Текст книги "Свартхевди - северянин (СИ)"

Автор книги: Goblins

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Глава 25

– Может, на тракт пора выходить, а, твоя милость? – время слегка за полдень, и пора устраивать привал. Заросший ивняком берег лесной речушки, по-летнему обмелевшей, не самое, конечно, лучшее для этого место: и бережок крутоват, и мошки многовато, зато вода рядом.

Кстати, надо бы башку помыть: волосы длинные, голова под ними чешется, как бы шестилапые не завелись.

– Надоело в лесу, сил нет! – продолжил я – Да и посмотреть хочу на ваши города, батя рассказывал, что богаты они бывают, и многолюдны.

На Уильяме были лошади и костер, на мне готовка, следовало теперь набрать воды в Уиллов котел, и я стоял на берегу и пытался оценить: хочу ли я спускаться с посудиной тут, или надо побороть лень, и поискать более пологий спуск к воде.

– Нет, – отозвался Уилл, он уже слез с коня, привязал животное и теперь рассматривал что-то в его заднем правом копыте – Обойдем Швинау, тогда и выйдем, там будет еще миль с полсотни до Дорнхольма. А в Дорнмауэр или Эйхельфельд заедем обязательно, они по дороге оба будут. Хотя, не сильно-то они велики, и ничем не больше того же Швинау. А после столицы так и вовсе – дыра-дырой, – с этими словами Уильям тяжко вздохнул – А вот Эркенбург другое дело.

Ну, понятно же… Где милая сердцу дева, с глазами «как синие озера» и при этом ровная и сзади и спереди, как мачта кнорра – там и дело другое. Но посмотреть все равно охота: помню батины рассказы, да и Олаф, и дедуля тоже любили вспомнить, сколько всего нового и интересного (а еще ценного и такого нужного детям светлого Севера) в многолюдных городах западных королевств и княжеств отыскать можно! Народу там, рассказывали, проживает много, и много среди них богатых людей, хорошая торговля, хоть сами города эти тесны и грязны. Интересности всякие там есть, чудеса иноземные. Трактиры и харчевни с блюдами невиданными, лавки и магазины, а рынки, батя рассказывал – некоторые по размеру больше всего нашего Лаксдальборга.

И дома веселые тоже есть, опять же, с девами, что ласковы и доступны и разнообразны при этом. Хочешь – спроси блондинку, а хочешь – выбери чернявую, батя даже как-то лысую видел. Молодую или зрелую, пышку, или тощую…

Плохо привязанный Стофунтов мягко толкнул меня башкой в спину, и я, нелепо взмахнув руками, с нечленораздельным воем, подняв тучу брызг, обрушился в воду. Котел, позвякивая на неровностях, прикатился следом и, жизнерадостно булькнув на прощание, исчез в пучинах.

– Я надеюсь, ты не штанами решил воды для каши начерпать? – меланхолично обозначился сверху Уилл. После отбытия из Прилучины его не покидал душевный раздрай.

Парень сомневался в принятом решении: желание быть с любимой и нежелание нарушать волю отца боролись в нем с великой силой, попеременно друг друга одолевая. Уильям слишком много об этом думал (лучше сказать – постоянно), и бесконечно взвешивал варианты, и страдал из-за того, что нельзя поиметь все и сразу – любовь милой и расположение отца – и негодовал на судьбу.

Я ему искренне сочувствовал.

Веселые дома, там есть, да… А еще коптильни и мясные лавки!

Я уселся на песчаное дно, вылил воду из ушей и в очередной раз взвесил, что мне все-таки больше нравится, в имеющейся перспективе. Варианты имелись следующие:

1) получить пару десятков фунтов мяса, копченого, вареного или жареного и шикарную рыжую шкуру, идеально подходящую, к примеру, для изготовления барабана, причем немедленно;

2) терпеть и дальше лошадиный юмор, с толчками, укусами и, изредка, попытками лягнуть (последние, к счастью, пока безуспешны).

Очень манил первый вариант, но у него был существенный недостаток: мясо и шкуру мне придется тащить на своем горбу: Уильям решил, что пойдем мы быстро и налегке, и вьючную лошадку, дабы с ней не возиться, оставил у старосты в Прилучине.

