Текст книги "Танцевальная арена (СИ)"

Автор книги: Гексаниэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Он предполагал, что след от одной-единственной подкожной инъекции заметит не каждый эксперт; более того, за два часа, вполне возможно, ранка успеет затянуться. Через тридцать минут после введения лекарство начинает действовать, расщепляя сахар, через два часа наступает пик действия; в сочетании же с алкоголем инсулин может вызвать гипогликемическую кому… вывести из которой детектива будет некому – более-менее регулярно, раз в три дня, к нему приходит только домработница.

Несчастный мог бы спастись, наевшись сладостей, но, к несчастью, в его доме даже сахарного песка почти не было. К несчастью для него и к облегчению злоумышленников. Во-первых, не пришлось уносить опасные продукты с собой, во-вторых, это еще раз подтверждало – жертва из тех, кто стрессы не заедает вкусненьким, а заливает спиртным. А стресс, после которого подкашиваются ноги, залить следует обязательно.

Наконец, из фотоаппарата детектива исчезли все снимки, сделанные у “Квазара”.

Этот центр был хорош в первую очередь тиром на минус первом этаже; до убийства брата Дрейк наведывался сюда регулярно, сейчас же ему нужно было восстанавливать форму, утраченную за время беспробудного пьянства. Сестры Денали тоже не брезговали пистолетами – на всякий случай. Шпионить для человека вроде Эли небезопасно, следует уметь защищаться.

– Вот тебе и постреляли в тире, – задумчиво молвил Инглэнд, сидя вместе с Таней на автобусной остановке – пешком до родных кварталов было бы далековато, как и до машины, припаркованной у спортивного клуба. – Как ты?

– Мой мужчина – идиот, – она дрожала и с трудом сдерживала слезы. – Если бы этот детективишка что-нибудь раскопал… если бы он успел хоть что-нибудь вякнуть Эдварду… я ведь даже объяснить не могу этому Отелло, как он рисковал…

– Ну, объясни ему, какой он дурак, что не верит такой девушке. Если к слову придется, конечно, – Дрейк обнял певицу за плечи. Таня тихонько заплакала, уткнувшись ему в шею.

Друг перед другом можно было не притворяться, не прятать свои страхи и слабости. Одного поля ядовитые ягоды, оба знали, что к чему и что почем. Оба знали, на что шли, когда впервые кланялись Эли. Работая вместе четыре года, научились понимать друг друга без слов. У них могло бы что-то получиться… если бы кто-то сделал первый шаг, посмотрев на другого не просто как на друга и соратника, если бы второй шагнул навстречу. Наверное, так было бы правильнее, и Эдварду не пришлось бы жить в нескольких шагах от смерти. Но сердцу не прикажешь.

========== Глава 26. Бал Монстров. ==========

Уже в середине октября театр охватывает радостное возбуждение в предчувствии Хэллоуина – по-моему, слишком радостное. Как будто все рады ухватиться за праздник и забыть хоть ненадолго о неумолимо приближающемся дне зловещей премьеры.

Хотя День Всех Святых в Театральном клубе – это всегда событие, объясняет мне Джейк. Самое пышное в году, самое долгожданное. В эту ночь – конечно, все обговаривается с высоким начальством, – театр никогда ничего не ставит. Этой традиции уже много лет, и все же, видя в афише свободный вечер тридцать первого, ребята из труппы каждый раз приходят в неистовый восторг.

– Бал Монстров, – мечтательно прикрывает глаза Эмили. – Лучшая ночь в году, когда ты одеваешься в шикарные тряпки и танцуешь, как тебе хочется. И сколько тебе хочется. И можешь хоть вообще не танцевать, просто приятно проводить время…

– …и пугать народ на законных основаниях, – подхватывает Леа, за что получает от соперницы легкий подзатыльник. – Между прочим, можно привести с собой одного гостя, не работающего в театре; Лэнс, вас еще никто не пригласил?

Глядя на нее, старательно сдерживаю смех. Ох уж эта откровенно завлекающая улыбка, эта спортивная маечка с глубоким вырезом, эта поза – воплощение женственности и сексуальности… Волчица вышла на охоту. Неожиданный выбор жертвы… в смысле, Сильвер, конечно, эффектный мужчина, но Леа в дочери ему годится.

