Текст книги "Хронология (СИ)"

Автор книги: Heart of Glass

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Этот мир так похож на меня.

Семь утра, и мы вновь странствуем по зиме в чёрном бронированном саркофаге авто. Навстречу косяками идут грязные, как будто глядящие исподлобья многотонные фуры. Время от времени водитель со скуки принимается пугать их, выезжая на встречку и втапливая газ. Я зыбко и неуверенно улыбаюсь, отражаясь в стекле и выкуривая по сигарете каждые тринадцать миль. По радио сплошняком идут утренние шоу с названиями, свидетельствующими об убогой фантазии криэйтеров. Небо стремительно линяет в бледно-голубой цвет стужи.

–Ах, да, совсем забыл, – неожиданно восклицает водитель, улетая из-под носа очередной фуры за полметра до столкновения. – Я же вам кроссворд купил свежий в том кафе! Держите.

Не выпуская сигареты, я деятельно втыкаюсь в кроссворд с золотым «Пеликаном» наперевес.

Три часа проходят абсолютно незаметно: я пребываю в той реальности, где автор «Трёх мушкетеров» – Гауф, арктическая птица на букву «п» – пинпонг, а снежный человек – йель. Потом мы приезжаем на место, в выбеленный инеем каменный город на краю мира, и идём обедать в суши. Пока я медитативно намазываю свои роллы двойной порцией васаби, водитель проверяет мои ответы. Он сидит, полностью скрывшись за газетным листом, и я вижу только его чуть подрагивающее плечо в бордовом пиджаке и смуглую руку с зажатым меж пальцев карандашом.

–Скажите мне, только честно… вы на самом деле думаете, что крылатый конь, вдохновитель поэтов – это Тифон? – в конце концов, деликатно вопрошает водитель, отложив кроссворд.

–Я на это надеюсь, – я пожимаю одним плечом, болтая ложечкой в чашке с белым чаем. Водитель смотрит тем самым своим взглядом, и со вздохом сообщает:

–Вообще-то, это Пегас. Чтобы вы знали. На будущее. А римский корабль – это трирема, а не трип… гм… ну, в общем, совсем не то, что вы написали, и что недавно подцепил капо Самедир!!

–Что значит, совсем?! Три первые буквы совпали, – возмущаюсь я, и тяну к себе газету.

–Норд… – первый раз называет меня по имени водитель. Я замираю и гляжу с интересом, ожидая продолжения. – Норд, я не могу понять… Вы так умны, тащите на себе весь НИИ, отлично разбираетесь в волновой и нулевой физике, в медицине, в химии… и пишете, что алкогольный напиток со вкусом полыни – морсик! У меня это просто в голове не укладывается…

–Видишь ли, Дьен, – отвечаю я, по глоточку отпивая сладко пахнущий серебристыми цветами чай и пряча в нём свою ту самую свою лезвийную полуулыбку, от которых многих откровенно передёргивает, – дело в том, что мир – это то, что мы о нём думаем, не так ли? Так вот, Дьен, мне больше нравится жить в мире, где существуют виски «Белая берёзка» и арктические птицы пинпонги. И я потихоньку творю этот мир в пустых клеточках кроссвордов. Компрене ву?..

Водитель вновь смотрит на меня тем самым взглядом, но теперь это уже взгляд пилота навороченного истребителя, мимо которого со сверхсветовой скоростью пролетел из гаража всё-таки смастеривший что-то Райт-мл. Я пью холодный белый чай из серебристых цветов этой бесснежной зимы – по венам разбегается тонкая паутинка инея. Выведенные золотым пеликаньим пером буквы на газетном листе медленно, вкрадчиво врастают в ткань этого мира диковинными узорами, меняя её, оставаясь на её серой однотонности блестящими бусинками, разноцветными пайетками и забавными вязаными фенечками. Наверное, где-то в искажённых глубинах моей холодной хрустальной души прячется клочок цветастого лета – иначе откуда это вечное желание сделать что-нибудь эдакое?..

…Глубокая ночь. Мы возвращаемся с переговоров и по дороге к кофеварке встречаем генерала, на ходу читающего Шекспира. Водитель смотрит на обложку книги, где стоит название «Леди Гамлет», оборачивается ко мне, и в карих глазах у него прямо-таки видны два больших вопросительных знака.

