Текст книги "Танцевальная арена (СИ)"

Рабочий день подошел к концу. Вирджиния заперла свой кабинет, напоминающий филиал библиотеки, сдала ключ на вахту.

Лэнс ждал ее на соседней улице – на всякий случай. При посторонних они старательно притворялись, что видят друг друга впервые, хотя работали вместе уже десять лет; теперь же пришло время обсудить некоторые детали предстоящей операции, не играя в загадки, заодно поправить друг друга, если надо: даже между профессионалами их уровня порой тенью пролегает недопонимание.

В салоне ее “Тойоты” было тепло, темно из-за сильно тонированных стекол, пахло сигаретным дымом и немного лимоном. Сильвер, усаживаясь на переднее сиденье, поморщился:

– Снова куришь?

– Только после работы, – лично ей курить было нельзя, равно как и пить: отравления организма влияли на точность прогнозов крайне отрицательно. – Пока не начали о деле, можно вопрос? – он кивнул. – Рэй тоже говорил что-то о твоей болезни?

Лэнс грустно усмехнулся, вспомнив погибшего друга:

– Разумеется. Едва представившись, он спросил: “Ты когда-нибудь краснеешь?” Это было оригинально. Мне понравилось.

– Ручаюсь, парень, что подвез тебя до Ливерпуля, высказался еще оригинальнее – в роли незнакомого трупа в багажнике ты наверняка был очень органичен.

– Органичнее, чем ты думаешь: гаражи на паромах располагаются ниже ватерлинии. А теперь представь, что ты на работе, – Вирджиния, фыркнув, прикусила кончик янтарного мундштука:

– Как скажешь. Ты уже посмотрел видео?

– Да, Джеймс сразу сделал мне копию. И спасибо за старые эскизы, голубой костюм Инариума, усеянный звездами, просто великолепен… – альбинос потер виски. – Три звезды на щите голубом… Только не могу понять, зачем все это.

– Банальная ревность, – пожала плечами завлит. – Кольдингам недаром ввел в балет жениха Моник: эту роль он отдал танцору, к которому ушла его жена. Фактически, повторил на сцене свою собственную жизнь, выйдя на подмостки в костюме змея. И смотри, как красиво сразу получается: “Беззаконную небо карает любовь, – ты сама будь свидетель тому”, – с губ мастеров одновременно сорвался злой презрительный смех.

– Она была ему небом обещана, но влюбилась на земле, вот же тварь, – подхватил Сильвер. – А “выкупается кровью пролитая кровь”, значит, относится к попытке Моник убить дракона… Скрепление и удвоение печати. К тому же, руку даю на отсечение, тупой нож из реквизита в последний момент был заменен отточенным ритуальным – чтобы во много раз возросла мощь атаки: за счет пролития крови, то есть нападения, требующего отмщения, за счет собственно пролитой крови и за счет ритуального оружия. Очень красиво. Кто бы мог подумать, что Ричард Кольдингам Второй, потомок и наследник основателя европейской школы Печати, тратит свой дар и ум на такую херню, как месть женщине…

– Ты тоже не думал, что на сорок девятом году жизни попрешься в балет. Любовь в принципе толкает человека на всякую херню.

Черные глаза встретились с сиреневыми.

– Помнишь, ты говорил, что сам не смог досмотреть эту гадость – такой мощный флер смерти шел со сцены? – от волнения в ее речи прорезался акцент, изжитый было за годы жизни в Британии.

– Было. Но нам это на руку. Эли никогда не был так чувствителен, как я; к тому же, с годами он слабеет. За плотной завесой чужих смертей он, во всяком случае, не сразу почувствует свою, – а я собираюсь перебросить печать, лишь когда полностью ее сплету.

– Я не об этом. Ты сам уже не мальчик… уверен, что выдержишь?

Мужчина заговорил не сразу, не отрывая глаз от пейзажа за окном – всех оттенков коричневого, как кадр из старого кино:

– Не уверен. И очень боюсь за вас, – о себе он думал мало. В конце концов, самое страшное, что его ждет в случае неудачи, – мгновенная смерть на сцене. А вот остальным заговорщикам такой милости от босса ждать не приходилось… – Но другого шанса может не представиться. А действовать надо, иначе мне придется хоронить сына.

В свое время они с Ланой проявили непростительную сентиментальность, приведя в дом троих сирот и, что еще хуже, привязавшись к ним. Когда пришло время в очередной раз пополнить ряды котерии, Эли знал, какой нож приставить к горлу своих самых старых слуг, мастера и подмастерья, до той поры почти неуязвимых.

