Текст книги "Формула-О (СИ)"

Автор книги: Ie-rey

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Потом всё изменилось, потому что в пятнадцать мальчик считается уже мужчиной и должен нести ответственность за свои поступки и поведение. И Джунсу стал Императором для Чонина в полной мере. Это не мешало Джунсу забывать порой о церемониях, но хрупкая преграда между ними оставалась и постепенно становилась толще и осязаемее.

А потом, в академии уже, Чонин встретил Ифаня. Глупо вышло. Чонин опять случайно подслушал однокурсников и их брюзжание в свой адрес. Брюзжали они в библиотеке, к ним присоединились другие студенты со старших курсов, но один из них молчал и продолжал читать книгу.

– Ифань, а ты почему молчишь?

– Потому что считаю ниже своего достоинства обсуждать того, кто отсутствует и поэтому ничего не может сказать в свою защиту. Но это не значит, что я мешаю вам чувствовать себя дряхлыми стариками, ныть о печальной судьбе и перемывать косточки тому, кого вы считаете лучшим. Завидуйте дальше в собственное удовольствие.

– А кто сказал, что мы…

– Вы завидуете. Он всегда играет честно и обходит даже тех, кто жульничает. И вы не понимаете, как ему это удаётся. Не в силах это повторить. Ваша зависть настолько откровенна и очевидна, что её заметит даже слепой.

Ифань закрыл книгу, поднялся из-за стола и вышел из библиотеки. Поскольку Чонин подслушивал и ничего толком не видел, а Ифань двигался бесшумно, то улизнуть Чонин не успел. Ифань долго смотрел на него, потом прошёл мимо, не сказав ни слова. Ну и дальше как-то само собой так вышло, что они подружились. Предварительно подрались, а потом – подружились.

На взгляд Чонина, Ифань обладал рядом неоспоримых достоинств: говорил правду в глаза, не разводил церемоний, отличался поразительной откровенностью в присутствии людей, которыми дорожил, и старался быть объективным. В присутствии прочих Ифань напоминал сейф. Все секреты, которые Ифаню поверяли, обречены были на смерть вместе с Ифанем. Из него вышел бы отличный священник – тайна исповеди была бы гарантирована на все сто, а то и двести.

В своё время именно Ифань помог Чонину остаться в небе. Его дружба и поддержка были попросту драгоценны. И Чонин всегда мог рассчитывать на его плечо. И это именно Ифань научил его ценить собственный внутренний мир и придавать ему куда большее значение, чем миру внешнему. До Ифаня Чонину важно было не только собственное мнение, но и мнения людей вокруг. А Ифань показал ему, что далеко не всякое мнение чего-то стоит. Честно говоря, Ифань вообще плевать хотел на мнения других с высокой колокольни. Для него всегда имели значение лишь его собственное мнение и мнения тех, кто был допущен в его внутренний мир. Чтобы пересчитать таких людей, хватило бы пальцев одной руки.

Чонин так и не смог достичь того уровня, что отличал Ифаня, потому болезненно воспринимал первые два года на трассе, когда от него требовали только побед. Потом стало легче, хотя он так и не избавился от страха до конца. Научился жить с ним и использовать его к собственной выгоде, но мнения людей вокруг порой продолжали его задевать. И он до сих пор не понимал, как Ифаню удавалось вовсе не обращать внимания на слова людей вокруг и не считаться с ними совсем.

– Это ничего, если у тебя так не выходит. Ты просто слишком долго был один. Просто сначала думай собственной головой, а уж потом решай, имеет ли это значение на самом деле. И не думай, что я неуязвим только потому, что мне плевать на всех вокруг. Если бы это было так, я обзаводился бы друзьями направо и налево, но я так не делаю. Знаешь, почему?

Чонин знал. Потому что Ифань боялся больше всего предательства со стороны своих немногочисленных друзей. И если бы Чонин хоть когда-нибудь предал их с Ифанем дружбу, Ифань, быть может, и оправился бы от такого удара, но никогда бы этого не забыл.