Я молча пожимаю плечами, беру себе стаканчик кофе и иду отгадывать очередной кроссворд.

========== Лоскут № 6 ==========

Пряный кофе, фарфоровая кружка

Дождь падает с продырявленных небес; мир теряет очертания, размокает в нём макетом из папье-маше. Шелест воды по скатам крыши аккомпанирует моим сумеркам; свернувшись клубком, я лежу в тихой полутьме пустой комнаты. Вокруг виньетками причудливого почерка вьются провода; они тянутся ко мне с потолка и из углов, оплетают горло, руки, щиколотки; от них слегка покалывает кожу. Они ищут защиты и понимания – щенки в темноте. Всем в Антинеле отчаянно требуется именно это. Сколько бы злые завлабы и циничные химики не отрицали очевидное, все они не более чем нелюбимые дети мира, отвергнутые им с пренебрежением, вышвырнутые за двери реальности. Антинель предлагает отыскать баланс на тонкой нити жизни; те, кому это не удаётся – те пропадают в тёмных коридорах, и их горькая кровь дарит мне мимолётный румянец – слабый блик прошлого на фарфоре посмертия. Справедливо?.. Да, пусть вам и мнится иначе. Я могу понять, но не намерен принимать продолжающееся недовольство всем и вся: Антинель – это не отвергшая вас реальность, и условия и правила здесь другие. Априори.

В опрокинутое окно видны верхние этажи первого корпуса – лаборатории волнового отдела, все в праздничных золотистых огнях. Тонкие антенны дрожат над крышами, точно усики насекомого; тени за стёклами тянут из регистраторов ленты миллиметровки, и коротко кивают друг другу, перекликаясь. Сырой ветер качает форточку, целует меня в приоткрытые губы; потолок прячут тени, и меня внезапно пробирает озноб: который день я дремлю под дождь в гнезде из проводов?.. Я не могу припомнить. Не могу сосредоточиться и велеть телу преодолеть притяжение этого сумеречного, сладкого полуобморока.

Пулемётная очередь торопливых шагов за дверью прошивает тишину, оставляя рваные дыры. Я через ватное безволие приподнимаю ресницы, чтобы увидеть, как в мой омут спокойствия самым возмутительным образом вторгается смуглый молодой мужчина в молочно-белом костюме. Рука его ползёт к выключателю, но на полпути замирает; короткий выдох вырывается из дрогнувших губ бабочкой цвета охры и ржавчины. Он произносит моё имя, очевидно не веруя в его принадлежность лежащей на полу фарфоровой кукле в стальных силках. Перевёртыш: я выглядываю из его глаз, тёмного мокко, я дышу его лёгкими, цепляюсь его тонкими смуглыми пальцами за кафельную плитку, удерживая внутри крик. Не нужно, не разбивай зеркала дождливого апреля изречёнными мыслями. И не уходи… – мне так хочется, чтобы ты полюбил Антинель, чтобы не оборвалась во тьму очередная тонкая, красная нить, завязанная твоими пальцами на моём покорном запястье.

Я открываю глаза, ловя в смолу зрачков неприкрыто испуганное отражение; он преодолевает дрожь и решительно шагает вперёд. Опускается рядом на одно колено; я смотрю, не мигая – кончики пальцев легко скользят по страницам его книги дней, что пахнут кофе с корицей и имбирём.

–Норд… – повторяет он растерянно. – Что произошло? И чем я могу помочь Вам – сейчас?

–Просто помолчите, Сао… Сао Седар, – я перекатываю обретённое имя во рту, как карамельку барбарис. – Помолчите, пока я буду изучать, из каких ингредиентов Вас сотворили. Любопытный экземпляр…

Сао Седар замешал себя в замешательство; его нерешительность была похожа на порывы сырого ветра, трогавшего прядки на висках и несмело облизывавшего стёкла. Совсем стемнело; белый костюм Седара лунно светился. Казалось, вот-вот к нему слетятся слепые мотыльки, чтобы станцевать свой последний вальс.