Велик был соблазн в очередной раз плюнуть старому пауку в глаза, сплавив детей куда-нибудь за пределы страны, лучше за океан; за их безопасность – и возможность напоследок прищемить хвост верховному мастеру – Сильверы готовы были заплатить жизнью. А их ученики не собирались становиться сиротами во второй раз.

И Лоран, бывший среди молодых людей за старшего, добровольно принял титул и обязанности мастера котерии. К несчастью, парень оказался совершенно не готов к роли убийцы – и привыкнуть не мог, как ни старался; казалось, еще немного, и сам не выдержит, сорвется… Конечно, он знал, что не имеет права умереть или сойти с ума, иначе его место придется занять Джеймсу или, того хуже, Виктории, только этим и держался… но кому, как не экстрасенсам, знать, насколько хрупка на самом деле человеческая воля. Глядя на него – и его родных, замерших в тревожном ожидании, – Вирджиния тихо радовалась, что босс определил ей в ученицы кровожадную психопатку, ожесточенную сверх того годами в психиатрической лечебнице; Сэм даже временами требовалось давать по рукам.

– Поняла, – наконец вздохнула она, выныривая из тяжелых мыслей. – Значит, звоню братьям Батори и беру у них заказ на голову Мейсена.

– Меньше, чем за три миллиона, не почешемся, – рядом с ней снова сидел Сильвер-профессионал. – Полтора мне за ведущую партию, остальное поделишь.

– Справедливо. Тебя подвезти? – он отрицательно мотнул головой и, крепко пожав ей руку, вылез из машины. Завлит наконец вставила в мундштук тонкую сигарету, затянулась, провожая его взглядом. Вдохнула горький дым, отдающий ментолом, и набрала номер:

– Господин Владимир Батори? Это Кайдан.* Мы согласны.

Комментарий к Глава 20. Лэнс Сильвер.

*У полных альбиносов бывают сиреневые глаза – если в первые годы жизни вырабатывалось небольшое количество меланина, глаза приобретают светло-голубой цвет, при том что сквозь прозрачную радужку просвечивает красный (сосуды, глазное дно), получается сиреневый.

**Тысяча фунтов – стоимость однокомнатной съемной квартиры в более-менее приличном районе Лондона в месяц. Без учета счетов за коммунальные услуги и муниципального налога.

***Строго говоря, нет. Белла таких тонкостей не знает, но кладдах на правой руке, обращенный сердцем к носителю, говорит о любовной связи, а не о браке. Лэнс носит так называемое кольцо фениев(Fenian Claddagh), что как бы намекает.

****Кайдан – традиционный фольклорный жанр в Японии, призванный испугать слушателя; рассказ о встречах со сверхъестественным: привидениями, демонами, ведьмами и тому подобным.

__________________

Лэнс и Вирджиния цитируют “Замок Смальгольм, или Иванов вечер”.

========== Глава 21. Танец со смертью. ==========

Говоря, что его в землю пора закапывать, Сильвер явно прибеднялся. Когда на первой репетиции он по просьбе Эдварда без усилий продемонстрировал сложную акробатическую комбинацию, по залу пронесся завистливый вздох.

– Чтоб мне иметь такую растяжку в его возрасте, – протянул Джейк, озвучивая общую мысль.

– Главное, не вместе с такой пластикой, – пренебрежительно бросила Леа, – не то вылетишь из труппы, как пробка из бутылки шампанского.

– Ну, у нас тут не “Ромео и Джульетта” все-таки, но в целом соглашусь – это ни разу не балет, – историческое событие, Эмили Янг в чем-то соглашается с Леа…

И я понимала, что они имеют в виду. Танцор балета должен передавать движениями свои чувства – и делать это красиво, полностью сосредоточившись на процессе; только тогда результат получится отменным. Сильвер же двигался как-то отрешенно, не растворялся в движениях, но словно смотрел на свое тело сквозь многометровый слой воды. Словно видел перед собой цель, к которой должно прийти любыми путями, и плевать, как это выглядит со стороны… выглядело, в общем, довольно красиво. И страшно. Дай ему в руки меч – и набор элементов превратится в танец смерти, единственная цель которого – убить врага и не быть убитым.

Позднее Лэнс обмолвился, что фехтованием занимается чуть меньше тридцати лет; Эдвард с размаху хлопнул себя по лбу и горестно застонал, показывая, насколько ему это не по душе.

