Текст книги "Симпатика (СИ)"
Автор книги: Ie-rey
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)
– Всех прошу покинуть помещение! – нарисовался на пороге Чанёль и выразительно помахал в сторону приёмного зала. Мимо него проскочила крупная овчарка в оранжевой форменной попоне и принялась обнюхивать конструкцию на двери зала заседаний.
– Что тут у тебя? – Чанёль подошёл к дивану и с интересом уставился на свисающую коробочку.
Объяснять, что они имеют дело с жуткой древностью, времени не было. Чонин сверил часы и прикинул, сколько им вообще осталось. Показал Чанёлю, что у них не больше двадцати минут.
Спрыгнув с дивана, Чонин тоже осмотрел конструкцию на двери. Потом пробежался ко второму выходу и нашёл такой же сюрприз в другой камере. В теории сдвинуть всё это дело и открыть двери зала можно было бы. За те самые двадцать минут. Но это означало, что они не успеют никого вывести.
– И что делать? – прицепился к нему Чанёль.
“Я думаю”.
Чонин забрался на спинку дивана и аккуратно потянул за проводки.
– Может, муляж? Ну… чтобы нас запутать? – предположил наблюдающий за ним Чанёль.
“Вряд ли”.
Древность конструкции сложной взрывной системы означала, что быстро разобраться с ней не смогут. И никто не выдвигал требований по-прежнему. Стало быть, взрыв неизбежен. Акт устрашения. Или радикальная мера.
“Надо найти взрывчатку. Без взрывчатки всё сработает, но взрыва не будет”. Чанёль нахмурился, переваривая его сообщение в жестах.
Чонин спрыгнул с дивана и полез под стойку, нашёл копию такой же коробки, как и в первой камере. Нащупал провода и снова попытался отследить связи. Провода уходили в просверленные в стене отверстия. Пришлось отобрать у Чанёля коммуникатор и прикинуть расположение на плане здания. Предположительно, за стеной камеры находились помещения для персонала.
Чонин нарисовал примерное изображение того, что требовалось найти, показал Чанёлю и велел двигаться с другой стороны. Им нужно было встретиться по центру и отыскать в процессе взрывчатку.
– Почему непременно цилиндр?
“Потому что жидкое состояние обеспечивает наиболее мощный взрыв, а транспортировать легче. И система подогнана именно под жидкое состояние взрывчатки”.
Чонин обшарил два первых помещения, когда в кармане ожил телефон. Вызов от Ханя. Он поспешно набрал сообщение, что с ним всё в порядке, и отправил.
“Папа!”
Чонин на миг зажмурился и постарался подумать как можно отчётливее и убедительнее: “Всё отлично, Солли”. Он ввалился в следующее помещение и тщательно обыскал. Не то. Где можно спрятать метровый цилиндр так, чтобы его не заметили? Или так, чтобы он никого не удивил? Чтобы казался привычной деталью обстановки…
Чонин замер в коридоре, прикидывая наиболее подходящие варианты. На руке пикнули часы, отсчитавшие десятиминутный рубеж.
Металлический цилиндр с окошком из стекла и подсветкой… Старая система, значит, там и таймер должен быть. Где такая штука не вызовет подозрений?
“Там, где много баллонов, папа. С водой хотя бы”.
Пожарная комната!
Чонин сорвался с места и кинулся обратно, промчался по лестнице на два уровня вверх и влетел в дверь помещения с противопожарным арсеналом. Почти буквально влетел в дверь, потому что дверь была заперта. Код от замка знали сотрудники Дворца, но не Чонин. Бегать и узнавать накладно: слишком много времени уйдёт на объяснения жестами или перепиской. Чонин мог говорить, несмотря на запрет, но голос плохо слушался и был слишком тихим. Не годится…
Пришлось достать пистолет, сдвинуться за выступ и трижды пальнуть в замок. Дверь Чонин добил ударом ноги и ввалился внутрь. Хорошо ещё, что освещение включилось автоматически.
Цилиндр со взрывчаткой он нашёл через три минуты. Проблема заключалась в том, что один он не смог бы выволочь цилиндр и утащить в безопасное место. Пригодился телефон, чтобы отправить сообщение Чанёлю. Спустя две минуты они волокли цилиндр вниз по лестнице.
