей семьи и мужа.

Ей не хватало этого. Не хватало детей, Ричарда. Но они были лишь частью семьи волшебницы. Второй ее семьей были Основатели. Розита, ушедшая так рано. Кандида, вложившая в Хогвартс всю себя. Салазар, долгое время не доверявший их планам и не веривший в успех. Они стали ее семьей – Кандида не уставала это повторять.

Теперь их семья распадалась.

Их осталось всего двое, не смотря на многочисленных учеников. Им нужно было держаться вместе, чтобы хоть как-то сохранить остатки наследия Основателей. Но с каждым днем это становилось все труднее, случайно услышанный разговор это подтверждал.

И хотя Годрик все еще был рядом с ней, из плоти и крови, Пенелопа боялась, что его она тоже уже потеряла. Или была близка к этому.

На поляне в темной лесной глуши Девоншира было тихо. У темного прямоугольника, вырытого в мерзлой земле, в несколько рядов стояли люди, всего человек двадцать. Большинство из них Пенелопа знала в лицо: бывшие ученики Салазара, их с Кандидой знакомые, седовласый мужчина, чем-то похожий на Мерлина, несколько домовиков.

В руках у всех волшебников были палочки. Когда серебристо-зеленый саван медленно опустили в землю, лесная темнота словно стала еще гуще, и зажегшиеся кончики палочек стали одним из тех немногих источников света, что проникал на поляну.

Пенелопа понимала, почему Салазар так любил это место. Здесь было спокойно, тихо и очень красиво. Здесь Салазар и Розита вполне могли бы жить вместе, растить своих детей и просто быть счастливыми. Пенни почти могла представить их в разрушенном доме отца лорда Слизерина. Все могло бы быть совсем иначе… От всего этого на глаза волшебницы навернулись слезы.

Когда церемония подошла к концу, и зеленый саван оказался погребен под землей, люди начали расходиться. Вскоре у черного прямоугольника земли остались лишь несколько человек и домовиков. Опустившись на корточки, Пенелопа коснулась холодной земли и слегка повела палочкой. У дальнего конца могилы медленно поднялся светло-серый, почти белый обелиск. Каменные змейки обвивали его с двух сторон, а в центре обелиска сияла табличка с высеченными на ней словами.

Салазар Слизерин. 19 декабря 958 года – 13 сентября 1031 года.

Во имя волшебного мира я предаю себя вечности.

– Ты сделал все, что мог, чтобы сделать этот мир лучше, – шепнула Пенелопа, поднявшись с колен. – Тебя будут помнить, я обещаю…

Последний раз окинув обелиск взглядом, волшебница отвернулась и пошла прочь с поляны, по пути мягко коснувшись плеча Годрика. Всю церемонию мужчина не проронил ни слова, лишь стоял и неотрывно смотрел на могилу своего друга, словно боясь поверить в то, что его больше нет.

Все это казалось каким-то нереальным, бредом. Но Годрик понимал, что этим всего лишь успокаивает себя.

Подождав, пока Пенни отойдет под деревья, рыжеволосый волшебник подошел ближе к надгробию и замер, крепко сжав руки в кулаки и нахмурившись.

– Прости, что не приходил раньше, – начал он. – Знаешь, я винил тебя во всем, в чем только мог. В смерти Розиты, в наших с тобой размолвках. Мне было проще обвинить тебя, чем взять всю ответственность на свои плечи. Я просто не хотел верить в то, что сам во многом повинен. – Годрик перевел дух и закрыл глаза. – Наверно, я никогда не понимал тебя так, как она. Я считал твои эксперименты обычным чудачеством, но она видела в них будущее. Наверно, ты не знаешь, но я долго не мог смириться с тем, что она тебя полюбила. У меня столько раз чесались руки, я даже со счета сбился. А потом я увидел, как она расцветает рядом с собой… Я долго не мог смириться, хотя любил вас обоих. Но потом понял, что так будет неправильно, что я не должен стоять на вашем пути. Но пришел я к этой мысли слишком поздно… Слишком долго я был для вас помехой, слишком долго вы с Рози скрывали свои чувства, не желая ранить меня. И все это моя вина. Я виноват в том, что произошло. Только я…

Где-то неподалеку закричала выпь, отчего Годрик вздрогнул. По щеке скатилась и затерялась в отросшей бороде одинокая слеза.