– Научить выполнять основные элементы можно кого хочешь, хоть какую гору мускулов, но этого мало… – я представила себе бодибилдера, выполняющего courus, и фыркнула. – Вот-вот, ты смеешься, значит, понимаешь, о чем я. Сформировавшуюся за тридцать лет пластику сломать и переделать почти невозможно. За столь короткий срок – совершенно точно не получится. Но, с другой стороны, ее можно круто использовать…

То, что придумал Каллен, походило на классическую балетную партию, как яблоко на горох. Почти вся хореография Инариума оказалась построена на акробатике вперемешку с фехтованием – пришлось включить в балет несколько лишних поединков. Элементы классического танца включались очень редко, в основном когда мы танцевали в паре. Поначалу такая эклектика смотрелась дико, но постепенно все привыкли, подстроившись под неопытного солиста.

Меня же беспокоил еще один момент – как таковой парой мы не были.

Все мои наставники, включая Эдварда, в один голос твердили, что мало одной только техники, что танец – это страсть, это искреннее чувство, которое невольно передается зрителям. Я, оглядываясь на свои прошлые выступления, подписывалась под каждым их словом. Вспоминала Дориана – да мы едва не отдавались друг другу на сцене, как еще костюмы не загорались… С Джейком не было ничего подобного, но все же нам нравилось танцевать вдвоем – и наша общая страсть к танцу компенсировала отсутствие любви друг к другу.

С Сильвером я поняла значение слова “потусторонний” – никак иначе описать его танец было нельзя.

Даже в самых нежных и чувственных сценах я чувствовала исходящую от него отрешенность; порой казалось, что на моей талии лежат руки не живого мужчины, но каменного изваяния – такие же надежные… такие же холодные и мертвые. Много ли удовольствия – обниматься с камнем?

А я между тем оставалась женщиной, живой, изголодавшейся по любви – уже которую неделю в нашу с принцем постель я ложилась одна… У меня и в мыслях не было изменять Дориану, но, черт возьми, тело жаждало разрядки хотя бы в танце; с Джейком такую разрядку я получала. С Лэнсом – нет.

Поначалу я даже злилась – как мне играть любовь за двоих? Ведь там же вроде как любовь… Как ни странно, мозги мне вправил поход к костюмеру.

Лоран, кстати, внезапно оказался в выигрыше – изначально Моник должна была танцевать в пачке, но жесткую тюлевую юбку решили заменить юбкой-оберткой, чтобы не усложнять задачу Сильверу. Сшить такую тоже куда легче, чем возиться с километрами органзы.

Я примеряю свой костюм, огненно-красный с россыпью золотых и алых страз. Потрясающе…

– Нравится? – он не видит моего восхищенного лица – специально не смотрит в зеркало, чтобы не встречаться со мной глазами, не пугать. Но мне не удается сдержать дрожь, когда плечи чуть сжимают сильные горячие пальцы; Каа тут же отдергивает руки:

– Ты что – каждой тени теперь боишься?

– Ну, почти… – не объяснять же почти незнакомому человеку, какую власть надо мной сейчас имеют мужские прикосновения…

– Зря, – коротко отвечает парень и отходит, не мешая мне вертеться перед зеркалом. У него на столе – недоделанный костюм дракона, золотой с лазурной вставкой на груди; на ней три звезды – пока только наметаны; наверное, к выступлению засверкают золотом.

– Это первый или второй костюм?

– И первый, и второй, при превращении в человека одежду менять не будем. Лэнс сказал, что надо делать так, – ну конечно, он сказал…

– А тебе не кажется, что мы делаем слишком много скидок для него? Я понимаю, что он не профессионал, но…

– Белла, он как раз профессионал, – чуть с нажимом произносит последнее слово. – Как-то вы все очень легко об этом забыли.

Да. Забыли. Мы все стараемся рассматривать зловещую “Ватханарию” всего лишь как обычное выступление, потому что так легче. Репетировать, постоянно думая, что сама себе сколачиваешь эшафот, просто невозможно – вот мозг и вытесняет ненужные мысли.

– Ты видел, что он может?

– Испытал на себе.

– И… и как?

– Как видишь, – он обводит себя взглядом. Не понимаю… – Есть время на долгую слезливую историю?

Киваю и усаживаюсь на колченогую табуретку, приготовившись слушать. Сегодня я не занята. На дворе лето, сезон не начался, и представления дают далеко не каждый вечер.