Охо-хо… Придется, видимо, все же потерпеть.

– Сварти, ты там спать устраиваешься или рыбу ловишь сапогами?

Надо вылезать, хоть и хорошо сидеть в прохладной воде.

Я пытался развеять тяжкие мысли друга беседами – и, правда, какой толк в поедании самого себя, если принял решение, и следуешь тому, что должно? Поздно колебаться, если выбор сделан, сомнения точат дух, делают сердце слабым, а кровь пресной. Так не следует ли их в болото, эти сомнения?

– Кстати, твоя милость, а заниматься ты чем планируешь, как свадьбу сыграешь с красавицей Беатой? Хозяйствовать станешь? Приданое хорошее ли у нее? – помешивая обструганной веткой в котле поспевающую кашу, вопрошал я товарища.

Вообще, хорошо и правильно отвлечь друга от тяжких мыслей – и всегда полезно подумать о будущем. Особенно, о приятном.

– Должно быть неплохое, – ответствовал мне Уильям, он смотрел в котел, и, наверное, в побулькивавшем вареве видел лицо своей любимой – У Беаты богатая семья, ее отец – один из Золотых поясов Эркенбурга.

– О! Торговля! Достойное дело, для достойных людей! – умение выгодно пристроить добычу ничуть не менее важно, чем умение ее найти, забрать у прежних владельцев, защитить от других добывальщиков и доставить в безопасное место – Хольдом он тебя вряд ли поставит, опыта должного и выучки у тебя нет, но если в счет приданого даст корабль, то будет отлично. Настоящие корабли умеют строить только у нас, в благословенном богами Нурдланде, как позовет тесть тебя выбирать, ты меня с собой зови, – посоветовал я Уиллу – Выберу тебе достойный шнеккер или кнорр, возьмет груза много, в шторм не даст течь.

– А ты разве разбираешься в корабельном деле? – удивился Уильям, он зачерпнул варева своей серебряной ложкой и обжег об нее губы.

Я хотел, было, обидеться на дурацкий вопрос, но передумал. Ну, темный человек, невежественный – что с него взять?

– Естественно. Будет выбор – сразу бери корабль нашей, Нурдландской постройки, если, конечно, такой будут продавать. И вот тут уж надо смотреть, кто делал. Лучшие, конечно, в нашем фюльке сделаны. Но в Трэллеборге тоже мастера дело знают, и дальше, в селениях на восход карлы умелые живут, знают нрав тресковой тропы, умеют из доброго дерева дельную вещь создать.

– Нрав чего они знают?

– Моря. А вот после Хагаля народ становится, чем южнее, тем дурнее. Мачта ниже, кровь пожиже. Вот их поделки надо смотреть внимательно, а лучше вообще не брать. Такие долбодятлы в тех краях живут – ты не поверишь! (видал я парочку в Хагале, когда с отцом туда ходил – прямо на рынке в кровь подрался с дурными юнцами). Не норды – одно название, моря не знают, руки кривые. Они бы и сами на своих корытах топились, да не знают как, только поэтому куда-то доплывают…

Уильям вяло прихлебывал обед, вприкуску с зачерствевшей лепешкой. Пива он пить не стал, а я не отказался.

– Корабли, торговля… – едва слышно вздохнул он – Мне бы Беату мою обнять!

– Успеешь еще намиловаться. А о деле думать надо! Слушай:

У Фитьюнга были

сыны богачами,

и бедность изведали;

может внезапно

исчезнуть достаток —

друг он неверный *

– Так что, думай, Уильям Вильгельмссон. Достаток в семью может принести супруга, но не дело тебе жопу об скамью плющить, его проедая. Ее дело – дом хранить и крепких сыновей тебе рожать, твое – силу рода и богатство преумножать всемерно.

Чувствую себя старцем столетним, который пытается вложить немного мудрости в тот кусок гранита, на котором растут уши у юного дренга.

– Посмотрим, – все также вяло ответил мне сын барона – Может быть сначала решу обучение завершить.

– А! Этот, как его… Уверсипет?

– Университет, – со вздохом поправил меня друг – Университет Всех Наук, он в столице.