– Ты… уверен? – пропыхтел Чанёль.
Нет, но признаваться в этом Чанёлю он не собирался. Да и других вариантов всё равно в голову не приходило. За оставшееся время и не придёт.
Они кое-как запихнули цилиндр в фургон, после чего Чонин поспешно сел за руль. Оставалось не так много времени, чтобы отъехать подальше. Сначала Чонин гнал по прямой, высматривая улицы побезлюднее, а потом его осенило. Он свернул к мосту и оглянулся. Семнадцать… шестнадцать…
Ладно.
“Папа!”
Не думать, просто положиться на рефлексы. Любое живое существо всегда стремится выжить, а он нужен Солли. Дополнительный стимул. Да и умирать вовсе не так страшно.
Чонин вдавил педаль газа до упора и резко вывернул руль, одновременно распахнув дверцу.
“Ну вот, точно не выживу…”
Под скрежет металла о металл он покатился по асфальту, сдирая в кровь локти, плечи и колени. Потом твердь под ним будто встала на дыбы. Громыхнуло и тряхнуло. И сверху посыпалась мелкая морось.
Когда он открыл глаза, увидел над собой знакомое лицо.
– Сколько пальцев вы видите, капитан Ким?
“Три, доктор Чон. Это значит, что я ещё не умер?”
– Увы, вы ещё живы.
“Хорошо. Тогда Солли меня не убьёт”.
– Не машите мне тут руками. Они нуждаются в перевязке. – Доктор Чон Тэгун поймал его за руку и продемонстрировал сбитые костяшки. Всего-то. Чонин чувствовал себя так, словно на нём вообще живого места не осталось. Наверное, так оно и было, если учесть, что Тэгун и откуда-то взявшийся Сэхун обклеили его пластырями и обмотали бинтами практически с головы до ног. Потом ещё и Чанёль добавил, когда примчался в фургоне кинологов, нашёл Чонина и по-медвежьи облапил с громким воплем: “Жив, дурашка!”
“Если не отпустишь, то буду мёртв”. После всплеска адреналина накатывала апатия. Хотелось просто забиться в тёмный уголок и вздремнуть пару часиков. Или эдак десять…
– Система сработала, как ты и говорил, и обошлось без взрыва. Всех вывели из здания. Сейчас там спецслужбы шляются. Кстати, из-за взрыва пострадала опора моста, но не думаю, что нам предъявят счёт. Лучше опора моста, чем жертвы среди населения и раздраконенный Дворец Согласия.
– Уймитесь, лейтенант, – ухватил Чанёля за шиворот Тэгун, – он почти ничего не соображает. Слегка оглушён, множественный ушибы и мелкие раны. Кровопотеря не опасна, но значима достаточно, чтобы он ощущал слабость. Немедленно доставьте домой. Два дня постельного режима – как минимум. И нужно почаще менять повязки. Пусть пьёт побольше.
– Как скажете, доктор Чон. Сейчас отвезу его домой. А спать ему можно?
– Даже нужно.
Чонин отстранённо отметил кричащий оранжевый цвет фургона, на котором прибыл Чанёль, без выражения осмотрел собак внутри фургона и утомлённо прикрыл глаза. Спать хотелось безумно. И всё к чёрту… Откуда собаки и фургон службы кинологов?
– Слушай, а ты знаешь, где у нас станция кинологов вообще? Надо же вернуть им собак и фургон, а то некрасиво получится, – бормотал себе под нос Чанёль, пока выруливал с моста. – Вот подождал бы меня, и не пришлось бы угонять эту машинку.
Чонин не стал слушать дальше, а задремал. Проснулся только у школы, когда фургон остановился. Чанёль добродушно подставил ему плечо и помог добраться до двери. Дверь распахнули без звонка – Солли. Она кинулась к Чонину и обхватила его за пояс, заставив невольно поморщиться от боли.
– Вот, забирайте своё имущество. Велено уложить в постель и часто менять повязки. Да, пить тоже побольше. Но я бы сначала сунул его в ванну – грязный, как бес из преисподней. Только что серой не воняет. Или воняет?
– Чонин… – тихий голос Ханя возле уха.
– Не паникуй, с ним всё нормально. Просто ободрало слегка. Ну всё, я побежал, мне ещё фургон с собачками возвращать.