– Знаешь, я так много тебе не сказал… Прости меня, за то, что вынудил тебя уйти, за мои слова. За то, что ни разу не написал и не приехал… Розита не раз уговаривала меня извиниться, говорила, что ты услышишь меня, даже теперь. Прости, что делаю это только сейчас… Прости меня, Салазар, друг. Мне, правда, очень жаль…

С потемневших небес вдруг закапал дождь, как если бы природа тоже скорбела о безвременно ушедшем волшебнике. Еще мгновение Годрик стоял в полном молчании, под набирающим силу дождем, потом выпрямился, кивнул, глядя на обелиск, и медленно направился прочь. А каменные змейки печально смотрели ему вслед, и осевшие на них капли дождя напоминали горькие слезы.

– Аккуратно обрезайте только верхние листочки, – распоряжалась Пенелопа, проходя между столами. Ученики старательно выполняли задание, пытаясь дотянуться до макушки самого высокого куста. – Старайтесь, чтобы листья и сок не касались вашей кожи – не забывайте про яд алихоции. Кто мне скажет, в чем опасность алихоции?

В воздух взметнулись несколько рук.

– Николас!

– Сок алихоции вызывает нервный смех,– ответил мальчонка с русыми волосами. – Иногда он может перерасти в депрессию и хроническую истерию, тогда от него помогает только патока ипопаточника.

– Все верно. Но мало кто знает, что и сам ипопаточник не так прост: патока, которую он производит, в неверной пропорции лишь усугубит истерию и добавит к ней уныние и меланхолию. Но об этом вам лучше расскажут на уходе за волшебными существами. Все надели перчатки? Тогда продолжайте.

Уроки были отрадой Пенелопы. Ей нравилось наблюдать за детьми, видеть их полные восхищения лица и знать, что она приносит пользу. Да и самим детям нравилось изучать растения: от простых бубонтюберов до ядовитой тентакулы.

Конечно, теперь все было совсем иначе. В Хогвартсе стало намного тише, больше не слышались перебранки двух старых друзей, не было насмешек и язвительных замечаний. Лишь тишина и мелкие стычки между двумя некогда дружными факультетами, которые с каждым днем становились все чаще.

Когда в комнату вошел Годрик, Пенелопа не заметила. Вид у рыжебородого волшебника был до крайности подавленный, отчего у женщины сразу защемило сердце. Что-то было не так, но что, она не знала. И, по правде сказать, знать и не хотела.

Бросив на детей быстрый взгляд, Годрик выразительно поднял бровь. Пенни кивнула.

– Ребята, оставьте перчатки при выходе, кусты не трогайте. Можете идти в Обеденную залу.

С интересом поглядывая на Гриффиндора, ученики потянулись к выходу, собирая листы пергамента и книги. Терпеливо подождав, когда последний ученик выйдет из теплицы, Годрик аккуратно прикрыл дверь и обернулся к волшебнице. В зеленых глазах мужчины блестело отчаяние.

– Пенни… присядь, пожалуйста.

Пенелопа, чуя недоброе, села на краешек стула.

– Что случилось? – вмиг севшим голосом поинтересовалась она.

– Ты только не нервничай… – забормотал Годрик. – Мне написала Магдалина.

– Почему она написала тебе? – недоуменно переспросила женщина.

– Не хотела тебя сходу волновать, решила сначала все рассказать мне… Пенни… – он вновь замялся. – Ричард… он скончался сегодня ночью… Мне жаль…

Пенелопе показалось, что в груди вдруг что-то оборвалось, сердце остановилось, а легкие сжались настолько сильно, что было невозможно продохнуть. Годрик присел на корточки рядом с ней, взял волшебницу за руку и сжал ее.