– Короче, тебе наверняка говорили, что у меня с сердцем не все в порядке, – снова киваю. – Это не совсем так. При рождении сердце у меня было нормальное, просто справа, зато легкие – с самого начала больные в хлам. Из пневмоний и насморков не вылезал, бронхит был – на зависть всем курильщикам. Сердцу жутко не хватало кислорода, и оно начало пошаливать; к семнадцати годам я был вполне типичным сердечником – весь серый, с синими губами, пальцы были, как улиткины рожки,* ста метров без отдыха пройти не мог…

– Какой ужас… куда твои родители смотрели? – Рене и Чарли с ума бы сошли, случись со мной что подобное. Да даже дед Дориана оплачивал его лечение… кем надо быть, чтобы так запустить здоровье своего ребенка? Каа только пожимает плечами:

– Без понятия – не представилось случая спросить. Я рос в интернате для детей с отклонениями, где всем на всех было до того плевать, что вряд ли кто-то заметил мое исчезновение в один прекрасный день. Короче, в семнадцать лет я уже примеривался, под каким бы забором сдохнуть, а сам думал – как же так, неужели Господь такая свинья, что позволит мне окочуриться, мне же… короче, не хотелось умирать, – перебивает сам себя и даже улыбаться на секунду перестает, но почти сразу берет себя в руки. – А тут Лэнс. Он взялся меня лечить, просто за спасибо – откуда у беспризорника деньги… Да, да, знаю, бесплатный сыр и все такое, но я для себя так решил: помоги, странный человек, а я тебе как хочешь потом отработаю. Сначала пришлось лечь под скальпель и вырезать из легких всякую дрянь. А потом за дело взялся Сильвер – правильному дыханию учил, всяким штукам вроде йоги, чтобы тело само себя поддерживало.*

– Ну, это не магия.

– Да как сказать. Если судить по снимкам, мне вырезали полтора легкого. А я абсолютно здоров… ну, правда, есть ограничения на алкоголь, табак и стрессы, но это всем вредно.

Лоран говорит спокойно, даже улыбается, хотя ничего веселого в его рассказе нет. Я потрясенно молчу, переваривая информацию. Интересно выходит… человек, готовый разбиваться в лепешку из-за тысячи фунтов, из своего кармана платил за операцию – и потом выхаживал совершенно незнакомого ему подростка за спасибо? Что-то здесь не сходится…

Хотя почему нет. В то время он, возможно, мог себе это позволить.

– Только давай вся эта история останется между нами, – уже серьезно продолжает костюмер; дьявольский взгляд прожигает меня до костей, но невозможно отвести глаза. И я понимаю, что действительно не смогу никому рассказать об этом. Невозможно сопротивляться такому взгляду… – Я не люблю это вспоминать, и только к тому тебе рассказываю, чтобы ты усвоила, что Лэнс – действительно мастер своего дела. Он здесь для решения конкретной задачи – спасения твоей бренной шкуры. А ваши красивости сценические ему совершенно до лампочки.

Досадует на мою неблагодарность. И правильно… я не должна бояться смерти, когда рядом Сильвер. Но и не имею права раздражаться на невидимую стену между нами, потому что так и должно быть. По эту сторону стены – мы с нашими проблемами, желанием выступить как можно лучше, эффектнее, чтобы всем надолго запомнилось; я со своими детскими обидами, изношенными нервами и нерастраченной любовью… А по ту – человек со змеиным лицом и его танец со смертью.

Танец, предназначенный мне.

Комментарий к Глава 21. Танец со смертью.

*Такая деформация пальцев называется “барабанные палочки”, и Лоран об этом знает, но “улиткины рожки” лучше передают отношение.))

**Очередная ложь. Вообще-то, такие вещи – специализация Ланы(и йогу, между прочим, тоже практикует именно она – недаром Лэнс в предыдущей главе о йоге ни словом не обмолвился), но Каа умышленно перетасовывает факты, потому что да.

========== Глава 22. Одиночество. ==========

Ненавижу выходные.

У меня нет друзей, с которыми можно сходить в парк аттракционов, в кафе, да просто погулять по городу; парня, с которым можно прекрасно провести время дома, у меня с некоторых пор тоже нет.