За спиной хлопнула дверь, и Чонин поморщился недовольно, потому что звук показался резким и слишком громким.
– Идти сможешь?
Вот ещё… Он побрёл в ванную, удерживаясь рукой за стену. Сам включил свет и повернул вентиль, усевшись на бортик, потянул за молнию. Вспомнил о ремне, когда пальцы скользнули по пряжке.
– Чонин… – Осторожные прикосновения к скулам и бледное лицо Ханя перед глазами. – Я помогу…
Хань управился с пряжкой ремня быстро, помог стянуть комбинезон и остатки одежды, потом затолкал его в ванну и принялся отдирать пластыри и разматывать бинты.
– Как в мясорубке побывал… Поверни голову. – Чуткие пальцы ощупали порез на скуле. Когда стало больно, Чонин просто мотнул головой и отвернулся. – А тут вообще кожа содрана.
Он невольно зашипел, едва Хань потрогал пострадавшее плечо.
– На локти и колени и смотреть страшно. Где ты так умудрился только?
Чонин мрачно покосился на этого умника, который прекрасно знал, что Чонин не может говорить, так что все вопросы в адрес Чонина можно было смело считать риторическими.
В ванную заглянула Солли и протянула Ханю здоровенную бутыль с вонючим антисептиком.
“Спасибо, Солли. Удружила…”
“Чуть-чуть пощиплет и пройдёт, папочка, не бойся”, – утешила его Солли.
“Как же…”
Стиснув зубы, Чонин выдержал и эту пытку. Позволил Ханю замотать себя в полотенце, а после опутать вновь бинтами. Под присмотром выпил два стакана воды и добрался до кровати. Хань залез к нему под одеяло через полчаса и поворошил чёлку пальцами.
– Я видел новости.
Чонин закрыл глаза и уткнулся лицом в подушку, не имея ни малейшего желания обсуждать свою работу. Домой он порой возвращался и в худшем виде. Ничего, заживёт как на собаке. Пара царапин в обмен на несколько десятков жизней – цена приемлемая. Если уж на то пошло, то одна жизнь в обмен на десять – цена тоже хорошая. Солли вот только… У Солли никого нет, кроме него. Надо это исправить.
– Спокойной ночи, любовь моя.
Чонин стиснул пальцами простыню, когда по щеке скользнули губы Ханя. Сердце билось слишком быстро для того, чтобы спокойно уснуть. И он сильнее зажмурился, когда Хань принялся тихо напевать одну из тех песен, что Чонин слышал раньше. Слышал, когда их разделяло прочное стекло биокамеры в Кунсане. Словно сон, которого не было.
“Смотри яркие сны с улыбками ангелов,
Потому что я закутаю тебя в мою любовь
С головы до ног, словно в пушистое одеяло”.
Обещание длиной в четыре года. Как издёвка. Хотелось кричать в голос и что-нибудь ломать, разбивая в кровь руки.
Ощущать любовь, но не иметь ни единого её доказательства…
Чонин не шевелился, пока Хань гладил его по голове, продолжая напевать. Не шевелился, когда Хань рискнул обнять его. Невесомый поцелуй заставил его обхватить Ханя за пояс и крепко прижать к себе. Хань затих в его объятиях. Прохладные пальцы едва заметно подрагивали на плечах Чонина. Было больно – из-за ран и ушибов, но это ерунда. Не так трудно вытерпеть, если ощущать рядом Ханя и тепло его дыхания. И если не думать, что для Ханя он просто результат эксперимента. Пациент, которого нужно изучать и наблюдать. Чтобы этот пациент не оказался опасен для окружающих.
“Ким Чонин, вам полагалось умереть четыре года назад. Если бы вы умерли, сейчас не создавали бы таких проблем для всех вокруг. В первую очередь – для своей семьи. И для вашего отца. Термина “синтезированный человек” не существует. И то, чем вы являетесь, вопрос спорный. Пока этот вопрос висит в воздухе, вы будете по-прежнему доставлять только неприятности. Подумайте об этом”.
Чонин прижал ладонь к спине Ханя и уткнулся носом в светлые пряди, вдыхая лёгкий свежий аромат.
Он так устал думать.