– Что, и, правда, все науки там постигли, всему учат?

Уильям молча кивнул.

– А не проще ли мудрых учителей к себе звать? Ездить никуда не надо будет.

– Самому к ним дешевле получается. Да и юноши и девы знатные знакомятся между собой, это полезно порой бывает. Свою Беату я встретил там!

Они там и девок учат? Хотя разумно, да. От умной бабы и дети тоже умные родятся, вдобавок, если ее одалем управлять оставить, пока сам в море – так она и налог с бондов и лойсингов соберет правильный, и коварный торговец ее не обманет, не обвесит и не обсчитает.

– Учат там и, правда, всему, – продолжал Уильям – Военное дело…

Тут я оживился.

– И девок тоже? Военному делу? – мне стало смешно. Уж на что девы Нурдланда крепки телом, по сравнению с местными девицами, но в буре копий и им делать нечего, мужская это забава.

– Кто платит, того и учат, не перебивай, пожалуйста. Оружие любое: мечи всякие, короткие, длинные, пики и копья, топоры и кинжалы, борьба без оружия; метательного оружия мастера есть, коневодство и конный бой, осадное дело и тактика. Колдовские науки также можно постичь – но это для того, у кого склонность к ним есть…

… А вот это интересно!..

– Счет и письмо, языки всякие, обычаи разных стран, поэзия и стихосложение, – родолжал просвещать меня мой друг – География и астрономия, и очень много еще всего. Платить – две марки в год, по крайней мере, за то, чему отец рекомендовал учиться мне.

– Серебряных? Марки?

Уильям только улыбнулся.

– Раньше со мной верные слуги были, они и деньги держали, платили за все… А на год у меня сейчас с собой есть две марки. Третью, которая на жилое должна была тратиться, я Ульрику отдал…

Хм, да. Проехали.

– И что, заплатил – и учись, чему хочешь?

– Да, – просто ответил мне друг – Или не учись. Главное плати, а дальше дело твое. Но отец приказывал слугам следить, чтобы я посещал занятия.

– И что он для тебя выбрал?

– Кое-что из воинской подготовки, коневодство, счет, языки и письмо, и еще много. Ничего почти интересного… – Уильям снова начал впадать в тяжкие раздумья.

Воинское дело, значит?

Я предложил показать как-нибудь, чему он там успел научиться. Просто потехи ради, чтоб размяться, отвлечься от однообразного путешествия. И уже на следующем привале, на полянке, уже покрытой тенями деревьев в лучах вечернего солнца, он показал свое мастерство.

Борьба без оружия – говорил Уильям – и ночевать на той поляне стало очень комфортно усталому путнику.

Ибо я подмел полянку Уильямом, примял кусты Уильямом и утрамбовал мох Уильямом. Спина и руки у баронского сына оказались довольно крепкими, но это ему не помогло: ибо если ты один из самых мелких дренгов борга (ну ладно, самый мелкий, чего уж таить…), то бороться научиться придется – жизнь заставит. Он, правда, бурчал потом, дескать, нечестно бить его в живот, пинаться ногами и выламывать пальцы, когда он собирается схватить меня за шею. Но ведь бороться – так бороться! И то, по-дружески еще с ним обходился: грязных ухваток, что не дело применять против друга, я знал и умел немало.

Владение мечом – говорил Уильям – но меча у меня не было (а если бы и был, то владел я им все одно неважно).

Он обтесал ножом подходящую палку, я же нашел дубину с комлем на конце (сойдет за секиру), и он показал умения и навыки мечного боя, в первой же сходке попытавшись прямо парировать (!) рубящий удар «секиры» мечом.

Секиру.

Мечом.

Нет слов…

Лучный бой – сказал Уильям – и вот тут я утерся.

Мы укрепили мою комлеватую дубину в трухлявом пеньке, я одел кожаный наруч, отошел шагов на пятнадцать, и из неожиданно тугого Уиллова лука попал в край пенька – срезень по самое оперение ушел в пень. Попал ведь! Ловкость, однако, при мне!