– Нет. Но если вам вдруг придет в голову эта безумная мысль, вспомните поговорку – женщина выглядит на столько лет, сколько лет ее спутнику.

Магу до маскарада нет никакого дела, как и до заигрываний балерины; во время передышки, расчесывая перед зеркалом свою роскошную гриву, он ни на кого из нас даже мимолетных взглядов не бросает. Мы для него не существуем.

Леа фыркает, пожимает плечами, мол, не очень-то и хотелось. Уже через минуту она мило щебечет с Джейком, обсуждая предстоящий праздник.

– Хорошо, что Сильвер не придет, на самом деле: у меня от него мурашки по коже, – делится Янг после репетиции.

– На редкость мерзкий тип, – признается как-то раз Эдвард. – Я бы ему старый башмак не доверил, не то что твою… да чью угодно жизнь.

– У нас нет выбора, – напоминаю я; в голове эхом отдаются слова костюмера: “действительно мастер своего дела”… – Давай лучше о Бале Монстров поговорим; расскажи мне, как это выглядит?

Эд рассказывает. У него очень красивый бархатный голос, который хочется слушать бесконечно.

С его слов, празднование Хэллоуина в Театральном клубе – действо, способное размахом и блеском составить конкуренцию любому карнавалу, благодаря нашим же костюмерам и гримерам – есть среди них люди, готовые помочь с образами. За вознаграждение, разумеется. У пожилого костюмера Елеазара, уважаемого в театре человека, который научил ремеслу всех своих нынешних коллег, расценки довольно высокие, но известны всем и не меняются уже который год; Каа – человек настроения: может назначить цену, может помочь бесплатно, может отказать без объяснения причин. Ирина берет деньги в зависимости от своего отношения к человеку, но всегда в пределах разумного; Лорен охотно принимает подарки – косметику, бижутерию, конфеты и спиртное.

На всякий случай прикидываю, что подарить Мэллори: в последнее время Гарпия то ли хронически не в духе, то ли, узнав от сестры о моем внезапном визите домой к Эдварду, подумала что-то не то. Хотя, с другой стороны, хорошая выпивка может влететь в куда большую сумму… да и вообще, стоит ли? Мне придется появиться на балу одной, без кавалера… и все время вспоминать, что я хорошо провожу время, пока Дориан томится в неволе. Не самая радужная перспектива.

И я отбрасываю мысли о Хэллоуине.

На время.

Черт побери, невозможно не думать о том, о чем жужжат все вокруг! “Зомби, говоришь? Будет тебе зомби…”, “кого собираешься пригласить?”, “у меня будет новый костюм – увидишь, это просто нечто!” – такое ощущение, что других тем для разговора просто не осталось.

– Я схожу с ума, – жалуюсь Каллену после репетиции. – Все словно помешались на предстоящем торжестве… кажется, я убью кого-нибудь, если еще хоть раз услышу “Бал Монстров”.

Он приобнимает меня, гладит по руке:

– Иногда лучший способ избавиться от искушения – уступить ему…

Черт, вот только этой цитаты мне не хватало.

– Да не хочу я уступать. Это неправильно и нечестно по отношению к Дориану.

– Твой парень – судя по твоим же рассказам, – очень сильный человек, умеющий жить назло всем, – хмурится Эдвард. – Сомневаюсь, что он был бы в восторге от того, что ты страдаешь и запрещаешь себе получать от жизни удовольствие.

А ведь что-то в этом есть… да нет, просто я ищу для себя оправдания – никогда не бывала на костюмированных вечеринках, и сейчас мне чертовски хочется пойти…

Двадцать девятого я все-таки решаюсь. И иду просить помощи у наших добровольцев. Лорана внезапно на рабочем месте нет, а Елеазар – ожидаемо – подчеркнуто вежливо спрашивает, где я была раньше.

Тридцатого, в выходной, мне есть чем заняться: весь день уходит на поиски подходящего костюма. Обычно я хожу по магазинам, следуя заранее составленному плану; остается лишь подобрать то, что удобно и недорого. В этот раз – вообще не представляю, чего хочу…

…и, вконец отчаявшись, нахожу его. Платье вампирши.