========== 17 ==========
Комментарий к 17
День добрый, котички ♥
С прошедшими праздниками всех) И спасибо всем за поздравления – очень приятно :)
Ваша Бета
◄ 17 ►
– Доктор Чон, я сам осмотрю его. Или вы сомневаетесь в моей компетенции? Я в курсе, что меня отстранили пока от медицинской практики, но Чонин не любит клиники, а я под рукой. Разумеется. Всего доброго. – Хань положил трубку и обернулся, чтобы встретить мрачный взгляд Чонина.
Уйти Чонину он не позволил. Преградил путь и упёрся в грудь ладонью.
– Я сам могу осмотреть твои раны и снять повязки.
Чонин покачал головой и вознамерился обойти его, но Хань вцепился пальцами в запястье.
– Чонин, ты не мой пациент. Мы оба знаем об этом. Но попробуй понять меня. Я не могу доверить тебя кому-то другому. Потому что для кого-то другого ты будешь именно что просто пациентом.
Чонин коротким движением высвободил руку, тогда Ханю пришлось обнять его и прижаться губами к подбородку.
– Чонин… Ты – моё сердце. Как я могу доверить это сердце другим? Тем, кому всё равно, что с ним станется? Как я могу выпустить своё сердце из рук? Пожалуйста, Чонин. Я сам могу осмотреть раны. Они не настолько серьёзны, чтобы ты волновался из-за этого. Да и кто сделает это лучше, чем я? Пожалуйста. Если ты хочешь, чтобы я тебя умолял, то пожалуйста. Я тебя умоляю.
Эта пытка продолжалась не один день. Чонин не давался Ханю в руки и сам кое-как менял повязки. Но так продолжаться не могло. Ехать же из-за такой ерунды в клинику – глупее не придумаешь. Особенно когда под рукой есть врач.
Хань тронул пальцами лицо Чонина и постарался поймать его взгляд.
– Позволь мне позаботиться о тебе, и я докажу тебе, что говорил правду.
Чонин отвёл глаза, потом сел на диван и вздохнул. Хань расценил это как согласие и тут же потянул с широких плеч тёмную футболку. Повозившись с повязками, отложил в сторону испачканные бурыми пятнами бинты. Начал осмотр с правой руки – от разбитых костяшек до пострадавшего локтя. Потом тронул губами ранки на ладони, кончиком языка провёл по почти зажившей царапине на предплечье и налепил на локоть пластырь. Осмотрел плечо и тоже прилепил пластырь, предварительно приласкав пострадавшее место поцелуем.
Лёгкое недоумение, отражавшееся в тёмных глазах Чонина, Ханя ничуть не смущало. Он продолжал терпеливо заниматься ранами, не забывая помечать их поцелуями.
И это не мешало ему исследовать то, на что ранее обратил внимание Ким Чунмён – на Чонине раны заживали быстрее, чем должно быть в норме. Незначительно, но быстрее. Хоть та же царапина на предплечье. Такая зажила бы в течение недели, но завтра от неё почти не останется следа. Пять дней – в целом. Разбитые локти и колени тоже заживут быстрее, чем в норме. Ненамного. Если специально не обращать на это внимания, можно и не заметить эту разницу. Но разница была.
Пятно от нано-операции на шее Чонина тоже заметно потемнело. Скорее всего, цвет станет ровным в течение недели. На шесть дней раньше срока. Предположительно, говорить Чонину можно будет тоже раньше – на шесть дней раньше срока.
Своей вознёй и поцелуями Хань добился того, что Чонин вдруг дёрнул его к себе. Чтобы не упасть, Ханю пришлось плюхнуться к Чонину на колени и ухватиться руками за широкие плечи.
– Хулиганишь по-тихому? – шепнул он, сдвинув ладони и обхватив Чонина за шею. Вместо ответа Чонин провёл пальцами по его бёдрам – нарочито медленно, а потом крепко сжал запястье, чтобы бросить ладонь Ханя на свою грудь. Слева. Под рукой Ханя ощущались частые удары. Пара быстрых жестов – достаточно, чтобы Хань уяснил фразу, которую Чонин пока не мог произнести вслух: “Ты сам виноват”.
– Я вовсе не… – Хань умолк, поддавшись натиску чувственных губ. Кончиком языка по коже, едва ощутимый укус, языком по кромке зубов, глубже и смелее. И без спешки. До фантомного привкуса сладости во рту. Хань крепче обнял Чонина, позволяя играть со своим языком, откровенно посасывать и слегка прикусывать время от времени, чтобы придать поцелую остроту.