Уилл ухмыльнулся, узрев мою радость, и отошел на максимально возможное расстояние, с которого мишень не загораживали деревья, приготовил стрелы – и я увидел чудо! Клянусь клювом Гуллинкамби, он даже не целился, когда всадил стрелу в рукоять дубины, еще одну в комель (от чего дубину вырвало из пенька и унесло), в середину пня, в левый край пня, в правый край пня, и, до кучи, своей стрелой расщепил мою. Вот так вот – щелк-щелк-щелк, и все мишени поражены так, будто бы он стоял рядом, и втыкал стрелы руками. Пусть проклянет меня Кузнец Несчастий, если кто-то из наших карлов или бондов мог так же, или, хотя бы близко! Воистину это ярл тиса Улля, и змеи щитов ему покорны, похоже, чуть более чем полностью. Да и лук непростой: что пошло на плечи и уши, какая порода дерева, мне определить не удалось, но это явно был не тис, не клен и не ясень. Чей рог пошел на рукоять, тоже было не ясно. На диво тяжелый, тугой и красивый, этот лук явно стоил немало. Вот это – славное оружие, а не то баловство, что я отобрал у незадачливого лукаря, когда вышел из болот к людям.

Пока я подбирал отпавшую челюсть, Уильям скромно похвастался, что это еще расстояние слишком близкое. А по неподвижной мишени он и с лошади так сможет, на скаку. В стрелу, конечно, может и не попадет, но в дубину уж точно осилит. Силен, если не брешет, опасен мастер лука, многих убьет или покалечит, прежде чем доберутся до него хирдманы. А если таких мастеров с десяток? Или сотня? И прикрывают их умелые копейщики, да свои хирдманы?

Славное искусство, Асам угодное.

Хотя, я вот, например, колдун, и на меткие стрелы у меня есть, чем ответить. Я могу спрятаться за деревом и проклясть такого стрельца, ослепить и ослабить. А если еще и нид сподоблюсь сочинить годный, то он быстрее себе ляжку прострелит, чем в цель попадет. Да, мы, колдуны, такие. Проклясть стрелка, и его лук, и тетиву и каждую стрелу можем!

Хм, чего это я…

Надо отдать Уиллу должное: показывать, хвастаться или еще как-то напоминать про свое искусство в обращении с конем он не стал – и так видел, что превосходит меня в этом со всех сторон. А может, потому, что уже вечерело, и лес не место для скачек. Но хоть духом страдать перестал, а то я уж думал проклясть его по-тихому: ведь лучше сидеть и пускать шептунов где-нибудь в зарослях, чем рвать душу сомнениями!

Больно мне за друга, да…

Так и развлекались в пути неблизком.

Глава 26

– Ну что, в трактир теперь? Слышишь, твоя милость, я хочу вырезку, жареную на сковороде, можно две. И еще эля. И поспать на нормальной кровати! А еще можно в веселый дом заглянуть, батя мне про такие дома рассказывал, там девки доступные обитают, что любовь предлагают за деньги.

– Ммм? – ответствовал мне приятель, мечтательно разглядывая какую-то веревку, и то и дело любовно проводя по ней пальцами – Какие девки?

– Красивые и продажные! Но, сначала вырезка. И пиво, а то наше скисать начало, да и кончилось почти.

– Эээ, понимаешь, Сварти, я, как-бы это тебе сказать-то…

– Что?

– Потратился. Не хватит теперь на девок. И на трактир.

– ???

– Вот смотри – он сунул мне под нос плетеный шнурок, подозрительно знакомого молочно-белого оттенка – Ты знаешь, что это?

– Удавка? – пребывая в несколько расстроенных чувствах от нарисовавшегося облома, уныло вопросил я – Уздечка? Опояска для штанов?

– Тетива! – с негодованием отверг предложенные варианты Уильям – Не мокнет, не рвется, не тянется, ее не надо вощить, ведь она сплетена из шерсти с гривы легендарного снежного северного единорога! Трудно поймать редкого волшебного зверя в снегах стылых северных лесов и пустошей, ведь хитер он и осторожен, и притом, говорят, магией тайной владеет, может заморочить, запутать охотников, запорошить глаза им снежной бурей, неожиданной метелью. Вот поэтому и цена такая – это мне купец рассказал. Я отдал за это сокровище все две марки, и то, пришлось долго торговаться, но добрый купец уступил мне! Посмотри на нее: вы, северяне, знаете толк в славном снаряжении! – с этими словами он сунул мне тетиву в руки.