Долгие вдох-выдох мы смотрели друг в друга; алый шёлк чужих желаний оставлял ожоги на моей коже. Я буквально плавился в пряном пунше души, что кленовым листом долго летела через миры, чтобы в конечном итоге упасть в мои подставленные ладони – и обрести покой. Да, пускай не в моих правилах предоставлять привилегии кому бы то ни было, но на то оно и правило, чтобы из него делать исключения. Я сохраню Сао Седара в своём персональном гербарии, бережно переложив двумя tabula rasa – прошлое его пусть растащат сороки, пусть смоет лунный свет, чтобы не тревожило больше бессонными ночами…

Таково моё слово. Но пора подправить покосившуюся веру Седара в рациональное мироздание; я тихо вздыхаю и всё-таки сажусь, растирая руки, с которых неторопливо разматываются провода. Вздрагиваю, когда они выскальзывают из вен; промокаю порезы и ранки манжетой, пряча от пытливых глаз Седара. Холод охватывает меня, и мир переворачивается песочными часами: время созерцания прошло, пора…

Сао Седар берёт меня за локти нестерпимо горячими пальцами, помогает подняться. Он избегает смотреть прямо и нервно грызёт губы; отвращение в нём причудливо сплетается с жалостью. У меня дерёт горло от этого сочетания имбиря с лимонным соком. Не говоря больше ни слова, я выхожу в налитый светом по краешки коридор, и ветер разочарованно вздыхает мне в затылок: без меня ему будет некого обнимать.

–Я просто едва не напоролся на своего руководителя, Карло д’Эспозито, а мне с ним встречаться сейчас совсем не с руки: я ему объяснительную по факту нарушения комендантского режима должен. Потому-то и дёрнулся в первую попавшуюся дверь, – разоткровенничался вдруг Сао Седар; наверное, яркий свет убил в нём всех жучков-древоточцев предрассудков и предубеждений. – А там Вы… без сознания… не понять, живой или мёртвый…

–Мне тоже уже второй год этого не понять, – соглашаюсь я через плечо, не оборачиваясь.

Я иду к себе в кабинет, потому что пора работать, а Сао Седар старательно следует по пятам, непонятно, правда, зачем.

–Я Вас провожу до других людей. На всякий случай, – объясняет он. Краем глаза я улавливаю его милую ложь: случай отнюдь не всякий, случай как раз очень конкретный, и зовут этот случай Карло. Однако Сао Седару пальца в рот не клади: предприимчивый товарищ. Думаю, недолго Карло д’Эспозито будет им руководить. Как только перец и кардамон осознает, что Антинель – это вам здесь не тут, как от его начальника останется только классическая запись «Убыл в Канаду» в личном деле. Туда ему и дорога, впрочем.

–Любопытный Вы экземпляр, Сао Седар, – повторяю я, останавливаясь у двери в приёмную. Смотрю снова в шоколадные глаза, одновременно наглые и смущённые, и тогда он неожиданно спрашивает:

–А это правда, что именно Вы написали «Предвечье»? Если да, я хотел бы попросить почитать.

–Не раньше, чем я увижу Вашу объяснительную по факту нарушения комендантского режима, Седар.

–Доходчиво, – ухмыльнулся тот, прозревая мои намерения и мотивы, и ретировался. Игнорируя взгляд навеки безымянной для меня секретарши, я прохожу в кабинет. Светильники послушно включаются, разливая по ковру лужицы жемчужного мерцания, и я благодарю их приветливым кивком. А дождь всё так же падает с продырявленных небес – нам не добраться туда, да и не надо.

Все мы – возлюбленные пленники Антинеля; он выбрал всех нас, и мы будем в нём быть.

Отныне и во веки веков, аминь.

Бумажный голубь (история Сао Седара)

«Нулевик нулевика терпит лишь издалека», – аксиома номер один. Если вы в кофейне наблюдаете двух хорошо одетых интеллигентных людей, пытающихся откусить друг другу пуговицы, знайте: это не более, чем научная дискуссия двух нулевых физиков… Поэтому-то мудрый директор Антинеля и набрал в нулевой отдел людей, которые, являясь отличными исполнителями, совершенно при этом не шарят в теории. Счастливое исключение составляем только мы с руководителем – этим испанским иезуитом, профессором Карло д’Эспозито. Последние десять лет этот кадр с перманентным успехом паразитировал на мозге директора обсерватории «Сфера», но после грянувшего раскола не нашёл в себе силы вместить в голову веер новых теорий, и предпочёл перейти в практику. Благо, в Антинеле её хоть вёдрами вычёрпывай. И особенных изысканий в исследовании свойств структуры Кристалла Норд не требует… что, учитывая его поистине кошачье любопытство, может означать только одно. Да-да, то самое: Норд занимается этим самостоятельно и весьма успешно.