Пока Чонин вдруг не замер и не отстранился немного, чтобы повернуть голову. Хань сделал то же самое и громко сглотнул, уставившись на обнимавшую плюшевого медвежонка Солли. Она повела рукой плавно, потом сказала жестами то, что понял только Чонин. Прихватив с пола пару машинок, Солли с гордым видом удалилась.
– Я… – Хань неловко поёрзал у Чонина на коленях. – Прости, я не думал, что…
Чонин успокоил его уже знакомым жестом – “всё в порядке”.
– Ты уверен?
“На чём мы остановились?”
– Но Солли…
“Солли всё понимает правильно и ничего не имеет против”.
Чонин уверенно привлёк Ханя ближе к себе и провёл губами по его шее. Почти добрался до уха – сделать это ему помешал телефонный звонок.
Хань дотянулся до телефона и снял трубку, сначала хотел отдать её Чонину, но его порыв остановило соображение, что Чонин прямо сейчас совершенно не пригоден для телефонных бесед.
– Школа тэквондо мастера Кима, слушаю вас, – негромко проговорил он, поймав ладонь Чонина на собственной пояснице. Потом пришлось прикрыть трубку ладонью, чтобы тихо сообщить Чонину на ухо: – Какая-то госпожа Сун из школы на Зелёном острове, спрашивает тебя.
Чонин неохотно отпустил его, достал из кармана брюк блокнот и написал, что это по поводу Солли.
– Мы уже собрали группу, – вещала тем временем госпожа Сун на ухо Ханю. – Господин Ким может привести девочку на следующей неделе. Занятия начинаются через два дня. Насколько я помню, господину Киму подходило время. Планы не изменились?
Хань вопросительно посмотрел на Чонина и шёпотом повторил вопрос госпожи Сун, полюбовался на ответ, написанный на листке блокнота, и подтвердил, что планы не изменились. Вернув трубку на место, он сел рядом с Чонином, немного поразмыслил и уточнил:
– Солли идёт в школу?
“Это просто специальная группа. Чтобы она немного привыкла. Я договорился о месте для неё ещё год назад. Она не говорит и не слышит, отпускать её в школу так просто мне кажется глупым. Госпожа Сун обещала, что эти занятия помогут ей привыкнуть к школе и лучше там адаптироваться. Надеюсь, так и будет”.
– Но Солли не любит оставаться с кем-то другим и не выдерживает долго без тебя.
“Знаю. Занятия сначала будут короткими, постепенно их время будет увеличиваться. Мы это предусмотрели. Я буду отвозить её на занятия, а потом забирать сам. Тоже уже договорился на работе”.
Чонин хотел ещё что-то написать, но телефон снова ожил. Ханю пришлось ещё раз отыграть роль личного секретаря Чонина.
– Это твой отец, – немного ошарашенно сообщил он Чонину через минуту. – Говорит о какой-то назначенной встрече… О, положил трубку.
“Он в курсе, что я сейчас не говорю. Мне надо уехать. Останешься с Солли?”
Хань растерянно смотрел, как Чонин уходил к себе в комнату, чтобы выйти уже в привычном потёртом военном комбинезоне. Чонин вопросительно вскинул брови, поймав его осуждающий взгляд.
– Отличный костюм для визита в государственные учреждения высшего уровня. Тебя с порога не погонят, любовь моя?
Чонин жестом фокусника выудил из кармана серебристый галстук и приложил к комбинезону.
– Вижу, понятие “дресс-код” тебе знакомо, – уныло подытожил Хань. – Хотя я не поручусь, что у охраны есть чувство юмора. Разве что они к тебе привыкли и уже ничему не удивляются.
К Чонину в самом деле давно привыкли. Гораздо больше все удивились бы, если бы он заявился не в комбинезоне или форме, а в чём-нибудь ином.
– Проходите в кабинет, пожалуйста, господин Ким. – Старшая помощница отца распахнула перед ним дверь. В кабинете уже торчал ассистент и раскладывал на столе бумаги в определённой последовательности. Он искоса глянул на Чонина и небрежно кивнул.