Они оба слишком долго оставались в одиночестве, только одиночество у них было разным. Вокруг Ифаня толпами вились те, кто мечтал добиться его расположения и протекции, и Ифань сознательно обрёк себя на одиночество, потому что устал от вечного внимания и никому не верил. Чонина же наоборот демонстративно игнорировали, не любили и ненавидели, возможно, потому что его титул был в большей степени формальностью, подчёркивающей родство с Императором, но не дающей реальной власти. Одного пытались обласкать, чтобы использовать как инструмент, другому просто завидовали и выражали неприязнь, не принимали.

– Удельный принц… Хороший выбор, – одобрил его дружбу с Ифанем Джунсу при очередной встрече.

– Я не думал о его титуле, ваше величество.

– Это уже неважно. Титул существует, и ты ничего не можешь с этим поделать. Но выбор хороший.

С Ифанем всё было прекрасно, если не считать его брата. Шунь сильно походил на Ифаня, только родился омегой. А ещё его глаза напоминали Чонину небо. Красиво до дрожи. Правда, в то время, когда Чонин впервые увидел Шуня, его самооценка болталась на уровне плинтуса, так что он не тешил себя иллюзиями и понимал, что просто недостоин, и ждал такого же отношения от Шуня, как от прочих. Это не мешало Шуню считать иначе и при случае проводить много времени в компании Ифаня и Чонина. Пока однажды Чонин не сдался и не наделал глупостей. Потом ему оставалось лишь прийти с повинной к Ифаню и попросить руки Шуня так, как полагалось.

Горячий и несдержанный, он искренне надеялся, что истинная пара будет гарантией светлого будущего, радовался как ребёнок обретённой любви, ведь всё-таки нашёлся человек, которому было до него дело, но жестоко ошибся. В глазах Шуня не существовало его неба. Они просто были того же цвета – и только. Шунь ненавидел небо, потому что…

– Я не хочу делиться с ним тобой. Ты мне нужен на земле и рядом, а не чёрт знает где и с болидом. Как ты вообще собираешься растить сына, если всё время где-то там, но не тут?

– Я люблю Кая, – просто ответил тогда Чонин.

– Понимаю. И я по-прежнему люблю тебя, но одной любви недостаточно, – решил за них обоих Шунь и ушёл, проиграв войну чониновскому небу.

– Это не так важно, как тебе сейчас кажется, – пытался утешить его Ифань. – Ты всё равно останешься моим другом и братом навсегда.

И в жизни Чонина вновь были лишь небо, Ифань и лошади. Всё прочее приходило и уходило, а вот эти три ценности оставались и хранили верность. И к лучшему. Если бы Чонин потерял хоть одно из трёх, наверное, уже не смог бы…

Хотя он потерял небо после злосчастного взрыва двигателя. Вслед за небом потерял по собственной воле и Ифаня, и лошадей. Он не хотел их видеть, чтобы не стало ещё больнее. Ифань порывался приехать к нему, и даже приезжал-таки несколько раз, но Чонин отказывался от встреч. У него просто не хватало сил. Не хватало настолько, что он почти перестал верить, что когда-нибудь выйдет за пределы белых стен клиники. Одно наложилось на другое. Потерь оказалось чересчур много для него одного. Когда у человека толком и нет ничего, любая потеря ощутимее и больнее, чем можно предположить.

Ушло два года, чтобы поверить – это не небо его предало. Целых два года потребовалось, чтобы вернуть и небо, и Ифаня, и лошадей, и самого себя, а на Шуня он уже не рассчитывал. Остались друзьями – уже хлеб. Хотя Чонин до сих пор не чувствовал себя прежним.

Ещё и Хань, который вломился в его жизнь слишком резко и непредсказуемо. Его глаза не походили на небо, но на небо походил он сам. Такой же бескрайний в своих чувствах и жажде близости, такой же искренний и переменчивый, и тоже мечтающий о гонках и скорости. И напоминавший Чонину его самого в восемнадцать.

В тот миг, когда Чонин осознал, что Хань может понять его, позволил себе сойти с ума, пожертвовать кусочком внутреннего мира и повторить прошлую ошибку – небо в очередной раз победило страх. Тело Ханя так откровенно реагировало на Чонина, что он не смог остановиться. Несмотря на то, что Хань с их разницей в возрасте в пять лет казался ему сущим ребёнком. Не во всём, конечно, но во многом. Светлый и порой наивный ребёнок, но такой желанный и похожий на небо, что от этого было больно по-настоящему.