Пруфлинк – его библиотека, о которой я немало слышал от учителя, а недавно убедился в её наличии окончательно. Правда, для этого мне пришлось совершить административное правонарушение…

Да, я сделал это специально, пусть у Карло и не хватит извилин это осознать: у него вообще любимая игрушка – это кубик Рубика. Квадратиш, практиш, гут, ага. Да, я вполне сознательно с регистратором наперевес отправился погулять по территории НИИ ночью после отбоя. Да, я видел, сколько лампочек горело в это время над дверью отдела волновой физики. Десять их горело, и чё, простите? Противоток для локальной блокировки Волн у меня ещё со студенческих времён собственноручно собран, и висит вместе с ключами на цепочке, замаскированный под брелок-улитку. Что давало некоторым всяким повод плоско шутить на тему моей сообразительности, в гнездо им штепсель! Да и вообще, кому есть дело до такой серой посредственности, как Сао Седар, и кто его будет останавливать, если он вдруг попрётся на верную смерть?.. Правильно, никто не будет. И если бы я хотел, то все эти сомнительные эскапады так бы и остались тайной для нашего драгоценного д’Эспозито, который не вглядывается в грязь под своими ногами – то есть в жизни собственных подчинённых вне рабочего времени. Да и во время оно, в общем-то, тоже.

Но у меня были другие планы… Мне нужно было попасться на нарушении. Именно поэтому ранним утречком я и очутился в шестом корпусе, в гостях у генерала Рейнборна, который раздражённо двигал по столу Положение о нулевом отделе, и мрачно поедал меня взглядом единственного, тёмного, как агат, глаза. Профессор д’Эспозито с независимым видом сидел в углу на стуле, и перекатывал во рту очередную анисовую сосульку. Похоже, генерал уже отпердолил его за недогляд за персоналом – уж очень рожа у Карло была недружелюбная. При моём появлении он негромко скрипнул что-то вроде «Допрыгался!» – и опять вперился в дальний угол. Я отчётливо понимал, что предъявить мне как-то и нечего: комендантский час для нулевиков и волновиков полгода как отменили. А что таскался по всей территории с оборудованием во внеурочное время, так это вообще трудовой энтузиазм, пятилетку в три года, и должно денежно поощряться. Но всё-таки страх прорастал внутри; в кабинете генерала, с вечно задёрнутыми тяжёлыми шторами и чёрной мебелью, пахло порохом и смертью.

-Бумага – это просто трупы деревьев, – мрачно пророкотал через пару минут игры в гляделки генерал Рейнборн, и вонзил пальцы в верхнюю страницу «Положения», сминая её в комок.

Я вздрогнул. Карло поперхнулся сосулькой.

–А реальность, это реальность. Её невозможно изменить никакими бумагами. Зарубите себе оба: право – это обязанность. Обязанность пользоваться мозгом, прежде чем что-то делать! В противном случае, его в очень скором времени соскребут в ведро со стены. Шпателем. Вам ясно?

–Я ещё раз проведу собрание на тему соблюдения дисциплины, – дрогнувшим голосом пообещал ему Карло, сцепляя пальцы. Я, чтобы не встречаться глазами с генералом, опустил взгляд и молча кивнул. Я не хотел, чтобы он увидел мой дерзкий замысел – в отличие от Карло, Рейнборн мог его разгадать.

–Директора я поставил в известность касательно самодеятельности Вашего сотрудника, – равнодушно добил генерал сильно побледневшего Карло контрольным в голову. – Там ещё по всем предыдущим нарушениям вопрос не закрыт. Я понимаю – у вас своя специфика в работе, но наглеть не нужно. Не нужно наглеть. Знаете, что общего у сапёра и рядового сотрудника Антинеля? Они не ошибаются дважды. Идите. О принятых мерах по прекращению этой практики лезть, куда не следует, доложите лично директору, профессор.