Тяжелая благородная шерсть винно-красного цвета, пышная юбка и длинные рукава, открытые плечи и глубокое декольте. И цена, от которой я едва не упала в обморок. Но я влюблена, влюбилась с первого взгляда, и поэтому отдаю все свои сбережения.

Тридцать первого я прихожу за полтора часа до начала, чтобы успеть переодеться и накраситься, – и почти сразу теряюсь, не понимая, где нахожусь. Туда-сюда ходят люди, преображенные полностью и не до конца; лишь некоторых из них я отгадываю по голосам и походке.

Платье сидит идеально, но Мэллори, оглядывая меня, презрительно хмыкает:

– Такое платье требует головы и лица, дорогая… с тобой работать и работать…

– Не выеживайся, – Ирина, даже занимаясь чьим-то лицом и не глядя по сторонам, умудряется все видеть, слышать и порой комментировать. Вот и сейчас она на нас даже не смотрит, колдуя над… не знаю, как это существо называется – обувь, имитирующая козлиные копыта, маленькие рожки в копне рыжих волос и длинные острые уши. – Грим вампира эффектный, но несложный. Как и глейстига, кстати.

– Денали, не зли меня, мне еще тебя красить. Хотя да, тебе чем хуже, тем лучше, – очень может быть. Судя по грязным лохмотьям и длинному лохматому белому парику, Гарпия перевоплотится во что-то страшное и малоприятное.

– Она у нас банши, – тихонько хихикает Лорен, наклоняясь ко мне. – Самая что ни на есть натуральная: в прошлом году Эдвард усомнился в ее аутентичности, за что поплатился бутылкой коньяка.

– Как так?

– Поспорили на коньяк, что я не смогу криком разбить фужер. Я разбила пять штук, правда, они были из очень тонкого стекла,* – вставляет гример, не поднимая головы.

– И мы все чуть не оглохли. Зато потом целую неделю от нее слышали только шепот… красота! А теперь отставить разговоры, или получится у нас крайне неаккуратная вампирша после сытного обеда.

И я покорно умолкаю, готовясь к перевоплощению.

Комментарий к Глава 26. Бал Монстров.

*Фужер из тонкого стекла можно разбить голосом. Дело здесь не в силе звуковых волн, а в резонансе: когда бокалы начинают резонировать, уровень вибраций существенно повышается, и они могут разбиться. У Ирины голос мощный, а бокалов было достаточно… бедная посуда))

========== Глава 27. Падший ангел. ==========

Я не узнаю себя в зеркале.

Огромные сияющие глаза на белой, как мел, коже. Из уголка винно-красных губ стекает к подбородку тонкая струйка крови. По обнаженным плечам ниспадают угольно-черные крупные блестящие локоны…

На мне тонна белой краски, мои собственные каштановые волосы скручены в узел так туго, что трудно шевельнуть бровями – до того натянулась кожа на лбу, – и убраны под парик. Как сказала Лорен, когда я попыталась возразить, “коричневый здесь – типичное не то”. Искусственные волосы чуть неприятно покалывают шею. Накладные клыки, извлеченные из бездонной сумки Гарпии, немного мешают… но мелочами можно пренебречь.

Я прекрасна.

И немного хочу всегда быть такой.

– Обалдеть, – коротко и емко оценивает Джейк, под руку с Леа проходя мимо. Индейский воин и Египтянка – а что, красиво. Им идет. Не совсем по теме, правда, но всегда можно сказать, что их древние народы давно мертвы, и сами они восстали из праха…

Толпа подхватывает нас и несет в подвал, в огромный банкетный зал, с помощью наших же декораций превращенный в подобие мрачного подземелья. Неяркий свет, потусторонняя музыка, доносящаяся как будто отовсюду, дополняют впечатление.

Добро пожаловать на великий бал к Сатане!

Меня увлекает общий хоровод; я танцую среди сонма чудовищ и мертвецов, уже никого не узнавая в гриме. Порой я позволяю то одному, то другому кавалеру закружить меня в мимолетном парном танце – и снова смешиваюсь с пестрой толпой.

Я прекрасна. Я счастлива.