– Этого не может быть… – наконец выдохнула Пенни. – Нет, я не верю… нет…

Годрик долго не мог ее успокоить – весть оказалась настолько неожиданной, что почти довела Пенелопу до истерики. В конце концов, мужчина поднял волшебницу на руки и отнес на кухню, где домовики принялись отпаивать ее чаем с корнем валерьяны. Сам Годрик еще немного посидел рядом с женщиной и, лишь убедившись, что ей стало немножко лучше, тихонько вышел в коридор, где и остановился в нерешительности. Идти в башню волшебнику не хотелось, рассказывать все Розите тоже. Еще мгновение постояв, Годрик быстрым шагом прошел по коридор, взлетел по лестнице и вышел из замка.

Он шел, погруженный в свои мысли, почти не разбирая дороги, не обращая внимания ни на встречных учеников, ни на кружащих неподалеку птиц. От раздумий его отвлек лишь яркий блеск, и Годрик огляделся.

Он сам не знал, почему пришел именно к озеру, ноги сами его привели. Годрик вспомнил, как Рози, Кандида и Пенелопа любили устраивать здесь посиделки, пока он и Салазар тренировались в бою на мечах: от сильных ударов и тяжести его серебряного меча у него потом долго болела рука. Как давно это было… Они были молоды, импульсивны, немного наивны и полны желания привнести в магический мир что-то лучшее. Кто из них знал, что на пути к исполнению их мечты они потеряют так много?

Волшебник пошел вдоль кромки воды, глядя на легкую рябь и мелкие гребешки волн от щупалец кальмара. Он помнил, как они впервые наткнулись на это место. Не верилось, что с тех пор минуло столько лет. А еще он не хотел верить в то, что людей, с которыми он начал этот путь, больше не было.

– Салазар… – прошептал Годрик. – Ты не представляешь, как мне тебя не хватает. Ты бы точно нашел выход, понял бы, как лучше поступить, а я… Знаешь, мне начинается казаться, что я проклят, что все, кого я знаю, кем дорожу, умирают из-за меня. И самое страшное, что исправить это я не могу… Что если это действительно так? И Рози, Канди и ты сам погибли по моей вине? Я не могу перестать винить себя, пусть во всем этом больше обстоятельств, чем моего вмешательства… Тогда почему я продолжаю винить себя? Даже сейчас?

Где-то совсем рядом с ним громко хрустнула ветка, и Годрик схватился за волшебную палочку. В нескольких футах от воды, в тени деревьев стоял белоснежный единорог и внимательным взором наблюдал за мужчиной. Голубые глаза в свете дня казались почти бездонными, а взгляд был настолько осмысленным, что Годрик невольно удивился мудрости этого животного.

Еще немного поглядев на волшебника, единорог коротко всхрапнул, склонил голову и медленно скрылся за ветвями. Мужчина припомнил, как Пенелопа отпустила жеребенка единорога – подарок Розите и Салазару на их помолвку.

– Розита была права… – шепнул Годрик. – Ты действительно меня слышишь…

Отчего-то на душе у волшебника стало немного легче.

Рождество проходило в тишине. Не было ни праздничного бала, ни веселого смеха, ни даже гостей – лишь несколько волшебников приехали поблагодарить Основателей и повидать своих детей. Замок погрузился в странную атмосферу напряжения и тягостного ожидания. Настроение не поднимали даже рождественские украшения: ученики понимали, что их наставники, не смотря ни на что, пытаются устроить для них праздник. Но обстоятельства были не на их стороне.

Приехавших на праздничный пир гостей Годрик встречал в одиночестве. На все вопросы мужчина вежливо отвечал, что Пенелопа себя плохо чувствует, но обязательно выйдет к ним ближе к концу вечера, а в глубине души надеялся, что волшебница найдет в себе силы хотя бы просто показаться вне своих покоев.