Д’Эспозито дёрнул головой в вынужденном согласии, и вышел первым. Я помедлил – меня, вроде бы, ещё не отпускали?..

–И Вы идите, Седар, – генерал блеснул глазом, с хрустом смял окончательно испорченную страницу, и швырнул её в мусорную корзину. – И учитесь думать вглубь. Глубже, чем эти Ваши салки-пряталки. Зрите в корень, Седар. В истоки сути.

Я деревянно поклонился продолжавшему жрать меня мрачным взглядом генералу, и в полном ауте выпал за дверь. В черепную коробку настырным дятлом стучалась сиротливая, но основополагающая мысль: «Это что? Это что?! Это – ???». Впрочем, поджидавший меня у лестницы Карло быстренько вернул меня обратно в суровую реальность:

–Отгул тебе никто не давал, Седар, поэтому брысь на рабочее место… и молчи, молчи, иначе я таки наступлю на свою интеллигентность, и дам развёрнутый анализ твоей… самодеятельности! Мне ещё докладную директору писать об этом… тринадцатом подвиге Геракла, нулевой темпоральный тебе могилой! Почему нельзя просто выполнять мои поручения, а? Почему все работают спокойно, а ты везде суёшь свой длинный нос, Сао?

Я рассматривал потолок и старательно безмолвствовал. Карло засунул за щёку очередную анисовую сосульку, и слегка смягчился:

–Молодость, любопытство, понимаю… но имей меру. Удача смелым благоволит, да – но помни, что удача не вечна. Она вообще весьма коварная барышня… Иди.

–Профессор д’Эспозито, – окликнул я, скрещивая за спиной пальцы левой руки на удачу. – Позвольте мне загладить свою вину и исправить свои ошибки. Я готов лично предоставить директору Антинеля объяснения касательно своих поступков. Вы не обязаны оправдываться перед ним за мои действия.

У Карло из раскрывшегося рта выпала на пол сосулька.

–Ты в своём уме, Седар? – тихо спросил он. – Или ты совсем уже спятил? Ты собираешься объяснять что-то… Норду?..

–А почему нет? – включил я еврея. Карло закатил глаза.

–Ты, конечно, не блещешь талантами, кроме таланта влипать в неприятности, ты не исполнительный и не по делу инициативный, где не надо, Сао… но мне проще прикрыть тебя перед Нордом, чем искать нового сотрудника по причине твоего расстрела. Меня Норду, по крайней мере, заменить некем – а ты, прости, расходный материал, и натворил ты такого, что… – он не договорил и махнул рукой.

–И всё-таки, – я твёрдо сжал губы. Д’Эспозито заколебался.

–А, ладно, чем Мёбиус не шутит… вместе тогда пойдём. Сейчас кофе только выпью, и пойдём. Не нужно заставлять Норда ждать оправданий. А то решит ещё, что мы не раскаиваемся в содеянном…

«Поздравляю, Седар, – мрачновато обратился я к себе, – твоя очередная сумасбродная авантюра вновь набирает обороты. И теперь aut im scuto, aut cum scuto. Если я тогда увидел не «исток сути», как мило выразился генерал Рейнборн, то мне крышка. Большая и ржавая крышка. Но если Норд действительно то, о чём я думаю…». На этом мысль скрежетала и тормозила, охреневая от невероятных перспектив, самой скромной из которых было расставание с рутинными обмерами для архитекторов, и работа над материями, которые д’Эспозито и не снились. Даже в кошмарных снах.

–Вот почему все люди как люди, а ты как… ящерица, Седар?.. – продолжал возникать с претензиями д’Эспозито. Мы успели пройти насквозь центральное здание, и теперь направлялись в первый корпус, к родному отделу и Кофеварочке.