Я своя здесь. Мне можно все, и эйфория всеобщего шального веселья пьянит, словно шампанское.

По телу разливается приятное тепло, постепенно тяжелеет; в какой-то момент покидаю хоровод, чтобы передохнуть.

Прислонясь к прохладной стене, осматриваю бальную залу. Приглядываясь к танцующим, начинаю некоторых узнавать. Вижу Джейка и Леа – они бешено кружатся в центре залы, крепко держась за руки. Наверное, смеются, хотя отсюда не понять. Вижу Эмили и ее мужа в звериных шкурах – они проскальзывают мимо, как духи, не снижая скорости даже во время пируэтов. Как будто вовсе не касаются ногами пола, забыв о гравитации. Вижу суккубу Лорен с парнем из кордебалета; его руки, превращенные сегодня в куски гниющего мяса, несколько крепче, чем позволяют приличия, сжимают аппетитный зад Мэллори, обтянутый лаковой черной кожей.

Чуть поодаль в углу – там, где на безопасном расстоянии от танцующих расположился длинный стол с напитками и закусками, – замечаю Банши. Не знай я наверняка, вряд ли поняла бы, кого именно превратили в мерзкую старуху. Ирина стоит в компании длиннозубого когтистого Гоблина с посохом и в красной шапке и еще двоих: козлоногой рыжей, которую сегодня гримировала, и красавца с лошадиными ушами. Я не знаток фольклора, название “глейстиг” сегодня услышала впервые; существо, которое изображает парень, точно не назову.* Скорее всего, это гости – не помню их среди наших работников… Очень милая и гармоничная пара.

У Глейстига платье с длинными рукавами, пышными манжетами, полностью закрывающими кисти; она откидывает зеленое кружево, чтобы взглянуть на часы. Невольно дергаюсь, как от оплеухи. На руке у нее семь пальцев – и, судя по тому, как шестой и седьмой согнулись вслед за остальными, это вовсе не грим.

Лошадиные Уши нежно обнимает свою подругу, и она кладет голову ему на плечо…

Вот так, Белла. Даже у девушки-урода на сегодняшнем вечере есть кавалер.

А ты пришла одна и сейчас подпираешь стенку. В гордом одиночестве, черт бы его побрал.

Настроение резко портится, как будто во мне щелкнули выключателем и вырубили весь свет. Спешу отвести взгляд от квартета, но не помогает – куда ни посмотрю, везде счастливые парочки…

Мне жарко в шерстяном платье и парике, от грима начинает чесаться кожа. Хочется уйти с этого праздника жизни. Уже начинаю пробираться к выходу, как вдруг слышу знакомый голос:

– Белла?

– Эдвард? – передо мной стоит падший ангел: одежды изорваны, в крови и грязи, из спины торчат окровавленные культи крыльев, на фальшивых светлых волосах – светящийся красным нимб. – А где Таня?

Окидываю зал взглядом, но сложно искать человека на маскараде, если даже не знаешь, как он мог бы одеться. Хотя красивой и холодной подруге хореографа, пожалуй, подошел бы образ Снежной королевы.

– Она не смогла прийти, – отводит взгляд Каллен и спешит переменить тему: – Ты неотразима. Может, потанцуем?

– А как же твоя нога?

– А мы осторожно, медленно, с краю хоровода… не стоять же весь вечер у стены, в самом деле.

И правда.

Наставник с легким поклоном подает мне руку и увлекает в вальс. И с первых же шагов я понимаю, как он прекрасен. Ни с кем и никогда я не чувствовала такого единения в танце.

Ни Дориан, огненный вихрь, сжигающий все на своем пути, ни Джейк, надежный, как каменная стена, ни тем более Сильвер, ожившая ледяная статуя, не давали мне ничего подобного. Эдвард словно сочетает в себе их лучшие черты, не взяв ни одного изъяна. Страсть прекрасного принца без присущей ему резкости; надежность Блэка, лишенную некоторой тяжеловесности, коей обладает мой партнер; силу и уверенность мага, но не его отстраненность. И, несмотря на ту травму, Каллен все еще великолепно двигается – словно скользит по воздуху, словно сам соткан из ветра.