После смерти Ричарда женщина сильно сдала. Патрик, как мог, поддерживал мать, но Пенни угасала на глазах. На занятиях Пенелопа держалась из последних сил, даже успехи подопечных ее не радовали. Здоровье волшебницы тоже пошатнулось – она все чаще уставала, все реже покидала свои комнаты и все больше проводила время в одиночестве. К себе в покои она пускала только сына. Иногда Годрик все же умудрялся навестить ее, а потом долго не мог прийти в себя от потерянного вида подруги и ее удрученного состояния.

Когда гости скрылись в Обеденной зале, Годрик с облегчением вздохнул. Пора было начинать вечер, но рыжебородый волшебник все еще с надеждой поглядывал на лестницу – вдруг там появится Пенелопа? Когда мимо него прошел светловолосый юноша, Годрик проворно схватил его за край рукава.

– Как Пенни?

– Плохо… – честно ответил Патрик. – Она почти ничего не ест, не встает, плохо спит. Я дал ей настойку бадьяна и валерьяны, но пока все безрезультатно.

– Она очень его любила, – промолвил Годрик. – Знаешь, пожалуй, из всех нас она была той, кто был счастлив и здесь, и дома. Ей и Кандиде удавалось быть и Основателями, и самими собой, у них были семьи, дети, все то, что должно быть у человека. Мы с Салазаром так никогда не могли.

– Мама всегда ставила семью превыше всего остального. Дети и ее ученики – вот что всегда было для нее важно. За это ее и любят.

– Она спустится? – Патрик пожал плечами.

– Не знаю…

Печально глянув на своего наставника, юноша скрылся в Обеденной зале. Годрик еще долго провожал его взглядом, шагнул к дверям и остановился, прислонившись плечом к косяку. Вид почти полностью пустого стола Основателей заставил его печально вздохнуть. Куда делись те дни, когда они вчетвером разговаривали за этим столом за вечерней трапезой, обсуждали совместные планы и успехи их учеников?

Резко повернувшись, Годрик свернул на лестницу, спустился на цокольный этаж и, пройдя по коридору, остановился перед жилыми комнатами. Темная дверь из медового дерева с латунной ручкой была накрепко закрыта, это Годрик знал наверняка. Мужчина мгновение постоял в тишине, собираясь с мыслями, потом взялся за ручку, на всякий случай попробовал открыть дверь – неудачно, а затем коротко постучал.

– Пенни! Открой, пожалуйста, – попросил он. Ответа он не услышал. – Пенни, я знаю, ты не хочешь никого видеть. Я помню себя после того, как потерял Розиту. Я закрылся от всех, не желал ничего слышать и видеть, лишь бы просто забыть эту боль, ты же помнишь? Но правда в том, что в одиночку от скорби не избавиться. В конце концов, однажды она может затопить тебя с головой, слышишь? Я прошу тебя, позволь помочь. Тебе не нужно переживать это одной, когда рядом есть люди, которые могут тебя понять.

Пенелопа не ответила. Годрик прислушался, но за толщей двери было тихо и как-то холодно, словно все окна были открыты нараспашку, и камины не справлялись с обеспечением тепла. Годрик еще раз подергал ручку. Заперто.

– Пенни? Пенелопа, открой!

Позади волшебника вдруг раздались шаги, и он обернулся. К нему направлялся Патрик. Завидев Годрика, юноша напрягся и ускорил шаг.

– Что случилось?

– Она не открывает, – сообщил Годрик, выхватывая из рукава волшебную палочку и наставляя ее на дверной замок. – Алохомора!

Дверь щелкнула и медленно отворилась наружу. Быстро потянув на себя створку, Годрик ворвался внутрь.

Окна и впрямь были открыты настежь. Огонь в камине потух от гуляющего по покоям ветра, светлые шторы взметались от ледяных порывов, зеркала и стекла покрылись морозной дымкой, а растения на полках зябко тянули друг к дружке замерзшие листочки и веточки.

Пенелопа лежала в постели, укутавшись в бежево-черное одеяло, как в кокон. Годрик быстро преодолел разделявшее их расстояние и присел на краешек кровати. Перина жалобно скрипнула, но волшебница даже не обратила внимания на мужчину. Закрыв все окна, Патрик в замешательстве замер неподалеку от двери.