Уже нырнувший в новый рабочий день, но проснувшийся лишь частично Антинельский люд сновал мимо стайками вёртких рыбёшек. Пираний, как правило, но встречались и приятные исключения…

–В смысле? – несколько запоздало переспросил я, оторвавшись от созерцания красящей на ходу ногти в вырвиглазно-розовый цвет коменданта Линдуси Глебофф. Карло высокомерно фыркнул:

–В смысле, ты ведёшь себя порой так, словно у тебя есть запасной хвост на случай отрыва основного. И такой же юркий и шустрый. Жаль, на твои непосредственные обязанности это не распространяется!

Я угрюмо взглянул на своего руководителя, но нашёл в себе силы промолчать. Дядя! Я понимаю, что должен испытывать благоговейный трепет к твоим взращенным в «Сфере» лаврам и к рекомендациям Даренского, но ты прости меня, грешного Сао Седара – не могу я быть таким же послушным, милым и бессмысленным истуканчиком, как коллеги. Потому, что учился на кафедре темпоральной физики в ГИБХИ, а там твои теории рассматривались не более, чем в качестве базисной основы. Так что смело продолжай почивать на лаврах, профессор Карло д’Эспозито, и спокойной тебе ночи. А я хочу чего-то поинтеллектуальнее ползания по Антинелю в режиме «Шаг влево, шаг вправо рассматривается как бессмысленное любопытство». Хочу и буду. Если только меня не убьют, ага…

-Пусть Скицын со своими еретиками из Кронверка танцуют танго на осевом меридиане… – в унисон моим мыслям сердито добавил д’Эспозито, заталкивая в рот энный леденец и отхлёбывая после этого эспрессо, старый извращенец. – А нам нужно заниматься нормальной работой на благо Антинеля, а не всякими… изысками.

–Я понимаю, профессор, – голосом овечки Долли проблеял я, пытаясь не начать ухмыляться. Карло удовлетворённо хлюпнул в свой стаканчик на тему «Ну, наконец-то, не прошло и года!», и продолжил путь по коридору. Я плёлся следом, снова и снова прокручивая в памяти тот сырой и ветреный вечер, когда я впервые заговорил с Нордом.

Да, на моём собеседовании он тоже присутствовал, но меня в тот день разбирал такой лихорадочный мандраж, что я толком ничего не помню. Только при взгляде на Норда толкнулась смутная мысль о моём наставнике и учителе Тейяре де Шардене – он упоминал однажды о том, что у «Предвечья» всё-таки имеется автор, и что им с большой долей вероятности является руководитель НИИ в Антинеле. Тейяр ещё говорил, что вроде бы… но нет. Как же Норд мог умереть несколько лет назад? Наверное, учитель что-то напутал. Он ведь был не без своих странностей, великий Тейяр де Шарден… один этот их с Моховым Мёбиус-вектор чего только стоит…

И Норд странный. Про него тут такое рассказывают – интернатская спальня после отбоя нервно курит в сторонке. В компании с глушащим валерьянку литрами перепуганным Спилбергом. И что вместо сердца у Норда хрустальный сосуд с золотой рыбкой с Истинного Полдня. И что сердца нет вообще никакого. И что господин директор пьёт кровь своих подчинённых – в прямом, причём, смысле, а не в переносном… И даже что не может выйти за территорию Института даже на пару метров, потому что на самом деле давно умер, а до сих пор руководит Антинелем лишь потому, что здание поддерживает в нём жизнь своей энергией – электрическими и магнитными полями.

Нет, ну… тем вечером Норд действительно без сознания лежал на полу в пустой комнате, в глубинах флигеля, куда меня занесло в попытках не попасться д’Эспозито после очередного моего авантюрного залаза с распробом. И вокруг него вились провода. И кажется даже, что… нет. А вот это тебе всё-таки померещилось, Сао Седар. Тебе померещилось. И очутился руководитель Антинеля там тогда, скорее всего, после того, как какой-нибудь пролетарий крепко постучал бедным Нордом об стену в качестве выражения своего недовольства политикой НИИ в сфере распределения финансов… А то и попросту с перепугу. Напоролся в тёмном коридоре в комендантский час на директора, сообразил, чем чревата эта дивная встреча, и решил его пристукнуть, пока свидетелей нету. Но поскольку был дилетантом, то Норда не добил, и убежал, бросив свою жертву в ближайшей комнате… И кровь на рубашке была из-за этого, а вовсе не потому, что Норд у себя из рук провода выдёргивал, когда вставал.