Чонин привычно опустился в кресло перед столом, дождался, пока секретарь поставит перед ним чашку с горячим шоколадом, и приготовился к новому ожиданию.
Секретарь бесшумно притворила дверь, а ассистент переключился на прессу в специальной корзинке. Время от времени он поглядывал на Чонина, но Чонин привычно это игнорировал.
– Ваш отец беспокоился. После недавнего инцидента во Дворце Согласия.
Чонин слабо кивнул и занялся шоколадом. Он всегда предпочитал держаться подальше и от сотрудников отца, и от его коллег. Чтобы никто не питал ложных надежд. Потому что какими бы правильными и справедливыми ни были цели, политика навсегда останется грязным занятием. А принципиальные идеалисты в политике никогда и не задерживались. Если не сдавались сами, их просто убирали. Любыми способами. И Чонин прекрасно знал, что его отец отнюдь не принципиальный идеалист.
– Знаете, на фоне недавних событий всё это выглядит двусмысленно. А вы ничего не делаете, чтобы сгладить возникшую двусмысленность, господин Ким. Вы даже отказались давать показания, что вряд ли расположит к вам публику. Как и к вашему отцу.
Чонин не слушал, потому что слышал это уже не раз. И он устал объяснять, что его жизнь и жизнь его отца – это не одно и то же. Кроме того, он отчётливо ощущал невысказанные сожаления ассистента. Сожаления о том, что Чонин не умер четыре года назад. Эти сожаления разделяли практически все, кто находился рядом с его отцом. Они в самом деле считали, что его смерть была бы лучшим выходом.
Ассистент молча положил перед ним стопку журналов и газет и убрался наконец. Чонин не собирался читать ничего, но перед ним на развороте красовались крупные строки: “Один из ведущих деятелей Кореи одобрил эксперименты над собственным сыном”.
Чонин неохотно вытянул руку и сдвинул журнал. “Ким Чонин отказался свидетельствовать, чтобы оградить от нападок своего отца и не позволить…”
Он оттолкнул стопку газет и журналов и откинулся на спинку кресла. Пусть и предсказуемо, но всё равно неприятно. Его всегда поражала та лёгкость, с которой люди брались судить о поступках своих ближних. И ведь при этом они даже не пытались представить себя на чужом месте и попытаться примерить обстоятельства на собственные плечи. Сплошное лицемерие и жалкая недалёкость, словно люди в большинстве своём мыслили шаблонами, не выходя за узкие рамки, придуманные кем-то.
“Если бы можно было подарить всем людям одну удивительную особенность, какую бы ты выбрал?” – спросил его однажды дед.
“Чтобы люди чувствовали чужую боль так же, как собственную. Чтобы им тоже было больно, когда больно кому-то одному”.
Дед тогда обвинил его в жестокости. Быть может, это и верно, зато такая способность научила бы людей ценить друг друга, беречь и входить в чужое положение. Чтобы никому не было больно. Никогда. Ведь если будет больно хоть одному, больно будет всем. И дед оказался прав, когда после того разговора объявил, что Чонину в политике делать нечего. Диагноз – принципиальный идеалист.
– Дома собираешься появиться? – начал атаку отец сразу же, едва зашёл в кабинет. – Никто не верит на слово, что с тобой всё хорошо. Требуют неоспоримых доказательств. Дай-ка на тебя посмотреть…
Чонин медленно поднялся и позволил отцу себя обнять. Впрочем, тот тут же помрачнел, когда заметил стопку журналов на столе. Он раздражённо смахнул их и бросил в мусорную корзину. Хотя Чонин всё равно понимал, что для отца это проблема, которую требуется как-то решить.
– Я хотел, чтобы ты пожил месяц не в школе, а дома. Так было бы лучше. Не настаиваю, но ты подумай об этом.
Чонин покачал головой. Жить с роднёй в нынешних обстоятельствах… неразумно. Ещё и Хань в нагрузку. Совсем здорово будет. Может, отец и отказался от планов на него самого, но не на его детей. Солли не подходила для политики, а с Ханем потомство точно не светило. Не естественным путём уж точно. Если им обоим вообще хоть что-то светило, учитывая рвение Ханя к истине и риск оказаться за решёткой.
– Честно говоря, я сейчас в затруднительном положении…
Как Чонин и опасался, отец жаждал поговорить о ситуации с Ханем.