Что есть?.. Есть телефон давней, еще школьной, знакомой, Джессики Стенли – мы вместе посещали балетную школу в Сиэтле; она мне нравилась – симпатичная, излишне шумная, быть может, но с добрым сердцем. Собственно, отчасти из-за Джессики я и оказалась здесь – простая девочка из Сиэтла, как оказалось, была дочерью английского барона, крупно повздорившего со своим титулованным отцом и изгнанным из родного дома.

– А потом старик понял, что зря, в общем-то, разругался с единственным наследником – титул-то надо кому-то оставлять… В общем, он написал нам письмо с извинениями и просьбой вернуться в Англию, – заливисто смеялась Джесс, рассказывая эту историю. – Ну долго же он поворачивался, скажу я вам, наследник успел жениться и наплодить своих наследников, а у дедушки только сейчас что-то щелкнуло.

– Лучше поздно, чем никогда, – мрачно откликнулся Дориан, за что получил от юной баронессы щелчок по лбу (в шутку, конечно) и просьбу не омрачать ее радужное настроение своей кислой миной. Джессика и в самом деле светилась от счастья, еще немного – и готова была взлететь.

– Ты так хотела помириться с дедушкой? – это несколько удивляло – ни разу на моей памяти подруга о родстве с английской аристократией словом не обмолвилась, да и вообще… нехорошо это признавать, но мне эта девушка всегда казалась несколько ограниченной. И… слегка помешанной на сплетнях, тряпках и себе любимой – просто больше она ничего со мной не обсуждала. Представить такую девушку знатной леди было сложно.

– И помириться, и посмотреть Англию, и… ой, вы не поймете. Это вот здесь, – Джессика поднесла молитвенно сложенные руки к солнечному сплетению. – Я не могу объяснить, но это либо есть, либо нет. И если есть, то оно – вот тут.

Сначала мы не поняли, о каком таком “этом” она толкует. Да и в редких разговорах по скайпу не могли уловить всех изменений – как будто перед монитором сидела все та же Джессика, милая, легкая и поверхностная…

– Вообще-то, ты к ней несправедлива, – как-то раз заметил Дориан. – Человек, читающий Грина, не может быть совсем пустышкой.

– Ты видел, как она читала? – понятно, что в танцкласс книжек не приносили, разве что небольшие карманные издания, чтобы развлечься в дороге. Но у Джесс я даже таких никогда не видела… И уж тем более не видела фолианта Роберта Грина, в котором килограммов пять наберется.

– Да нет, конечно. Просто она как-то раз обмолвилась, как бы шикарно было прокатиться на лимузине с шофером-японцем, но при этом не знает, на чем взяли Виктора Люстига – значит, биографию гениального афериста не изучала, а вычитала несколько конкретных случаев из его жизни. Ну, и еще кое-какие эпизоды мировой истории ей известны, которые не каждый знает… Где можно нахвататься таких точных, но обрывочных сведений? В “48 законах”* разве что. А такие книжки, поверь, абы кому не откроются…

Слышать это было немного обидно – в число “абы кого” в данном случае входила и я: у меня даже желания не возникало взять в руки огромный красно-синий “кирпич”, который мой принц перечитывал довольно часто.

На том и кончилось. На мимолетной досаде.

Потом была та авария, и Джесс звонила, выражала сочувствие – как и полагается в таких случаях. Было приятно, что она меня помнит.

А потом, когда жизнь более или менее вернулась на накатанную колею, я оказалась семнадцатилетней безработной балериной, никому не известной и никому не нужной. Да и мое подавленное состояние сказалось на качестве танца – и приходилось выслушивать отказ за отказом…

– Неужели совсем никаких предложений? – удивилась баронесса Стенли, когда я в очередной раз плакалась ей на жизнь – очередной просмотр не принес результатов.

– Никаких. Даже в кордебалет… – в США, как и в любой другой стране, много талантливых девушек; кому-то удается, кому-то нет. Джессике, к примеру, удалось – в тот момент она уже стала примой небольшого театра в Бирмингеме.

– Кордебалет – это скучно, – сморщила нос подруга. – Есть вариант поинтересней – найти себе титулованного хореографа, который может вывести тебя на престижный конкурс, и позаниматься с ним…

– Один минус, Ваша милость – я таких не знаю.

– Во-первых, я Миледи.* А во-вторых, я знаю такого человека. Знакомые порекомендовали отцу одного бывшего танцора, который после травмы решил преподавать; единственный минус – живет маэстро в Лондоне… ммм, как же его звали… – она прикусила губу и уставилась в потолок, словно очень старательно вспоминая. – Кажется… да, точно, Эдвард. Эдвард Каллен.