Осторожно протянув руку, Годрик коснулся ладони Пенелопы. Горячие пальцы буквально обожгла ледяная кожа, но маг не отдернул руку, лишь крепче сжал ее запястье и слегка потряс женщину.

– Пенни!..

Годрик понял, что было не так, когда не почувствовал под своими пальцами биения жилки, той, что в основании запястья. Зеленые глаза волшебника изумленно расширились, Годрик наклонился ближе, коснулся холодного женского лица… Патрик у дверей все понял раньше, чем это признал сам Гриффиндор.

– Так не должно было быть… – зашептал он, горячие слезы побежали по его щекам и закапали на покрывшийся инеем ковер.

– Пенни… – тихим шепотом позвал Годрик, но надежда мужчины уже угасла. Глубокая складка залегла между его бровей, ладони сжались в кулаки – волшебник изо всех сил сдерживал свои эмоции и слезы. – Я знаю, ты еще слышишь меня… Не бросай меня, Пенни. Только не ты. Вернись ко мне, слышишь? Вернись ко мне…

Крупные хлопья снега, медленно кружась в холодном свете звезд, опускались на обледеневшую землю, неся с собой дыхание зимы и рождественское волшебство, которое Пенелопа Пуффендуй уже не могла увидеть.

– Вам необязательно уезжать, – почти умоляюще проговорил Патрик. – Вы нужны нам как никогда. Ребята Вас очень любят, да и никто из нас не знает магическую защиту лучше, чем Вы. Может, все же останетесь?

– Я не могу, Патрик. – Годрик подхватил с земли сумку, закрепил ее у луки седла и повернулся к юноше. – Мое время прошло, время Основателей прошло. Мы положили начало этой школе, отдали самих себя ее созданию. Теперь твой черед.

– Что, если я не справлюсь? – спросил молодой волшебник. – Я не просил об этом…

– Мы тоже не просили, – тепло и как-то немного грустно улыбнулся Годрик. – И все же это была наша судьба. И мы тоже не были готовы. Но именно это означает, что ты справишься. Просто верь в себя и своих учеников. Верь в Хогвартс.

Он пошел прочь, туда, где стоял уже готовый к дальней дороге конь. Патрик с печалью смотрел вслед волшебнику. Все было кончено. Основатели распались, и последний из них покидал замок, ибо тяжесть воспоминаний была слишком велика. И Патрик не мог его винить.

С похорон Пенелопы прошли неполных две недели, но Хогвартс все еще скорбел. Юноша подозревал, что эта скорбь не пройдет быстро, и кто-то должен будет поднять школу с колен. Что ж, если таково последнее желание Годрика Гриффиндора, этим кем-то будет он.

Когда рыжебородый волшебник забрался в седло, Патрик вдруг понял, чего ему не хватало в его облике.

– Ваш меч. Вы оставили его здесь?

– Каждый из нас оставил в Хогвартсе частичку себя, – промолвил Годрик. – Если случится так, что Хогвартс будет в опасности, этот меч пригодится тебе и ребятам больше, чем мне. У меня только одна просьба – когда этот меч окажется в чьих-то руках, не сомневайтесь в том, что этот человек может быть недостоин. Им сможет владеть только истинный гриффиндорец.

– Но где Вы его спрятали?

Годрик лукаво улыбнулся, и на секунду Патрик увидел того веселого и насмешливого мужчину, каким он был в их первую встречу.

– Береги наше наследие. Особенно Распределяющую Шляпу. Она куда ценнее, чем может казаться на первый взгляд.

Кивнув на прощание, Годрик развернул коня и тронул его с места неспешной рысью, оставив позади все то, что любил больше всего на свете. Потому что он знал: так будет правильно. Что Розита обязательно гордилась бы им. И что он сделал все, что должен был. Потому что он – Основатель.

Автор очень рассчитывает на отзывы читателей в качестве мотивации для написания продолжения этой работы. Не забывайте, что именно вы, дорогие читатели, и ваши комментарии являются вдохновением для большинства писателей))

========== Эпилог ==========

Графство Уилтшир, Годрикова впадина, 1102 год.

На деревушку надвигалась осень. Изумрудные листья медленно теряли свой блеск, уступая место золоту и рубинам. Высокие яблоньки, как и много лет назад, зябко жались друг к другу, но, не смотря на годы, Годрикова впадина оставалась такой же холодной.

На церковном кладбище было тихо. Ряды могильных плит кое-где покрылись многолетним мхом, в потрескавшийся мрамор забилась пыль и грязь. Все эти могилы редко кто навещал. Почти все.

К могилам сестры и родителей Годрик Гриффиндор приходил чуть ли не каждый день и оставался там на долгие часы. Ему казалось, что только там, в тишине церкви он ощущает присутствие Розиты и матери.

Годрик много думал о своей жизни. Он был совсем мальчишкой, когда началась война с гоблинами. Гриффиндоры ушли воевать почти сразу. Именно война закалила Годрика. Мужчина до сих пор помнил тот ужас, что царил на поле боя: вспышки заклятий и тела павших, оскал гоблинов и кровь на Годриковом мече… Он вернулся с войны совсем другим человеком. Человеком, который скрывал свою боль за маской язвительности и наигранного веселья, а по ночам вспоминал лица погибших отца и деда.

Хогвартс подарил ему вторую жизнь, это Годрик понял лишь сейчас. Тогда вся эта затея казалась волшебнику не более чем простой шалостью, шуткой, которая в скором времени забудется, и о ней никто не вспомнит. Но он не знал, что жизнь вела его именно к этому моменту. Что, возможно, он потерял так много, чтобы потом обрести нечто большее. Что не война сделала его тем, кем он был сейчас, а школа чародейства и волшебства.

Он не понимал, как сильно ему будет не хватать всего этого.

Он скучал по замку, по его таинственным переходам и коридорам, по Обеденной зале и виадуку, по Гриффиндорской башне и подземельям зельеварения, по теплицам и пропитанному заклинаниями воздуху кабинетов. Ему не хватало его учеников и друзей, споров с Салазаром и укоряющих взглядов Кандиды и Пенелопы. Это была его жизнь, которая оборвалась так же резко, как и началась.

Ему остались только воспоминания, сожаления о том, что он сделал и чего сделать не успел, и скорбь о том, что потерял.

Он вернулся в то место, которое долгое время считал своим домом. Вот только его настоящим домом была не двухэтажная лачужка с запущенным садом и потемневшими от времени и непогоды стенами, а многоэтажный замок с множеством башенок и внутренними дворами. Он не мог заставить себя переступить порог некогда родного жилища – слишком сильна была его боль. Почти физически он чувствовал, как страдала здесь его мать, как маялась от скуки и одиночества его сестра. Он чувствовал, но не хотел признавать. И просто уходил, постояв у ворот всего несколько минут и так и не толкнув заржавевший замок.

Коснувшись на прощание серого, испещренного трещинами камня, Годрик поднялся с колен, отряхнул подол камзола и медленно направился прочь с кладбища. Он совершал этот маршрут почти каждый день и тяготился этой обыденностью. Куда делась жажда приключений и нежелание сидеть на месте? Годрик не мог это объяснить даже самому себе.

На главной дороге он свернул направо, на узенькую улочку. Его цель находилась в самом ее конце. Тяжелые дубовые двери скрипуче шелестели на ветру, ставни в окнах тоненько дребезжали от громких разговоров и смеха.

Когда Годрик вошел внутрь, разговоры стали тише. Многие недоверчиво поглядывали на волшебника, в чьих рыжих волосах уже проглядывала седина. Некоторые укоризненно качали головами и что-то шептали. Годрику было все равно. В другое время он ответил бы, встал во весь свой рост и, вынув волшебную палочку, кинулся бы навстречу новой дуэли. Но не теперь. Может, он стал терпимее? Нет, скорее просто устал.