М-дааа…

Не подобает честному дренгу осквернять уста свои грязной бранью – так дед учил меня, еще малого. Но как же иногда хочется! Особенно когда вместо пива, вырезки и сна в мягкой постели корячится черствый хлеб на ужин и ночевка под мостом или в подворотне. И ладно бы только это…

Надо ли говорить, что «легендарный снежный северный единорог» шерсть свою прекрасно узнал, мельком подивившись прихотливости путей, что занесли тетиву, свитую оружейником борга, так далеко от покинутой мною родины. И, надо сказать, мучительно захотелось «волшебному зверю, что хитер и осторожен» как следует подковать тяжелым своим копытом «его милость» прямо в то место, которым баронский сын думает. Так лягнуть, чтобы об тот блин, в который сплющилась бы его задница, можно было бы заточить секиру.

– А обратно ее вернуть никак нельзя? – злобно проскрипел я, с трудом сдерживая возмущение (деньги-то не мои, в конце концов, однако мысль о том, что пиву, вырезке и девкам придется обойтись без меня, сокрушала мою душу и приводила в уныние).

– Ты что?! Это же настоящий клад для мастера лучного боя, которым я скоро стану – уж я-то знаю толк в луках и тетивах! С этим я посрамлю даже эльфийских стрелков!

…намотай ее себе лучше на… ухо.

Это мы решили навестить славный город Дорнмауэр, на самой границе графства Дорнхольм. Вообще-то в происшедшем немалая доля моей вины: на том, чтобы посетить большой город настоял я. Но в том, чтобы спустить огромные деньги на веревку моего умысла быть не могло! За две марки золотом я бы и сам надрал для друга волосьев, сам бы сплел тетиву, сам бы заклял. Но что уж теперь…

Денег осталось впритык. Немного меди было у меня, может чуть побольше пеннинга, если на наши деньги. Что-то оставалось у Уильяма, больше, конечно, чем у меня, но все равно слезы, по сравнению с двумя золотыми марками, отданными за проклятый шнурок для гульфика!

… Конь, уймись. Не твои деньги. Его Жопоголовость… То есть, Его Милость потратил их так, как хотел…

Мне оставалось только вздыхать про себя: портить другу удовольствие от покупки я не собирался. Пусть этот шнурок принесет ему удачу.

Пополнять припасы я отправился сам, забрав для этой цели ровно половину оставшихся у Уилла серебряных монет.

А именно – целых одну. Немного потертую, на одной ее стороне были коряво вычеканены непонятные мне символы, на другой – изображение бородатого мужика в короне – какого-то важного конунга, не иначе. Он был изображен в профиль, но с обоими глазами, однако, все равно красиво получился. Хотя, может это и не второй глаз, а отпечаток чьего-то жадного и острого зуба, проверявшего монету на подлинность так, как сейчас это делает на удивление тощий, как глиста, трактирщик в недорогой харчевне, куда я завалился за покупками.

Его Милость хотел пойти и купить все сам, но я убедил его как следует насладиться покупкой, испытать ее как следует, а сборы доверить мне. Дескать, мы, люди Севера, дети Всеотца, знаем толк в путешествиях и припасах. А то с Уильяма после сталось бы принести купленные на все оставшиеся деньги кувшин мутной воды (из источника Урд, да-да! из Гьяллархорна чутка пролилось, когда старина Мимир снова решил промочить глотку), и краюшку черствого хлебца (испеченного из смолотых в муку орешков с верхушки самого Иггдрасиля, тех, что уронила белка Рататоск! Правда-правда, достойнейший хозяин трактира ведь не мог соврать?).

А то, что нас наверняка дрищ бы одолел с той воды – так не в силах воспринять скорбный человечий умишко мудрости из ее самой Источника! Слабы телом и духом оказались, недостойны.