Он идеален. Наверное, он был бы идеальным партнером для меня… мы кружимся, и я растворяюсь в его движениях, позволяю себе оторваться от земли вместе с Эдвардом. Есть только музыка, я и он – его руки, его улыбка, его глаза.

И больше всего мне хочется, чтобы этот танец… эта ночь никогда не кончалась.

Но увы, время не стоит на месте – мы ведь не на настоящем балу князя тьмы, наша праздничная полночь не длится вечно.

…Я возвращаюсь домой в шестом часу утра, смертельно уставшая. Великолепное платье свернуто и упаковано в огромный полиэтиленовый пакет, лицо, плечи и шея покрылись некрасивыми красными пятнами и жутко чешутся – обычная реакция моей кожи на грим. И все, что происходило этой ночью, кажется волшебным сном… прекрасным, очень реалистичным, но все-таки ненастоящим.

Кажется, я поняла, за что так любят Бал Монстров – за эту сказочную вседозволенность, за нереальность происходящего.

С завтрашнего дня все вернется – извечные выяснения отношений в труппе, потрясающая стряпня Ирины в перерыв, холодные руки Сильвера и зловещая “Ватханария”, до которой осталось шесть недель. Но спасибо за хмельное воспоминание, которое останется со мной на всю жизнь…

Я засыпаю, обняв подушку, и во сне кружусь в бесконечном вальсе со своим падшим ангелом.

Комментарий к Глава 27. Падший ангел.

*Банши, Красная Шапка, Глэстин и Глейстиг – крайне неприятные фэйри в кельтской мифологии. Впрочем, последние два вида могут быть и добрыми.

Музыкальная тема главы – http://pleer.com/tracks/56542792IbY

========== Глава 28. Инариум. ==========

За неделю до “Ватханарии” Эдвард предлагает обсудить предстоящую постановку. Говорит, что не хочет встречаться в театре, где слишком много лишних глаз и ушей, и лучше провести совещание у кого-нибудь дома. Под кем-нибудь, конечно, подразумеваюсь я – не думаю, что Таня будет в восторге, если я лишний раз переступлю порог их с Калленом квартиры, да еще с посторонним мужчиной… правда, собраться мы планируем вечером, когда она работает. Но моему наставнику, кажется, не очень хочется, чтобы я лишний раз гуляла вечером. Даже в его компании.

Кажется, сейчас он нервничает больше всех… И я понимаю, почему – на носу “Ватханария”, и если мне Лоран описал реальное могущество Сильвера – да и то, скорее с досады, чем из желания меня успокоить, – то перед Калленом он вряд ли вывернул бы душу. Сомневаюсь, что у них настолько близкие отношения…

Сам же экстрасенс точно не опустился бы до уверений в своей компетентности. Как-то раз на репетиции Джейкоб попытался его проверить – кажется, попросил прочитать его мысли, – но нарвался лишь на надменный взгляд:

– С какой стати?

– Вы же маг, – не растерялся Блэк. – Если не врете, конечно.

– Вот именно. Я маг, а не ярмарочный фокусник, – отрезал Сильвер. И отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Стоит ли говорить, что больше никто не рискнул к нему лезть.

Он постоянно давал понять, что делает нам огромное одолжение своим присутствием; неприятно, но, в общем, простительно. Я помнила рассказ Каа – и думала, что человек, столь щедро одаренный природой, имеет полное право вести себя, как император. Особенно если при этом он сам по-королевски щедр и великодушен.

Кстати, о щедрости – про вознаграждение за участие в балете он так и не заикнулся, если же разговор об оплате начинал Каллен – небрежно отмахивался. Я списывала это на очевидную тягу альбиноса к широким жестам, в которую, правда, не укладывалось его желание получить от Мейсена тысячу фунтов…

Впрочем, скорее бы сухой пень расцвел, чем Лэнс Сильвер рассказал, что он, черт возьми, имел в виду.

Эдвард же так глубоко не закапывался. Он не был уверен в благоприятном исходе – и в нежелании говорить о деньгах, как и в отказе от демонстрации способностей видел признаки неуверенности самого мага.

Я очень хотела его успокоить. Сказать, что этот человек может если не все, то очень многое. Что он точно сможет нам помочь… И каждый раз закрывала рот, едва открыв. “Пусть эта история останется между нами…”

И вот сегодня, за неделю до “Невесты дракона”, мы сидим на моей кухне. Вернее, я сижу. Эдвард снова изображает швейную машинку, не в силах сдержать волнение: от окна к мойке, от мойки к холодильнику и обратно. Закрываю глаза – голова кружится смотреть на это мельтешение.

– Да где же его носит… Что за манера все время опаздывать?

Это уже явное преувеличение: Лэнс опоздал только в первый раз, заблудившись в театральных катакомбах, да и то ненамного. Больше ни разу такого не помню – обладатель королевских манер фразу про вежливость королей понимал буквально.

– Мы договорились встретиться в семь, а сейчас только без десяти.

– Ах да, точно…

Экстрасенс появляется у моего порога ровно в семь. Как обычно, весь в черном; как обычно, не попал. Длинное пальто, узкие брюки, сапоги под колено (которые он и не подумал снять… спасибо хоть бахилы принес) – убойное сочетание, на фоне которого даже слишком длинный свитер в глаза не бросается. Постоянное общение с Дорианом, а теперь и с Эдвардом (оба одеваются безупречно) привело к тому, что малейшее отклонение режет глаз. Но стоит отметить, что Сильвер даже при полном отсутствии вкуса умудряется выглядеть властелином мира… мне бы так.

Он тоже не садится, но вряд ли из-за нервозности; думаю, просто хочет смотреть на нас сверху вниз. И, по своему обыкновению, сразу берет быка за рога:

– Надеюсь, вы позвали меня не для обсуждения сюжетной линии. А то поиски неземной любви там, где ее нет, порядочно набили мне оскомину.

– Вы это о чем? – прищуривается хореограф.

– Да об отношениях Моник и Инариума, будь они неладны.

– И почему же ее там нет? – правда, мне интересно. Все, кто говорит о “Невесте дракона”, видят в ней историю любви, а этот странный человек утверждает, будто любви в упор не видит… к тому же, он никогда до этого не говорил о своем видении постановки, просто делал то, что считал нужным.

– А где она там может быть? Можно подумать, почти трехсотлетнему дракону, многое в жизни увидевшему и осознавшему, есть о чем поговорить с юной необразованной селянкой. К тому же, влюбленной в другого и приходящей в ужас при одной мысли о крылатых змеях. Вы сейчас скажете, конечно, что так предначертали звезды, – бледные губы кривятся в презрительной усмешке. – А я в ответ скажу, что до того, как поднять голову и посмотреть на ночное небо, Инариум знать о ней не знал – и не знал бы еще лет триста. И внезапно – просто потому что так звезды сказали – он влюбляется. Похищает девушку, отрывая ее от родных и жениха, охраняет ее, терпит ее недовольство, а потом еще в муках превращается в человека – чего ради, простите? Чтобы одну ночь делить с ней постель? У предводителя драконьей стаи резко начавшийся спермотоксикоз мозги отшиб вместе с чувством собственного достоинства?

Это звучит жестко, зло, цинично. Но картинка получается настолько забавная, что я не удерживаюсь и фыркаю; Эдвард посылает мне гневный взгляд, Лэнс вдруг сгоняет с лица глумливую усмешку:

– Чушь собачья, конечно. Мозги у него на месте, достоинство тоже. Но Инариум в отчаянии, его племя вымирает. А он, между прочим, несет ответственность не только за свой народ, но и за горы, охраняемые драконами, и за людей, живущих у подножья гор, и за экосистему в целом! – глаза горят за стеклами очков, длинные волосы разметались по плечам, руки, прежде надменно скрещенные, непроизвольно опустились, пальцы сжались в кулаки – до боли, до судорог. Я уже знаю, как сильны его руки. – Если для того, чтобы сохранить все это, он должен обрюхатить смертную девчонку – хорошо, игра стоит свеч! И Моник такие объяснения ближе и понятнее, чем невнятные признания в любви на пустом месте. Может, она послала бы подальше придурочного змея с его патологическим влечением к человеческим женщинам, но растоптать жизни всех, кого она знает и любит – не может. В “Ватханарии” нет любви. Только долг.

Лэнс умолкает, переводя дыхание. Мы переглядываемся. Молчим.

Что мы ему скажем? Можем ли что-то сказать?

– А вы циник, – наконец замечает Эдвард, прерывая затянувшуюся паузу.

– Отнюдь. Просто я реалист. Любовь, как и дом, должна иметь прочный фундамент, – он уже спокоен, словно вспышка эта была не с ним.

Эд сцепляет руки в замок, стискивает до белизны:

– Вообще-то, я вас пригласил не для этого. Хотя спасибо за высказанное мнение… Оно объясняет ваше поведение в танце, во всяком случае. Есть еще один вопрос, ответа на который я от вас до сих пор не услышал. Вы так и не сказали, сколько хотите за работу…

– Да хватит меня терзать, вы уже раз двести спросили, – экстрасенс прикрывает глаза, – может статься, это не понадобится.

Что?!

То есть… Он сомневается?..

Вдоль позвоночника ледяной волной пробегает ужас.

– Что вы хотите сказать?

– Только то, что я живой человек – и, как любой человек, имею право на ошибку.

Каллен сжимает кулаки. Ой-ой…

– Цена вашей ошибке – жизнь Беллы… то есть, мисс Свон, – тихо, угрожающе. – Вы с самого начала предполагали, что можете не спасти ее… и говорите об этом только сейчас? Когда мы уже не сможем найти вам замену?!

Мага, похоже, раздражает наша неосведомленность:

– При чем тут вообще мисс Свон? Вы же понимаете, что обезопасить себя от колдовства уровня “Ватханарии” можно только одним способом – не трогать его. Смерть придет вместе с танцем, хотите вы того или нет. Теоретически, я могу рассеять ее по залу, чтобы пятьсот зрителей мучились мигренью пару дней. Но если я ошибусь, замешкаюсь, да просто неверно рассчитаю силы – платить будет некому и незачем.

– Почему вы раньше не сказали?

Пожимает плечами, даже не открывая глаз:

– Вы не спрашивали, – красивое лицо непроницаемо. Такое ощущение, что он вообще не здесь.

Больше всего это похоже на смирение. Безграничное печальное смирение со своей участью, какое я видела только однажды – когда навестила своего дедушку, умиравшего от рака… на лицах едва ли не половины пациентов онкологического центра.

Пока я пытаюсь справиться с шоком, Каллен настаивает:

– Разве у вас нет семьи, которой…

– Которой захочется получить цену моей крови? Уверяю вас, не захочется. Если хотите что-то для меня сделать – сделайте так, чтобы мое имя нигде в связи с этим балетом не упоминалось. В программках и так далее пишите вместо него любое другое… не знаю, Джаред; фамилию придумайте сами.

– В труппе есть Джаред Кэмерон, – кивает Эд.

– Значит, его и впишите, мне все равно.

Снова повисает молчание. На этот раз разбивает его Сильвер:

– Если вопросов больше нет, позвольте откланяться…

– Подождите! – вылетаю за ним в коридор.

Я… я просто хочу знать, чего ради почти незнакомый человек готов погибнуть вместо меня. Ведь у него наверняка есть семья, иначе откуда эти рассуждения об ответственности и любви… Может, действительно онкология? Тогда вполне понятно – я тоже предпочла бы не загибаться в муках на больничной койке, а умереть в одночасье на сцене…

– Что такое, мисс? – Лэнс уже взялся за ручку двери. За неделю до – может быть – смерти ему, конечно, нужна не я.

– Один вопрос… у вас рак? Поэтому вы готовы к смерти?

В сиреневых глазах – недовольство и тень удивления:

– Вопрос бестактный, но я на него отвечу. Почти семь лет назад я лечился от дебюта рака крови. Пока лежал в больнице, пересмотрел свое отношение ко многим вещам. К жизни и смерти в том числе.

От дебюта? То есть были еще рецидивы? Но под его взглядом я заливаюсь краской и опускаю глаза. Просто молча закрываю за ним дверь.

========== Глава 29. Gra, Dilseacht, agus Cairdeas. ==========

Утро перед премьерой началось для Лэнса с капельницы.

Удивительно, но он никогда ничем не болел – не считая, разумеется, генетического дефекта, – даже банальные вирусные инфекции обходили его стороной.

И вдруг вспыхнула миелома, лесным пожаром охватила сразу кости и кровь. Что не выжгла она, отравила химиотерапия. Но он выжил – и вышел из стационара даже сильнее, чем раньше. Оказалось, винкристин, адриамицин и дексаметазон тысячекратно увеличивают магическую мощь.

Вообще, это был общеизвестный факт – разные химические вещества и физические факторы по-разному влияют на силу псионика. Так, прогнозы Кайдан ухудшались даже после одной-двух сигарет, выкуренных накануне… Зато полуторачасовое облучение ультрафиолетовой лампой повышало точность ее рентгеновского зрения до возможности читать закрытые книги, различая текст на каждой конкретной странице, в то время как без стимуляции текст с разных страниц у Вирджинии частенько “склеивался”. Приходилось долго вертеть тренировочную книгу так и эдак, чтобы правильно прочесть написанное.

Но слишком уж это было индивидуально, чтобы вывести четкую закономерность – физически невозможно было бы применить на каждом альтернативно одаренном все возможные комбинации факторов.

Сильвер никогда этим не занимался, а узнав нечаянно о приятном побочном эффекте терапии, до поры до времени припрятал этот козырь в рукаве: понимал, что к такому способу усиления можно прибегнуть лишь в крайнем случае, слишком тяжело переносил химиопрепараты. Сегодня же, когда он не имел права на ошибку, все средства были хороши.

Он сам перекрыл и снял капельницу, когда подошло время.

Пришла Лана, иссиня-бледная, с двумя кружками крепкого до черноты чая; она чуть заметно дрожала после первой утренней тренировки, сорока минут в ледяной воде.

– Точно не хочешь подождать, пока все проснутся, и поесть нормально?

На часах было пять утра. Дети и внуки еще спали без задних ног.

– Не хочу, – он поморщился. – Посмотрю на них – и раскиселюсь, а мне нужен рабочий настрой. Кроме того, мне сейчас на кухне лучше вообще не появляться.

После химиотерапии от одного запаха съестного едва наизнанку не выворачивало.

Он помнил, как, выйдя из больницы с ремиссией после первого курса лечения, пытался запихнуть в себя мерзкую еду в какой-то забегаловке – лежал он, конечно, не в лондонской больнице и под чужим именем, в то время следовало соблюдать большую осторожность, чем сейчас… Сильвер понимал, что хоть что-то съесть нужно, иначе многочасовую тряску в автобусе он просто не выдержит, но заставить себя не мог.

И услышал – вряд ли ушами, чьи ограниченные возможности большую часть жизни приходилось компенсировать иным слухом – завистливое перешептывание:

– Вот зажрался… от такой вкуснятины нос воротит!

– Да уж, нет бы нам отдал…

– Угу, такой отдаст… Мечтать не вредно, Лори…

Потом ребята признались, что перепугались до одури, когда Сильвер встал и направился к ним – и дали бы деру, но ноги как приросли к асфальту. Лэнс только хмыкал в ответ – до курса терапии по системе VAD* ему ни разу не удавалось частично парализовать даже одного человека на дистанции более полуметра, хотя даром боги не обидели…

Решение взять их к себе пришло сразу же. Захотел – и точка. Просто пожалел, да и… себя вспомнил – восемнадцатилетнего, до смерти напуганного, бежавшего из родной страны от убийства пятерых человек и от того, что их убило. Тогда разносчик газет просто хотел сберечь дневную выручку и свои кости. Очень хотел, и в запале думал, когда зажали в угол: “сдохните, сдохните, твари”. Он их пальцем не тронул! И все-таки наутро его нашли без сознания рядом с пятью трупами.

Отпустили, конечно – откуда бы у тщедушного мальчишки взялись силы, чтобы расправиться с такими оглоблями, как покойные, да и на телах не было следов насилия, – но он знал, что виновен. Пожелание уродам сдохнуть, обморок и раскалывающийся изнутри череп, хотя не пил и по голове не били – все связалось в сознании в единую мысль: “я чудовище, я убил тех парней, просто захотев им смерти”.