– Иной раз мне хочется передавить всех этих юных энтузиастов, мнящих себя гениями, в колыбели. Немыслимо просто: влезть в закрытый архив и стащить геном! Но это в итоге вернуло тебя. И хоть я понимаю, что преступление нельзя оправдать, рука не поднимается удавить этого гадёныша.
“Он в самом деле гений”, – отозвался жестами Чонин, но тему развивать не стал. Не то чтобы он опасался отцовской истерики по поводу своего партнёра – этим, в конце концов, сложно было удивить хоть кого-то. Да и в группировке отца отыскались бы хоть два человека, состоявших в браке с людьми своего пола. Но выслушать нотацию о более перспективных вариантах пришлось бы так или иначе. И отец возмутился бы, скорее всего, исключительно тем фактом, что Хань – китаец. Пикантная деталь в свете антикитайской политической установки отца.
Чонин испытал чувство благодарности Чжису за её молчание. Она могла рассказать о проблемах Чунмёну, но не стала посвящать в их отношения семью.
– Чонин, хочу попросить тебя в ближайшее время не рисковать так сильно, как в последний раз. Ничего не говори о своей работе – я в курсе. Но всё же будь поосторожнее и поосмотрительнее. Вся эта загадочная возня и активность террористов беспокоят меня сильнее, чем ты думаешь. Интерес к моим программам выглядит тоже странно. Положим, нашим зарубежным партнёрам усиление наших позиций кажется опасным, но привлечение террористических группировок настораживает.
“Я не думаю, что тут затронуты зарубежные интересы. Мне кажется, искать змеиную голову стоит в Корее. У тебя всегда хватало политических противников на этом берегу”.
– Я слишком долго и прочно занимаю своё место, чтобы хоть кто-то осмелился…
“Мне часто говорят, что излишняя самоуверенность до добра не доводит. Почему мне кажется, что теперь я должен сказать это тебе? Ты сам учил меня держать друзей близко, а врагов – ещё ближе. Но ведь ты не один такой умный, верно?”
Чонин оставил отца в глубокой задумчивости, однако ничуть не сожалел об этом. Отцу полезно перетряхнуть своё ведомство и проверить сотрудников лишний раз. Вреда от этого точно не будет, а вот польза… К тому же, он будет слишком занят для того, чтобы лезть туда, куда пока лезть не стоит.
Спустя неделю Чонин привёз к Бэкхёну Солли за час до дежурства. Бэкхён сам настоял, чтобы Чонин оставил Солли с ним в тот день, когда у неё не будет занятий.
Солли немедленно бросилась к “любимым дельфинчикам”, едва не позабыв переодеться в специальный костюм.
“Надеюсь, ограждение в порядке?” – жестами поинтересовался Чонин.
– Это ты так шутишь? – фыркнул Бэкхён в ответ. – Будь какая проблема, я Солли к воде и на пушечный выстрел не подпустил бы. Жаль, что при синтезировании фаза детства проходит в биокамере. Мне кажется, ты был бы чудесным ребёнком. Если б я до тебя дорвался, точно затискал бы.
“Как хорошо, что этот этап прошёл мимо незаметно”.
– Вот паскуда! – Бэкхён ухватил его за ухо и шутливо подёргал. – Ты многое потерял. Я был бы замечательным дядюшкой.
“Охотно верю, но не особенно мечтаю снова впасть в детство. Весёлый хён, ты же всегда позаботишься о Солли, если вдруг потребуется?”
– Что за глупый вопрос? Конечно, я позабочусь о ней.
“Хорошо. Спасибо”.
– Как там Хань?
“Что тебе мешает взять телефон и позвонить ему?”
– Ничего. Но мне интереснее твоё мнение и… твои намерения.
“Не волнуйся, мы уж сами как-нибудь разберёмся”.
– Именно это твоё “как-нибудь” меня сильно беспокоит. В свете официального обвинения Ханя – особенно.
Чонин ничего на это не ответил, лишь сунул руку в карман, ощупал сложенный лист с заявлением и вздохнул. Чунмёну он сказал не так давно правду – он собирался уехать в Аргентину, но события вдруг стремительно завертелись. И Чонин уже которую неделю таскал с собой заявление, так и не попавшее пока к майору Хану. Наверное, смысла в нём прямо сейчас было мало. Пока разбирательство не закончилось, Чонину не позволят уехать. Не так далеко.