«И вовсе не из свиного корыта это помятое яблоко, которое мне дали на сдачу, и чтобы уходил побыстрее! Добрый трактирщик сказал мне, что сама Жена Браги снизошла давеча в эту тошниловку, в сиянии небесной своей красоты! Из золотого ларца достала она это яблоко, и велела отдать достойнейшему. Мне и отдали! Что значит, никто больше не брал? Что за вопрос! Просто достойнейший – я!»

Ладно, надо заканчивать дурно думать о друге, хватит язвить. Прочь, злые мысли!

Идея продать коней, и за часть вырученных денег присоединиться к обозу какого-нибудь купца, направляющегося в нужную нам сторону, была его милостью решительно отвергнута.

Ну, значит, так тому и быть.

А вообще, если бы не вышеописанное прискорбное происшествие, проделавшее изрядную дыру в нашей казне, в городе мне бы понравилось еще больше. Почему Уильям назвал это место «дырадырой»? Дорнмауэр, конечно, поменьше нашего Хагаля будет, но уж всяко больше Лаксдальборга. Сколько тут народу! Народищу! Толпы! Я столько людей за раз видел только на ярмарке в Хагале, но там, помимо местных жителей, еще и со всего фюлька приезжие в это время были. А тут столько просто жило.

Встречались мне в граде этом достойные карлы в богатой и просто добротной одежде, крепких сапогах и башмаках, не с пустыми кошелями у пояса. При каждом меч или длинный кинжал, и это правильно: даровано богами людям бранное железо, символ свободного. Супруги их и подруги, и просто прохожие женщины, все в длинных платьях и уборах головных, весьма разных. Немало среди них довольно милых и даже весьма красивых (хотя до той же Ауд никто не дотягивает), но больше гораздо рябых и корявых, щербатых и бородавчатых, что, в целом, нехорошо.

Больше тут бондов и всякого прочего свободного люда, разного обликом. С кем-то удача – и одет он опрятно, и сыт, и пьян, и весел, а кто-то ею покинут, грязен, немыт и блеск голодный в глазах его, или отчаяние. Или злость.

Видел также трэлей, худющих, чумазых, бритых наголо, в скверной одежонке – мне кажется, излишне они тут тощи и грязны. Экономят хозяева зря: сытый трэль работает лучше, а чистый – меньше болеет.

Встретилась мне и местная городская стража. Вооружены неважно: короткие копья с широким наконечником, да короткий меч у пояса. На каждом простой шлем и одинаковые накидки, под ними то ли стеганые куртки, то ли еще что-то вроде того. Они делали вид, что наблюдают за порядком на центральных улицах, с ленцой прогуливаясь туда и сюда. На меня смотрели, почему-то, с подозрением.

Понравился мне город Дорнмауэр! Высокие каменные или деревянные дома, крытые черепицей или тесом, внушают уважение достатком тех, кто в них обитает. Правда, лачуг по окраинам гораздо больше, но это уж каждому свое. Богатый город, все же. Да в нем даже главные улицы камнем вымощены! Много лавок, всяких и разных. С едой, с оружием, всяческим снаряжением, одеждой и скобяными товарами и прочим добром. Много мастерских, от портных и шорников, до пекарен и коптилен. Харчевни есть, пивные, и заведения посолиднее.

А еще очень понравились городские укрепления. Низкая и ветхая городская стена, давненько не обновляемая, уверенности в своей неприступности не внушала, как и городской ров, совершенно засранный, и во многих местах засыпанный мусором. Такие же ветхие, как и стены, воротные башни, обсиженные наглым вороньем; как они (башни) от ветра-то еще не рассыпались? А под стенами, и с внутренней, и с внешней стороны, ютились все те же лачуги и лачужки простого люда, которые (из тех, что снаружи) так удобно было бы разобрать на стройматериалы для больших щитов и лестниц! Мне кажется, тут бы хватило и небольшого хирда, к примеру, нашего, с Лаксдальборга. Ну, может, еще кого бы позвать с собой, из соседей, дальней родни или морских ярлов – и нагрянуть в гости, в славный город Дорнмауэр, что процветает под сенью владычества конунга Роберта, четвертого этого имени. Думаю, нам добычу собирать дольше пришлось бы, чем этот город на меч брать! А больше всего той добычи было бы в здании магистрата, наверняка. Оно тут самое большое, и выглядит очень богато. Жалко, до моря отсюда далеко, но, при необходимости дети Севера могут и пешком далеко ушагать, было бы зачем.