– Виделись не так давно, но по-нормальному только сейчас и выходит…

Чонин вздрогнул от неожиданности и обернулся, смахивая с себя паутину из невесёлых размышлений и воспоминаний. Он ждал Императора в саду резиденции, до рассвета оставалось всего ничего, а Джунсу выполз в сад непростительно легко одетым – в тонкой рубахе и бриджах для верховой езды.

– Ты сейчас напоминаешь чашку из обожжённой глины, которую разбили, а потом кое-как склеили. Всё хорошо?

– Ваше величество. – Чонин почтительно наклонил голову в лёгком, но уважительном поклоне.

– Перестань. К чёрту формальности, мы же тайно встречаемся, в конце-то концов.

– Как пожелаете… пожелаешь, – с трудом перешёл на неофициальный стиль Чонин. По-прежнему что-то мешало вспомнить времена, когда ему не было пятнадцати, и Джунсу казался просто другом, в котором Чонин отчаянно нуждался. Чонин в любое время находился в таком положении, когда не с руки разбрасываться друзьями, потому что их фактически и нет вовсе в наличии.

– У меня сюрприз, – радостно объявил Джунсу. И тут же явился слуга с двумя жеребцами под классическими сёдлами. Один из них был игреневой масти. – Как видишь, я всё ещё помню твои вкусы. Прокатимся?

Чонину оставалось лишь согласиться, потому что с правителями не спорят.

Он легко вскочил на коня, потрепал гриву и погладил пушистое ухо, наклонился и быстро шепнул короткую команду на монгольском. Жеребец послушно заржал, взвился свечкой на месте, стремительно развернулся на задних ногах и помчался к парковой части, плавно стелясь над дорожками, отталкиваясь от земли и вновь ударяя о неё копытами.

Чонин склонился к шее жеребца, удерживая в руке поводья, но не натягивая их. Он категорически не одобрял классическую упряжь. В его поместье использовали только кожаное оголовье из ремней суголовных, налобных и нащёчных. Ремни лишь оплетали лошадиную голову, но не раздирали чувствительный рот коня, как металлические детали классической упряжи с удилами, мундштуками, трензелями или прочей подобной пакостью. Но Чонин мог себе это позволить, поскольку умел управлять лошадьми даже с помощью одних только коленей и голоса. Потому он дома и сёдлами не пользовался, лишь традиционными кожаными накидками, как степняки в древности.

Чонин позволил жеребцу остановиться у роскошного фонтана, ослабил поводья ещё больше, чтобы конь мог спокойно напиться воды.

Вскоре к Чонину присоединился и Джунсу верхом на вороном жеребце.

– За тобой по-прежнему не угнаться. Всё так же качественно заклинаешь лошадей.

– Даже не пытался, – слабо улыбнулся Чонин и запустил пальцы в белую гриву. Конь довольно фыркнул и вновь припал к воде. Чонин чуть нахмурился, отметив эту жажду. – Надо побольше соли в кормушку класть. И воду брать из родника.

– Узнаю тебя. Стоит только показать коня, как сразу следует сотня советов по уходу. На тебя не угодишь. За животинками смотрят лучшие из лучших.

– Но коня ведь не просто так жажда пробила. Пьёт так много, словно впервые до воды дорвался.

– Хорошо, я передам твои слова конюхам. Пусть позаботятся получше. Но я тебя не поэтому хотел увидеть.

Чонин слабо улыбнулся. Как будто он этого сам не понял…

– До меня дошли слухи, что ты встречаешься с бетой. И бета этот ещё и гонщик. Это правда?

Чонин вскинул голову и одарил Джунсу внимательным взглядом.

– А если правда?

– Просто интрижка? Или нечто большое?

– А есть разница? Не стоит беспокоиться. Я помню о законах.

– Дело не в законах. Дело в тебе. Я не хочу, чтобы ты потом опять отсиживался где-то два года, а то и дольше, зализывая раны. Ты слишком болезненно реагируешь на некоторых людей, которые того не заслуживают.