Не надо уподобляться блондинке Глебофф, которая верит во все эти Антинельские страшилки, даже в то, что лифт в центральном здании разумен и умеет говорить. И развлекает порой своих пассажиров скабрезными остротами в духе хирурга А. Ф. Баркли. Не надо, Сао Седар.

-…Сао Седар, – произнёс совсем рядом тихий, хрипловатый, как будто слегка придушенный голос; я очнулся от продолжительного заплыва по канавам своей памяти, и обнаружил себя в приёмной. Норд, по-птичьи склонив голову набок, стоял у двери в свой кабинет; на его золотисто-рыжих волосах и на плечах поблёскивали дождинки – видимо, сам только что вернулся откуда-то. Д’Эспозито, прилежно скалясь, прятался где-то за моей спиной. Сероглазая секретарша преданно таращилась на директора поверх монитора и ожидала продолжения.

–Кофе с корицей и цедрой апельсина, два раза. И не тревожить, – проинформировал её Норд и перевёл взгляд на меня. Повторил (и мне показалось, что он катает моё имя во рту, как конфетку барбариску, наслаждаясь его вкусом):

–Сао Седар, в продолжение имевшего место быть разговора и Вашей последовавшей объяснительной, у меня есть несколько вопросов вокруг муравейника, который Вы тут разводите в одно лицо с целями, далёкими от отдела. Поэтому пройдёмте поговорим серьёзно и раз и навсегда касательно этой Вашей самостоятельности строго поперёк. Карло! Вы мне не нужны вот тут топтаться. Идите делайте свои ритуальные пляски. Согласно регламенту.

–Да, господин директор Антинеля, – со стеклянными глазами отозвался Карло, поклонился и канул куда-то в коридор. Я же продолжал торчать у секретаршиного стола и отчаянно тупить. От реплики Норда у меня реально запутались извилины: телеграфный аллюр, на котором он изъяснялся, сломал даже мою альтернативную логику нулевика. Хорошо, что Норду не требовалось ответа – он кивнул сам себе и скрылся в кабинете. Я осторожненько пробрался следом и невольно округлил глаза: вдоль всей правой стены тянулся стеллаж, сплошь уставленный фолиантами с названиями, от вида которых у меня восторженно и благоговейно перехватывало дыхание. «Ангелы Дороги: как это было»; «Крах Реттерхальма и рождение Тел’аран’риода», «Хранители и Командоры: потерянные страницы»…

Забыв обо всём, я шагнул к шкафу; мои пальцы коснулись холодного стекла… и только тогда, резко вздрогнув, я вспомнил – где я и зачем. И кстати о зачем…

–Подкидыш де Шардена… что Вы ищете наощупь в темноте, отвернувшись от традиций, отторгая общепринятые рамки?..

Норд остановился в паре шагов от меня, прислонясь виском к углу стеллажа. Примерно одного роста со мной, он был куда более хрупким, и неожиданно напомнил мне месяц из детских сказок – такой же тонкий, бледный, остролицый, с выгнутым уголками вниз упрямым ртом.

Я не ощущал никакой опасности для себя; сам же продолжал испытывать к Норду смесь осторожного интереса, лёгкой неловкости из-за этого интереса, и опаски – как и перед всем, чего не мог уразуметь.

–Я… Вы знаете, я хочу понять, как всё это устроено. Этот потрясающе сложный, постоянно растущий, развивающийся организм Мироздания… – ответил я искренне; Норд в ответ понимающе и как-то даже подбадривающе вновь склонил голову набок, и я рискнул продолжить, – Тейяр говорил, что через нас, учёных, Вселенная познаёт самоё себя… а я, вместо того, чтобы помогать ей, страдаю хер… кхах… то есть, выполняю поручения, с которыми способны справиться и неквалифицированные сотрудники! В рекламке о работе в Антинеле, на которую я клюнул, обещали горизонты и простор, а Карло пинками загоняет нас в тупой тупик рутины…

Тонкие брови Норда на этих словах чуть дрогнули, и я резко осёкся со своей пламенной речью. Мда… вечная проблема: если Сао Седар разойдётся, то способен наговорить много лишнего. Очень много.