Да, мусора тут многовато, он везде, и его не убирают. Народ гадит, где хочет, и моется редко. Их сточных канав мрачно смердит, а пару раз видел, как кадушки с помоями и нечистотами нерадивые жители опорожняли прямо из окон, хорошо, не на прохожих. Улочки еще эти, кривые, узкие и тесные – не самое приятное место для прогулки.

Это я про недостатки, коих не так и много, но они все же есть.

Однако в целом мне тут, повторюсь, очень понравилось. Будет, что рассказать друзьям и родне, если вернусь домой когда-нибудь.

Если вернусь…

От мыслей о покинутом отчем доме настроение как-то сразу испортилось, и я больно пнул под колено кстати подвернувшегося молодого карманника, который невзначай пробежался пальчиками по моему кошелю. Добычи там для него не было, но тут дело принципа. Всхрапнувшего от боли парня я хватать не стал, и звать стражу тоже не стал, а позволил ему ухромать в ближайшую подворотню. Поэтому, наверное, и не понадобилось вытаскивать секиру, когда ко мне дернулась парочка его дружков, в плечах пошире, рожей позлее, чем мною отоваренный. Конфликт, в принципе, был исчерпан, даже не начавшись, как следует: они потеребили рукояти длинных ножей, я в ответ похлопал ладошкой по обуху секиры. Их было двое – но с ножами. А я один – зато с секирой, щитом, который висел пока на ремне за спиной, и в броньке, которую ножичком не в раз и проскребешь.

Да, некоторые жизненные обстоятельства отучили меня бродить по незнакомым местам голым и безоружным.

Гулять дальше расхотелось, и уже вскоре я вернулся к платным городским конюшням, в общество баронского сына, который вдоволь натешился приобретением, был изрядно доволен, уже заждался меня, и начал проявлять признаки нетерпения. Любовь пела в его сердце и звала в дорогу, пусть и на ночь глядя, и он последовал влечению чувств. Да, асиньи Сьефн и Лофн, что в ответе за любовь, счастливую, и не очень, как взаимную, так и безответную, немало внимания уделили моему спутнику!

Отступление.

Престарелого алхимика мучила лихоманка. Настои лекарственных трав, умело заваренные травяные сборы, дорогие лечебные эссенции из старых запасов «на крайний случай», заговоры Ансельма – ничего не помогало. Всякий раз, вроде бы успешно изгнанный, проклятый недуг, что так не вовремя разбил Ульрика, возвращался. Снова и снова.

Снова и снова Ульрика бросало то в жар, то в холод, немели ноги, обкладывало горло, противно крутило живот, а по телу разливалась вязкая слабость. Где и подхватил-то такую дрянь? Даром, что ранее болезнь с подобными симптомами, да еще такая назойливая, в его практике не встречалась, а уж практика у него была богатой.

Старик грустно усмехнулся, прихлебывая из глубокого посеребренного кубка подогретое вино с дорогими специями: больной лекарь – это вроде как босой сапожник, или нищий меняла. Хотя, разумеется, всякое в жизни случается. Он вытянул ноги поближе к огню: сегодня очаг лаборатории использовался исключительно для обогрева – старика знобило.

Впрочем, сдаваться на милость недугу он не собирался – рано ему на погост. Нет, у него еще все впереди, ведь он теперь мастер Гильдии! Мастер! Хоть и самой низшей ступени, но какие его годы – не мальчик, конечно, и борода давно полиняла, но еще крепок и на погост ему определенно не пора!

Ульрик ждал гостей.

Вообще-то им полагалось бы прибыть еще утром, в крайнем случае, днем, однако посланцы Магистра почему-то задерживались. И этим гостям магистр Ризе был одновременно и рад, и не рад.

С одной стороны – хорошо, что о нем вспомнили в штабе: не век же ему сидеть в этом захолустье! Хорошо, вон, Ансельму: ему иногда занятные штуки из топей приносят, артефактор и сам никуда уезжать не желает. Корни пустил, обжился, с болотными несунами дружбу водит, дела имеет, и жизнью доволен. А он, Ульрик…

Достоин большего.