– Это важно? Насколько я помню, в твоём окружении меня не особо любят. Чем я дальше от двора, тем спокойнее в столице.

– Угу, – расплылся в довольной улыбке Джунсу, – потому что в столице одни придворные шаркуны, которые понятия не имеют, как выглядят боевые истребители и настоящее оружие. А ты из семьи старой закалки и умеешь поддерживать репутацию Империи за её пределами. Брось, они всего лишь лопаются от зависти, никчемные пердуны. И знают, что я всегда предпочту твоё общество. Но дело – опять же – не в этом. Если ты там что-то мутишь, и это для тебя важно, я бы не хотел, чтобы тебе пришлось из-за этого мучиться.

– Я вовсе не мучаюсь.

– Уж конечно. Если ты мутишь что-то с бетой, да ещё и не можешь привести его в свой дом так, как полагается, то это ни о чём хорошем не говорит. Небось, он считает, что Империя – это филиал ада. Надолго ли его хватит? Быть рядом с тобой, но не иметь ни одного доказательства своего положения…

– Слишком рано думать об этом, – невежливо перебил Императора Чонин, но меньше всего он хотел обсуждать собственные чувства хоть с кем-нибудь. – Наша связь не настолько прочна, чтобы я мог назвать его своим. Хотя бы сейчас – нет.

– Ладно… – Джунсу вздохнул. – Тогда поговорим о командах. Я озадачен, ведь ты выступал в Трансформер, а теперь вот переметнулся в Три Сотни.

– У меня не было выбора. Чунмён указал на дверь и просил не возвращаться. Настойчиво.

– И какой такой белены этот умник объелся?

– Самому интересно узнать.

– А что Ифань?

– Ничего. Хотел уйти вместе со мной, но я попросил его пока остаться. Хотя бы до конца сезона.

– Полагаю, из-за того самого беты, с которым пока всё мутно?

– Пожалуй, в Империи самая лучшая разведка во Вселенной, – не удержался от иронии Чонин. – Знают всё не только о врагах Императора, но даже о личной жизни самых захудалых из родственников Императора.

– Но-но! Повякай мне тут ещё! Ты болтаешься за пределами Империи и хочешь, чтобы за тобой при этом не присматривали?

– Польщён несказанно таким вниманием к моей, безусловно, скромной персоне.

– Уши бы тебе оборвать, да тебе уже не двенадцать – не оценят. Ладно, это не все причины моего желания увидеть тебя. Есть ещё кое-что. Ты в курсе, что тебя пытаются протащить в удельные принцы?

От неожиданности Чонин едва воздухом не поперхнулся и уставился на Джунсу с неприкрытым изумлением во взгляде.

– Ещё скажи, что подозреваешь меня во лжи, – сердито буркнул Джунсу и обиженно отвернулся.

– Нет, но с трудом верю собственным ушам. Они объелись той же белены, что и Чунмён?

– Мне откуда знать, что они там жуют и курят? Прислали письмо с обращением, как и положено. И требуют не кого-то там, а конкретно тебя. Остальные кандидатуры их, видите ли, не устраивают. Население Скорпио волеизъявилось. Осталось волеизъявиться тебе и мне – пустые формальности, как видишь.

– Но я не могу!.. – тут же взвился Чонин, и жеребец под ним нервно затанцевал, почуяв беспокойство всадника.

– Чудно. Напомнить тебе, что статус удельного принца даст возможность пересмотреть твои права и основать новую фамилию? И как представитель новой фамилии ты получишь новые права, то есть, фактически родишься заново? А если ты родишься заново, то сможешь ещё раз вступить в брак в обход закона и согласно оному. Заманчиво?

– Но какой ценой? – тихо уточнил Чонин, склонив голову и тронув кончиками пальцев повод. – Удельный принц должен править, а не болтаться в небе без конца. Это Ифаню хорошо – он может не думать об этом, пока его отец жив и в состоянии управлять сам. Но я-то стану первым. И управлять за меня будет некому. Я не могу, ваше величество. И я отказываюсь.

– А ты подумай. Тебе не обязательно волеизъявляться сию секунду.

– Даже думать не собираюсь. Я не хочу. Не сейчас уж точно. И не в ближайшие несколько лет. Вообще никогда. Как вы изволили выразиться – я не из придворных шаркунов.