Он вернулся к байку через четверть часа, выдержав допрос с пристрастием. Только вздохнул с облегчением, удрав от Бэкхёна, как вновь помрачнел, завидев крутившегося у байка До Кёнсу.
– День добрый, – степенно поприветствовал его Кёнсу и поправил узел галстука. В этом жесте Чонин без труда прочитал спрятанную нервозность. – Я знаю, что вы отказались давать показания и выступать в качестве свидетеля. Не беспокойтесь, я не намерен вас уговаривать, однако прошу ознакомиться с некоторыми документами, которые, возможно, заставят вас изменить решение.
Чонин молча смотрел на протянутую ему тёмную папку. Довольно тощую папку. Листов двадцать, если не меньше.
– Это копия. Вы можете взять себе и посмотреть в любое удобное для вас время. Не обязательно сейчас. Прошу вас.
Чонин неохотно тронул пальцами папку и забрал себе, потом сунул под сиденье и завёл байк. До Кёнсу остался стоять у тротуара. Чонин в зеркало заднего вида наблюдал, как Кёнсу смотрел ему вслед и снова поправлял узел галстука.
Прибыв на место, Чонин не успел приступить к работе – его сразу же вызвали к майору Хану. Тот сидел у стола и перебирал снимки. Порт, яхта, клетка – разборка на море. И с чего бы, если дело закрыто?
– Присядьте, капитан.
Майор Хан сдвинул снимки, подтянул к себе лист с круглой печатью и передал его Чонину. Три минуты, чтобы прочесть весь текст на листе, а затем с недоумением посмотреть на майора.
– Всё верно, Чонин. Ты отстранён от работы в отделе. На неопределённый срок. Я сделал всё, что мог, но твоя самовольная отлучка из порта без приказа или разрешения руководства… В общем, это стало последней каплей. Я не смог их убедить, так что… сам видишь. Прости, но тебе надо сдать табельное оружие и удостоверение. Я, конечно…
Чонин молча поднялся, швырнул на стол пистолет и удостоверение, шагнул к двери, но развернулся, нашарил в кармане сложенный листок и тоже отправил на стол. И вымелся вон из кабинета майора Хана, не отреагировав на громкие оклики.
К чёрту! Просто к чёрту! Невозможность делать то, что делать хотелось, его вконец достала, как и постоянное чужое вмешательство в его жизнь. Четыре года как паук под стеклом и ярким светом ламп: врачи, начальство, госслужбы, политики. Надоело. Окончательно и бесповоротно.
О папке он вспомнил только тогда, когда вернулся в школу. Оставил байк у лестницы, прихватил папку и уселся на траве возле школьного сада. Поколебавшись немного, открыл. Читал без спешки, часто возвращаясь к началу и перечитывая заново. В воздухе кружились невесомые лепестки цветков персика. Он пару раз смахивал их со страниц.
Дочитав до конца, Чонин закрыл папку и уронил её на траву. Откинувшись спиной на ствол дерева, прикрыл глаза и слабо улыбнулся. Ожидаемо, но всё равно как удар коленом под дых.
Он достал из кармана телефон и набрал номер Бэкхёна.
– Чонин? – несказанно удивился Бэкхён, ответив на вызов.
Заговорить сразу не получилось, но попытки эдак с седьмой Чонин хриплым и ломким голосом предупредил, что планы изменились, и он заедет за Солли вечером.
– Она беспокоится. Говорит, что с тобой не всё в порядке. И… Тебе же нельзя ещё говорить!
– Считай, что можно. Получается сносно, кажется. – Чонин тронул пальцами горло. Говорить выходило не без труда, но особо неприятных ощущений уже не возникало. – Со мной всё в порядке.
Чонин сунул телефон в карман, подхватил папку и побрёл к школе. Зашёл домой бесшумно, но всё равно нарвался на Ханя – тот как раз переступил порог кухни и удивлённо уставился на него.
– Разве ты не должен быть на дежурстве?
– Меня отстранили.
Чонин обогнул Ханя по дуге, добрался до кабинета и аккуратно положил папку на стол. Дверь за спиной распахнулась.