Нет, все-таки ему повезло с этим дурачком-северянином! Обычные укрепляющие, ранозаживляющие и прочие составы, приготовленные из трав, выращенных этим обалдуем, оказались на порядок эффективнее всего того, что выходило из-под его рук ранее, хоть и готовились по тем же методикам и рецептам, что и раньше. Их зачли за экзамен на мастерскую ступень сразу. Однако большой ошибкой, как чуть позже понял Ульрик, было продавать столичным гильдейским алхимикам еще и сырье для зелий.

Снова прорезалось чувство досады на собственную оплошность, а, вернее, на скупость и нерасчетливость. Да, деньги он получил хорошие – но один раз. Зачем было торопиться? Зачем жадничать? Так ведь нет, взыграло ретивое: утер мастер Ризе нос молодым столичным умникам, не будут больше с ним через губу разговаривать! Эх, поддался на лесть и уговоры, продал… Про своего раба он ничего, конечно, не сказал, но дураков, как видно, в столице не держали.

– Жди вот теперь гостей, старый дурень, – пробормотал Ульрик себе под нос – Эх… – тихонько вздохнулось ему.

Особых проблем он от приезда столичной делегации, впрочем, не ожидал. Ну, сбежал ценный раб, каким-то образом задурив пустую головенку сопляку барона, он, Ульрик, сделал все, что мог для его поимки! И не его вина, что вернуть раба не удалось. Чудо еще, что удалось упросить-убедить этого придурка Андрэ отправить людей на поиски. Воистину сказано: «у кого железный щит, у того железный лоб» – это про таких, как он. Плевать капитану на приказы магистра, плевать на интересы гильдии, пришлось вот в долги лезть. И то, все напрасно.

– Эх…

Хотя, чего теперь-то уж переживать: что вышло, тому и быть. Все равно тайну долго было бы не сохранить: чтобы это понять Ульрику хватило одного взгляда на то, во что превратилась его делянка. Особенно старика впечатлил огромный куст того, что раньше было боярышником, тихонько шевеливший ветвями при полном безветрии. И немного костей в высокой траве, возле его корней.

– Эхехе… – старик небрежно поставил кубок с недопитым вином на подлокотник простого деревянного кресла.

Вот что бы ему, Ульрику, не вернуться на день-другой пораньше! Уж он бы придумал, как все полностью в свою пользу вывернуть! И раб ему все до травинки собрал бы – раз сумел вырастить, значит, и собрать бы смог, не так ли? Да тут с одной делянки, глядишь, на отступное гильдии хватило бы, и на безбедную старость останется. И встречать ее, эту самую старость, не в подвале старого замка, а в своей усадьбе, которая будет располагаться близ столицы.

– Эх…

Вот так подумаешь – уже и серебряный медальон на серебряной же цепи, с символом гильдии на одной стороне, и гербом Ории на другой, демонстрирующий окружающим, что его владелец есть мастер гильдии, не покажется достойной наградой.

– Охо-хо…

Невеселые размышления алхимика прервал громкий топот, с которым в подвал проник мальчишка-конюший.

– Мастер Ульрик! Мастер Ульрик!

– Чего тебе? – не поворачивая головы, буркнул старик.

– Там! Приехали! Вас требуют!

– Кто? – спросил Ульрик, хотя ответ знал и сам.

Все-таки неприятности будут – подумал новоиспеченный мастер Гильдии, с кряхтением покидая удобное кресло и такой теплый очаг и отправляясь в неприятно холодные летние сумерки.

Во дворе оказалось неожиданно, для этого времени суток, многолюдно.

– Прошу вас, капитан, прочтите это, – с этими словами невысокий тщедушный человек вытащил из-под полы плаща какой-то сверток и бережно его развернул, явив на свет бережно свернутый в трубку свиток, перевязанный убористой лентой – Тут ответ на многие ваши вопросы.

Капитан Андрэ Меро, воин храбрый и умелый, возвышался надо собеседником на полторы головы, но того это нисколько не смущало.

– Хорошо. Свет мне! – факелов в скопившейся вокруг толпе хватало, один из них передали капитану.