– Но возможность повторного брака…

– Я хотел бы. Очень. Но не такой ценой. – Чонин опустил голову ещё ниже и едва слышно договорил: – Это убьёт меня. К чему мне тогда повторный брак?

– Совсем охамел! Только поглядите на него! Ты вообще-то с Императором говоришь. Говорю «прыгай», значит, иди и прыгай. А он тут мне носом воротит! Да за такую возможность кто угодно…

– Вот пускай ваше величество и предложит кому угодно, но не мне.

– Да уж… – протянул Джунсу и тоже понурился. – Вечно с тобой всё так сложно, Чонин-и. И смотреть на тебя больно. Ума не приложу, что можно сделать в твоём случае ещё. Ты как появился при дворе диким волчонком, так и остался им. То в небе тебя ищи и пытайся догнать, то запираешься у себя в диком поместье на Скорпио – и хрен тебя оттуда выковырнешь. Ладно бы ещё омегу себе присмотрел из благородной семьи, так нет, экзотику тебе подавай. Мало того, что бета, так ещё и гонщик, и чужак. Даже если ты его с собой притащишь, ещё и без брака, не факт, что он тут приживётся. Ребёнок, конечно, многое изменит, но только в том случае, если твой бета сможет жить в Империи и выдерживать нападки тех, кто тебя не жалует, а таких вагон и маленькая тележка.

– Они меня не волнуют.

– Это тебя они не волнуют, а его?

– Я не знаю, – мрачно отозвался Чонин и мягко потянул за повод, чтобы жеребец перестал покушаться на цветы у фонтана..

– Ага, стало быть, ты уже подумывал притащить его домой, – хмыкнул Джунсу. – Значит, это серьёзнее, чем кажется на первый взгляд. Он красивый?

Чонин помедлил, но кивнул чуть позже.

– Как Шунь?

– Как небо.

– Господи, ну за что мне это? Опять твоё небо! А он тебя любит?

– Не знаю.

– Ещё лучше! – восхитился Джунсу и махнул рукой. – Ну и что с тобой делать? Вечно у тебя всё через… гм…

– Ничего. Сам разберусь.

– Уже предвкушаю последствия. А что Ифань на сей счёт думает?

– Ничего хорошего.

– Слава Богу, хоть голос твоего разума в здравом рассудке остался. Надо орден ему какой-нибудь дать. За заслуги перед Отечеством.

– Он будет долго ржать. По поводу «заслуг перед Отечеством».

– Ты тоже, не прибедняйся. Этот твой бета из Трансформер, верно? Как он переносит твои победы?

– Так себе, но он работает над этим.

– Всё лучше и лучше, – расстроенно покачал головой Джунсу. – Стоит подумать о семье, как мне приходится удивляться – в кого я такой особенный получился? Один нормальный среди толпы чокнутых родственничков…

Чонин закусил губу, чтобы удержаться от желания осадить Джунсу и напомнить о его выходках, способных шокировать кого угодно и эпатировать всё население Империи в полном составе. На его фоне Чонин казался просто душкой и невинным агнцем.

– Я не стану спешить с принятием решения по поводу удельного принца. Имей в виду, хорошо? Для тебя это отличный шанс. Всё же подумай как следует. Другого такого шанса может и не представиться. Всё, ступай, пока никто и ничего не заподозрил. Я тут ошиваюсь инкогнито, не стоит заострять внимание на твоём визите в посольство. Но обещай мне подумать, хорошо? Считай, что это моя высочайшая воля.

– Да, ваше величество, вы слишком добры, – церемонно отозвался Чонин и развернул коня, радуясь про себя, что этот странный разговор подошёл к концу. Но свой ответ он уже знал. Предложенный вариант Чонину точно не подходил. Он не мог отказаться от неба, потому что отказ от неба был равен и отказу от всего остального, включая Ханя.

И без неба он бы не смог больше. И так два года провёл в аду и фактически был мёртвым.

Сил на повторение просто не осталось. Никаких.

Чонин задыхался уже не на земле, а лишь при мысли о земле. Землёй он был сыт по горло, а вот по небу вконец изголодался.

И лишь небу он нужен таким, какой он есть.

========== Глава 25 ==========

Комментарий к Глава 25

Доброй ночи, котики ♥

Завтра снова среда, но я честно постараюсь выжить. Если всё-таки погибну, то приду в четверг :) Не скучайте :*

Все трудней дышать – в жилах кровь кипит.

Пусть на миг замрёт душа, бездна пусть решит:

Отпустить ли домой, или здесь обвенчать с глубиной.

Ария – Зов Бездны

Глава 25

Хань торчал перед мониторами уже пятый час и просматривал запись последней гонки. Он изучал не собственный полёт, а полёт Чонина. Искал слабые места и не находил. И даже ухом не повёл, когда в ремонтную зашёл Ифань и упал в любимое кресло.

Ифань вытянул длинные ноги, вздохнул и принялся наблюдать за Ханем. Тот переключал камеры и изучал каждую секунду записи.

– Чужие лавры покоя не дают?

– Просто пытаюсь понять. И да, я хочу победить. Должно же у него быть слабое место…

– Ты знаешь его. Слабое место.

– Да ни черта я не знаю! Его прохождение этой проклятой трассы безупречно! Ни одной помарки, что уж об ошибках говорить? Он идеален, но я не верю в реальность идеалов.

– Он не идеален. И ты знаешь, в чём его слабости. Но у него гораздо больше опыта, чем у тебя. И знает он тоже больше. А ещё он лучше себя контролирует. И ему ещё не тридцать. Чонин в отличной форме, даже немного вес набрал. И сейчас ты пока не победишь его. Сейчас ты должен учиться и не думать о нём. Вообще ни о чём не думать, кроме трасс и гонок. Думай не о других, а о себе. Учись и запоминай. И твой день непременно придёт. Вместе с твоей победой.

– Но я не могу ждать! – Хань наконец отвлёкся от монитора и посмотрел на Ифаня с непреклонностью и упрямством в глазах. – Как ты не поймёшь? Мне необходимо победить!

– Зачем? – с тяжким вздохом спросил Ифань. – Разве честная и заслуженная победа в своё время тебя не порадует? Разве гонки сами по себе не дарят тебе удовольствие?

– Дарят, конечно. Но я… Мне нужно… доказать ему.

– Доказать что?

– Что я могу. Что я… что я достоин, – очень тихо договорил Хань.

– Чего достоин? Разве Чонин хоть раз сказал, что тебе не место на трассе? Разве он хоть раз сказал, что у тебя нет ни таланта, ни силы духа? Что ты пустышка?

– Да не в этом дело! – Хань соскочил со стула и заметался по ремонтной. – Ты не понимаешь.

– Чего я не понимаю? Того, что ты хочешь просто выделиться? Хочешь утереть ему нос и показать, что уже сейчас круче всех? Тебе, правда, этого хочется?

– Мне не этого хочется! И я вовсе не смешиваю ничего. Я просто хочу… чтобы он видел во мне не просто бету, а… – Хань умолк и опустил голову. – Чунмён сказал, если я не буду побеждать, он выгонит меня. У меня ничего не выходит, Ифань. Чонин приходит первым и не смотрит назад. Я не могу оставаться за его спиной. Я хочу, чтобы он видел меня. Смотрел на меня. И…

Ифань покачал головой.

– Это глупо. Твои победы или поражения никогда не изменят мнение Чонина о тебе. Он не хуже нас обоих понимает, что тебе нужно время и усердные тренировки. И понимает, что ты обязательно будешь побеждать. И неважно, где ты – за его спиной или впереди. Он всегда видит тебя. Наша с ним дружба совершенно не изменилась и осталась прежней, хотя победы и поражения были у обоих. Чонин никогда не считал меня плохим гонщиком только потому, что я побеждал реже, чем он. Или Чанёль, который был его ведомым… Разве Чонин стал относиться к нему хуже из-за этого?

– Вы альфы, – сжав кулаки, глухо произнёс Хань. – Ни тебе, ни Чонину, ни Чанёлю не доводилось проходить унизительные обследования в клиниках перед каждым сезоном, чтобы вас допускали к гонкам. Только комиссию. А мне приходится и комиссию проходить, и обследования и перед сезонами, и во время, если комиссия того требует. И приходится каждый раз дрожать от страха, потому что я могу услышать, что омега-показатели выше нормы. Такое ведь может случиться в любой миг из-за обычных био-колебаний. И тогда меня просто не допустят. Дополнительные факторы, как видишь. Вряд ли ты или Чонин хоть когда-нибудь задумывались об этом. И я не пытаюсь вызвать у тебя жалость, но изменить свою природу я тоже не могу. Я давно привык, что бета для многих вокруг так, второй сорт. Но я хочу, чтобы Чонин думал обо мне иначе.

– С чего ты взял, что он думает о тебе именно так? Ты вообще хоть раз слышал от любого антаресийца слово «непроизводящие»? Исключая меня, разумеется. Прямо сейчас.

– Да неважно это, Ифань. Я столько раз собственными глазами видел, как альфы или омеги отказывались от любви бет из-за «более выгодной кандидатуры». Омега бросил моего друга в академии, стоило на горизонте замаячить альфе. Вся их любовь для него оказалась пустым звуком. Ты можешь сказать мне, что пар альфа-бета и бета-омега достаточно существует, и всё у них хорошо. Я не стану возражать. Но куда больше таких разбитых пар, и…

– Это не лучший способ показать Чонину свои чувства и попытаться узнать его чувства, – резко перебил Ифань.

Хань молчал, закусив губу и глядя себе под ноги. Судя по этому молчанию, Ифань всё верно понял: Хань рвался к победе вовсе не из-за всего того бреда, что он нёс недавно, а для того, чтобы заслужить любовь Чонина и его уважение. Как будто…

– Ты всё время забываешь, что Чонин не здесь родился и вырос. Он не похож на тех людей, к которым ты привык. Для него не имеет значения всё то, что ты пытаешься сделать на глазах у всех. Чёрт возьми, Хань, его положение и титул доставили ему немало хлопот. Неужели ты думаешь, что его популярность в Формуле делает его счастливым, как и чемпионский титул? Он популярен лишь в Формуле, но в Империи эта популярность ничего не стоит. У всего есть обратная сторона. И не нужно делать таких глупых ошибок. Император в Антарес и его семья – это символ. И только Император обладает реальной властью, но не его родственники. Родственники Императора всего лишь заменяют его при необходимости во время всяких торжественных случаев. Чонину приходилось делать это чаще всех и мозолить всем глаза. И это вовсе не принесло ему любви и признания. Это принесло ему лишь одиночество, нелюбовь и зависть. Многие считают, что он использует родство с Императором к собственной выгоде, а сам ничего не стоит. Несправедливо, но факт. Ты, правда, думаешь, что после всего этого для него что-то будут значить громкие звания и доказательства напоказ? И думаешь, что его заденет тот факт, что ты бета? Хорошего же ты о нём мнения… А ведь он никогда не подумает о тебе плохо, потому что ты тоже гоняешь по трассе. Это то, что для него на самом деле имеет значение.

– Вот именно, я всего лишь тот, кто тоже гоняет по трассе, как ты или Чанёль, или сотня других, и…

– Ой, дурак… – Ифань с обречённым видом откинулся на спинку кресла и устало прикрыл глаза. – Бороться с предрассудками всегда сложно, но ты всё-таки подумай головой. Чонин не может без гонок. Это его мир, если угодно. И ты попадаешь в этот мир, а похвастать этим может не каждый. Соображаешь что-нибудь? Например, что ты особенный с точки зрения Чонина. Цени это, придурок. И не придумывай себе проблемы на ровном месте. У Чонина и без этого проблем хватает. И ещё. Чонин, конечно, любит вертеть хвостом и флиртовать по поводу и без, но он не спит с кем попало и не бегает по чужим постелям. Это не в его характере. Если он вертит хвостом, а потом тащит в постель, то это серьёзно.

Ифань выбрался из кресла, подошёл к Ханю вплотную и окинул пристальным взглядом.

– Мне ни черта не нравится то, что происходит между вами. Хочу, чтобы ты это знал. Больше всего мне хочется ухватить тебя за шкирку и выкинуть из жизни Чонина. Если бы мог, я бы и с Шунем поступил так же, но существование Кая связывает мне руки. В его случае. В твоём случае руки мне связывает сам Чонин. Если ты не способен понять Чонина, лучше держись от него подальше. Его мир куда более хрупкий, чем кажется. А ты… как слон в посудной лавке. И если ты не можешь просто честно гонять по трассе, то тоже уходи и не мозоль ему глаза. Потому что ничего хорошего из этого не выйдет. Чонина нужно просто любить таким, какой он есть. Не можешь – уйди. Можешь – просто люби. И не пытайся что-то доказать победой. Просто помни, что ты непременно победишь, когда придёт время. И он будет первым, кто порадуется твоей победе.

Ифань перестал нависать над съёжившимся от его тона и вида Ханем, отступил к двери и ушёл, явно не испытывая ни малейшего восторга от их беседы. Хань кое-как добрался до кресла и рухнул в него, пытаясь уяснить всё, что Ифань наговорил ему. И Ифань точно волновался и беспокоился, потому что его слова не казались привычно стройными и логичными. В иных случаях Ифань всегда был последователен, а тут… В самом деле беспокоился о Чонине.

Хань с тоской покосился на монитор, передумал смотреть запись дальше и понуро побрёл к двери. Ноги сами принесли его к боксам Три Сотни. Он побродил там немного, потом сунул нос в один бокс, другой, пока не отыскал куда-то собиравшегося Чонина. На стуле у стола стояла сумка, из которой выглядывало полотенце. Сам Чонин как раз набросил на плечи лёгкую кожаную куртку, застегнул сумку, запихав хвост полотенца внутрь, и повернулся к двери.

– Привет. Куда бежишь? По делам или просто так? – торопливо спросил Хань, продолжая торчать в коридоре и демонстрируя Чонину лишь просунутую в зазор меж косяком и дверью голову.

– Поплавать. В море. Хочешь присоединиться?

Хань раскрыл рот от удивления, но машинально кивнул. Его тут же сгребли и поволокли к лифту, который поднимался на уровень со стоянкой челноков.

– Но мне надо собрать…

– Не надо, на месте купим. Там уже вечер. Пока соберёшься, ночь наступит, а ночи холодные, не особо поплаваешь.

Чонин проворно втащил его в кабину лифта и нажал нужную кнопку. Кабина дрогнула и поползла вверх. Хань, как зачарованный, смотрел на Чонина, а тот уставился на его губы.

– А куда мы, собственно, отправимся? – ломким и ненадёжным голосом поинтересовался Хань, припомнив, что в системе пятнадцать планет, из которых шесть явно не годились, зато остальные девять славились морями и пляжами.

– На Виверн, – пробормотал Чонин, продолжая смотреть всё туда же и заставляя Ханя плавиться в ожидании поцелуя, казавшегося неизбежным.

Хань вновь отстранённо припомнил, что на Виверн в морях обитали крупные хищники, из-за чего тамошние моря и отдых на них относились к сфере экстрима.

– Виверн? Но там же… там… – Хань заткнулся, уставившись Чонину в лицо. Розовым кончиком языка по полным губам – стремительно и почти неуловимо, но достаточно, чтобы умереть и воскреснуть. Хань при всём желании теперь не мог смотреть куда-то ещё, только на губы Чонина. Чёткий контур, соблазнительные сочность и упругость, тонкая и нежная кожа, сухая, с крошечными трещинками. Чонину полагалось облизнуть губы ещё раз или позволить Ханю провести по ним языком, чтобы увлажнить их и заставить блестеть.

Они едва заметно придвигались друг к другу. И когда лифт остановился, а створки разошлись, их губы разделял жалкий сантиметр.

Чонин вздрогнул, отстранился, ухватил Ханя за руку и потащил за собой к челноку. Ещё и добросовестно пристегнул ремнями к креслу, изверг…

Хань изнемогал всю дорогу и продолжал смотреть только на Чонина. И если бы Чонин изменил курс и доставил их, например, в ад, Ханю было бы наплевать. Он вообще ни о чём не думал: ни о курсе, ни о пляже, ни о гонках… Оставался бездумным и умирающим от желания.