–Простите… – мне захотелось стремительно провалиться сквозь пол дюжиной этажей ниже, и там слегка переосмыслить. Норд взирал на меня с великолепной холодностью; я в это время пытался отделаться от мысли о бьющейся в его груди, запертой в хрустале золотой рыбке. Тьфу, вот же дурь привязалась, пропасть…

–Простить за что, Сао Седар? – спросил он, и его брови, которые казались подрисованными острым карандашом на равнодушно-фарфоровом лице, вновь легонько изогнулись. Я замялся:

–Ну… за всё это недовольство… в конце концов, это ведь Вы составляете план квартальных работ для профессора д’Эспозито, он же сам ничего из головы не выдумывает…

–Естественно… что можно извлечь из этой автономной сферической пустоты в вакууме… деление на ноль… – Норд осторожно убрал за левое ухо прядь золотисто-рыжих волос. Помолчал. – А что, если план квартальных работ для Карло составите Вы, Сао Седар?.. Я бы хотел увидеть этот документ.

–С каким лимитом бюджета? – уточнил я, моментом сделав охотничью стойку. Кажется, упомянутая д’Эспозито госпожа Удача не торопилась оставлять моё общество.

Норд отделился от стеллажа и присел в кресло к столу; жестом велел мне устраиваться напротив, что я и проделал, с удивлением обнаружив, что у меня от волнения чуть подкашиваются ноги. Сероглазая секретарша, спрятавшись за своей улыбкой, принесла на подносе два «напёрстка» с эспрессо романо.

-Попробуйте себя на вкус, Сао Седар, – странно пригласил Норд, быстро строча что-то левой рукой в блокноте и не поднимая взгляда. Я озадаченно, но послушно пригубил свой кофе – м-м-м… пряный, с озорной и дерзкой апельсиновой ноткой, но и с глубоко спрятанной горечью, он действительно был так похож на меня… А Норд, однако, отличный психолог. Даже дрожь берёт – он будто насквозь меня видит. Как там… «истоки сути»?.. © генерал Рейнборн.

–Да… у меня хороший вкус, – с нотками самодовольства прокомментировал я, обнимая одно колено двумя руками – чтобы пальцы не тряслись от волнения. Норд посмотрел на меня в упор поверх очков; когда он взял свою чашечку, и его узкие губы коснулись её края, приоткрывшись навстречу пряному и горячему, как мой характер, кофе… мне почудилось на обморочный миг, что в этой чашечке – моя душа. Моя сокровенная суть… Меня передёрнуло, когда Норд отпил маленький глоток и вновь в упор посмотрел мне в глаза – словно куда-то глубоко внутрь. Потом он медленно сложил из того листа, на котором писал, бумажного голубя – и бросил мне прямо в руки через стол, скривив тонкий рот:

–Здесь все цифры. Здесь же спустя сутки должен быть план квартальных работ нулевого отдела. Тогда я решу, что дальше.

–Должен – значит, будет… – я держал бумажного голубка на кончиках разведенных пальцев, и сердце моё колотилось так неистово, словно хотело выломиться в иные миры и пространства из-за решётки реальности. Впервые за всё время, проведённое в Антинеле, я на всю глубину осознал, что я – отнюдь не серая посредственность, как пытался вдолбить мне в голову Карло. И что это очевидно для Норда. Иначе он даже не начинал бы эту увлекательную игру в интерференцию…

Норд знал, что из себя представляет Сао Седар, и явно намеревался поделиться со мной этим знанием.

-Спасибо, – искренне поблагодарил я – и не сдержался, – если честно, то эта наша беседа для меня – как свет в конце тоннеля…

Норд моргнул сразу двумя глазами, опять склонив голову чуть набок. Потом выгнул рот уголками вниз ещё сильнее, чем был, и совершенно очаровательным тоном изысканно отозвался:

–Прекрасно, Сао Седар, просто прекрасно… смотрите только, чтобы этот свет не оказался лобовым фонарём локомотива.

–Поверьте: я способен на разумную осторожность… там, где она нужна, – я легонько улыбнулся этому намёку Норда на избранный мною нестандартный способ попасть к нему на аудиенцию. Норд снова моргнул, сплетая перед лицом пальцы: