Текст книги "Тематики (сборник) (СИ)"

Автор книги: Gierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– Иногда мне кажется, что мы полные мудаки. А иногда кажется, что мудаки – они. Он ведь тебя спас.

– От чего? – удивился Вик.

– От тебя самого, от чего ж еще-то.

– Думаешь, меня нужно было спасать?

– Ты разводиться не хотел и ходил к шлюхам.

– Многие не разводятся и ходят к шлюхам, что тут такого?

– Я просто хочу…

– … как-то все это решить, – кивнул Вик. – Я знаю. Просто так не бывает.

– Как?

– Красиво и гладко. Не бывает так. Знаешь, кого, на самом деле, жаль?

– Кого?

– Кристину. Она любила его с первого дня. Влюбилась, как дурочка, и бегала за ним. Переехала даже. Когда он за Антошей бегал, пахала в две смены, лишь бы видеть его, хоть на работе. Представляешь, сколько она вынесла? Я бы убил его, наверное.

– А мне Диму жалко, – внезапно сказал Крис в утренней тишине. И это было так странно, что они оба долго молчали. – Мы ведь с ним даже трахались. Не всерьез, так – на пробу. В постели он невозможный какой-то. Как будто в последний раз. Хрен поймешь, что там было с его женой. Записку еще тебе написал. Сутенер-проповедник, мать его.

– Хочется из всего этого дерьма выйти в белом, – усмехнулся Вик.

– Когда в дерьме по шейку, всегда хочется в белом, – кивнул Крис. – Я бы действительно убил его, если бы узнал, Вик. Без шуток.

– Глупость, – Вик поморщился. – За такое не убивают. Я был его нижним, ты сам знаешь. Я мог сказать «стоп».

Крис медленно помотал головой:

– Нет. Ты не мог. Ты даже попросить не мог. Херово же я тебя знал. А вот он – хорошо. Нас обоих.

– Поедем домой, а?

– Поедем. Звезд уже нет, а завтракать тут я не хочу. Не хватало самому сдохнуть от несварения.

Они быстро забрали вещи, оставили деньги и сели в машину. Вик курил всю дорогу, а Крис щелкал каналы радио, выискивая неизвестно что. Они молчали, но это молчание больше не было неловким. Обычная уютная тишина, когда можно думать, спать или наслаждаться окружающим миром.

В квартире Криса царил страшный беспорядок. Повсюду валялись пакеты, пустые и полупустые, шкуру медведя кто-то закинул на постель, а на кухне произошел взрыв холодильника – не иначе – и продукты теперь валялись по полу.

– Кому-то приспичило забрать вещи сразу, – вздохнул Крис. – Ложись в постель, я перехвачу что-нибудь и приду.

Вик пошел в комнату и лег, сбросив бедного мишку. Ему не было неловко, странно и даже волнительно. Он свернулся клубком, закрыл глаза и понял, что можно расслабиться. Перестать следить за картонным Виком и жить своей жизнью. Крис сел на противоположный край кровати:

– Длинный был день, да?

Вик неразборчиво промычал что-то, соглашаясь.

– Никогда не любил копаться в отношениях. Наверное, это меня подвело.

Вик очнулся от такого заявления и сказал тихо:

– Я всю жизнь копался. Помогло мне это? Как был дураком, так и остался дураком. Хорошо хоть еще не обобрали до нитки.

– Вик?

– М?

– Я бы мог…

– … знаю.

– Не хочешь?

– Хочу.

– Тогда…

– Ложись спать, ладно?

Крис молча лег, накинув край наволочки на голое тело. Кондиционер надрывался, создавая искусственный комфорт, но Вик все еще помнил утреннюю прохладу за городом, и ему было хорошо.

– Вик?

– М?

– Ты предложил ему сам?

– Тему?

– Да.

– Нет.

– Хех. Я бы тоже не дождался.

Вик рывком сел и быстро протер глаза, успевшие смириться с мыслью о скором сне. Он посмотрел на обеспокоенного таким поведением Криса и улыбнулся ему.

– Ты бы мог? – спросил Вик, опуская взгляд на постель.

– Да, – Крис ответил сразу, не задумываясь.

– Тогда, – взгляд шарил по простыне и подушкам, а губы то растягивались в улыбке, то сжимались в тонкую линию. – Тогда ты будешь? – спросил, наконец, Вик, не поднимая взгляда, и когда его шеи коснулась немного шершавая и теплая ладонь, уткнулся носом в одеяло и облегченно выдохнул. Картонный мальчик остался в далекой гостинице, а в кровати, разглядывая замысловатый рисунок постельного белья, сидел настоящий, живой Вик. Он сцепил зубы и отчетливо, громко, почти жестоко выпалил. – Но я никогда не…

– … не будешь, – перебил Крис. Сел ближе, накрывая собственным телом, и легко потрепал по голове. – Только со мной.

Вик устроился в центре кровати, прижимаясь спиной к фигуре Криса, и почувствовал, что сон стучится в сознание все настойчивей. Крис лег рядом, обнял его и прижал ближе.

– Хороших снов.

12. ПРОБУЖДЕНИЕ

Открывать глаза было невероятно сложно – казалось, что реальность рассыплется от одного неловкого движения. Хотелось заснуть снова, чтобы оттянуть миг, когда придется встать с кровати и куда-то идти. Безмятежность неподвижного состояния была настолько всеобъемлющей, что Вик не сдвинулся с места до тех пор, пока не захотел в туалет слишком сильно.

– Доброе утро, – раздался с кухни знакомый голос, а потом Вик услышал оттуда приятный запах кофе и потоки свежего вечернего воздуха.

– Доброе, – пробубнил себе под нос мужчина, чувствуя, что родился заново или умер и попал в рай или и то и другое, но, во всяком случае, в этой версии рая необходимо было ходить в туалет.

После быстрого душа, обернувшись в чужой халат, натянув грязные носки, он отправился на кухню, аккуратно наступая на пол, чтобы не шуметь, но Крис все равно заметил его еще на подходе, развернулся и передал сигарету.

– Выспался?

Вик посмотрел за окно, где сумерки постепенно превращались в темноту, быстро прокрутил в голове вчерашний день, запихнул сигарету в рот и прикурил. Нужно было ответить что-то, а он понятия не имел, можно ли выспаться от прежней жизни.

– Ладно, приходи в себя, меня там обыскались уже, я пока поговорю.

Крис говорил. Вик смотрел на него, потягивая свежий кофе, и думал о том, что, наверное, сегодня пьет кофе и курит впервые. Не потому что начал новую жизнь – это невозможно. Потому что только сегодня начал жить своей жизнью, не оглядываясь на огромную толпу у себя за спиной.

– Давай, одевайся, и поехали, – Крис привел его в чувство коротким будничным поцелуем в лоб. Вик испытал смесь удивления и тревоги, потому что поцелуи в лоб в его понимании были скорей уместны для родителей и детей, но возражать было глупо, и он действительно оделся.

– Не подумай чего плохого, Вик, – Крис посмотрел, чуть прищурившись, будто прикидывал что-то, – но у тебя, кроме этой мечты старушки-фетишистки ничего нет?

– Ну, теоретически есть, – ответил Вик. Под пристальным взглядом было неудобно. От пристальных взглядов он давно отвык. Знакомые старались скользить по нему, не задерживаясь.

– Просто ты то ли гробовщик, то ли мэр, хер пойми, – пояснил Крис.

– Мне переодеться, что ли?

– Нет, дело-то твое, и потом, сейчас выбора все равно нет, но на перспективу… или ты сразу думаешь, чтоб тебя к похоронам переодевать не нужно было?

– Ты издеваешься, да?

Крис расхохотался и пошел открывать входную дверь, а Вик так и застыл, размышляя, где в его словах была шутка, а где доля правды. Рубашка внезапно стала неуютной, а галстук больно вцепился в шею.

После быстрого вечернего завтрака Крис повез их за МКАД. Вик знал Москву лучше своего лица, на которое старался не смотреть лишний раз в зеркале, но дорога, по которой они ехали теперь, была ему неизвестна.

– На работу, – пояснил водитель, не вдаваясь в подробности. – Там тихо.

На работе Криса действительно было очень тихо. Возле небольшого коттеджа стояло два незнакомых автомобиля, а у входа их ждал довольный, улыбающийся секретарь.

– Слушайте, вас обыскались. Я вам на завтра ничего не ставил, думал, вас и завтра не будет, – затараторил он, размахивая планшетом с непонятными графиками. Во всяком случае, Вику эти графики ни о чем не говорили. Для валютных сводок слишком крутая амплитуда, для баланса организации слишком мало данных.

Крис махнул секретарю рукой в знак приветствия и пошел в дом.

– Мне на завтра записать что-нибудь?

Вик шел следом, попутно разглядывая скромный интерьер. Паренек бежал за Крисом используя планшет на манер рекламной брошюрки – так и норовил подсунуть под нос. В конце концов, Крис выхватил планшет, швырнул о стену прямо перед лицом секретаря и невозмутимо пошел дальше по коридору. Вик обошел бедолагу.

– Обязательно было? – спросил он, когда парень остался за поворотом.

– Нет, – ответил Крис, открывая ближайшую дверь, – не обязательно, можно было вежливо уволить. Но так он не спросит премию. Заходи, давай.

Вик зашел, поражаясь удивительным навыкам, полученным Крисом на MBA. Комната была небольшой, относительно всего коттеджа, но довольно вместительной. В центре стоял солидный диван с мягкой спинкой, на стене напротив висел телевизор, у стены стояла пара комодов с выдвижными ящиками. Вик снова отметил минимализм. Ни картин, ни фотографий – ничего лишнего.

– Все, жить будем здесь, – объявил Крис. – Мне там тошно. Проснулся утром, чуть Серёжей тебя не назвал.

Вика реплика не задела, хотя он поймал на себе обеспокоенный взгляд Криса. Разные имена стали его повседневностью. Кто-то выкрикивал имена случайно, кто-то намеренно, но его собственное Виктор Степанович было в самом конце списка фаворитов.

– Здесь есть кухня, есть небольшой зал с парочкой тренажеров, хорошая парковка и четыре туалета. Рай.

Вик снова промолчал – сам он совсем недавно думал о рае в совершенно ином разрезе. Количество туалетов в это понятие не входило. Рай был связан с внутренним состоянием, с ощущением безопасности, которое свалилось так внезапно.

– Раздевайся, – Крис снова ухитрился привести его в чувства и вывести из задумчивости. Это было тем более странно, что Вик уже уверился в мысли, как они сейчас сядут на диван и будут смотреть семейную комедию.

Снимая брюки, он вспомнил, как ненавидит одежду. За последние пять лет снимать и надевать разные шмотки и аксессуары стало отдельным хобби. Он часто забывал что-нибудь у клиентов, далеко не всегда по собственной воле. Невозможно было узнать заранее, получится ли уйти в том же виде, что зашел. Официальный стиль, где все взаимозаменяемо, стал спасением.

– Давай быстрей, – поторопил Крис. Подошел к одному из комодов, выдвинул ящик и навис над ним в серьезной задумчивости. – Тебе какой цвет больше нравится: желтый или красный?

– Смотря куда, – фыркнул Вик. Одежды на нем уже не было, и он пошел к Крису, собираясь выяснить, о цветах чего шла речь в их диалоге.

– Вот, по-моему, просто идеально, – в руках Криса была ярко-желтая повязка для глаз. Вик с удивлением переводил взгляд от Криса к повязке и обратно. – Так, давай только без этого вот, окей? Что осталось, то осталось. В конце концов, я покупал их партией. Все цвета радуги улетели, этот остался.

Вик поспешно махнул рукой, мол, какая разница, а про себя отметил, что лучше бы взять на себя некоторую часть «бытовых» вопросов. От картины на стене комната, к примеру, не превратится в музей, зато хоть какое-то подобие уюта возникнет.

– Тогда повернись.

Он повернулся, а когда ярко-желтая ткань оказалась прижата к плотно сомкнутым векам, стало все равно, какого она цвета. Значение потеряло все, кроме человека, который завязал узел.

***

Спина горела от неощущаемой боли. Электрические разряды пробивались к мозгу, но на подлете их сбивало удовольствие. Попытки считать заканчивались фиаско на цифре «три», и сколько этих «три» уже прошло – он не помнил. Это было не важно. Ничего не было важно. Можно было просто жить, быть здесь и сейчас, сохраняя самого себя и не думая ни о чем, кроме парализованной удовольствием боли.

– Останавливать будешь сам, – пообещал Крис.

Крис всегда обещал это. И всегда останавливался сам, так что это нельзя было назвать обманом. Знать, что ты можешь остановить сам – куда важнее, чем действительно останавливать. Вик, наконец-то, понял смысл игры, в которой не бывает проигравших. Должна была прийти горечь, но пришла только неощущаемая боль, о которой не нужно было думать. Можно было только чувствовать – и все.

Запястья ныли от жесткой кожи, но Вик хватался пальцами за рукоятки на подвесе, и каждый новый удар отодвигал существование кистей рук на задний план. Они словно принадлежали другому существу.

Иногда на ум приходили сравнения. Вик вспоминал, как тщательно подходил к вопросу фиксации Дима. Вспоминал бесконечные веревки, замки, перетяжки и черт знает, что еще. Можно было задремать, пока ноги закрепляли в нужном положении – это казалось нормой. Крису хватало пары колец под потолком и вежливой просьбы не передвигать ноги: «Если дернешься – я могу промахнуться».

Вик не дернулся ни разу, даже когда Крис промахнулся. Тело отреагировало, а ноги продолжали стоять, где надо. Без перетяжек, перемычек, перепонок и прочей лабуды, которую Крис нежно называл «бижутерией».

После первой сессии со смешной желтой повязкой на глазах Вик думал: «Когда секс?». Думал до тех пор, пока они не заснули на просторном диване, накрывшись шерстяным пледом. Даже когда засыпал, все ждал, не одумается ли Крис.

Про секс после этого он больше не думал. Во всяком случае, не думал о том, когда секс внезапно ворвется в его жизнь.

В первый раз Крис повел его в скромную комнату для персонала в клубе на Лубянке. Был вечер пятницы, Крис зашивался с работой, а Вик пытался понять, что он хочет делать в этой жизни, кроме бесконечных подсчетов чужих денег. К двум часам ночи Вик додумался до идеи открыть кружок оригами, а Крис вымотался так сильно, что, без разговоров, за руку вытащил опешившего мужчину в подсобку.

Сам расстегнул застежку пояса, ширинку, сам стянул с Вика штаны, прижал к стене, и даже раздобыл в кармане крохотный тюбик смазки. Почти походный вариант. Вика такая забота поразила до глубины души, в особенности то, что вместо ожидаемого: «Смотри, как быстро и ловко я умею», нежной кожи коснулись теплые и до дрожи внимательные пальцы. Все было так хорошо, что ворвавшийся в подсобку официант стал каким-то логичным продолжением. И даже то, что он уронил поднос с бокалами, и то, как долго извинялся – все казалось нормой, потому что в бочке меда должен быть деготь. Вик радовался, что этот деготь – случайный парень, который по рассеянности не знал, куда себя деть. За столько лет свидетели стали скорей традицией, чем пикантным дополнением.

– Сто лет не делал этого на работе, – признался Крис, когда дверь закрылась, и эти слова отключили Вика от реальности надолго.

Крис был настолько нежен, что весь вечер Вик ожидал какого-то подвоха. Следил за мелькающей в толпе фигурой и гадал: когда подойдет и скажет «валить»? Но после пятничной ночи у них был спокойный сон, а на утро – спокойный секс, куда менее осторожный, но все еще очень медленный. Вик помнил, что делал Дима в их первую ночь, помнил, что делали в первую ночь другие, и сквозь закрытые от удовольствия веки пытался понять, почему этот странный человек над ним не хочет делать того же?

Внимание было приятно, но как только Вик начал считать это внимание проявлением безразличия – странная, тупая мысль, но навязчивая до звона в ушах – его ожидала неожиданная парковка в центре Москвы. Откинутое в спешке сиденье, смятый пиджак, подстеленный, чтоб не пришлось потом чистить весь салон, отключенный свет и прохлада ранней осени, которая врывалась в распахнутое наполовину окно. Крис прижимал любовника к себе, зарываясь в его волосы, переворачивал сотню раз, еще сотню раз перекладывал на заднее сиденье, а потом снова на разложенное переднее… Вик еле успел отдышаться и прийти в себя, когда услышал:

– Боялся, что ты сломаешься.

Он улыбнулся и ничего не ответил. Возможно, случись все иначе, он действительно сломался бы.

Реальность стала настолько отчетливой, что Вик невольно вспоминал прежние годы, как длинный сон. Одно сплошное сновидение, у которого не было начала, но был конец. Немного печальный, но яркий.

Кольцо лежало в ящике тумбочки рядом с телефоном, который подарил Сергей. Выбрасывать их не поднималась рука, а носить и, тем более, использовать – не лежала душа.

– Год прошел, – сказал однажды Крис, заварив утренний кофе.

Они пытались не обращать на дату внимания, но к вечеру она догнала их. Вик достал свой конверт и прочел надпись еще раз, потом подошел к пепельнице, поджег зажигалкой уголок листа и смотрел. Как тот быстро сгорает, разбрасывая серые хлопья по столу.

– Красиво, – улыбнулся Крис.

– Надеюсь, – Вик улыбнулся в ответ, – она сделала так же. – В его голове бродила неприкаянной глубокая, но очень глупая мысль: «когда-нибудь» обязательно наступает.

ДЕЛАЯ ВИД

ИСТОРИЯ 1

ИСТОРИЯ 2

ИСТОРИЯ 3

ИСТОРИЯ 4

ИСТОРИЯ 5

ИСТОРИЯ 6

ИСТОРИЯ 7

ИСТОРИЯ 1

Каждое утро Виктора Степановича сопровождалось полезным зеленым чаем, сваренным вкрутую яйцом, контрастным душем, жизнеутверждающей мелодией будильника и ласковой улыбкой мамы. С тоской в свои четырнадцать он размышлял о том, что через десять или двадцать лет в этой картине изменится только «объект с улыбкой».

В свои четырнадцать Виктор Степанович уже был циником.

Уклад в доме не изменился ни на йоту, когда из маленького мальчика он превратился в подростка, и эта колея была так хорошо проторена, так на ней было удобно, что Виктору Степановичу происходящее порой казалось единственно возможным расписанием.

Мать гладила его по голове, отец давал важное напутствие про осторожность и вежливость, потом дверь захлопывалась, и Виктор Степанович попадал в иное измерение. Дверь его квартиры была порталом. Магическим, метафизическим, фантастическим – как вам угодно.

Топая размеренным шагом в сторону школы, Виктор Степанович размышлял, как обычно, о том, о чем мог размышлять только за пределами квартиры. В пространстве, которое принадлежало только ему – в собственной голове.

Мелькали прохожие, гудел транспорт, город восстанавливался после ночной смерти, а Виктор Степанович брел себе спокойно в школу, но в его голове крутились совершенно необычные для четырнадцати лет мысли. Например, выхватив взглядом кого-нибудь из толпы, он мог подолгу представлять себе, как убивает этого человека. Годилось все: фантазия, отсмотренный накануне фильм, прочитанная книга.

Иногда он спрашивал себя: «Ты действительно хочешь им зла?». И, получая молчаливо-утвердительный ответ на собственный вопрос, с силой захлопывал дверь в школу. Запечатывая вместе с этим сознание на тяжелый замок с неподдающейся взлому комбинацией доступа.

Так было обычно, но сегодня что-то пошло не так. На подходе к зданию он увидел машины милиции, скорую и пожарную бригаду.

– Привет, Вик! – донеслось из «девчачьего» угла, где к нему относились хотя бы немного терпимо. Сверстники-парни считали Виктора Степановича чересчур странным из-за педантичности и молчаливости, а девчонки иногда проявляли интерес. Мать объяснила ему, что он красив, и вполне можно было бы кого-то из девочек проводить до дома, но это не вписывалось ни в расписание Виктора Степановича, ни в его планы.

Тем не менее, запихнув руки в карманы, он подошел к стайке девчонок и поприветствовал их как можно вежливее. Девочки тут же расхохотались.

– Отменят занятия, точно тебе говорю, – сказала староста с видом человека, который только что организовал преступление века. Виктор Степанович мог поставить вечернюю дольку шоколада на то, что староста не имела к милиции, пожарным и скорой ни малейшего отношения. Просто ей нравилась значимость в чужих глазах. Про себя Виктор Степанович называл ее «мелочной сукой».

– Надо отметиться, наверное, – предложил он.

Девочки снова расхохотались. Виктор Степанович почувствовал себя глупо. Не из-за их смеха, а из-за того, что позволил себе в приступе благодушия подойти ближе пяти метров к настолько неадекватным существам. Ему стало стыдно перед самим собой.

– Вик, здорово! – раздалось со спины.

Виктор Степанович медленно обернулся на звук, чтобы, в случае провала, не выглядеть окончательным кретином. Мало ли, кого еще зовут Виком.

– Здравствуй, – ответил он, но к нему уже тянулась рука.

Которую следовало, видимо, пожать.

И владельца которой он не знал.

– Здорово, говорю, – владелец руки потряс ей, ожидая ответного жеста.

Виктор Степанович протянул собственную, и почувствовал, как ее обхватывают сильные, взрослые пальцы.

Возраст угадывался в хватке, в морщинках на тыльной части кисти, а еще в том, что у владельца руки была борода и очень внимательный прищур.

Девочки за спиной Виктора Степановича хихикали теперь без перебоя. Ржали, ржали, ржали… и у Виктора Степановича перемкнуло клеммы. Он зажмурился и представил себе, как с громким «чпоком» у каждой отлетает голова. Мысль успокоила. В конце концов, думать так еще было можно, ведь в школу-то он не зашел.

– Куришь? – спросил незнакомец, не заметив перемен в настроении собеседника.

– Нет, – ответил Виктор Степанович. Вышло грубо, но именно так оно и задумывалось. Грубо. Потому что курить нельзя, независимо от местонахождения. Ни внутри школы, ни за ее пределами.

– Пошли, научу, – сказал незнакомец, приобнял Виктора Степановича за плечи и действительно куда-то повел. Ошарашенные таким вмешательством ноги Виктора Степановича покорно следовали в указанном направлении. Мозг Виктора Степановича поспешно анализировал происходящее.

– Куда? – только и смог выговорить он.

– Пошли-пошли, я тут живу недалеко.

Виктору Степановичу захотелось закричать, расплакаться и убежать, потому что он явно оказался внутри сценария, про которые отец говорил, что с ними нужно быть Очень Осторожным.

Тем временем незнакомец завел его за угол ближайшего дома, а мозг Виктора Степановича успел представить труп в канаве.

– Женя, – вдруг представился слишком взрослый для школы некто. – Одиннадцатый класс. Одиннадцатый «А», если точнее.

Виктор Степанович снова увидел протянутую руку. Видимо, ее снова нужно было пожать. Он не знал. Мысли его разбегались. Какой-то Женя отобрал его у старосты, притащил за угол, собирается вести к себе домой, и откуда-то знает его имя.

– Вик, – тихо ответил Виктор Степанович и второй раз за день позволил чужой хватке сжать собственные пальцы.

Женя достал из кармана пачку сигарет, зажигалку и хорошо отточенным жестом прикурил. Поверить в его одиннадцатиклассность стало еще сложней.

– Хочешь, сходим к моим ребятам, – он кивнул за угол, – там еще двое наших стоит.

Виктор Степанович понял, что лицо выдает его ужас, поэтому превратил его в камень и отрицательно кивнул. Сама мысль о том, что одиннадцатиклассник пойдет представлять его своим друзьям, чтоб четырнадцатилетний параноик не волновался, приводила в еще больший ужас. Нет, лучше канава и труп в ней, чем такое.

– Держи, – Женя протянул ему сигарету.

Виктор Степанович покорно взял сигарету, но прикурить не смог, поэтому Женя отдал ему свою, а сам закурил новую.

– Вдохни осторожно.

Он вдохнул. Мир завертелся от кашля, а Женя схватил его за воротник рубашки, прижал к стене и… поцеловал? Виктор Степанович никогда в своей жизни не целовал никого, кроме мамы. Само собой, не в губы! Само собой, не… так!

Поцелуй был коротким, жадным, но ничего криминального, как впоследствии думал Вик, в нем не было. Из-за сигаретного дыма он не слышал чужого запаха, а острота ощущений была скорей из-за близости школы и ребят, которые собрались поглазеть на милицию.

– Ты не один такой, – сказал Женя. Потом запихнул в карман пиджака ошарашенного Вика пачку сигарет, похлопал по плечу и пошел за угол.

Вик оттаивал очень долго. Даже по губам провел пальцами. Сигарета в его руках погасла, а потом нужно было куда-то ее деть, и на это ушло минуты две, а то и все пять. Он крутился возле дома, ища мусорные баки. В конце концов, окончательно плюнув на совесть, бросил окурок на асфальтированную часть дороги.

Со стороны школы раздались звуки сирены и отъезжающих машин. Нужно было пойти и посмотреть, что там.

Вик первым делом отыскал в толпе учеников Женю. Действительно, школьник. Действительно, трется возле одиннадцатиклассников. Не соврал.

Вечером, открывая дверь в квартиру, он продолжал думать о Жене и о том, что тот сказал ему. Пачка сигарет была спрятана за кирпич в заброшенном недострое рядом. Выбросить ее не поднялась рука.

– Как прошел день? – спросила мама.

Виктор Степанович натянул дежурную улыбку. Вик спрятался у него за спиной. Ему стало стыдно. За то, что не выбежал с криком: «Сегодня впервые в моей жизни меня кто-то поцеловал, кроме тебя, мама!». За то, что в душе лелеял надежду купить зажигалку к подаренной пачке. За то, что собирался прийти на выпускной одиннадцатого класса и посмотреть на Женю в последний раз. За то, что поверил: «Ты не один такой».

ИСТОРИЯ 2

Подписывать документы на квартиру было мучительно сложно. Сложнее, чем Вик мог представить себе, когда только зашел в юридическую контору.

Конечно, отношение отца к сбережениям позволяло рассчитывать на определенное наследство, только вот после разрыва отношений Вик предполагал, что большая часть денег уйдет на благотворительность или каким-нибудь дальним родственникам.

В тесной современной семье из трех человек не придавали значения двоюродным и троюродным. Праздники ограничивались скромным ужином и просмотром комедии за столом с закусками, а помогать друг другу они перестали, как только Вик рассказал обо всем.

– Ебать я хотел твои принципы.

Жестко, максималистично, безаппеляционно.

Синдром подростка, очнувшийся в двадцать лет.

Виктор Степанович тогда дал серьезного маху, позволив себе банку пива в компании отца, а Вик был наготове. Ждал на задворках сознания, и в нужный момент выпрыгнул, как черт из табакерки.

Отец обернулся на Виктора Степановича, улыбнулся странной неподвижной улыбкой, смял в кулаке недопитую банку и ответил:

– Катись.

Но Виктор Степанович не покатился. Наоборот, раскаяние и стыд заполнили его целиком. Можно было бы позвонить матери и попросить прощения, а та, уж наверняка, нашла бы способ вернуть все на круги своя. У мамы всегда хорошо получалось менять настроение других людей. Виктор Степанович мог слету назвать десяток безвыходных, казалось бы, ситуаций, где мама ухитрялась выйти сухой из воды и заставить сына делать все в точности, как ей было нужно.

И поэтому Виктор Степанович не стал звонить. Знал, что будет ползать на метафизических коленях и вымаливать прощение. Знал и не хотел.

Ждал, пока что-то произойдет. Ждал даже когда родители разошлись. Из-за чего? Из-за него, наверняка.

Мысль о том, что узнать это уже не получится, пожирала сильнее стыда. Сильнее горя от потери.

Автокатастрофа – не такой уж «случай» в столице. Скорее единичка в статистике гаишников.

Рука Виктора Степановича зависла над бумагой, сжимая ручку.

Поставить подпись.

Черту под собственной семьей.

Он начал неторопливо выводить закорючки своего сложного автографа, а про себя давал обещание: «Больше никаких мальчиков. Никакого ненадлежащего поведения. Ничего противоестественного. Найти жену, завести семью, привести в дом хорошего человека».

Мысли ударялись о черепную коробку электрическими разрядами. Виктор Степанович судорожно прятал за этими разрядами Вика и надеялся, что тот никогда больше не высунет голову. Ни теперь, ни после – никогда.

Ведь, в конечном счете, родители верили в него до самого конца. До самой смерти.

Или, быть может, они просто так и не смогли договориться о завещании?

Виктор Степанович загнал последнюю мысль как можно глубже, потому что она не принадлежала ему. Она принадлежала Вику, а его выпускать на волю больше было нельзя.

ИСТОРИЯ 3

Ему нравилось, что супругу родители назвали Любовью, в этом было что-то романтичное, на грани абсурда. В детстве Виктору приходили мысли о том, что когда-нибудь однажды ему придется сделать некий выбор, а потом с ним по соседству будет жить некая женщина, и, якобы, все у них будет хорошо, тепло, уютно и по-рекламе.

Потом Виктор узнал, что «по-рекламе» не бывает ни у кого вообще. Совсем ни у кого, даже если закончил школу на отлично. Поэтому он ходил потерянный по улицам ровно до тех пор пока не наткнулся на Любовь. Буквально, в прямом смысле. Её звали Люба, у неё были длинные волосы до пояса, которые она убирала в косу, и этого оказалось достаточно, чтобы принести клятву про «в горе и в радости».

С утра Любовь готовила гренки и кофе. В турке, такой, какой нравился Виктору Степановичу. Она обязательно обнимала его перед тем как отправить на подвиги, целовала в щеку и говорила, что любит.

Сначала это «любит» казалось чем-то за гранью фантастики, но уже спустя год Виктор ловил себя на мысли, что ожидает фразы, как маяка, что все в порядке. Если Любовь на что-то обижалась или ждала чего-то, условного сигнала не поступало. Виктор понимал, что где-то на личном фронте бури, заходил в ювелирный и приобретал презент.

К счастью, сегодня «про любовь» прозвучало с нужным чувством, в нужной интонации и без задержек – хороший знак.

Он уселся в авто и вырулил с парковки на шоссе. У них с Любовью был хороший дом. Такой, за который другие могут убить. Из дома можно было выехать на шоссе и направиться сразу на работу, без развилок, разъездов, тысячи перекрестков и десятка станций метро. Виктору повезло, он мог буквально за полчаса оказаться на работе или дома, по своему желанию. Первый год он радовался, что не приходится тратить много времени до Любви. А потом понял, что до Любви ему, вероятно, придется потратить всю жизнь, и перестал обращать на это внимание.

В конце пути ждал офис: картонная коробка серого цвета, где установили лифт и разместили кабинет Виктора Степановича. Во всяком случае, так можно было решить со стороны. На самом же деле, работал Виктор Степанович в самой настоящей фирме, где ему платили зарплату и выдавали ежеквартальные премии. И в первый год он радовался, что может подарить своей Любви что-то красивое, а потом стал бояться, если ежеквартальных премий не хватало на нужный бренд.

Вечером, возвращаясь с работы, Виктор Степанович обязательно останавливался возле киоска с пончиками. В этом было что-то запретное и удивительное. В киоске продавали то, что Виктору Степановичу «нельзя было есть». И это завораживало. Словно он из категории героев внезапно стал злодеем. Будто бы был плохим парнем. Как будто каждый вечер покорял Эверест.

Если с утра, просыпаясь, он понимал, что сегодня – воскресенье, у него опускалось сердце, потому что это означало, что вечером не нужно будет ехать и покупать Их. Посыпанных пудрой, поджаренных на дешевом, прогорклом масле. Настоящих. Сладких.

Пончиков.

Виктор Степанович однажды спросил коллегу: «Ты смог бы променять Любовь на сладости?». Получил отрицательный ответ и окончательно убедился, что с ним что-то явно не так.

ИСТОРИЯ 4

Смотреть на Виктора становилось сложнее от года к году. Когда они только познакомились, Дима считал, что отыскал золотую жилу. Успешный, надежный финансист со скелетом в шкафу – мечта сутенера.

Заказы от Виктора сыпались по расписанию, без неожиданностей, и Дима даже позволил себе подарить клиенту сувенир на свадьбу. Вазу из хрусталя для невесты. Вручая, думал, что Виктор сочтет это личным оскорблением – надеялся поддеть, но тот только улыбнулся и протянул руку. Мол, иронию понял.